Лампочка

– Похоже, я снова задремал,  – подумал мужчина, открывая заметно отяжелевшие веки. Он едва заметно вздрогнул, как это обычно бывает с людьми, которых, несмотря на титанические усилия, затягивает в царство Морфея.

Мужчина взглянул вокруг – ничего не изменилось: те же выкрашенные белой, но уже изрядно пожелтевшей краской стены, серый плиточный пол с рваными мазками от черной обуви на нем (должно быть последствия беготни непоседливой детворы), повсюду угрюмые и непомерно уставшие лица. Таким ли все было, когда он пришел сюда? Но мужчина не помнил. Как, пожалуй, не помнил никто из сидящих здесь людей.

Мужчина знал, что сидит здесь очень давно, однако точно судить он не мог, чувство времени было безнадежно утеряно еще в самом начале ожидания. Седина, довольно сильно тронувшая его угольные волосы в столь молодом возрасте, мягко поблескивала при желтом освещении ламп коридора. Белки его глаз были покрыты ветвями покрасневших капилляров, неоднозначно указывающих на его утомленное состояние.
 
На некоторых лицах, еще не испещренных морщинами, читался неподдельный азарт ожидания. Им казалось: «Вот-вот, и их очередь настанет!», как казалось и всем до них. Они не отрывали своего слегка диковатого взгляда от лампочки над дверью кабинета, попасть в который хотел каждый в этом помещении.  Мужчина не осуждал их, он вообще не испытывал к ним совершенно никаких чувств. Как и ко всем остальным людям вокруг себя. Хотя, пожалуй, однажды он сделал одно исключение, к своему несчастью, конечно.

– Что такое? Что-то случилось? Почему ты дернулся, Женя? – слегка взволнованно поинтересовалась женщина только что отошедшая ото сна. Еще минуту назад она мягко посапывала, наклонив свою рыжеволосую голову набок, и уткнув её прямо в плечо знакомого нам мужчины.
 
Поняв, что все находится в естественном порядке вещей, она совершенно успокоилась – ей не нравились неожиданные потрясения. Женщина внимательнее всмотрелась в утомленное лицо Евгения. Мужчина явно не собирался отвечать на заданные ему спросонья вопросы, хотя едва ли те звучали риторически.

– Ну сколько можно здесь торчать? – изрек Евгений, вопросительно покосившись на заветную лампочку, которая, к несчастью, не удостоила его ответом, а лишь стоически продолжила пребывать в своем привычном состоянии полнейшего бездействия.

– Ждали, значит, и ещё подождем, разве ты куда-то спешишь? – нежно пролепетала рыжая представительница прекрасного пола.
 
Евгений и в самом деле никуда не спешил. Ему просто некуда было спешить, все его воспоминания состояли из серого плиточного пола, пожелтевших стен и несмолкаемого гула от порядочного скопления ожидающих сигнала. Евгений и представить себе не мог, чем отвлечь себя от этой пожирающей изнутри тоски. Каждый миллиметр окружающего его помещения был досконально изучен, ни одна трещина в плинтусе, ни одна потертость краски, ничто не ускользнуло от пытливого взора мужчины.
 
Не что иное, как непреодолимая скука и подтолкнула его к знакомству с Катей, общество которой, в первое время их знакомства, приносило Евгению огромное удовлетворение. Евгений не находил объяснения этому явлению, и, бросив всякие попытки обосновать столь скорую привязанность к молодой девушке, он наслаждался её обществом. Но всё приятное, как известно, имеет предательское свойство стремительно иссякать, или того хуже – заживо гнить, превращаясь в отвратительную ядовитую слизь.
 
Евгений тайно, но абсолютно искренне ненавидел день, когда впервые увидел веснушчатое лицо растерянной молодой девушки, на миг будто бы озарившее коридор и его полусонных обитателей. Приятный черноволосый парень предложил Екатерине занять свободное место рядом с ним, на что она смущенно согласилась.

Со времен их встречи изменилось немногое, или, вернее сказать, совсем ничего. Тот же бесконечный коридор, в одной из стен которого в равной удаленности друг от друга находились двери, безжизненные лампочки над каждой из них. У стены напротив находился ряд скамей, на которых томились ожидающие. Поведение Екатерины также не претерпело ни малейшего изменения, она была все той же милой девушкой, с тем же скудным запасом тем для беседы. Разве что несколько морщинок на её лице выдавали то время, что она провела с Евгением.

Именно прямолинейная неизменность во всем, пожалуй, и стала причиной  для нестерпимой тоски мужчины. Он был готов выть и кричать, бежать и махать руками, но он продолжал ждать, спокойно сидя на скамье рядом с рыжеволосой женщиной. Евгений не мог понять, глупы его мысли, или же действия. Хотя все его действия и склонялись к ожиданию, он, по крайней мере, не считал это неверным, ведь ждал каждый в этом бесконечном коридоре. «Разве я чем-то отличаюсь от остальных?» – думал он.

Глубокая тоска не позволяла Евгению относиться к Екатерине с прежней теплотой, со слегка ребяческим трепетом. Каждое её слово теперь отзывалось уколами в сердце, каждое прикосновение к его телу вызывало легкое отвращение. Однако причин тому Женя не находил. Больше всего на свете ему хотелось относиться к Кате по-прежнему, вернуть ту легкость и безмятежность, что он когда-то чувствовал рядом с ней. Но нельзя было ничего поделать, раздраженность буквально бурлила в нем в моменты, которые в прошлом показались бы ему чистым блаженством.

Ранее романтические отношения теперь казались Евгению совершенно пошлым, лишенным всякого изящества, явлением. К тому же, явлением до глупости должным. Должное теряет всякий окрас в глазах человека, превращаясь лишь в серый ком повседневной ноши, в балласт, обладающий ценностью сентиментальных воспоминаний, который необходимо толкать перед собой в гору под угрозой разрушения целостности субъективного мироощущения, маленького мирка, которым все так трепетно дорожат.

Размышления об этом навели Евгения на мысль, окончательно изменившую его. Он осознал, что не желает быть среди тех, кто дорожит пародией на истинную жизнь, тех, кто слепо бредет по узкой тропе, следуя за звуками шагов впереди идущих, тех, кто чтит жизнь и ненавидит её одновременно. Разорвать обволакивающую его сеть иллюзий и сбить оковы покаяния, уничтожить в себе паству и стать собственным пастырем, – вот чего теперь жаждал Евгений.

Мужчина отошел от продолжительного задумчивого оцепенения. В его груди ощущалась ритмичная барабанная дробь, прямо как когда-то в юношестве, но с совсем иными позывами. По венам всего  тела почувствовался прилив сил, долгие годы дремавших в нем. Евгений стал дышать всей грудью, наслаждаясь каждым вздохом, непомерная духота в коридоре уже не вызывала легкого удушья, свойственного для столь тесного и переполненного помещения.

Мужчина повернул голову в сторону изумленно рассматривающей его Кати. В её взгляде читался легкий страх и непонимание. Она ещё никогда не видела Евгения таким:  его обычная бледность кожи сменилась на здоровый телесный цвет, на белках глаз почти не осталось и следа от воспаленных сосудов и желтизны, даже его привычная сутулость будто испарилась.

– Ты какой-то уж совсем странный сегодня. Тебе нехорошо? – робко сказала Катерина.

– Нет, Катя, лучше я себя ещё не чувствовал. И, пожалуй, в этой-то странности и дело, – спокойным голосом ответил Евгений.

Мужчина встал со скамьи, расправив плечи. Он глянул на людей вокруг: те из них, кто не спал и не вонзил свой взгляд в спящую лампочку, с интересом и некоторым страхом разглядывали Евгения. В коридоре не считалось нормальным, если взрослый человек встает со своего места, нарушая стабильность своего положения. Всюду были слышны перешептывания, схожие по звучанию с шорохом листьев на ветру. В последний раз подобное происходило, когда пару недель назад какой-то старик уронил из рук фуражку, и для того чтобы поднять её ему пришлось преодолеть несколько шагов, так как она откатилась на несколько метров.

Никакая реакция людей вокруг теперь совсем не волновала Евгения, ибо впервые в жизни он твердо реши сделать что-то по своей собственной воле. Воля к жизни тянула его вперед, заставляя забыть путь назад, завладела его сознанием, выбросив неуместные сомнения из головы.

В последний раз в своей жизни Евгений обратился к Катерине. Он говорил искренне, как никогда ранее, слова монологом вылились из него:
– Прошу простить меня, если сможешь, Катя, иначе я поступить не могу. Мне действительно жаль, что приходиться причинять тебе боль, и я единственный виновник в этом. Однако свое наказание я принял с молчаливой покорностью еще до совершения этого проступка, теперь же я считаю, что заслужил свободы. И готов бороться за неё с кем угодно, особенно с самим собой, ибо всю свою жизнь я и был своим злейшим врагом. Быть может, мои слова и звучат эгоистично, спорить с этим не буду, но не в этом ли великое счастье? Счастье воспользоваться данной нам жизнью, прислушиваясь к зову сердца, внимая логическим выводам нашего разума. Жить, исходя из ориентиров и ценностей, избранных нами на основе собственного опыта, зачастую горького, полного ошибок и заблуждений, но от этого не менее ценного. Этого-то я и хочу –  самостоятельно прорваться через свою собственную череду ошибок, а не провести всю жизнь в объятиях одной из них! Теперь же осталось сказать тебе лишь одно слово. Прощай.

Слегка покрасневшая Катя сидела в полнейшем изумлении, она часто моргала. И каждый раз мелкая слеза, выкатываясь из глаз, бежала по её щеке. Она не могла выдавить из себя ни слова, лишь беззвучно приоткрывала рот, хотя она и не находила ни одного подходящего слова.

Евгений видел её такой впервые, и Катерина показалась ему прекрасней, чем когда-либо ранее. Это придало ему еще больше уверенности в верности своего выбора. Не колеблясь, Евгений ровной походкой двинулся к двери, в которую он столько лет ждал приглашения.

Суета в коридоре усилилась. Голоса перешли из шёпота в выкрики. Полубезумное состояние сотен людей могло бы вызвать страх, если бы не уверенность в том, что кроме сидения на своих местах, ничего предпринимать они не собирались. Дети визжали и плакали на коленях взбудораженных матерей, некоторые мужчины махали кулаками над покачивающимися от гневных возгласов головами. Но в общем гуле все равно были отчетливо слышны размеренные шаги Евгения.

Количество шагов, проделанных им, можно было сосчитать по пальцам обеих рук, однако этот триумфальный поход длился для него чуть ли не вечность. С легкой улыбкой на лице он делал шаг за шагом навстречу жизни, её радостям и горестям.  И никогда еще прежде он не чувствовал себя счастливее, а главное – свободнее.

Он протянул руку к плоской дверной ручке, мягким движением опустив её вниз. Евгений стал медленно отворять дверь. Из проёма  вылился белоснежный свет, из-за которого невозможно было разглядеть находящееся по ту сторону. Всего на секунду задержавшись, Евгений сделал шаг в сторону источника ослепляющего света, деревянная дверь, как ни странно, заперлась за ним сама.

Всё осталось позади.

– Проходите, пожалуйста, мы Вас ждали, – сообщил ему ровный приятный голос.