Красная цена

               
                1.

      Юг пил все: водку, вино, самогон, брагу, технический спирт и даже одеколон, правда, его он пил, когда уж совсем было невмоготу трястись с похмелья, а денег ни копейки. Стоять около рюмочной в ожидании дармовщины или клянчить у прохожих на стаканчик бормотухи, как это делали в таких случаях другие алкаши, он почему-то не мог, хотя терять ему, как и им было, в общем-то, нечего. Гордым же он никогда не был, разве, что однажды в детстве, когда радостно взметнул над головой кубок, врученный ему как капитану команды за победу в городских соревнованиях по футболу «Кожаный мяч». Но спиртосодержащая жидкость не всегда была под рукой. Тогда Юг доставал из-под старого дивана миниатюрную хоккейную коробку, сделанную из деревянной фанеры, с воротами из толстой проволоки, обшитыми белой марлей, размеченную под настоящую: с синими и красными полосами, с кругами по центру и около ворот. Эту коробку он мастерил вместе с двумя друзьями в подростковом возрасте для  игры в пуговицы. Пуговиц было штук двести, в основном разных, но попадались парные, иногда тройками. Собирались пуговицы годами путем срезания их со старой одежды или покупались на барахолке в далекие шестидесятые по копейке за штуку. При этом они должны были быть круглыми диаметром не более двух и не менее полутора сантиметров и одной стороной плотно прилегать к фанерному полю коробки, покрытой лаком. Сверху на каждую пуговицу наклеивался по ее размеру бумажный кружочек. На каждый кружочек наносился авторучкой ее номер. Все пуговицы были разбиты на команды – по пятнадцать в каждой  – это полевые игроки; плюс пуговица-вратарь диаметром в три-четыре сантиметра с выпуклыми сверху краями. У каждой команды был свой цвет. Шайбами служили маленькие пуговки от  изношенных рубашек и кофточек. На первый взгляд игра была простой: карандаш приставлялся к пуговице-игроку, затем  резким движением руки  играющий бил по ней, а та по шайбе, которая должна была попасть ворота. Другой игрок в это время карандашом двигал пуговицей-вратарем, отбивая или не отбивая летящую в ворота шайбу. Потом они менялись ролями. Игроки нередко использовали борта, от которых пуговицы-шайбы взлетали над площадкой, и требовалось большое умение, чтобы заставить шайбу лететь туда куда следует, и это умение и расчет игроков в пуговицы ничем не уступали умению и расчету профессиональных игроков в бильярд. Однако партнеров по игре в пуговицы у Юга давным давно не было. Он и сам после армии долгое время в нее не играл. Работа, комсомольская стройка, семья …, а потом, когда все потерял, и даже одеколона не осталось на похмелку, он вдруг наткнулся на покрытую толстым слоем пыли коробку и пуговицы в ней и в дни безработицы и безденежья играл сам с собой в эту необычайную игру. При этом не просто играл – он разыгрывал чемпионат  НХЛ, разделив пуговицы на команды, прототипами которых были заокеанские «Монреаль канадиенс», «Бостон брюинс» и  так далее с фамилиями настоящих хоккеистов. Результаты игр Юг заносил в начерченную им самим в толстой тетрадке таблицу, ниже которой он записывал авторов заброшенных шайб. Мать поначалу стыдила его за это чудачество: видано ли дело взрослому мужику предаваться такой детской забаве. Но потом она не только примирилась с этим, но втайне оставалась довольной, когда вместо бутылки он хватал карандаш и день-деньской бил им по пуговицам, не забывая вписывать счета матчей во все новые и новые таблицы. И всякий раз мать становилась на его сторону, когда другие сыновья, жившие отдельно со своими семьями, иронизировали над ним: тоже, мол, Диоген нашелся! Спрятался в свою бочку, только в отличие от древнегреческого философа не в пустую, а полную самого отвратительного пойла. И приводили в пример себя, тоже любивших выпить, но не опускавшихся до «Трояра» и другой подобной дряни. Юг от таких разговоров уклонялся.

     А что собственно он мог им сказать, если знал, что сам во всем виноват и что права была молоденькая математичка, когда говорила  младшему брату, показывая пальцем на него, стоявшего в   метрах  десяти в компании самых отъявленных школьных хулиганов и прогульщиков: «Скажи ему, что ничего он в этой жизни не добьется, если будет прогуливать уроки с этими мальчиками. У него такая золотая голова и жалко, что не она им руководит». Странно, конечно, что учительница обратилась не к родителям, а к младшему брату. Впрочем, она, наверное, была наслышана от других учителей о непростой семье, в которой росли Юг с братом – шесть детей и малограмотные родители, причем мать была староверкой. В те атеистические годы верующий не в коммунизм, а в бога человек воспринимался, как чужеродное существо сопоставимое с чудовищем в лице  антисоветчины. Даже весь в наколках уголовник не вызывал такой брезгливости у комсомольско-партийной интеллигенции, как человек, осеняющий себя крестом. Отторгаемая обществом мать Юга поступала соответствующим образом: на родительские собрания не ходила, школьные дневники не проверяла. Главным было обстирать и накормить мужа и детей, тем более что ее всю жизнь преследовал страх, порожденный голодом 33 года. Много-много раз она рассказывала, как вместе со своим отцом ходила по деревням, выпрашивая подаяние, как везде их гнали и только в татарском селе над ними сжалились, и они смогли насобирать целый мешок сухарей. Каждый такой рассказ мать заканчивала, не переставая удивляться, одной и той же фразой: «Надо же, креститься не умели, а такие жалостливые, такие жалостливые …. ». В относительно сытые годы она любой недоеденный кусок хлеба складывала в кастрюлю, потом, когда кастрюль наполнялась до краев, выкладывала эти кусочки на противень и сушила в духовке газовой плиты, ссыпая их затем в мешочки, сшитые из старых наволочек. Кстати, в 1962-1963 годах, когда авантюра с кукурузой провалилась и в стране в очередной раз ввели продовольственные карточки, эти сухарики, осмеянные мужем и старшими детьми, очень даже пригодились.
 
     Отцу тоже было не до школьных дневников  – вкалывал, несмотря на тяжелое фронтовое ранение, на двух работах, тягая пудовые железяки. Приходил домой поздно и, едва перекусив, тут же валился без сил на кровать, чтобы в шесть утра снова идти на работу. А денег все равно не хватало, и мать бегала по соседям, прося в долг пятнадцать-двадцать рублей до получки. И разве могла она дать их Югу на покупку экипировки хоккейного вратаря, когда он решил стать им в дворовой команде, заявившейся на турнир «Золотая шайба». Да он и не просил. Из оставшегося от хоккейной коробки  трехслойного листа фанеры Юг выпилил вратарскую клюшку. Ловушку смастерил из обрезанной до четверти авоськи, прикрепленной к стальной проволоки изогнутой полуовалом и пришитой к обычной варежке, в которую была втиснута толстая мягкая резина, защищающая ладонь левой руки от удара шайбы. Блин был сделан из двухсантиметровой жесткой резины, обтянутой брезентом и пришитой к нему толстой рукавицы. На щитки пошли отрезанные от стеганой фуфайки рукава, вовнутрь их он вставил гибкие деревянные пластинки. Грудь и спину защищало детское ватное одеяло с округлым посередине отверстием для головы. Поверх него напяливался свитер. Шлемом служила шапка-ушанка. А вот маску все-таки пришлось купить на сэкономленные вместе с младшим братом деньги, выдаваемые на школьные завтраки - младший брат готовился быть его дублером. Однако на контрольно-тренировочном матче выяснилось, что у младшего брата лучше развита реакция, так необходимая вратарю. И Юг первым сказал, что в воротах должен стоять его брат, а не он – конструктор всей этой сложной и одновременно простой вратарской экипировки, не знающей аналогов в хоккейном мире.  И младший брат не подкачал, став лучшим вратарем турнира.


                2.

     В последние годы Юг, выглядевший намного старше своих лет, перебивался случайными заработками. Больше всего он проработал грузчиком в продуктовом магазине, которым владели два брата, прозванными Жадюгами. В меру пьяные грузчики их устраивали – за работу с ними расплачивались в основном вином и водкой. Грузные средних лет мужчины с крупными прямыми носами, над которыми выпячивались ничего не выражающие глаза,  отличающие друг от друга только ростом: старший был пониже сантиметров на десять. И вот эти Жадюги, зная о пристрастии Юга к алкоголю, решили здорово сэкономить при строительстве своих особняков. Узнав от кого-то, что их бывший грузчик устроился сторожем на одну из многих замороженных строек, братья, прихватив с собой ящик паленой водки, поздним мартовским вечером подкатили на черной иномарке к этой стройке. Следом  подъехали автокран и КАМАЗ – дальномер.  Ничем не освещаемая стройка находилась в безлюдном месте, промзоне, и была окружена железобетонным забором, поверх которого на фоне темного беззвездного неба возвышался недостроенный корпус скелетообразного  здания и башенный кран. За забором слышался злобный лай собак, почуявших чужих людей. Недолго думая старший из Жадюг  нажал на сигнал и не отпускал руку от него, пока  одна из половинок тяжелых металлических ворот с неприятным  скрежетом не приоткрылась. Из-за нее выглянул Юг. Оба брата сразу же подскочили к нему.
- Здорово, Юг! –  с радостным приветствием обратился к нему младший Жадюга и тут же протянул  бутылку водки – Пусти погреться, а заодно и сам погреешься. 
- Проходите – при виде бутылки рот Юга мгновенно заполнился слюной. Он чуть шире открыл половину ворот.
- А собаки не тронут? – настороженно спросил старший Жадюга.
- Не боись, привяжу.
- Ну и действуй, а потом мы уж  войдем.
Привязав двух здоровенных собак, помесь дворняг с овчарками, Юг провел братьев под неистовый лай этих зверюг в плохо освещенный деревянный вагончик, обитый жестью, середину которого занимала круглая металлическая печка с прямой трубой, выходящей через низкий потолок на крышу. У задней стены находился топчан, сколоченный из обструганных некрашеных досок. Справа от входа стоял обшарпанный продолговатый стол, накрытый толстым грязным стеклом. В центр стола была поставлена консервная банка, наполовину наполненная окурками, рядом лежал потрепанный гроссбух  с  надписью «Журнал приема-сдачи дежурств». Около стола стояли  два табурета с облупившейся темной краской.
- Смотри-ка! - с наигранным удивлением воскликнул старший Жадюга – Юг! Да ты здесь кум королю!
- Ночной директор –  поправил его младший.
- Вот оно что! А я-то думал; почему это Юг от нас уволился? Оказывается, он решил в начальники пойти. Молодец Юг! Такую должность следует обмыть. Давай посуду.
Юг послушно достал из ящика стола чайную чашку с отбитой ручкой и полиэтиленовый пакетик, в котором были осьмушка черного хлеба, небольшой кусок нарезанного соленого сала с пожелтевшими краями и две очищенные луковки. Болтовня Жадюг его не интересовала: все внимание было обращено на бутылку водки. Братья пить водку не стали. Продолжая трепаться в том же духе, они исподволь наблюдали, когда алкоголь возьмет Юга в оборот – с пьяным договариваться всегда легче. Увидев, что он, выпил вторую чашку водки, которую, как и первую, закусил маленьким кусочком сала и луковкой они решили, что пора приступить к делу. Младший вышел из вагончика, а старший уже без всякой иронии обратился к Югу.
- Мы даем тебе ящик водки, и ты ничего не видишь.
- А что я не вижу? – с пьяной наивностью спросил Юг.
- Повторяю ничего.
- Ничего так ничего – отрешенно согласился он, вряд ли понимая, что заключает какую-либо сделку со своими бывшими хозяевами.
- Вот и хорошо.…  Кстати, давно хотел спросить: из-за чего тебя Югом прозвали?
- В детстве я частенько убегал из дома. А когда ловили, спрашивали: куда это я намылился? Ну,  я и отвечал - на юг.
- Вот уж не подумал – искренне удивился Жадюга и тут же налил Югу третью чашку – Давай, махни еще соточку.
- Давай – согласился, Юг и вдруг продекламировал - Вода не утоляет жажды, я помню пил ее однажды.…  Или. Вот еще….  Буду пить я до конца своих … 
 Завершить экскурс в поэзию Омара Хайяма ему не дал ввалившийся в вагончик младший Жадюга.
- Вот, Юг, ровно 19 бутылок, а двадцатая на столе. Все как в аптеке.
- Короче, пей, а мы пошли –  поспешно сказал старший, не сомневаясь, что Юг уже впал в транс и теперь  не остановится, пока не свалится с ног. Выйдя из вагончика и не обращая никакого внимания на неистовство собак, братья с хозяйским видом осмотрели  территорию стройки, беспорядочно заставленную железобетонными плитами, прогнившими деревянными поддонами с  наставленными на них кирпичами, панельными блоками, покрытыми снежной коркой. Именно эти строительные материалы они хотели вывести со стройки, конечно, не все, а сколько бы уместилось в КАМАЗ.
 
А Юг после их ухода с вожделением смотрел на неожиданное алкогольное изобилие, которого до этого у него никогда не было. Хотя, если подсчитать, то за два-три месяца он выпивал, не меньше. Но чтобы обладать сразу таким количеством спиртного – никогда. Он чувствовал себя почти счастливым, как может себя чувствовать человек только что обретший свободу. А сколько эта свобода продлится, ему было наплевать. Самое главное не надо ни о чем думать. Ни о дочери, выросшей практически без его участия. Ни о любимой девушке, оказавшейся куда менее решительной, чем его бывшая жена. Ни о матери с сестрой, которые не давали ему умереть с голода и даже покупали дешевенькие сигареты «Прима». В общем, ни о чем таком, что не давало ему спать по ночам, когда он бывал трезв. Его рука потянулась к бутылке, чтобы налить четвертую чашку водки, но тут до него донесся шум, въезжающего на стройку автокрана. Не раздумывая, он выскочил из вагончика, и, перекрывая бешеный лай собак, закричал:
- Стой! Стой, говорю! Сюда нельзя!
Подбежав к медленно движущему автокрану, Юг с ходу попытался открыть дверцу со стороны водителя, пожилого мужчины. Тот затормозил и, не понимая, что тут происходит, вылез из кабины.
- Ты чего, мужик, жить надоело?
- Кто тебя сюда впустил? – воинственно спросил Юг, но его схватил за рукав старший Жадюга, появившийся откуда-то сбоку.
- Тебе же велели сидеть в вагончике и пить водку.
- Сам пей – твердым голосом произнес почти протрезвевший Юг.
- Ты на кого хлебало раззявил? А ну, топай в свою конуру и не высовывайся -  угрожающе проговорил старший Жадюга.
- Как бы не так. Забирайте свою водку и  катитесь отсюда к едрене-фене – стоял на своем Юг.
- Дурак ты – сказал младший Жадюга, подошедший следом за братом – Кому твоя стройка нужна. Все про нее давно забыли. И про тебя забыли. Ты когда зарплату в последний раз получал?
-  Военная тайна и не вам, буржуинам, ее знать –  ответил Юг и тут же махнул рукой в сторону раскрытых ворот -  Выметывайтесь, пока собак не спустил.
-  Да я. …  Да ты … – старший Жадюга задыхался от злости и, несмотря на  природную трусость, готов был убить своего бывшего грузчика.
- Понимаешь Юг, мы ребята терпеливые, но у нас есть дела поважнее, чем тебя, как девочку, уговаривать. Упакуем аккуратненько, без лишнего базара – как бы угадав мысли старшего брата, проговорил младший, 
Эта доверительная интонация под бандитскую речь Юга нисколько не испугала. Наоборот он настолько разозлился, что будь перед ним сейчас настоящие бандиты, то он и на них наплевал бы и стоял бы насмерть, как его отец в Сталинграде в нескольких шагах от Волги, которого от верной гибели спасло тяжелое ранение и отправка в эвакогоспиталь.
- Давай, пакуй!– схватив валявшуюся под ногами половинку красного кирпича, Юг сделал шаг навстречу Жадюгам – Пакуй! … Но одного из вас я точно с собой прихвачу.
И братья растерялись. Кто бы мог подумать, что этот худющий, как смерть, одетый в какие-то лохмотья алкаш, этот синяк, этот дегенерат, красная цена которого червонец в базарный день, откажется от такого количества дармовой водки, а самое главное - из-за чего? …
В полном недоумении и не произнесся больше ни единого слова, они спешно покинули стройку. Следом за ними уехали КАМАЗ и автокран, водители которых ругали про себя и братьев и Юга из-за сорвавшегося калыма. Юг же, спрятав водку в дальний конец стройки, тем не менее, пить не перестал, только ни на одну бутылку из ящика Жадюг при этом не позарился.
Через три с половиной года он умер от рака поджелудочной железы, успев, правда, перед этим побыть учебным пособием для студентов – он лежал в клинике мединститута – мол, вот вам наглядный пример  разлагающейся плоти алкоголика.
А стройку, как водится в наших краях, растащили всю до последнего кирпичика. Очевидно, и ящик с водкой тоже кто-то прихватил.