Счастливые птицы
Все цвета для меня были одинаково красивыми, добрыми. Я едва привыкла к этим цветам. Для меня не существовало ничего плохого; но в глубине души я чего-то боялась, остерегалась. Позднее мне стало известно, что меня пугает моя болезнь. От болезни человек умирает. Как-то раз в детдоме нянька проговорилась при мне: «У этой девочки талассемия, она умрёт». Она думала, что я сплю. Но я не спала, просто лежала с закрытыми глазами, а её беседу с заведующей я услышала собственными ушами. Я не знала, что такое «талассемия». Но слово «умрёт» насторожило меня; я поняла, что это нечто нехорошее. С тех пор я начала жить с мыслью об этой дурной вести, у меня в голове смешались все мысли. Я капризничала, меня не могли утешить. Денно-нощно я томилась в ожидании…
Свою мать я не помнила. Отец всегда говорил, что она в больнице – вот выздоровеет и вернётся. Я верила отцу, я ждала его до самой смерти; тоска по нему разъедала меня изнутри, уничтожала меня. Я думала, что будь он рядом со мной, забери он меня отсюда, я поправлюсь, и не буду думать о смерти. Ведь для меня мой отец был самым сильным человеком на свете...
В детдом я прибыла на руках у отца. Его туманный образ я не могла забыть целых пять лет. Я начала осознавать всё в раннем, очень раннем возрасте, начала раздумывать обо всём, и эти раздумья подарили мне тревожную, беспокойную жизнь. Оказалось, что смерть моя ускорилась именно из-за моих раздумий. Что ещё можно было ожидать от ребёнка, который начинает раздумывать с пяти лет? Какую участь можно ждать у ребёнка, брошенного в детдом с пяти лет?
Я, хоть и туманно, но всё же помню беседу отца в кабинете заведующей.
- Мать у неё умерла, а я не могу заботиться о ней... Прошу вас... Умоляю... Девочка больна, а у меня нет возможности... – говорил мой отец.
- А документы у неё есть? – спросила заведующая, смерив меня взглядом.
- Да, всё готово... все документы вот здесь... если еще что-то понадобится...
- Доченька, как тебя зовут? – спросила у меня заведующая.
- …
Я уставилась на отца. Боялась. Но и сама не знала, чего боялась. Молчала. Но не знала, почему молчала. Отец усадил меня рядом с собой, и начал гладить мои волосы:
- Она спрашивает твоё имя, доченька... – это было последнее обращение моего отца ко мне, которого я помню. Больше ничего, связанное с отцом, я вспомнить не могу.
- Азерин...
- Умница! А сколько тебе лет? – спросила заведующая с серьёзным голосом.
- Пять... В следующем году исполнится шесть... – сказала я.
- Ну, дай Бог!
В тот же день отец передал меня заведующей и ушёл. Странно, что я не заплакала. Не стала умолять его не уходить. Я с ним даже не попращалась. Кажется, это очень удивило заведующую. Она отвела меня в комнату, где было много детей. Войдя в комнату, она обратилась к такой же круглолицой, как и сама, женщине:
- Вот, Бахар, забирай, новенькая... У тебя пополнение!
Тётя Бахар улыбнулась, и взяв меня за руку, обратилась к детям:
- Посмотрите-ка, дети, какая красивая девочка к нам пришла! А как тебя зовут, малышка? – Азерин...
- Ну что ж, Азерин, познакомься с новыми друзьями – вот это Натига, Флора, Нихад, Джамал, Люба, Фирдовси, Андрей, Гатиба, Юля... знаешь, как они красиво рисуют? А ты умеешь рисовать?
- Нет...
- Тогда мы тебя научим... Правда ведь, детки?
- …
Дети молчали. Все они с изумлением уставились на меня. Интересно, почему они разглядывали меня с таким интересом? Неужели я была для них настолько интересной?
Тётя Бахар указала на кровать, расположенную у окна:
- Вот, ты будешь спать здесь... У окна...
Ровно пять лет я спала на этой кровати у окна; ровно пять лет я глядела через это окно во двор, на калитку, оттуда на улицу, на стоящий там газетный киоск. Отец спрашивал входную дверь детдома у миловидного, смуглого дяди, работающего в этом киоске; хозяин киоска оглядел меня и отца добрыми глазами и указал рукой на дверь. Затем проводил нас до самой калитки, со словами «Да поможет вам Всевышний!» В нём было что-то схожее с моим отцом. Я думала, что этот дядя, похожий на моего отца, каждое утро открывая свой киоск, думает обо мне. Знает моего отца, знает, где он сейчас; каждый раз, когда он поднимал окно киоска и расскладывал газеты, я думала, что сейчас он помашет мне рукой, улыбнётся, затем позовёт меня к себе, и гладя меня по голове, сообщит мне радостную весть: «Доченька, за тобой приехал отец...»
Всё это были мои выдумки, о которых я шептала самой себе. Этот дядя, работающий в газетном киоске, не видел меня, не говорил мне ласковых слов. Но для меня почти каждое утро начиналось с того, что я стояла возле окна и смотрела, как этот дядя, похожий на моего отца, аккуратно раскладывает перед киоском свежие газеты и журналы. Мне казалось, что сейчас из-за угла появится мой отец – он подойдёт к этому газетчику, спросит у него о чём-то, а тот, указав рукой на моё окно, покажет ему меня. И отныне всё, всё будет хорошо... А отец не появлялся.
В этом детдоме меня могла хоть как-то утешить только тётя Бахар. Однажды она сказала мне: «Среди здешних детей ты самая тихая, самая умная. Послушная, не избалованная. Мы очень любим тебя. Вовремя ешь, вовремя спишь, вовремя просыпаешься, и всё время сидишь возле окна и смотришь на улицу. Хоть бы все дети были такими...»
В эти моменты я думала о том, что жду чего-то другого. Это может быть нечто одушевлённое или неодушевлённое. Но что же это было? В моей душе всё время не хватало какого-то чувства, какого-то ощущения. Тётя Бахар говорила, что она мне одновременно и мать, и отец. Да, я не могла вспомнить свою маму – все мои чувства к ней умерли вместе с ней. Но отца же я помнила?! А почему же тогда эти воспоминания не превращались в любовь? Не знаю.
Вспоминая туманное лицо отца, эти непонятные чувства, переполняющие мою душу, хотели то умереть, то воскреситься; а внутри меня горели смешанные, непонятные чувства, и каждое утро желание увидеть отца волей-неволей приводило меня к окну этого детдома. Это был мой пункт ожидания; это окно было моей надеждой, моим пристанищем. Я очень любила это окно. Оно дарило мне одновременно тепло, прохладу и утешение. Через него я смотрела на улицу, любовалась зелеными елями, слушала пение птиц, глядела на проезжающие машины, на газетный киоск дяди, похожего на моего отца; там были разные люди, разные машины, разные мамы, папы... Увидев их через это окно, я радовалась. Мне хотелось когда-нибудь очутиться между ними, вместе со своим отцом. Но главным для меня был этот газетный киоск; увидев его открытым, я радовалась, думая, что заметив этот киоск, отец найдёт дорогу, придёт и заберёт меня... .
Как жаль, что всё это осталось позади – все мои чувства, все мои желания умерли вместе со мной. Правда, я не знала, когда умру, да и знать не могла. Я обессиленно лежала на кровати возле окна. Время от времени тётя Бахар подходила, клала руку мне на лоб и, глядя в мои полуживые глаза, шептала что-то про себя и отходила. Я помню только то, что два раза в году мне делали укол и переливали кровь. За последнее время делали всё больше уколов, давали всё больше лекарства. Каждый раз, увидев врачей в белых халатах, я думала: до каких же пор эти врачи будут колоть меня? Моё сердце трепетно билось… Ведь от боли и из-за лекарств все мои вены, все сосуды были окончательно разрыхлены...
... До смерти оставалось ещё восемь часов. Конец света для меня должен был наступить ни свет ни заря – в пять часов утра. Еще вечером тётя Бахар пришла навестить вместе с несколькими дядями и тётями в белах халатах. По привычке погладив меня по голове, она спросила:
- Ну как ты, Азерин?
- …
У меня не было сил ответить ей. Тётя Бахар обратилась к пришедшим с ней тётям и дядям в белых халатах:
- Детям нужна кровь! Кровь им нужна больше, чем еда, слышите?
- Крови нет!
- А что же мне делать? Куда пойти, кого просить?
- Доноров стало меньше... Кровь не сдают...
- Так что же теперь делать этим бедняжкам, умереть?
- Придумаем что-нибудь... Ну что мы можем сделать? Во всём мире бесчисленное количество анемичных больных – на всех крови не напасёшься... Ждите... Может, завтра будет?
Я поняла, что произойдёт что-то страшное и ужасное, и начала ворошиться в постели. Оказывается, что все дети, живущие в этом доме, так же как и я больны малокровием. Кровь – вещь хорошая, и если её перелить через вену в тело человека, то люди не умрут. Вот сколько детей ждут крови – Флора, Люба, Айтадж, Гатиба, Джейла, Фирдовси, Нихад, Андрей... Уже пять лет, как этим детям, так же, как и мне, переливают кровь. А сейчас эти дяди говорят, что крови в мире нет, кровь иссякла. Ну ладно, допустим, что крови в мире нет... А в людях? В людях тоже крови нет? За эти пять лет нас посетили множество певцов, которые привозили нам тёплую одежду, различные игрушки, вкусные сладости. Они пели с нами, веселились, и уезжали. Такие концерты проводились часто. Но сейчас мне концерт ни к чему. Мне нужна кровь, красная кровь. Где же теперь эти певцы? Почему они не дарят нам кровь?
Тётя Бахар взволнованно отвела гостей в другую комнату. Дойдя до дверей, она обернулась, и взглянув на меня в последний раз, обратилась к одному из мужчин в белом халате:
- Ей очень плохо... Распухли печень и селезёнка... Ребёнок умирает... Говорят, и мать её умерла так же... Отцу мы сообщили...
В тот день я до утра ждала отца. Я так верила, что он приедет... Я думала, что он обязательно приедет, привезёт мне кровь, увезёт меня с собой, и я поправлюсь...
К утру я почувствовала в себе прилив сил – встала и открыла окно. И увидела, как огромный подъёмный кран зацепил этот газетный киоск, которым я любовалась каждое утро, и поставил в кузов грузовика. Вскоре были снесены и маленькие магазины, расположенные вокруг этого киоска. Все они бесследно исчезли. Я прослезилась. А как же теперь отец найдёт этот дом? У кого же он теперь спросит дорогу?..
... Стоял полумрак. Слабый, утренний ветер медленно раскачивал во дворе зелёные ели. Калитка была закрыта; а по ту сторону калитки, в пылище, стоял газетчик, который вместе с другими людьми о чём-то громко спорил с хозяевами грузовика. Утреннюю тишину нарушали крики этих людей и гул заведённых моторов. Вскоре ветер усилился, и развеял эти гулкие, смешанные голоса. А на деревьях уже чирикали соловьи и канарейки. Значит, у них была кровь, что они могли так громко чирикать. Какие же они счастливые, эти птицы! Но это было уже последним пением, которого я слышала...
Свидетельство о публикации №217031101263