Евгений ПЕТРОВ
Пирожок
с повидлом
Повесть
Любовь не умерла, она уснула,
Чтобы, набравшись сил, проснуться вновь.
Ты не её, меня лишь обманула.
Её не обмануть. Она – любовь!
ЧАСТЬ 1
НОЧЬ РОЖДЕНИЯ
Глава первая
Сибирский городок Заболотск ничем особенным не отличался от тысяч малых городов, разбросанных по равнинам и предгорьям России.
Маленькая, богом забытая станция, расположенная на железнодорожной ветке, отходящей к югу от транссибирской магистрали, со временем выросла в достаточно крупный железнодорожный узел. Когда вездесущие геологи обнаружили невдалеке месторождение известняка, рядом со станцией построили цементный завод, который и стал главным градообразующим предприятием. А потому и неудивительно, что работный люд города развивал свои знания, умения и навыки либо в промышленности строительных материалов, либо на железнодорожном транспорте.
Со временем были построены в городе и другие предприятия: заводы и мастерские, учреждения и конторы – офисы, по современно-иностранному, - но перечислять их долго, лучше один раз взглянуть. А для этого достаточно заехать в любой провинциальный городишко, увидите почти то же самое.
Частные одноэтажные дома составляли основную долю городского жилья. Были и двух, и трехэтажные: черные и мрачные, построенные из просмоленных оцилиндрованных бревен. Может быть, именно здесь и родилась страшилка про черный-черный дом с черной-черной комнатой? Чем черт не шутит, пока бог спит – все может быть.
Когда цементный завод стал выполнять свои заводские обязанности, в городе началось массовое строительство благоустроенного жилья, пятиэтажных хрущевок, микрорайона, как стали называть то цивилизованное место.
Изначально город прижился на обширной заболоченной равнине, а вот микрорайон построили на холме, с длинными затяжными пологими спусками. И название микрорайону придумали красивое – «Красная горка», причем, ничего красивого или красного в этих коробках с балконами не было. Может и будет, когда вместо домов на горе по осени зазолотится березовая роща с грачиными гнездами на деревьях.
Народонаселение Заболотска росло двумя путями: естественным, и за счет обленившихся сельских жителей, которым хотелось избавиться от заготовки дров и угля, а горячая вода чтобы была всегда, даже ночью. Оба пути были перегружены, а посему в городе построили трехэтажный кирпичный роддом, вместо одноэтажного деревянного, и новый микрорайон, рядом с уже обжитым. Свое название – «Солнечный», он получил, видимо в надежде притянуть побольше солнечных лучей от нашей ближайшей звезды, но солнца в нем было ровно столько, сколько и на бескрайнем Заболотском кладбище.
Железнодорожный путь с множеством разъездных, делил город на две части: центральную с микрорайонами и «за линией» - так называли вторую половину города. За линией дышали на ладан не только частные постройки, а еще и элеватор, кое-как востребованный с начала эры капитализма; стадион – вместительная площадка для массовых праздников и гуляний; видавший когда-то фильмы кинотеатр «Заря», и еще одно кладбище – паровозное.
Все жизненнонеобходимые организации располагались в центре города. Компактно, чтобы далеко не нужно было ходить, на главной улице города – улице Революции, были построены магазины, парикмахерские, фотография, небольшой двухэтажный ресторанчик с пивным баром, баня и нарсуд.
Транспортом, как частным, так и общественным, город не был перегружен, и если у жителя мегаполиса слово «пробка» ассоциируется в первую очередь с автомобильным затором на дорогах, то у заболотчанина, как и положено – с крышкой для бутылки.
Автобусы двух городских маршрутов, ходившие по кольцу навстречу друг другу, совершенно не мешали жителям спокойно переходить улицу в любом месте, не боясь за свою единственную жизнь. А поставленные когда-то на двух перекрестках светофоры проморгали до последней лампочки и благополучно были забыты за ненадобностью.
В общем и целом Заболотск был не достаточно хорош, но и совсем не плох для жизни, особенно для пенсионеров и спокойных, уравновешенных людей.
Горожане все друг друга знали, если не по фамилии, то в лицо – как пить дать. Во всяком случае, работники публичных профессий, как то: продавцы, парикмахеры, фотографы, судьи, врачи – особенно гинекологи и дантисты; учителя, директора и начальники – все были на виду.
С одной стороны, известность не великая, мизер - а душу греет. Но с обратной стороны – если придется человеку отклониться от норм поведения, против собственной воли, конечно, репутацию легко можно было подмочить. Засветиться с поличным – стоит только показаться на люди. А что может быть слаще сплетен? Какие глобальные политические новости могут затмить интерес к местным человеческим событиям и страстям?
И люди жили обычными житейскими делами и человеческими проблемами: влюблялись, любили, женились, разводились, уводили и уводились, ревновали, завидовали, подсиживали, радовались и ненавидели. И испытывали всю остальную, имеющуюся у кого какую в наличии гамму чувств и эмоций.
В свободное от основных занятий время половина горожан занималась крестьянским трудом на своих огородах, «удобряемых» от случая к случаю цементной пылью. Те, кто любил бассейн и солярий, особенно летом, ходили-ездили на городской пруд, находившийся в двух километрах от города, прямо за сосняком. Рыбачили, купались, загорали и наслаждались в прибрежном лесу, отчего он был наполнен не только птичьим разноголосьем и маслятами, но и консервными банками, пустыми бутылками и презервативами.
Катамараны и две вышки для ныряния были особой гордостью и пруда, и города. Вода, правда, не очень вписывалась в санитарные нормы местной санэпидстанции, ну да это никого не волновало. К грязи все привыкли с детства и иммунитетом обладали отменным.
Чем был еще удобен Заболотск для жизни, так это близостью к областному центру Щегловску. На «жигуленке» около получаса езды, и ты можешь позволить себе вволю надышаться газовоздушной смесью центра химической индустрии, отчего скорость на обратном пути была еще выше, а дорога, следовательно – короче…
Фотосалон с красивым названием «Гарантия», дающим абсолютную гарантию на качественные фотографии и красивые лица на них, также находился в самом центре этого милого городка, в одном из двух подъездов двухэтажного жилого дома. За много лет фотосалон обрел здесь постоянную прописку и нынешний фотограф, Ветров Валентин, еще мальчишкой хаживал сюда с друзьями-одноклассниками, фотографироваться на высокохудожественное фото – сидя, в пол-оборота. Эти фотографии и дарили подружкам, с которыми в те дни была у них «первая» любовь.
А через много лет, волей случая-судьбы, привелось ему самому, сменив множество профессий, городов, деревень и даже жен, стать фотографом именно этого салона. Как это часто бывает у ищущих и легких на подьем: прочитал объявление в газете, без особой надежды рискнул и был принят со сроком обучения три дня.
Фотографировал он давно, с тех пор, как старшей дочери Полине исполнился ровно месяц и он купил фотоаппарат «Смена». Камера, конечно, не Кодак, понадежнее будет, хотя и попроще.
Дочь росла, «Смена» работала, и кое-какие навыки накопились. Но он ни сном, ни духом не предполагал, что его любительская практика принесет ему вполне профессиональные заработки.
Работу Валентин любил, что не так часто встречается среди российских служащих, рабочих и крестьян. Справедливости ради, надо заметить, что он любил все работы, чем приходилось ему заниматься. Не любил одного – работать на одном месте долго.
В городе было два фотосалона, один в центре, а второй в микрорайоне, но центр есть центр. Ветрова знали и горожане, и сельские – районные жители. А это какая-никакая, а известность. В общем, и Ветров среди горожан был местный «известняк».
Поначалу, попав в разряд особо творческих, как он считал, профессий, Валентин несколько изменил свой имидж, вместо галстука стал подвязывать под воротник косынки жены, Оксаны, бывшей его одноклассницы. Такой вид придавал ему несвойственную в их городе экстравагантность, чего он, собственно, и добивался. Со временем желание выпятиться, когда он стал осознавать, к чему приводит известность там, где нельзя спрятаться от придирчивых глаз - встало на свое место, и в его профессиональном гардеробе даже галстук с пиджаком стали редкостью. Разве что по субботам, когда приглашали в ЗАГС, запечатлеть самые яркие мгновения начала супружеской жизни: жених расписывается, невеста расписывается, он надевает ей кольцо, она окольцовывает его, поцелуй – прощай свобода, молодые и еще счастливые вдвоем, со свидетелями и со всеми остальными, мало кому знакомыми.
Нравилась работа Ветрову еще и потому, что для его нормального самочувствия требовалась ему частая смена впечатлений, внешних раздражителей, картинки – если хотите. Однообразие и монотонность он также не выносил, как теплый чай или затяжной мелкий дождь.
Наверно потому в его жизненном багаже имелась трудовая книжка с вкладышем, паспорт с несколькими проштампованными страницами «прописан» - «выписан» и отметка о втором официальном браке. К счастью, гражданские браки регистрации не подлежали.
Внешность его многим напоминала вождя мирового пролетариата, канувших к тому времени в Лету – он был всегда коротко подстрижен, спереди чуть лысоват - умный, значит, - и носил небольшую бородку. Как Ветров отшучивался – видно одна из его бабушек совратила «дедушку», когда он находился в этих краях, в «местах, не столь отдалённых». Вот и появился на свет сразу «внучек». Глупая шутка, но и то, что он – Ленин, тоже не очень умно.
Не обидели его родители и задатками творчества. Валентин писал стишки, в стол, для себя, родных и близких, а неожиданно начал сочинять и песни, которые записывал дома на магнитофон. С гитарой он общался давно, но сам признавал – игрок с него был аховый, так себе. Но Ветров считал, что главное – знать три аккорда, все остальное – извращение.
Песни, что он сочинял, сидя в лаборатории, чаще всего были о любви. О любви – мечте. Жена не придавала особого значения его увлечению этой темой: знала – муж её неисправимый романтик. А потому – чем бы дитя ни тешилось…
Все было объяснимо, если б можно было заглянуть в его подсознание. А оно говорило: не было в его жизни главного чувства – не было любви. Не было там страстного желания обладания любимой женщиной, по причине отсутствия таковой. Само желание обладать женщиной, конечно, было, даже чаще, чем нужно в его возрасте и положении, но место любимой женщины пустовало.
Быт его был устроен, по меркам городка, исключительно удачно. Жена – работница банка с приличным, не разглашаемым даже мужу доходом. Двухкомнатная квартира не очень больших габаритов, однако рядом с домом стоял гараж, в котором ждал хозяина «Москвич-412». Обстановка в доме была вполне на уровне: что влезло в квартиру, то и купили.
Родители у обоих жили в деревнях, огороды по полгектара, но дачный участок с домиком они тоже приобрели – чтобы все как у людей.
Надо сказать, что Валентин, так сложилось, был первым мужем Оксаны. Они поженились, когда оба достигли возраста Христа. У Валентина опыт семейного счастья и других чувств был богатый, а вот у Оксаны – только-только начавшийся. И начала она накапливать этот опыт с самой лучшей, в особенности для мужа, стороны.
Ухаживала за ним, как за младенцем, никогда не перечила, слова против не говорила. Покупала ему безделушки разные: то магнитолу, то видеомагнитофон, а то какую ни есть, а – машину. Ветров не мог нахвалиться своей женой и нарадоваться за себя.
Когда приходил к ним его друг, Семен – транспортный милиционер и их же однокашник, Оксана с удовольствием, для них в первую очередь, накрывала в кухне стол и ставила бутылочку отличной очищенной самогонки, что гнала её сестра. Надо ли говорить, что Семен никогда надолго друзей не забывал. Ну а если дома друзьям сидеть было невмоготу – иногда в Сибири случалась весна, или еще какие дела возникали вдруг, Оксана собирала им «тормозок», они садились в машину, чаще в Семенов «жигуленок» - милиционера какой гаишник накажет? – и уезжали в ночь, до утра.
Мужики скажут: «Ну и насочинял ты, парень! Да не бывает таких жён!»
Спорить не стану – у кого-то не то, что таких – вообще жен не бывает, - счастливчики вы наши! А у Ветрова была именно такая, жена-мечта.
Ни одного скандала по поводу позднего-раннего возвращения супруга в «ложе» Оксана не устроила. Да и как устроить, за что зацепиться – сама же проводила?
Что и говорить: для Ветрова, после стольких мытарств по белу свету, наступил если и не «золотой», то определенно – «серебряный» век…
А начало «серебряному» веку было положено на вечере встреч выпускников. Их класс, как, наверное, каждый считает, - всегда отличался среди других высокой организованностью в творческих, внеурочных делах. Учились в классе немногие, Оксана в их числе. А вот принять участие, спеть, подурачиться – это их хлебом не корми, с превеликим удовольствием.
При школе был интернат – одноэтажный барак из пяти комнат, на двадцать человек каждая, - в котором и жили Оксана и Валентин. А позвал Ветрова в интернат Семен, с которым они сдружились еще в пионерском лагере, где вместе бегали за девчоночьими короткими юбками. С тех древних пор и дружили, и делились всем. Иногда даже и подружками – по обоюдному, конечно, согласию.
Семену, неизвестно, с какого перепоя, и пришла идея собрать остатки былой гвардии-класса, рассчитаться по порядку номеров, да взглянуть в глаза друг другу – кто чем живет. К тому времени треть их одноклассников жили другой жизнью и говорили на другом языке – немецком, на своей «исторической родине». Но, были и те, кто в полные легкие дышал дымом отечества и с трудом славил родину свою.
Ветров тогда жил один, после развода, остывая от «столетней войны», длившейся почти десять лет. Работал завучем в сельской средней школе и «заушно» учился на пятом курсе педагогического института, изредка вспоминая с благодарностью своего директора школы по кличке «копченый», который приятельски наставлял их: «Болваны! Учитесь! Вам же в институты поступать!» На что они хохотали и срывали очередной урок.
В армии Ветрову немного поправили понятие смысла жизни, и в нем проснулось непреодолимое желание получить «вышку». На гражданке он сделал несколько безуспешных попыток поступить в ВУЗ, однако не сдался, чему сам был поражен. Наконец, фортуна ему улыбнулась, и в возрасте около тридцати лет Ветров поступил в педагогический институт. Увидев, какое очарование эти будущие училки, он с огромным рвением занялся ими. Впрочем, учеба ему также далась с легкостью. Сыграл известный закон: к чему душа лежит, к тому и руки приложатся.
Учительская работа была его главной профессиональной любовью. Однако, женский коллектив – это хорошо, считал Ветров, а вот женская зарплата – унизительна. Периодически, может быть в ночи полнолуния, когда душа мечется от пяток до макушки, может с голодухи - он принимал решение уйти из школы, наконец-то повзрослеть и найти работу, за которую платят деньги. Но, намотав на кулак соплей, снова и снова возвращался в класс и радовал свою душу жизнью среди детей, пока критическая масса безденежья вновь не отрывала его от банок с заспиртованными лягушками в кабинете биологии и ожидающе-влюбленных, хитрых детских глаз.
Оксана жила совершенно иной жизнью. Имея квартиру, деньги и приятную внешность, каждый отпуск она уезжала как можно дальше из любимой Сибири, чтобы посмотреть, как живут другие и порадоваться за себя. Поэтому времени на замужество в ее жизненном графике зарезервировано не было, до того вечера встречи выпускников.
Ветров, иногда наслаждаясь бездельем на работе и размышляя, почему Оксана ждала именно его, приходил к историческому выводу, что она была чересчур правильной, даже зажатой в какой-то степени. Вот почему он ее и не замечал, когда они учились в одном классе, ели пшёнку в одной столовой.
Не исходило от нее тех особенных флюидов, которые зомбируют каждого нормального мужика и заставляют его вспоминать о своем природном призвании. Спокойствия, умиротворения – да, а вот страсти – нет, не было их.
Однако, в тот вечер, когда собралось почти полкласса уже взрослых, даже лысеющих, как Ветров, одноклассников, он сразу обратил на Оксану внимание. Может быть потому, что когда они с Семёном, пришли в местную «тошниловку», пельменную, где намечался банкет, первой встретили Оксану… Может сходство их нынешней одинокой жизни… Может радость встречи после полутора десятков лет, да подтрунивания друзей, когда все рассказали всё, что придумали о своей жизни. Но Оксана и Валентин другими глазами посмотрели друг на друга в этот вечер и потянулись их души, как тянет пропасть, когда стоишь на краю ущелья.
Что бы ни было причиной, между ними завязался очень странный роман.
В выходные дни Валентин, насмотревшись на фотографии Оксаны, развешанные по стенам его холостяцкой квартиры, просто летел в гости к ней. Так у нее было по-домашнему спокойно и уютно. Каждая встреча все больше и больше сближала их, они это понимали и радовались, что Семену захотелось тогда погулять со всем классом, а не только с ними.
Валентин с Оксаной, взявшись под-руку, рост в рост – ходили, знакомились с ее многочисленной родней, где вскоре Ветров был принят за своего. Он мог выпить за компанию – не ломался, мог взять в руки гитару или баян.
Странным в их отношениях было то, что вот уж месяц, как они спали в одной кровати, а он так и не притронулся к Оксане, как к женщине. Это можно было определить, как комплекс одноклассников, стесняющий их, если бы не то обстоятельство, что Валентин просто не мог разбудить в себе желание. Ему мешал запах…
Откуда он исходил, Валентин не понимал – от белья, от комнаты, от Оксаны ли? Но что-то такое витало в воздухе, что заставляло Валентина засыпать рядом с ней, не посягнув на ее надежды, причем – засыпать без всяких комплексов.
Никогда раньше Ветров не испытывал проблем с обладанием женщиной. Разве что, будучи в стельку пьяным, да и то, к утру все же ухитрялся «запустить двигатель при пустом баке»
Оксана вела себя так, будто ничего необычного не происходило. Она не выказывала ни малейших признаков беспокойства и непонимания происходящего. Вернее – не происходящего. Утром они вставали, как ни в чем не бывало, завтракали и расставались до следующего свидания. И само собой выходило, что дело шло к совместному наживанию имущества под одной крышей. Когда Валентин приехал из института с дипломом учителя биологии и опухшим лицом, они и порешили свои одиночества, казалось, раз и навсегда – съехались.
Валентин сдал свою благоустроенную «двушку» школе, погрузил пожитки в Камаз – меньше машины не нашлось, - и увез их в деревню к своим родителям. У Оксаны своего добра хватало.
Глава вторая
Почему питерские мужики решили захватить Зимний дворец именно в октябре? Может потому, что питерская мерзопакостная погода, отсутствие солнца - так надавило на психику, что им захотелось каким-то экстремальным способом разогреться, добавить в кровь адреналина? А еще говорят, кто-то крикнул: «Мужики! В Зимний пиво завезли!»
Как бы то ни было, но Ветров октябрь не любил и переносил с трудом. Не смотря на то, что осень он считал самым лучшим временем года. Но его осенью были сентябрь, когда природа становилась настолько яркой и волнительной, что эмоции, заправленные светлой, - не давящей, а легкой, томительной печалью, просто разрывали грудную клетку.
И любил ноябрь – время первого живительного морозца и чистого хрустящего снега. И воздуха, наполненного запахами паяльных ламп и визгом поросят, созревших под нож.
Октябрь же давил своей вечной сыростью, голыми ветвями, к которым глаз еще не успел привыкнуть и своей погодной неопределенностью: то ли согреть, то ли заморозить…
- Лисенок, подъем! Просыпайся, малышка! – Валентин пощекотал бородой дочкин нос, выглядывавший из-под одеяла. – Собралися в садик детки, поедать свои котлетки!
Он поцеловал дочку, и она открыла свои озорные голубые глазки.
- О-ой! – потянулась в кроватке, сладко зевнула и спряталась под одеяло.
- Оксана, а где дочка то у нас? – крикнул он жене, готовившей в кухне завтрак. – В комнате нету, под одеялом нету…
- Я тут! – Лиза проснулась и улыбалась во все свои молочные зубки, откинув одеяло.
Валентин выхватил ее с кровати и, включив магнитофон, запрыгал по комнате.
К детям он всегда относился с теплотой и нежностью, считая их самым чистым созданием природы. Ну а дочка, которой недавно исполнилось четыре года, конечно же, была главным звеном в их семейной жизни.
Пока он делал зарядку, наполняя свое худосочное тело энергией и стремительностью, жена с дочкой успели позавтракать и собраться.
- Валя, мы пошли, - послышался из прихожей голос жены. – Иди, закройся, пожалуйста.
Валентин, закончив отжиматься от пола, подскочил, вышел в коридор.
- Пока, малышка! – Он чмокнул дочку и сказал: – Давай, обносимся?
Лиза потянулась к нему, и они потерлись носами, потом общекились, оббородились и облобились.
- Ну, все, хватит вам, - Оксана улыбнулась и взяла дочь за руку.
Валентин закрыл за ними дверь и пошел в ванную. До начала работы еще было полтора часа, потому он особенно и не спешил: аккуратно подбрил и подстриг бороду и усы, принял контрастный душ – горячая вода уже была. Осмотрел себя в зеркало – и так, и эдак, – и удовлетворенно отметил: «КрасавЕц, ядрена мать! С кем сегодня ночевать?!»
Несмотря на то, что был последний день октября, погода радовала первыми морозами и ясным небом.
Перейдя через многочисленные железнодорожные пути, Ветров быстрым шагом вышел на главную улицу города – улицу Революции. Он всегда любил ходить очень быстро, как его отец, которого мать так и называла – «рысак», иногда почему-то добавляя – «задрыпанный». Идти до фотосалона ему было не более двадцати минут, но обычно он ездил на машине. Сегодня же ему захотелось пробежаться по свежему воздуху, подышать краешком зимы.
У главпочтамта он едва не столкнулся с Лизиной воспитательницей из детского сада, перегородившей ему путь.
- Валентин, здравствуй! – приветливо поздоровалась она. – Летишь, не замечаешь никого!
- Инна Юрьевна! – обрадовался Ветров. – Привет, душа моя! Да ты же знаешь – никогда не смотрю по сторонам, могу бок о бок пройти, и не заметить! Так что ты не обижайся!
- А я подумала – зазнался, не хочешь разговаривать.
- Инна, милая, ну о чем ты говоришь? Как можно с такой цветущей барышней не разговаривать? А ты чего не на работе?
- Да на почту побежала, алименты от любимого получить. Сам знаешь, как на нашу зарплату прожить с ребенком.
- Ой, не знаю, Инна, - тронул ее за рукав Ветров. – Кем-кем, а воспитателем не работал. Как там Лиска моя, не шалит?
- Что ты? Не видно и не слышно ее, скромница такая…
- Не в меня, Инна, заметь. Что-то тут неладно, а?
- Да уж, вылитая папина дочь!
Видя, что Ветров торопится, Инна спросила:
- Валь, что вечером собираешься делать? Какие планы?
Валентин, слегка озадаченный таким вопросом-предложением, с интересом посмотрел в ее открытые глаза: «Инна, только не надо меня на свидание приглашать, а? Ну, было раз, может, хватит?»
Действительно, детский сад находился в одном дворе с фотосалоном и однажды Инна забежала в фотолабораторию. Ей срочно нужны были фотографии. А так как мужа у нее не было, то и мужская ласка пришлась кстати.
- Инна, не интригуй, говори быстрее – работа же ждет.
- Хорошо. У нас вечером день рождения, у моей подруги, понимаешь? А получается какой-то девичник: ни одного мужчины нет, - с сожалением сказала Инна.
- Почему? Может подруги такие, что…? Да нет, по тебе не скажешь. – Он сделал шаг назад и картинно оглядел ее с головы до ног.
- Подруги нормальные. Но там будет девочка – бородатых мужчин очень любит. Приходи, познакомлю? – чуть склонила голову набок Инна.
Ветров с утра как-то не был настроен на приключения, потому ответил уклончиво:
- Не знаю, Инна. До вечера еще далеко… Да и надо ли мне?..
- Ну, смотри сам. Я думаю, придешь – не пожалеешь. – Инна пальчиком нежно ткнула его в кончик носа.
- Ладно, время подумать есть, - сказал он и поинтересовался – Молодая девчонка-то? А то, если – бородатых, – сама бабушка, наверно? Подружкина мама? – усмехнулся Валентин.
Инна заулыбалась:
- Ну что ты, Валь? Разве я могу тебе предложить плохое? Моя одноклассница, двадцать пять ей, - ответила Инна, подумав про себя: «Что ты ломаешься, Валька? А то я не знаю тебя – прибежишь, как миленький».
- Это другой разговор. Хорошо, Инна, - проявляя нетерпение, сказал Ветров. – Чиркни адрес.
Инна написала аккуратными буквами название улицы и номер дома на спичечном коробке.
- Но вы особо не ждите. Если друг согласится, может, придем. – И спросил: – Можно с другом?
- Да, конечно, еще лучше даже, - обрадовалась Инна.
- Ну, все, моя хорошая! Спасибо за заботу, я побежал! – сказал Валентин, нетерпеливо перебирая ногами.
- Пока-пока! – легко махнула ему пальчиками Инна, и они разошлись в разные стороны.
«Так-так-так, - думал Ветров, продолжив путь. – Бородатых, говоришь, любит? Ну а почему не сходить? Тем более, что девчонка молодая. Сладкая, наверно…»
- Маша, привет! – Ветров заглянул в салон и поздоровался с приемщицей, круглолицей и вечно улыбающейся черноволосой немкой. Ей было лет сорок с небольшим, она гнала самогон на продажу и была не замужем – потому и отличалась добродушием и легким характером.
- Привет! – слегка картавя, ответила она. – Давай, иди, работай, люди торопятся.
Несколько человек причесывались у зеркала расческами, взятыми напрокат у Маши. Мало кто из сельских клиентов носил с собой расчески, поэтому в салоне такая услуга была предусмотрена. Ветров открыл фотолабораторию, включил свет, и желтый, и красный; включил фотоглянцеватель, и пошел в салон, к клиентам.
К концу дня он подустал. То ли окончание сельской страды, то ли канун праздника повлияли, но клиентов было предостаточно. Боссы – два здоровенных мужика, этакие былинные богатыри: Вася и Ваня, владельцы фотосалона, заехали днем и, видя, что выручка катит по полной, не стали отвлекать персонал от работы.
Перед закрытием, когда Ветров и Маша остались одни, и уже поделили «левую» выручку, ту, что сработали на себя, Валентин спросил:
- Машка, слушай, что скажу, - заговорщицким голосом произнес он. - Представляешь, меня сегодня пригласили на гулянку, к молоденьким девочкам, а я сомневаюсь: идти или нет? Как думаешь?
Маша, надевая зимнее пальто с массивным, под стать ее фигуре песцовым воротником, - пошутила:
- Я вот Оксанке скажу, зайдет когда, будут тебе и девочки, и все остальное!
- Да это понятно, - поддержал тон Валентин. – Ты мне скажи лучше, что делать? И хочется, и колется. Да ведь не каждый день зовут.
- Сходи, конечно, - согласилась с доводом Маша. – Что Оксанку сторожить? Теперь уж не убежит. Да и зовут пока, а то ведь облысеешь скоро! Кому, облезлый, нужен будешь?
- Машка! Я не лысый, это у меня голова босиком, поняла? – парировал Валентин, поглаживая лысину.
Она засмеялась и успокоила Ветрова:
- А про жену – не бойся. Что я, не понимаю, что ли7
- А! Была – не была! – махнул рукой Валентин. – Если Семка согласится, пойду!
Валентин с Машей был в дружеских, доверительных отношениях, и часто делился с ней своими похождениями, не боясь, что дойдет до жены. Так оно и было. Ходили по городу слухи, что она и сама в молодости любила «поддать жару» на любовных фронтах, но с Ветровым флирта у них не было. Только дружески-деловые отношения.
Ветров набрал рабочий номер телефона жены, но номер не отвечал – видимо она была где-то рядом. Уйти к Семену, не объясняясь с женой, не получалось. И только он вошел в лабораторию, следом зашли жена и дочь.
- Лисенок мой пришел! – он вытянул руки, и дочь с разбегу упала к нему на руки.
Он поцеловал Лизу в прохладные, вкусно пахнущие румяные щечки и спросил:
- Как дела, сладкая моя?
- Хорошо. Пап, можно посмотреть? - спросила дочь и протянула руки к стопке фотографий, лежавших на столе.
- Оксана, езжайте домой без меня, а я еще попечатаю – народу было много сегодня. Да потом к Семке схожу – пивка попьем с устатку. Звонил – ждет меня, - соврал Валентин.
- Что, заскучал? – едва заметно улыбнувшись, спросила жена. - Лизонька, дочь, пойдем домой? Папе надо поработать еще, а мы прогуляемся потихоньку.
- Пойдем. Пап, ты нас догонишь? - спросила дочь и взяла маму за руку.
- Да как же тебя догонишь, малышка моя? – ответил Валентин. – Ты же у меня папина дочь, скороход. Да?
- Да, - ответила Лиза, улыбнувшись и помахав папе ручкой.
- Я недолго, - с ноткой извинения произнес Валентин. – Часа два-три, а, может, и раньше приду.
Оксана с Лизой вышли, а Ветров облегченно вздохнул: одну проблемку решил, теперь надо действовать. Он потушил свет, закрыл лабораторию и пошел наверх, в микрорайон – к другу.
Покрытый легкой испариной от лавирования между застывшими лужами на скользких дорожках, он поднялся на пятый этаж блочного пятиэтажного дома и нажал кнопку звонка. Дверь открыла жена Семена, Ирина Петровна – медсестра местной больницы.
«Еще одна задача», - подумал Валентин.
- Ирина Петровна, привет! – он почему-то всегда звал ее по имени-отчеству. – Супруг дома?
- Здравствуй, - ответила она в свойственной ей иронично-издевательской манере. – Диван давит, продавил уж весь.
Ветров вошел в квартиру, а из комнаты показался Семен, взлохмаченный и заспанный, в неизменной тельняшке и трико с отвисшими коленями.
- Кого нелегкая носит по ночам? – спросил он, протягивая крепкую ментовскую пятерню. – Добрым людям спать не дают, ходят тут всякие. Привет. Раздевайся, проходи. Ирка! Чайник поставь! – крикнул он попутно в вотчину жены – кухню.
Валентин прошел в комнату, сел в кресло и достал пачку сигарет. У Семена разрешалось курить прямо в комнате, у телевизора, отчего никакой дезодорант не мог справиться с ароматом его любимого «Беломор-канала». Потому на дезодорант деньги и не тратили.
- Семка, садись ближе, покурим, - предложил Валентин другу.
Семен посадил свое полусонное тело в кресло рядом, потер еще не проснувшиеся заспанные глаза и достал из пачки, лежавшей на журнальном столике, папиросу.
- Все спишь? – Ветров достал коробок спичек, прикурил. Спросил просто так, для завязки разговора: он хорошо знал потребность своего друга засыпать ранним вечером.
- Сплю. И тебе не советую, - ответил Семен. – С работы, или как?
Вошла Ирина, поставила на столик две чашки с чаем и сахарницу.
- Хлеб, масло неси. Валька голодный вон, с работы человек, - продолжал давать указания Семен.
- Сам иди, да возьми, - беззлобно огрызнулась Ирина. – Указывает тут.
- Я кому сказал, женщина? – погрозился Семен и крикнул дочке: - Валя, принеси нам с дядей Валей хлеба с маслом!
Ирина вышла, а Ветров шепотом произнес:
- Да погоди ты, с маслом со своим! Семка, нас девчонки на день рождения позвали! Молоденькие! Пойдем? – глаза Ветрова горели.
Семен сладко потянулся, суставы захрустели:
- Девчонки, говоришь? Это хорошо. Да я спать уже собрался, куда-то идти? Нет, не совратишь ты меня, диавол.
- Здравствуйте, дядь Валь! – в комнату вошла дочь друга, черноволосая симпатяжка Валентина, старшеклассница.
- Привет, Валюша! Как ты, замуж не вышла еще? – спросил Валентин.
Улыбнулась, ответила:
- Родители не пускают.
- Не ходите, девки, замуж, ничего хорошего. Утром встанешь…,- замогильным голосом прочитал Семен.
- Ну, вот, а говоришь – спать, - оборвал его Валентин.
Валя поставила на столик тарелку и вышла.
- Мне, честно говоря, и самому не очень хочется, да что дома сидеть? Думаю, пойду, проветрюсь, да Семку проветрю, пока плесенью не покрылся. – Валентин зевнул, глядя на сонного друга. Он давно заметил: стоит полчаса посидеть ему у Береговых, его начинает клонить в сон. Так здесь было безжизненно, вяло и пресно, казалось ему, будто люди жили в ожидании: когда же жизнь пролетит, наконец?
Семен затушил папиросу, громко сказал:
- Ирка, где мои носки? Дай! Пойдем с Ветровым – проветримся. Пивка попьем.
В отличие от Валентина, который знал о своих вещах все, Семен не утруждал себя знанием места дислокации носков, трусов и прочей амуниции.
- Где ложил, там и возьми, - ответила слегка раздраженным голосом Ирина. Она несколько недолюбливала Ветрова, считая, что он все время сбивает ее мужа с пути истинного. Верным это было ровно наполовину – у кого первого появлялась возможность сделать ход в сторону, тот и был зачинщиком. Семен не уступал другу ни на шаг.
Но, как правильно замечено: в наших бедах нет нашей вины. Успех, удача – да, это наша заслуга, а все плохое – от лукавого.
- Петровна, да мы не надолго, - сделал слабую попытку оправдаться Валентин. – Здесь, в пивнушке посидим, да по домам.
- А то я не знаю ваши – не долго. Неймется все вам, шляться где-то надо, - проворчала она.
- Молчи, женщина! – прогудел Семен тягучим, густым баском.
Такие диалоги в их семье были привычны слуху Ветрова. Потому он и не придавал им особого значения, а сейчас и не слушал, задумавшись о предстоящей вечеринке.
Они спустились вниз, вышли на улицу. Совсем стемнело. Выпавший накануне снежок к вечеру стаял под колесами машин, и лампочки над подъездами едва освещали холодный и темный осенний двор.
- Куда идем? – поежившись и запахивая милицейскую куртку, спросил Семен.
Валентин пошарил в карманах, сплюнул:
- Тьфу ты, а? Коробок на журнальном столике оставил, адрес на нем!
- Молодец! – засмеялся Семен. – А имен на нем нет? Ладно, не дрейфь, сейчас схожу.
Он снова поднялся на пятый этаж, по пути матеря друга.
- Ну, куда прешься, обутый?! – ласково встретила жена. – Сказал бы, что надо, принесла бы.
- Ну что ты, Ира? Отдыхай, - позаботился муж. – Папиросы забыл.
Он взял коробок, прочитал на нем адрес и сунул спички в карман.
- Ты в следующий раз такие улики не оставляй, - наставлял он друга. – Жена-то ментовская, враз раскусит.
- Ладно, уговорил, будем зашифровывать. Посмотрел адрес?
- А то. Улица эта где-то в районе училища, недалеко.
- Анекдот вспомнил, - повеселел Ветров. – «Девушка, вы с училища?», - «Еще какая!»
- Не понял. Где смеяться?
- Семка, нет – ты натуральный мент! – обнял друга Валентин, и они пошли в сторону, прямо противоположную от стоящего неподалеку пивного бара «Бугорок»
Глава третья
День рождения проходил. Четыре молодые женщины, три из которых побывали замужем, в память о чем у них осталось по ребенку, - пили вино и танцевали. В кухне, достаточно просторной для небольшого деревянного дома, был накрыт стол, а в комнате играл магнитофон.
После очередной музыкальной паузы все сели за стол и Инна, вдруг таинственно понизив голос, произнесла:
- Девчонки, не обижайтесь – я приготовила вам сюрприз. Не для именинницы, она у нас закоренелая холостячка, а вот Надюхе, я думаю, понравится!
- Мне? – спросила бархатным низким грудным голосом рыжеволосая Надя, чья дочь играла с сыном Инны в соседней комнатке. – Что еще за сюрприз?
- Тебе-тебе! – весело улыбаясь, ответила Инна. – Знаете, девочки, у меня есть один папик, фотографом работает. Может, и видели его? Так вот, - такой обаятельный дяденька, просто слов нет!
- И что? – нетерпеливо спросила Надя.
- Что-что? Я пригласила его к нам, на день рожденья.
- А сама что теряешься, Наде сватаешь? – спросила хозяйка.
- Да, понимаете, - хитро прищурив глаза, ответила Инна. – Борода у него колючая. А ты ведь любишь бородатеньких, Надюш?
Надя, неожиданно для всех, вспыхнула, рассердилась:
- Все, девчонки. Так мы не договаривались, я домой пошла, – сказала она и стала подниматься из-за стола.
- Надь, да успокойся ты! – воскликнула именинница, Лена. – Подруга, предупреждать надо! – укорила она Инну, не ожидавшую такой реакции подруги.
- Да он, может, и не придет вовсе, - забеспокоилась она. – Сказал, что подумает. Да и время уже много!
- Придет-придет, - сказала порядком захмелевшая Татьяна, короткостриженная блондинка с остреньким носиком и ямочками на щеках. – Если к Наде, то придет обязательно! Эх, ко мне бы кто пришел, я б радовалась, а она психует еще. Хочешь, я скажу, что бородатых люблю? – предложила она Надежде.
- Ты не в его вкусе, - ответила Инна, несколько сконфуженная произошедшим.
- А ты и вкус его уже знаешь? И что, - потянулась к стопке Татьяна, - вкусный?
- Ну, хватит уже! – одернула их Лена.
- Нет, девчонки, вы с ума сошли, - достаточно серьезно сказала Надя, тем не менее, снова сев на стул. – Да не хочу я ни с кем знакомиться! От одного придурка никак не могу избавиться…
- Надь, - виновато произнесла Инна. – Ну, извини, а? В конце концов, не понравится, выпроводишь и все.
- Их выпроводишь, - возмущалась, но уже не так решительно Надя. – Прилипнут – не отдерешь потом.
На улице раздался звонкий лай хозяйской дворовой собачонки.
- Ну вот, что я говорила?! – залихватским голосом воскликнула Татьяна. – Так, всем сидеть, никого не бояться!
Понимая, что отступать поздно, да и проснулся какой-то интерес, Надя успокоилась и стала ждать. «Ну-ну, - думала она, – посмотрим, что за фрукт этот бородатый фотограф».
Лай приблизился к крыльцу, собака взвизгнула, вероятно увидев милицейское удостоверение, и ее сердитый голосок стал быстро удаляться. В дверь решительно постучали.
- Кто там? – спросила Лена, выйдя в сени.
- Именинники здесь живут? – раздался мужской голос.
Инна вскочила со стула, узнав голос Валентина, и подбежала к двери:
- Именинница здесь, а именинников не держим! – ответила она, откидывая на двери крючок. – Проходите, мальчики, - по-хозяйски распорядилась она, обрадовавшись, что Валентин пришел не один.
Мужчины вошли в дом, поздоровались:
- Добрый вечер, сударыни! Не ждали? – поздоровался Валентин несколько громче необходимого: волновался.
- Ждали, как не ждали, - ответила за всех Татьяна, не поворачиваясь к двери.
Ветров, немного смущенный происходящим – сватать его еще не сватали, и в смотринах не участвовал, - достал бутылку водки, прошел, поставил на стол.
- Во, – одобрила Татьяна, - это нормально! А то пьем, бодягу какую-то…
- Девочки, знакомьтесь, - суетилась Инна, как главный зачинщик процесса. – Это Валентин, мой папаша.
- Не твой, Инна, - улыбнулся Ветров.
- А это…, - она указала на Семена.
- Это Семен, мой лучший друг, - представил его Валентин. – Он у нас милиционер, нас бережет, - заговорил Ветров, пытаясь развеять неловкость ситуации. – Сначала поймает, потом – стережет.
Девчонки заулыбались, и только Надя продолжала сидеть, опустив глаза.
« А голосок-то у него ничего, приятненький, - как бы издеваясь над собой, подумала она. – И глазки большие... А бороденка – так себе. Ну-ну, посмотрим дальше эту фильму…»
- Раздевайтесь, мальчишки, проходите, - взяла инициативу в свои руки хозяйка. – Давайте за стол, там и познакомимся.
Друзья сели рядом, все еще испытывая неловкость. Но – мосты были сожжены, дорога была только вперед.
- Инна, наливай всем, я сейчас тарелки достану, - скомандовала Лена.
- У нас теперь мужчины есть, - тихо произнесла Надя.
Она сидела напротив Валентина, не поднимая глаз. Она и в самом деле, не была готова к такому повороту событий на обычном девичнике, и теперь старалась перенастроиться.
Ветров, едва только взглянул на нее, как понял – это она. Девушка в красной блузке, не смотревшая на вошедших, с тонкими, нервными пальцами, постукивающими по столу – которые не теряли привлекательности от чуть узловатых суставов, и есть та самая любительница бородатых мужчин.
Светло-каштановые, с рыжеватым отливом, волосы волнами скатывались на ее узенькие девичьи плечи. Лицо треугольной формы с узким, округлым подбородком, чуть худощавое; прямые темные брови; обворожительно припухлая нижняя губа; нос с как бы спиленным кончиком; длинные, основательно и, вместе с тем - не вызывающе накрашенными ресницами – все это было сфотографировано Ветровым в первые же секунды.
Он вдруг ясно почувствовал, как кровь от полученной уже, но еще не осознанной информации – потеплела, быстрее заструилась по артериям и венам. Что-то сегодня произойдет, что-то произойдет, - тихо начало постукивать в его голове…
« Какого же цвета у нее глаза? – подумал он. – К ее волосам подошли бы…голубые».
- Так, мальчики, - вдруг вывел его из оцепенения голос Инны. – Именинница ждет ваш тост!
- Давай, Валек, - подтолкнул его Семен, которому давно уже хотелось смочить горло. - Ты педагог, тебе и карты в руки.
Валентин заметил, как Надя удивленно вскинула и снова опустила глаза.
« Голубые!» - обрадовался он.
- Педагог? – спросила Татьяна. – А нам доложили – фотограф.
- И фотограф тоже, - ответил Семен. - И еще…
- Сема, сейчас речь не обо мне, - остановил его Валентин и взял стопку. – Лена! Во-первых, мы просим прощения за неожиданное вторжение к вам. Но, должен сказать, все случайности – закономерны. Случайно встретил Инну, случайно ей пришла мысль позвать меня, случайно Семен оказался не на работе и, более того – согласился вылезть из нагретой постели, - и вот мы здесь.
- Я же говорю: оратор! – пошутил Семен, а Ветров продолжал.
- Лена, и вы, милые дамы, мы оба уже очень рады, что познакомились с вами! Надеюсь, мы сможем составить вам хорошую компанию сегодня, а может наше знакомство перерастет во что-то более близкое. Надеюсь… Леночка! Мы от души поздравляем тебя с днем рождения и желаем тебе счастья, радости, и чтобы ты нашла самого лучшего на свете мужчину!
- Ура! – подытожил Семен.
- Спасибо, мальчики! – заалела Лена, русоволосая руководительница отдела местной санэпидстанции. – Надеюсь, что так и будет! – уверенно сказала она, хотя, где этот лучший мужчина бродит до сих пор, не могла представить. Да и не искала, честно говоря – так хорошо.
Все чокнулись, выпили. Не затягивая паузы, налили по второй, и еще.
Наконец, контакты были зачищены, и началось плавное сближение – девушки захотели продолжить танцы. Чтобы дать им передышку, возможность обменяться первыми впечатлениями, Ветров позвал друга покурить. Они вышли в сени вдвоем: как ни странно, никто из девушек не курил.
- Ну и как? Не пожалел, что я вытянул тебя из дома? – спросил, закуривая Валентин.
- Да брось ты. Нормальные бабенки, вполне даже симпотные.
- Симпотные! – передразнил Валентин. – Ты мне скажи лучше, как тебе Надежда?
Семен посмотрел на друга, догадываясь по его горящим глазам, что скоро у него могут быть проблемы, произнес:
- Я же сказал, - симпатичные! Все хорошие!
А в комнате Инна приставала к Надежде:
- Надь, ну что молчишь? Говори что-нибудь? Понравился тебе папик?
- Не знаю пока, – равнодушным голосом произнесла она. – Может и понравился, там посмотрим.
Она не могла сразу, вот так – с бухты-барахты, признаться всем, а особенно себе, что большие глаза Валентина, излучающие почти осязаемое тепло и доброту, его мягкий, внушающий доверие голос, заронили в ее сердце чувство надежды на совсем другие, иные отношения, нежели были у нее с прежними мужчинами…
Когда друзья вошли в комнату, девушки танцевали. Ветров наконец-то увидел Надежду в полный рост, и душа его вдруг запела пронзительно и звонко, как поет степной акын, сидя на ишаке: что вижу, то пою. Давно забытое, глубоко запрятанное в тайниках души ощущение притяжения проснулось, раскрыло глаза и повлекло его в ту страну, о которой он так страстно мечтал… А он и не думал противиться, он пошел, полетел туда без раздумий, подталкиваемый вечным зовом и несколькими стопками водки.
Надя была чуть ниже его ростом, в черной, почти до колен, юбке, обтягивающей её неимоверно соблазнительные бедра. Девичья талия, будто не знавшая беременности и грудь, казалось, до сих пор наполненная молоком, - вызвали в душе Валентина просто мальчишечий восторг и радость!
А она, подняв руки вверх, так искусно двигала бедрами в такт музыке, что Ветров не вынес этого искушения и сел на диван, чтобы хоть на секунду оторвать от нее взгляд.
- Так! Вы что, на посиделки пришли? А ну-ка, танцевать! – скомандовала Татьяна, присаживаясь Семену на колени. Все свободные встали в круг.
Жарко натопленная изба и вино постепенно снимали напряжение, и танцы начали перерастать в русские пляски с гиканьем и оканьем. Семен, освободившись от соблазна, и Валентин, пытавшийся проявиться во всей красе, вошли в раж, пол заходил ходуном, лампочка под потолком заметалась в испуге, в серванте зазвенели пустые, невостребованные бокалы.
- Все-все-все! - прервала этот вертеп вспотевшая хозяйка. – Вы мне дом так по бревнышку раскатаете! Инна, танго включи, - попросила она, бухнувшись на диван. – Знаешь, как? Дай, я сама лучше включу.
Наконец, о, - это была вечность! – зазвучала медленная музыка. Томный, грустный женский голос запел про одинокую свечу.
- Надежда, можно вас пригласить? – чуть поклонившись и протянув руку с дрожащими пальцами, произнес Валентин.
- С удовольствием, - мягко ответила она, и… их пальцы встретились…
И пролетел между ними ангел…
И тысячи, и миллионы невидимых, но обжигающих искр, пробежали между ними и через них…
Свет вокруг померк, все исчезло, испарилось, потерялось и растаяло…
Остались только он, она и – музыка! Нет, не та, что про одинокую свечу, - музыка никому не известного композитора, - музыка души…
Валентин нежно, будто боясь спугнуть этот сон, обнял Надю за талию, она положила руки ему на плечи, они медленно, плавно, как в замедленном кино, - нет, чуть быстрее, - сблизились, и их тела коснулись друг друга … И он отчетливо услышал громоподобный стук своего взорвавшегося сердца!
«Бог мой!.. Боже мой! Как она женственна! – заметались в его воспалившихся мозгах мысли, мечты, надежды и желания. – Как она болезненно женственна!»
Он чуть склонил голову к ее тонкой шее, и её запах, не запах духов, - а запах ее тела – он понимал это, - это благоухание, аромат страсти и любовной услады - в один вдох проникли в каждую клетку Валентина. Хмель был всего лишь легкой приправой к тому фонтанирующему коктейлю, что бушевал в его душе.
Танец только-только начался, а все его существо уже кричало на весь дом и на весь мир: «Это она-а-а! Это про неё ты сочинял свои песни! Это её ты искал, сам не осознавая того! Её! Её!! Её!!!»
Вся семейная жизнь, все, чем он жил последние годы – вдруг рухнуло, посыпалось с души, как старая штукатурка со стены. Рухнуло и оголило его чувства, и они вырвались из груди, вылетели на чистый, морозный осенний воздух, - и взмыли ввысь, в поднебесье, выше поднебесья, радуясь освобождению, смеясь и излучая радужный свет!
Это было самым величественным чудом природы – это было рождением! Рождением основного, главного, божественного смысла жизни двух человек на этой земле, мужчины и женщины! Это было рождением любви…
Все остальное время он уже не мог ни на мгновение отойти, оторваться от этой женщины. Сидя рядом с ней за столом, он не выпускал из своих рук её пальцев, осторожно, чуть касаясь, гладил их и любовался.
Инна, видя, что ни Надя, ни Валентин никого вокруг не замечают, весело разливала водку между собой и подмигивала девчонкам, а, они понимающе кивали головами: «Да, попала в точку!»
Заполночь гости, оставив хозяйку, пошли на улицу. Небо было усыпано яркими, празднично сияющими звездами, предрекавшими похолодание, но мороза никто не замечал, как, впрочем, и звезд тоже.
- Куда идем, девушки? – поинтересовался Семен, видимо, заплутав в трех улицах. – Или по домам?
- Да ты что? – испугался Ветров. – Давайте погуляем? Погода замечательная!
- Пойдемте ко мне? – предложила Надя, начиная замерзать. – У меня никого нет, дочь спать уложу, посидим еще.
- Пошли! – слишком быстро поддержал Валентин.
- А ты где живешь? – спросил Семен, глядя на Татьяну.
- В четырнадцатом доме, - ответила Надя.
- Рядом со мной? Тогда пойдем, - поддержал Семен, заблудившись окончательно.
Надя жила в двухкомнатной материной квартире, на пятом этаже. Уложив Нику, дочь, спать, она вышла из детской комнаты, сказала:
- Вот только в холодильнике у меня пустовато. Одни сухари… на холодильнике. Что делать будем, чай пить?
- Сухари еще пригодятся, - пошутил Ветров. – Я там магазинчик видел круглосуточный, сейчас что-нибудь придумаю.
Он снова накинул куртку, вихрем сбежал вниз и через несколько минут придумал - вернулся с вином, колбасой и хлебом.
- А это на десерт, - он поставил на стол ведерко с мороженым.
- Ммм, - вдруг по-детски произнесла Надя.
- Любишь мороженое? – спросил Валентин, довольный, что угодил Наде.
- Я все молочное просто обожаю, - ответила она, жадно сверкнув глазами.
- Будешь молоком её кормить, самым счастливым станешь. Она за стакан молока и убить может, - пошутила Инна.
- Что, кошка, что ли? – ляпнул Семен, покачиваясь в такт мурлыканью холодильника.
Валентин грозно глянул на него и сказал:
- Но-но, осторожнее на поворотах, парень с лампасами!
- Ну, начинается, - в шутку обидевшись, ответил Семен. – Был, что называется, человек…
- Так, Надюш, стопки есть? Неси, - сказал Ветров, чтобы погасить нездоровые эмоции.
Все уже устали и, хотя наступила суббота, выходной – всем, кроме Нади и Валентина, хотелось спать. Ветров усадил Надю на колени, обнимал, поглаживал, тыкался в нее, как теленок в вымя матери.
- Валь, ну перестань, люди же смотрят, - шептала она.
- Не могу перестать, - отвечал он, млея от счастья. – Я тебя слишком долго искал.
- Ну! – наконец не выдержала Надя и встала.
Семен давно уже дремал, сидя за столом; на диване спал Шурик – сын Инны, да и девчонки сникли, видя, что счастье сегодня улыбнулось только одной подруге. С Семена взять было нечего. И вскоре гости засобирались домой.
И потух свет… И остались они наедине…
Они сели на старый, видавший разные виды диван, а Валентина колотила неуемная дрожь. Страсть была настолько сильна, что, казалось, он вошел в ступор.
- Валь, отпусти меня, а? Мне надо в ванную сходить, лицо умыть.
- Надя, Наденька, - шептал он, теряя мысли и рассудок. – Не надо никуда уходить, хорошо? Не уходи…
Он приблизился к её лицу и… коснулся её губ. И в это мгновение с ним было все кончено, окончательно и бесповоротно. Вся накопившаяся в нем страсть и нежность, найдя, наконец, выход, вылилась из его души на свободу, и превратила эту обычную осеннюю ночь в чарующую ночь рождения любви…
За окном уже ожидался первоноябрьский рассвет, когда Валентин, неимоверным усилием собрав всю волю в кулак, вырвался из невероятно пленительных объятий Нади и побежал домой.
Что с ним будет, как встретит его жена, что спросит, что отвечать – для него уже не имело никакого значения. Он искал любовь, он нашел любимую и, найдя её, сразу, без оглядки он отдался этому чувству всецело, не экономя души и не оставляя пути для отступления…
А над городом, где-то около цемзавода, по небу, продираясь сквозь мелкие цепкие тучки, плыла полная луна, свет от которой разливался по-над горизонтом. Было тихо-тихо, однако там, в вышине дул сильный северный ветер, нагоняя растущие облака на город. И вдалеке чернели две заводские сигары-трубы, белый дым из которых дугообразным шлейфом растянулся вокруг города, предрекая скорое выпадение осадков в виде цементной пыльцы…
…До работы можно было еще часок вздремнуть, поэтому, придя домой, Валентин разделся и, как ни в чем не бывало, залез под одеяло к жене. Оксана проснулась, сонно спросила:
- Ну что, попили пива?
- И пива, и самогоночки, - как можно дружелюбнее ответил он, на ходу придумывая отмазку. – У Надюхи Обатуровой были, снимали пробу с первача.
Обатурова Надя тоже была их одноклассницей, после смерти мужа осталась одна и друзья иногда заезжали к ней в гости, особенно, когда не было денег, а выпить было надо. Оксана это знала и не придавала этому значения.
- Сколько время?
- Спи, рано еще, - ответил Валентин. – Это мне вставать скоро, а у тебя выходной.
Он отвернулся к стене, Оксана повернулась к нему, обняла. А Ветров закрыл глаза и, источая аромат сладких духов, с улыбкой на зацелованных губах, уснул коротким, но счастливым сном.
Глава четвертая
Проснулся Валентин в половине девятого. Протер заспанные, опухшие глаза, кое-как перелез через жену, выполз из-под одеяла и пошел в ванную. Голова гудела, тупила, чуть подташнивало, вкусовые рецепторы улавливали какой-то до боли знакомый вкус, но под сердцем ощущалась сладкая истома.
«Ой, где был я вчера, не пойму, хоть убей…, - прошептал он про себя. – Да, братец, не дай Бог показаться на люди в таком затрапезном виде, распугаешь народ».
Мало-мало умылся, пошел в кухню, выпил через силу кружку крепкого сладкого чая. Тошнить стало еще сильнее.
Выйдя на улицу, Ветров постоял, подышал холодным воздухом, легче не стало. Открыв гараж, он выгнал «Москвич» - идти пешком сил сегодня не было.
- Как день рождения прошел? – с ироничной улыбкой спросила Маша, едва он переступил порог фотосалона. – По глазам вижу, что погуляли замечательно.
- А по запаху не видишь, Маша? – подавляя зевоту, спросил Ветров. Однако скрыть ту радость, что оживала в нем, было непросто.
- Да ты в зеркало глянь! Лицо помятое, а глазищи сверкают. Оксана зенки то повыцарапывает.
- Ох, Машка, - доверительным тоном вполголоса проговорил Валентин. – С такой девушкой вчера познакомился, мама дорогая! Ты не представляешь…
- Не дыши на меня!.. Да откуда в нашем захолустье приличные девки? С шалавой какой-нибудь?
- На себя посмотри. Сама то шалава что ли?
- Ну, я совсем другое дело, - ответила она и машинально поправила прическу. – Да и стара уже стала, - довольно улыбнулась. – Где бы мне мужичка какого завалящего найти? Хоть бы пяточки почесал!
- Ой-ой-ой! – стараясь отвлечься от головной боли, передразнил Валентин. – Пяточки! Старушка, ёкарный бабай. Свадьбы есть сегодня? – перевёл он разговор в рабочее русло.
- Две свадьбы, с десяти часов, - ответила Маша.
- Счастливчики. Ладно, пойду допечатаю фотки, разбудишь к десяти.
Он ушел в лабораторию, сел в кресло и перед закрытыми его глазами всплыли волнующие душу картинки прошедшей ночи.
Оксана отдыхала, сидела с дочкой дома, ожидая, когда приедет муж, и они поедут к сестре в баню. Но у Ветрова были совсем другие планы. В шесть часов вечера, после работы, он вышел на улицу, аккуратно смел с машины, стоявшей рядом с подъездом, снег, завел двигатель и закурил, ожидая, пока машина прогреется. Состояние его к вечеру заметно улучшилось, особенно в предчувствии нового свидания, хотя голова, он знал, соображать начнет только послезавтра.
«Что-то Семка сегодня не заезжал, - вспомнил он про друга. – Как он выкрутился вчера? Заходить не буду. Пока мне дорога туда заказана - убьет Петровна».
Мотор ожил, заработал ровно, негромко урча, и Валентин сел за руль. Подъехав к дому, где жила Надежда, он оставил машину у подъезда, из которого только утром вышел, запер дверь на ключ и вошел в подъезд. Поднимаясь по лестнице наверх и прислушиваясь ко все усиливающемуся биению сердца, он услышал взволнованный и рассерженный голос Нади, и спокойный мужской голос. Ветров остановился, прислушался.
- На, забирай свои фотографии и уматывай отсюда! – громко говорила Надя. – Чтобы духу твоего здесь больше не было! Ты мне больше никто, понял?!
«Ого, - подумал отчего-то Ветров, - когда-нибудь и меня так же выгонит…»
- Здесь не все фотки, - слышался другой голос. – И люстру снимай, я покупал!
- Сниму, не беспокойся! Дочка придет, сережки её сниму, отдам. Не все ещё забрал? Стиральный порошок, туалетную бумагу, макароны – что ещё твоё?!
- Сережки не надо, это от моей матери подарок, а всё остальное куплено на мои деньги, так что не возмущайся, а верни!
На минуту голоса стихли, а Ветров стоял и не знал, что же делать. «В конце концов, это их дело, их отношения – пусть сегодня до конца решат и баста», - чем-то подумал он.
Наверху снова послышались шаги, остановились, потом дверь громко захлопнулась. Послышались шаги снова, и Ветров стал подниматься. Навстречу ему, с пакетом в руках, спускался парень лет тридцати, спортивного вида, с аккуратно подстриженными усиками. Поравнявшись с Валентином, он окинул его взглядом и вдруг спросил:
- В какую квартиру идешь, в 58-ю?
Ветров остановился, ухмыльнулся и ответил вопросом:
- А что, тебе есть какое-то до этого дело? Допустим, что туда, и что?
- Может, выйдем на улицу, поговорить бы надо?
- Поговорить? – спросил Ветров, ничуть не удивившись. – А и пойдём, обговорим это дело.
Во взгляде соперника Ветров уловил едва заметную неуверенность и поэтому решил действовать напролом. «Нормальный мужик крохоборничать не станет», - думал он, и этот вызов даже поднял ему настроение: наконец то нормальная жизнь начинается.
- Твоя машина? – кивнул на «москвичонка» парень.
- А что, тоже забрать хотелось бы? В качестве компенсации?
- Мне чужого не надо, - ответил тот.
- Но и своего не упустишь, я слышал, - издевательски улыбнулся Ветров.
- Слушай, не ходил бы ты к ней? Это моя девушка, - сказал парень, ковыряя носком ботинка снег.
- Что ж ты свою девушку без туалетной бумаги оставил, фраер? – продолжал издеваться Ветров. – Ладно, некогда мне. Иди уж домой, утрись хорошенько и – забудь. Как говорится – отгуляли чуваши, теперь воля наша. Слышишь? Хотя…, кончится туалетная бумага, можешь заглянуть, - съязвил он и снова пошел в подъезд.
- Смотри, я предупредил! – услышал он вслед, но останавливаться не стал - не любил он словесных прений между мужиками, а на большее этот разговор не тянул, особенно сегодня, при отсутствии должной реакции.
С волнением и некоторой тревогой он постучал в дверь, звонок не работал.
- Кто там?
- Надя, это я, Валентин, - ответил он. – Помнишь? Дядька с бородой…
Дверь распахнулась и Надя, в домашнем халате, но с макияжем – впустила его, и они обнялись. Молча, они простояли насколько минут, пропитывая друг друга своими сбывшимися ожиданиями.
- Раздевайся, проходи. Я так рада, что ты пришел!
- А он зачем приходил? – спросил Валентин, хотя слышал их разговор.
- Да, если человек тупой, то это надолго, - ответила она с ноткой неостывшего еще раздражения. – Никак не может понять, что не нужен уже, все ходит и ходит.
Эти её слова где-то вдруг чиркнули подсознание Валентина, будто бабочка крылышком задела, но сам он их не услышал, так как был оглушен свалившимся на него счастьем.
В дверях появилась Ника, белокурая и голубоглазая Надина дочь, лет семи.
- Привет, - протянул ей руку Валентин. – Меня зовут дядя Валя, помнишь меня?
- Мам, я конфет хочу! – не обращая на него внимания, крикнула Ника.
- Нет конфет, - ответила из кухни Надя. – Иди, прибери лучше в комнате!
- Ма-ам! Ну, я хочу!
- Никуша, давай так, - предложил ей Валентин, - я сейчас схожу в магазин, принесу тебе конфет, а ты пока приберешься в комнате. Хорошо?
- И шоколадку купишь?
- Договорились – и шоколадку. Надюш, я в магазин схожу? Что-то надо?
Надя вышла, а у Валентина, едва он глянул на неё, мурашки по телу засеменили.
- Не знаю, я булочки стряпаю. Возьми чего-нибудь. Молока купи, ладно? – попросила она.
«Как приятен её голос, как он ласкает слух! И не только слух, а будто каждую клеточку обволакивает…». Валентин привлек её к себе, глубоко-глубоко вдохнул, будто ароматнейшим табаком затянулся.
- Ну, иди, а то булочки пригорят, - игриво вырвалась она.
Он как на крыльях летел по лестничным пролетам и восхищался: «Как это все-таки необычно – прикасаться, обнимать, целовать, говорить самые растелячьи нежности! Не потому, что она – жена и ты обязан, нет! Потому, что это живет в тебе, является частью тебя и вырывается наружу легко и без принуждения! Как же это здорово – любить!.. Хотя, почему – необычно? Ведь в семье это должно быть обычно?.. Нет, не до философии сейчас. » И все его мечты, устремления, мысли, и поступки слились в одно всепоглощающее желание – быть рядом с любимой женщиной…
И в этот вечер, и назавтра, и все последующие вечера, когда Валентин под предлогом занятий в секции гиревиков бежал к своей возлюбленной, они оба раскрывались друг для друга, и их сближение становилось неотвратимым и магическим.
Ветров понимал, что долго так продолжаться не может, тем более в их провинциальном городишке. Он с трепетом ждал развязки, мучился и страдал, зная, какое решение он примет и что за этим последует. Но в душе он был готов к тому, что жизнь и его, и Нади, и жены, а главное – и его дочери Лизы, круто переменится. И каждый вечер после работы, увиливая от встречи с женой и дочерью, он бежал к Наде, потому что не видеть её уже был не в силах.
В её скромной, обставленной старой мебелью квартире, без телевизора, они часами сидели в кухне, смотрели друг другу в глаза и держались за руки. Валентин за эти дни сочинил самые лучшие свои песни для любимой, но записывать их на магнитофон при жене все же не рискнул. Он принес к Наде гитару и устроил для неё и её подруг концерт на всю ночь.
Надя, заплетя свои рыжие волосы в две косички, казалась совсем девчонкой, от которой невозможно было оторвать глаз. Валентин пел, сидя прямо на полу, а она сидела на табуретке, поджав ноги и, казалось, счастливее их не было людей не только в этом городе, но и на всем белом свете.
«…Давай же выпьем терпкое вино,
В нем смешаны проклятья и молитвы,
Пусть против – все! Но, Бог-то с нами заодно!
Споем же песнь любви на поле битвы!..
Он пел, а она восхищенно говорила подругам:
- Девчонки! Ну, посмотрите на него, ну разве можно такого не любить?!
- А я что тебе говорила? – улыбалась Инна. – А она: «Уйду, уйду!». Ну и ушла бы, и что?
- Инка, спасибо тебе! – Надя поцеловала подругу, а Валентин просто воспарил в небеса.
Иногда он не мог дождаться вечера и ехал к Наде в обеденный перерыв, зная, что она без работы, значит должна быть дома. Семен теперь у них стал частым гостем, благо – жил рядом. У него были, как говорят – золотые руки, он любил копаться в технике и хорошо в ней разбирался. И когда Ветров заставал друга у Нади, то и не беспокоился – тот всегда что-нибудь починял.
- Семен, - поделился с ним однажды своими соображениями Валентин, - знаешь, мне кажется, я скоро уйду к Наде, насовсем.
- Сдурел, что ли? – отложив старый магнитофон и закуривая папиросу, спросил он. – Вроде взрослый дяденька, а чепуху мелешь.
- Понимаешь, не могу я так, устал. Нет сил разрываться на части. Думаешь, Оксана не догадывается?
- Да пусть догадывается, тебе то что? Значит, её это устраивает. Или ждет, когда ты набегаешься. Все нормальные мужики имеют жен и любовниц. Ну и живи, как нормальный человек.
- Не понимаешь ты! – начинал сердиться Ветров. – Что – Оксана? Думаешь, я не знаю, что говорят про меня одноклассники? Да и ты, в том числе. Что женился на ней из необходимости, из выгоды: квартира у неё, деньги, видите ли!
- Ну и говорят, что с того?
Ветрова начинало лихорадить:
- А то, что все это не так! От одиночества я женился, а не из-за квартиры! У меня своя квартира была, и, кстати, зарплаты моей мне одному хватало выше крыши!
- Была, да сплыла. Сейчас то ты что хочешь? Живешь, как у Христа за пазухой, все есть. Чего не хватает? Жена, дочка, любовница…
- Не говори так про неё, - вдруг взъерепенился Валентин. – Надя не любовница! Она женщина, которую я, может, всю жизнь и искал!
Семен хмыкнул, достал новую папиросу. В доме они были вдвоем, Надя ушла за дочерью в школу, потому Ветров и не опасался выплескивать эмоции.
- Ну, как тебе объяснить? Не люблю я Оксану! И ты это прекрасно знаешь! Все пять лет я знал, что наш брак когда-нибудь развалится, как только я встречу женщину, любимую женщину! И причина тебе тоже известна! Да, я уважаю её, она замечательная жена, прекрасная женщина, великолепная мать, - но мне что с того? Если я люблю другую?!
Семен внимательно посмотрел на друга, выпустил ртом колечко и многозначительно изрек:
- Дурак ты, Ветров. Хоть и педагог. Люблю – не люблю… Заладил, как попугай. Седина скоро в бороде появится, а ты про любовь талдычишь… Если уходить из семьи к каждой, с кем переспал, то никаких сапог не хватит.
- Слушай, ты! – схватил за грудки друга Ветров, но тут же опомнился, отпустил. – Семен, - более миролюбиво продолжил он, - сколько у нас их было? Правильно ты сказал: сапог не хватит оббежать всех. Но, вспомни, я к кому-нибудь собирался уйти? Хотя к Оксане у меня давно никаких горячих чувств нет. Ну, что молчишь? – и, не дав ему ответить, продолжил: – А Надя, это не девочка на одну ночь, понимаешь?! Я с ней живу! Живу, а не проживаю жизнь!
Семен, давно уставший от таких пылких речей, лишь спросил:
- Ну и что ты собираешься делать? Уйти к ней? А куда? Квартира, как я понял, не её, у тебя крыши не будет, как жить будете?
- Слава Богу, - вздохнул Валентин. – Наконец-то друг меня услышал! Семка, это вопросы уже другой категории и мне приходилось за свою многотрудную жизнь решать их не раз. Так что, здесь – не беспокойся.
- Видно, еще «многотрудностей» захотелось. Смотри сам, Ветров, - он часто называл друга по фамилии, - хочешь знать мое мнение, я тебе сказал: не советую. Бросать Оксану? Тем более, у вас дочка.
Была задета самая больная мозоль, и Ветров сразу сник, замолчал. С Лизой у них была глубоко взаимная любовь. Едва он входил в дом после работы, Лиза бежала со всех ног из дальней комнаты и падала ему на руки: знала – папка поймает и не выпустит до самого сна.
И как решить эту задачу, никто ему не был в состоянии подсказать. Да и что здесь подскажешь? Один способ – пережить.
А пока Ветров, напротив, только начал оживать. Будто застоявшийся конь, выпущенный на волю, так его душа, атрофированная безэмоциональностью прежней жизни, вырвалась, встрепенулась и полетела вскачь. Пылкий вихрь невероятной страсти и безумной любви закружил их обоих. Радость, сменившая их серые однообразные будни, передавалась и их подругам и друзьям. В доме постоянно были гости, веселые вечеринки стали обычным явлением. Семен почти прописался у них – незамужних подруг у Нади было вдосталь…
Прошло еще несколько счастливых и тревожных одновременно, недель. Однажды Ветров, также, в обед, приехал к Наде. Надежда, едва открыла дверь, поцеловала Валентина и, не дожидаясь, пока он разденется, ушла в комнату, включила телевизор, на днях подаренный им друзьями.
В кухне, наполненной папиросным дымом, сидел его друг, Семен. Валентин, едва взглянув на него, понял, что он пьян.
- Семка, привет, - как ни в чем не бывало, поздоровался Валентин.
- Здорово! – громогласно ответил Семен, протягивая ему руку.
- Что скучаешь? – спросил Валентин.
- Что-что, пришел, а тебя нет, Надюха не хочет со мной посидеть, вот и скучаю, - ответил он, ткнув папиросу в стеклянную пепельницу.
- Понятно. А по какому случаю праздник? – Ветров не любил разговаривать с пьяными.
- А, выпить есть, вот и праздник. Есть у тебя выпить? – спросил Семен, подняв на Ветрова одни глаза.
- Да я на работе, какой – выпить? – отмахнулся он. - Ладно, посиди, я сейчас.
Валентин прошел в комнату, подсел на диван к Наде, крепко обнял её. Почувствовав, что она напряжена, с тревогой спросил:
- Надь, ты что такая? Что-то случилось?
Она чуть дернула плечом:
- Да ничего не случилось.
- Надюша, мне то не рассказывай, или я не вижу? Гудишь вся.
- Валь, - она посмотрела ему в глаза,- скажи Семену, чтобы без тебя больше не приходил сюда.
Ветров мгновенно уловил, что между ними что-то произошло.
- Та-а-к. А ну, давай, выкладывай!
Она положила голову ему на плечо и, чуть не плача, произнесла:
- Валь, он приставал ко мне.
Ветров посерьезнел, голос его стал резким и отчетливым:
- То есть? Говори.
- Он предложил мне стать его любовницей. Говорит, брось Ветрова, мол, какой с него толк, а я рядом, буду к тебе приходить, – её голос становился все тише и тише.
- А ты? – спросил Валентин, сощурив глаза и чувствуя, как затуманивается его мозг.
- А что я? Я сказала, что расскажу тебе. Вот и говорю.
Ветров загорелся, щеки от гнева заполыхали – такого сюжета в этой истории он никак не предвидел.
- Ладно, сейчас разберемся, кто есть ху.
Нервная дрожь заколотила его и завладела сознанием. Он встал с дивана, прошел в кухню.
- Это правда? – спросил он Семена, остановившись в дверях.
- Что – правда? – не понял Семен, закуривая новую папиросу.
- То, что ты Наде предложение интересное сделал, - медленно, чуть не переходя на шёпот, выдавил Валентин.
Семен тяжело поднял глаза, окинул Ветрова с ног до головы, и ответил:
- Какое предложение? Это ты у нас мастер предложения делать. И вообще, - он выпрямился, сидя на стуле, - что ты здесь делаешь? У тебя семья есть? Есть, - спрашивая, и сам же отвечая, говорил Семен. – Жена есть? Есть. Тебе ещё что-то надо? Ты что-то все гребешь под себя, как курица. Ты что, курица? Или петух?
Ветров больше не в силах был себя сдерживать, коротко размахнулся и врезал другу в челюсть. Тот откинул голову, сильно ударился о стенку, папироса выпала и искры посыпались по его милицейским брюкам. Семен, кое-как сообразив, что произошло, потрогал себя за лицо, удивленно спросил, трезвея:
- Вот это да-а! Валька, ты что…, ударил меня что ли? За бабу?
- Замолчи, сука! Я тебя сейчас урою здесь, гаденыш! – глубоко дыша от ярости, говорил Ветров. - Семка, друг! – Валентин схватил его за подбородок, задрал ему голову и посмотрел в упор в лицо. - От кого не ожидал, так это от тебя! А ты!..
В кухню вбежала встревоженная Надежда:
- Валь, все, успокойся, не надо! А ты, - обращаясь к Семену, - уходи и не приходи сюда больше, понял?!
- Что вы раскудахтались оба, а? Я что, в курятник попал? – издевательским голосом произнес Семен, отряхивая брюки.
Ветров схватил его за воротник, выволок в коридор.
- Тебе дорогу указали, или еще и проводить?!
- Отпусти! – вырвался Семен и, сняв куртку с вешалки, трезвым голосом произнес: – Да, Ветров! Все? Дружбе конец?
- Конец-конец! – едва не задыхаясь от бешенства, произнес Валентин. – Ты поступил, как самый близкий друг! Молодец! Прямо как в кине!
- Ты тоже. Как самый близкий друг.
Семен открыл дверь, секунду задержался и, не прощаясь, вышел.
Ветрова вовсю колотила лихорадка. Он прошел в комнату, сел на диван и привлек к себе Надю.
- Ну, все, все, - пыталась она успокоить Валентина. – Остынь, посмотри вон, трясет всего.
- Надька! – Ветров готов был заплакать от обиды. – Ты понимаешь? Двадцать пять лет вместе, рука об руку! Двадцать пять лет, с сопливых пацанов! Как так можно, а? Ну, скажи мне, как?! Все пополам делили, все! Но не своих же любимых женщин делить, а?!
Надя гладила его по затылку, молчала, понимая, что Валентину надо выплеснуть эмоции. Они так и сидели, молчали, пока слезы не высохли в глазах Валентина, и он не успокоился.
- Вечером приедешь? – тихо спросила она, поглаживая его по руке.
- Роднуша моя, ну как же я оставлю теперь тебя одну? Конечно, приеду.
- Валь, только я вечером на аэробику сбегаю, а ты меня дождись, хорошо? – она встала, подошла к серванту и что-то достала. – Вот тебе ключ от квартиры, хозяйничай тут.
По его телу вдруг потекло тепло. Тепло и умиротворение, какое бывает при удачном исходе после сильнейшего стресса. Валентин взял Надину руку, держащую ключ, прижал её пальцы к своим губам. Теперь он до конца осознавал: ничто не сможет его удержать там, в той уже семье. Ни-че-го! Он не случайно встретил эту женщину, нет, не случайно. А значит – так тому и быть, - он будет только с ней!
Глава пятая
Неожиданно и в Заболотске наступила зима. Мороз, теперь уже не позволяющий не замечать себя, прочно обосновался на улицах города и за его пределами. Снегом замело крыши домов, дороги и гаражные ворота. Однако, как впрочем и всегда, это обстоятельство никого не пугало: зима, так зима.
Зима, она проходит быстро. Межсезонье, да, тянется и изматывает, а зимой и земля вращается быстрее, и дни, не успев начаться, заканчиваются длинными, но вполне незаметными на диване, ночами.
Весь первый зимний месяц народ готовится к самой глобальной гулянке – встрече Нового года. Предвкушение праздника, поиск елки, - с топором в пригородном лесу или с кошельком на местном рынке; покупка игрушек, подарков, выбор спиртных напитков: для проводов Старого года, для встречи Нового года, для приведения себя в чувство после встречи, для неожиданных гостей, для незапланированных, но вероятных походов по гостям и остальных поводов – очень даже неплохо скрашивали месяц декабрь.
За неделю, в среднем, до главного застолья, весь добропорядочный народ начинает разминочные мероприятия: утренники, школьные балы, корпоративные вечеринки, с друзьями надо проводить, с коллегами, и со всеми остальными, с кем когда-либо обменялся репликами о том, что так редки автобусы на улицах города.
Ну а уж с момента, когда часы двенадцать бьют, начиная с Берингова пролива и им же заканчивая, в течение двадцати четырех часов, просто все человечество, все страны земли, за исключением разве что племен, у которых и часов то нет, начинают совершать невероятные чудеса по раскрытию возможностей человеческого организма. А также, начинают ожидать, когда же сбудутся чудеса, загаданные ими в эту волшебную ночь.
Но и те, кто пропустил момент загадывания желаний: мало ли, какие проблемы приходилось решать человеку в этот миг - на всякий случай также надеются: а вдруг? Ведь в небесной канцелярии и без них знают, чего им не хватает для полного счастья, и особенно – для удовольствия.
Не тяготились наступившими холодами и Валентин со своей возлюбленной Надеждой. В их жизни цвела самая, что ни на есть, буйная весна.
Их встречи становились все более раскованными, яркими и праздничными, с большим количеством застолий и безумно страстных ночей. Ветров снова ощущал себя мальчишкой, озорным и жизнерадостным, да и Надя, будто стряхнула с себя мрачный налет прежних сложных отношений, начинала снова расцветать и радоваться каждому наступающему дню, а в особенности – вечеру.
Но сделать решительный шаг на разрыв отношений с Оксаной Ветров еще не решался, ждал – когда ситуация дозреет. А пока он медленно удалялся от жены и быстро сближался с Надей. Ветров принес к ней домой свой дневник, который вел уже лет пятнадцать и который не раз подводил его, выдавая женам секреты очень личной жизни. Но перед Надей у него секретов не было, ведь это было все-равно, что скрывать что-то от самого себя.
В ответ и Надя не оставалась закрытой, рассказывала ему о первом замужестве и обо всех случайных мужчинах, встретившихся на ее женском пути.
Может, и не стоило этого делать, что-то надо было оставить за рамками их отношений, однако они оба ощущали такое глубокое душевное родство, что хотели очистить свои души полностью и соединиться не только настоящим и будущим, но и прошлым тоже. Хотя известно, что настоящего не существует…
Что ж? Любовь уносит людей в совершенно другое, иное измерение, и те, кто уже сумел взнуздать или пережить, или охладить любовный пыл, те, кто может трезво мыслить – им не понять влюбленных, их образа мыслей, их поступков и поведения. Так же, как трезвый не в состоянии понять подвыпившего, пока сам не составит ему компанию – вот тогда они могут разговаривать на одном языке, абсолютно понимая, что оба хотят только одного: взаимоуважения.
А Надежда и Валентин были влюблены. И им не мешало испытывать это чувство ни его семейное положение, ни страх перед неизвестным будущим, ни двенадцатилетняя разница в возрасте: чувства не имеют временных границ и считать годы за аргументы за или против любви, все-равно, что покупать стиральный порошок, чтобы к тебе никто не пришел в гости.
Они нашли друг друга такими, какими они были: они волновали друг друга, желали друг друга, вдохновляли и доверяли друг другу. А это и есть та самая гармония, которая раскрашивает серую, скучную будничную монотонность и безликость существования в яркие, живые цвета, жизненные цвета. И наполняет жизнь смыслом и радостью бытия, как наполняют высохший от зноя пруд торопливые ручьи после отшумевшей грозы.
Но и гроза кончается, оставив напоминанием о себе лишь лужи, да запах озоновой свежести в воздухе. И снова светит солнце, и благоухают посвежевшие цветы. А вот и солнце нет-нет, да и прячется снова в тучи, и погожий день вновь сменяется ненастьем. Так устроено в природе, так происходит и в жизни человеческой…
В один из декабрьских дней у Валентина был выходной день среди рабочей недели, работала его новая напарница. Он сидел дома, смотрел телевизор и скучал, ждал вечера. С той ночи, как началась его новая, теневая жизнь, - и дом стал им восприниматься по-другому. Ему здесь становилось тесно и неуютно.
Огромная мебельная стенка, занимавшая всю стену в комнате; финиковая пальма до потолка в керамическом бочонке; эти кресла, по хозяйски расположившиеся в центре комнаты – все вызывало у него чувство обреченности, несвободы и депрессии. Два холодильника в без того тесной кухне, шкафы по всем стенам, даже игрушки, в неимоверном количестве занимающие свободное пространство – все это вызывало отторжение в душе Валентина. «Зачем, зачем все это? – думал он. – Какую радость несут эти тумбы, шифоньеры и прочая дребедень? Ни ходить, ни плясать! Туда повернешься – об угол стукнешься, сюда взмахнешь – что-нибудь расколется. Для чего всё это? У Нади ничего нет, диван, да сервант – зато дышится! Есть где её на руках носить! А здесь?»
Внезапно щелкнул дверной замок и в квартиру, впустив порцию зимнего воздуха из подъезда, вошла Оксана. Валентин лениво потянулся в кресле, отгоняя мысли о Наде, сонным голосом спросил:
- Ты что, отработала уже? А дочь где?
Жена не ответила. Молча сняла сапоги, повесила пальто на вешалку в прихожей и, пройдя в комнату, села на диван рядом с креслом. Внутри грудной клетки Валентина что-то тихо затрепетало.
- Мне надо поговорить с тобой, - серьезным, необычным для Оксаны тоном произнесла она.
Проницательность Валентина мгновенно среагировала на интонацию жены: наступает час расплаты.
- О чем? – как можно безразличнее спросил он, еще раз потянувшись, выказывая абсолютное спокойствие.
Она потерла руки, как после холода, помолчала. Провела ладонями по ногам, от колен до ступней и обратно: ходить в колготках, видно, уже не сезон.
- Ветров, так на какие тренировки ты бегаешь по вечерам? – начала Оксана, посмотрев на мужа и пытаясь по глазам определить его чувства.
- Как, на какие? – удивился Валентин. - На гири… Видишь, рельеф мускулатуры? – пошутил он, согнув руку в локте и улыбнувшись невинной ангельской улыбкой.
- Может, хватит мне врать? – голос Оксаны чуть задрожал, выдавая внутреннее нарастающее волнение и нервно задергался ее подбородок. Она положила руку ему на предплечье и четко проговорила: - Мне позвонили по телефону…
«А я думал – в колокол», - мрачно пошутил про себя Валентин.
- …и рассказали, на какую «тренировку» ты бегаешь! Ты совсем уже обнаглел? В открытую ходишь с ней по городу, хотя понимаешь, что тебя здесь каждая собака знает!
Ветров заволновался, помолчал, пытаясь сообразить, что и как говорить.
- Что молчишь?! – Оксана отдернула от него руку и указала пальцем на его голову. – На себя хоть посмотрел бы! Совсем избегался, как бобик! Бороду хотя бы сбрил, а то она-то совсем молоденькая!
- Ты о ком? – наконец выдавил из себя Валентин, все еще не сообразив, в какую позу ему встать.
- А то ты не знаешь, о ком? Не прикидывайся тупее, чем ты есть! – Оксана не могла больше сдерживать гнев, заполнивший её душу и она истерично закричала: - Хоть бы дочку постыдился! Женишок!.. Ты хоть знаешь, кто она такая?!
Ветров сел прямо, но продолжал молча слушать.
- Да её все мужики…, вся нефтебаза перекатала на машинах, пока она там секретаршей работала! – как серьезный аргумент выдала Оксана.
Он был, наконец, доведен до температуры кипения и, осознавая, что есть только один путь, пошел ва-банк:
- И какая собака тебе это нагавкала? – негромко, но достаточно твердо спросил он.
- Не собака! – она вскочила с дивана, отошла к окну, поправила тюль. – Ты думаешь, тебя одного в городе знают? У людей глаз нет?
Валентин тоже резко встал, вышел за кресло и, опершись на его спинку, как с трибуны, произнес:
- Все! Раз уж тебе все известно, это и к лучшему, - Оксана кинула на него полный презрения и ненависти, взгляд. – Мне остается только одно: я ухожу!
Можно было еще вытянуть руку в сторону двери, но он не догадался.
- Давай-давай! Иди, побегай! А люди пусть посмеются над тобой! – она подошла к шкафу, стала поправлять фотографии, которые и без того стояли на своих местах. - Вот рога наставит тебе, тогда подумаешь, может, лысой башкой своей! – голос её задрожал, на щеках появились две блестящие дорожки.
Ветров стал лихорадочно, торопливо одеваться, в глубине души радуясь, что наконец-то старт дан, все самое страшное произошло и теперь есть выход его застоявшейся энергии.
- Ветров, одумайся, что ты делаешь? – вдруг, сквозь слезы, у которых больше не было преграды, заговорила Оксана.
Он выскочил в коридор, жена вышла следом, прислонилась к стене, оклеенной зелеными обоями, и наблюдала за ним, промакивая платком щеки.
- Все! Я так больше не могу! – истерика началась и у него. – Да! Да! Да! Я хожу к ней! А ты знаешь, почему я это сделал, почему я пошел к ней?! – теперь он яростными глазами смотрел на жену. – Потому, что с тобой мне - холодно! Понимаешь?! Хо-лод-но! – он на миг перестал одеваться, чтобы речь была более убедительной. - Ты, может, думаешь, что я за твоим богатством потянулся и ты меня удержишь вот этим всем барахлом? – Валентин обвел руками вокруг. – А ты вспомни интернат! Что мы там имели? Железную кровать, чашку пшенки, да компот с червями, так? И мне этого хватало! Ты думаешь, я изменился? Ты может и изменилась! А я?.. Что, думаешь, мне диван с телевизором дороже всего? – Он сел на тумбу, снова стал надевать ботинки, и, чуть успокоившись, продолжил. – Тогда уж лучше гроб дубовый, с кондиционером и евроотделкой. – Обулся, подошел к жене. – А мне ничего этого - не надо. Понимаешь? Мне хочется жить, всеми частями тела, органами и чувствами! – снова распаляясь, сказал он. – Жить, любить и самому ощущать, что тебя любят!
Оксана вытерла платком глаза, спросила, меняя тон:
- Да кто ж тебя не любит?
- Ну, скажи, что ты меня любишь?! – зачем-то спросил Валентин.
- Да, люблю!
Он скривился, будто снова увидел червя в компоте.
- Оксана! Но я-то, мне-то как жить? Ведь я – не люблю!
Слова были жестоки и безжалостны, Валентин понимал это и осознавал, что его жена не заслуживает той, глубинной обиды, что несут они, но других слов он сейчас найти не мог. Это все же была правда, и её надо было Оксане принять и признать.
- О дочке подумай! – как последний аргумент выкрикнула Оксана. – Что я ей скажу?! Она ведь тоже любит тебя!
Это был удар ниже пояса. Хотя он вполне его заслужил… Ветров схватил шапку, с полки посыпались остальные, но он этого не заметил: выскочил на улицу.
« Дочка, дочка! Лиска моя! – мелькали в голове мысли. – Ничего, вырастешь, поймешь, что к чему, как правильно жить. А я буду рядом! Не я первый, не я последний!» - нашел он себе оправдание.
Ветров несколько раз хватанул в полные легкие морозного воздуха, как рыба, выброшенная неожиданной волной на берег, и, забыв надеть шапку и не ощущая холода, быстрыми и решительными шагами стал удаляться от дома. А снежинки падали на его босую голову, пытаясь остудить её, но, увы – они были слишком слабые, а голова чересчур горячая…
Оксана, осознав, что произошло что-то непоправимое, еще несколько минут постояла в прихожей, не обращая внимания на валявшиеся на полу шапки, без сил вошла в комнату и упала на диван. Рыдания, давным-давно ей уже забытые, сотрясали её крупные плечи. Вся печаль последних месяцев, когда она заподозрила неладное, но молчала и надеялась, что ошибается, - вдруг хлынула в подушку из её вмиг поблекших глаз.
«Что же я наделала? Зачем я её послушалась? – укоряла она себя. – Как же мы с дочкой будем теперь?!»
Но слезы кончились, пора было идти за дочерью в сад. Она, наконец, успокоилась, вернулась способность рассуждать: «Ничего, пусть побегает. Набегается и вернется, куда он без дочки?»
Ветров на одном духу влетел на пятый этаж и с волнением – готова ли Надежда к такому повороту событий? - постучал в дверь. Никто не отвечал. Он ещё раз, чуть громче, постучал - за дверью было тихо.
Обессиленный, он прислонился к железной двери, лихорадочно соображая, что предпринять.
«К Семке не пойдешь, дружба кончилась. Шляться по городу? Не хочу никого видеть. В пивнушку? Только хуже будет. Придется дожидаться здесь».
Валентин кинул на ступеньку перчатки, сел.
«Вот тебе и новая жизнь начинается, - размышлял он, доставая сигареты. – Конечно, что-то скоро все происходит у меня. А когда ты долго размышлял, Ветров, может, припомнишь? – спрашивал сам себя и отвечал: – То-то же. «…И жить торопится, и чувствовать спешит…» - не с тебя ли списано, а?» – издевался внутренний голос.
В подъезде хлопнула дверь, недавно сколоченная из нестроганных тесин, послышались голоса Нади и Ники.
- Во! – удивилась Надя, увидев всклокоченного Валентина. – А ты что сидишь под дверью?
- Так…, жду вот, - заулыбался он, поднимаясь со ступеньки, и втягивая морозный воздух от её песцовой шапки.
- Не поняла? У тебя же ключ есть? – спросила она, улыбаясь голубыми глазами, выглядывающими из-под меха.
Валентин похлопал себя по карманам, чертыхнулся:
- Фу ты, черт! Совсем вышибло из головы! Забыл, Надюш, не привык еще, - ответил он.
Валентин открыл дверь, спросил, пропуская их вперед:
- Далеко гуляли?
- За дочкой, в школу ходила.
- Вот же портфель, дядь Валь. Вы что, не видите? – спросила непонимающе Ника.
- Нет, Никуша, я сегодня ничего не вижу и ничего не понимаю, - ответил повеселевший Валентин.
Он помог Наде снять осеннее пальто, повесил его на вешалку.
- Что-то ты сегодня не такой, что-то случилось? – Надя повернулась к нему, взяла за плечи, будто намеревалась вытряхнуть из него признание.
- Все расскажу, роднуша моя! Пойдем чай пить? – попросил он, раздумывая: как, с чего начать разговор.
- Мам, я пойду, погуляю? – спросила из комнаты Ника.
- Сначала уроки сделай, потом погуляешь, - твердо ответила Надя и, взяв Валентина за руку, увлекла его в кухню. – Ну, давай, рассказывай.
Сама быстро налила в чайник воды, поставила на плиту и, как бы мимоходом, стряхнула тряпкой пыль со стола, с плиты, обтерла раковину от брызг и снова повесила тряпку на кран – протекает, но пусть хотя бы не разбрызгивает.
Валентин смотрел на её плечи, талию, бедра и пьянящая радость наполняла и грела его душу – чертовски хороша!
- Чего молчишь, Валь? – обернулась она к нему.
- Надька, как я счастлив, что нашел тебя, - ответил он, не скрывая своих чувств.
Она подошла к нему, обеими руками взяла его за щеки и крепко поцеловала в губы. Села к нему на колени, снова потребовала:
- Ну, не тяни уже, говори!
- Надюш, - начал он, – не знаю, как ты воспримешь это известие, все как-то очень быстро происходит, но – просто нет времени для других решений, – блуждал Валентин в трех соснах.
- Так, дальше что? Ну…, давай-давай!
- Видишь ли… В нашем городе есть очень бдительные товарищи-доброжелатели. Позвонили Оксанке на работу…
- Так, уже интересно, - она мягким движением поправила себя на его коленях, и Валентин чуть не забыл, о чем шла речь.
- Вот и интересно… В общем, дома сейчас была разборка.
- Почему по тебе не видно? – Надя погладила его по голове.
- Как не видно? – понимать шутки он больше, видимо, так и не сможет.
- На лице нет никаких следов…, – непонятно чему улыбалась Надя. Она наклонилась и снова поцеловала Валентина.
- Надь, - продолжил он. – Ты же знаешь, как я к тебе отношусь?
- Как? – игриво спросила она.
- Как-как, вот так! – теперь он крепко прижал её мягкие, невероятно податливые и возбуждающие бедра и поцеловал в нежные, сладкие от помады губы. – Люблю я тебя, больше всех, больше всего на свете, - зашептал он ей на ухо.
- Молодец, - шутливым голоском похвалила она, переводя дыхание.
Чайник закипел, вода из-под крышки пролилась на плиту. Надя подскочила, сдвинула его, снова взялась за тряпку. Валентин встал с табуретки, подошел, обнял её сзади и, уткнувшись губами в её шею, чуть ниже затылка, осторожно поцеловал. Надя затрепетала, дрожь пронеслась по её телу, а он прошептал:
- Надя… Я ушел от жены… Насовсем… Я хочу быть с тобой… Только с тобой.
Надя замерла на секунду, затем развернулась прямо в кольце его рук, посмотрела ему в глаза и тихо-тихо сказала:
- Пусти…
Ветров, ошеломленный такой ее реакцией, расцепил руки, и Надя ушла в комнату. Паника вот-вот должна была обрушиться на него: «Как?! Она меня не принимает?! Это что – всего лишь игра?!»
Надя же, войдя в комнату, вдруг зажала от радости лицо в ладони, сдерживая визг восторга, потом перекрестилась на икону, висевшую над зеленым полотенцем на стене.
«Господи! Услышал ты мои мольбы, Господи! – причитала она про себя. – Благодарю тебя!»
Она еще многократно перекрестилась и, чуть успокоившись, вернулась в кухню. Валентин, не поворачиваясь, стоял и смотрел в застывшее окно, за которым виднелось только одно – вечер. Надя едва коснулась пальцами его плеч, он резко развернулся, готовый сорваться и сказать все, что он думает о любви, о женщинах и о себе тоже, но…
- Теперь ты мой. И только мой! Валька, милый, родной мой! – Надя покрывала его лицо поцелуями, а он стоял, ошарашенный еще сильнее, и не мог сдержать слез, которые из слез отчаяния вмиг превратились в слезы величайшей радости. Надя приклонилась к его уху и продекламировала:
- Оставьте, люди, ваши поученья,
Они годны, когда рассудок трезв,
Пусть принесет любовь одни мученья,
Тебя приму я, мой желанный грех.
И пусть казнит меня молва людская,
Я виновата, Господи, прости!
Я просто женщина земная,
А без любви судьбы не вынести…
- Что это? – удивленным шепотом спросил Валентин.
- Представляешь, Валька, - смущенно призналась Надя, - я стихотворение написала.
- Солнышко моё! Как же я тебя люблю, Надюшка, радость моя! И любить буду вечно! Ты веришь мне?
- Я хочу этого, - только и сказала Надя…
И не знали, и не ведали они, да и думать не хотели о том, что ждет их впереди. Какие испытания написаны для них в той самой небесной канцелярии. Какую цену за эту неземную любовь, дарованную этим двум, уже хорошо познавшим жизнь, сердцам, затребует с них та сила, что мы называем – судьба.
На чужом несчастье счастья не построишь, так говорят. Но они были счастливы в самом высоком и истинном понимании этого слова. Может быть, когда-нибудь… Но сегодня счастье их было безмерным, и таким простым и естественным для любящих людей.
Однако, природа всегда стремится к равновесию, с этим приходится считаться. И если ты сейчас смеешься до слез, будь готов и плакать; если твой дом – полная чаша, будь всегда готов и к бедности; если творишь недоброе, оно же и вернется к тебе, без всякого сомнения. И если сегодня счастье переполняет тебя через край, помни, что и печаль ходит рядом и только ждет своего неотвратимого часа.
На следующий день Валентин задержался на работе чуть дольше обычного: ждал, когда Оксана с дочерью дойдут до дома. Как бы то ни было, а ему надо было забрать кое-какие вещи из квартиры Оксаны. Весь день у него было великолепное настроение, да и как не радоваться – он проснулся рядом с Надей, и не нужно было никуда бежать, придумывать что-то, врать и оправдываться. С утра он надышался ей, сколько мог и этот запах теперь витал вокруг него, не давая грустить и печалиться.
Уже стемнело, когда Валентин, первым делом, подошел к своему гаражу в надежде забрать машину. Ветров думал, что имеет право на неё, так как за эти годы все содержание машины шло с его зарплат. Он достал связку ключей и попытался открыть замок. Замок был другой.
«Так-так, - вспыхнуло в голове. – Оперативно! Молодец, Оксанка, что скажешь. Банкир… Все у тебя просчитано, как надо. Но, не бойся, за эту железяку копья ломать не буду».
Открыв дверь в квартиру своим ключом, он вошел в дом. Дочь, услышав его, стремглав кинулась к нему из дальней комнаты:
- Папа пришел!
- Лиска, голубка моя, привет! – он подхватил её на руки, поцеловал и прижал к щеке.
Из комнаты вышла Оксана, оперлась о косяк, посмотрела на мужа каким-то уставшим, посторонним взглядом.
- Мне надо забрать кое-что, - спокойно сказал Валентин и, сняв ботинки, прошел мимо жены в комнату. Достав из кармана заранее приготовленный пакет, он стал складывать рубашки, галстуки, ежедневники со стихами и песнями.
- Хорошие стишки ты ей насочинял, - язвительно сказала жена.
«Если туп, как дерево, родился баобабом, то будешь баобабом тыщу лет, пока помрешь…, - подумал он. – Надо же было догадаться - выложить ежедневники на шкаф!»
- Ветров, - снова сказала Оксана, - я еще раз тебе говорю, - одумайся. Ну что ты делаешь? Ведь не мальчик уже. Сколько еще бегать-то будешь?
- Оксана, - пытаясь говорить как можно миролюбивее, ответил он. – Мы вчера обо всем с тобой поговорили, я тебе все сказал. Ну не могу я здесь жить, пойми ты, наконец. Пять лет мог, а теперь – не могу. Как мне сломать себя? Как мы будем относиться друг к другу после всего этого?..
Он закончил сборы, вышел в прихожую, пытаясь уйти как можно скорее.
- Папа, ты куда пошел? – спросила Лиза, глядя ему в глаза, и не понимая, почему папа с мамой так сердито разговаривают.
- Дочь, мне идти надо, у меня дел еще много, - не зная, что надо говорить в таких случаях, отвечал Ветров. – А ты с мамой побудешь. Хорошо, малышка?
- Лизонька, уходит он от нас, насовсем! Больше нет у тебя папы! – жестко сказала Оксана.
Лиза, улыбаясь, подбежала к двери и, широко раскинув руки в стороны, сказала:
- А я тебя не пущу! – А глаза лучились радостью от встречи с папой.
Сердце Ветрова мгновенно скорчилось, съежилось, превратившись в сухую прошлогоднюю картофелину, будто вся кровь из него выплеснулась. Комок встал в горле, не давая вздохнуть, но остаться, даже задержаться на минуту, здесь, - он был уже не в состоянии. Ему нужен был воздух, необходимо было выплеснуть энергию, рвать, метать, громить и крушить! Но остаться – нет!
«Дочь, что же ты делаешь со мной!» – кричал его опаленный мозг. Ветров взял Лизу за пояс, поднял, поцеловал и, развернувшись, поставил рядом с матерью…
Схватив сумку и крепко стиснув зубы, чтобы не заорать от боли, он открыл дверь.
- Ключи отдай! – услышал он пронзительный, полный отчаяния голос жены.
«Ключи? Да-да, ключи», - как сквозь сон шевелились мысли. Он вышел за дверь, не вынув ключи из замка.
- Пошел вон! – донеслось ему вслед. Но Ветров был уже не способен реагировать ни на какие внешние раздражители.
Перед его глазами стояли большие голубые глаза Лизы, с немым укором, будто говорившие ему: «Папа! Не бросай меня! Я же люблю тебя! Я же тоже хочу, чтобы и у меня был папа!..»
Глава шестая
И полетели дни, наполненные радостью и ликованием, вперемешку с днями печали и невыносимой тоски. Прежняя жизнь Ветрова была гладкой, ровной и предсказуемой. Там все было ясно и понятно, как Божий день. А начало его новой семьи стало страстным, бурным и клокочущим, и что могло случиться завтра, ни ему, ни Надежде не было известно. Они так мало еще знали друг друга. Но и того, что знали, казалось, им было сверх меры, чтобы ощущать свое предназначение друг для друга.
Переживания по оставленной дочери, между тем, становились все сильнее и безжалостней. В минуты, когда дома Ника вдруг начинала капризничать, что-то выпрашивать у матери, а Надя строжилась, ругала ее, Ветров уходил в кухню, открывал форточку и курил. Он невольно сравнивал двух девочек и приходил к выводу, что Лиза никогда ничего не просила с такой настойчивостью и постоянством. Если Лизе в чем-то отказывали, она тут же соглашалась и успокаивалась.
Может, это было и не совсем так, может, это говорила его боль за брошенную дочь – но Ветров так думал. То и дело Валентин пытался сблизиться с Никой, найти к ней подход, чтобы повлиять, подправить её характер, полагая, что умеет это делать. Надежда, обратив внимание, что он пытается вмешиваться в воспитание дочери, пресекла его попытки, объяснив, что со всем справится сама. А потому Валентин больше и не вмешивался, просто наблюдал и думал, что придет время, и Надя может пожалеть об этом её решении.
Вечерами, когда заканчивался его рабочий день, Ветров все чаше, выйдя из фотосалона, долго стоял на крыльце, курил и не мог решить - в какую сторону ему следует идти: домой к Наде, или домой к жене и дочери.
Он бродил по городу, по узким улицам, свободным от машин, но выхода для себя не видел. Иногда все же шел в сторону дома, того дома, а дойдя до железной дороги, поворачивал обратно, к Наде. Нет, не мог он остаться с женщиной, которая его не холодила, но и не грела. Разум в этой противоречивой борьбе с чувствами, не мог оказать никакого сопротивления.
Порой Валентин доходил и до самого дома, в темноте обходил его вокруг и заглядывал в окна чужой уже квартиры, где в кухне сидели Оксана и дочь, Лиза.
Ветров стоял, смотрел на них в окно, занавешенное тюлем, а душа рвалась на куски. Один голос шептал ему: «Иди! Иди в дом! Тебя там ждут и с радостью примут!». А другой, уверенный и спокойный, невозмутимо говорил: «Нет тебе дороги обратно. Бог подарил тебе любовь, которую ты искал. Не надо изматывать себя и Надежду. Иди к ней, и живите с любовью в сердце…».
И он уходил. Однако печаль, которую он не мог скрыть, передавалась и Наде. Она понимала его состояние, и жаль было ей его брошенную дочь, но и самой хотелось наконец-то покоя и душевного равновесия. А это его состояние расстраивало её, заставляло нервничать и обижаться.
Однажды ссора и привела к тому, что Ветров ушел к жене. Ушел, не хлопнув дверью, нет. Они, как и обычно, сидели с Надей после примирения и решили, что так жить тоже нельзя. Валентин, ощутив всем существом, что эта сказка вот-вот кончится, что то блаженство, которое он испытал с Надей, скоро окажется прошлым, - не мог сдержать своих эмоций - он рыдал. Не плакал, тихо, по-мужски, без слез - а навзрыд рыдал.
- Валька, родной, ну что с тобой, ну успокойся ты, - пыталась утешить его Надежда, полагая, что это она должна была плакать, а не он. Однако чаша для печали и страданий в душе Ветрова была полна, и остановить его было невозможно.
- Надя, Наденька, - без конца повторял он, гладя трясущимися руками её волосы. – Как же я буду без тебя?! Я же не смогу без тебя!
- Валя, побудешь там, подумаешь, отвлечешься, - говорила Надя, а у самой комок стоял поперек горла и слезы текли и текли, не останавливаясь, тихо…
Оксана, понимая и видя состояние, в котором Валентин пришел к ним, не стала ни о чем его расспрашивать. Зная его резкий характер, способность мгновенно принимать решения и тут же их исполнять, она просто накрыла стол и позвала его ужинать. На третий день с работы он не пришел…
Был конец декабря и день рождения Ники. У Нади собрались гости: сестры с мужьями, мама. Накрыли в комнате стол – выпить и закусить привезли с собой, знали, что у безработной сестры никогда нет денег.
- А ты что, как больная? – первой заметив понурый вид сестры, спросила Татьяна, средняя из их троицы. – Глаза красные. Не спится, что ли? Или спать не дают? – усмехнулась она.
- Юра, подвинь стол ближе к дивану? - не отвечая, попросила Надя мужа Татьяны.
Юра, высокий, чуть сутуловатый мужчина, с черными с проседью волосами, поднялся и взялся за стол.
- Осторожнее! – сказала Татьяна и снова обратилась к младшей сестре: – Так что молчишь? Нет, посмотрите, я правду же говорю? – попросила она поддержки.
- Правда, Надюха, ты что, болеешь? – спросила старшая сестра, Вера: полная женщина, явно не их породы.
- Да ничего я не болею, - ответила Надя. – Не выспалась, просто.
Она пошла в кухню, принесла чашку с горячими еще булочками, посыпанными маком и ванилином.
- Ммм! Знаменитые Надеждины постряпушки, с маком! – похвалил Юра, взяв пышную булочку, источающую сладкий аромат.
- Мам, попробуй, что сидишь, как не родная? – предложила Надя матери, скромно сидевшей на стуле у телевизора и наблюдавшей за греховной суетой - в Рождественский-то пост!
- Да я вот что думаю, дочь, - сказала она, не притрагиваясь к булочкам. – Мне внучка рассказывала, что у вас какой то дяденька появился. Правда, чё-ли, или как? От одного еще не избавились, уже другого завели, так, что ли?
- Какой еще такой дяденька? – удивилась Татьяна. – Ну, ты, Надюха, даешь! И где он? Посмотреть бы хотелось.
- Так, девчонки, скоро за стол сядем? С утра не емши, не пимши, - пробасил Юра, расшевелив булочкой аппетит.
- Да подожди ты, окорочка еще не готовы, - одернула его Татьяна. – То-то я смотрю, на тебе лица нет, - сказала она, снова обращаясь к Наде.
- Тань, отстань, пожалуйста, - попросила Надя, расставляя тарелки. – Мам, тебе тарелку ставить? Или у тебя пост?
- Конечно пост. Но поставь, я огурчики да грибочки поем.
Раздался негромкий стук в дверь.
- Вот вам и дяденька, - произнес Юра. – Разувайте быстро глаза, девчонки, глядеть будем!
«Пришел! Валька мой пришел все-таки ко мне!» - радость пронзила Надино сердце и она вышла в прихожую.
В дверях, с огромным оранжевым зайцем в руках, стоял её бывший муж.
- Олег? – удивилась Надя.
- Здравствуй, - произнес он, переминаясь с ноги на ногу. – Можно войти?
Надя отошла в сторону:
- Ну, проходи.
- Баба, папа приехал! – вскрикнула Ника, увидев отца. Она кинулась ему навстречу, обняла.
- Дочь, поздравляю тебя с днем рождения. А это тебе подарок, - он протянул ей зайца.
- Спасибо, пап! – взвизгнула счастливая Ника и поволокла игрушку в комнату. – Смотрите, какого зайца мне папа привез!
- Проходи, чего встал, - предложила Надя и пошла в комнату.
«Обрадовалась, дура!» - выругалась она про себя.
Олег разделся, прошел в комнату к гостям.
- Здравствуйте.
- О! Какими судьбами? – отчего-то удивилась бывшая теща.
- Так…, дочь поздравить, - негромко ответил он.
- Олег, привет, - поздоровался Юра, встал, протянул ему руку. – Иди, садись со мной на диван, рассказывай, где ты, как?
- А то ты не знаешь? – с ноткой язвительности сказала Татьяна. – Как твоя-то дочь? Младшая. Растет? – спросила она Олега.
- Да вроде растет, - ответил он, присаживаясь на краешек дивана, чувствуя неловкость ситуации.
- Давненько не заглядывал к дочери, – укорила мать. – А что вам, растет, да растет. А как растет, это вам и знать ни к чему. Так, что ли?
- Да все некогда как-то. Да и у Надюшки, слышал, личная жизнь была, - ответил Олег, бросив мимолетный взгляд на бывшую жену.
- Почему – была, - сказала Надя с плохо скрываемым раздражением. – Она и есть.
- А где, кто? Что-то не вижу? – вдруг заинтересовался Олег.
- А тебе и не обязательно, - начиная выказывать настроение, сказала Надя. – Ты свое отглядел здесь.
- Ну! Хватит вам! – вступилась за зятя мать. – Давно успокоиться бы надо, а не царапаться.
Надя вышла в кухню, открыла духовку и едва не уронила противень – обожгла палец. Ойкнув, схватилась за холодную мочку уха и захлопнула дверку плиты.
- Что там шумишь? – послышался голос Татьяны. – Готовы?
- Да, готовы! – крикнула Надя. – Идите, накладывайте!
В дверь снова постучали. Сердце у Нади опять ёкнуло и она вышла в прихожую.
- День открытых дверей! – сказала Татьяна, унося в комнату тарелку с румяными заморскими окорочками.
Едва дверь открылась и она увидела Валентина, душа её ожила и радостно засветилась. Он, не сказав ни слова, шагнул через порог, обнял Надю, принялся целовать, не замечая полной вешалки чужой верхней одежды.
- Родная моя, милая, Надюша, прости, - вполголоса говорил он, вдыхая её особенный аромат. – Не знаю, как мне вынести все это, но я не могу без тебя! Смысла не вижу!
- Тише ты, - прошептала счастливая Надя. – Гости у нас.
- Что?! Опять гости?- прошептал он в интонации любимой «Иронии судьбы».
- Раздевайся, проходи. Да, Валь…, - что-то хотела сказать ему. – Да, ладно, сам разберешься.
- Сейчас я со всеми разберусь! – поцеловал он любимые губы.
Ветров снял куртку, кое-как пристроил её на вешалку, нашел место ботинкам и вошел в комнату.
- Добрый день всем! – с легкой улыбкой произнес Валентин. Первое впечатление не бывает дважды, потому надо вести себя спокойно, отстраненно и естественно – это он знал.
Стол был накрыт, но угощаться еще не начинали, будто ждали кого. Он мельком окинул присутствующих, понял – с ходу не разобраться, кто есть кто.
- Здравствуйте-здравствуйте, - скороговоркой произнесла пожилая худощавая на лицо женщина. По голосу Валентин определил – мать-теща.
- Знакомьтесь, это Валентин, мой муж, - представила его Надя.
«Муж?!» - чем-то мягким и теплым обволокло его сердце, заставило втянуть и без того отсутствующий живот, и выпятить грудь.
- Муж? – спросила удивленно мать. – А у мужа твоего семья есть?
- Я его семья, – твердо ответила Надя.
Олег, до этого с интересом наблюдая за бывшими родственниками, встал, поняв, что булочек бывшей жены ему не отведать, негромко сказал:
- Ну, я вижу, у вас тут свои, семейные проблемы, так что я пошел.
- Сиди, кто тебя гонит, - как бы попыталась остановить его Надя, хотя облегченно вздохнула, услышав:
- Да нет, спасибо. Дочку я поздравил, миссию выполнил. Бывайте здоровы. - Он вышел из-за стола, заглянул в комнату дочери. – Никуша, пока! Я поехал.
- Пока, пап! – махнув рукой, ответила Ника, увлеченная новой игрушкой.
Ветров так и стоял у дверей комнаты, разглядывая Надиного, когда-то любимого, человека: невысокого, наверно ниже её, худощавого паренька.
- Что ты задергался-то? – спросила Олега Надя, пока он высвобождал свою куртку. – Посидел бы, что испугался-то?
- Ну, ты нашла, - сказал тихо Олег, отчего у Нади едва в глазах не потемнело.
- Что? Я тебе ведь не указывала, когда ты нашел! И ты не вмешивайся в мою жизнь, понял? И не приезжай сюда больше! – она открыла дверь и почти вдогонку кинула: - На себя посмотрел бы лучше!
- Ну что, проводила? – спросила мать.
- Выпроводила, - сердито ответила Надя и села за стол. Валентин все ещё стоял.
- Так как вас по батюшке? – спросила мать, снова обратив все внимание на Валентина
- Петрович, - ответил он. – Извините, а вас?
- Людмила Ивановна меня зовут, - ответила она. – И вот что я хочу вам сказать. Надя у меня девочка молодая, глупенькая ещё…
- Мам, - попыталась одернуть её Надя.
- Что – мам? Закрутит тебе голову опять, поматросит и бросит. А у нас и так проблем хватает!
- Людмила Ивановна, почему вы так думаете? – спросил Валентин, продолжая стоять, как на допросе.
- Да потому! – она придвинула пустую еще тарелку на край стола. – Потому, что знаю вас, мужиков. Слава Богу, пожила уже. – Она показала рукой на дверь: - Вон, видели? Заявился, папаша! Так и вы хотите? Так что, возвращайтесь в семью, к ребенку, а моей Надежде не надо голову морочить.
- Мам, ты перестанешь, нет? – строго спросила Надя.
- Погоди, Надь, - наконец заговорил Ветров. – Людмила Ивановна. Я тоже достаточно взрослый человек и жизненный опыт у меня имеется, уж поверьте мне на слово. Если я и уйду от Нади, то там, - теперь он махнул рукой в сторону окна, - в той семье меня нет, и уже никогда не будет. Понимаете? И не важно, здесь я, или в другом месте, но прошлая моя семья – это уже прошлая моя семья. Сегодня, и надеюсь, с вашего благословения, навсегда – моя семья, это Надежда и Ника! – говорил он, все более разгорячаясь. – Потому, что я люблю вашу дочь! Люблю и хочу, чтобы со мной она, наконец, обрела тепло, заботу и покой!
«Круто завернул – «Обрела!» - усмехнулся он про себя.
- Люблю-люблю, - иронично, но не так уверенно произнесла мать. – А на что жить собираетесь? И где жить? Моей пенсии едва хватает, чтобы за две квартиры платить, да еще их, - указала на Надю и Нику, с интересом наблюдавшую за происходящим в открытую дверь своей комнаты, - одевать, обувать надо.
- Я достаточно зарабатываю, - ответил Валентин, наконец, присаживаясь на стул, куда давно уже тянула его Надя.
- А квартира? Не думайте, что эта квартира вам достанется. У меня еще две дочери есть, им тоже надо. И внук со мной живет, Веры сын, - она махнула головой в сторону старшей дочери, смотревшей на Ветрова сквозь большие очки. - Его я тоже без жилья не могу оставить.
«Ну, началось», - подумал, Ветров, а вслух ответил:
- Людмила Ивановна, не беспокойтесь вы так за свою квартиру. Мне она не нужна, и надо будет искать жилье, я обязательно найду, Бог нам поможет.
Сам того не осознавая, Валентин попал прямо в точку: Людмила Ивановна была пенсионеркой и все свободное время проводила в церкви, работала там и была очень набожной. Потому, услышав из уст новоиспеченного зятя упоминание о Боге, её отношение к нему сразу стало меняться в лучшую сторону.
- Ну, смотри, Валентин Петрович, поступайте, как знаете, - тыкала-выкала она, - но обижать свою дочь я вам не дам.
- Да что вы, Людмила Ивановна! – включил свои способности очаровывать, Ветров. – Как такую женщину можно обижать? Беречь буду, честное слово, как зеницу ока!
Надя улыбнулась, пожала под столом его руку.
- Так, мать, хватит вам, а? Наливать сегодня будут, или нет? – не выдержал Юра. – Мы что сюда приехали, разборками вашими заниматься или день рождения праздновать?
- Что, горит уже, невмоготу? – спросила его Татьяна, накладывая мужу в тарелку еды.
Ветров обратил уже на нее внимание, и заметил, что она напоминала Надю прежде всего фигурой, статной и утонченной, именно там, где необходимо.
После нескольких тостов атмосфера потеплела, хотя холодок со стороны сестер так и не развеялся окончательно. Выпивали не все: Людмила Ивановна соблюдала пост и ни к чему, кроме кусочка хлеба и овощей не притронулась. И старшая Надина сестра, молчавшая почти все время, отставила рюмку.
Валентин, изучая внимательно будущих, как он надеялся, родственников, пришел к выводу, что родня отличается от той, бывшей. Лучше, чем родственники Оксаны, он нигде не встречал. Бывало, соберутся на праздник, семей семь-восемь, а то и больше, да все с детьми. Накроют столы на всю комнату и пьют без меры, и концерты устраивают, конкурсы всевозможные. А начнут чудить – животы надорвешь. Когда же в их компанию влился Валентин, с гитарой, да баяном, да со стишками и смешными песнями, тогда вся округа еще более стала завидовать – как гуляют у Сугробовых. Разве что у друга Ветрова, Пашки Пересыпкина, что жил в областном центре, собиралась такая же веселая и необузданная братия.
- Пошли, покурим, что ли? – предложил Юра Ветрову.
- Можно, - согласился Валентин и встал из-за стола.
Они вышли на лестничную площадку, закурили каждый свое.
- Ты где работаешь? – спросил Юра.
- Фотографом, - ответил Валентин, стряхивая пепел в банку, что стояла на полу. – А ты?
- Водила. Автобусы по парку гоняю.
- Как это? – не понял Валентин.
- Ну, как, с рейса приходит автобус, водила идет отдыхать, а я гоняю. На заправку, или еще куда. – Затянулся, спросил снова: - К Надюхе совсем перешел?
- Думаю, что совсем. Знаешь, характер её мне нравится, такие редко встречаются.
- Характер? – удивился Юра. – Ты наверно недавно с ней познакомился?
- Да почти два месяца. Нет, правда, характер чисто женский, мягкий такой.
Юра улыбнулся, затушил сигарету.
- Надь, ну ты думаешь, что делаешь, а? – горячо говорила Татьяна, пока мужики курили. – У него семья, у тебя дочь. Как жить собираетесь?
- Ой, Тань, успокойтесь вы все! – едва отбивалась Надежда. – Не хуже других, и вас тоже, жить будем.
- Не хуже!.. Посмотри на него! Мужик в годах уже, а ни крыши, ничего! Говорила я тебе: давай с нормальным, с приличным мужчиной познакомлю. Ты же знаешь, какие мужики к моему боссу ходят.
- А что сама тогда с Юркой до сих пор живешь? – парировала Надя. – Он не очень у тебя расторопный, до сих пор в общежитии живете!
- Сравнила! – наконец вставила Вера. – У них дети, как-никак.
- Ой, все, девочки! Давайте оставим этот разговор. Дайте нам самим разобраться, хорошо? – сказала Надя, вконец вымотанная за эти ночи и, особенно, за этот день
- Не нападайте вы на неё, - вступилась за младшую мать. – Думаете, они жить будут? Помяните мое слово: потыкается, помыкается, да вернется в семью. Легко ли одного ребенка да на другого менять?
Дверь в прихожей хлопнула, и разговор разом стих.
Вечером они лежали на диване, оба исцелованные и счастливые. Свет был потушен, телевизор выключен, дочь спала. Надя, положив голову ему на грудь, тихонько сопела, а он гладил её волосы и смотрел на стену над диваном, на которой отражались две полоски от света уличного фонаря.
Глава седьмая
Приближался праздник – Новый год.
Посоветовавшись с друзьями, решили, что у Нади самое лучшее место для встречи: просторно, пятый этаж – никто не мешает. Да и кому особо хочется такую компанию приглашать домой, да еще почти на сутки. А «молодожены» были только рады, им наоборот, хотелось, чтобы дом их всегда был полон подруг; друзей Валентин, с некоторого времени, привечать отказывался.
Надежда, обнаружив талант к рисованию, трудилась над Дедом Морозом и Снегурочкой, чтобы на полстены, - ковров то нет; Ника вырезала снежинки из тетрадных листов в линейку, а Валентин бегал по городу в поисках ёлки. Как часто бывает, обнаружили необходимость в ёлке накануне праздника, когда торговцы считали прибыток. Но, ёлка нашлась там, где и не ожидалось: рядом с домом на автобусной остановке расторопный дядя продавал несколько елок прямо с крыши «жигуленка». И достаточно хороша собой, высокая, какие и любила Надя.
В предновогодней суете как-то не оставалось места печали и мелким ссорам, настроение было приподнятое, радостное. Так, между делом, промелькнет у Ветрова мысль – а как дочка, как они готовятся к празднику, кто им ёлку поставит? Но близость любимой женщины, возможность протянуть руку и коснуться её вздрогнувшей шеи – гнали грустные мысли прочь: соберутся у родни и погуляют на славу, уж он-то знает.
В последнее утро уходящего года они проспали чуть дольше обычного: когда еще придется поспать – неизвестно.
- Валя, я сейчас салатики сделаю и к Оксанке сбегаю, к подружке, хорошо?
- И кто там? – поинтересовался он, размышляя, с чего начать день.
- Ни кто, а что, болван! – смеялась Надя, глядя на его взлохмаченные «остатки роскоши». – Прическу надо сделать? Она же парикмахер.
- Думаешь, ей есть когда?
- Да мы с ней договорились вчера, – ответила она, тщательно выбирая косточки из селедки для традиционной «сельди под шубой».
- Хорошо, Надюш. Слушай, лапушка моя, - будто осенило Валентина, - Надь, а ты знаешь, у меня есть традиция такая – помнишь, как в «Иронии судьбы» - в баню ходить.
- Мой любимый фильм, - ответила Надя.
- Так и мой тоже. Надо сегодня посмотреть обязательно. – Он налил чай в две чашки, поставил на свободный краешек стола. – Так я про что говорю: в баньку бы мне, попариться, да грешки смыть.
Она посмотрела на него веселыми глазами:
- Много грешков?
- Да есть маленько, кто без греха? Год был очень уж насыщенный, старую шкурку надо бы содрать.
- Шкурку? Попроси меня, я это и без бани сделаю, - предложила Надя: настроение было просто великолепное.
- Во-он ты кака-я? – Валентин не удержался, обнял её и усадил на колени.
- А ты думал? – играя, чмокнула она его в губы. – Ладно, Валь, сходи, только не запаривайся долго. Надо стол накрывать, а кто кроме тебя сделает красиво? Ты же эстет у нас?
- Не эстет я, Надюша, - интеллигент, в первом поколении, как жена меня называла. «Точно – болван! – ругнул себя. – Зачем про жену вспомнил?!»
Надя сверкнула глазами, но пропустила фразу мимо ушей, праздник все-таки.
- Хлеба купи, назад пойдешь, а то мало, наверно.
- Конечно, роднушка. Что-то еще?
- Да вроде бы все есть, - ответила она и встала.
Валентин оделся, взял пакет с бельем, собранным Надеждой, поцеловал ее и вышел на улицу.
Искрящийся, хрустящий под ногами снег, ясное белесоголубое небо, наряженный город, готовый к встрече Нового года – все это поднимало и без того прекрасное настроение. Все прохожие казались добрыми, близкими – сегодня всех объединяло одно - ожидание.
Баня, единственная на весь город, находилась также в центре, в двадцати минутах ходьбы от микрорайона. Валентин не переживал, что может быть много клиентов: большую часть города составлял частный сектор, а там у каждого своя баня. Народу оказалось все же много, но Валентин нашел пустую кабинку, быстренько разделся и с березовым веником, купленным здесь же, поспешил сначала в моечное отделение.
- Валентин, привет! – услышал он знакомый голос. – С наступающим тебя!
- Иван, - узнал бывшего коллегу по школе Валентин, - привет! И тебя тоже, с наступающим! Как там парок сегодня? Есть?
- Да ничего, постарались сегодня банщики. – Иван Алексеевич был географом и заядлым охотником, а к тому же очень любил делать чучела. А какой охотник не любит баню? – Попаришься, выходи, пивка попьем, - предложил он.
- Нет, Вань, дома ждут великие дела, - отказался Валентин, ополоснув веник холодной водой.
- Так я вроде слышал, развелся ты? – спросил Иван. – Где ты сейчас?
- Да-а, что скажешь? В одном краю пукнешь, на другом слыхать. Заболотск, одним словом. – Он наполнил таз теперь горячей водой и окунул в него чуть посвежевший веник. – Вань, долгая история, как-нибудь посидим, расскажу. Все, кожа чешется, жару просит. Пошел я. А ты все уже?
- Да, ополоснусь и домой, надо жене помочь. Тесть с тещей должны прийти.
- Ну, давай, привет семье!
Валентин достал из таза разопревший веник, встряхнул и пошел в парилку. Парную только что освежили: смели с полок все листья, проветрили и нагнали свежего жару. Валентин постоял пару минут на средней ступеньке, чуть разогрелся, а затем поднялся наверх, сел на длинную лавку у стены. Поднял веник к потолку, чуть потряс им, подсушил и стал поглаживать тело, чуть щекоча его веником. Когда гладил спину, по телу побежали мурашки, вызывая жгучее желание начать себя хлестать, но он еще активнее стал встряхивать веник у самой кожи, чтобы вызвать еще большую потребность, с которой нельзя было бы справиться…
Разомлевший, будто заново родившийся, Ветров вышел на улицу, утирая выступавший пот. Ждать, пока просохнет до конца, не было смысла: он всегда долго потел после бани, удивляясь – откуда столько воды в его худосочном жилистом теле? Выйдя, осторожно втянул носом порцию зимнего воздуха, чуть постоял.
«Хорошо со своей баней, - подумал он. – Попарился и на диван, да кружку чая погорячей, да с вареньем. Ляпота! Но и так – тоже хорошо», - успокоил он себя и направился к хлебному магазину, расположенному через дорогу.
- Ну и как поживаете? – вдруг услышал он за спиной голос, показавшийся ему знакомым.
Обернувшись, Валентин увидел Стасика, бывшего Надиного ухажера. Настроение было слишком благодушным, чтобы портить его перед праздником, и Ветров вполне дружелюбно ответил:
- Ты даже не представляешь, как хорошо поживаем. А что, тебя это все ещё интересует? – спросил он, укладывая полотенце в пакет.
- Ага, интересует, - разнузданным, вызывающим голосом ответил Стасик. – Рога тебе наставила уже, или нет?
«Господи, ну зачем люди так нехорошо себя ведут порой? Тем более – в такой день!» - пришла в голову мысль и кровь одновременно: долго заводить его было не нужно, вспыхивал с пол-оборота.
- Слышь, ты, любопытный! А ведь тебя не это интересует, - проговорил Валентин, поняв, что просохнуть от пота удастся не скоро.
- Может, скажешь - что? – язвительно хмыкнув, снова спросил Стасик, плотнее надевая спортивную шапку с надписью на лбу «Adеdas».
- Тебя интересует, когда я тебе твои рога поотшибаю. Не так ли?
- Что, здоровый, что ли? – осклабился он. - Свои побереги, а то потеряешь, нечем будет Надьку щекотать! Ха-ха-ха, - засмеялся он, довольный блеском своего остроумия.
- Слушай, - сморщился Валентин, - как я не люблю этот трёп, кто бы знал. Но, видит Бог, я этого не хотел!
Ветров сделал короткий шаг в сторону противника и, откинув пакет в сторону, чуть размахнувшись, ударил Стасика в переносицу. Стасик, не ожидая удара, не успел увернуться, отлетел назад и стукнулся о стену магазина.
- Что вы делаете? – вскрикнула полная женщина, вышедшая из дверей магазина. – Я сейчас милицию позову!
Валентин нагнулся, чтобы поднять шапку, соскользнувшую с его головы, но не успел – искры полетели из обоих глаз. Удар ногой пришелся ему прямо в лоб. Его выпрямило, на какую то долю секунды Ветров потерял ориентацию в пространстве, и удар в челюсть откинул его назад. Он поскользнулся и, буквально – грохнулся лицом о ледяную корку асфальта. Щека мгновенно вспыхнула огнём.
- Я тебя предупреждал?! – чуть не завизжал над его ухом Стасик. – Говорил, чтобы ты не ходил к ней?
Ветров, наконец, пришел в чувство и, увидев перед собой аккуратные усики, схватил Стасика за воротник, что было сил, дернул на себя. Тот перелетел через Ветрова, упал на дорогу и Валентин набросился на него – завязалась борьба.
- Люди! – снова закричала женщина. – Разнимите их, поубивают ведь друг друга!
- Похоже, уже напраздновались, - злорадно хмыкнул чей-то мужской голос, удаляясь в сторону, от места драки.
- Что, сучонок, не понимаешь по-хорошему! – рычал Ветров, стараясь придушить соперника. Но Стасик оказался достаточно крепким и, удерживая за руки Валентина, пытался вывернуться.
Вдруг прямо около дерущихся резко, с юзом, остановилась машина «Жигули» и из неё выскочил милиционер.
- Слава Богу, милиция! – не то с радостью, не то с огорчением вскрикнула женщина.
- Валька, хорош! Отпусти! – закричал милиционер, обхватив Ветрова сзади, и стаскивая его со Стасика. – Задушишь!
Ветров, начав было сопротивляться властям, махнул не глядя, назад, ударил по чьей-то руке. Но через мгновение до него дошло, что его назвали по имени.
- Семка? – удивился он, узнав друга. – Подожди, мы еще не все договорили! – отдуваясь, произнес Валентин и снова попытался кинуться на Стасика, который что-то искал на дороге. Но Семен встал перед ним и вытянул к нему руки, не пуская его:
- Стоп-стоп-стоп, Валька, успокойся! Что случилось?
Валентин одернул куртку, спросил:
- Ты откуда нарисовался, красавчик?
- С работы, откуда, - ответил Семен, подняв шапку и нахлобучив Ветрову на потную лысину.
Валентин, тяжело дыша, отряхнулся, зачерпнул с обочины пригоршню снега, приложил к щеке. Стасик поднялся и, размазывая по лицу кровь, текшую из носа, угрожающе произнес:
- Ну, смотри, фотограф, тебя ещё встретят в городе! Сфотографируют…
- Рога нашел, железяка? Пригодятся ещё, - ответил на угрозу Валентин, ощущая прилив новой порции адреналина.
- Поехали, давай садись, - приказным тоном сказал Семен, подталкивая Валентина к машине.
Они сели и машина, буксанув на льду, тронулась.
- С кем это ты? Что-то я его не знаю, - спросил Семен.
- И правильно, зачем тебе много знать, - ответил Валентин, вытирая полотенцем лицо. – Да Надюхин, бывший её фраер. Гиревик-разрядник…, - с какой-то досадой все-таки сознался он, чтобы не обижать друга лишний раз.
- А-а. Куда тебе?
- На кудыкину гору! А то не знаешь? – он глянул в зеркало, сказал: - Семка, ну и как я с такой физиономией, да в калашный ряд?
- До свадьбы заживет, - ответил Семен, взглянув на друга.
- Ты где Новый год встречаешь? Дома? – спросил Валентин, заранее зная ответ.
- Дома, с семьей. Где ж еще? – не стал его разочаровывать Семен.
- Ну, мало ли? Может у родителей, у братьев.
- Не хочу никуда тащиться. С Петровной посидим, да телек посмотрим.
- Весело, - грустно сказал Валентин. – К нам приходи, - вдруг осенила его идея. – Хотя, нет…, Надя не поймет.
Они замолчали, вновь вернулся холодок отчуждения. Молча въехали в Надин двор, Семен развернул машину.
- Давай, Семен! – протянул Ветров руку. – Чтобы все было!
- С наступающим, - ответил Семен. – И не воюй больше.
- И не говори, жена молодая, приходится отбиваться…, - хотел пошутить Валентин, но, спохватился, что опять шутка не к месту. – Привет семье, Сем. Ну, счастливо.
Они пожали друг другу руки.
- Сам приходи, если что! – уже в открытое окно машины сказал Семен и, не дожидаясь ответа, тронулся.
Валентин поднялся на пятый этаж, открыл своим ключом дверь. Гостей еще не было, из кухни доносилось шипение и запах жарившихся в духовке всепраздничных окорочков.
- Надюша, я пришел! – громко сказал он, снимая ботинки.
Надя вышла из кухни, в халате, но с красиво уложенными огненными волосами, делавшими её безумно притягательной.
- Хлеба купил? - спросила она, сняв с него шапку и положив ее на полку.
- Да…, - замялся Валентин. – И булочек тоже…
Он медленно выпрямился и повернулся к Наде правым боком. Надя ахнула, увидев его ободранную щеку.
- Валь, что с тобой? Ты где был?!
«В глаза смотреть!» - улыбнулся про себя Валентин.
- Надя. Ну, ты же знаешь, - игриво начал он текстом из фильма. – Как обычно, 31-го декабря мы с друзьями ходим в баню… Моемся мы там, понимаешь?
- Ты не увиливай! Подрался опять с кем-нибудь? С кем? – она взяла с пола пакет и стала доставать белье, будто там мог находиться противник.
- Да поскользнулся я! Около ДК шел, а дорожки ледяные, вот и поскользнулся. Ботинки скользкие, сил нет. Где у нас валенки? Валенки! – крикнул он.
- Горе ты моё луковое! Аника-воин... – Никого не обнаружив в пакете, она ушла в комнату. – И что теперь? – донеслось оттуда. – Намазать чем-то надо.
- Да есть одно народное средство, - веселился Валентин. – Мочой надо, у тебя моча целебная?
- Нет, вы посмотрите на него, ещё и смеётся!
- Да все нормально, Надюш! Вот не знаю только, до свадьбы заживет, как думаешь?
- Заживет-заживет, - ответила Надя. – Что с хлебом делать? Мне идти?
- А где Ника? Пусть бы сбегала, рядом же? – предложил он, заглядывая в кухню – чего бы укусить.
- Нет её, бабушка приходила, забрала, - серьезным тоном ответила Надя.
- Давай, я сам схожу, какие проблемы? – сказал Валентин, сунув в рот кусочек колбасы, сыра и две оливки.
- Да тебя отпускать опасно, другую щеку обдерешь, - пошутила Надя, выйдя из комнаты. – Вот что делает, а? – погрозила она кулачком, увидев, что Валентин приворовывает закуску. – Ну-ка, не таскай со стола!
- Вот и хорошо, буду настоящий, краснощекий Дед Мороз! – пережевывая, что успел слямзить, сказал Валентин и пошел в прихожую. – Ммм! Красотулька моя, - обнял он Надю. – Как мне хорошо с тобой, ты бы знала!
Он поцеловал её и вышел за дверь. Голова гудела, щека пухла, но ничто уже не могло испортить его праздничного настроения.
Глава восьмая
И пришла же в голову этому гению перемен и преобразований Великому Петру идея, сделать новогодний праздник зимой! Именно тогда, когда день длиной с воробьиный шаг, короткий и мимолетный. В то время, как ночь бесконечна, особенно, если ты переночуешь на ногах.
Несомненно, была логика и в древнем первосентябрьском Новом году, да и в первомартовском тоже. Но вряд ли летне-осенняя ночь могла быть такой сказочной, волшебной и чарующей. Ведь известно – все чудеса происходят ночью, а что за ночь – четыре-пять часов? Ну, туману напустит, росой окропит. Может, русалки всплывут над глухим, заросшим ивняком и лилиями озере, скинут с обворожительных плеч скользкую тину, да устроят безумный хоровод под ведьмой-луной… Да кикимора болотная заманит в свою спальню из огромной кучи хвороста, посреди трясины какого гуляку заблудшего, да так и канет он, бедный, неведомо куда…
Нет, раз уж с детства – Новый год зимой, пусть так и останется навеки вечные. Разве можно чем заменить это таинство мерцающих звезд над голыми ветвями спящих деревьев, едва прикрытых невесомой вуалью из теплых снежинок; лунный потусторонний свет, позволяющий схорониться влюбленным и не заблудиться ищущим; звонко хрумкающий, необъяснимо волшебный, искрящийся в ночи снежок, только-только выпавший на высокие, натоптанные тропинки?
И не важно, что именно в этот миг, когда стрелки часов соединяются в полночь, начнется отчет нового круга земной орбиты, - но и завтрашняя полночь могла бы стать началом отсчета, - нет, не важно. Важно то, что завтра не может произойти тех чудес, которые произойдут сегодня. Не может, и все тут. Так предписано свыше.
А неписаный закон: как встретишь Новый год, так его и проведешь, - настраивал всех на то, чтобы праздник стал самым ярким и веселым в году. Всем же хочется жить весело и празднично…
Валентин с Надеждой подготовились к празднику основательно. Квартира, до того серенькая и невзрачная, приобрела вид яркой игрушечной коробки в блестящей обертке. А «чудеса» начали происходить уже накануне – Дед Мороз с одной красной щекой был настоящим.
В середине комнаты стоял стол, накрытый белой скатертью, на столе красиво расставлена чистая посуда и новогодние свечи, несколько уменьшившие полезную площадь стола. Но ради такого праздника можно было чем-то пожертвовать, да и время, чтобы съесть все, было более чем достаточно. Некоторые закуски уже ожидали своего часа рядом со свечами. Около телевизора стояла елка, причем Валентин всегда ставил ее так, чтобы веточка чуть накрывала экран, тогда все передачи становились новогодними. А на экране Женя Лукашин уже встречал Новый год в бане, с друзьями.
- Ты не с ними был, нет? – шутила Надя, собирая косметику, чтобы уединиться на пару часов в дочкиной комнате.
- Нн-а чтт-то вы намм-ме-каетт-те? – подражая Лукашину, ответил Валентин. Он лежал, счастливый, на диване, смотрел «Иронию судьбы» и чувствовал себя гораздо выше пятого этажа.
Наконец, стали прибывать гости: Надины подруги с незнакомыми парнями.
«Похоже, я сегодня здесь старейшина, - усмехался про себя Валентин. – Аксакал!» Раньше он почти всегда был младшим: в семье, в классе. А теперь надо было привыкать к старшинству.
Пока гости знакомились, осваивали территорию, Валентин крутился на кухне, да сервировал стол.
- Здравствуйте! – все же вышла из дочкиной комнаты Надежда. – Познакомились уже?
«Чертовка, до чего же она привлекательна! – с блеском в глазах, любовался женой Валентин. – Вот уж точно: привлекательные женщины – привлекают!» – улыбнулся он, а вслух произнес:
- Так, ребята! Представляю вам мою жену, - Надежда! – сделал он ударение на слове «жену», чтобы все всё поняли сразу.
- Можно просто – Надя, - с ноткой кокетства, чуть задевшей Валентина, сказала она, в одно касание поправив прическу.
Парень, что пришел с Инной, Ветров еще и не запомнил, как его зовут, картинно подскочил к Наде и взял её за руку:
- Очень, ну очень приятно, сударыня! Ну, просто, очень приятно!
- Илья, хватит кривляться, - одернула его Инна. – Не на сцене же.
«Вот шут гороховый», - подумал Валентин, а у самого уже заныло, засосало под ложечкой.
- Прошу всех за стол! – подал он команду. – Время провожать Старый год!
Гости быстро расселись, бутылки откупорились, стопки зазвенели.
- Валя, давай тост, ты среди нас самый красноречивый, - предложила Надя. – Насколько я знаю…, - окинула взглядом присутствующих.
Он знал, что придется говорить ему, встал.
- Скорее – красно…щекий, - пошутил он, все больше ощущая, что настрой сбился и начали разрастаться не те эмоции.
- Что у тебя со щекой? – поинтересовалась Инна.
- Да, так, бандитская пуля. В бане с полки упал, - отшутился он.
- Опять врешь? – тихо спросила Надя.
- Да, я вру, - ответил он. – Я врун. В общем, так, друзья, - поднял он стопку с водкой. – Мы с Надеждой очень рады, что мы все собрались за этим полированным столом, накрытым в честь праздника скатерью! – Гости заулыбались, раскрепостились и Валентин сам почувствовал, что надо чуть подурачиться, чтобы сбить с толку ревность. – Провожая Старый год в последний путь, - он говорил с серьезным лицом, а гости улыбались все шире, - скажу одно! У каждого, из здесь сидящих, в этом году произошло что-то такое, что хотелось бы утаить, скрыть от окружающих… Но помните, КГБ не дремлет, и у нас длинные руки!..
- Валь, не тяни время, полночь скоро, - негромко сказала Надя.
- Пусть говорит! - вступилась Инна.
- Ладно, всерьез, так всерьез, - замогильным голосом произнес Валентин и рассмеялся несколько истеричным смехом. – Надь, ну не могу я сегодня быть серьезным! В общем, так: давайте тихо, молча, выпьем за самое главное событие, что произошло с нами в этом году и проводим его в историю, в прошлое. И скажем уходящему году… ну, хором, - он взмахнул рукой. – Спа-си-бо!
- Ура! Спасибо! – вразнобой закричали гости, стопки зазвенели и закуски окропились первыми каплями спиртного.
«На Олега похож, Надиного мужа, - мелькнула мысль, когда Валентин в очередной раз взглянул на Илью. – Вот почему она так улыбалась ему! В памяти всплыло?!»
До Нового года еще успели выпить, покурить на лестничной площадке и освежить стол. Сценарий давно выверенный.
Но, вот и отгорели бенгальские огни, отстреляли петарды, стол был сдвинут в сторону, и в квартире стало весело и шумно. Можно было говорить – народ гуляет с прошлого года.
- Надя, пора переодеваться, - шепнул на ушко жене Валентин.
Надя, раскрасневшаяся от танцев и вина, согласилась, и они пошли в другую комнату.
- Молодежь, а вы куда? – послышалось сзади.
- Одну минуточку, - ответил Валентин, - сюрприз!
Он переоделся в Деда Мороза, а Надя пристегнула лисий хвост и накинула на шею мишуру.
- Внимание-внимание! – объявил он гостям, выйдя из комнаты с «лисой» под руку. – Начинаем наш праздничный новогодний концерт! Просим всех занять места, согласно купленным билетам!
- Дед Мороз, а подарочки принес? – бойко крикнула Инна.
- А мои подарочки – каждому по чарочке! – экспромтом сочинил он. - Итак! Первым номером выступает… Кто? – он достал из мешка бумажку. – Лисонька – лиса, кто нам явит чудеса?
- Маргарита! – указала пальчиком на подругу Надя.
- Та-ак! Маргарита нам… расскажет стихотворение! – прочитал задание Валентин. – Просим на сцену!
Вышла высокая, стройная брюнетка.
- Что ты нам расскажешь, красавица? – спросил Дед Мороз.
- Что же рассказать…, - замялась Рита. – Муха села на варенье, вот и все стихотворенье.
- Браво! Друзья, как это ново, как это свежо звучит! В этом году мы еще не слышали произведение гениальнее этого! – дурачился Дед Мороз. – Лисонька, что ты подаришь этой милой барышне?
- Думаю, шарика с неё довольно, - шутила Надя, доставая из мешка воздушный шарик.
- А кто исполнит этот номер? – снова спросил он «лису».
- Дед Мороз! Дед Мороз! – вдруг крикнула неугомонная Инна.
- Давай, Дедушка, - сказала Надя, - раз публика просит. С тебя и без бумажки – песня!
- Ну, хорошо, - согласился Дед Мороз. – Гитару мне! И рюмку водки!
- Э, нет, - запротестовала Надя, – водка потом!
Валентин сел на табурет, заправил ватную бороду за воротник и спел песенку, написанную им к этому празднику:
- …Нальем бокал, честной народ,
За Новый, Новый, Новый год!
За счастье – вечную мечту,
За детский смех и красоту,
За мужиков, и добрых жен,
За тех, любим кто, и влюблен!
Пусть все, что хочется – придет
К нам в этот Новый, Новый год!..
- Браво! – воскликнула Инна. – Предлагаю под такой тост выпить!
Все быстро согласились. Хмель вовсю командовал парадом и будоражил нервы. Валентин то веселился, то впадал в мимолетную печаль, замечая, как раскованно ведет себя Надя с парнями, с которыми познакомилась несколько часов назад. Воображение, подстегнутое алкоголем, мгновенно дорисовывало картины, идущие значительно дальше ее кокетства.
- А кто исполнит этот номер? – снова спрашивал Дед Мороз, продолжая концерт.
- Илья! – сказала Надя и поманила его пальчиком.
Илья был участником городской мим-шоу-группы, выступать для него было обычным делом. Поэтому после его сценки «поездка в переполненном автобусе», все гости просто укатывались со-смеху. Надежда вдруг подбежала к нему, обняла за шею и крепко поцеловала в щеку…
Ветров и так давно был на взводе, но этот поцелуй оказался детонатором: его взорвало. Кровь хлынула снова в голову, он зашел в комнату дочери, сорвал бороду, скинул халат и вылетел в прихожую.
Надя вышла следом, спросила раздраженно:
- Далеко собрался?
- Иди, целуй их всех! А мне здесь делать нечего! – Он надел куртку, резко повернулся к ней. – Скажи, ну почему никто не бросился его целовать, а тебе вот надо?! Почему, а?!
Надежда, не отвечая на его вопрос, тихим, но твердым голосом спросила:
- Ты хорошо подумал?
- Хорошо! – не задумываясь, ответил он. – И подумал, и посмотрел!
Он повернулся к двери, дрожащими пальцами пытаясь открыть замок.
- Ключ верни, – услышал он голос Нади.
Вмиг сдавило грудь, Ветров лихорадочно пошарил в карманах, сунул ключ ей в руку и, не оборачиваясь, хлопнул дверью.
- Что случилось? – в прихожую вышли Рита и Инна. – Куда он?
- Да пошел он, - как ни в чем не бывало, ответила Надя. – Перебесится, придет. А нет, так…
- Ну, ты, подруга, даешь…, - удивилась Рита. – Такой мужчина, всем понравился…
- Смотри, Надюха, пробросаешься! – сказала с укором Инна и ушла в комнату.
- Ритка, да ну их, мужиков этих! Сами не знают, чего им надо. Пошли, наливай, давай, а то уйду, - шутила Надя, увлекая в комнату Риту. Праздник продолжался…
Ветров, вылетев из квартиры, махнул один пролет вниз и остановился. Он надеялся, что Надя еще там, в квартире, попытается объясниться, успокоить его, а такой ее реакции он никак не ожидал. И сейчас в нем еще теплилась слабая надежда, что дверь откроется и она выйдет, обнимет его, поцелует и вернет… Никто не выходил. За дверью снова заиграла музыка, послышался топот танцующих.
Не застегивая куртку, и уже осуждая себя за эту резкую, мальчишечью выходку, он стоял, ждал. Слышался смех, голоса, - он отчетливо слышал голос Нади – вот-вот подойдет к двери… Но, голос снова отдалялся или совсем умолкал…
«Ну и куда мне теперь идти? – обреченно подумал Валентин, доставая сигарету. – И что я сделал? Чего добился?»
Он устало, медленно сел на ступеньку, сник, ощущая злобу на себя, Надю, гостей и этот праздник тоже.
Наверно прошло больше часа, как он сидел на лестнице, в одиночестве, слушая, как за дверью встречают Новый год. Наконец, он медленно поднялся, не спеша, растягивая время, застегнул куртку, все еще надеясь на чудо. Но, увы, чудо не произошло – дверь осталась без движения.
Едва ступая по лестничным ступеням, Валентин спустился до первого этажа, вышел на улицу. Над городом, то там, то там, слышались редкие уже хлопки, взмывали в небо запоздалые петарды, доносились голоса, смех, крики и свист.
«Как встретишь Новый год, так его и проведешь…», - усмехнулся Валентин, чувствуя, что давно протрезвел. Он посмотрел на Надин балкон - никто за ним не наблюдал…
- О-го, Валька! Проходи, давай! – Семен, увидев друга, обрадовался, распростер руки.
- С Новым годом, ребята! – натянув кое-как на лицо улыбку, поздравил друзей Валентин.
Выглянула Ирина Петровна:
- О, Дед Мороз пришел. Это откуда нам такого гостя занесло? Да еще такого красивого! – указывая ему на лицо, удивилась она.
- Да вот, Петровна, поздравить зашел. Новый год, все-таки, - ответил Валентин, ожидая её реакции.
Настроение у нее оказалось вполне миролюбивым, потому она и пригласила Ветрова за стол.
- Давай, проходи, - было видно, что Семен был искренне рад гостю. – Ирка, посуду давай!
- А вы что, вдвоем? – спросил Валентин, заглядывая в полутемную комнату.
- Детки без нас уже празднуют, - ответила Ирина. – Садись, - сказала она, указав на диван.
Они сели втроем за накрытый журнальный столик, налили стопки. Дома было тихо, спокойно. Маячила елка двумя гирляндами, да светился телевизор.
- А где твоя новая половина? – поинтересовалась Ирина.
- Гостей развлекает, - коротко ответил Валентин и поднял стопку. – С наступившим?
Выпили. Поглазели на экран, еще выпили.
«Боже мой! Какая скукотища! – думал Ветров. – Ну, что это за праздник?»
Вдруг, чей то голос ему прошептал: «Зато у тебя, ну просто – по полной программе, да?».
«Да, по полной, - отвечал Ветров этому голосу. – Чем трудней дорога, тем веселее жизнь, знаешь ли».
«Ну-ну, посмотрим, как ты дальше повеселишься, - усмехался голос. – Думал, в розовый сад попал? А забыл, что розы то - с шипами?!» – уже смеялся голос.
«Да пошел ты! Умник выискался… Ты кто такой вообще?»
«Забыл, какая ночь сегодня? Выбило? Ха-ха-ха. Я – твой завтрашний день!»
«Ну-у! А я-то уж подумал – послезавтрашний», - усмехнулся Ветров.
«Зря смеешься, - оскорбился голос. – И послепослезавтрашний тоже».
«Ну, так скажи мне, где я буду сегодня утром?»
«Дома».
«Где - дома? Где мой дом?»
- Ты чего сник совсем? – услышал он издалека голос Семена.
- Да так, задумался что-то, - встряхнулся Валентин. – Пойдем, покурим?
Они вышли в кухню, тесную и неуютную. Закурили.
- Ты что такой смурной сегодня? – вдруг спросил Семен. – Поругались, наверно?
- Да-а, - отмахнулся Валентин.
Семен пододвинул к Ветрову банку с окурками, посочувствовал:
- Устроил ты себе жизнь. Говорил же я тебе…
- Сем, я не жалуюсь. А ссоры – ерунда, притирка характеров. Это нормально, – затушил он сигарету и сказал, - Слушай, ты уж извини меня за тот раз. Хорошо?
- Да ладно, проехали, - ответил Семен, понимая, о чем идет речь. – Сам виноват, спьяну ляпнул.
- Так ты, все-таки, предлагал ей? – взглянул на друга Валентин.
- Ну, что-то, видно, говорил, не помню уже, - отмахнулся он от неприятных воспоминаний.
- Вот, вражина, а? Ну, как на тебя надеяться после этого? – обнял он Семена.
- Валек, ты только не кипятись, но я еще виноват перед тобой, - вдруг развязал язык Семен.
- Что еще? – насторожился Валентин. – Когда-нибудь это кончится сегодня?
- Ты же знаешь, - начал исповедоваться Семен, - я не хотел, чтобы ты уходил от Оксанки. Мне хотелось, чтобы ты пожил по-человечески, а не болтался по свету, как говно в проруби.
- Да ладно, Сем, что теперь копья ломать? – остановил его Валентин, посмотрев на часы. - Поздно, братец, пить «боржоми», когда почки отвалились!
- Да погоди ты, дослушай, - Семен отодвинулся чуть в сторону. – Это ведь я попросил Ирку, чтобы Оксанке позвонила, рассказала, что ты бегаешь налево.
- Ты-ы?! – округлил глаза Ветров и тихо, беззлобно добавил. – Ну ты с-сука…
- Ты меня извини, конечно, Валек, я хотел, как лучше.
Ветров минуту помолчал, снова закурил.
- А знаешь что, Семка? – махнул он рукой. - Мы с тобой столько лет уже корешимся… Ладно, не бери в голову, - он хлопнул друга по плечу. - Позвонил и позвонил. Развязка быстрее наступила… Ты же знаешь, не могу рваться на части, а с Оксанкой рано или поздно, все равно все бы кончилось. Так уж пусть кончится на такой мажорной ноте, как моя Надюха. Так что, все нормально! – сделал вывод Валентин и изобразил на лице подобие улыбки.
- Так значит мир? – Семен протянул ему руку.
- О чем речь, Семка, ё-моё, ну конечно мир! – ответил Ветров, осознавая, что тех дружеских отношений уже не вернуть. – Пошли, выпьем за это дело, да я пойду. А то потеряют еще…, - горько усмехнулся он.
Часы на правой руке Ветрова показывали шестой час утра, когда он нетвердой походкой приблизился к Надиному подъезду. Как бы она ни приняла, понимал он, а других дорог у него не было.
Город почти угомонился, уснул, в доме горело всего пять-шесть окон. Надино окно тоже светилось.
«Разгулялись, однако, - подумал Валентин. – А и пёс с ними, зайду, да спать лягу. Кто они мне такие, вообще? Не понравится, еще рыло начищу, салабоны».
Силы были на исходе, а трезвой оставалась только полоска от шапки на лбу. Да и та нет-нет, да кривилась. Он добрался до пятого этажа, остановился. За дверью слышались приглушенные женские голоса, музыка играла едва слышно.
«Где тут у меня ключ? – он поискал в карманах куртки, в брюках. – А-а-а! – вспомнил он, - я же выгнатый… Или выгнанный?.. Черт, как правильно говорить то? Прогнатый? Короче, отфутболенный, во, пусть будет так. А что делать? Опять, задницу морозить на ступеньке? Ладно, пусть остынет… перед дорогой…». Он бросил перчатки на ступеньку, сел рядом.
Щелкнул дверной замок, дверь наполовину раскрылась.
- Ну, пока, Надюш, - узнал он голос Риты. – С Новым годом тебя еще раз, и не переживай так. Любит, так придет.
- Ладно, Рита, - ответила Надя. – Устала я, с ног валюсь. Давай, пока.
Рита вышла, дверь захлопнулась.
- О, Валентин, - удивленно воскликнула Рита. – А ты что здесь сидишь, не заходишь? Там Надюха плачет, с ума сходит.
- Плачет она, - буркнул Валентин. – Водка, небось, плачет. – Он поднялся, отряхнул брюки и вдруг, почувствовав облегчение и даже радость оттого, что Надя грустит о нем, обнял Риту: - Э-эх, Ритка, с Новым годом тебя! Кто там дома, есть кто живой? – постучал он в дверь.
Дверь снова открылась и он увидел Надю. Они стояли и смотрели друг на друга через порог. Валентин виновато опустил голову, как нашкодивший пацан. Надя протянула руку, взяла Валентина за локоть:
- Заходи. Бродяга.
Бальзам полился по душе Ветрова, на ходу заживляя все царапинки и раны, полученные этой удивительной, сказочной ночью. Он шагнул к Наде, обнял и уткнулся в её волосы.
- Как дети малые, - улыбнулась Рита.
- Милые бранятся, только чешутся, - уже мог шутить Ветров.
- Сам ты – чешешься, - улыбнулась Надя и их счастье снова вошло в их скромное жилище.
- Рита, мы с Надюшкой ждем вас, приходите догуливать, - пригласил Валентин. – Мы только чуть-чуть помиримся и все, можете приходить, да, Надюш?
- Чуть-чутем не отделаешься, даже не мечтай! – ответила Надя, помогая ему снять куртку.
- Вот это разговор что надо! – весело сказал Валентин и попытался поднять Надю на руки.- Рита, ты оставайся, мы пошли…
- Пусти, балда, ну! – Надя встала и подтолкнула его в комнату. – Рита, приходите, правда.
- Ну, конечно придем, Надюш, - ответила Рита. – Подруга, а ведь такие мужики на дороге не валяются, – негромко сказала она.
- Да знаю я, Рита, все я понимаю, - согласилась Надя, улыбаясь. - Не могу я с ним по-другому, понимаешь, так и хочется его помучить, поиздеваться над ним. Давай, ладно, я пошла, задам ему сейчас трепку! – она махнула Рите рукой и захлопнула дверь.
Когда Надя вошла в комнату, Валентин, раскинув руки, сидел на диване.
- Ну, все, – спросила Надя, - перекипело?
- Роднуша моя, - он встал, подошел и снова обнял Надю. – Давай мы это тоже прицепом к старому году, хорошо? Еще же не поздно? И никогда больше ругаться не будем! – Он пошарил глазами по столу, взял две стопки, поставил рядом. – Сейчас, подожди, - сказал он и пошел в кухню. В холодильнике был запас к первоянварским пельменям.
Он достал бутылку водки, запрятанную в уголок холодильника, - мало ли, кому захочется заглянуть? – вернулся в комнату. Надя, не раздевшись, лежала на диване.
- Спать хочу, - сонно потянулась она.
Валентин сел на диван, а Надя положила ему голову на колени и вскоре тихо и размеренно засопела. А он сидел, гладил её волосы, тихо прикасался к её щекам, трогал уши, нос, губы, – осторожно, чтобы не спугнуть этот легкий новогодний предутренний сон. А на столе стояла нераспечатанная бутылка запотевшей водки…
Вы когда-нибудь видели рассвет первого января? Если да, значит, в вашей крови есть иные компоненты, кроме русской. Может, вам и повезло. Для большинства российского народа первый день в году проходит в полусне, в полузабытьи. А есть счастливчики, которые вообще приходят в чувство собственного достоинства к концу января.
Надины подруги также пришли в гости, на подъедалки, когда за окнами начало смеркаться – отсыпались.
- Дамы, и где же ваши господа? – с иронией, без особого огорчения спросил Валентин Риту с Инной, едва они переступили порог и вдохнули в квартиру порцию нового зимнего холода.
- Хватит одного скандала. Пальто прими, Валь? – попросила Инна.
- Ой, извини, реакция не та сегодня, - сказал он, потирая припухшие глаза и щеку. – Если вы похозяйничаете за столом, то я схожу в магазин. Идет?
- Где Надежда? – спросила Рита. – В ванной, что ли?
- Ну а где же ей быть? – улыбнулся её догадливости. – Она же – рыбка! Золотая, между прочим! Слышите, плещется? Час всего лишь прошел.
Он подошел к двери ванной, постучал:
- Надюша! Оставь воды соседям, будь милосердной! Они тоже после праздника!
- Что случилось? – послышался голос из-за синей двери.
- Надь, выходи, давай! – громко сказала Рита. – А то мы без тебя продолжим! Или Валентина уведем, пока ты купаешься!
- Куда это? – поинтересовался Валентин.
- Да мы шли с Инной, думали – что дома сидеть? Может, в ресторан сходим? Много пить не будем…
- Да сегодня много и не надо, - поддержала Инна. – Посидим, на людей посмотрим, подышим воздухом.
- Да-да! – улыбнулся Валентин. – Себя покажем – еще скажи. Особенно я.
- Да ладно, чего ты, - сказала Рита. – Ничего страшного нет, да и кто будет разглядывать? Сегодня, по-моему, никому ни до кого дела нет, самим лишь бы выжить.
- Это точно! Привет, девчонки, - Надя в халате и с накрученным на волосы полотенцем, без макияжа, Ветрову казалась просто обворожительной и чистой, полной естественной красоты. – Куда вы сманиваете моего мужа? Стоит только отлучиться! Ты смотри у меня! – погрозила ему пальчиком. – Одной щекой тогда не отделаешься.
- Представляешь, Надь – в ресторацию зовут, – ответил за девушек Валентин. – Но я вижу – не получится сегодня, разве что завтра.
- Это почему? – спросила Надя, достав из серванта фен.
- Так куда же мы без грима? В смысле – без…,- он выразительно обвел рукой вокруг своего лица.
Надя включила фен, слышимость в квартире значительно понизилась. Девушки успели перебрать тарелки, стол приобрел вполне гостеприимный вид.
- Так что, девчонки, в магазин? Или добьем в ресторан?
- Рита, может, и правда отложим? Ты же знаешь Надежду, её сейчас не дождешься, - предложила Инна.
- Чего это? – вдруг сказала Надя. – Нет, я хочу!
- Ты посмотри, а? Слышит! – удивился Ветров. – Значит так, я в магазин, пока мы посидим немного, смотришь, и красота будет на месте. В смысле – на лице. Идет?
- Ну а что, я согласна, – поддержала его Инна.
Он ушел, а подруги стали пытать Надю: как и что у них происходит, крепко ли помирились, как он вообще в разных мужских возможностях проявляется. Впрочем, больше интересовалась Рита, видимо потому, что Инна некоторым образом знала Валентина.
Рита так же, как и все их подруги, была разведена, несмотря на то, что работала бок о бок с мужчинами. Её рабочее место находилось в паспортном столе, в одном здании с городской милицией: бравые милиционеры всегда были на глазах. Но, как часто бывает, трава зеленее всегда за чужим забором, а то, что рядом – в расчет не берется. Не видела и она среди мужчин – коллег своего, родного мужика. Потому и особенной радостью её лицо светилось довольно редко, от случая к случаю.
Стемнело, когда они вчетвером, в приподнятом двумя бутылками вина настроении, дошли до ресторанчика. На второй этаж, в зал-ресторан, не пошли – новогодние издержки были достаточно ощутимыми, а так как полночь встретили за щедрым столом, то можно было начинать экономить – на годовой фонд эти застолья уже не влияли.
Горожане, похоже, также серьезно исчерпали свои возможности, а потому компания без труда обнаружила пустую кабину на первом этаже, в пивном баре.
Ветров, выбросив из головы проблему своего пиратского вида, пошел к барной стойке, а девушки расположились за большим деревянным столом.
- Валёк, привет, - негромко поздоровался с ним Валерий, крепкий молодцеватый мужчина, одного с ним поколения. Ветров знал его по гиревой секции, куда он ходил в юности.
- Привет, Валера! – обрадовался приятелю Валентин. – С наступившим тебя! Как ты? Все в порядке? Бизнес катит, сам кутишь? - засыпал его вопросами.
- Да, все идет по плану, - чуть улыбаясь, ответил Валера. – А ты где так зацепился?
- Мелочи жизни, Валер. Так, с одним бараном боднулись вчера. Там у меня девушки, - вдруг предложил Валентин. – Не замужние и красавицы! Присоединяйся? Составь компанию!
- Да нет, Валек, - отказался он, все с той же сдержанной улыбкой. – У меня здесь уже есть.
Ветров знал, что Валера жил на две семьи и в каждой росло по дочери. Законная жена также знала, но что-либо менять видно не было ни сил, ни желания. Он был крепким, видным мужчиной, а где в Заболотске еще найдешь такого? Со временем свыклась с этой мыслью и они жили спокойно, не давая больше повода для разговоров.
- Ты где потерялся? – спросила Надя, севшая напротив Валентина. – Мы тут замерзли уже.
- Вот, красавицы – пиво, орешки. Угощайтесь! – поставил на стол высокие кружки. – Знакомого встретил. Такой парень, девочки! Но – увы, занят. На всю оставшуюся жизнь…, - трагическим голосом произнес он и сел рядом с Инной.
Играла музыка, наверху слышался топот танцующих, да и здесь нет-нет, да какая-нибудь страстно-разгоряченная сибирячка выходила в центр зала, повилять бедрами. Вино и пиво поверх вчерашнего коктейля быстро делали свое дело, глаза у девчонок загорелись, лица оживились.
- Надюш, потанцевать не хотите? – предложил Валентин. – А, девочки? Идите, подразните публику, а то выходят, смотреть – мороз по коже.
В кабинку заглянул мужчина с кудрявой шевелюрой, кружкой пива в руке и несколько затрудненной речью.
- Добрый вечер, девочки! А мм-можно с вами посидеть? – спросил он.
- Попробуй, если смелый, - бойко ответила Инна.
Мужчина сначала поставил кружку на стол, потом сел рядом с Надей. Ветров смотрел на непрошенного гостя и пытался вспомнить его.
- Кажется Иван? – спросил Валентин, наконец вспомнив его. – Смотрю, рожа мне твоя знакома.
- Ва-аль, - протяжно сказала Рита. – Ты что так? Ваня хороший парень, в милиции работает. Опером. Да, Иван?
- Да, - ответил Иван, - хороший парень… И вы, девчонки хорошие, смотрю. А тебя я тоже знаю, - вяло махнул он рукой в сторону Ветрова. – Забыл, что ли? В технаре мы учились, а ты на гита-арке там играл, в анса-амбле, - икнул он.
- Да мы круче битлов были, - шутливо стукнул себя в грудь Валентин. – Все деревенские девчонки рыдали просто, когда мы выезжали на гастроли по району. Не говоря о наших, технарских.
- Представляю, посводил наверно девочек с ума? – весело спросила Инна, но Валентин её уже плохо слышал – он смотрел, как Иван, наклонившись к Наде, что-то шепчет ей на ухо и пытается обнять её
Надя продолжала спокойно, никак не реагируя на Ивана, пить пиво. Отреагировал Ветров. И без того плохо соображая, он вдруг вытянулся через стол к Ивану и глядя ему в глаза, с нескрываемой злостью бросил:
- Ты что, кучерявый?! Чужой женщины захотелось?!
Мужчина тряхнул головой, медленно оторвал взгляд от Нади и посмотрел на Ветрова. Не успел он и рта открыть, как Валентин схватил его за густую шевелюру и с силой ткнул лицом в стоявшую на столе тарелку с орешками.
Посыпалась посуда, пролитое пиво потекло по столу и на пол, девчонки шарахнулись в стороны.
- Э-эй! – крикнула бармен за стойкой. – А ну прекратили быстро! Пошли вон на улицу!
- Валентин, ты что делаешь?! – схватила его за руку Инна. – Пошли! Пошли на улицу! – и она дернула его за руку.
- Да я тебя сейчас по столу размажу, мусор поганый! – крикнул Ветров, выпав из-за стола. Внезапно подскочил Валера, крепко, железной хваткой обхватил Ветрова и выволок на улицу.
- Ты что разбуянился, Валёк? – хохотал он.
- Я покажу ему, как мою бабу лапать! – пытался вырваться Валентин, но безрезультатно: Валера не даром имел вес среди городских приблатненных – силой не был обделен.
Выскочила Инна, за ней спокойно вышла Надя и Рита.
- Все! Пошли домой! – приказала Надя. – Хватит, погуляли.
- А ты что сидишь? – громко возмутился Валентин. – Тебя за талию, понимаешь, трогают, а она сидит, как ни в чем не бывало! – набросился он, но, быстро сообразив, чем это может закончиться, тут же поменял тон. – Нет, Валера, ты посмотри – с красивой девушкой уже на люди нельзя показаться! Так и рыщут, как бы обобрать! Ну нет уж, фиг вам! – и он вытянул руку с кукишем в сторону двери ресторана.
- Валёк, запомни, - сказал Валера, - на красивую шкурку всегда хитрый охотник найдется.
- Вот спасибо, друг, успокоил! – махнул головой Валентин. - Да отпусти ты меня, дай я лучше Надюшку свою так обниму.
Валера расцепил руки и Валентин, едва шагнув, поскользнулся и упал прямо под ноги Наде.
- Мадам! – не растерялся он. – Я у ваших ног! Сибирский медведь, из кроличьих шкурок! Прошу-с!
- С этого действительно довольно на сегодня, - засмеялась Надя. – Девчонки, оставайтесь, а мы пойдем, потихоньку-помаленьку.
- А дойдете?
Ветрова достаточно сильно развезло, и он заплетающимся языком произнес:
- Рита! Со мной дойдем куда надо. Для моряков это пыль!
- Моряк, с печки бряк! Меня только не убей, - обняла его Надя. – Будешь падать, предупреждай, понял?
- Есть, сэр! – приставил он руку к голове. – А где моя шапка опять?
- На затылке! – ответила Надя и они медленно, покачиваясь и поскальзываясь на ледяных дорожках, побрели в сторону микрорайона.
Новогодний праздник заканчивался, а в таких «боях местного значения» начался для них первый полный год их совместной счастливой, как мечталось, жизни. И Валентин все больше убеждался в правильности своего выбора и поступка. Он был счастлив тем, что, как оказалось, ради своей женщины был готов на многое, если не сказать - на все.
Глава девятая
Кончилась зима. Земля продолжала свой монотонный бесконечный полет, все больше поворачиваясь к солнцу своим северным боком. Снег почернел, потяжелел от талой воды, потекли по асфальту и земле ручьи. На дорогах, улицах и переулках вода образовала лужицы и большие, непроходимые лужи, по ночам все еще покрываемые тонкой ледяной коркой, с треском ломающейся под ногами ранних прохожих.
Отношения Валентина и Надежды по-прежнему складывались пылко и непредсказуемо: от нежности и боготворения, до ссор, размолвок, отворачивания спиной к спине, и хлопанья дверями.
«Валька, - говорила Надежда в минуты примирения. – У тебя такая большая амплитуда чувств, что с тобой иногда бывает очень и очень не просто!»
Ветров и сам понимал, что за это время изменилась не только, а может и не столько его внешняя жизнь, сколько его внутреннее состояние. Все его чувства, мирно дремавшие до встречи с Надей, теперь жили в полной мере.
Тоска по оставленной дочери со временем не стихала, ежедневно отдаваясь тупой болью и чувством вины. Он, уходя, и предположить не мог, насколько трудно будет пережить это состояние. Ему приходилось уже оставлять старшую дочь Полину, однако между ними было расстояние, их ауры, похоже, были разорваны километрами, потому он не испытывал тех страданий, какие донимали его в сегодняшней жизни.
Оксана с Лизой изредка заходили к нему в лабораторию, на работу. Он и рад был дочери, и, в то же время, знал, что после их ухода на сердце долго будет висеть эта тяжесть печали.
Жена все еще надеялась вернуть Валентина, принимая его состояние, списав эту выходку на романтический его характер. Однако, Валентин проявлял завидное, как ей казалось, упрямство, - возвращаться отказывался.
Ветров полностью соглашался с классиком, говорившим, что жизнь – театр, однако знал, что есть в жизни моменты когда решения необходимо принимать, основываясь на внутреннем ощущении верности выбора, а не на внешних эффектах, ради прихоти окружающих. Сделать широкий жест – это красиво и эффектно, в первое время. Но за этим произойдет раскаяние, и мука, раздиравшая душу, будет безграничной.
А потому, он старался как можно быстрее сгладить, обойти углы в отношениях с Надей, быстрее пережить эту неминуемую притирку характеров. Но о возвращении к Оксане – думал, и в то же время, знал – никогда он не вернется.
Имея опыт в семейных делах, Валентин давно созрел до понимания того, что дом, это не просто постель, где вы вольны делать все, на что хватит фантазии. И не одна крыша над головой, и не один на двоих плательный шкаф, туалет и кухня. А первые неудачи в своих предыдущих семьях относил именно к отсутствию опыта.
Во время стычек с Надей Валентин старался первым, как можно быстрее погасить конфликт, остыть и пойти на мировую. И с некоторой тревогой отмечал, что Надежда была менее способна сглаживать проблемы, проявлялось ее упрямство, непреклонность и неспособность подойти первой, приласкать мужа и восстановить мир и согласие.
И все же, ссоры не были такими, чтобы считать их препятствием на пути к счастливой семье, может быть, напротив - они не загоняли в тень черты характеров, которые впоследствии могли оказать им дурную услугу, а, проявляясь в самом начале отношений, становились понятными и ожидаемыми. А значит они, узнавая, что же можно было ждать друг от друга, и были готовы к этому, зная, что ограждают этим самым себя от множества стрессов.
А то, что они оба испытывали огромное взаимное влечение, доставляя, и получая друг от друга наслаждения, которых никогда не испытывали с другими, даже самыми любимыми – делало их отношения разнообразными, интересными своей непредсказуемостью и откровенностью. А это с лихвой компенсировало все шероховатости, возникающие и на пустых местах…
В самый разгар весны Ветрову вдруг позвонила его первая жена Лиля. Она давно была замужем, успела родить сына и жила на Крайнем севере. С Валентином они смогли сохранить теплые, дружеские отношения, так как оба понимали: у них растет дочь, Полина, и раз уж им не суждено было быть вместе, то дочь должна была знать – у нее есть и мама, и папа.
Полина, чуть повзрослев, стала приезжать к Ветровым на летние каникулы, но Валентин замечал, что Оксана относилась к его дочери достаточно прохладно. Может быть она ревновала мужа к Полине и к его прошлой жизни, но дочь не чувствовала от Оксаны тепла и понимания. Когда Валентин посылал дочери деньги, Оксана воспринимала это с некоторой нервозностью и язвительностью.
Такое ее отношение к Полине также сказалось на его быстром решении развестись с ней: нельзя отрицать, что будь она добродушна и нежна с Полиной, как с Лизой, все могло бы обернуться иначе. Однако, что сделано, то сделано. Изменить прошлое, все равно, что распилить опилки…
И вот теперь звонила Лиля и предлагала Валентину забрать к себе Полину.
- Валь, понимаешь, - говорила она в трубку, - Поля заканчивает восьмой класс, через год – девять. И что ей здесь делать, на севере? Учиться негде, работать тоже негде.
- Лиль, я все понимаю, это было бы вообще здорово, но давай обсудим, - отвечал Валентин, слегка озадаченный таким предложением жены. – Скажи прямо, что у вас происходит? То ты крадешь ее у меня, то снова предлагаешь забрать.
- Да ничего не происходит, - немного нервно отвечала Лиля. – Ты что, не хочешь, чтобы дочь с тобой жила?
- Ну что ты несешь? Только пойми сама: я сам сегодня живу между небом и землей, жилья у меня нет, Надина квартира не ее вовсе…
- Ну, я не знаю тогда…, - продолжала давить Лиля. – Я просто хотела, чтобы и тебе лучше было, и ей, - и, помолчав, добавила: - Понимаешь, Валь, у нее с отчимом что-то никак отношения не наладятся, есть проблемы.
Валентин сразу представил свои непростые отношения с Никой и воскликнул:
- Так вот в чем дело? Лилька, что же ты тогда воду в ступе толчешь? С этого и начинать надо было. А то – «тебе хорошо…", - передразнил он. – Когда ты хочешь дочь отправить ко мне?
- Думаю, как учебный год закончится.
- Еще два месяца? – Ветров уже принял решение, а откладывать выполнение своих решений он не любил. – Нет, знаешь что, давай мы поступим по-другому. Пусть последнюю четверть дочь будет со мной, немного пообвыкнется, познакомится перед летом с одноклассниками. Чего теперь тянуть-то?
- А ты как же? – «позаботилась» Лиля.
- Что, переживаешь? – усмехнулся он и подморгнул Маше, внимательно слушающей разговор. – Придумаю что-нибудь, не впервой, - ответил он.
Валентин положил трубку и Маша спросила его:
- Что, дочку хотят тебе сплавить?
- И не говори, Маш. Коль пошла такая пьянка – режь последний огурец, - ответил Валентин и сел на банкетку.
- Вот и Надька выставит вас обоих за дверь, и куда вы? К Оксанке пойдете? – снова спросила она.
- Нет уж, - ответил он, разглядывая себя в зеркало. – Ты про мужичка как-то говорила? Вот к тебе и пойдем. Примешь?
Маша усмехнулась и ответила:
- Опоздал ты, Валька! Нашелся мужичок!
- Да ты что? Ну, поздравляю. И кто же этот счастливчик?
- На цемзаводе работает, слесарем. Да ты его не знаешь.
Ветров подошел к клиентской стойке:
- Зато я тебя знаю, Машка. Ох, завидую мужичку, такую бабенку отхватил, а?! Что ж? Придется другие обходные варианты придумывать…
Маша с недоумением взглянула на него, и он сказал:
- Шучу я, Маша! Надька у меня золотая девчонка. Кое-где отшлифовать еще нужно, но с дочкой, я думаю, не будет проблем. Хотя…, - он снова повернулся к зеркалу и произнес. – А знаешь, что? Я не буду ждать, пока меня с дочерью попросят за дверь!
Маша тяжело вздохнула:
- Жалко мне тебя, Валька. Такой мужик хороший, а никак покоя тебе не найти.
- Не дрейфь, старушка, прорвемся! – ответил Валентин, все еще бравируя. – Да я и сам хотел бы, чтобы жена была и хозяйкой, и любовницей, и другом. Да кто вас делает, не знаю? Ладно, Маша, пошел соображать. Звони, если что.
Он вышел в подъезд и вошел в свою фотолабораторию.
«Похоже, что у Нади жить будет невозможно, - размышлял Валентин, размешивая в эмалированном ведре химикаты для проявителя. – Внучок не зря зачастил в гости, и ночевать уже остается, как у себя дома. Придется снимать квартиру. А как Наде сказать? Как я без нее буду, она ведь не пойдет со мной? Побоится остаться без жилья: так хоть какая-то надежда остается. Без меня мать вряд ли ей предложит съехать, это уж никуда не годится. Да, Ветров, штиль кончился и баллы растут, так и до девятого вала недалеко. Утонешь, ведь… А кому сейчас легко? Придется отхлебывать».
Звякнул над дверью звонок, он накрыл ведро крышкой и вышел в салон – пришел клиент.
Ветрову повезло, он вспомнил про своего дальнего родственника, встретился и он ему предложил однокомнатную полублагоустроенную квартиру за линией, по вполне приемлемой цене. Эта удача несколько подняла его дух и придала решительности – снова надо было идти, и идти только вперед. Надежде о своем решении он пока не говорил, хотя она и сама понимала – что-то Валентин задумал: стал неулыбчивым и сдержанным.
И все же пришло время ставить точки над и. Вечером, когда ключ от квартиры лежал у него в кармане, он пришел домой, по пути забежав в магазин за молоком. Дома никого, кроме Нади не было: дочь гуляла, а внучок – восемнадцатилетний парень, был на работе.
- Ты что снова хмурый? – с ноткой усталости в голосе, спросила Надя, наливая ему борщ.
«С чего начать-то? – думал Ветров. – А, начну с главного».
- Да, Надюш, - отмахнулся он, - есть проблемы опять. И когда мы от них избавимся, представить не могу.
Надежду проблемы их неустроенности и неопределенности давно стали раздражать и выводить порой из состояния равновесия.
- Что-то их слишком много, тебе не кажется? – сказала она, присаживаясь рядом на стул с кружкой чая.
Валентин отметил про себя неудовлетворенный ее тон и о дочери решил пока ничего не говорить.
- А что, до меня меньше проблем было? – взглянул он на нее.
- Не знаю, - задумчиво ответила Надя. – Может и меньше.
До конца ужина ни он, ни она больше не проронили ни слова. Войдя в комнату, Валентин окинул взглядом сервант с игрушками от «киндер-сюрпризов», трюмо, старенький полусамодельный диван неимоверной тяжести, подаривший им столько сладких, безумно нежных и горячих ночей. На стене висело большое зеленое полотенце вместо ковра; на полу коричневый старенький палас…
Это была их первая совместная обитель, здесь их зародившиеся чувства вырастали и заполняли души и сердца, здесь разгоралась страсть, здесь все дышало его любимой женщиной.
К горлу вновь подступил предательский комок.
- Надь, сядь, поговорить надо. – Он усадил ее на диван, сам встал на колени перед ней и уткнулся головой в ее колени, пахнущие ее, ни с чем не сравнимым запахом.
- Ну говори, что молчишь? – мягко сказала она, предчувствуя, о чем будет идти речь.
- Понимаешь, Надь, - начал он, - у нас все так непросто складывается почему-то, одна проблема цепляется за другую. Как сглазил кто-то.
Надя, нежно поглаживая его по голове, ответила:
- Да, я тоже думала, что все будет по-другому.
- Вот видишь? – тихим, даже обреченным голосом продолжил Валентин. – А теперь и внук пришел. Наверняка хочет здесь жить остаться? Ты не спрашивала его?
- Да что спрашивать, Валь? И так все ясно, - ответила она.
- Надя… Я думаю, мне надо уйти, - сказал он и тут же поспешил успокоить Надю. – На время, Надюш! Пока не придумаю, как нам дальше быть!
Надя перестала его гладить, взяла за лицо и, глядя ему в глаза, спросила испуганно и, в то же время, решительно:
- Ты хочешь вернуться туда?
- Нет, родная моя, - едва не вскрикнул Валентин, снова ощутив наплыв безысходности и печали. – Нет конечно! Мне кроме тебя никто не нужен, ты же это знаешь! И не думай по-другому никогда, слышишь?!
Надя молчала.
- Но мне надо побыть одному, - продолжил более спокойно, будто уговаривая и себя, и Надю, Валентин. – Пусть недолго, но надо подумать, осмыслить все, что произошло и происходит с нами, с нашей жизнью и отношениями. Взглянуть со стороны, Надюш. Понимаешь – надо!.. Обдумать и принять решение – куда нам дальше идти. Ты согласна со мной? – спросил он, ища поддержки в ее словах, но ответа не получил. – Здесь я не могу спокойно все решить, пойми меня правильно, Надь, с тобой я могу думать только о тебе. А мне надо думать о нас с тобой, в целом, о нашей семье!
Он разгорячился, начал жестикулировать, а Надя тихо сказала:
- Может ты и прав. – Помолчав, спросила – И где ты собираешься думать?
- Надь, я снял квартиру, - наконец выдохнул он. – За линией.
-Уже? Так быстро? – удивилась Надя.
- Да, подвернулась удачная квартирка, я и снял.
- И когда ты уходишь?
- Надюша, я на вечер заказал машину, поеду в деревню, заберу свои шмутки, какие есть, мебель там…
Он вдруг увидел в глазах Надежды слезы отчаяния и опустошения, но взгляд ее выражал, в то же время, необходимость принятия именно такого решения.
- Надя, я люблю тебя, ты знаешь – как, – говорил Валентин, обнимая ее ноги и целуя остренькие выступы коленей. – Без тебя я уже не представляю своей жизни, просто не представляю, понимаешь?
- Конечно, понимаю, - своим бархатным голосом шептала Надя, чувствуя, как Валентин разбудил в ней желание. – Все будет хорошо, Валька, милый мой, родной…
- Надька, Надька моя…, - он радовался как мальчишка, когда наступал такой момент, а в минуты разлук или встреч, эти минуты были особенно страстными и глубокими.
Валентин сел рядом, стал целовать ее шею, что-то шептавшие губы, груди – одну, вторую, нежно сжал их вместе и, продолжая целовать, стал опускаться все ниже и ниже. Надя откинулась на спинку дивана, запрокинула голову и едва ощутимыми движениями пальцев, просила его опускаться еще ниже. Он понимал, он знал, что ждет от него любимая, но снова поднялся к шее, к губам, расстегнул ее халат и выпустил на волю эти безумно чувственные, наполненные пронзительной женственностью груди, целовал их, касался языком ее сосков, вокруг них, заставляя Надю выгибаться и тихо стонать.
Он сам был в крайней степени возбуждения, но медленно, осторожным движением снял с нее трусики, снова целовал живот, бедра, колени, спускаясь до самых стоп… Нежность, податливость ее тела вызывали в нем бурю эмоций и чувств! Он чуть раздвинул ее бедра, ощущая жар и непреодолимый ее зов… И, едва Валентин коснулся ее, как судороги пробежали по ее телу, сотрясая его. Надя застонала громче, чаще и... обняв за голову, прижала его к бедрам так крепко, что едва не придушила Валентина…
Родители ждали сына всегда, а по выходным дням отец садился в комнате за стол у окна и смотрел, кто идет с автобуса, надеясь, что и к ним в калитку кто-то свернет. Раньше Валентин часто ездил в деревню на «Москвиче» с Оксаной и Лизой, всей семьей, но с того времени, как он ушел к Наде, времени на поездку не находилось. Родители знали, что произошло в семье сына. Мать приезжала к нему на работу, в фотографию, и выслушивала исповедь Валентина.
Он уважал отца с матерью, проживших вместе более полувека, любил их и дорожил их мнением, хотя его решения чаще всего с их советами не совпадали. Но то, что тогда сказала ему мать, глубоко врезалось ему в память и служило опорой для его решений.
- Да, сынок, всех жалко, - говорила мать, вырастившая пятерых сыновей. – Мне каждого из вас жалко, и слез моих не хватает, когда у кого-то в семье что-то не ладится. Но я не осуждаю тебя, нет, сынок. Ты вот часто на меня обижаешься, что ругаю вас, говорю что-то не так… Но я ведь ругаюсь без зла, мне просто за каждого обидно и больно, если что не так у вас происходит… А что касается Оксаны... Хорошая она женщина, самостоятельная… Нет, сынок, без любви жить нельзя. И внучку Лизоньку я люблю, и жалко мне ее, сердце кровью обливается, как подумаю, как они там, без тебя остались… Но, если не любишь, ничего не получится. На старости пожалеешь, а жизнь прошла…
Валентин был очень благодарен матери за ее слова, в которых он чувствовал понимание и поддержку…
В отличном расположении духа, предвкушая новые события в своей жизни, Валентин наконец оставил Надю и ушел в свою квартиру, едва не пропустив машину. Дорога была не дальняя, километров пятнадцать всего. Водитель, парнишка лет двадцати пяти, спросил:
- Что повезем? Места хватит?
- Да хватит, - ответил Валентин. – Мебель кое-какая.
- Семью перевозите, или разъезжаетесь? – обращаясь на вы, поинтересовался он.
Валентин подумал, что ответить и усмехнулся:
- Сам не знаю. И не перевожу, и не расхожусь вроде.
- Как так? – не понял шофер.
- Да я сам не пойму, - засмеялся Ветров. – Так, краткосрочный отпуск по семейным обстоятельствам.
- Понятно, - протянул он.
- А сам-то женат? – спросил в свою очередь Валентин.
- Нет пока, - ответил парень, улыбаясь. – Не нагулялся еще.
- Что, думаешь – нагуляешься, а потом на всю оставшуюся жизнь? – спросил Валентин, закуривая сигарету.
Водитель улыбнулся:
- Вряд ли.
- Вот-вот, - поддержал Валентин. – Лет сколько тебе?
- Двадцать шесть пока.
- Ну, брат – пора уже, - посоветовал Валентин. – Есть такая притча, слышал, может? Пришел парень к мудрецу и спрашивает: «А скажи мне, мудрейший, как мне быть? Мне уже двадцать шесть лет, а я до сиз пор холостой. Жениться мне, или не жениться?» На что мудрец и отвечает: «Поступай, как знаешь, только женишься – будешь жалеть, и не женишься, будешь жалеть».
Парень громко рассмеялся:
- Это точно! Тогда зачем вообще жениться?
- Я думаю, чтобы жизнь была полная, не половинчатая. Да и детей нарожать, - ответил Валентин, а про себя подумал: «Хорошо бы еще воспитать самому».
- Полная, говорите? - сказал парень. – Вижу, как друзья мои живут, полной жизнью: сходятся, да расходятся.
- Нет, друг ты мой дорогой, - сказал Валентин, чувствуя расположение к нежданному собеседнику. – Вижу – это одно, а знаю – совсем другое. В конце концов, а вдруг в десятку попадешь, женишься, и на век? И станешь счастливым. – Валентин вспомнил почему-то Надю. – А женишься неудачно, станешь философом!
- Нет уж, я лучше шофером, - отказался парень. – Да и где их взять, нет сейчас таких девчонок. Им богатеньких «буратин» подавай, чтобы домик был с бассейнами-каминами, а по стенам ангелы, да с херувимами, - вдруг продекламировал он.
- Сам сочинил? - удивился Ветров.
- Да иногда находит что-то, сочиняю. Времени то свободного много, не на кого тратить! – улыбался он.
- Неплохо, молодец, - похвалил Валентин. – Здесь налево, - подсказал он шоферу дорогу на развилке.
Еще с километр они ехали молча, думая каждый о своем. Вскоре, в вечернем мартовском сумраке, на взгорке замерцали редкие огоньки деревни. Видимая издалека светлым днем, небольшая деревня, расположившись на холме, между трех прудов, и ночью становилась своеобразным маяком. На самой окраине деревни и еще кое-где, местами, на столбах зажигались лампочки, выхватывая из темноты куски улиц, особенно непроходимых в межсезонную распутицу.
Дверь в дом, где жили родители Ветрова, была закрыта изнутри на крючок. Они всегда закрывались рано, едва начинало смеркаться – надеяться было особо не на кого: в деревне оставались одни пенсионеры, да лихой, пьющий народ. Конечно, крючок не служил защитой дома, но психологически помогал.
Валентин, по детской привычке, отломил от метлы, стоявшей тут же, у крыльца, хворостинку и, просунув в дверную щель, откинул крючок. Дверь на веранду была еще не заперта. Он прошел, в темноте нащупал дверную ручку и дернул тяжелую, обшитую клеенкой поверх байкового одеяла дверь в дом.
- Хозяева! Можно к вам? – громко произнес он, входя в кухню. – Старички, добрый вечер!
Свет в кухне был погашен, а в большой комнате, на тумбе около зеркала горел ночник, на комоде напротив светился экран телевизора. Ножкой по полу стукнул отодвигаемый стул, послышались мягкие шаги и вышла, чуть ссутулившись, мать. Валентин протянул руку за занавеску, висевшую на двери, щелкнул выключателем.
- Ой, сынок приехал, - негромко произнесла она и в комнату, уже громче сказала: - Отец, вставай, сына встречай! Проходи, проходи, сынок, раздевайся, давай, - захлопотала мать.
В комнате под тяжестью отца Валентина, заскрипел допотопный диван, раздвинулись дверные занавески, и тяжело дыша, вышел сначала живот, а затем и весь отец.
- Приехал? – с неизменной ироничной улыбкой спросил отец. – Здорово, сынок, - он протянул руку сыну, похлопал по плечу. – А мы с матерью думали уже, что все, заездила тебя молодая жена.
Валентин рассмеялся:
- Не-ет, дед, зря ты так! – Валентин называл отца иногда дедом, с тех пор, как родилась Полина. – Здорово были, - поздоровался он. - Гены то чьи у меня? Сам, небось, до сих пор заглядываешь на доярочек, а? – он скинул куртку, сел к печке и достал сигареты.
- Да откуда они, доярочки то? Развалили весь совхоз, одни мы вон со старухой остались, да Штепа с Куконосом, - вдруг о наболевшем упомянул отец.
- Сынок, а ты на чем приехал? – спохватилась мать. – Один, или с Надей?
- Ты не расспрашивай, - перебил ее отец. – Накорми сына сначала, голодный, поди, ходит.
- Сиди! Дизинтерия ползучая! «Накорми…», - передразнила его мать. – Без тебя не знаю, что мне делать! Сусой задрыпанный.
Отец, пропуская ее многолетнюю брань мимо ушей – привык давно, - сел на гостевой стул у двери, улыбаясь, предложил:
- Сынок, может баньку истопить? У меня все готово, только спичку чиркнуть.
- Нет, пап, - с сожалением отказался Валентин. – Я не надолго. – И, обращаясь к матери, которая суетилась у стола, сказал: - Мам, не надо ничего, времени нет у меня. Я за мебелью приехал, шкаф свой да кровать заберу.
Мать взглянула на сына, с горечью произнесла:
- Вот, ждешь, ждешь вас, а вам даже поужинать у родителей некогда.
- Мам, - оправдываясь, сказал Валентин, - там водила в машине сидит, да и платить мне по времени, понимаешь?
Отец встал со стула, ушел в комнату.
- Что, Оксанка не дает ничего? – поинтересовалась мать.
- Ты о чем, мам? Мне зачем ее вещи нужны?
- Ну и правильно, сынок, свое наживете еще. А куда повезешь? К Наде? Хоть привез, показал бы, что за бабенка.
Вышел отец, протянул сыну деньги:
- На, сынок, возьми маленько.
- Пап, да зачем?
- Возьми, возьми, - настаивал отец. – Нам с матерью опять пенсию повысили, губернаторскую, да и куда нам? А тебе пригодятся. Молодая жена расходов, поди требует, - заулыбался он, снова усаживаясь на свой стул. – Хорошая, говоришь?
Валентин взял деньги, аккуратно положил в карман.
- Спасибо, пап. К плохой не ушел бы.
- Садись, сынок, картошечку согрела с котлетками, поешь, иди. Капусточку вон. Хоть с собой бы взял, что вы там едите-то? Я все жарю, пеку, думаю – приедете, а вас все нет и нет. Никому мы, старики, не нужны стали, помри хоть сегодня, хоть завтра – никто про нас и не вспомнит, - вытирая руки о фартук, горевала она.
- Мам, ну, подождите немного, сейчас у меня все устроится, и мы приедем, обязательно приедем. Отец хоть молодую сноху потрогает. Да, пап? – пытаясь поднять настроение родителям, сказал Валентин.
Отец расплылся в улыбке, как мартовский кот на крыше:
- Что, есть за что потрогать?
- Не ски ногами! – снова ругнулась мать. – Трогалка то усохла давно, а все туда же!
Валентин рассмеялся. Он очень любил эти беззлобные перепалки родителей, ставшие такими, как отец вышел на пенсию. Валентин хорошо помнил, как в детстве приходилось ему бегать за братьями в клуб, звать их домой: родители дерутся. Отец был очень ревнивым и вспыльчивым, а ревновать было кого. По фотографиям Валентин судил, что мать была очень красивой девушкой. Да еще играла на гитаре, голос имела исключительный и была мастерицей на все руки – шила, вязала, вышивала, стряпала и пекла. И гордый нрав ее, умение настаивать на своем, заставляли односельчан с уважением и почтением относиться к Александре Павловне.
И отец ей был подстать. Это на пенсии Василий Ильич расплылся, обленился, да и устал от долгого крестьянского труда. А в молодые годы он был стройным, подтянутым мужчиной. И на руки его Бог не обидел тоже: славился он печным своим мастерством, плотничал без помощников. И дом срубил, и пятерых сыновей настрогал. А баян, или гармошка поддавались его рукам так же, как и топор, или мастерок. Ну и женщин просто так он никогда не пропускал: Валентину его грешки были известны не понаслышке. Много чего было в их жизни, а вот вырастили сыновей и теперь вдвоем остались доживать свою старость.
Ветров так привык к тому, что у него есть мать и отец, что они всю жизнь вместе – что и представить не мог другого образа жизни. Он всегда знал, что приедет домой в любое время, родители встретят, накормят, выпарят в бане. Ему и спалось дома по-особенному тепло и глубоко.
И то, что он не смог дать такого же ощущения стабильности и надежности своим дочерям, очень угнетало его.
- Ну, все, хватит, уморили вы меня, - дожевывая котлету, сказал Валентин. – Мам, заверни мне котлет, ладно? А я пока вещи погружу.
- Давай-давай, сынок, - одобрила мать. – А капусточки возьмешь с собой? Дед, ну-ка, сала принеси из кладовки! – она ткнула отца в плечо. – Что расселся-то, хрыч старый? Иди, хоть жир растряси, глаза то совсем заплыли! Как нанаец какой, сидит, глаз не видно, одни щёлки.
- Иду, иду я, - кряхтя, встал со стула отец. – Нет, сынок, уйду я от нее. Совсем замордовала меня. Найдешь мне там молодушку? – шутил отец.
- Песок не растряси, растяпа! Все дорожки собрал… Чем перед молодушкой дорогу посыпать будешь? – шутила и мать, довольная приездом сына и видя, что у него хорошее настроение.
Глава десятая
Напрасно Ветров опасался, что с уходом от Нади их отношения охладятся, возникнет отчуждение. Он был приятно удивлен, что Надя приняла эту смену обстоятельств спокойно, без скоропалительных решений и выводов. Она помогла Валентину сделать в квартире ремонт, наклеить обои и, по возможности, благоустроить ее.
Вдвоем они создали уголок, где им никто не мешал оставаться наедине, устраивать маленькие праздники для двоих. Валентин рассказал Наде, для чего он снял квартиру, что скоро забирает старшую дочь к себе. Надя приняла это известие с некоторой обидой, что Валентин скрывал от нее эту весть и даже стала настаивать, чтобы они вернулись в ее дом. Однако ему удалось убедить Надю, что не следует торопиться – пусть все сложится само собой.
Когда начались весенние каникулы, Ветров поехал в Томск, встречать дочь. Полине было четырнадцать лет и она уже несколько лет ездила от матери к отцу самостоятельно, а потому он был спокоен за дочь. И в этот раз он увидел свою маленькую, в мать ростом, большеглазую дочь с улыбкой на лице и большой хозяйственной сумкой в руках.
- Па-ап! – помахала она отцу рукой, когда он в назначенное время был на железнодорожном вокзале.
- Полька, лапочка моя, привет! – обрадовался встрече Валентин. – Как ты, солнышко мое? Как доехала, на чем?
- Все нормально, пап, - обняла она его, встав на цыпочки. – На машине, меня мама посадила, на большой такой, «Урал», кажется.
- Ну, все, роднулька моя, уж теперь, я думаю, нас никто не разлучит, верно? – Валентин был очень доволен приездом дочери.
- Конечно, пап! Я так рада, что снова буду жить с тобой!
- Ну что там, дома, как? – спросил Валентин, пробуя на вес неподъемную сумку.
- Да, - махнула рукой Полина.- Дядя Петя пьет, не просыхает, мама работает.
- Ладо, дочь, потом расскажешь. Пошли, у нас автобус скоро, - сказал Валентин и в одну руку взял сумку, а другой обнял дочь.
- Мы на автобусе?
- Да, не хочу всю ночь трястись в поезде.
Они направились в сторону автовокзала, который стоял рядом.
- А где жить будем, пап? – поинтересовалась Полина. – Ты ушел от тети Оксаны?
- Не переживай, малышка, - он крепко прижал к себе дочь. – Хоромы ждут нас, вот увидишь! А тетя Оксана, ты сама знаешь, не очень-то ласкова к нам была. Так что, у нас теперь другая тетя. Все увидишь, поехали!
Они еще успели перекусить до отхода автобуса в привокзальном кафе, а едва тронулись в путь, Полина, счастливая и уставшая, прислонила к нему голову и задремала.
«Устала, маленькая моя, - с нежностью думал о ней Валентин. – Шутка ли – двенадцать часов трястись в кабине грузовика. Эх, Поля-Поля, и что нам с тобой так достается в этой жизни? Чем мы провинились перед Всевышним?..»
Он смотрел в окно автобуса на хвойный лес, укрытый снегом – весна его еще почти не коснулась, - и вспоминал…
В то время, когда он расстался с Лилей, Полина также осталась с ним. Причин для развода было предостаточно, но поводом послужила ее откровенная измена. Он тогда учился в педагогическом институте на четвертом курсе, три раза в год уезжал на сессии. И однажды, приехав с летней сессии, Ветров обнаружил пустую квартиру и незаправленную постель, со следами плотских утех.
Жена, придя вечером домой, не стала отрицать, что у нее появился другой мужчина, дядя Петя – детский тренер по футболу.
Валентин был «неприятно удивлен» этим известием, схватил из вазы цветы, что привез для жены и принялся преподавать ей науку – как мужа ждать надо. Жена плакала, просила прощенья, но Ветров понял, что она ему уже не принадлежит. И может не с этой сессии даже. А потому он собрал вещи и, переночевав у брата, уехал домой.
Полина гостила у бабушки, его родителей, потому Валентина согревала мысль, что дочь останется с ним. И действительно, Лиля вскоре позвонила ему и предложила, что пока он будет жить один, дочь пусть останется с ним. На том и порешили.
Тогда-то Ветров и устроился в сельскую школу завучем, где им с дочерью почти сразу предоставили благоустроенную двухкомнатную квартиру. Первого сентября Полина пошла в первый класс. Лиля приехала, посмотрела, как они устроились, переночевала у них – Валентин принял изменившуюся жизнь, как случившийся факт, потому к Лиле отнесся без сцен. А наутро Лиля покинула их и уехала устраивать, уже основательно, свою семью, видя, что за дочь беспокоится нечего.
Ветров, поначалу страдавший по жене – все-таки, почти до розовой свадьбы дожили, - вскоре переболел. Благо, было о ком думать и заботиться. Но Лиля еще не все свое коварство проявила.
Несмотря на то, что дочь была с ним рядом, а ухаживать за ней не составляло особого труда, Валентину требовалось и хотелось ухаживать за женщиной. Дарить тепло и получать тепло.
Мимолетные встречи приносили мимолетное же облегчение, а он мечтал о полноценной семье и любимой жене. Мечты сбываются, это знают все, потому очень скоро в их дом и вошла учительница химии, которая не сводила глаз с Ветрова, едва он появился в школе.
Как узнала Лиля, что у Полины появилась мачеха – это тайна за семью печатями, но так и случилось. Она, выстроив план, провела блестящую операцию по избавлению Полины от «тирании» мачехи. Наняв водителя, приехала со своего очень крайнего севера и, пока Валентин был на уроке, а дочь в начальной школе в соседнем здании – вызвала Полину с урока, посадила в машину и увезла, не сказав ни «здрасьте», ни «до свиданья» - в известном направлении.
Ветров, бросив все, помчался на север, нашел Полину, но – силы оказались неравными, и ему пришлось сдать дочь «на милость победителей».
Зачем она это сделала, почему именно так, жестоко и бессердечно надо было поступить с ним и с дочерью – он так никогда и не понял. Лиля в очередной раз принесла ему столько боли, что Валентин, переживая потерю дочери, не смог смириться с тем, что вместо Полины с ним осталась чужая, по сути, женщина, и вскоре он с учительницей расстался.
А через несколько месяцев он встретился с Оксаной, женился на ней и родилась у них дочь Лиза. Лиля стала отпускать Полину к ним на летние каникулы, потому Валентин и простил ей все обиды, что пережил от нее. «Что поделаешь, - думал он, – женщина есть женщина, надо переступить и жить дальше»…
А теперь Полина, повзрослевшая и уставшая, снова сидела рядом и, сладко посапывая, вздрагивала, когда автобус попадал колесом в выбоину на заснеженной таежной сибирской дороге…
- Ну вот, дочь, наши хоромы! Или казематы, - шутил Валентин, радуясь, что не придется больше сидеть в этой «келье» одному. – Раздевайся, проходи, обнюхивайся. За шкафом – твое место, здесь, - показал на угол, в котором на полу лежал заправленный матрац, - мое.
- А что, вовсе даже ничего, - говорила вконец измученная дорогой, Полина. – А где тетя Надя, пап?
- Тетя Надя? – переспросил он. - Они, дочь, пока в микрорайоне живут. Сходим, сходим обязательно. Сегодня ты отоспишься с дороги, а завтра и сходим. Ну, чего ты стоишь? Это твой дом, дочь! Раздевайся, вещи в шкаф раскладывай, а я ужином пока займусь. Кстати, документы все взяла?
- Да, пап, все, - ответила Полина и обессилено села на стул.
Он вышел в кухню, открыл форточку, закурил. Окно выходило во двор, где рядком стояли пристройки для дров и угля. Было совсем темно и только свет из окон дома едва освещал чье-то белье, развешанное на натянутой во дворе веревке.
«Ничего, малышка, - думал Валентин, выдыхая струйку дыма в форточку, – все будет как надо». И радость от приезда дочери ощущал он, и, в то же время, тревожила неизвестность – как дальше сложится их судьба? Он отчетливо понимал, что пока вопросов гораздо больше, чем ответов…
На другой день они отнесли документы в школу, находившуюся неподалеку от фотосалона, и пешком направились к Наде.
- Дочь, с Лизой хочешь поздороваться? – предложил Валентин. – Садик ее ты же знаешь, рядом.
- Да, конечно, пап. А где?
- Забыла? У фотографии моей, вон, ребятня по ограде бегает, - показал он.
Они подошли к двухэтажному небольшому зданию, окруженному забором из металлических прутьев и старыми уже тополями, и Валентин, отыскав взглядом воспитательницу Лизы, крикнул:
- Инна Юрьевна!
Инна увидела его, улыбнулась и, подозвав Лизу, показала ей в сторону отца.
Лиза вскинула глаза и кинулась бегом к ним.
- Привет, роднушка моя! – как всегда подхватив дочь почти на лету, сказал Валентин.
- Привет, пап! Мммм! – она чмокнула его в нос и заулыбалась, узнав Полину.
- Ну что, сестренки, поздоровайтесь, - сказал он, отпуская Лизу на землю.
Полина обняла сестру:
- Уу! Какая большая стала! Привет, Лис! Как дела?
Лиза застеснялась, тихо ответила:
- Привет. – И, растягивая, ответила: - Нормально.
«Хорошо бы, чтобы нормально», - с горечью подумал Валентин, а вслух сказал:
- Вот, Лизунька, теперь Полина будет с нами жить, будет в гости ходить, а ты к нам. Хочешь?
- Хочу, - ответила Лиза и почему-то опустила голову.
- Ладно, дочь, беги, играй, а мы еще заглянем к тебе. Хорошо? А то Инна Юрьевна беспокоится уже.
Лиза махнула им рукой и убежала, а он, слегка сникший, сказал:
- Вот, дочь, жизнь какая: одну оставил, вторую забрал…
- Пап, ну ты чего? Мне тебя знаешь, как не хватало? А теперь я с тобой. Вот увидишь, Лиза подрастет, тоже с тобой будет! – вдруг поддержала его дочь.
- Правда? – улыбнулся он. – Да ты у меня совсем уже взрослая стала. Ну, пойдем, а то нас потеряли, наверно. Обещал сегодня показаться.
Обходя большие лужи, перегородившие узкие улицы, они, осторожно ступая по скользким тропинкам, поднимались в гору, в микрорайон.
- Пап, а дядя Семен в том же доме живет? – спросила, Полина, когда они уже подходили к Надиной пятиэтажке.
- Ну да, ты же помнишь, - ответил он.
- Сходим к ним? Я хочу с Валей встретиться, - попросила Полина.
- К ним? – задумался Валентин. – Поль, ты одна как-нибудь сходишь, ладно?
Она удивленно посмотрела на отца:
- Вы что, поругались с дядей Семеном?
- Видишь, ты у меня еще и проницательная.
Поднявшись на пятый этаж, Валентин постучал в дверь.
- Кто там? – послышался голос.
- Да как вам сказать? Свои, как бы, - ответил Валентин, чуть волнуясь.
Дверь открылась и Надя, не заметив стоявшую за ним Полину, недоуменно спросила:
- Ты что, один?
Он посторонился:
- Полина, проходи.
Дочь вошла в прихожую, скромно улыбаясь, сказала:
- Здравствуйте.
Надя прошла мимо Валентина, будто его и не было рядом, обняла Полину и поцеловала ее в лоб:
- Доченька моя… Ну, с приездом тебя?! Раздевайся, проходи, давай. Вешай куртку на вешалку. Достанешь?
- Достану, - ответила, счастливо улыбаясь, Полина.
У Ветрова как камень с души спал: такого приема он от Нади не ожидал.
- А мне раздеваться? – спросил он, чувствуя огромную благодарность к этой молодой и безумно любимой им женщине.
- Нет, - ответила Надя. – А ты иди.
- Куда? – не понял он.
- В магазин! Куда-куда.
«Слава Богу! – радовался он. – Вот это – женщина! Какая Надька у меня молодец!»
Вернувшись из магазина, он увидел, что троица сидят на диване в обнимку и весело о чем-то разговаривают.
- Так, девочки! Сегодня мы устраиваем пир на весь квартир! – Он поставил на стол торт и бутылку вина.
- Надя, а где у вас туалет? – спросила Полина.
- Надя? – удивился Ветров.
- Да, Надя, - ответила Надежда. – А ты думал, тетя Надя?
- Да нет, так очень даже неплохо, - согласился Валентин.
- Вот и помалкивай, - шутливо одернула она, а на душе у Ветрова стало легко и тепло: Надя приняла Полину, и это было прекрасно.
Назавтра, в конце смены к Ветрову зашла Оксана с Лизой. Он усадил дочь на колени, Оксана села рядом на стул. Внимательно глядя ему в глаза, спросила:
- Что, дочь приехала?
- Да, приехала, - ответил спокойно Валентин, вдыхая аромат Лизы. Он очень любил, как пахнут дети, парное молоко и – коровы. Какую-то незримую жизненную силу чувствовал он в этих запахах.
- Каникулы вроде заканчиваются уже? – не меняя тона, спросила она.
Он взглянул на Оксану, ответил:
- Она насовсем приехала. Лиза разве не сказала тебе? – Поцеловав дочь в макушку, добавил: – Со мной будет жить.
- С тобой? – удивилась Оксана.
- Да, со мной. А что тут удивительного?
- Да странно как-то…, - сказала Оксана, перебирая в руках рукавицы.
- Что странно, Оксана? – чуть повысив голос, спросил Валентин. – У меня две дочери, если помнишь.
- Да…, живешь ты как-то не по-людски, Ветров. То бросаешь семью, уходишь к молодухе, то уходишь от нее, забираешь дочь… Не живется спокойно?
Валентин не был настроен на скандалы, давно уже устал от них и в последнее время старался быть более сдержанным.
- Оксана, ты же знаешь мою натуру, идиотскую, наверно, я не отрицаю. Я и сам заметил, что как только у меня налаживается жизнь и все становится предсказуемым, меня будто черт под руку толкает – мне обязательно надо все испортить, чтобы было с чем бороться.
- Да, одно слово – скорпион, - сказала Оксана с нотой сожаления. – Вот только с чем и с кем останешься потом? Не думал? Доборешься, что никому не нужен будешь, да поздно будет.
Ветрову нравилось в Оксане то, что с ней можно было разговаривать спокойно, обстоятельно, беседовать-рассуждать. И он в глубине души сожалел, что не хватало ей сексуальной эмоциональности, раскрепощенности. Не было в ней той возбуждающей стервозности, что магнитом притягивает эмоциональных мужчин. Тогда она была бы идеальной женой…
- Оксана, тебе этого не понять, - отвечал он. – Ты живешь спокойно и я рад за тебя. И за дочь спокоен. Я знаю, что у вас никаких потрясений не будет. А я так не умею: беда это моя, или таков Божий промысел во мне – не знаю.
- И что, твоя Надежда? Думаешь, она примет Полину? – спросила Оксана.
- Ты знаешь… Они уже неплохо, по-моему, поладили, - ответил Валентин.
Она пропустила мимо ушей восторг, прозвучавший в его голосе, снова задала вопрос:
- А что Лилька? Почему отдала дочь?
Ветров отчего то занервничал, стал заводиться.
- Ну а это тебе зачем? Это моя жизнь, и не прошлая, а позапрошлая даже. Тебе это надо?
Оксану задели его слова, она вспыхнула, голос поменялся:
- Да жалко девчонку! Сам места себе не найдешь, и ее затаскаешь за собой!
- Пожалел волк кобылу, - настроение было сбито, – оставил хвост да гриву! Что-то раньше я не замечал, чтобы ты ее жалела очень! Лишних сто рублей выслать – это ты жалела!
Она вскинулась, хотела что-то сказать, но Ветров оборвал:
- Короче, Оксана, хватит об этом! Как мы будем жить, извини, не твоя печаль.
- Лиза, дочь, пойдем домой! – Оксана встала, взяла с колен Валентина дочь, стала застегивать ей куртку.
В дверях уже, обернулась и уничижительно произнесла:
- Ну, давай-давай! Папашка…
«Тьфу ты! – в сердцах сплюнул про себя Ветров. – Ну что с ней случилось? Тише воды, ниже травы была, ведь. Вот уж точно: в тихом омуте черти водятся…»
Глава одинадцатая
И весна закончила свое цветение, и лето подобралось к макушке, а в жизни Валентина с Надеждой неопределенность так и не перевешивала ни в одну сторону: они по-прежнему жили на два дома. Надежда, боясь потерять квартиру окончательно, не соглашалась переехать к Ветровым, ну а о переезде к ней тоже речи быть не могло: внук обосновался прочно.
Она все еще не работала, да и поисками работы себя не утруждала - жила на пособие по безработице. Образование Надя не получила по причине раннего замужества – забеременела, учась в выпускном классе, и после школы вместо института ей пришлось идти в ЗАГС.
Муж оказался ревнивцем еще похлеще Валентина, потому учиться молодой жене запретил. Так и осталась она с аттестатом о среднем образовании и корочками швеи-мотористки, полученными в УПК. Ну а где в провинциальном городишке найдешь приличную работу без диплома?
Так они и жили, перебиваясь с копейки на копейку. Чего и было у них в достатке, так это безумно страстных ночей да ссор и размолвок.
Заработков Валентина не хватало, чтобы содержать всех. Ставшее постоянным безденежье давило на психику, отношения стали неровными, нервозными. Ссоры, повторяющиеся все чаще и чаще, едва не перерастали в разрыв отношений, но, как только Ветров ощущал, что крах близок – прикладывал всю энергию, чтобы не допустить этого. Он настолько привязался к Наде, настолько велико было его желание создать с ней настоящую семью, что он и мысли не допускал о разлуке с ней.
Надя чувствовала, что имеет все больше и больше влияния на Валентина. Ей это импонировало, придавало ощущение значимости, и потрепать нервы ему – в таком удовольствии она не могла себе отказать. Любила ли она Валентина так, как он ее? Иногда ей казалось, что лучше мужчины нет на всем свете, а порой она думала – какой же он мужчина, если не может решить бытовые проблемы?
Неизвестно, сколько времени могла еще тянуться эта история между миром и войной, если бы однажды к Валентину в гости не приехал его давний друг и коллега Павел Пересыпкин.
Они познакомились при поступлении в институт, учились в одной группе и с тех пор дружили. Пересыпкин жил в Щегловске с семьей – женой и двумя дочерями. Посмотрев, в каких условиях живет его давний друг Ветров, Павел предложил ему переехать в Щегловск. Сам он работал в школе, только что построенной, потому пообещал помочь устроиться на работу.
Ветров, изрядно вымотанный неустроенностью, с удовольствием принял решение о смене обстановки, в надежде, что сможет соединиться с Надеждой и начать нормальную жизнь. Оставалось только убедить Надю…
- Надь, Пашка сегодня приезжал, - рассказывал Валентин, когда пришел к ней, проводив Пересыпкина на автобус.
- Это писклявый-то? – спросила Надя, всегда смеявшаяся над его почти женским голосом. – То-то несет от тебя. Пили?
- А как ты думаешь? – ответил Валентин. – Не виделись давно, да и как еще за жизнь можно поговорить нормально?
- Ну-ну, и что вы наговорили? За жизнь, - усмехнулась Надя.
Он лег на диван, потянулся – не высыпался последнее время катастрофически, сказал:
- Слушай, Надь, а что, если нам уехать в Щегловск? Топчемся по этому болоту и просвета не видать. Сниму квартиру, девчонок в школу отправим, в нормальную. Да и сами будем вместе. А?
Надя села на край дивана, положила руку ему на грудь.
- А что, там болота меньше?
Он повернулся на бок, обнял ее, привлек к себе:
- Смотри, Надюш, - глаза его уже загорелись новой идеей. – Полька скоро закончит школу, в институт пойдет – раз. Ты найдешь себе работу – два. Мы вместе будем – три. Сколько можно так жить? Надо ведь определяться, в конце концов.
- Заманчиво звучит, конечно, - она нежно теребила его бороду. – Но я боюсь, Валь, съеду отсюда и все, назад уже не вернусь.
Он подскочил, разгоряченный, сел рядом.
- Надька, милая! Да зачем – назад? Надо семью создавать, а это – только вперед, понимаешь?
- С тобой создашь, - легко укорила она Валентина. – Через день дверью хлопаешь.
Он обнял, прижал ее к себе:
- Ну, ты же все прекрасно понимаешь, нищета долбанная виновата! Я люблю тебя, ты любишь меня…
- А ты уверен? – хитро улыбнулась она.
Его сердце ёкнуло, он чуть отстранился, внимательно посмотрел на неё.
- Ладно – ладно, остынь, - поспешила успокоить его Надя. – Что сразу глаза потухли?
- Зачем ты так шутишь? И так все через пень-колоду идет.
Надя, пропустив мимо ушей его вопрос, сказала, размышляя:
- Не знаю я, Валь. Сорвемся, и там не получится, и здесь потеряем.
- Да что здесь терять? – успокоившись, продолжил он. – Что нас здесь держит?
- А куда ты работать пойдешь? – спросила Надя, а Валентин понял, что она заинтересовалась его предложением.
- В школу, куда же еще.
- Что, там хорошо зарабатывают?
- Надя, наберу часов, ставки две – заработаю. Ты пойми, там все же центр, другая жизнь совсем! У тебя там сестра, у меня друзья. Поехали?!
Ветров, раз загоревшийся идеей, подыскивал все новые и новые аргументы, и сбить его с настроя было очень непросто. Надежда и сама понимала, что в предложении Валентина есть резон. Надо было сменить обстановку, образ жизни. Этот городок, эти лица, давно примелькавшиеся – не приносили уже ни радости, ни настроения. Никакого выхода, решения этой горы проблем, пришедших к ним вместе с любовью, здесь найти было невозможно, потому что сколько друзей было у них, столько и недругов, обиженных и брошенных.
И свою мечту об университетском дипломе она тоже тайно хранила и лелеяла. Да и еще одна тайна ее жила в этом городе…
Надя работала во Дворце культуры цементников гардеробщицей. Устроилась туда сразу после развода с мужем. Однажды она шла домой по аллее около ДК, а навстречу ей шел мужчина, высокий, стройный и - с бородой.
Пройдя мимо нее, он вдруг остановился и обратился к ней:
- Мадемуазель! – почему-то так он сказал.
Она остановилась.
- Вы разрешите с вами познакомиться? – спросил он.
Они познакомились. Виктор Иванович, - так его звали, был много старше Нади. Он возил ее на машине, дарил цветы, но никогда не предлагал лечь с ним в постель. Надя ждала этого и думала, что стоит ему только намекнуть, она станет его, не смотря на разницу в возрасте. Однако, он продолжал оказывать ей знаки внимания, все больше и больше овладевая ее душой, но дальше этого его ухаживания не заходили. Он был женат, занимал руководящую должность, и зачем она была ему нужна, Надя не понимала.
Потом в ее жизни появился Стасик, но память о таинственном Викторе Ивановиче жила в ней. И вот, она встретила Валентина, бородатого фотографа…
Далеко заполночь, когда Надежда, засунув нос Валентину под мышку, вдыхала запах своего мужчины, приводящий ее в трепет – решение было принято: надо ехать, надо пробовать.
Ветров с большим нетерпением ожидал середину августа. С тех пор, как он переступил школьный порог в другом качестве, учителем, окончание отпуска приносило ему особенную радость. Школьный мир был ему много интересней мира взрослых: там он чувствовал свою необходимость и свои возможности сделать школьную жизнь детей приятной и запоминающейся.
И теперь, когда вот уже несколько лет он работал фотографом, изредка подрабатывая учителем биологии – теперь ему снова не терпелось вернуться в этот мир, за учительский стол.
В Щегловск Ветров приехал рано утром, надеясь застать Павла дома. Светлана, его жена – стройная, молодая и энергичная женщина, сказала, что муж уже на работе, и затащила Валентина в дом.
- Валька, столько не виделись, заходи, давай! – откровенно радовалась она. – Хоть бы раз за все лето приехал! Паша рассказывает про тебя разные небылицы, а я от тебя хочу услышать!
- Да, Свет, было ли, не было – сам не знаю. Но чай нальешь, расскажу.
Он снял туфли, аккуратно поставил в сторонке – в доме любили относительный порядок, - и прошел в квартиру.
«Трехкомнатная квартира в центре города – что можно еще желать?» - думал он, оглядывая стены, оклеенные газетами.
- Все ремонтируете?
- Да ты же знаешь, - ответила из кухни Света, - вечный вялотекущий ремонт. Пока в отпуске был, руки не доходили, а теперь на работу вышел, и подавно времени не будет.
«Ну да, - усмехнулся про себя Валентин, - не женское это дело», - а вслух спросил:
- Как Валентина Ивановна поживает? – спросил он Светлану про ее мать.
- Да что она? Приезжает, сумку продуктов привезет да уедет. Ее старпер надолго из дома не отпускает, ревнует все, – ответила Света, выглядывая из кухни. – Про тебя часто спрашивает. Знаешь же, как она тебя любит, непутевого. Иди, я налила.
Валентин прошел в кухню, тесную, будто приспособленную из старого платяного шкафа.
Рассказав историю своих жизненных перемен, Валентин объяснил цель своего визита:
- Мы с Надеждой подумали, Свет, и решили, что надо перебираться в Щегловск, пора в люди выходить. Вот я и приехал узнать на счет работы.
- Ну и правильно, - поддержала Светлана. – Как Оксана восприняла твой уход?
- Не знаешь – как? – ответил Валентин с неохотой: устал думать и переживать об этом. – Тяжело мне встречаться с ней. И мне, и дочери тяжело: встречи – расставания… Надо переключиться, а то все мысли о Лиске.
Светлана вздохнула:
- Да, представляю, как ей: полжизни прожила не замужем, и тут не повезло… Эх, Валька, убила бы! – улыбнулась и спросила: – Надежда то как, хорошая бабенка?
Он улыбнулся довольной, чуть горделивой улыбкой:
- Увидишь. Надеюсь – подружитесь.
Ветров встал из-за стола, вышел в комнату. Светлана вышла следом, иронично заметила:
- Сколько баб новых ты еще будешь к нам возить, а? – постучала кулачком ему по голове. – Лысый совсем, а туда же – за молодыми гоняется!
- С годами сил бегать за молодыми не стало, приходится волочиться, - отшутился он. – Ладно, Света, поеду, узнаю, что там и как.
- Приезжайте вместе с Пашей после работы, посидим, - предложила она.
- Посмотрим по обстоятельствам, Свет, - ответил он и пошел в прихожую обуваться.
Семья Пересыпкиных вот уже несколько лет была своеобразным центром по организации досуга. Они с большим удовольствием принимали у себя гостей, коими чаще всего были коллеги Павла – учителя. В доме гости всегда чувствовали себя свободно и непринужденно. Удивительным для Ветрова было признание Павла в том, что вдвоем с женой они за все годы даже бутылку пива не распили, только в компании. Валентин не мог этого понять: им с Надей, напротив – столик на двоих был лучшим способом отключиться от всего мира и побыть наедине, расслабиться и даже сблизиться…
Ветров спустился вниз, и вышел на залитый летним солнечным светом проспект. Правда, залит он был только до верхних этажей многоэтажек. А внизу, в пределах человеческого роста, город дышал угарными газами, выбросами химических предприятий, которые хотя и находились вдалеке, однако силу имели великую – кислоты хватало и городу, и пригородам.
Пирамидальные тополя, несколько лет назад завезенные из южных краев и высаженные вдоль проспекта Ленина, едва справлялись с ядовитым воздухом: листья покрылись пятнами и пожелтели. Горячий еще асфальт – в Сибири и в августе бывает жарко, - проваливался, протыкался тонкими модными каблучками, добавляя в насыщенный воздушный коктейль аромат растопленного битума, напоминая взрослым детство и первую жвачку.
Ветров, давно не выезжавший в областной центр, чувствовал прилив сил и энергии, вызванные новыми ожиданиями, мельканьем автомобилей, пестротой прохожих и легким токсикозом.
«Нет, все-таки, это не наше захолустье, - размышлял он, ожидая автобус. – Почему мне самому не пришла в голову мысль сменить обстановку? Там эта аура из обид, страданий и прочей тягомотины, не дает дышать свободно, так нет – квартиру снял, бегаю туда-сюда… Какого черта? Молодец Пашка, не приехал бы, так и торчал там, дышал свежим воздухом…» - неизвестно чему улыбался он.
- Ой, девочки, как не хочется начинать учебный год, кто бы знал, - вальяжно развалившись в кресле, в кабинете завучей, делился переживаниями Пересыпкин.
С его почти женским голосом, манерой жестов и ойканьем, он в любом женском коллективе был «за своего парня». Завучи – светловолосая, средних форм с женственными округлостями, Серафима Николаевна, и стройная, черноволосая, с короткой стрижкой и мягкой, но, в то же время, проницательной улыбкой, Тамара Михайловна – не обращая на него внимания, строчили свои срочные бумагодонесения.
- Тамара Михайловна, - пытаясь привлечь хоть чье-то внимание, произнес Пересыпкин. - Бросай ты авторучку, напишешься еще! Пойдем лучше покурим.
- Паш, не мешай, подожди немного, - отмахнулась она. – Ты мне скажи лучше, ты говорил, что у тебя знакомый биолог есть. Так он приедет к нам работать? Тебе часов все-равно многовато, надо будет искать человека.
Пересыпкин лениво потянулся, ответил:
- А я знаю? Он там с семейными проблемами не может разобраться никак. Обещал, что приедет.
- Ты его хорошо хоть знаешь? – посмотрела на него Тамара Михайловна.
- Говорю же – друг мой, в институте вместе учились. – И, повысив тональность, в шутку предупредил: – А приедет, тогда, училки, держитесь! Он – не я, это мне кроме Светланы никого не надо, а он юбку просто так не пропустит!
Серафима Николаевна отложила авторучку, засмеялась:
- Напугал! У нас девок вон сколько молодых, быстро к рукам приберут.
В дверь постучали, и в кабинет вошел молодой, короткостриженный, с заметной лысиной и бородкой, мужчина.
- Добрый день, - скромно, но уверенно поздоровался он.
«Ленин!» - машинально отметили про себя оба завуча.
- О-о! Валентин Петрович! – встал с кресла Пересыпкин, протягивая другу руку. – Привет! Долго жить будешь, только что тебе кости перемывали!
- Уже? – улыбнулся Валентин. – Привет, Паш. – Он пожал руку Пересыпкину и сказал: - Ну что, я приехал, как и обещал.
- Девочки, - торжественно произнес Павел, обращаясь к завучам, - вот вам новый биолог! Знакомьтесь!
Ветров, поняв, что если Пашка с завучами за панибрата, значит бабенки нормальные. Подошел сначала к Тамаре Михайловне, протянул руку и представился; затем пожал руку – пухленькие и нежно-мягкие пальцы Серафимы Николаевны.
«Ну вот, хоть один нормальный мужик будет в коллективе», - подумала Тамара Михайловна, чувствуя уверенность в рукопожатиях Ветрова.
- Рады, что вы приехали, - вслух отметила она. – А то мы уже переживать начали: Пересыпкину ночевать в школе пришлось бы, не с кем нагрузку поделить. – И спросила более официально: – Документы есть у вас?
Ветров расстегнул барсетку:
- Паспорт, диплом, - ответил он, протягивая документы. – Трудовая книжка еще на работе.
Тамара Михайловна посмотрела диплом, паспорт – в графе «семейное положение» стоял штамп о браке.
- Вы женаты? – спокойно спросила она.
- Да как вам сказать, - замялся Ветров. – По паспорту – женат. А по жизни?.. Не знаю даже, что и ответить… Дочь со мной, - нашелся он. – Ну, и…, в общем, можно считать, что женат, - наконец выдохнул Валентин.
«Правду сказал Пашка, - подумала Тамара Михайловна, - видно, что не разобрался в семейных делах. Ладно, поможем», - улыбнулась она своим мыслям. - А дочь, в каком классе учится? – снова спросила она, протягивая ему документы.
- В девятый пойдет, - облегченно вздохнул Валентин: допрос с пристрастием окончен.
- Тамара, вот, в свой класс и возьмешь, - вставил Павел. – Я ее знаю, девчонка очень хорошая.
- А жить где собираетесь? Есть у вас здесь жилье, или хотите ездить из… Заболотска? Я правильно поняла?
- Да, я оттуда, - подтвердил Ветров и продолжил. – Ездить – нет, конечно. Возьмете на работу, буду искать квартиру здесь.
Серафима Николаевна, до этого пристально наблюдавшая за потенциальным коллегой, вдруг сказала:
- Я могу помочь вам с квартирой, если хотите. – Ветров удивленно и с надеждой посмотрел на нее, а она продолжала: – У нас для дочери стоит квартира пустая, от родителей осталась. Рядом с вокзалом. Так что, если вас устроит, можем договориться, много не возьму.
Не ожидавший такой удачи, Ветров радостно воскликнул:
- Серьезно?! Да конечно я согласен, о чем речь! – и замялся: – Только я не понял, на работу меня берете? Тамара Михайловна? Директор не будет против?
Она улыбнулась, ответила:
- Я сегодня директор, так что, считайте, что с вас магарыч: вы приняты.
«Ура! – возглас ликования раздался в его душе. – Вот это удача!»
- Пересыпкин, - обратилась Тамара Михайловна к Павлу, - вот теперь можно и покурить. Пойдем к тебе в лаборантскую, – и, повернувшись к Серафиме Николаевне, позвала: – Сима, ты идешь с нами?
- Да я же не курю, - ответила она, но тут же спохватилась, - хотя… надо же обговорить все.
«Вот это школа! – радовался Ветров, идя по огромному белому коридору вслед за коллегами. – Как я соскучился по тебе! Ну, Пашка, ну – молодец!»
Серафима Николаевна преподавала физику, однако в душе была поэтичной и страстной натурой. Она вдруг почувствовала, что есть что-то общее в их, с новым учителем, мировосприятии, какое то душевное родство. Ей захотелось поближе с ним познакомиться, не в учебном процессе, а именно сейчас, сегодня. И в лаборантской Серафима Николаевна, как само собой разумеющееся, предложила:
- Так, ребята, а знаете что? А не отметить ли нам наше знакомство и приход нового коллеги в более приличном месте, нежели Пересыпкинская богодельня, а? Как вы на это смотрите?
- Ой-ой-ой, - в шутку оскорбился Павел. – Богодельня… Да у меня все здесь есть! Я, в отличие от некоторых, - не понятно на кого намекнул он, - к учебному году готов: посуда, стаканы – все у меня есть. Валентин Петрович, как самый молодой, сбегал бы в магазин, да посидели бы здесь.
- Нет, зачем здесь? – продолжала настаивать Серафима Николаевна. – Пойдемте ко мне домой? Я же рядом живу, вон, за тем домом на горе, - она указала в окно на стоявший невдалеке, длинный девятиэтажный дом. – По дороге и купим, что надо.
Пересыпкин спросил:
- А твой лысый дома?
- Здесь еще, - ответила она. – В кабинете у себя. Кстати, и его заберем: квартира его родителей, вот и договорятся с Валентином…
- Петровичем, - подсказал Ветров. – Но для друзей: Валентин.
- Ну и отлично, - улыбнулась Серафима Николаевна. – Как нас называет Пересыпкин, вы слышали, можете так же.
«Умеет же Пашка налаживать контакты с бабами, - подумал Ветров, затушив сигарету и ожидая остальных – Где бы ни работал, обязательно с начальством «вась-вась». Молодец».
Через пару часов компания, пополненная мужем Серафимы Николаевны, маленьким лысым историком и его напарницей по кабинету – молодой историчкой, с лицом, выражающим крайнюю обиду на судьбу, - сидела за столом, накрытым экспромтом закупленными закусками. Разговоры об уроках, нагрузке, планированиях, уже подзабытые Ветровым, ласкали ему слух и пробуждали вдохновение… Он снова оказался в своей любимой тарелке.
Играла музыка, хозяин командовал за столом, а Ветров, захмелевший от алкоголя и счастья, пригласил Серафиму Николаевну на танец. Они покружились у стола, но было тесно, и пара, танцуя, вышла в коридор, затем – в кухню, просторную и светлую.
Серафима Николаевна, плотная и мягкая, вдруг прижалась к Ветрову и… поцеловала его в губы долгим, пробуждающим плоть, поцелуем.
- Ммм! – тихо воскликнула она, когда кончился воздух. – Какой мужчина… Какой сладкий…, - томно прозвучали полушепотом ее слова, и она еще раз припала к его губам.
«Как она нежно целуется», - подумал Валентин, чувствуя, что с неимоверной скоростью нарастает возбуждение. Но разум, в этот раз, взял свое: боясь разрушить ту, хрупкую еще удачу – работа и квартира, - он аккуратно отстранился от Симы и тихо произнес:
- Серафима Николаевна, я ваш должник…
А из комнаты по-прежнему доносилась музыка и уже громкие голоса учителей.
ЧАСТЬ 2
БОЛЬШАЯ ПЕРЕМЕНА
Глава первая
- Так вот, ребята, весь процесс с виду незамысловат: как только сперматозоид – мужская половая клетка, опередив огромное количество своих соперников, самый ловкий, самый сильный и быстрый – проникает внутрь женской яйцеклетки, происходит ее оплодотворение. Через некоторое время оплодотворенная яйцеклетка вырастает в эмбрион, а ровно через девять месяцев на свет, с громким криком и воплями, не понимая, куда он попал, - рождается крохотный, в среднем – три, три с половиной килограмма и ростом с ваш портфель – ребенок.
Так что, друзья мои, можете гордиться и поздравлять себя – все вы уже изначально победители!
Ветров отряхнул руки от мела и сел за стол.
- Вопросы есть? – он внимательно посмотрел на класс.
Из-за второй парты поднялся сидевший у окна Семибаламут Миша, смышленый, крепко сбитый пятиклассник, полностью оправдывавший свою фамилию.
- Валентин Петрович! – громко сказал он. – Теперь я понял, для чего презервативы нужны!
Класс грянул дружным смехом, сотрясая стекла и висевший на стене портрет Дарвина. Ветров, услышав такой вывод, сам едва сдержался, чтобы не поддержать учеников, но встал и подытожил:
- Ну что ж, Михаил, я очень рад твоей сообразительности. Если ты понял такую важную вещь, уверен, что урок прошел не даром. Садись, молодец!
Послышался звонок на перемену и пятиклашки, все еще давясь от смеха, кинулись из класса.
«Не успел домашнее задание дать…, - подумал Валентин. – Ну да ладно, теперь они и без того не забудут, о чем шла речь на уроке». Он не спеша сложил в портфель учебники, конспекты, стер с доски рисунки разнообразных клеток, взял журнал и пошел в учительскую.
По пути заглянул в кабинет Пересыпкина.
- Паш, ты идешь домой?
- Нет, - протяжно проговорил Павел. – У меня Галя на продленке, буду ждать ее. А ты все уже?
- Да, - ответил Валентин. – Поеду, Лилька обещала приехать, дочку попроведовать.
- А-а.
- Если что, я позвоню, может, придете?
- Хотелось бы увидеть ее. Как она? – поинтересовался Павел.
- Спроси что полегче, - качнул головой Валентин. – Я когда ее сам-то видел?
Павел оторвался от журнала, посмотрел на Ветрова:
- А как Надя, ничего, что Лилька приезжает?
Валентин пожал плечами:
- Пока была ничего, я говорил ей, что она приедет. Скоро узнаю, - усмехнулся он.
- Давай, звони, - сказал Павел и протянул ему руку.
Ветров вышел на улицу, зябко передернулся. Декабрьский день заканчивался, легкий ветерок гонял по обледеневшему асфальту снежинки, суматошно падающие с низкого неба. Мороз чуть спал, но ветер мешал чувствовать себя комфортно и не думать о погоде.
Вечерний город искрился и сверкал разноцветными огнями, гирляндами, висевшими на голых ветвях деревьев, на окнах ларьков и магазинов.
«Скоро Новый год, - думал Валентин, медленно идя на остановку. После уроков, как всегда, не оставалось ни душевных, ни физических сил, потому он любил прогуляться одну-две остановки пешком, подзарядиться и обдумать: все ли прошло так, как хотелось. Но сегодня он думал о другом. – Второй наш с Надюхой Новый год. Встречать будем, конечно, у Пересыпкиных. Где ж еще?.. Не сидеть же дома вдвоем... Со Светкой они нашли общий язык, даже слишком, по-моему… Не очень нравится мне все это: Светка неизвестно чем занимается, каким-то сетевым маркетингом – никогда ее дома нет. Крутит она Пашке голову, мне кажется, ой крутит… Еще и Надежду втянет в какую-нибудь авантюру…
Интересно, как она там с Лилькой, нашла общий язык? – переключился он на другие мысли. – Поди бабы между собой разберутся как-нибудь. Она же понимает, что с Лилькой меня давным-давно ничего не связывает, кроме дочери…».
Дома Валентина ждали две жены: настоящая, пусть и гражданская, и позапрошлая. Стол был уставлен закусками: гостинцами с Севера и из магазина с первого этажа. Лиля привезла полную клетчатую сумку, в каких таскают свои вещи челноки, всякой-всячины: орехи кедровые, брусника и клюква свежемороженые, варенье из голубики и черники, язь копченный, плотва копченная, лещ копченный… А на десерт, - знала, что Валентин очень любит – стерлядь свежемороженая. Он просто обожал порезать свежую стерлядку тонкими пятачками, посыпать солью с черным перцем и сразу есть – так его научили на севере. За уши не оттянешь…
Как она волокла такую сумку при своем полутораметровом росте, одному Богу известно. Увидев, что у Ветровых в холодильнике «мышь повесилась», Лиля тут же сходила в магазин и набрала продуктов еще полную сумку.
И когда Валентин вошел в дом, то увидел полную идиллию: Надя с Лилей сидят за столом и самым наглым образом пьют водку…
- Здра-а-асьте вам, - только и смог произнести Ветров. – А ничего, что я с вами тут рядышком побуду? С краешка посижу…
- Во, многоженец пришел! – вскинула голову Надя. – Проходи, многоженец! А то мы сейчас бутылку допьем, а тебя выгоним.
«Уже хорошенькие», - промелькнуло у него в голове.
- С приездом, Лиль, - махнул он головой. – Я вижу – познакомились?
- Привет! – ответила Лиля из-за стола. – Ты где шляешься? Мы с Надюхой заждались тебя.
- Да я вижу, - он взглядом показал на стол. – Так ждать и я бы не отказался.
«Боже мой! – подумал он, глядя на Лилю. – Что с ней стало?.. Такая фигурная миниатюрная девочка была, а сейчас? Что в высоту, что в ширину…»
- Эх, Ветров, - сказала Надя. – Такую женщину проворонил! Она у тебя такая хорошая.
- Надя, не у меня, - поправил он. – Ты мне лишнего не пришивай… И вообще, наливайте, а то я с вами как на другом языке разговариваю.
Валентин быстро переоделся, не стесняясь Лили – все же родными людьми когда-то были: снял рубашку, брюки и надел джинсы.
- Надя, давай мужу тарелку, ухи наливай, - засуетилась Лиля.
- Сам нальет, не маленький, - шутливым тоном ответила она. Ветров пропустил ее слова мимо ушей: знал – Надя не кинется ухаживать за ним. Лиля же, видно, что освоилась уже – вышла из-за стола, налила тарелку горячей ухи со стерлядкой.
- Садись, голодный наверно?
Он не стал отвечать, взял бутылку, налил себе полную стопку, женам по половинке.
- Ну, с приездом тебя, - сказал Валентин. – Как дочь? Выросла?
- Совсем взрослая стала, выше меня, наверно, - радовалась Лиля. – Завтра поедем с ней на рынок, шапку купим ей, да куртку зимнюю. Сапоги ребенку надо, что она в обносках ходит?
Ее слова чуть царапнули Ветрова по сердцу: денежные проблемы они пока так и не смогли решить – большой город требовал и больших расходов. И хотя он работал с утра до ночи в школе, это ситуацию не меняло. Надежда нашла работу швеи, однако и это не спасало: они жили вчетвером и с Ветрова высчитывали алименты на Лизу. Потому, их проблемой было, как говорится, не то, что жемчуг мелкий, а то, что щи – жидкие. И Ветров был вынужден радоваться, что Лиля хотя бы Полину оденет в нормальную зимнюю одежду.
- А где твой пацан? – снова спросил Валентин.
- Да вон, в комнате, с девчонками играет, - ответила Лиля и крикнула: - Сынуля! Беги к маме!
Из комнаты вышел чернявый мальчишка лет семи, поздоровался:
- Здрасьте…
- Иди, познакомься с дядей Валей, - подтолкнула Лиля сына. Он застеснялся, прилип к матери. Надя внимательно смотрела и улыбалась откровенно детской, открытой улыбкой.
- О-о-о!.. Что к чему?.. Сынулька мой, Арсений, - с легкой иронией сказала довольная Лиля. – Защитник мой растет!
- Привет, Арсений! – сказал Валентин, с интересом разглядывая сына своей бывшей жены. – Это кто ж тебе такое имя выбрал?
- Мама, кто же еще, - ответила за него Лиля. – Папа вообще хотел назвать…как, сынок?..
- Габриэль, - сказал мальчишка.
- Во-во, Габриэль, - подхватила Лиля. – Как футболиста какого-то. Они с отцом помешаны на своем футболе.
Спать Лилю с сыном положили в комнате дочерей, а сами легли на свое законное место – диван.
- Надюша, как ты себя чувствуешь? – шепотом спрашивал Валентин. – Не сердишься, что они приехали?
- Да мне-то что? – ответила она. Подумав, спросила: - И что вы разошлись?.. Жили бы, да жили, такая хозяйственная женщина… И чего тебе надо? – она вдруг повернулась к нему и уперлась кулачками в его грудь.
- Тебя, лапушка моя, тебя, конечно, - целуя ее пальцы, ответил Валентин. – Ты же знаешь, я тебя искал всю жизнь.
- Знаю я, чего вы ищете, мужики, - тоном, не терпящим возражений, сказала Надя. – Приключений на свою задницу вы ищете.
- Ну, все, все – приключение ты мое…, успокойся, - ласково шептал он, прижимаясь к Наде…
Погостив несколько дней, съездив к своим бывшим свекру со свекровью – родителям Валентина, - и оставив Полину с обновками, Лиля с сыном уехали домой, на север.
Валентин, глядя на счастливую Полину, страдал от своей неспособности обеспечить семью, заработать достаточное количество денег. Несмотря на приближающийся новогодний праздник, настроение не было веселым. Теперь их ссоры, вспыхивающие из-за любых пустяков, стали обычным делом. Их когда-то кипучая страсть начала давать сбои: Надя нет-нет, да находила поводы не отвечать на ласки мужа, отворачивалась к стене и засыпала. И снова эмоции и энергия растрачивались впустую, на улаживание отношений, ставших хрупкими, как мартовский ледок на лужах.
Как ни ломал голову Валентин, ничего стоящего на ум не приходило. Снова уходить из школы? Куда? Где его ждут большие деньги?.. Ответа найти он не мог.
Между тем пришло время зимних каникул и Ветровы стали готовиться к празднику. Что может быть печальнее Нового года без елки? – считали они оба, а потому все же выделили деньги из своего более чем скромного семейного бюджета и поставили большую зеленую красавицу. Новый год принято встречать в новой одежде, но на это они пойти не могли, решили – лишь бы в чистом.
Праздновать собрались, как и предполагалось – у Пересыпкиных. Гостей было много, но Валентин их всех знал, с той поры еще, когда жил один. Почти все дамы в прошлом были учительницами, а сейчас торговали на вещевом рынке. Ветров и сам не раз подумывал: не заняться ли и ему торговлей? Но отсутствие начального капитала делало эту идею невыполнимой, а одалживать крупную сумму он не рисковал.
Надежда была в этой компании впервые, однако ничуть не комплексовала и не стеснялась. Она очень хорошо умела себя подать, преподнести, а ее статная фигура, мягкий томный голос, плавная чистая речь и тщательно выверенный макияж, действовали на мужчин просто гипнотически. Флюиды страстной натуры невидимыми, но осязаемыми волнами исходили от нее, привлекая всех, кто находился рядом.
Валентин и счастлив был этим, и это же пробуждало в нем бешеную, неуправляемую ревность. Как мужчина, он знал это по реакции своих жен и былых подруг, – он может и умеет доставить глубокое наслаждение женщине, тем более – любимой женщине. Но, чтобы удержать около себя такую женщину, как его Надежда, одних физических удовольствий было недостаточно – нужны были деньги.
И в этой новогодней компании она стала центром мужского внимания. Наде не нужно было надевать глубоко декольтированное платье, как Светлана; не надо было смеяться до упаду, рассказывать какие-то истории и вставлять в разговор пошлые присказки.
Ей достаточно было выпрямить спину, чтобы обрисовать волнительный рельеф груди, тихо что-то произнести, не важно, что, - главное, чтобы услышали ее голос; медленно поднять свои голубые глаза и чуть-чуть улыбнуться – и все, соперниц больше не существовало…
- Где такую жену нашел? – откровенно спрашивали Валентина приятели, когда они, между тостами, выходили на лестничную площадку покурить.
- В болоте, где же еще, - отвечал шуткой гордый Валентин. – У нас городок на болоте стоит, вот там такие царевны-лягушки и водятся… А что, понравилась? – с улыбкой спрашивал он, а у самого грудь ходуном ходила от ревности.
- Да что сказать? Молодец!.. – увиливая от прямого ответа, говорил Николай, крупный черноволосый парень, который знал и прежних жен Ветрова.
Как всегда в этом доме и в этой компании веселились от души. Пашка нарядился в цыганочку – специально сшил юбку и отделал ее бутылочными пробками. Светлана всех одолевала конкурсами, дети веселились у соседа сверху, а он был здесь же, со своей женой.
Валентин, впрочем, как и все, был хорошо навеселе и настроение его менялось от полного благодушия до злости, а то и ярости. Он заметил, что Николай на все медленные танцы приглашает только его жену и что-то говорит и говорит ей на ухо, без остановки. Надя, с легкой улыбкой на лице, только и могла, что слушать его.
- Ветров, что опять случилось? – заметив его угнетенный вид, спросил Павел. Он очень хорошо знал друга и мог по взгляду определить его настроение. – Пошли танцевать, что сидишь, киснешь?
- Да нет, Паш, устал я маленько, лучше посижу чуток, - ответил он и, едва Павел отошел, пробубнил: – Думаю, скоро не танцы, а пляски опять начнутся.
Музыка закончилась, а Надя с Николаем так и продолжали кружить. Снова заиграла мелодия, они танцевали, Николай все говорил, Надя слушала, а Ветров набухал и набухал. И когда кончился и следующий танец, а они не разошлись…
«Да, это уже слишком…», - подумал обреченно Валентин.
Он аккуратно вылез из-за стола и направился к танцующим.
- Господа, вы не затанцевались, случайно? – обратился он к ним, чувствуя, что его начинает трясти.
- Валентин, да мы разговариваем только, ты что? – удивился Николай.
- Я вижу, - сказал Валентин чужим голосом. – Особенно ты, - он ткнул пальцем в грудь Николая. – Очень хорошо умеешь разговаривать… Не знал бы тебя, поговорили бы другим языком.
- А что случилось-то? – моргая невинными глазами, снова спросил Николай. – Мы об истории говорим…
- Про Наполеона и Жозефину, небось, - недобро усмехнулся Валентин. Надя посмотрела на мужа, его свирепые глаза и плеснула маслица:
- Нет, про Отелло и Дездемону!
Он вмиг вспыхнул и, переставая контролировать себя, переходя на гневный шепот, потребовал:
- Собирайся, мы уходим.
- С чего это вдруг? – спросила Надя, опустив, наконец, руки с плеч Николая.
- Я дома тебе все расскажу, с чего… Или собираешься, или сейчас будет праздничная иллюминация, - еще более угрожающе проговорил Ветров.
- Бешеный!.. – сказала Надя и вышла в прихожую.
- Э-эй, что происходит-то?! Ветров, ты что, с цепи сорвался? – к ним поспешила хозяйка, Светлана. Валентин как мог, растянул губы в улыбке, произнес:
- Ребята! Спасибо всем за компанию! С Новым годом, а мы уходим…- Он развернулся и вышел вслед за Надей, стал одеваться.
- Валька, вы что так рано? - вмешался Павел. – Надя, куда вы?
- Спроси у этого придурошного, - показала она взглядом на Валентина. Ветров, сдерживаясь из последних сил, открыл дверь и слегка подтолкнув Надю, сказал:
- Пойдем, дорогая! Нам надо отдохнуть, - и, повернувшись назад, попросил: – Паша, дочки пусть переночуют, ладно?
- Да конечно, - ответил огорченный Павел. – Остались бы, Валь? Надь?
- Все, Паша, гуд бай, майн френд…
Они вышли из подъезда и Надя быстрым шагом направилась в сторону дома. Была глубокая ночь, общественный транспорт еще не ходил и нужно было идти несколько остановок пешком. Надя, не оглядываясь, шла вперед, Ветров, разгоряченный, готовый вот-вот взорваться и разлететься новогодними горящими искрами, шел несколько сзади. До моста через городскую речку, незамерзающую даже в лютые морозы от сточных вод, шли молча.
- Погуляли, называется, - вдруг рассерженно произнесла Надя. – С тобой в люди уже нельзя выйти…
Ветров, будто ожидавший какого-то толчка, в два шага настиг ее, дернул за плечо:
- Ты что, стерва, специально меня изводишь?! Нервы мои хочется потрепать?!
- Не дергай меня! – закричала Надя, отмахнувшись рукой от него, как от назойливой мухи.
Он схватил ее за локоть, резко развернул к себе лицом.
- Я тебя сейчас в этой говнотечке утоплю, ****ь!
Надя посмотрела на него ненавидящим взглядом, попыталась оттолкнуть его:
- Ты это только и можешь!.. Больше ты ни на что не способен!..
- Что-о?!.. – Ветров размахнулся и ударил ее ладонью по лицу.
Надя взмахнула руками и упала в сугроб, около тротуара.
- Бей, давай – давай, бей! – не заплакала, а истерично закричала она. – Покажи, на что ты способен!.. Бабу что не бить, не мужиков же!..
- Замолчи, потаскуха!.. – выпуская на волю всю накопившуюся злость и за ревность, и за отказы в постели, и за свою животную страсть и любовь к ней, закричал Ветров. Надя, стоя на коленях в снегу, вдруг заплакала, прикрыла лицо руками и, сквозь рыдания, произнесла:
- Все, хватит!.. Уйду я от тебя… Завтра же уйду!
У Ветрова мгновенно прояснилось сознание, паника тут же охватила его сердце: «Что я наделал?! Ведь она уйдет!..». Он бросился в снег, упал рядом с Надей, попытался обнять ее и стал умолять:
- Надя, Наденька, родная моя… Прости меня, умоляю, прости!.. Не знаю, что со мной происходит… Надька, никогда больше, слышишь… Пальцем не трону!..
Она оттолкнула его, встала и, не отряхиваясь, пошла…
Придя домой, Надя молча разделась, не говоря ни слова, легла на диван и отвернулась к стене. Снова в хмельной душе Ветрова закипела злость и обида, но, понимая, что натворил что-то непоправимое, он только сидел на краю дивана и курил в открытую форточку. А рядом с телевизором, в углу, сверкая игрушками, серпантином и многоцветными китайскими лампочками гирлянды, сияла красавица елка.
«Есть у нас такая традиция…» - горько и обреченно усмехнулся Ветров.
«Не очень нужная традиция, тебе не кажется?» - вдруг спросил его внутренний голос.
«Да уж…, - ответил Ветров и спохватился. – Это что, я сам с собой уже разговариваю?»
«С собой и не с собой, - ответил таинственный собеседник. – Новогодняя ночь… Ну?.. Ничего на ум не приходит?»
«Ба! – обрадовался Ветров. – Да ты мое будущее?! Что ж ты не часто заглядываешь ко мне? Может каких ошибок я бы и не сделал, с твоей подсказки…»
«Ты сделаешь все», - ответил лаконично голос.
«Что – все? – попытался узнать Валентин. – Ты мне скажи: мы будем с Надей вместе?»
«Ты сделаешь все…» - эхом повторился голос, растворяясь в мигающем полумраке комнаты…
Валентин встряхнулся, как от полудремы, встал, подошел к холодильнику и достал бутылку водки.
- Надюш, давай мировую выпьем? – предложил он, зная, что она не спит. – Новый год, все-таки…
Надя никак не отреагировала на его предложение, ни вздохом, ни жестом, ни голосом.
- Ну, как хочешь, - произнес Валентин. – За тебя, дорогая…
Он выпил одну стопку, сразу же вторую, и, не закусывая, снова закурил.
Глава вторая
Проснулся Ветров от ощущения пустоты. Он открыл глаза, осторожно повернулся к стене…, Нади радом не было. Сразу в голове всплыла картинка ужасной ночи, жалость к своей жене и обида одновременно наполнили его сознание. Боязнь потери любимого человека всегда вызывала в нем необъяснимый испуг – он настолько сильно страдал от этих размолвок, что стал бояться тех переживаний, что они приносили ему, так они были мучительны и невыносимы.
И сейчас холод мгновенно сковал его сердце, оно заныло, заскулило, как загнанная в угол, испуганная собака.
Ветров рывком поднялся с дивана, на что-то еще надеясь, заглянул в детскую комнату… За письменным столом сидела одна Полина.
- Привет, дочь, - сонно поздоровался он. – Сколько время?
- Два часа почти, - ответила грустно Полина, обнаруживая самые плохие предчувствия. И все же, со слабой надеждой в голосе, он спросил:
- А где Надя, Ника?
- Уехали, - ответила дочь, продолжая что-то чиркать в тетради.
- Куда?
- Не знаю, по-моему, к Надиной сестре, тете Тане.
- Давно?
- Часов в одиннадцать. Как мы пришли, они сразу и уехали. Ника даже не раздевалась, - ответила Полина.
Он ладонью провел по лицу, стряхивая остатки сна, спросил:
- Что Надя сказала?
- Сказала, чтобы не ждали. Они сюда не вернутся. – Полина отложила авторучку, посмотрела на отца. – Пап, что у вас произошло? У Нади щека красная. Ты ее бил, что ли?
Он сел на стул, рядом с дочерью.
- Поля, не сыпь мне соль на рану… Вот, идиот…, - он обхватил и без того больную голову руками, простонал: – Ну что я опять наделал, не знаешь?
- Не знаю, что вас мир не берет, - ответила Полина. – Да не переживай ты так, пап, не в первый же раз, - сказала она, видя, что отец опять впадает в депрессию. - У них и одежда здесь, портфель Ники остался… Вернутся еще!
- Дай-то Бог… Я без Нади не хочу…
- Иди, умойся, побрейся, - посоветовала дочь, - а то измятый весь, как не знаю, кто.
- Правильно, малышка, умничка ты у меня. И что бы я без тебя делал? – Он встал со стула, сзади обнял дочь и поцеловал ее в макушку. – Ставь воду, дочь, под пельмени! - крикнул он из ванной. – Новый год наступил? А мы пельмени еще не ели!
«Ну и рожа у тебя, Шарапов, - усмехнулся он, посмотрев на себя в круглое зеркало на стене. – Так…, что же делать? – начал размышлять он. – Голова ничего не соображает… Ехать к Татьяне? Комнату не помню, где они живут. К Пересыпкину?.. А вдруг, Надя придет, а я гуляю. Э-эх, голова садовая, натворишь дел, потом маешься…
Ветров побрился, принял контрастный душ, но ничего не помогало – мозги будто заклинило и они упорно отказывались предлагать варианты дальнейших ходов.
«Что ж ты, братец, тяжелый такой, а? – продолжал укорять он себя. – Подумаешь – танцуют? Сам пошел да пригласил бы жену, так нет – надо в бутылку лезть. Ну, залез! Дальше что?..»
Полина сварила пельмени, накрыла стол.
- Пап, стопку ставить? – спросила она отца, понимая, как ему хреново.
- Стопку? – переспросил он, выйдя из ванной и вытирая лысую голову. – Да, Бог его знает, дочь… Выпью, опять на подвиги потянет. Не усижу ведь дома.
- А, тогда ладно, не буду, - сказала Полина, но отец вовремя спохватился:
- Да нет уж, что ж праздник совсем гробить? Нам – чем хуже, тем лучше, - сказал он, наконец почувствовав некоторое облегчение при виде дымящейся тарелки пельменей и вспотевшей, чуть початой бутылки. – Ставь, дочь.
Валентин налил стопку до краев, чтобы год был полным, выпил – как вода. Макнул пельмешку в горчицу, закусил. Через несколько минут мысли стали оживать, пошевеливаться.
- Дочь, в деревню не хочешь съездить, к бабушке с дедом? А то, что здесь сидеть, скучать? - спросил он. – А я пока разберусь тут, что почем.
- Нет, пап, завтра, или послезавтра, - ответила она, чуть повеселевшим голосом. – Мы с Викой, с подружкой, договорились на площадь сегодня сходить, с горок покататься.
- Ну, смотри сама, одежку только береги – народу много будет.
- Да я старый пуховик надену, - ответила она.
- Ну вот и молодец, - похвалил он Полину и налил еще стопку. И, Бог троицу любит - еще одну.
- Все, хватит пока, - твердо сказал он и поставил бутылку в холодильник.
- А ты что собираешься делать? – поинтересовалась Полина.
- Я-то? – почесал затылок Валентин. – Даже и не придумал еще. Может, ты надоумишь?
- Я думаю, Надю искать бесполезно, даже если и найдешь… Она сильно уж сердитая была сегодня. Может к Павлу Андреевичу тебе сходить? Отвлечешься немного…, - рассуждала дочь.
- Может быть, - грустно ответил отец: ему все же очень хотелось увидеть Надежду и вымолить прощение.
Зазвонил телефон, Ветров вздрогнул, задумавшись, а Полина пошла, взяла трубку.
- Здрасьте, Павел Андреевич… И вас тоже…Папа? Пельменями закусывает. А Нади нет, они с Никой уехали… Па-ап, тебя! – крикнула она.
- Слышу, - ответил Валентин, огорченный несбывшимся ожиданием.
- Ну, что, дебошир? – услышал он женский Пашкин голос. – Бросили тебя, да?
- Да, Паш, опять завязал узелок, не развяжешь…, - горестно ответил он.
- Ну, приезжай, что дома сидишь? Нос, наверно, повесил? – весело говорил Пашка. – У нас тут гудеж-балдеж, а я устал уже, сил нет, - пожаловался он. – Приезжай, посидим, поболтаем!
- Да не знаю, Паш, - замялся Валентин. – Настроения нет совсем…
- Приезжай, давай, не ломайся! – настаивал Павел. – Приедешь? Я тебя жду! Все.
Не успел Ветров ответить, Павел повесил трубку.
Валентин сел за стол, посмотрел в ожидающие глаза дочери и махнул рукой:
- Ну, что ж! Двум смертям не бывать, одной не миновать… Поеду я, дочь, к Пашке, иначе с тоски загнешься здесь…
- Ну и правильно, - поддержала Полина. – А что, если Надя придет? – спросила она.
Валентин проглотил пельмень, чересчур намазанный горчицей, отчего по лысине забегали мурашки, пошутил:
- Скажи, что я ушел в монастырь, грехи замаливать… А серьезно, дочь…, позвони мне сразу же, хорошо?
- Ладно, пап, позвоню, - ответила Полина.
Валентин оделся и, выйдя на улицу, жадно глотнул свежего городского новогоднего воздуха. «Здравствуй, Новый год! – дышал он в полную грудь, пытаясь проветрить легкие, сверх нормы перегруженные никотином. – Начало ты мне подарил «хорошее», - оригинальное, можно сказать, начало! – думал он, широко шагая по заснеженному тротуару. – Надеюсь, исправишься, а?» - он поднял глаза на солнце, а оно, будто застыдившись, спряталось за девятиэтажный дом.
Ветров сел в маршрутку, переполненную озадаченными и озабоченными пассажирами. Никто никого не поздравлял, а по лицам угадывалось, что кто-то страдал от новогодней застольной мешанины, кого-то, как и Ветрова, мучила совесть за неумышленные действия, а кто-то просто пил пиво, пытаясь отрезветь. В салоне «пазика» витал не очень легкий послезастольный бриз, от одного пассажира к другому, и обратно. Мандаринами не пахло.
Доехав до «фабрички», Ветров еше минут двадцать кричал под окном у Пашкиного подъезда, пока тот не высунул голову в форточку и не спустился вниз, открыть дверь.
- Привет, покинутый! – непонятно чему радовался Павел. – Что, натворил делов?
- Паша, и так тошно на душе, ты еще…, - скривился Валентин.
- Пошли, пошли. Рассказывай, давай, что у вас стряслось? – сказал он, подталкивая Ветрова в подъезд. Они поднялись на пятый этаж и Валентин предложил:
- Давай, покурим.
Сели на холодный подоконник, закурили.
- Представляешь, Паш, - начал исповедь Валентин, – я же вчера ударил Надюху…
- Ты что, совсем с ума сошел? – Павел сделал удивленное лицо, хотя знал, что Ветров способен на многое.
- Сам не знаю, как получилось. Да этот историк еще…, танцор диско.
- Галка ему вчера такую трепку устроила, ты бы видел, - усмехнулся Павел, – еле успокоили.
- Нет их сейчас? – поинтересовался Валентин. Встречаться с ним ему очень не хотелось, так как во что это могло вылиться, можно было только догадываться.
- Нет, - ответил Павел. – Теща, сосед Петька, Нинка – Светланина подруга, да сестра моя, Томка.
- Это хорошо, - успокоился Валентин. – Вот и не знаю, что теперь делать, - продолжил он, ожидая от друга дельного совета. – Уехали, Полина говорит, что насовсем. Я-то спал, не слышал даже.
- Прибежит, куда денется, - вдруг уверенно сказал Павел. – Мы уже привыкли, что вы бегаете туда-сюда, вместе вам тесно, а врозь скучно. Ты со мной согласен? – спросил просто так.
- Выходит, что так.
- Ох, Ветров-Ветров, не знал бы я тебя, дурака, подумал бы, что мужик с головой не дружит.
- Знаешь, - продолжал Валентин, - хотел ехать за ней, да боюсь, как бы хуже не сделать.
- Позвонил бы, - предложил Павел. – Иди, позвони, прощенья попроси, да скажи, пусть приезжает. А хочешь, я сам позвоню?
- Куда звонить? – вдруг вспыхнул Ветров. – Сестра в общаге живет, телефона нет у них!
Павел соскочил с подоконника, хлопнул Валентина по колену:
- Ветров, хватит переживать, пошли лучше за новый год опрокинем! И не переживай, все у вас устаканится!
- Ты так думаешь? – спросил Валентин, ожидая более основательной поддержки.
- Хо, конечно! – ответил Павел и ногтями зацепил незапертую металлическую дверь в квартиру.
В квартире играла музыка, царил послепраздничный хаос. Стол со сникшими, но еще востребованными закусками, стоял на том же месте, у дивана, за столом сидели Светлана с Петькой и молодой, русоволосой, с крупными чертами лица, женщиной. По другую сторону стола восседала Тамара, сестра Павла – работница детской комнаты милиции. Ветров называл ее «голубкой», потому что она, не по росту выдающейся грудью, и напоминала фигурой голубку. Рядом с Тамарой сидела Валентина Ивановна, мать Светланы.
- Ветров, а почему один? – с ходу спросила Светлана. – Где Надежда?
- Адын, савсэм адын, - пошутил Валентин. – Светка, вас разве привяжешь? Молодые – шустрые!.. Здравствуйте всем! Валентина Ивановна! – он подошел к ней и поцеловал ей руку. – С Новым годом и всех вам благ!
- Валентин, - улыбнулась она такой милой, трогательной улыбкой. – Я так давно тебя не видела, иди, садись со мной, - пригласила она. – Расскажи, как ты живешь?
Валентина Ивановна была одной из тех милых, добрых и несчастливых женщин, которых судьба обошла своей благодатью. Ей было около сорока пяти лет, но она оставалась привлекательной, нежной и милой. Муж у нее был пенсионер, старше ее на двадцать лет, однорукий инвалид. К тому же очень ревнивый и жесткий. Она давно смирилась со своей участью и жила дочкой, да внучками. Часто приезжала к ним и с радостью воспринимала все компании, что были у них в гостях: хоть на короткое время она сама ощущала себя молодой и веселой.
С тех пор, как Светлана вышла замуж за Павла и к ним стал приезжать Ветров, Валентина Ивановна почему-то с особой радостью встречала его у Пересыпкиных. Она знала все его перемены в жизни, и считала, что Валентин так же несчастен и одинок, как и она. И жалела его, и так приятно было ей поговорить с ним – такой простотой, теплом и искренностью веяло от него…
- Ма-ам! – громко заявила Светлана. – Он провинился вчера, пусть кается!
- Да? А что случилось? – спросила Валентина Ивановна.
- Валентина Ивановна, - с ходу начал игру Ветров. – Вчера, прямо у меня на глазах, откровенно, не стесняясь, - он поднял указательный палец вверх, - пытались увести мою красавицу – жену!
- Врет он, врет! Не слушайте вы его! – запротестовала Светлана.
- Минуточку!.. – продолжил Валентин. – Мне дали последнее слово, дайте выступить!.. Так вот: я, обнаружив такое неслыханное посягательство, попытался всячески воспрепятствовать этому беспределу! Вы мне верите, Валентина Ивановна?
- Валентин, так кто же этот негодяй? – поддержала она шутливый тон.
- Валентина Ивановна! Эта попытка была мной строго пресечена! – Ветров выразительно шлепнулся на стул и произнес трагическим голосом. – Но сегодня, увы…, нет ни негодяя, ни моей возлюбленной… И я снова один, позабыт-позаброшен…,- он склонил голову над столом, но через мгновение вскинул и произнес: – Аплодисменты, господа!
Он широко улыбнулся, сдерживая себя, чтобы улыбка не переросла в гримасу отчаяния и безысходности. Павел, понимая, что творится в душе друга, сказал:
- Ну все, хватит! Что пристали к человеку?! – Он взял бутылку, стал наполнять стопки. – Давайте еще раз за Новый год!
Все выпили, но хмель уже потерял былую силу, организм адаптировался и ждал только нокаута.
- Давайте танцевать! – предложил Павел. – Что все сидите, насупились, как хорьки! – Он соскочил с дивана, громче включил магнитофон, попытался сдвинуть с места сестру. – Томка, хватит жрать, вставай, давай!
- Да погоди ты! – отмахнулась Тамара. – С прошлого года голодная.
- Ветров, вставай, - не унимался Павел, – растрясись немного!
- Паша, уймись, пожалуйста, а? У меня танцы сегодня ассоциируются с Куликовской битвой.
- Ой-ой-ой, какие слова умные знает! – шутливо поддел друга Пашка.
К Ветрову подсела Светлана, тихим голосом предложила:
- Пойдем в кухню, пошепчемся…
Они ушли, оставив гостей на Пашку.
- Что, Надя сильно обиделась? – спросила Светлана, присаживаясь на стул около окна.
- Похоже, - выдохнул Валентин. – Говорит, что не вернется больше.
Светлана махнула рукой, будто Ветров говорит полную ерунду:
- Поверь мне, уж я-то баб знаю: пропсихуется и прибежит. Что ей там, в захолустье вашем делать?
- Ты уверена? – взглянул он на Светлану.
- Ну, если и ты не будешь дураком, - ответила она. – Что ты по разным мелочам злишься? Женщины любят уверенных мужчин, запомни, - наставляла она. – А ты вчера из-за ерунды взбеленился.
- Ничего себе, ерунда… - пробурчал Валентин.
- Дай ей побольше свободы, - продолжила Светлана, - и меньше ревнуй. Не маленький уже, должен понимать, что если мы захотим вам рога наставить, значит наставим, как бы вы не бесились и не следили. Что, не так?
- Да-а-а…, - проговорил Валентин. – Сучка не всхочет, кобель не вскочет, это точно…
- Так вы и старайтесь, чтобы сучки других кобелей не хотели! – горячилась Светлана. Похоже, ей эта тема была близка.
- Света, да не в этом дело.
- А в чем тогда?
- Понимаешь, - размышлял Валентин, - если я не могу себе позволить жене на Новый год новое платье купить, хорошие духи подарить, да мало ли что…, тут как не извращайся в постели, а мужиком себя все-равно не почувствуешь. Знаешь, как говорят: мужик без денег, это просто самец. Деньги, деньги и еще раз деньги, вот что, наверно, может сплотить отношения… Может это психология нищих, как думаешь?
- Ну, я бы не сказала, что богатые так уж дружно живут.
- Конечно, у них другие проблемы, потому что они, в любом случае оба при деньгах останутся. Да я и не говорю про богатых, никогда им не был и не знаю их проблем, как я могу о них судить? – философствовал Валентин. – Я говорю о достатке, понимаешь? Чтобы жить нормально, по-людски! Ну, как тебе объяснить?.. Чтобы крыша была, продукты были, на ширпотреб хватало… А у нас?.. Нет, что ни говори, а если есть амбиции и нет финансов, семья обречена, я так думаю. А у Надежды, ты поняла, наверно – амбиций предостаточно.
Он замолчал, а Светлана продолжила:
- Прав ты, конечно, в чем-то. Пашка у меня зарабатывает не больше твоего, но он хозяйством занимается, сам же знаешь, все варенья-соленья на нем. Да и девчонки при нем, мне-то особо нет времени, с ними сидеть.
- Света, - перебил Валентин, - мне такая роль вряд ли подходит, у меня голос не тот, - пошутил он. - Да и Наде такой мужик, тем более – вряд ли нужен будет.
За стенкой в ванной комнате вдруг послышались глухие толчки и едва слышные женские стоны.
- Что это? – спросил Валентин, догадавшись, отчего шум.
Светлана выглянула в комнату – не было соседа и подруги.
- Петька с Нинкой тоже уединились, беседуют, - усмехнулась она. – Во – мужик! Зарабатывает кучу денег, семью содержит, любовниц море. И квартирку обставил, ты бы видел! Машины меняет каждый год! – с нескрываемым восхищением вдруг заговорила Светлана.
Ветров посмотрел на нее и с сарказмом прокомментировал:
- Вот тебе и ответы на все вопросы: во – мужик!.. Как Валентина Ивановна поживает? – решил он сменить тему разговора.
- Да сам же знаешь: старый хрыч тоже ей покоя не дает со своей ревностью. - Ветров горько усмехнулся, приняв намек в свой адрес. – Но она у меня молодец, - как ни в чем не бывало, продолжала Светлана. – Встретила недавно мужчину, свою первую любовь, представляешь? Он в пригороде живет, вот, теперь встречаются…
- Видишь, как у вас все ладненько получается, - не вытерпел Ветров, понимая, что все разговоры будут сводиться к одному. – Пойду дочери позвоню, узнаю последние новости, - устав терзать себя, сказал он. Ветров прошел в их спальню, где никого не было, набрал домашний номер.
- Дочь, привет! Чем порадуешь? Не было Нади?
- Нет, пап, - как бы извиняясь, ответила Полина. – А ты долго еще?
- А что?
- Я уйти хотела.
- Не знаю, дочь, - ответил вконец расстроенный Валентин. – Посижу еще. А ты иди, не жди меня. Повнимательней там, ключи не потеряй!
- Ладно, пап, - ответил повеселевший голос Полины. – Ты не грусти, пап, все будет хорошо!
Комок снова встал в горле Ветрова, он положил трубку и несколько минут еще стоял у окна и смотрел на сияющий новогодними огнями проспект…
Надя сидела дома, в материной квартире, одна. Она сидела на диване и смотрела в экран телевизора, не обращая внимание на то, что он показывал. Обида выдавливала из ее ненакрашенных глаз слезы и она не пыталась их останавливать. «Ну почему, почему я такая несчастная? – думала Надежда. – За что меня Бог наказывает?.. Как я смогу теперь здесь жить?! – мучила она себя вопросами. – А к нему… Нет, пусть сначала подумает хорошенько, как руки распускать! – Она поджала ноги, одернула махровый сиреневый халат и уткнулась головой в колени. – И ведь даже не приехал! Гуляет, наверное у Пересыпкиных и наплевать ему – где я и что со мной… Эх, Валька-Валька… И почему я тогда не ушла домой, ведь хотела же?! Влюбилась, как дура! Жила бы, да жила себе спокойно, никто бы меня отсюда не выгнал… Ну почему он не стучится в дверь?!»
Она встала с дивана, открыла сервант и достала майку Валентина, второпях им забытую. Снова села и уткнулась лицом в майку, до сих пор хранившую запах Валентина: «Родной мой, любимый, - плакала она. – Прости меня, дуру такую… Я же только хотела позлить тебя… Позлила, называется!»
Глава третья
В конце зимы в семье Майдовых произошла трагедия: ушел из жизни Надин отец, по собственной воле. Он давно жил один, в однокомнатной квартире, в небольшом городском поселке. После того, как Людмила Ивановна ушла от него, больше не в силах выдерживать каждодневные пьянки, скандалы и побои, он так и остался жить в одиночестве: кому нужен был муж-алкоголик?
Лечение в многочисленных лечебно-трудовых профилакториях, коих прошел он несчетное количество, успеха так и не принесли и, в конце концов, ЛТП сгинули, а алкоголизм остался.
Дочери иногда навещали отца, делали в квартире генеральную уборку, покупали ему продукты про запас, варили большую кастрюлю борща – на несколько дней, и уезжали, зная, что назавтра все вернется на круги своя: придут друзья-подружки и расставят так, как было. Тем не менее, Константин Парамонович не был вконец опустившимся алкоголиком, в доме у него и до приезда дочерей всегда был относительный порядок и чистота. Пусть по-мужски, не до белого платочка, но посуда была чистая, а белье, хотя и не глаженное, лежало аккуратно сложенными и выстиранными стопками в стареньком шифоньере.
Что заставило его наложить на себя руки, одному Богу известно: никакой предсмертной записки он не оставил, дочерям ни о чем таком не намекал. Обнаружили его соседи по лестничной площадке, когда зловонный запах в подъезде заставил задуматься о причинах его происхождения…
Когда Константина Парамоновича похоронили, квартира его была продана за бесценок: поселок находился на грани вымирания, ничего кроме пищекомбината там не работало, да и жить в такой квартирке охотников особо не находилось.
Надежда, по причине безработицы: со швейной фабрики она ушла после первой же зарплаты – вплотную занималась продажей квартиры, так как времени свободного было предостаточно. Когда она получила деньги, вырученные за квартиру, то и решила распорядиться ими по своему усмотрению…
В то время Пересыпкина Светлана начинала заниматься новым в их городе страховым бизнесом. Сетевой маркетинг становился все популярнее, особенно среди тех, кому тошно было работать от звонка до звонка, а в «князи» ой как хотелось. Впрочем, те, кто использовал иные способы заработать деньги, но у них ничего не получилось – так ведь бывает? – также использовали этот шанс в надежде начать, наконец, жить. Но чтобы вступить в этот бизнес, также необходимы были деньги, и не малые, особенно для тех, у кого их не было.
На привлечение Ветровых в свою структуру Светлана, по этой причине, и не рассчитывала, и не думала о них, как о потенциальных партнерах. И вот тут-то сыграл один из законов такого рода бизнеса: никогда не считай чужие деньги и не принимай решения за других. Узнав, что Надежда продала квартиру отца, Светлана и напросилась к ним в гости со своей компаньонкой.
- Познакомься, Надя, это Галина Ивановна Сергеева, мой спонсор, - представляла она улыбающуюся круглолицую женщину лет сорока с хвостиком. – Валентин, иди, посиди с нами, послушай и ты, может что понравится! – позвала она.
- Почему ж не послушать хорошеньких женщин? – ответил Валентин, выходя из ванной.
- Правильно, - поддержала Галина Ивановна. – Мужчины всегда чувствуют, где деньгами пахнет, - сделала она ему комплимент.
Надежда улыбнулась:
- Чувствует он… Чувствовал бы, так давно под своей крышей жили.
- А что, эта квартира не ваша? – поинтересовалась Галина Ивановна, якобы не зная этого.
- Увы и ах, - ответил Валентин, присаживаясь за стол, застеленный клеенкой, радом с Надей.
- Так надо заработать на квартиру, - вдохновенно предложила Галина, попросив, чтобы и ее называли просто по имени, как всех.
- Надо, - согласилась Надя. – Лет через двести может и накопим, да, Валь?
- Зачем же – через двести, - ответила за него Галина. – Сейчас есть масса способов, как заработать деньги. Вот о такой возможности я и хотела бы вам рассказать…
Она говорила красиво и просто, улыбаясь и беседуя с ними, как с давно знакомыми приятелями. Ветров понял, что для начала необходимо приобрести страховой полис – это и страховая защита, и, одновременно, рабочее место, дающее право привлекать других клиентов. Работать можно где угодно, с кем угодно, когда угодно и как угодно, по собственному графику и усмотрению. И если они начнут работать сейчас, не раздумывая долго, то станут одними из первых в городе, а это огромная фора. Ну а несколько купленных страховок увеличивают возможности заработать в несколько раз…
Через полтора часа беседы Светлане стало ясно: голубые глаза Надежды стали отливать синим пламенем желания, в то время, как скептически настроенный Валентин сбивает ее с верного решения – все время задает вопросы, пытаясь обнаружить подвох. Галина же без сомнения поняла, что если он спрашивает, значит ищет подтверждение своему решению, что еще несколько аргументов за и дело решено.
- Надежда, Валентин, так как вы, видите возможности и перспективы для себя? – спросила Галя, переходя к финальной части презентации: да – сейчас, или чуть позже!
- У меня мама почти всю жизнь работала страховым агентом, - ответила Надя. – И зарабатывала, насколько я помню – очень даже неплохо.
- Вот видишь?! – поддержала ее Галина, радуясь, что клиенты сами выдвигают положительные аргументы. – Муж у тебя педагог, язык у него подвешен, а семейные пары вообще работают очень удачно, - продолжала она. – Я знаю не одну такую пару!
- Не знаю, Галина Ивановна, - мялся Валентин. – Конечно, интерес есть. С людьми общаться, для меня, во всяком случае, нет проблем…
Надя посмотрела на него с улыбкой и вставила:
- Особенно в праздники… Знаете, как он хорошо общается?! Заслушаешься…
- Надь, - погладил он жену по руке, - ну что ты как маленькая? Я же серьезно.
- А я что, несерьезно? – легонько куснула она Валентина. - Ладно, говори - говори, оратор ты мой сладкоголосый.
Ветров расплылся в улыбке: как же, перед незнакомой женщиной так нежно с ним обошлись.
- Так я и говорю: аудитории я не боюсь, перед кем только не приходилось выступать, - он снова посмотрел на Надю, слушавшую его с чертовщинкой в глазах и рассмеялся. – Надь, ну не смеши ты меня!
- Ты давай-давай, к делу ближе.
- Галя, цена вопроса, боюсь, неподъемная для нас, - наконец подвел он итог. – Нет в нашем бюджете таких денег.
Надя нежненько царапнула его по руке:
- А вот теперь помолчи пока.
- Что? – не понял Валентин.
- Ты лучше спрашивай, что тебе еще не понятно, - приказала она. – Или все уже сообразил?
- Да все понятно, Надюш: купил, продал – заработал.
- С умными людьми и работать приятно, - снова подсластила Галина. – Вы такая красивая семейная пара, я просто уверена, что у вас все получится!
- Галя, а сколько страховок у вас? – поинтересовалась Надя.
- Мы считаем, что самый оптимальный вариант – три рабочих места, - ответила Галина и еще раз рассказала схему построения структуры, когда приходит первая зарплата и другие тонкости, которые Ветровыми уже мало воспринимались.
- Значит, компания московская? – больше рассуждал, чем спрашивал Валентин.
- Да, головной офис в Москве, но работает почти по всей стране, - ответила Галя, не выдавая ни малейших признаков усталости или нервозности. Ей почему-то очень хотелось, чтобы эта интересная пара согласилась работать с ними.
- И давно?
- Второй год только! Поэтому я и говорю: работы - поле непаханое! Обучение классное! И школы новичков, семинары – городские, межрегиональные! Просто – супер! А в августе лучшие приглашаются в Москву, на празднование годовщины. Уверена, что через год вы точно будете в Москве!
Валентин улыбался: такое искреннее тепло веяло от ее слов.
- Ну что, Надя, Валентин, оформляем полис?
Светлана все это время сидела, что-то помечала в ежедневнике и в разговор не вмешивалась
- Да на какие шиши оформлять? – удивился Валентин ее настойчивости.
- Тихо. Дай теперь мне сказать, - нарочито строго произнесла Надя. – Света, ты сколько страховок взяла?
- Пока одну, - ответила Светлана. Ее напряжение приближалось к высшей точке: неужели Ветровы возьмут страховку? – Но обязательно буду докупать еще две, себе одну и Паше, может тоже захочет поработать.
- Так…, - задумалась Надежда. – А сколько три полиса стоят?
Валентин удивленно вскинул на нее глаза: никак не мог предположить, что Надя так быстро, практически сходу, решится заняться страхованием, да еще за такой взнос. Галина спокойно достала калькулятор, потыкала кнопки и назвала сумму.
- Значит так, - теперь подводила итог приятной беседе Надежда. – Оформляем три полиса на меня. – У Ветрова округлились глаза. – Валь, еще на одну страховку остается. Ты будешь работать со мной? Брать тебе?
- Надя, - тихим голосом спросил глубоко ошарашенный Валентин, - ты хорошо подумала? А сестры? Деньги ведь не только твои?
- Это мои проблемы, - более чем уверенно ответила Надя. - А что, сидеть прикажешь? Ждать с моря погоды? – разгорячилась вдруг она. – Если ты привык уже скитаться, то мне хочется по-человечески пожить…
- Тссс, успокойся! О, вулкан! - попытался утихомирить ее Валентин, и повернувшись к Гале, сказал: – Галина, чувствуете, энергетика какая? Попробуй такую на волю выпустить - все! Ищи ветра в поле!.. Так что мы берем четыре полиса. Найдется у вас столько? – спросил Валентин, краем глаза наблюдая за реакцией Светланы.
- Вот это я понимаю! – неподдельно обрадовалась Галина. – Великие дела решаются мгновенно!.. – Она открыла сумку, достала папку с бланками полисов.
- Ветровы! – едва выйдя из оцепенения, воскликнула Светлана. – Вы меня просто убили, честное слово! – сказала она, в уме уже начертав схему своей структуры. – На кого-кого, но на вас никак не рассчитывала!
- Ну, Светка, ты нас еще мало знаешь, оказывается, - сказал Валентин. – Если уж Надежда махнула рукой, значит Ветров – держись!.. Шутка. – Ему и самому хотелось испытать себя в новом деле, ведь он все время думал о том, как заработать деньги. И вот – люди пришли и предлагают возможность. Отказаться? Где же логика? И ведь это не цыгане какие, а свои, друзья – можно сказать! Валентин вдруг ощутил уже начавшийся прилив энергии, а творческая натура его завела свой мотор, и скорости назад, в нем не было.
Пока дамы оформляли документы, Ветров, по доброй русской традиции, сгонял в магазин за вином…
Когда гости ушли, унеся почти все Надины деньги, они долго еще сидели за столом, валялись на диване - планировали, с чего и с кого начать работу. Тут же, не откладывая в долгий ящик, составили список первых клиентов, кто, по их мнению, был достоин встать с ними в первый ряд.
- Значит, ты теперь еще и мой спонсор? – целовал жену Валентин.
- Вот так вот, мужчинка, - шутила Надя. В ее душе тоже зарождались радужные планы и великие перспективы. – Теперь пахать будешь у меня, понял?
- Я думал – на тебя…
- И на меня тоже, а ты как хотел?
Настроение у обоих было просто великолепное, так как оба чувствовали в себе достаточно сил и уверенности, что такая работа им под силу. Тем более, что у них теперь одно дело на двоих! Разве это не прекрасно?
- Надя, слушай задачку на ночь, - говорил Валентин, вдвойне радуясь этому обстоятельству. – Сообрази, у кого можно одолжить денег еще на две страховки?
- Да я подумала уже. Я ж знаю, что ты не усидишь с одним местом, - скаламбурила Надя. Валентин уткнулся в ее грудь. – Помнишь Татьяну, мою подругу? Ту, что на дне рождения была… Когда мы встретились…
- А, белобрысая такая? – раздался гулкий голос из межгрудья.
- Ну да, - ответила Надя, поглаживая Валентина по неровному затылку. – Они недавно квартиру купили в Заболотске.
Валентин оторвал голову от Нади, спросил, передохнув:
- Ого, неплохо! А на какие?
- Да как там деньги зарабатывают? Самогонкой тоже торгуют. Да муж у нее охранником на заводе работает, какой-то цветной металл носит, да здесь продает, – она ткнула кулачком Валентина в лоб. – Это ты не знаешь, что делать, все голову чешешь, а люди тем временем, зарабатывают!
- Надька! – он снова уткнулся в любимое место. – У нас в деревне не гнали самогонку! Мы брагу пили всегда! Трехдневну-ую! – Валентин снова оторвался от чуть потяжелевших грудей, сказал серьезно: – Надо съездить. Заодно и беседу проведем, все-таки это дело, мне кажется, более законное и гораздо интереснее, чем сивушная вонь в квартире.
- Давай съездим, - согласилась Надя.
- А как же мне с работой быть? Со школой? – вдруг вспомнил Валентин.
- Ну, здесь я уж ничего тебе посоветовать не могу, - ответила Надя, расстегивая халат. – Решай сам…
- Я все решил…, - снизив голос до шепота, сказал Валентин и нежно поцеловав ее за ушком, едва касаясь, провел ей пальцами по шейной ложбинке, ожидая первого электрического разряда…
Как ни дорога была Ветрову школа и дети, однако Надежда была ему дороже всего и всех. Он с содроганием вспоминал, каких душевных сил и трудов стоило ему вымолить прощение после злополучной новогодней ночи и вернуть ее. Надя все же увезла Нику в Заболотск, к бабушке, и жила теперь на два дома, поэтому Валентин как мог, старался сохранить то хрупкое равновесие, наступившее после их примирения. Едва в их отношениях случалась закавыка, душевная боль, так и не оставившая его, давала о себе знать, и он мгновенно прикусывал язык. Нет, он еще не стал подкаблучником, хотя… кто знает. Однако становился все более осмотрительным, осторожным в выражениях и проявлении вспыльчивости и агрессии.
Ветровым повезло с самого начала: Татьянин муж одолжил им денег и они купили еще два страховых полиса – бизнес начался. Но сразу, вот так, с бухты-барахты он решил не действовать, желая сначала опробовать себя в новом качестве. Несколько месяцев все свободное время они провели в беседах и презентациях. Явных результатов пока не было, хотя они, как и все остальные тоже – надеялись, что их бизнес будет самым успешным. Тем не менее, начал накапливаться опыт: как вести себя с незнакомыми людьми, что говорить, как говорить и о чем говорить. Со временем Ветров почувствовал, что в бизнесе, как между женщинами - разрываться и сложно, и вредно, а потому решил уволиться со школы…
Шел последний урок, природоведение в пятом классе. Ветров уже подписал заявление на увольнение, выслушал слова сожаления от завучей, особенно теплые – от Серафимы Николаевны, тайные мечтания которой так и не сбылись. Был предпоследний день его работы в школе и он, искренне переживая свой уход, решил как-то сгладить это событие для детей, зная, насколько они привязаны к нему.
- Друзья мои, а ведь скоро лето, - сказал он, выказывая отличное настроение. – Вы, надеюсь, рады?
- Да! – почти хором ответил класс.
- Хотите ли вы спать до обеда?
- Да!
- А я и так сплю до обеда, - раздался голос Павлова Вити с «камчатки». – Мы же во вторую смену учимся!
- Ах, да, – нарочито смутился Ветров. – Я и забыл… А скажите откровенно – вам надоели учителя?
- Да!.. Нет!.. – вразнобой послышались ответы и запутавшись: как надо отвечать – дети захохотали.
- А в походы будете ходить летом?
- Да, будем!
- Валентин Петрович, а вы нас сводите в поход? – спросила Люба Лупань, всегда спокойная и рассудительная девочка.
Ветров сел за стол и спокойно сказал:
- Видите ли, ребята… Мой поход начинается буквально с послезавтрашнего дня. К сожалению – без вас. Мне приходится уволиться с работы.
Семибаламут Миша подскочил за партой:
- Почему?! Валентин Петрович, мы не хотим!
- Миша, поверь, мне очень жаль, но это вопрос решенный и обсуждению не подлежит, - сказал несколько смутившись, Ветров. – У вас будет другой учитель и я уверен, вы с ним подружитесь, потому что вы все очень замечательный народ. Хорошо? А теперь…
- Почему? Мы не хотим никого другого! – продолжал баламутить народ Миша. – Я знаю, что надо делать! – вскрикнул он в последний раз и сел. Толкнул в бок соседа, Кобзева Гришу, парня боевого и открытого, что-то зашептал ему на ухо.
- Миша, успокойся, пожалуйста, - попытался утихомирить его Ветров. – Давай уж закончим урок, идет?
- Мы не хотим, чтобы вы уходили! – полным возмущения голосом, снова воскликнул он. – Кто хочет, чтобы Валентин Петрович ушел?!
- Никто! – как по команде, ответили дети.
С большим трудом Ветров все же успокоил класс и довел урок до звонка. А на следующий день на перемене, когда в классе еще никого, кроме учителя, не было, вошел Семибаламут и положил перед Ветровым стопку тетрадных листов.
- Вот! – коротко сказал он и остался стоять, ожидая реакции Ветрова.
- Что это, Миша?
- Посмотрите, - предложил ему Миша, не двигаясь с места.
Ветров взял верхний листок и прочел: «Валентин Петрович, мы просим Вас остаться в школе!», ниже стояли подписи всех учеников класса.
- Это что, Михаил, ты все классы оббежал? – захолонуло внутри у Ветрова.
- Не я один, мы всем классом собирали, - гордо и невозмутимо ответил Миша.
Валентин Петрович был настолько ошеломлен, что не сразу нашелся, что сказать. Наконец он пришел в себя и несколько севшим голосом проговорил:
- Михаил… Знаешь, я всегда был уверен, несмотря на твои тройки и бесшабашность, что ты вырастешь настоящим мужчиной… Ты уже – настоящий парень, и это очень здорово, что есть такие ребята, как ты. – Он встал из-за стола, протянул руку и крепко пожал ладонь ошалевшего теперь Миши. – Простите меня, ты Миша и все ребята. Вы мне все очень дороги, это правда… Но, остаться, поверь, я говорю с тобой, как мужчина с мужчиной – мне действительно никак нельзя.
- Ну почему? – чуть не выкрикнул Миша.
- Когда ты вырастешь, - продолжил Валентин, - то обязательно поймешь, что одна из главных обязанностей мужчины – уметь обеспечить свою семью. Работая в школе, мне, к моему большому огорчению, это никак не удается.
- Так вы все-таки уходите? – с неоправданной надеждой в голосе спросил Миша.
- Да, Михаил, обманывать не буду.
- Э-эх, жалко, - махнул он рукой. – Но мы все-равно вас будем ждать, а вдруг вы вернетесь?!
- Хорошо, Миша, будет возможность, я вернусь. А пока – будь здоров и, давай, беги на урок, звонок скоро.
Миша вышел, а Ветров сел за стол, полистал исписанные детским почерком листы и подумал: «Эх, ребята-ребята… В который раз уже я предаю вас? Когда же наступит время – я вернусь и останусь с вами навсегда? Неужели не наступит?..»
Глава четвертая
И началась у беспокойной четы Ветровых новая эра. Совместная работа, общие цели, планы, мечты… К зиме их бизнес-пара стала действительно гармоничной, так удачно они дополняли друг друга. Надежда привлекала клиентов своей утонченной женственностью, волнительным тембром, спокойными и даже благородными манерами, ясной и правильной речью, без намека на пошлость и нецензурную лексику. Валентин вызывал доверие своей искренностью, эмоциональностью, умением расположить собеседника и общаться со всеми, независимо от возраста или образования.
Общие дела их на какое-то время сплотили, сблизили, и все же, разный подход, разные взгляды на многие вопросы, на манеру поведения, снова становились причиной их размолвок. Валентин никак не мог принять за естественный ход вещей привычку целовать сотрудников при встречах. Нет, он сотрудников не целовал, но Надя, приходя в Совет лидеров, куда они оба были избраны, целовала коллег, отчего сердце у Ветрова кипело от негодования.
«Ну что это за новая мода? – сердился тихо Валентин. – Вот я бы пришел в школу, и перед уроками перецеловал всех учительниц! Нормально это?»
Не понимал он еще, что это - новые технологии общения, новый, современный бизнес. Здесь все одеваются с иголочки, все лощеные, с заморской улыбкой на лице… А попросишь взаймы сотню рублей – ни у кого нет, все вложено, проплачено, все деньги делают деньги!
Ироническую ухмылку вызывала в его сознании эта мишура, когда вчерашние безработные, учителя, домохозяйки и прочий многонеимущий народ, приобретая страховой полис, сегодня становились бизнесменами и бизнесвуменами. Но вера и надежда, а главное – нужда, были настолько велики, что действительно, люди менялись на глазах, преображались внешне и внутренне, особенно те, кто был нацелен на то, чтобы научиться жить в предложенных новых условиях.
Нашли свою нишу в этом деле и Ветровы. Они научились проводить яркие, эмоциональные презентации, привлекая и обучая все новых и новых партнеров. Валентин начал писать сценарии городских, затем региональных и межрегиональных семинаров. Его с Надеждой вскоре заметили и стали выбирать постоянными сценаристами и ведущими массовых мероприятий…
Но главного, ради чего они пришли в этот бизнес – денег, по-прежнему катастрофически не хватало. Оплата съемных квартир, переезды из города в город, поездки на мероприятия, бесконечные психологические тренинги – все требовало денег. Ветров старался ограничить хотя бы посещение тренингов, считая, что опыт – самый лучший тренер, в конце концов и литературы для сетевиков появилось великое множество. А по большому счету, просто потому, что не хватало денег. Однако Надежда, быстро привыкнув быть центром внимания, одалживала деньги, но ходила и ездила практически на все мероприятия, школы и тренинги.
Ветров понимал, что стратегически она мыслит и поступает абсолютно правильно, внутренне он был с ней согласен. Но – деньги… Оставаясь один, он не находил себе места, скулил, рвал и метал, и все же позволял жене делать все, что она считала нужным. Надя по-прежнему, даже еще больше, чем раньше, была для него самым сильным объектом притяжения.
Порой он сам удивлялся – что же произошло с ним с того первого вечера? С первыми женами Валентин абсолютно свободно мог себе позволить не только флиртовать, но и изменять им, совершенно не чувствуя никаких душевных терзаний и угрызений совести. Измены были так же естественны, как рукопожатие между мужчинами.
В этой же жизни, вот уже сколько времени, для него существовала только одна женщина – Надежда. Да, он мог поцеловать кого-либо при встрече, раз уж так было заведено, но даже думать с кем-то, кроме Нади, лечь в постель – все это осталось в далеком прошлом, до той октябрьноябрьской ночи. Надя дарила Валентину гораздо больше, чем даже мечтают многие мужчины. И то, что она и сама получает глубокое, яркое и эмоционально-взрывное наслаждение от любимого мужчины, делало ее все более и более желанной и абсолютно неповторимой.
«Ты сделал меня настоящей женщиной, - говорила она Валентину в послелюбовные минуты, когда они становились наиболее естественными и откровенными. – Ты разбудил во мне женщину и потому – ты лучший из мужчин!»
Как можно было желать кого-либо еще после таких признаний? О какой женщине еще можно было мечтать?..
И все-таки, разбуженная женственность в соединении с бизнесом эмоций постепенно превращались в гремучую смесь стервозности и самомнения.
Надежда давно поняла: чтобы удерживать мужчину на коротком поводке, надо его постоянно держать в напряжении, постоянно встряхивать его чувства – пусть побесится, поревнует, а после любить крепче будет. Ветров на такую дрессуру очень хорошо и поддавался.
Только где грань, перейдя которую, встряхивание может перерасти в разрушительной силы землетрясение? А перешагнуть ее очень даже просто…
Через полтора года сбылось предсказание Галины Ивановны, ставшей к тому времени их очень близкой приятельницей: Ветровых пригласили в Москву, на главный праздник компании – день рождения дирекции сетевого маркетинга.
В Щегловской областной филармонии Валентин с Надеждой проводили крупный межрегиональный семинар с участием московских руководителей компании. Ветров придумал оригинальный сценарий со всевозможными сценками, репризами, представлениями выступающих, тщательно подобрал музыку, выстроил последовательность, ход семинара, рассчитав все по минутам. Надежда не менее тщательно подготовила костюм, а в ночь перед выступлением – макияж. Она никогда не ложилась спать в ночь накануне. Как Валентин не зазывал ее в постель, Надя была непреклонна: она должна выглядеть, на это требуется время, а сон его отнимает – железные женские аргументы.
Двухдневный семинар с выездом на загородную турбазу получился ярким и эмоциональным, с шутками, поздравлениями и награждениями, и принятием новых членов в свой необъятный страховой коллектив. В конце семинара измотанных, но счастливых Ветровых объявили самой романтической парой структуры. Это было приятно, но на финансовом положении не отражалось.
После окончания действа Валентин с Надеждой не стали маячить на глазах у публики, а пошли и сели в автобус, отправлявшийся в город: хотелось отключиться, отдохнуть и осмыслить плюсы и минусы семинара.
- Валентин, Надя, вы где? – услышали они запыхавшийся голос Галины Ивановны, едва расположившись в «Икарусе».
- Здесь мы, Галя, - отозвался уставшим голосом Валентин и наклонил голову в проход, отразив при этом своей лысиной солнечный зайчик.
- Ребята, у меня хорошая новость для вас, - радостно воскликнула она, заметив высокий лоб Ветрова. – Вы еше не уезжаете? – спросила она водителя и получив отрицательный ответ, прошла в салон автобуса.
- Говори, - без лишних слов сказала Надежда.
- Я вам говорила, что через год вы будете в Москве? – сияла она.
- Ну, - ждала Надя.
- В общем, вы понравились руководству, Ольга с Натальей просто без ума от вас, так что вам предлагается, слышишь, Валь? - она подтолкнула в плечо Валентина, сидевшего с закрытыми глазами.
- Да слушаю я, Галя, - ответил он.
- Вам предлагают заняться подготовкой праздничного сценария, от и до! Слова, музыку…, ну ты сам знаешь, что. И вы с Надей будете ведущими!.. Как вам эта новость? – спросила она, ожидая их бурной радости.
- Подожди, Галка, - остановил ее Валентин. – Надя – я понимаю, она руководитель структуры, ей положено. А у меня-то еще недостаточно народу, чтобы гулять по Москве. Как быть?
- Они все знают, - ответила Галина. – И для тебя компания делает исключение, понял?
- Ты же исключительный у меня, - сказала Надя, почувствовав прилив сил и настроения.
- Я им такой промоушн сделала, - продолжила Галя, - что хоть на божничку тебя сажай!
- И я еще сделаю тебе промоушн, - шутила Надя. – Тебе сказали, пиши, значит пиши – чего ершишься?
Ветров потянулся, встряхнул головой и выпрямившись, как в президиуме, сказал:
- Ну что ж? Партия сказала – надо, комсомол ответил – наливай!.. Только вопрос у меня к партийной кассе – как быть с деньгами? На макароны у нас есть, а на столицу…
- На билеты найдете? – поинтересовалась Галина.
- Найдем, - без тени сомнения ответила Надежда.
- Вот и хорошо! А в Москве вам оплатят дорогу в оба конца и гостиницу. Устраивает? – спросила Галя. – Ольга Станиславовна по телефону с тобой свяжется, Валя, и вы все обсудите.
Валентин вальяжно повернулся к Наде, выражая полное безразличие к такой перспективе, хотя душа пела от радости, - спросил:
- Надь, ты хочешь в Москву?
- Ты еще спрашиваешь?
- Но должна вам сказать, - перебила их Галина, - что еще две пары ведущих будут готовить сценарии, с Хакасии и еще откуда-то, не помню. Ну не важно, в общем, поедут лучшие, чей сценарий больше понравится.
Тень недовольства мелькнула в Надиных глазах, но она сказала:
- Галка, скажи им, пусть не теряют время, Валя у нас умный, - погладила мужа по голове, - он лучше всех напишет. Правда, Валь?
Ветров улыбнулся:
- От тебя зависит, Надюш! Будешь стимулировать, напишу…
- Я те прости… мою душу грешную… промулирую! Вот домой приедем, будет тебе и стимул, и все остальное-прочее…
- Хорошо, Галя, мы согласны, - кивнул головой Валентин. – Но учти, ты свидетель: если Надя не выполнит обещания, я тебе пожалуюсь, - засмеялся он, отбиваясь от жены. А в его голове уже закрутились, забегали шарики, почувствовав новый толчок к действию.
Дома они наконец пришли в стабильное состояние, отмылись, отдохнули и стали думать: как решать главную, на сегодня, задачу – написать так, чтобы попасть в Москву.
- Сценарий ты конечно напишешь, - рассуждала Надя, когда они поздно вечером сидели за накрытым на двоих столиком. Дома кроме них никого не было: и Ника, и Полина были у своих бабушек.
- Ты уверена? – вяло возразил Валентин. – Мы ведь не знаем способностей тех пар, может они профессионалы?
- Я знаю твои способности, даже не сомневайся, - заявила Надя.
- Надюш, знаешь, что я тебе скажу? – спросил он, наливая две стопки водки. – Вот тебе стопка, а вот тебе оливка, давай выпьем за нас с тобой. Ты у меня просто супер-пупер женщина!
Она взяла стопку и, молча чокнувшись с мужем, выпила. Сморщилась, запила апельсиновым соком из большого стеклянного бокала. Валентин смотрел на нее, улыбаясь, и, поставив свою стопку на столик, потянулся к ней, обнял и поцеловал чуть выше колена.
- Подожди, ну! Чего пристаешь к молодой женщине? – игриво оттолкнула его Надя и без всякого перехода спросила. – Где нам деньги взять? Самолеты дорогие нынче…
Валентин засмеялся и сел:
- Тебе самолет купить надо, что ли?
- Не ерничай, - ответила она. – Я про билеты говорю.
- А почему не на поезде? – спросил он, прижимаясь к жене: так она была трогательна, что хотелось ее трогать и трогать.
- Ты представляешь, какая я буду после двух суток в поезде? – удивилась она непонятливости мужа. – И вообще, я еще не летала на самолете! Хочу!
- Хочут они… Они сами не знают, чего хочут, - снова шутил он. – Да я думал об этом, Надь, - продолжил он серьезно. - Видимо, надо брать кредит.
- Молодец, правильно! – поддержала его инициативу Надя. – Видишь, какой ты у меня сообразительный! – А про себя подумала: «Вот так-то, мужички! Наша задача, сделать так, чтобы вы сами предложили нам то, что мы хотим. И думали о своей гениальности!.. Нет, а Валька мой все-таки умница. Хотя и глупенький…».
Глубокой ночью, когда за окном тьма сменилась едва заметными предутренними сумерками, вдруг раздался телефонный звонок. Надя спала, как обычно, у стены, потому Валентин встал и споткнувшись о стул, стоявший посреди комнаты, прошел в прихожую, включил свет и взял трубку. Как гром среди ясного неба, он услышал рыдающий голос Пересыпкиной Светланы.
- Валя, это ты?!
- Да, Свет, - ответил он, сразу почувствовав, что случилось что-то недоброе.
- Маму убили! – сквозь слезы произнесла Светлана.
- Что? Как, когда? – не до конца осознавая еще, о ком идет речь, спросил Валентин.
- Сегодня вечером, я не знаю еще, как случилось! - ответила она. – Ты приедешь?
- Света, конечно приеду, обязательно… Слушай, у нас в Заболотске с утра презентация, мы с Надей съездим, а потом сразу к тебе, хорошо?
- Приезжайте поскорее! – послышался голос Светланы и она положила трубку.
Ветрова охватила лихорадка, мелкий противный озноб покрыл пупырышками всю кожу. Он потушил свет, снова лег на диван и прижался к Наде. Она уже не спала, спросила:
- Что случилось?
- Валентину Ивановну убили. Только не спрашивай ничего, Светлана сама еще ничего не знает, - ответил он, прижавшись еще крепче и пытаясь согреться.
После обеда, вернувшись из Заболотска, Ветровы сразу поехали к Пересыпкиным. В доме было полно народа, как знакомых, так и незнакомых. Павел с помятым лицом, суетился по квартире, не понимая, что необходимо делать в таких случаях. Светлана, увидев Ветровых, кинулась с плачем Валентину на грудь, зарыдала еще громче:
- Валька, она тебя так любила-а! Ма-а-мочка!
Валентина охватило сильное волнение, но он понимал, что кто-то должен оставаться спокойным и невозмутимым, все эмоции – потом.
- Света, моя хорошая, - как можно спокойнее сказал он, обнимая Светлану. - Тебе надо успокоиться…
- Все! Все! Я пойду в разнос! – вскрикнула она. – Нет у меня больше никого, нет!
- Ты не одна, - продолжал Валентин отеческим голосом. – Дочки у тебя, муж, мы рядом… Света, пойдем лучше, ты нам все расскажешь и мы решим, что надо делать. Где сейчас Валентина Ивановна?
Они втроем с Надей прошли в спальню и Светлана рассказала, что же произошло…
Как она говорила раньше: Валентина Ивановна встретила мужчину, свою девичью любовь. Он был женат, но что-то в семье разладилось, потому они и стали встречаться. Хотя их любовь была греховна, но Валентина Ивановна снова расцвела, в глазах вновь появился блеск, жизненная сила. Несколько месяцев длилась их тайная связь, однако и народу, хранившего их тайну становилось все больше. И, по давно заведенному жизненному сценарию, его жена узнала, что муж ей изменяет.
И добром, и угрозами жена пыталась образумить своего мужчину, отвернуть его от любовницы. Однако, Валентина Ивановна была очень нежной, чувственной и привлекательной женщиной: такую нелегко найти, а потерять – тем более.
Казалось бы, в такой ситуации, когда все тайное стало явным, всем все известно – мужчина должен принять окончательное решение, каким бы трудным оно ни было. Ведь какие-то решения мужчина должен принимать самостоятельно, не принимая во внимание, а, вернее – не поддаваясь внешнему давлению?
Но он продолжал метаться между двумя женщинами, как тот осел между двумя копнами сена. Только во втором случае именно осел сдох с голода, а эта история закончилась несколько иначе.
Его жена предложила собраться втроем за круглым столом и обсудить создавшееся положение, которое всем существенно портило жизнь. Абсурднее решение вряд ли можно придумать, во всяком случае – автору такие факты неизвестны. Но муж согласился на такую беседу: делите меня как сможете, а я умываю руки.
Валентина Ивановна, по простоте душевной и из желания и надежды прожить вторую половину жизни в счастье и с любимым человеком, тоже согласилась приехать к ним домой.
Беседа протекала спокойно, однако напряжение то и дело начинало то возрастать, то снова вставало на свое место. Опять же, по русскому обычаю – а у нас для бутылки в любое время и при любых обстоятельствах повод и место найдется, - они распили бутылку водки. Известно всем, что люди глупеют не только от любви, но и от ненависти тоже, так как в обоих случаях на трон для принятия решений садится не разум, а исключительно – эмоции. Какие эмоции переживала оскорбленная жена, и думать не надо, все и так ясно.
Когда жена поняла, что отношения мужа и соперницы словами не разрушить, она вышла в кухню, взяла столовый нож и…
Валентина Ивановна погибла на месте, в доме, а муж попал в больницу…
Надя сидела и слушала с каменным лицом, изредка бросая взгляды на Валентина.
«О чем она думает? – размышлял он, пытаясь разгадать ее мысли по глазам. – Что была в подобной ситуации?»
- Валь, - закончив рассказ и несколько успокоившись, попросила Светлана. – Сходите с Надей в магазин, купите для мамы бижутерию, ладно?
- Конечно, Света. Идем, Надюш?
Они вышли на улицу, наполненную жизнью и весной, с облегчением воспринимая смену обстановки.
- Надя, скажи мне, о чем ты думаешь? – спросил жену Валентин, пока они шли к торговому центру. – Что и у нас могла быть такая история?
Надя несколько минут помолчала, размышляя над ответом, потом произнесла:
- Знаешь, Валь, я думаю… что я уважаю тебя.
- Меня? – удивился он так, будто уважения жены абсолютно не заслуживал. – За что?
- За то, что ты не стал обманывать Оксанку и быстро расставил все по местам.
- Да ладно тебе, Надюш, - он взял за руку жену и нежно пожал. – Подумаешь, подвиг… Не позвонили бы ей, кто знает, сколько времени я еще бегал бы к тебе по ночам… Но, я думаю, - продолжил он после некоторого молчания, - у нас такого в принципе не могло быть.
- Почему?
- Потому, что если бы ты для меня была просто суперсексуальной игрушкой, и я думал бы о тебе только нижней безмозглой головой, тогда – да, может и бегал бы… Но все дело в том, что я-то тебя полюбил! Всю, всем и навсегда! Понимаешь?
- Похабник! Ты что такое говоришь-то? – с улыбкой заговорила она.
- Надь, - отбивался, смеясь, Валентин. – Это жизнь! Куда от нее денешься, пока сердце колотится?.. Чем проще будешь изъясняться, называть вещи своими именами, тем меньше сложностей может возникнуть!..
Надя остановилась:
- Переведи!
- Все-все-все, роднушка моя, запутала ты меня совсем!.. Перевожу: я люблю тебя и телом, и душой, и сердцем, и разумом! Так понятно?
- Ясненько, - ответила она таким голоском, что Ветров почувствовал, как в его любовный костер будто охапку сухих дров подбросили: он был счастлив…
На следующий день Валентин и Николай – рассказчик историй: с ним Ветров давно выяснил отношения и они остались добрыми приятелями, - и еще двое незнакомых мужчин, съездили в морг. Ветров с Николаем положили Валентину Ивановну в гроб, а он смотрел на ее спокойное красивое лицо, зашитый шрам от ножа на руке, и думал: «Славная Валентина Ивановна, ну как же так? Почему?.. Э-эх, мужики! Может, действительно мы обмельчали? Тахта, тапки, телевизор – все наши интересы и возможности… Такую женщину угробили!.. Прости ты нас, Валентина Ивановна, прости…»
Глава пятая
До Москвы было еще достаточно много времени и Ветровы продолжали пахать на ниве страхования. Всходы были нестабильными и хилыми, поэтому, медленно, но верно они стали обрастать долгами. На узком семейном совете Валентин и Надя пришли к мнению, что надо развивать бизнес на своей родине, в Заболотске, где все знакомые или знакомые знакомых, что могло увеличить эффективность работы. Так они оставили квартиру в Щегловске и переехали назад, в город страстей и проблем.
В чем везло Валентину, так это в квартирах: не прошло нескольких дней, как они жили на коробках на тещиной жилплощади, ему удалось снять отличную двухкомнатную квартирку в микрорайоне «Солнечный», с видом на детский сад, гаражи и пригородный сосновый лес. Их семья снова воссоединилась в полном составе.
С младшей дочерью Лизой Валентин, тем не менее, виделся все реже и реже. У Оксаны появился мужчина, который вскоре и перешел жить к ней, оставив, в свою очередь, свою жену с дочерью. Жизнь продолжала перемешивать людские судьбы, не взирая на ранги и последствия.
Нужда, ставшая постоянной спутницей Ветровых, подталкивала их к более активным действиям. Они нашли помещение под офис, организовали свой Совет лидеров, проводили школы и презентации как в конторе, так и на квартирах, однако деньги давались сверхтрудными усилиями. И снова продолжились ссоры, непонимание и взаимные претензии.
Семейные размолвки, как ни странно, больше действовали на Валентина. Боясь потерять Надежду, он все так же тратил все свои душевные силы на налаживание отношений. Очень глубоко переживая малейшие конфликты, он начинал чувствовать, что эмоций на бизнес уже не остается. Надя, напротив, поссорившись с мужем, находила душевный покой в презентациях и тренингах, не обращая внимание на то, что испытывает Валентин. Зная, что он никуда от нее не денется, Надежда и не заботилась о том, как выстроить нормальные, дружные семейные отношения, оставляя эти проблемы на усмотрение мужа.
Все чаще Ветров отказывался идти в офис, так как душевная боль, написанная на его лице, могла привлечь разве что кирпич, но никак не клиентов. Надя стала задерживаться в офисе или у их новой подруги по бизнесу Ирины. Валентин знал Ирину давно: однажды они пытались вести совместную торговлю продуктами на привокзальном рынке. Он и предложил провести с Ириной беседу.
Ирина, не имевшая постоянной работы, непосредственная и открытая, умеющая ладить с людьми, легко входить в контакт, согласилась на их предложение. И Валентин вписал ее в структуру Нади, понимая, что сам теряет очень активного партнера. Но они были семьей, так что вопрос, с кем Ирина будет работать, не был принципиальным. Другое дело – как работать…
Валентин интуитивно, а может от излишней мнительности, чувствовал, что Ирина – из тех женщин, которые способны легко чередовать мужа с другими, проходящими мимо, а потому он опасался ее неоднозначного влияния на жену. Как когда-то жена Семена опасалась влияния Валентина на мужа.
Тем временем Ветров продолжал активно писать сценарий московского праздника, созваниваться с компанией и обговаривать детали.
- Дядя Валя, - говорила в трубку Ольга Станиславовна, куратор по организации праздника, когда он завершил разговорную часть сценария. Она называла Валентина именно так с первого дня их знакомства, и ему это нравилось. – Вы можете прочесть мне весь сценарий?
Ветров, понимая, в какую копеечку выльется ему эта беседа с Москвой, замялся:
- Ольга Станиславовна…, я даже не знаю, как быть… Долго читать придется, а вы далековато от нас…
Она засмеялась в трубку и сказала:
- Ой, дядя Валя, извините меня, я все поняла! Конечно, давайте, я вам перезвоню и вы прочтете. Идет?
«Подумает, что я крохобор какой-то, - с неудовольствием о себе подумал он. – А что делать? Приходится прикидываться идиотом».
- Хорошо, Ольга Станиславовна, я жду, - ответил он и положил трубку.
Надя была в офисе, дочери тоже избегали полупустой квартиры, так что им никто не помешал обсудить весь сценарий. В конце разговора Ольга Станиславовна, как бы между прочим, сказала:
- Вот что, дядя Валя. Я выслушала все три сценария… Мы тут посовещались и я решила: праздничный семинар будут вести господин Ветров и госпожа Майдова!
Валентина так ошпарило это сообщение, что он вдруг перешел на ты:
- Оленька, спасибо тебе…, то есть вам, извините!
- Ничего-ничего, дядя Валя, - ответила мягким голосом Ольга Станиславовна. – Я тоже очень за вас рада, так что – приезжайте, будем вас ждать. А сценарий через Галину Ивановну скиньте по электронке, пожалуйста, хорошо?
- Да, конечно, все сделаем! – ответил счастливый Валентин.
- Тогда до встречи, дядя Валя?
- Всего доброго, до свидания! – он положил трубку и глубоко вздохнул – получилось!
Валентин взял сигарету, вышел на балкон. В детском саду напротив бегали ребятишки, играли, и писк разносился по всей округе. «Как там Лиска моя?», – с грустинкой подумал он, и услышал звонок в дверь. Пришли Полина с Никой.
- А где Надя, не пришла еще? – спросила Полина, проходя в свою комнату.
- На работе, где же еще, - ответил отец. – Девчонки, а у меня новость хорошая, хотите знать?
- Ой, пап, рассказывай! – попросила Ника.
- Мы с Надей едем в Москву! Утвердили мой сценарий!
- Ура-а! – вскрикнула Ника и кинулась обнимать Валентина. Вышла Полина, с улыбкой на серьезном лице, протянула ему руку:
- Поздравляю, пап.
- А мама скоро придет? – прыгала от радости Ника. Валентин, понизив голос, ответил:
- Не знаю, дочь.
Долгий летний вечер заканчивался. Стихли детские голоса за окном, солнечные блики от окон в доме напротив исчезли, воздух посвежел, потяжелел. Надежды все не было. Они поужинали втроем, недолго посмотрели телевизор и дочери пошли спать, а Валентин сидел за столом, перелистывал сценарий. Внутри опять нарастало чувство ненужности и обиды.
«Сколько можно терпеть все это? – злился он, глядя на часы: время показывало начало нового дня. – Все перевернулось с ног на голову с этой любовью, собакой… Почему не она меня, а я ее сижу, жду? Ну почему? Вот, лысая башка, - ругал он себя, распаляя все сильнее и сильнее, - вымолил, на свою голову!»
Во втором часу ночи коротко звякнул звонок. Валентин, основательно раскаленный, стараясь сдержать эмоции, открыл дверь.
- А вот и мы, - сказала Надя, переступая порог. – Ира, заходи!
«Пьяные?!» - понял Ветров, мгновенно уловив запах из смеси ее сладких духов «Абсолютный аромат» с алкоголем, и осознавая, что разум отключается под натиском бешенства.
- Валь, не сердись только, ладно? – с ходу стала оправдываться Ирина. – Мы с Надей были на презентации у одного важного начальника, он нас угостил немного…
- Да что ты ему объясняешь? – стараясь пошутить и съязвить одновременно, сказала Надя, скинув туфли и проходя в комнату. – Посмотри на него, о! – глаза по полтиннику!
Валентин, сдерживаясь из последних сил, как можно спокойнее произнес:
- Хорошо, Ирина, я все понял. Спасибо, что довела.
Ирина, заглядывая ему в глаза, видимо чувствуя свою вину, спросила:
- Ты не сердишься, Валь? Не сердись, ладно? Неудобно было отказываться, он знаешь, какой человек!..
- Все нормально, Ира, я все понимаю, бизнес - дело тонкое. Все ясно, можешь идти.
- Надь, я пошла? Вы тут не ругайтесь только, ладно?
- Куда пошла? – донеслось из комнаты. – Уже? – Надя встала в дверном проеме. – Ладно, завтра увидимся.
Валентин закрыл за ней дверь, вошел в комнату. Надя молча сняла пиджак, повесила на спинку стула, сняла брюки, положила тут же и достала из серванта ночную рубашку. Валентин стоял у двери, молча наблюдал.
- Пишешь? – спросила в никуда, посмотрев на стол. – Давай-давай, писака…
Она легла на кровать, отвернулась к стене. Ветров подошел к кровати, сел на краешек.
- Ты мне ничего не хочешь больше сказать? – теряя самообладание, сквозь зубы спросил он.
- Я тебе уже все сказала, - ответила Надя, не открывая глаз. – Ой, только не начинай опять, ладно? Дай поспать?
«Это что, со мной можно уже и вот так разговаривать?!» - полыхнуло в его голове. Он схватил Надю за грудки и рванул: рубашка с треском лопнула.
- Ты еще долго будешь измываться надо мной?! – яростно просипел он.
- Пусти, отпусти сейчас же! – вскрикнула Надя, пытаясь оттолкнуть его.
- Заткнись, девчонок разбудишь… – Он, не понимая, что делает, вцепился в ее тонкую шею и надавил. – Говори, сучка, где вы были?! Презентации, говоришь? В два часа ночи?! Придушу, стерва!..
Надя схватилась обеими руками за его руку, вены на лице вздулись, засинели… Ветрова вдруг будто током ударило: «Что со мной?!» Он выпустил шею, но схватил за плечи, прижал к постели.
- Пусти сейчас же, говорю! – злобно произнесла Надя. – Пусти! Мы уйдем!
- Лежи смирно, пока шею не свернул, поняла?! – Гнев его стал меняться на жалость, но он проговорил: - Если один только раз появишься дома с запахом, имей в виду – ночевать будешь не балконе! Привяжу, как суку дворовую и будешь на телогрейке спать! Калачиком…
Из Надиных глаз потекли слезы, плечи затряслись, Валентин выпустил ее. Она снова отвернулась к стене и тихо плакала. Он встал, закурил прямо в комнате, стал ходить от окна до двери, пытаясь успокоиться.
- Идиот, - сквозь слезы сказала Надя. – Не надо было возвращаться к тебе!
- Что-о?! – угрожающе произнес он, склонив над ней голову. Но жалость была уже больше злости и он тихо закончил: - Ладно, завтра договорим.
Ветров вышел в кухню, поставил на плиту чайник, сел у окна.
«Нет, пора с этим заканчивать, - хаотично бегали в голове мысли. – Это не жизнь… Всего меня наизнанку вывернула. Надолго меня еще хватит? Я уже не только душевную боль переживаю, но, мне кажется, что и здоровье мое скоро ни к черту станет, с такими стрессами… Голова опять как чугунная болванка…»
Он медленно отхлебывал горячий чай, без молока и без сахара, просто, чтобы успокоиться, прийти в себя.
«А что я буду делать без нее? – пытался он теперь посмотреть с другой стороны. – Там все потерял, друга потерял, за душой – как у латыша, один хрен, да душа… Как жить? Как и чем жить мне без Надьки? Ведь знаю – не смогу я без нее… Ну, на хрена мне, мужику, эта любовь далась?.. Каким бы тумблером вырубить это чувство и жить спокойно?.. А-а-а, о спокойной жизни замечтал?» – вдруг уловил он себя на мысли. Обида душила теперь его, и не видел он никакого иного выхода, кроме как терпеть и постараться изменить Надю, вернуть ее в прежнее русло, когда они были счастливы своей безумной любовью.
Долго сидел он, перемешивая противоречивые мысли. За окном уже стал проглядываться сосновый лес на горизонте, все яснее очерчивались контуры домов. Небо заалело, белые облачка над лесом заоранжевились под первыми солнечными лучами, на улице послышались громкие крики проснувшихся грачей, выискивающих завтрак над контейнерами с мусором. Валентин захлопнул форточку, но грачиный гвалт лишь чуть стих. Он выключил давно ненужный свет и пошел в комнату. Надя спала.
Раздевшись, Валентин осторожно, боясь потревожить ее сон, лег на самый край кровати, спиной к Наде. Она сквозь сон почувствовала его тело, отодвинулась, вжалась в стену. Так они и лежали, не касаясь друг друга.
Промаявшись в полузабытьи часа полтора, Валентин встал, поняв, что сна сегодня не будет, а день готовит опять что-то очень грустное. Он вышел в кухню, достал из-под раковины пакет с картошкой, начал готовить завтрак.
Солнце поднялось выше тополя, стоявшего во дворе детского сада, когда он услышал шорохи, доносившиеся из их комнаты. Валентин затушил сигарету и, пытаясь предугадать развитие событий, вошел в зал. Надя стояла одетая у окна, смотрела во двор.
- Ты далеко? – угрюмо спросил он.
- Пусть дочь спит, я скоро приду, - сказала она, не оборачиваясь. Валентин подошел к ней, стал сзади.
- Ты мне не ответила, - тихо произнес он. Надя повернулась и в ее глазах Ветров увидел какую-то смесь ненависти и отчаяния. Ему вдруг стало невыносимо больно и обидно, и за себя, и за свою любимую женщину, за детей, и за всю эту проклятую бедность и нищету.
- За машиной, - тем временем спокойно сказала Надя. – Вещи перевезти.
Валентин, услышав снова этот приговор, как можно миролюбивее произнес:
- Надь… Ну что происходит? Ответь мне?
- Ничего не происходит, - резко ответила она. – Дышать ты мне не даешь, вот что происходит!
Он обреченно усмехнулся:
- Дышать… Да это ты мне не даешь дышать, понимаешь? Ты, а не я тебе…- Он взял ее за плечи, попытался привлечь к себе, обнять, но Надя так же резко оттолкнула его и бросила:
- Вот и дыши свободно! Пусти, я пойду.
- Подумай, Надь! – все еще пытаясь образумить, удержать ее, уже просящим голосом, с мимолетными нотками вновь возникающего раздражения, сказал Валентин.
- Это ты подумай, что можно делать, а что нельзя! – четко подвела она итог. – Время у тебя будет.
Она вышла в прихожую и через минуту дверь, мягко хлопнув, закрылась.
«И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг…, - вдруг всплыло в его голове. – Ну что, Ветров? Постонем? – спрашивал он себя. – В который раз уже, не считал? И правильно, со счета сбиться можно… Причем, заметь – не ты уходишь, а она!.. А вдруг в последний раз?» - ужас охватил его. Он открыл дверь на балкон, сел за стол, обхватил голову руками и застыл, замер, будто ожидая удара… А перед ним лежал сценарий московского праздника.
После обеда приехала Надя с другом Ирины, Иваном, кладбищенским землекопом. Он стал разбирать ее сервант, выносить вещи, а Валентин смотрел на все это отрешенным взглядом и печали его не было предела. Он опять остался один с дочерью Полиной.
Ветров за эти дни совсем сник, потух, и о бизнесе не могло быть и речи. Полина, давно привыкнув к постоянным разводам отца с Надей, готовила еду и пропадала у подружек. Валентин то сидел дома, перебирая струны гитары, сочиняя слезливые песни, чем еще более нагонял на себя тоску, а то садился на велосипед и уезжал за город: размяться, пропотеть до изнеможения, чтобы выгнать эту хворь с души и тела. И тогда, хоть на короткое время надежда на лучшую жизнь возвращалась, мир чуть раскрашивался, и проглядывало маленькое, с сибирское яблоко – солнце.
До семинара в Москве оставался ровно месяц, а они так и жили врозь. Валентин еще ждал, надеялся, что Надя вернется, а потому звонок в Москву откладывал. И когда он в очередной раз сделал выездку за город, выпарил из себя хворь, накручивая километры на колеса своего любимого трехскоростного друга-велосипеда, да искупался в душе – настроение выросло до решения: ситуацию надо разруливать, и немедленно, а потому, прямо сейчас надо идти на презентацию, встретиться и обговорить – едут, или не едут.
Придя в офис к концу презентации, Валентин осторожно открыл дверь и вошел. Приглашенных было человек восемь-десять, а также сидели их сотрудники. Надежда, в черном пиджаке со значком компании на лацкане, заканчивала беседу. Взглянув на Валентина, она, как ни в чем не бывало, продолжала говорить. Ее бархатный голос был необъяснимо приятен и волнителен. Валентин, сев за стол у двери, в конце комнаты, подумал о том, как же он соскучился и по голосу ее, и по изгибам ее и по запаху, и по всей-всей-всей…
- У кого возникли какие вопросы, пожалуйста, задавайте, я с удовольствием на них отвечу. Или мне поможет мой партнер и муж Валентин Петрович, надеюсь вы все его знаете, - услышал он ее слова и увидел, что Надя показывает на него указкой. Он чуть улыбнулся, но постарался проявить невозмутимость и спокойствие – душа молниеносно просто вскипела от счастья.
К Валентину подсел Алексей, член Совета лидеров и замначальника ЖКХ города, тихо сказал:
- Здорово, Валентин. Ты куда пропал? Надежда ничего не говорит, отмалчивается, тебя нет?
- Да, - отмахнулся он, - некогда все, Леш, сценарий вот писал…
- Да, Надя сегодня говорила, что едете в Москву. Поздравляю, - протянул он руку. – Структура родного города гордится вами, - пошутил он. Валентин вскинул на него глаза, затем посмотрел на Надю, чувствуя, как долгожданное облегчение вновь возвращает его к жизни.
- Говорила?
- Ну да, в начале презентации объявила.
- Леша, как у вас с Татьяной дела? Успехи большие? – спросил он, пытаясь успокоиться.
- Да все отлично, мы с женой хотим в Кольчугино съездить, там родственники да знакомые, - ответил он.
- Ну и замечательно, - поддержал Ветров. – Вы только Заболотскую структуру не бросайте на произвол, пока мы в отъезде будем, хорошо?
- За это не беспокойся, - уверенно ответил Алексей. – Сам знаешь, какие кадры здесь уже воспитались, одна Маша чего стоит! – он кивнул головой в сторону круглолицей и улыбчивой светловолосой женщины, партнерши Валентина и учительницы немецкого языка.
- Да, Маша у нас просто супер, - сказал Валентин и кивком поздоровался с ней.
Когда все разошлись и Валентин с Надей остались наедине, он, так и оставаясь сидеть за последним столом, тихо, будто боясь спугнуть удачу, спросил:
- Ну что, Надюш, в Москву едем?
Надя, складывая бумаги и сертификаты в папку, ответила так, как бы ничего между ними сложного и не происходило:
- Конечно едем. А ты как думал?
Ответила серьезно, без улыбки, но Ветров знал каждый ее жест, каждый оттенок ее голоса… И он понял: прощен!
Они шли молча, как обычно - под руку, по аллее около Дворца культуры цементников. Валентин смотрел вперед и под ноги, все еще чувствуя свою вину. Надя неожиданно спросила:
- Ты когда думаешь деньгами заняться?
Он взглянул на ее обворожительный профиль, ответил:
- Да завтра и займусь. Вот только… - он взял ее теплую ладонь в свою руку и продолжил: - Мне ведь кредит не дадут, без работы. Поеду завтра к брату, попрошу, чтобы на него оформить, а я буду ему выплачивать.
Надя, не отрывая руку, чем несказанно радовала его истосковавшееся сердце, ничего не сказала, только чуть улыбнулась. Так они и шли до микрорайона, взявшись за руки. Поднявшись уже на гору, Валентин предложил:
- Надюша, пойдем домой? Я соскучился по тебе, сил просто нет.
Она остановилась, посмотрела ему в глаза, ответила:
- Нет, Валь, к тебе я не пойду.
«К тебе?!» - вся радость вмиг схлынула с его души и он упавшим голосом спросил:
- Почему, Надь?
- Ну… не могу я так вот, сразу.
- Ты все еще сердишься на меня?
- Ой, Валь, - ответила она, - опять попереживать захотелось? Не надоело еще? – И, поправив ему воротник пиджака, сказала: - Вот решишь с деньгами, тогда и посмотрим.
«Нет, ну это не женщина, а черт знает, что такое!» - не то с огорчением, не то с гордостью подумал он.
- Надь, как ты не можешь понять элементарной вещи? - начал Валентин, пытаясь переубедить ее. – Мне силы нужны, эмоциональный заряд, чтобы что-то сотворить! А ты опять – не пойду. Я и так забыл, что такое сон, еда, аппетит, - все забыл!.. Пойдем, а? Увидишь, завтра все враз решу!
Надя опять чуть улыбнулась, но не сдалась:
- Вот завтра и будет тебе эмоциональный заряд. А сейчас иди, выспись и думай, что ты скажешь брату. Все, пока! – она поцеловала его в щеку и пошла к своему подъезду.
«Это ни в какое русло не лезет! – ругал себя Ветров, идя домой. – Никто еще мной так не крутил, как она! За всех предыдущих мстит, что ли?.. И все-равно, лучше Надьки не было женщины в моей жизни, что ни говори… Вот только жизнь она мне точно укоротит», - усмехнулся он и с облегченным сердцем вбежал на третий этаж, к своей квартире.
Старший брат Валентина, Валерий, был самым постоянным и стабильным среди братьев. Женившись после службы в армии на круглолицей, веселой и ироничной девчонке Шуре, он больше не метался из стороны в сторону, как остальные братья, а построил крепкую, основательную семью. Особого образования Валерий не получил, не было финансовой возможности у родителей, однако он был грамотным и начитанным. Горы газет с кроссвордами, которые он с легкостью разгадывал с подсказками Александры – тому наглядное подтверждение.
Получив профессию помощника машиниста электровоза, Валерий и работу больше не менял, несмотря на то, что график у машинистов вообще отсутствовал: спал когда надо – ночью, днем, утром, вечером. Все зависело от времени следующей поездки. Шура только и успевала, что готовить ему «тормозки» - дорожные обеды, да ждать-провожать мужа.
Валерий и по характеру был наиболее уравновешенным среди всех. Никогда не курил, не пил, и только в последние годы, когда усталость от такой жизни накопилась сверх всякой меры, мог позволить себе стопку-другую в праздники – выходные сорок восемь часов.
То, что он был старшим братом в семье, накладывало свой отпечаток и на его отношение к младшим: кто и когда бы не попросил у него помощи, чаще всего – денег, Валерий никогда и никому не отказывал. И Александра не противилась этому – муж был главным и единственным добытчиком в семье. Он много лет уже работал машинистом, потому зарабатывал очень даже неплохо, и на содержание семьи, а у них росли сын и дочь – денег хватало.
Валентин, не раз получавший поддержку брата, и не только деньгами, особенно долго и не раздумывал, где взять деньги на поездку в Москву. На друзей надежды не было, да и не осталось их. Валерий с Александрой внимательно выслушали исповедь, перспективы и прожекты младшего родственника и, решив, что раз уж до Москвы добрались, значит дела идут успешно – согласились оформить кредит на Валерия.
Валентин, окрыленный таким исходом дела, тут же повысил ставки: вместо запланированной суммы взял максимально возможную. Забыл, забыл парень, что талант необходим не только для того, чтобы заработать деньги, но еще больший талант необходим, чтобы с умом ими распорядиться.
Но он с Надей, с умными лицами, что как известно, признаком ума не является, посидели дома, почиркали свои схемы структур: сюда человека, сюда одного, сюда… В общем, привлечем пять человек и получим зарплату даже большую, чем сумма кредита. Кто бы им подсказал, что самый беспроигрышный вариант – распоряжаться не теми деньгами, что будут, а теми, что есть, и они – твои.
А пока деньги были и были необходимые расходы: на билеты, на одежду, рассчитаться с некоторыми долгами, проплатить страховки на следующий год… Да мало ли, куда нужны деньги? У Ветровых они появились и поездка в Москву становилась реальным событием.
Глава шестая
Самолет «ТУ-154» вылетал из Щегловска рано утром. Переночевав у Пересыпкиных, Валентин с Надей на такси уехали в аэропорт. Ветров чувствовал себя вполне уверенно и спокойно, волновался самую малость: думал о предстоящей работе. А полетать ему довелось почти на всех типах самолетов, даже на вертолете налетался, когда работал на буровой, на Крайнем севере.
Надежда также не выказывала никакого волнения, была собраной и серьезной, как всегда перед выступлением. Однако радость переполняла ее душу, ожидание новых эмоций и впечатлений окрыляли, а то, что выбор пал именно на них, существенно поднимало самооценку и заставляло вести себя с достоинством. Чего нельзя было сказать о Валентине: он дурачился, как мальчишка.
- Как самочувствие, Надюша? – спрашивал ее Валентин, пытаясь поддержать моральный дух перед неизведанным. – Не страшно лететь?
- Пока нет, - уклончиво отвечала она. – А что, там опасно?
- По-разному, - ответил Валентин. Потом крепко обнял Надю, не в силах сдерживать чувства, прижал к себе. – Да ты не бойся. Самолет, он знаешь, как? Сначала, ка-ак взлетит! Потом, ка-ак полетит! Потом, ка-ак сядет!.. Может быть, даже на бетонную полосу! – шутил он. – Да ты думай лучше о Москве. Представляешь? Через четыре часа мы будем в столице!
Надя улыбнулась, но по взгляду Валентин понял, что Надя несколько обеспокоена предстоящим отрывом от земли.
- Смотри, Надюш! – вдруг показал Ветров на высокого крепкого парня. – Это же Александр, наш компаньон!
- Где? – близоруко сощурив глубоко накрашенные глаза, спросила Надя. Валентин взял ее под руку.
- Пойдем, поздороваемся.
Они прошли в буфет, в котором за высоким столиком стоял упитанный, гладкощекий молодой мужчина. Вокруг него витал аромат крепкого кофе и летала взбодренная муха.
- Саня, привет! – Валентин чуть хлопнул мужчину по плечу, из чашки на стол плеснулось. – Ой, извини, не заметил.
Саня медленно повернул лицо в их сторону, узнал, заулыбался:
- Здорово, ребята.
- Здравствуй, Саш, - серьезно, без тени улыбки сказала Надя. – Ты как здесь? Летишь куда?
- В Москву, - ответил Александр, вытирая аккуратно сложенным носовым платком руку.
- Не на праздник? – спросил Валентин.
- На какой? – не понял Саня.
- Ну, в компанию, - пояснил Ветров. – Мы вот с Надеждой в этом году ведущие, - похвалился он.
- Нет, я по делам, - ответил Саня. Он был одним из «элитных» сотрудников, так как имел семь страховых полисов. Работать, однако, не работал. У него был свой бизнес в Заболотске, а страхованием занималась его жена: ни шатко, ни валко - так, по настроению.
- Как тебе Москва, Саша? – поинтересовалась Надя, по виду которой легко угадывалось: Париж ей нравится больше.
- Да что – Москва? – ответил, дожевывая бутерброд всухомятку, Александр. – Дыра она и есть дыра - пробки да грязь, больше и нет ничего.
Ветровы переглянулись: «Строит из себя эдакого завсегдатая столицы. А сам, небось, только и мечтает, как бы втиснуться в какое-нибудь Восточное Бирюлево, хотя бы».
- Внимание! Уважаемые пассажиры! У стойки номер два начинается регистрация билетов пассажиров, вылетающих рейсом…
- Валь, это наш? – взволнованно спросила Надежда.
Ветров выправил осанку и с улыбкой, гордо взглянув на Надю, ответил:
- Да!..
В восемь часов утра самолет оторвался от бетонки и плавно, лишив пассажиров слуха, взмыл над лесом, затем над городом и еще выше – над облаками.
В восемь часов утра тот же самолет благополучно приземлился в московском аэропорту «Шереметьево», увеличив неучтенную продолжительность жизни пассажиров ровно на четыре часа…
Москва… С раннего детства это название, этот город у всех жителей неохватной России: от Куршской косы на Балтике до острова Ратманова у Аляски, от дагестанской вершины Базардюзю и до острова Рудольфа в Арктике – является чем-то магическим, необыкновенным и важным. Городом – мечтой. Мечтой, достигнув которую можно считать, что кое-что тебе в этой жизни увидеть привелось, да-а.
А если ты живешь от столицы на расстоянии двух-трех лаптей по карте, где и обычный город многие не видели, то уж там ты – герой. На тебя будут смотреть, как если бы смотрели на президента: ведь ты был Там, дышал одним воздухом с москвичами, ступал по Красной площади, спускался глубоко под землю по самоходной лестнице… Ты видел мавзолей, а если еще и Его в нем – о-о-о! Это дорогого стоит, ты – необычный человек!..
«Ты своими ушами слышал бой курантов?! Вот это да!.. Не оглох? А? Чё? Ходил по ВДНХ? А-а, теперь это ВВЦ называется… Да все-равно, это же там свинарка с пастухом встретились? Вах-вах-вах!»
«На Ваганьковском кладбище был? И как оно? Как наши могилки за прудом? И кто там? Высоцкий? Миронов? И Есенин тоже? И ты стоял возле них?.. Слушай, дай потрогаю тебя».
А кто-то небрежно спросит: «А ты Арбат видел? Там же этот…, как его…, Окуджаев? Окуджава? Да знаю я, у него еще песня такая есть:
Ах, Надя-Наденька, мне б за двугривенный
В любую сторону твоёй души…
И что там? Машины по тротуарам, а пешеходы по улице? Вообще нет машин? Так там что, как у нас в деревне?»
«Слушай, а правду говорят, что в Москве кур доят? Это как? Туристов доят? Чужих, или всех? Он чё. Ишь ты как! За пятьдесят рублей говорят, квартиру можно выиграть? И что, взял ты лотерейку? Да понятно, в лотерейку выиграть квартиру все-равно, что по билету – поезд, а то бы тебя здесь только и видели».
«А я вот слышал, что там, в Москве-то, негров, как блох у нашего Трезора, так, что ли? И что, рядом сидел? Ой, дай, потрогаю за енто место, к Африке прикоснусь!»
«Ты это, ответь нам, президента видел, али как? Он поди на Красну площадь-то выходит покурить? Не курит? А чё так, здоровье не позволяет? Молодой… Да где ж я его увижу-то, с кедры, что ли? С телевизара!.. Ты бы ишшо сказал – с дупла, откуда у нас телевизары-то, у нас ляктричества нет, не то, что… Все там, наверняка, Москву освещат, нам и не хватат».
«Так там светло ночью, что ли? Прям, как днем? Да иди ты. Што, сонце свое, ли чё? Лампочек стока? Вот этт да!»
«Паря, слышь че еще слыхал? Говорят, там невест, как мы поросят на базаре, прямо выбирают. Мне Петька, Машки брата кум говорил. Стоят, грит, как коровы на дойке, в линеечку, и кажут себя со всех сторон. Правда, што ли? От, срамота!.. А ишо - столица».
«Там уборные хоть есть где, на улицах-то? Сортиры, по-научному. Или, как мы, за углом, да в кустах? За деньги?.. И скока же ты просрал? Нечем было? А чё, там не кормят, что ли? Мак… кто? Это с маком, что ли? А-а, иностранные ляпешки. Да у моей Нюрки тожа пышные, сами в рот лезут. А это что за еда, если в рот не впихнешь? Все-равно, как у нашего деда Тихона: вроде и есть, а засунуть никуда не может, гы-гы-гы!»
«Стока народу, дык язык отсохнет, здороваться со всеми! Не здороваются?.. Вот, бескультурье, а?! А ишшо – столица, понимашь. Москвичи! В шляпах, поди, ходют…»
Москва-Москва! Конечно, Ветровы были неподдельно счастливы – столица! Да двухместный номер с холодильником, полным напитков, в гостинице, на улице с родным названием – Совхозная! Они гуляли по городу, с замиранием сердца, придирчиво осматривали мавзолей, Красную площадь - знакомые с самого детства по картинкам в учебниках. А наяву оказалось, что Красная площадь не такая уж и большая, как кажется по телевизору, особенно в дни парадов.
А на Арбате интересно. Играют, поют: кто во что горазд! А матреше-ек, видимо-невидимо! И продавцы калякают на всяких языках, доллары только и мелькают! А вон, негр в красных шароварах, в хохла вырядился – просто умора! Зазывает в кафе. Да где ж они такие цены берут? Салат из капусты за месячную деревенскую зарплату! Если крестьянин продаст здесь бочонок квашеной капусты, так деревенским Рокфеллером может стать…
До начала празднования оставалось что-то около двух часов, а автобус, приехавший специально к гостинице за гостями, сломался. Ветрову необходимо было еще встретиться с оператором на пульте, отдать ему экземпляр сценария и обговорить моменты включения музыкальных заставок.
- Галя, - начинал волноваться Валентин, - мы с Надей, пожалуй, на машине поедем, а то опоздаем.
- Езжайте, конечно, там списки на пропускном пункте есть. Паспорта с собой? – Галина Ивановна, как руководитель всей Щегловской структуры, тоже беспокоилась за всех земляков, которых набралось едва не полный автобус.
- Конечно. Надюша, едем. – Валентин осторожно взял под руку свою очаровательную жену и они пошли к стоявшим у гостиницы автомобилям.
- Друг, до «Президент-отеля» подбросишь? Опаздываем. – Валентин говорил таким тоном, будто живет в том отеле.
- Сто пятьдесят, - ответил парень, без каких-либо эмоций.
- Надь, садись. – Валентин открыл заднюю дверцу, сам сел вперед. Прокатиться по Москве, да еще на автомобиле и в такую великолепную солнечную погоду – это было больше, чем просто здорово.
- Удивляюсь, как можно здесь разобраться, куда ехать, где что находится? – сказал Валентин, не желавший молчать в такой день, когда тебя распирает от радости. – Столько машин, улицы, переулки – как муравейник.
- Да ничего сложного, - ответил водитель. – Я второй год езжу, так посидишь сутками за рулем, научишься.
- Вы не москвич? – спросила Надя, до этого разглядывавшая виды из окна, на сколько хватало зрения.
- Нет, я из Ялты.
- И что же от моря уехали? – удивился Валентин.
- Да что оно, море? Я и море не видел путем, также за рулем сутками, и есть оно, нет его – мне без разницы. А здесь хоть деньги нормальные можно заработать.
Переехали через Москва-реку, Валентин прочитал название улицы: «Большая Якиманка».
- Где-то здесь, по-моему, - размышлял вслух водитель. – О, точно, «Президент-отель». – Он свернул в проулок, остановился.
- Спасибо большое! – поблагодарил, расплатившись, Валентин и помог Наде выйти из машины. Хотя они накануне были здесь, знакомились с местом проведения праздника, однако снова их обоих охватило восхищение.
- Надюшка, как тебе это зданьице?! Этажей пятнадцать, пожалуй? – спросил Валентин, глазами показывая на отель шоколадного цвета.
- Красота! – не скрывая настроения, ответила Надя и, взяв под руку мужа, подтолкнула его вперед. – Пошли, Валь, время совсем мало осталось!
Пройдя пропускной пункт, они не удержались, подошли к шарообразному фонтану перед парадным входом.
- И все-таки, Надь, мы молодцы с тобой, так ведь?
- Посмотрим, все еще только начинается, - как всегда неопределенно ответила Надежда. – Идем быстрее.
Стеклянная дверь сама разъехалась в стороны, открыв перед ними просторный вестибюль. Наверх вела широкая лестница, сбоку которой стоял выключенный пока эскалатор. Наверху, ожидая начало прибытия гостей, стояла Ольга Станиславовна, белокурая, в длинном розовом вечернем платье. Она была очень грациозна и женственна в этом наряде, однако чертинка в ее глазах выдавала характер легкий и озорной. Рядом стояла Наталья Георгиевна, директор по сетевому маркетингу: одинакового, невысокого роста с Ольгой Станиславовной, с прекрасной фигурой нимфетки, черными недлинными волосами с очаровательной челочкой и милым, неимоверно обаятельным лицом, говорившем о ее спокойном и уравновешенном характере. Третьим в их компании стоял генеральный директор, Юрий Алексеевич. Среднего роста, худощавый и очень улыбчивый, он в то же время, обладал волевым характером, на что указывал его слегка выдающийся вперед подбородок и чуть нависающие брови.
«Прямо как на Бал Сатаны прибыли», - усмехнулся внезапно возникшей ассоциации Валентин, поддерживая под руку Надежду и поднимаясь по лестнице вверх.
- Добрый день! – Юрий Алексеевич протянул Валентину руку, затем поцеловал Надежду. – Как настроение?
- Боевое! – бодро ответил Ветров и, обращаясь к своему директору, сказал. – Наталья Георгиевна, смотрю на вас снизу, вы сегодня просто обворожительны! Не будь со мной Надежды, ей-богу, приударил бы за вами!
- А ты уверен, что тебе ответили бы взаимностью? – шутила Надя, наконец начиная доверять своим глазам. Валентин посмотрел на нее и недвусмысленно сказал:
- Я бы домыслил.
- Валентин, хорошо, - поддержала его Наталья Георгиевна. – Первый танец – ваш!
- С огромной радостью, Наташа! – расцвел Валентин. – Ольга Станиславовна, нам бы с оператором обговорить последние нюансы.
- Конечно, пойдемте в зал, я вас познакомлю.
Наконец, гости, пригубив в холле по нескольку бокалов шампанского, наполнили зал, зазвучала барабанная дробь…
- Ну, Надежда Константиновна, вперед?! – шепнул Валентин.
- С Богом, - ответила Надя, перекрестилась и они вышли на сцену…
Скорый фирменный поезд все дальше и дальше оставлял их сбывшуюся мечту там, позади, унося их разномастную компанию в Сибирь. За окнами плавно проплывали сглаженные от старости невысокие горы Среднего Урала, поросшие густым смешанным лесом, становясь все ниже и менее заметнее. Вот и холмы сравнялись, плавно переходя в необъятную плоскость Западно-Сибирской болотистой равнины. Мелькали полустанки, города, широкие реки и мелкие речушки-переплюйки. Давно позади остался Вятский край с его неимоверным количеством мягких игрушек на кировском перроне, с молочными реками станции Балезино. Оренбуржье, с шастающими по вагонам в поисках покупателей продавцами пуховых шалей, паутинок и свитеров. Проспали город Тюмень с контрастом старых зданий и суперсовременных нефтегазовых управлений, а к утру начались скучные и однообразные Омские степи с березовыми колками и рощами.
Запахло домом. Как только началась Барабинская степь с разнообразием рыбных деликатесов с озера Чаны и отборными алтайскими семечками – все, скоро дом.
Девчата, накупив копченых лещей и окуней – что подешевле - пили пиво и вторые сутки делились нескончаемыми впечатлениями о Москве, о празднике: кто что выиграл, кто как был одет, кто с кем танцевал, какое вкусное было вино, - название, правда, не запомнили, - и кто сколько красной икры съел.
В купе с Ветровыми сидели Ирина, Галина Ивановна, еще дамы, которые им были знакомы только в лицо, – и болтали без умолку. Валентин лежал на верхней полке, смотрел в окно, созерцал и размышлял, по привычке, о том, что удалось, а что надо было сделать иначе. Но, поезд ушел, а потому он просто чуть грустил, что все уже позади.
Вспоминая эти счастливые дни, прожитые ими в столице, он думал о том, что даже там не обошлось без ссоры. По иронии судьбы – у фонтана «Дружбы народов». Восхищался Ларисой, землячкой из Заболотска, которую любовник вывез в Москву, оставил ей квартиру, а сам уехал в Германию. Валентин с Надей заезжали к Ларисе в гости, по просьбе его одноклассницы и ее подруги – передать привет и банку сибирских соленых груздей. Надя тогда сказала: «Я тоже буду жить в Москве!» Валентину резануло слух, что она сказала «я», а не «мы», но он промолчал, избегая больше ссор.
Он и сам, пожалуй, был бы не против жить в таком красивом и бешеном городе: зря хаял его Александр. Москва ему понравилась своей суетой и одиночеством, современностью и дыханием канувших а прошлое эпох. Но, пожалуй, права была Лариса: не так-то легко и просто прижиться в Москве. Она больше десяти лет живет там, а все звонит подруге на родину – тянет. Это дочь ее, с малых лет выросшая в столице, чувствует себя как рыба в воде, а люди постарше с трудом притираются, находят свое место в этом разноликом непредсказуемом сообществе…
«Что же дальше? – размышлял Валентин под равномерный, убаюкивающий, как домашние ходики, стук колес. – К чему стремиться? Надя такие заявления делает, спонтанно, внезапно – значит, искренне. Неужели она неудовлетворена мной?.. Может, я слишком мнительный стал? Вряд ли. Разве может так сказать человек, которому дорог другой человек? Выходит… она мной вовсе не дорожит? Может, просто использует меня?.. Не просто так она сказала однажды: «Исчезнешь, Бог с тобой». Вроде, в шутку, но я-то знаю, когда она шутит, а когда говорит то, что у нее на уме. А мне что остается делать? Тут и думать нечего: надо зарабатывать деньги, будь он неладны, и – терпеть. А пока – праздник кончился, мы свое отпели, настала пора плясать, отдавать кредит. Весело тебе, Ветров? Не очень? – спрашивал он себя, опять поддаваясь отчаянию. – То-то и оно, что не очень. Однако – надо жить».
Глава седьмая
К следующей весне Ветров окончательно вышел из бизнеса. Работа с людьми требовала умения зажечь глаза и желания клиентов, для этого были необходимы неподдельные, искренние эмоции. Эмоции у него были, только совсем другого плана. Надежда чем больше работала и разъезжала по тренингам и семинарам, становилась все более непримиримой и свободолюбивой. Она теперь безраздельно владела душой Ветрова и просто ставила его перед фактом: ей надо ехать, ей надо взять кредит, ей надо, ей надо…
Пересыпкин Павел, встречаясь с Валентином, зная его состояние и положение, так же, как и Семен когда-то - советовал ему разорвать отношения с Надей окончательно. Он хорошо знал Ветрова другим: уверенным, ироничным, веселым и любвеобильным. И то, что стало с ним сейчас – его вечное уныние, подавленность и нервозность, наводило Павла на мысль, что Валентин совсем потерял себя, это было заметно невооруженным глазом.
Но Ветров еще упорнее сопротивлялся, спорил с ним, доказывал, что это временные проблемы, связанные с бедностью. Он уговаривал не столько Павла, сколько себя, так как стал физически ощущать, что растворившись в Наде, он потерял и смысл, глубину жизни, и теряет все остальное.
К дочери Лизе Валентин давно уже не ходил, потому что денег не было даже на гостинцы; с Семеном они так и не вернулись к прежним отношениям, и вообще потеряли друг друга… Все опустевшие места занимала только Надя.
Однако, жила она теперь лишь в его сердце: после очередного скандала, по абсолютно мистическому стечению обстоятельств, случившемуся в канун Нового года. Их структура праздновала Новый год во Дворце культуры, Надя с Валентином опять же подготовили сценарий и были Дедом Морозом и Снегурочкой. Во время банкета разгоряченный Дед Мороз, довольный удачно организованным праздником, позволил себе поцеловать новую молоденькую сотрудницу. Надежда, увидев этот милый и безобидный процесс, вскипела от негодования и устроила Ветрову разнос, отказ и развод. Очень скоро она сняла квартиру, снова оставив своего заклятого любимого наедине с дочерью Полиной. Со временем их отношения восстановились, но квартиру Надя уже не оставила.
В начале лета Полина заканчивала среднюю школу. К Ветрову приехала Лиля с гостинцами и на выпускном вечере Полина была самая счастливая – с ней были папа и две мамы: Лиля и Надя. После выпускного вечера встал вопрос: поступление в институт.
- Поля, лапушка моя, я не хочу тебя отпускать одну в город, - говорил Валентин дочери на их семейном совете, вдвоем. – Ты представляешь себе, как я останусь совсем один?
- Пап, ну давай вместе уедем, - предлагала Полина.
- А как же Надя? – метался отец.
- Позови, может, она согласится?
- Согласится она. Думаешь, квартиру оставит?
И тут, принять решение ему снова помог Пересыпкин. Он уже год работал в новом лицее, коллектив еще не сформировался, а потому он и позвал Валентина туда же.
Надежда восприняла решение Валентина уехать снова в Щегловск неоднозначно. Во-первых, здесь он был рядом, и он был полностью ее. Но, с другой стороны, она давно уже не испытывала к нему тех горячих чувств, и то, что он будет на некотором удалении, тоже имело свои плюсы. Да и место под крышей в Щегловске никогда не помешает.
И Валентин с Полиной уехали. Какая-то невидимая высшая сила помогла ему и в этот раз: на работу его приняли сразу, и он нашел однокомнатную квартиру по очень доступной цене. Оставалось поступить дочери в институт. Полина сдала экзамены: Ветров предложил ей попробовать себя в сфере туризма, - однако, много желающих было заняться туризмом, а потому, баллов ей не хватило. Полина восприняла это известие спокойно, без слез и истерик, а просто сказала:
- Пап, пойдем за документами вместе?
- Не переживай, дочь! – подбадривал ее отец. – Получить диплом, времени у тебя выше крыши. Посмотри на отца, во сколько лет я закончил институт? В тридцать лет! Так что, год поработаешь где на подхвате, а потом поступишь.
Они приехали в институт культуры, прошли в приемную комиссию.
- А почему вы забираете документы? – спросила вдруг секретарь.
- Да вот, по конкурсу не прошли, - ответил Валентин.
Она нашла документы Полины, полистала, посмотрела на них и сказала:
- А знаете что? У нас на факультет информационных технологий в этом году недобор, на библиотекарей. Может дочь ваша согласится на этом факультете учиться?
Валентин встрепенулся, посмотрел, как у Полины засияли глаза.
- А там как, на бюджете? Или платить надо? – поинтересовался он.
- Ну что вы, нет, конечно. Если она будет учиться успешно, то стипендию будет получать. Правда, первый семестр останется без стипендии, я смотрю – тройка одна есть.
- Поля, так как ты? – спросил обрадовавшийся Валентин, заранее зная ответ. – Пойдешь учиться с книг пыль вытирать?
- Конечно, пап! – не задумываясь, ответила Полина. На том и порешили: Полина стала студенткой.
«Бог мой! Благодарю тебя!» - молился и радовался Валентин удачам наступившего лета. И счастливая Полина вскоре была отправлена на север, к матери – к учебному году ей надо было немного набрать вес. А Ветров с новыми коллегами и группой детей-лицеистов уехал на две недели в экспедицию, в тайгу.
Лето было в самом горячем своем состоянии. Июльская жара гнала угоревших от солнца и смога горожан куда подальше от благ цивилизации. Назад, к своим корням, к природе. Кто-то отлеживался во вконец обмелевшей Томи, по которой только моторные лодки и могли проплыть, кто уезжал на турбазы, кто в деревни, а кто и совсем далеко, за экзотикой. А кому некуда, или не на что было ехать, а может, приходилось, не дай Бог, работать – просто в свободное время загорали в парке, в центре города, прямо у городской канализационной речки.
Лицеисты, деревенские ребята со всей области, съехались к назначенному сроку в лицей и во главе с преподавателями, на «пазике», уехали на Томь, вверх по течению, в поселок Зеленоград. Когда-то, в пору «застоя», там шло строительство гидроэлектростанции, но ее так и не достроили, бросив целый поселок из пяти и девятиэтажных домов, и саму почти законченную плотину среди горных берегов, поросших таежным разнодеревьем.
Взрослых в команде было довольно много. Из мужчин – Пересыпкин Павел со всей семьей, Валентин и лицейский доктор Георгий Виленович. Несколько воспитательниц интерната, молодых и веселых, наполняли компанию женской красотой, должной строгостью и неразберихой.
Ветров вновь наконец-то радовался жизни: он опять был среди детей, причем, почти родных. Вспоминая свою юность, когда ему пришлось два года жить в интернате, он ощущал некое родство с этими ребятами. С той лишь разницей, что он учился в деревне, а им посчастливилось учиться в самом областном центре.
На какое-то время проблемы отношений с Надей отошли на второй план, стушевались, давая ему возможность посмотреть на мир вокруг чуть шире.
- Валентин Петрович, я смотрю, ты с гитарой. Играешь? – спросил Ветрова Георгий Виленович, когда они съехали с асфальтированной дороге и тряслись по гравийке. – Давай споем, что ли? – предложил он. – Девчонки и мальчишки, петь будем?
- Да-а! – в голос крикнули три старшеклассницы с заднего сиденья. Ветров не знал еще, в каком они классе, но беглого взгляда на них было достаточно, чтобы понять: зрелые.
Он взял гитару, чуть подстроил, брякнул два-три аккорда, примериваясь и набирая дыхание, и автобус, под подвывание двигателя, запел детско-советские песни… В другой компании Валентин, может быть, и поскромничал бы, вот так, сразу, среди малознакомых людей петь, но здесь он знал, чувствовал, что все они – друзья и единомышленники. А потому, чем быстрее они все раскрепостятся, тем скорее поймут это и сдружатся.
Когда первый концерт сезона был исполнен, ребята задремали, от жары и усталости, а Валентин разговорился с доктором. Он почему-то сразу почувствовал расположение к нему. Георгий Виленович был, похоже, чуть старше Ветрова, самую малость. Русоволосый и голубоглазый, достаточно крепкий внешне, он вызывал доверие и стремление к простому, мужскому общению, без пафоса и надувания пустых щек. Еще при посадке в автобус Валентин обратил внимание, что доктор общается с детьми очень легко и непринужденно, как с равными компаньонами. Ветров и сам стремился всегда быть с детьми, как взрослый со взрослыми, или как равный с равными, а потому, уважал преподавателей, не выпячивающих свое, зачастую – мнимое превосходство над детьми. Георгий Виленович казался очень хозяйственным человеком и не только внимательно следил за погрузкой, укладкой продуктов, палаток, спальников и прочего багажа, но и сам принимал в этом активное участие. Ветров обратил внимание, что Павел, напротив, как руководитель группы, все время стоял в стороне, покуривал и давал ученикам указания. Но Ветров знал его другим, потому и не придавал этому значения.
- Георгий Виленович, а давай для большего комфорта, перейдем на ты, и без отчества? – предложил доктору Ветров.
- Конечно, я тебе давно хотел сказать, - согласился доктор. – Можешь звать меня просто – Гоша.
- Лады, - пожал ему руку Валентин и пошутил. – А также: Гога, Гора, Жора и так далее, помнишь – «Москва слезам не верит»?
Гоша улыбнулся:
- Не говори, как только не называют, кто как захочет.
- И такой же мастеровой? – спросил Валентин.
- Ну, не знаю, - засмеялся Георгий. – Во всяком случае, с голоду пропасть не дам.
«Вот это наш человек! – обрадовано подумал Валентин. – Интересно, а как он на счет выпить и женщин?.. Ладно, прояснится…»
- Гоша, отчество у тебя интересное, не слышал такого ни разу. Это откуда – Виленович?
- Да, дед у меня был ярым коммунистом, вот отца и назвал: Вилен – Владимир Ильич Ленин.
- Во как! – удивился Валентин. – Читать – читал, слышать еще не приходилсь.
Они еще поболтали, Павел, сидя у окна, дремал. Наконец, автобус въехал на вершину сопки, а напротив, за долиной, куда довольно круто уходила, изогнувшись серпом, дорога, в окружении островерхих пихт, елей и раскидистых сосен, как на картинке, возникли девятиэтажки несостоявшегося поселка энергетиков.
Группа разместилась в опустевшем на лето детском садике «Родничок». Мальчишки с мужчинами в одной комнате, гарем – в другой. Кроватки составили в сторону и лежанки устроили прямо на полу, в ряд.
- Ребята! – постучав в дверь, вошла воспитательница Оксана, высокая, стройная и приятной внешности, молодая женщина. – После ужина сегодня устраиваем вечер знакомств: дети готовят свое представление, а взрослые, слышь, Виленыч, - свое! Ясно?
- Так мы всех знаем! - сказал кто-то из ребят.
- Во-первых, не всех знаете, - она бросила взгляд на Ветрова. – А, во-вторых, лицей и детский сад – разновозрастные вещи. Ты не заметил, Володя? Тебе сегодня пять лет, понял? Вопросы еще имеются? Тогда готовьтесь, - подвела она черту и вышла.
Павел, поднялся на локоть, на матрасе, сказал:
- Что кому не ясно? Быстро начинай подготовку! – И, обращаясь к Ветрову, уже тише, сказал – Валентин Петрович, давай, подключайся, тебе и карты в руки.
- Да не вопрос, Паш, - ответил Валентин и, повернувшись к Георгию, который лежал от него справа, предложил: – Гоша, так что, идем барышень собирать?
- Пошли, - согласился Георгий. – Сейчас мы устроим карнавальную ночь!
Вечер получился теплым и смешным. Покопавшись в детских игрушках и красках, коих в садике было в изобилии, ребята и взрослые сотворили неимоверно яркие, экстравагантные костюмы, насочиняли куплетов и после праздника всем стало ясно – никто никому отдыхать не помешает: все – одна семья.
Когда детей разогнали по комнатам и прозвучала освободительная для взрослых команда «отбой», старшие собрались в кабинете доктора – в медпункте.
- Уважаемые коллеги, - суетился Георгий, доставая из коробок банки с тушенкой и консервы. - Первый выездной педсовет объявляется открытым! – и он извлек из потайной коробки бутылку водки и бутылку бальзама, мариинского – самого лечебного в этих краях.
«Вот это – компания, я понимаю!» - с восхищением подумал Валентин.
«Дети узнают, мне же попадет!» - подумал Пересыпкин, как руководитель группы.
«Хоть бы не увидел кто из ребят, а то Паше влетит потом», – подумала Светлана, его жена.
«А новенький – очень даже ничего», - подумала Оксана.
«Ой, я же водку не пью!.. А, ладно, не отрываться же от коллектива!» - подумала Нина Петровна, молоденькая учительница химии.
«Хватит одной на вечер? Посмотрим, главное, чтобы до конца экспедиции хватило», - подумал доктор.
После «заседания» доктор предложил всем принять водные процедуры – искупаться в бассейне. Пока наполняли бассейн, окончательно закончили «совещаться» и в самом благодушном настроении пошли нырять и просто мокнуть. Бассейн не был рассчитан на родителей, поэтому воды в нем было – вам по пояс будет. Ветров, как человек в коллективе новый, решил показать, на что он способен, и, бравируя, влез на ограждение бассейна и, не заметив ведра, стоявшего на дне вместо пробки, нырнул. Вынырнул с рассеченным лбом.
- Ничего страшного, - тут же поставил диагноз доктор. – Валентин, пойдем, пластырем заклеим.
- С боевым крещением тебя! – поздравили его коллеги.
- Спасибо! Да ладно, Гоша, мелочи!
- Пошли-пошли, кровь остановим, - настаивал доктор, начиная отрабатывать свой хлеб.
Все остальные дни их «санаторно-курортной» экспедиции были заполнены купаниями в реке, солнечными процедурами, послеобеденной сиестой, авторскими песнопениями и вечерними «заседаниями». Ветров сдружился с доктором, заметив некоторую ревность Пересыпкина и Светланы; нашел общий язык с детьми и взрослыми. Вечерами, когда они с Георгием выходили на улицу покурить на сон грядущий, Валентину становилось грустно и тоскливо. Он скучал по Наде, думал о ней, пытаясь угадать, что она может сейчас делать и чем заниматься. Его тянуло к ней и становилось неловко, за то, что он наслаждается сейчас беззаботной жизнью, а ей приходится крутиться, решать проблемы насущные.
Через несколько дней, отлежав бока, решили пойти в поход, с двумя ночевками в палатках. Ушли к водохранилищу у плотины. Кто был в походе, знает, какие работы необходимо сделать сходу, не расслабляясь, чтобы жить в спартанских условиях, но с максимальным комфортом. Нашли ровную, поросшую травкой, площадку, рядом с рекой. Поставили палатки, оборудовали кострище, кухню-столовую, бревна вокруг костра для вечерних посиделок, натаскали и нарубили дров.
Летний вечер, теплый самый… Какую душевную благодать несет в себе вечер с костром у реки… Огонь почти прогорел, легкий дымок, чуть поднявшись, стелется сизым шлейфом по-над рекой. Течение здесь плавное, замедленное плотиной, перегородившей Томь наполовину, а потому вода движется бесшумно, едва-едва только изредка слышатся слабые всплески рыбешек, выпрыгивающих из воды. Берег на той стороне, в отличие от этого, левого, - весь гористый, кое-где скальный, оголенный. На склонах, до самых их вершин, непроходимой стеной стоит лес, вечером особенно таинственный и потому – манящий. Конца-края этому лесу нет, как нет там на многие десятки километров ни деревни, ни поселка. Только охотничью избушку и можно встретить, если повезет очень. От реки в гору поднимается едва видимая в вечернем сумраке, широкая заросшая тропа, идущая вдоль опор ЛЭП, брошенными памятниками ушедшего «застоя» оставленных в тайге.
С реки чуть тянет прохладой, вода изумительно теплая, а воздух остывает быстро, поэтому теплая одежда нужна - для покоя, для возможности созерцания… Вот, где-то ниже по течению, в районе плотины, послышался гул – моторка, с рыбаками, наверно. Через несколько минут из-за поворота реки показалась лодка, два человека в ней. Звук мотора однотонный, зычный – на всю округу: влажный воздух далеко его разносит. Но моторка вовсе не портит гармонию вечера, природы… Лодка скрылась в полумгле, звук все тише, тише… и все, снова тишина. Только у берега теперь слышатся слабые всплески – волны от лодки шебаршат прибрежную гальку.
Комары, почуяв много легкой добычи, слетелись со всех прибрежных кустов на пир, да у ребят есть чем от них спастись, оборониться. Потому и пищат комары обиженно, прямо у лица, изредка все же отыскивая ненамазанную голень, или кисть, или затылок.
Ребята сидят, все теснее и теснее прижимаясь друг к другу: становится прохладно, но в палатку за свитером идти не хочется – место у костра займут. Угли в костре долго еще будут мерцать и покрываться пепельным налетом, привлекая насекомых. Береза, она и есть береза, - дрова долгоиграющие. Утром разворошишь пепел, а там огонь – клади бересту и снова костер готов…
Как-то незаметно Валентин и Оксана, прогуливаясь над обрывчиком у реки, ушли в сторону, по дороге, идущей к водохранилищу. Дорога каменистая, насыпная, поросшая мхом и травкой: редко кто теперь проезжает по ней. Луна в своей полной фазе, освещает темные притаившиеся кусты и дорогу - идти легко, светло.
- Дочка у тебя, просто молодчина, - Валентин говорит тихо, в унисон природе. – Сколько километров прошла и не пикнула даже. Сколько ей?
- Доне? – переспросила Оксана, выдавая свою украинскую кровь. – Восемь.
«Как моя Лиска» - подумал Валентин.
- Ей поневоле приходится терпеть, - также тихо и ровно говорила Оксана. – Оставить дома не с кем.
- А муж?
- Нет у нас мужа, - обреченно, с осмысленной и принятой к сердцу печалью, ответила она. – Ушел к другой. Оставил нас в общежитии, но теперь, не знаю…, комната его.
- Неужели выгонит тебя, с дочкой-то?
- Да кто его знает? – мягко ответила она. – У него мама все решает.
«Кто-нибудь в этом мире живет нормальной, счастливой жизнью?» - подумалось Валентину. Они шли все дальше, то вели немногословный разговор, то молчали, слушали уснувший лес, ночное небо, нежный прохладный воздух…
- Смотри, Оксана, – вдруг сказал Валентин, переходя на шепот и показывая на дорогу, - жаба!
- Ой! – чуть вскрикнула Оксана и спряталась за спину Валентина, мягко схватилась за него. – Я боюсь…
- Да ты что? – невидимо улыбался Валентин. – Это же не крокодил, она не укусит… - Он повернулся к Оксане, а она, отпустив его, стояла рядом и смотрела в его глаза, будто чего-то ждала. Он понял, чего хотела она, здесь, под добрым взглядом луны, среди молча наблюдающих за ними кустарников. – Тебе это надо? – тихо, одними губами спросил он, зная, что она поймет его.
- Надо…, - выдохнула Оксана.
Валентин осторожно, как паутинку в осеннем лесу, коснулся ее плеч и, стараясь говорить как можно мягче, произнес:
- Оксана… Пойдем в лагерь… А то, нас потеряли наверно.
Нет, в другое время Валентин не смог бы устоять перед искушением, понимая, что и она, эта молодая женщина, хочет всего-навсего, человеческого тепла, ничего больше. Не тепла, идущего от вечернего костра, а тепла, идущего от человека… Просто она устала от одиночества, и душа ее устала, и тело тоже истосковалось по ласке, по нежному прикосновению… Может он, именно он и не нужен был ей, но от него исходило то тепло, на которое она все еще надеялась и которого искала. Валентин понимал это, он и не думал осуждать Оксану за внезапно возникший порыв. Но он был частью Надежды, частью его любимой женщины, как и ее он по-прежнему считал частью себя, своей половиной, дарованной ему оттуда, свыше, где сияет полуночная луна и мерцают звезды…
Он взял Оксану под руку и они медленно, таким же неторопливым шагом направились в сторону бивака…
Едва втащив в дом тяжеленный станковый рюкзак и гитару, Валентин открыл балконную дверь, выгоняя из комнаты застоявшийся воздух, снял со стены телефон, бухнулся в кресло и набрал междугородный номер.
- Але! Надюша, привет, родная! – воскликнул он, услышав ее короткое «да». – Надя, я приехал! Вот только зашел. Как ты там, чем занята? Надь, приезжай, давай, пировать будем, - скороговоркой выпалил он, вытирая пот с загоревшей макушки.
Надя чуть помолчала и, не выказывая радостных эмоций, ответила:
- Ой…, нет, наверно. Я только с пруда пришла, устала…
«Ну ети твою мать! – выругался Валентин про себя, – мечтал-скучал, а она…» - и уже в трубку:
- Надюш, ну перестань, приедешь, здесь отдохнешь. Приезжай, а я сейчас побреюсь, да в магазин, стол накрою…
Она опять помолчала, потом спросила:
- Что, расстроился сразу?
- Да нет, почему… Все нормально, как обычно…
- Да я же слышу по голосу. Ладно, готовься, сейчас накрашусь и приеду, - сказала она.
- Ну вот, другой разговор! – вмиг воскрес Ветров. – Все, роднуша, целую и жду!
Когда жара перешла в просто тепло и солнце заглянуло во второе, северо-западное окно, раздался дребезжащий звук старого дверного звонка.
- Надюха, сладкая моя, как я соскучился!.. – шептал Валентин, обнимая и целуя Надю.
- О! Чего нюхаешь-то, как собака кость? Не съешь, нет? – шутила она своим, особенным юмором. На ней был надет летний бирюзовый костюм, плотно обтягивающий грудь, талию и неимоверно фактурные бедра; такой тонкий, что Валентин едва обнял ее – все, мог совершать подвиги. – О-о! Валь, ты что, с цепи сорвался? – было видно, что и она рада встрече. – Ну, перестань, Валь… Я есть хочу!
Валентин выдохнул, отошел назад, оглядывая Надю с ног до головы:
- Фу, все, все… Надь, у меня все готово.
- Я вижу! – засмеялась она, указывая на него глазами. – Что, там не было никого подходящего, нет?
- На-адя, ну о чем ты говоришь? – улыбался Валентин. – Иди, располагайся, я сейчас. – Он вошел в ванную, ополоснул лицо холодной водой, чуть успокоился.
Они ужинали, болтали и шутили друг над другом, подковыривали, выпивали и целовались. Им было так хорошо, так легко и приятно, как в первые их свидания. Но сейчас они уже знали друг друга от пяток до маковки, поэтому их чувства были более глубокими и естественными.
- Надя, включи тот свет, - попросил Валентин, показывая на бра, что висел у балконной двери.
- Тот свет? - улыбнулась она. – Что, уже пора? Тебя проводить? С почестями…
- Надька, я те провожу! На это даже не надейся, я жить буду долго-долго! – шутил он, оглаживая, обнюхивая и обцеловывая жену.
- Ну, понадеяться-то я могу? Хоть чуть-чуть! – шутила она, показывая пальчиками размер надежды.
- Надейся, надейся, надей… на…
- Валь, а я на балконе хочу…, - прошептала ему Надя. Ночь почти спрятала их двор от людских глаз, за окном было тихо-тихо.
- Пошли, - шепотом, будто кто-то мог их услышать, ответил Валентин. Он откинул одеяло и два обнаженных тела: худощавое и угловатое, и волнительно волнообразное – на цыпочках вышли на балкон.
Двор, в зарослях черемух и тополей, был безлюден и темен, только лампа над соседним подъездом освещала большой куст черемухи, росший рядом. Валентин обнял, прижал Надю к себе, ощутив податливость ее грудей под своими ладонями, чувствуя, как озноб волной скользнул по ее спине. Он поцеловал ее в шею, за ухом, пальцами гладил ее по голове, чуть потягивая пучки волос, нежно трогал ее губами и глубоко, с чувством втягивал носом неповторимый аромат, источаемый ее телом. Потом выпрямился, развернул Надю лицом к себе, поцеловал нижнюю, любимую губу и сел на перила балкона…
- Как жаль, что соловьи уже не поют, - шептал он. Надя его не слышала, она теряла сознание, а он, весь уже принадлежавший ей, продолжал шептать, чуть отклонившись назад. – Помнишь, Надюш, как приятна…была… соловьиная песня?..
Утром за завтраком Надя сказала:
- Валь, у меня к тебе дело есть.
- Говори, - произнес он, полагая, что речь пойдет либо о работе, либо о деньгах.
- Мне в Москву надо ехать.
Валентин чуть не поперхнулся горячим кофе.
- В Москву? Зачем?..
- На праздник в компанию, - спокойно ответила Надя.
- Надь, - непонимающим тоном сказал Валентин. – Мы же были год назад…
- Ну и что? Я же работаю, почему мне еще не съездить?
- А деньги, Надюш? Скоро учебный год, Нике к школе надо все брать. На что?
Надя допила кофе, отставила чашку и, сложив ладони лодочкой, сказала:
- Вот я и хотела с тобой поговорить. Мне надо кредит взять. Поручителем будешь у меня? – И тут же добавила. – Только давай сразу: да – значит берешь справку, нет – значит я ищу другого.
«Надька, ну что ты задумала? – спрашивал он себя. – Моих долгов мало нам?.. Поручителем… Откажусь, обидится, ведь, уедет и опять проблема».
- Надь, ну конечно буду, - вслух сказал он. – Я только не пойму, зачем тебе это надо?
- Ты опять начинаешь? – спросила Надя, выдавая, что начинает сердиться.
- Да ничего я не начинаю, - вяло ответил Валентин. – Только справку… Я работаю без году неделя, кто мне даст ее?
Надя посмотрела на Валентина, одарив его мягкой, ласковой улыбкой, сказала:
- Построишь глазки, попросишь хорошенько. Валь, ты же можешь, я знаю.
Он глубоко вздохнул и сказал:
- Хорошо, Надюш, я попробую.
- Вот и умничка, - похвалила она, встала и, подойдя к нему, обняла за шею, поцеловала. – Когда съездишь?
- Сегодня воскресенье, завтра и съезжу, - ответил Валентин, развернувшись на стуле и усаживая Надю себе на колени.
Глава восьмая
Едва Надежда, в компании сотрудников, улетела в Москву, взяв с собой дочь Нику, для Валентина наступили не только черные дни, но и черные часы и минуты. Не имея возможности связаться с ней, услышать ее голос, он изводил себя воображаемыми картинками, издевательски красочно рисующими, как она купается, нежится во внимании других мужчин.
На работе, где шел капитальный ремонт кабинетов и Ветров, вместе с другими преподавателями, ломал старые перегородки, таскал оконные рамы и занимался другой, разной работой, - он, на несколько часов, отвлекался от своей головной боли и проблемы. Но рабочий день заканчивался, он садился в трамвай и невыносимая мука вновь сковывала его сознание, концентрируя его только на Надежде. И это испытание продолжалось до следующего утра, до его приезда в лицей.
Вечер и ночь праздничного дня стали для него самым тяжелым временем. Ветров, как ни старался, ничего не мог с собой поделать. Он говорил себе, что надо выйти из дома, надо погулять по городу, отвлечься, надо сесть на велосипед – как раньше, пропотеть… Нет. Город всюду напоминал ему Надю, а улыбки окружающих людей только усиливали его страдания. Он просто сидел дома с включенным телевизором и болел. Все тело его было скованным, ощущалась постоянная мелкая дрожь, а в голове только – Надя, Надя, Надя… Полина все еще гостила у матери и одиночество издевалось, измывалось над воспаленным воображением Ветрова, не давая ему ни секунды расслабления и свободного вздоха.
Через несколько дней самоистязания он считал уже не дни, а часы и минуты, когда, по его расчетам, Надя должна была приехать. Звонка от нее по-прежнему не было.
Наконец, на третий день после праздника, раздался телефонный звонок. Ветров, вдруг ощутив огромную волну ожидавшегося чуда, схватил трубку.
- Валентин, привет! – раздался бойкий голос Пересыпкиной Светланы. – Слушай, Надя просила передать, что она задержится на несколько дней. Они с Бирюковым договорились с Ларисой, что поживут у нее.
- Что?.. – едва живым голосом спросил он.
- Да ты не переживай, он тоже с дочкой в Москве, вот они и хотят показать детям столицу…
Ветров повесил трубку, не дослушав Светлану.
«Господи! За что ты меня так?.. С Бирюковым?.. Ах, какая же ты сволочь, какая же ты сволочь!.. Порешу, суки рваные! Обоих порешу, только дождусь вас!»
Он заметался по квартире – на балкон, в прихожую, в комнату дочери: «Что делать?.. Что делать?! Как мне вынести все это, как мне пережить эти дни?! Господи!.. Что мне делать?! – Внезапно ему пришла мысль: – У меня есть Ларискин телефон, надо позвонить! Она все-равно не позвонит, ей слишком хорошо, чтобы портить свое настроение моим нытьем… Так, где книжка?» - Он выдернул ящик с книжного шкафа, отыскал книжку и дрожащими руками перелистывая страницы, почему-то цепляющиеся друг за друга, нашел московский номер Ларисы.
- Але! Лариса, это ты? Привет! – как можно сдержаннее произнес он. – Это Валентин, Сибирь-мать! Лара, а Надежда у тебя?
- Привет, дорогой, - ответила Лариса, узнав земляка. – Да, они с девочками только пришли. Позвать? Надежда! – послышалось в трубке. – Иди, Валентин звонит!
Он услышал шорохи, потом Надин уставший голос, как ни в чем не бывало, произнес:
- Привет. Что у тебя?
- Привет, родная, – спокойно ответил Валентин. – Да вот, звоню… Узнать хочется, как вы там?.. Как додумались до такого?.. – и не дожидаясь ответа, продолжил. – Мне, честно говоря, вряд ли такая идея могла бы прийти в мою лысую черепушку.
- Ты про что? – непонимающим тоном спросила Надя. – Про Петьку, что ли?.. Валь, давай на эту тему мы дома поговорим, хорошо? Его жена отпустила со мной, а ты что, ревнуешь?
- Его жена отпустила, а со мной жена и словом об этом не обмолвилась, сделала и баста… Да нет, что мне ревновать? Надеюсь, он тебе хорошую компанию составит.
- Ну, все, - выдохнула Надя, - задело… Валь, ты успокойся только, ладно, а то ведь я тоже могу начать психовать, - в ее голосе появились знакомые до боли нотки. – Ника посмотрит Москву и мы прилетим.
- Когда?
- Пятнадцатого числа, утром. Полина не приехала еще?
- Нет, - ответил Валентин. – Я один, наслаждаюсь свободой. Послезавтра приедет.
- Ладно, все, - заторопилась Надя, - не скучай и жди. Пока, – и она положила трубку.
Валентин, полностью опустошенный, как жмых после давки масла, сел в кресло, оперся головой на руки, закрыл глаза и сидел, сидел, сидел…
Вздрогнул он оттого, что руки разъехались и голова клюнула – он задремал, забылся. За окном было темно, как бывает темно в полночь, в середине августа. Ветров взглянул на часы, стоявшие на книжном шкафу – половина двенадцатого.
«Нет, сдохну тут, как собака дворовая у крыльца, - подумал он, - и никто «насрать» не скажет… Надо что-то делать. Так я не то, что пять дней, так я пять часов не протяну. – Он встал, пошел в ванную, умылся. – А не пойти ли мне прогуляться, может пивка попить, что ли? Хуже наверно уж не будет?»
Валентин оделся, выключил свет и вышел во двор. Район, где он жил, хотя и находился недалеко от вокзалов, авто и железнодорожного - был тихим, особенно в ночное время. Он прошел дворами, через стадион школы, стоявшей неподалеку, и вышел на улицу Гвардейскую. Здесь, напротив, и день и ночь ехали транзитные автомобили и было достаточно шумно.
Ветров дождался зеленого сигнала светофора, перешел на другую сторону и направился вниз, вдоль тополиной лесополосы у дороги. Августовский вечер был еще теплым и сухим, но ему было все-равно, какая погода на улице – его душила злость и обида. Он медленно добрел до остановочного павильона, радом с которым стояли несколько столиков и продавали пиво на розлив. Ветров взял кружку пива, встал за столик, закурил.
Вокруг ходили люди, разговаривали, что-то кричали из окна дома, стоявшего рядом – похоже, это было общежитие. Он допил пиво, взял еще одну – торопиться было некуда и незачем. Выкурив несколько сигарет подряд, Валентин понял, что покоя ему этой ночью не видать: от пива ни холодно, ни жарко.
«Сука, ну какая же ты сука, Надька, - думал он, снова и снова распаляя себя. – Какая приличная женщина может вот так поступить?.. Надо было остаться с Никой, ну так позвала бы кого из подружек, так нет – с мужичком лучше! И этот, гусь лапчатый, хорош! Такой приятель был всегда, а тут…, будто сам, козел драный, не понимает, что это значит для мужика. Джентельмен, твою мать. Завтра позвоню Ольге, узнаю, что это она так расщедрилась, отпустила его с чужой женой… А Надька? Вот уж стерва, так стерва, таких еще поискать надо! А я, как мальчик, бегаю за ней верным песиком… Вот пойду сейчас и сниму «подорожницу», будет знать!.. А что?.. И пойду! Ей можно ноги об меня вытирать, а мне что остается, только сопли жевать?!»
Он оживился от внезапно возникшей идеи, бросил недокуренную сигарету в урну и пошел назад, вверх по улице. Кто-то ему говорил, что именно здесь стоят попутчицы, скрашивают время страждущим водителям.
Дойдя почти до перекрестка, Валентин действительно увидел одиноко стоявшую у самой дороги девушку. Рядом с ней никого не было и переходить улицу она, похоже, не собиралась. Ветров остановился, замешкался, сомневаясь – надо ли ему это? «Надька-Надька, четыре года я дышал только тобой!.. Если что, скажешь себе спасибо», - подумал он, чувствуя, что желание отомстить слишком велико. И он решительно направился к девушке.
- Привет. Сколько? – без лишних слов спросил Ветров.
Она кинула на него быстрый оценивающий взгляд, ответила:
- Двести.
- Годится, - сказал Валентин, изображая из себя опытного ловеласа. – Я здесь рядом живу, идем?
- Ты не на машине? – спросила она, глянув за его спину.
- Да нет, тут пять минут ходу.
- Сейчас, подожди, - сказала она и подошла к дому, возле которого стоял «москвич». Девушка что-то сказала в открытое окно автомобиля и вернулась к нему:
- Пошли? – она взяла Валентина под руку и, перейдя улицу, они также, дворами, вышли к его дому.
- Тебя как зовут? – спросил Ветров, на свету пытаясь разглядеть девушку. Короткие черные волосы, правильные черты лица, плотная невысокая фигура, маленькая розовая сумочка на плече – обычная девушка. Ничто не говорило о ее работе.
- Анжела, - ответила она спокойным голосом. – А тебя?
- Виктор, - ответил Валентин, думая, что так будет лучше. Они поднялись на третий, верхний этаж и он открыл дверь. – Проходи, - сказал он, пропуская Анжелу вперед.
Они вошли в квартиру, Валентин зажег свет.
- Ты знаешь, что деньги вперед? – спросила она.
- Конечно, - со знанием дела ответил он, прошел в комнату к шифоньеру и, в темноте достав из пиджака портмоне, извлек две сотенных купюры. – Вот, держи.
Она спрятала деньги в сумочку, сказала:
- Если ты мне понравишься, я тебе телефон оставлю, можешь звонить, когда надо будет. – Анжела сняла туфли, прошла в комнату и, бросив сумочку в кресло, спросила. – Свет включим?
- Я думаю, пусть в прихожке горит, здесь и так светло, - ответил он, ощущая запах незнакомых, не Надиных духов.
- Раздевайся, что стоишь? – сказала Анжела, сама быстро расстегнула блузку и сняла короткую джинсовую юбку.
- Сейчас, - ответил Валентин, раздвинул диван и накинул на него простынь. Затем снял джинсы, аккуратно сложив их, положил на стул, на спинку повесил рубашку и лег на диван. При виде ее обнаженного тела, плотных, аккуратных небольших грудей и гладкого, чуть выпуклого живота, никакой страсти у него почему-то не возникло. Анжела покопалась в сумочке, достала презерватив, а Валентин лег повыше на подушку и закрыл глаза.
«Надька-Надька, ну что мы с тобой делаем?.. Что ты сделала со мной?..» - думал он, постепенно переключаясь с мыслей о Наде на мысли об этой девушке, которая, наконец, разбудила его желание…
Когда Анжела, уже одетая, стояла в прихожей, перед тем как выйти, сказала:
- Витя, запиши мой телефон, мне хорошо было с тобой… Звони в любое время, хорошо?
- Да, Анжела, обязательно позвоню, - сказал Валентин, вписывая ее номер между старых номеров своей записной книжки.
- Ну все? Пока? – наконец улыбнулась она приятной, даже ласковой улыбкой.
- Счастливо, Анжела. Дорогу найдешь, не заплутаешь в наших дебрях?
- Да меня там ждут, на улице, - ответила она, и еще раз махнув ручкой, вышла за дверь.
Валентин свернул простынь, кинул ее в ведро с грязным бельем, включил телевизор и, взяв сигарету, сел в кресло.
«И все? Как-то легко и просто все…Ну и что, Надежда Константиновна, будем считать: один – один? Или сто к одному? – горько усмехнулся он. – Нет, что и говорить, лучше тебя не было и нет никого… И вряд ли будет… Но зря ты так поступила со мной, Надя-Наденька, ой, зря…».
Ничто не приносило Ветрову хоть мизерного облегчения - ни приезд дочери, ни уверенность Ольги в своем муже, ни работа. Он переживал глубочайшую депрессию, не выпускающую его из своих клещей ни на минуту. Эти дни буквально потрясли его, и сколько он ни пытался, не мог вспомнить ни одного события в своей жизни, чтобы теперешние его муки были хоть чуть сравнимы с теми. Даже расставаясь с Лизой, он переживал сильнейший стресс, но все-таки, был способен рассуждать. Сейчас от этой способности не осталось и следа: разорванные, противоречивые мысли – все, что мог его больной мозг.
В день накануне приезда Нади Валентин просто физически был не в состоянии что-либо делать: он сосчитал часы и минуты до прилета самолета, представлял, что она должна делать сейчас, в эти минуты – собирает ли вещи, едет ли в аэропорт…
- Поля, самолет в семь утра прилетает, ты пойдешь со мной в аэропорт, Надю встречать? – спрашивал Валентин дочь, начиная возрождаться к жизни и уже радуясь даже звукам произносимых слов: прилетает, встречать, в семь утра…
- Пешком? – спросила дочь. – Конечно пойду.
- Надо пораньше прийти туда, а то вдруг опоздаем и разъедемся. Первый автобус в аэропорт идет в шесть часов, но пока он дойдет…- Валентин говорил, а в голове крутилось: «Все ли я купил? Цветы, вино, продукты… Вроде бы все, ну, если что, магазин рядом». – Ты ложись, поспи, дочь, а я тебя часа в три разбужу. Поля, только идти километров десять, ничего?
- Да пап, я что, не твоя дочь? – с уверенностью отвечала Полина. – Дойду, не переживай.
- Ну и лады. Иди тогда, вались в кровать.
- А ты?
- И я залягу, вдруг усну, - ответил Валентин, пытаясь обмануть себя.
Полина ушла в свою комнату, переоборудованную из кухни, а Валентин выключил свет и тоже лег. Около двух часов он крутился с боку на бок, переворачивал подушку, ложился головой в другую сторону, – уснуть – нечего было и надеяться. Наконец, осознав тщетность попытки прибытия Морфея, он встал и включил свет. Часы показывали два часа ночи.
«Так, значит сейчас Надя в самолете, начинают взлет, а я тут – на диване?!» – с радостным ожиданием подумал он, не веря, что этот кошмар закончится через несколько часов.
- Поля, дочь, просыпайся, собираться пора в дорогу, - тихо, будто боясь разбудить, шепнул Валентин. Полина заворочалась:
- А…, да, пап, я сейчас.
- Ты может не пойдешь, дочь? Спала бы, я один сбегаю, - предложил Валентин.
- Нет, пап, я хочу с тобой, - она уже полностью открыла свои большие, как у куклы, зелено-карие красивые глаза. – Сейчас встаю!
Наскоро выпив по кружке чая и проглотив по бутерброду, отец с дочерью вышли в свой необычный поход. Больше часа они шли по ночному, почти спящему городу. Прохожих попадалось мало и только уже на окраине, они услышали громкие разговоры подвыпивших парней. Полина взяла отца под руку, прижалась.
- Пап, я боюсь.
- Поля, спокойно, - ответил тихо и уверенно Валентин. – Иди и не обращай на них внимания. Если что, несись во всю прыть вдоль этого забора, - он показал на железобетонную ограду, - это школа милиции, за углом будет пропускной пункт, позовешь на помощь. Инструкция понятна?
- А ты, пап?
- А я пойду в аэропорт, - пошутил он.
Голоса слышались совсем рядом, навстречу из темноты показались трое молодых парней.
- Мужик, ты куда биксу повел? – спросил Валентина один из них юношеским голосом, он не сумел в сумерках понять, кто. – Может, оставишь ее нам? Ха-ха! А че, мужики, краля ваще, клевая, мне кажется.
- Пошли, братан, - сказал другой голос. – А то дядя осердится еще, накостыляет! – пошутил он.
Валентин спокойно, обняв Полину, прошел мимо них, не обращая внимания. «Не было бы дочки, поставил бы я вас в угол, сынки», - подумал Валентин.
- Да ты погоди, че ты тянешь меня? – заговорил прежний, пытаясь освободиться от приятеля. – Эй, мужик, ты че, в натуре, глухой что ли? Иди сюда, ты, чмо болотное!
- Поля, пройди немного и подожди меня, хорошо? – сказал Валентин. Оскорбление, да еще при дочери – это было слишком.
- Пап, не надо, я тебя прошу, - сказала Полина, вцепившись в руку отца. – Пойдем, а? Не связывайся ты с ними, пьяные, что с них возьмешь? Пошли!
«Дочь права, - подумал Валентин, - я не один, нельзя Полькой рисковать» - и, сплюнув, сказал. – Ладно, дочь, будем считать это маленькой встречей с большими говнюками. Идем.
Парни остались позади и Полина повеселела, что-то залопотала про север, свои каникулы.
Они шли вдвоем по дороге, уже петляющей между холмами, идущей то по открытой местности, то окруженной лесом. Теперь вокруг не было ни души и только луна-попутчица освещала им путь: фонарик за ненадобностью, лежал в кармане куртки Валентина. Он эту дорогу проехал два дня назад на велосипеде, продумывая маршрут заранее, поэтому и в полной темноте он бы не заблудился.
- Как здорово, пап! – восхищалась Полина этим ночным приключением. – Хорошо, что разбудил меня!
- Да, дочь, ночь – это совсем другая жизнь, которую мы пропускаем мимо, не думая, что иногда очень полезно пожить ночами, - философствовал Валентин. – Подумать, поразмышлять, посмотреть на свою дневную жизнь с другой стороны. Особенно в одиночку и на природе… Полька, это так здорово! Вот когда я вброд переправлялся через Кию, помнишь, в поход ездил на велосипеде? А река там на несколько проток разлилась и мне пришлось ночевать на островке… Сижу у палатки, а на меня гроза надвигается, мама дорогая!.. – и Валентин погрузился в воспоминания. Наконец он заметил, что дочь молчит и только он говорит и говорит без остановки. – Ты не замерзла, Поль? – спросил он.
- Нет, пап, я даже вспотела, за тобой ведь не угонишься.
- Ничего, малышка моя, дойдем, отдохнем, - приобнял он Полину. - Еще немного осталось. Вон видишь – лог, а за ним, наверху, на горе – огоньки горят?
- Да, вижу, а что там? Уже пришли?
- Это светофор, отворот с трассы на аэропорт, там еще километра два-три и все…
К назначенному расписанием времени самолет не прилетел. Поднявшийся на рассвете туман плотным толстым покрывалом укрыл дневную поверхность земли, так, что и самолетов стоявших на аэродроме не было видно. Полина сидела в здании аэропорта, грелась, а Ветров нервно ходил около решетчатых ворот аэродрома, с надеждой вглядываясь вдаль и ожидая, когда же солнце поднимется повыше и согреет землю.
К девяти часам утра туман разорвался, распался на облака, которые медленно, нехотя, стали отрываться от земли, обнаруживая самолеты, автомобили и людей на бетонном поле аэродрома. Полина стояла с отцом, всматриваясь в небо.
- Пап, мне кажется, летит! – сказала она, запрокинув голову и закрыв глаза.
Валентин посмотрел на дочь, сказал:
- Ты глаза-то разуй, и рот открой, а так ты что услышишь?
Полина глянула на него, не понимая, что он наговорил, посмотрела в небо.
- Вон! Вон, смотри!
Самолет, еще довольно высоко, натужно прогудел над их головами. «Надька! Там Надька моя сидит!» - запела душа Валентина. Самолет опять скрылся из вида и через несколько минут снова гул стал приближаться с противоположной стороны: он шел на посадку.
«Ил-86» подкатил к зданию аэропорта, подали трапы и пассажиры стали спускаться на бетонку.
- Ну все, Поля, - выдохнул Валентин. – Пора идти в аэропорт. – И они устремились к месту выхода пассажиров. Люди шли и шли, а Нади с Никой все не было. Ветров понемногу начинал беспокоиться, волноваться, опять зашевелились дурные предчувствия и тут Полина вскрикнула:
- Вон, пап, Ника идет!
Валентин вмиг пробежался глазами по пассажирам, увидел Надю, одетую в легкую белую ветровку, и лицо его расплылось в улыбке. Едва Надя оказалась в пределах досягаемости, он кинулся к ней, схватил ее, будто она могла исчезнуть, - прижал к себе.
- Надя, Надька моя, родная моя… - только и шептал он, тычась губами в ее волосы и щеки.
- Задавишь, Валь, ты что? – устало сказала Надя. – Ну отпусти.
Он выпустил ее из рук, увидел Нику, стоявшую рядом и снова обнял их обеих.
- С приездом, роднуши мои!
- Па-ап, дай людям-то пройти, - сказала Ника и Валентин, чуть опомнившись, отвел их в сторонку. Надя обняла Полину, поцеловала:
- А ты как здесь, Поль?
- Так мы с папой пешком пришли, - цвела Полина.
- Пешком? – удивилась Надя. – Тебе что, делать нечего, ребенка в такую даль переть? – с легким укором сказала она.
- Мы с ребенком еще и не то можем, правда, Поль?
Подошел Бирюков с дочерью, поздоровался:
- Привет, Валентин. Вот, сдаю из рук в руки, в целости и сохранности.
- Привет, - холодно ответил Валентин. – Твоя Ольга тоже, в целости и сохранности.
Бирюков заметил сарказм в голосе Ветрова, сказал, хмыкнув:
- Шутник.
- Петя, я тебе ничего не должна? – спросила его Надя.
- Нет, Надежда, мы с тобой в расчете, - ответил он, а Валентин поторопил:
- Ну все, Надюш, пойдемте, пока автобус еще с местами. – Он подхватил Надину сумку и они двинулись к выходу, на автобусную остановку.
Ника с Полиной сидели впереди, делились впечатлениями, перебивая друг друга, а Валентин просто припал к Наде, поглаживал ее и не мог сказать ни слова. Девять дней, которые потрясли его мир – кончились…
Дома… Что происходит дома после выстраданной встречи, каждый знает сам. Когда Надежда подарила Валентину серебряный крестик с цепочкой, купленный ей в храме Христа-спасителя, он почувствовал такую благодать, такое блаженство в душе, насколько велики были его муки в эти прошедшие проклятые дни.
Не зря говорят, что для счастья человеку надо столько же счастья, сколько и печали…
-
ЧАСТЬ 3
ОБЫЧНЫЕ ДЕЛА
Глава первая
«Кто говорит, что любовь со временем заменяется другими чувствами: привязанностью, привычкой, уважением, а может, кончается вовсе, если не перерастает в ненависть? И страсть к одной женщине не может длиться не то что вечно, долго не может длиться: она остывает, становится обязанностью… Хм, хороша обязанность… Спать с чужой – преступление, со своей – наказание?..
Почему вообще люди позволяют себе говорить утвердительно, с уверенностью об этом эфемерном, неподвластном, по большому счету, нашему разуму чувстве – любви?
Если кинуть в горящую топку березовое полено, можно с большой долей вероятности утверждать – да, через полчаса от полена останется зола. Это нормальный физический процесс. И так будет со всеми поленьями, попавшими в огонь… Но даже тут, можно ли давать сто процентов, что все они сгорят? А сырые и толстые?
Как же мы можем утверждать, что влюбившись вот в эту или другую женщину, через два-три года любовь закончится, а то, что я по-прежнему не смогу без нее дышать и мыслить – этого уже не будет? Все проходит, и это пройдет…
Так может, это и не любовь была вовсе? Может, желаемое опять принималось за действительное? Похоже, что любовь, как абсолютное единство душ и абсолютная гармония тел, вопреки всем ссорам, стычкам и ругани – такая же редкость, как, к примеру, гениальность?.. Во как завернул… Нет, а на самом деле: талантливых людей много, но гениальных – единицы. Влюбленных много, но истинную любовь находят, или встречают, или получают свыше – тоже не все.
А мы любой маломальский позыв ниже пояса готовы назвать, да и называем, что греха таить - любовью… Вот и получается: сегодня – любил, завтра – разлюбил. Сегодня люблю одну, но завтра люблю другую, она лучше предыдущей, правда-правда!
И все время мы, получается, обманываем и обманываемся: не увеличиваем количество счастливых людей, а лишь увеличиваем численность родни. А потом можем снова уменьшить эту численность, или поменять на другую родню.
Родня, род – твое семейство, твой клан! Но, у меня «кончилася к тебе любов», полено прогорело – все! Твоя-моя родня теперь только твоя, и твой род теперь мне вовсе не род, и не племя… Пока-пока!
Если вдуматься – кем для тебя является любимый человек, к тому же - жена? Почему, если ты считаешь – ты испытываешь к этому человеку любовь, ты способен допускать, что она не может быть вечной? Эта вечность, собственно, не такая она и вечная, кто сильно долго заживается-то?.. Так вот, кем является для тебя твоя дочь, сын, твои братья, сестры, твоя мать и отец? Это твоя родня, это твои родные люди, так? Можешь ты допустить, что в один непрекрасный момент ты их разлюбишь, они тебя достанут, надоедят хуже горькой редьки, и ты пойдешь искать других? Представил картинку?
А любимая женщина, – чем она отличается от матери-отца, твоих-ваших детей? Ведь она со временем становится даже более родным человеком, потому что знает о тебе, как и ты о ней – гораздо больше всех остальных родственников.
Однако, навообразив, напридумывав, а по сути – обманув себя и ее тоже, мы называем человека любимым, вы растворяетесь друг в друге, сливаетесь друг с другом, но, через какое-то время вы называете его же – нелюбимым. Сегодня – папа, завтра – дядя, сегодня – дочь, завтра – девочка, сегодня – братишка, завтра – эй, мужик! Так получается?
Почему? Может потому, что мы ленивы все, или почти все? Сталкиваясь с проблемами в семейной жизни, большинство из которых, кстати, проблемами и не являются, мы просто идем по первому попавшемуся легкому пути, просто уходим, улепетываем от них, на бегу вбивая в свою бестолковку очередной мыльный пузырь, что со следующим человеком проблем не будет вовсе. Ведь там будет, или уже есть… любовь… Душа не обязана трудиться, нет, - говорим себе мы, - душа любить должна, а любовь, это только кайф, только удовольствие, и ничего больше – никаких заморочек. Все звери, кроме человека, знают – главная цель жизни: наслаждаться жизнью… А чем же люди хуже зверей? Здесь уже нет наслаждения, она мне обрыдла давно, а вот с той… ммм!.. Прости, не обижайся…
А то, что проблема – не проблема: Бог дает каждому по мере сил, не больше. Вынес, вытерпел, пережил и выжил – будешь вознагражден. Не ты – твои дети. Не дети – внуки… Твой род будет вознагражден. Как и наказывается, чаще всего, не тот, кто преступил, а род его.
И если не вынес, сбежал, спасовал, обманул – не надо бить себя кулачишкой в грудь: я – человек! я – сила! Живи тихо-скромно и думай о совершенстве, и стремись к добродетели…»,- Валентин наконец, задремал, убаюканный размышлениями и стуком колес поезда, уносящего его далеко-далеко на север, к самому Северному полярному кругу.
Он спал и видел во сне, будто плывет он по озеру, а вода чистая-чистая, голубая и абсолютно прозрачная. Он ныряет на глубину и пытается вздохнуть. Осторожно, медленно-медленно он втягивает носом воду и вдруг понимает - вода не мешает ему, он дышит! И так ему стало легко, такая благодать по телу разлилась… Он всплывает, выныривает и видит: прямо по поверхности озера на него едет большой и грязный грузовик, на будке которого крупными буквами написано: «Почта». Валентин, понимая, что сейчас попадет под машину, стремительно ныряет, как можно глубже, и снова ему хорошо и уютно в этой родниковой чистоты воде…
Но, толкни его сейчас в бок и спроси, пока не очухался:
«Ты любишь Надю?»
«Да! Люблю!» - вскрикнет он в полусне.
«Ты хочешь другую женщину, лучше?»
«Нет! Лучше ее нет! Я хочу только ее!» - ответит он, не задумываясь…
А поезд мчался через тайгу, которая постепенно редела, разрывалась уже на части; деревья становились все тоньше, хилее. И только сугробы, несмотря на середину октября, росли, и кое-где уже нависали снежными карнизами над оврагами и ложбинками.
Много воды, чистой и мутной, утекло за последних два года. И по Томи – с Абаканского хребта и через всю Кузнецкую котловину, до самой старушки – Оби. И по размеренной Оби, неустанно петляющей по равнине в поисках хоть малого уклона. Разлилась – не переехать ее: мост, по которому стучат колеса замерзшего поезда, кажется бесконечным…
Полина стала третьекурсницей, подросла, округлилась и заневестилась. Училась она легко и весело, полчала стипендию, бегала с подружками и кавалерами по ночным клубам. Отец ее не отпускал только перед занятиями, а перед выходными – танцуй, дочь, до упаду. Благо, упасть там можно через пару часов – грохот и дым такой, что с ног сшибает: Валентин специально проходил мимо, мельком заглядывал – какая там обстановка. Просил только звонить почаще, «быть в зоне доступности» - как он говорил. Звонить было с чего: Полина два лета уже, сразу после первого курса, работала проводницей на московском поезде, мобильный телефон купила с первой же зарплаты. Работа ей нравилась, потому и привозила она с каждой поездки мягкие игрушки – подарки благодарных пассажиров. А этим летом привезла благодарность руководства – в одну из ночных смен она обнаружила поломку на переходе между вагонами и сорвала стоп-кран. Как она умудрилась его сорвать, Валентин не мог понять, на нее посмотришь – в чем душа держится, а смотри ты, сорвала, не испугалась и не запаниковала.
Валентин очень любил свою дочь, и даже сожалел, понимая, что она скоро вырастет и вылетит от него. И некому будет его поддержать и успокоить в трудную минуту. А к этому дело, похоже и шло: в последнюю поездку Полина привезла радостную новость – она в поезде познакомилась с солдатом, он осенью идет на дембель… А пока перезваниваются друг с другом с разных концов страны, она из Сибири, а он откуда-то с Северного Кавказа, что ли.
Младшенькая, Лиза, училась в третьем классе, в Заболотске. Это была печаль и боль Ветрова: с Лизой он почти не встречался. Понимал, осознавал, что не по-людски поступает, неправильно это, нельзя так… Но ехать к дочери с пустыми руками или дешевыми конфетами – это еще хуже, считал он. Знал, насколько уничижительным взглядом может одарить его Оксана, да и перед ее новым мужем не хотелось выставляться полным неудачником.
Ника тоже заметно подросла, стала молодой девушкой, выше Полины на голову. Научилась делать макияж, пользоваться женскими премудростями. Училась, как и всегда, хорошо, без проблем. С Полиной они ладили, впрочем с самого первого дня, а с Валентином у них были просто приятельские отношения.
За эти два года распалась семья Пересыпкиных. Светлана после страхования стала заниматься продажей медицинского оборудования, часто выезжала в Москву и, в конце концов, продала квартиру, забрала дочерей и скрылась на просторах столицы-матушки. Павел остался несолоно хлебавши и жил теперь в общежитии, в комнате его сестры.
У Ветрова с ним тоже отношения разладились, с той поры, как Пересыпкина назначили завучем лицея. Едва он стал «подруливать», забылось все, что их связывало: дружба, институт, пьянки-гулянки, походы – все. Ветров, один раз обжегшись на нем – Павел отказался взять его в очередную экспедицию, - сказал ему все, что думает по поводу его и его стиля руководства, и просто перестал обращать на него внимание.
Семен… Год назад Семена перевели работать в Управление внутренних дел на транспорте, которое находилось рядом с домом, где снимал квартиру Ветров. Они вольно-невольно вынуждены были часто встречаться, так как Валентин ходил на остановку мимо Управления. Иногда Ветров приглашал Семена домой, пообедать, чай попить, поболтать. Но все попытки восстановить былую дружбу оказались безуспешными: они оба за эти шесть лет, как Ветров жил с Надей, изменились безвозвратно. Да и давняя обида так и не угасла.
А несколько месяцев назад, летом, Семена не стало: он задохнулся в своей машине, в гараже. Случай ли, умышленный поступок ли – у кого теперь узнаешь?..
Страховой бизнес, принесший столько радостных, счастливых эмоций, пережил свой взлет и вступил в полосу ощутимого спада. Многие лидеры, блиставшие на сценах и презентациях, сменили бизнес, поуходили в другие компании или шли на постоянные места работы, со стабильной гарантированной зарплатой.
Надежда держалась в этом бизнесе до последнего. Ветрову с огромным трудом удалось убедить ее, что кроме финансовых потерь, еще больших, чем есть, ничего ожидать уже не стоит – не с кем работать и не на кого опереться. Но прежде, Надя еще два года уезжала в Москву, праздновала и оставалась отдыхать в подмосковных санаториях. С тех пор, август месяц вызывал у Ветрова невыносимо мучительные воспоминания и страх, что, не дай Бог, эти испытания могут повториться.
Особенно болезненной была последняя ее ночь в Москве прошедшим летом. Надя была в санатории, но назавтра должна была выехать домой. У нее был мобильный телефон, подаренный ей Валентином, и они периодически созванивались. Но в последний вечер отдыха телефон вдруг перестал отвечать Вызов шел, но никакой реакции Нади он не вызывал. Ветров, в мгновение накрутив все, что можно было представить, стал звонить ей каждые три-четыре минуты. Он звонил не переставая, всю ночь и утро. Как он не сошел с ума, непонятно, а может и сошел или уже до этого был сумасшедшим, но внешне не было заметно.
И только утром, когда совсем рассвело, а в столице был полдень, Надя вдруг ответила. Ее версия была такова: она забыла в маршрутке пакет, в котором лежал и телефон. На следующее утро она вышла на тот же маршрут и непостижимым образом, нашла ту машину. Пакет ей вернули.
Так это было, нет ли – кроме нее никто не знает, как известно – кто путешествует один, может врать что угодно. Но эта «Варфоломеевская ночь», когда погибли неисчислимые полчища нервных клеток Валентина, кончилась и он был божественно осчастливлен ее голосом и поверил ей безоговорочно…
Некоторое время Надя находилась в бездействии, и по-прежнему они жили на два дома. Несколько дней в неделю Надежда жила у Валентина, несколько дней дома с дочкой. Долго ходила она в поисках работы, однако диплом, которого так и не было, играл на собеседованиях ключевую роль. Но… «раскладывай костер свой, грянет огонь небесный и подожжет его»… Фортуна смилостивилась и Надежду приняли в областную газету менеджером по рекламе, с испытательным сроком в два месяца.
Несмотря на отсутствие иного образования, кроме среднего, Надя, за время работы в страховании приобрела качества, куда более важные, чем диплом – она научилась быть настойчивой и упорной, научилась разговаривать с людьми: хотелось бы посмотреть на того, кто откажется беседовать и поддакивать такой обаятельной, ироничной и удивительно женственной молодой даме с правильной и чистой речью…
Но за эти же годы Надежда, с попустительства Ветрова, который страшился ей слова против сказать, нажила серьезные финансовые проблемы. Все эти московские вояжи, вторая съемная квартира и прочие траты были возможны только за счет новых и новых кредитов. В итоге, кредиторы обложили плотным кольцом и Надежду, и Валентина, как поручителя. Платить было нечем, в результате наступила пора расплачиваться.
Ветров, работая в лицее, едва-едва сводил концы с концами, и если бы не Полина с летними заработками, он давно бы пошел по миру. Не в силах больше выносить этот позор, эти душевные муки при виде заплаканного лица любимой женщины и слушать ее упреки, что он не мужчина, если не может ей помочь – Ветров в который уже раз поставил крест на образовании.
Дома он откопал в старом ежедневнике адрес своего одноклассника, жившего в юности с ним в интернате, а теперь, много лет уже живущего на севере, созвонился с ним и получив добро, поехал искать птицу денежного счастья, оставив Полину на попечении Нади…
Проснулся Ветров оттого, что у него замерзла голова: с окна поддувал ветерок и сыпал мелкий колючий снежок. Он поддернул подушку ближе к окну, но повеяло холодом теперь с угла. Тогда он натянул одеяло на голову и лежал, согреваясь.
В вагоне было темно, едва горел дежурный свет, чуть освещая свисающие темные одеяла, торчащие ноги в носках и свесившиеся с полок руки. Валентин окончательно проснулся, высунулся из-под одеяла, и, подставив руку с часами к лицу, долго наводил стрелки на свет. Наконец разглядел: было четыре часа ночи местного времени.
«Дома шесть часов, - подумал он. – По расписанию в шесть утра должны приехать, через два часа… Что ж, пойду умываться, пока народ спит». – Он откинул одеяло с простыней, слез с полки. Спал, как и все, одетый – вагон старый, сифонило со всех сторон. Соседи и остальные пассажиры спокойно спали, похрапывая и посапывая, и только в соседнем купе, у туалета, слышны были приглушенные мужские голоса.
Валентин достал из-под стола ботинки, обулся, взял полотенце и пошел в туалет.
- Да я говорил бугру, еще на прошлой вахте: все, эту вахту откатаю, и в отпуск. На Кубань махнем со старухой, - услышал Ветров разговор.
- В Сочи, что ли? Так там в ноябре делать нечего, - выразил мнение молодой парень с чистым, как у диктора, произношением.
Лысоватый мужичок, с всклокоченными остатками волос, ответил:
- Нет, дом себе построил, станица Лозовская, может, слышал? Мне до пенсии два года осталось, надо погреть косточки на старости лет.
Валентин стоял в своем купе, прислушивался – понял, что мужики едут на вахту.
- А квартиру в Нижнем продавать будешь? – спросил молодой.
- Зачем продавать, дочь у меня нынче институт заканчивает, глядишь – скоро замуж выскочит. Ей квартиру и оставлю.
Валентин шагнул вперед, остановился у двери, спросил:
- Ребята, я слышу, вы на вахту едете, не подскажите, как там в Уренгое на счет работы? Можно устроиться?
Тот, что постарше, посмотрел на Валентина, ответил:
- Это смотря куда. На работу едешь?
- Да, - ответил Валентин. – Тоже домик на Кубани хочу построить, да не накопил еще, - пошутил он.
- Не водила, случайно? – спросил тот же, пропустив шутку мимо ушей.
- Нет, не водила. На буровую хотелось бы, помбуром.
- О, это вряд ли, - сказал молодой. – Бурильщики бригадами ездят, с Нижнего, с Самары, вахтуют по две недели. А своих там и нет, по-моему. Ты сам откуда?
- С Западной Сибири, за Новосибирском живу, город Щегловск. – подробно пояснил Валентин, зная по опыту, что его город многие не знают.
- Нет, я что-то не встречал оттуда бригад, - сказал молодой и добавил. – На буровой приличные бабки заколачивают, по семьдесят тонн за вахту, так что туда пробиться – вряд ли.
«Семьдесят тысяч за две недели? – ахнул Ветров. – Так это моя годовая зарплата!»
- Это точно, - будто прочитав его мысли, подтвердил лысый. – Вот водилой, или сварным, это еще можно найти местечко. Походи, посмотри, раз уж приехал, - посоветовал он Валентину.
- Весной надо, к лету ближе, - вдруг сказал третий, все время смотревший в окно. Но там, кроме редких огоньков какой-то станции, ничего больше разглядеть было нельзя. – Когда мужики в отпуска пойдут. А сейчас трудно что-нибудь найти.
«Ладно, прорвемся, - с уверенностью подумал Валентин. – Без работы я еще никогда не оставался. Да и Валерка поможет, если что».
- Спасибо, мужики, за информацию, - сказал Ветров. Он вернулся в свое купе, взял сигареты и вышел в тамбур, покурить и обмозговать первые сведения. Тамбур сразу напомнил ему сказку про ледяную избушку – заиндевевший от пола до потолка, он никак не располагал к длительному размышлению.
Валентин закурил, погрел ладонью замерзшее стекло – не терпелось увидеть север.
«Что ж такой мороз-то здесь? У нас снега еще нет, а тут зима. Правильно, что зимнюю одежду надел, иначе кирдык пришел бы мне, полный». – Он торопливо затянулся еще раз и, бросив сигарету в жестяную банку, висевшую на решетке окна, вошел в вагон.
Край света, как оказалось, вовсе таковым не являлся, с самого первого взгляда. Чего-чего, а света вокруг было море разливанное. Зима длинная, темная, дни короче коротких, а потому на освещении здесь, похоже, не экономили: фонари были всюду, все работали, а вдоль улиц, на столбах горели сразу по четыре лампы в разные стороны.
- Подскажите, пожалуйста! – обратился вспотевший Ветров к женщине, стоявшей на автобусной остановке, на маленькой привокзальной площади. – На Ленинградский проспект на чем можно доехать? Далеко это?
- Номер дома какой? – приветливо спросила она.
- Дом? Восьмой, - ответил он и, подняв сумку с дороги, поставил ее на бордюр.
- Вы садитесь со мной на автобус, а через остановку сойдете. Длинный такой дом, девятиэтажный. Да увидите, автобус около него остановится, - охотно, с некоторым акцентом, рассказала она.
- Спасибо большое! – сказал Ветров. Настроение становилось великолепным, эти огни почему-то сразу зажгли в нем надежду на удачу. Ему нравилось это событие, это приключение – все начиналось просто здорово. Мог ли он месяц назад еще представить, что окажется на полярном круге? А вот, поди ты – он стоит на остановке, ждет автобус. И где? В Новом Уренгое, в газовой столице России! Да неужели ему здесь места нет?
Подошел автобус, пустой, только молоденькая сонная кондуктор, съежившись, стояла у кабины. Ветров втащил свою сумку, встал у двери.
«Когда-нибудь буду я ездить без этих баулов? – подумал он, глядя в окно на современные дома приполярного города. – Похоже, что это крест мой».
Он вышел, как и говорила женщина, через остановку, посмотрел на огромный многоподъездный дом. «Похоже, этот. Великая китайская стена… - он подошел ближе, пытаясь рассмотреть номер на табличке. – Елки-палки, а машин-то сколько!» – удивился он, глядя на длинный, во всю длину дома, ряд легковых автомобилей, покрывшихся инеем или засыпанных снегом. Казалось, они были всюду, едва не в подъездах. Вдоль дома ехала снегоуборочная машина: осторожно, чтобы не зацепить чью-либо собственность. После нее вдоль машин оставался невысокий снежный бордюрчик.
Ветров уже обратил внимание, что снегоуборочной техники очень много, от самого вокзала всюду шла активная очистка улиц.
«Вот где люди живут! – поймал себя на мысли Валентин. – Это тебе не Зоболотск, и даже не Щегловск – одну-две машины если и увидишь ночью во дворе, это хорошо. – Он всмотрелся в номер дома – да, это был Валеркин дом. – Девять этажей, четырежды девять – тридцать шесть, - произвел он нехитрый расчет, - значит он во втором подъезде».
Подъезд был не закрыт и Ветров втащил свою поклажу к двери с табличкой «41». С некоторым волнением он нажал кнопку звонка.
- Кто там? – услышал он голос будто из далекого прошлого, голос, не изменившийся за четверть века.
- Сэрка, - Валентин назвал пацанячью кличку одноклассника. – Это я, Валентин! – со вздохом облегчения громко ответил Ветров.
Дверь распахнулась и Валерка, все тот же парнишка, только возмужавший, с широкой улыбкой на худощавом, чуть морщинистом лице, стоял на пороге.
- О-о-о, Валька, здоро-ово! Заходи, давай быстренько!
Ветров втащил сумку и, чуть смущаясь, вошел сам.
- Ну, здорово!.. Так вот ты какой, северный олень! – улыбаясь, сказал Ветров и они обнялись, как старые закадычные друзья. – Да ты совсем не изменился, Валера! – Валентин отступил чуть, разглядывая высокую поджарую фигуру приятеля. – Смотрю, поседел только!
Валерка, в трусах и тельняшке, улыбался, насколько рот позволял - похоже был рад земляку.
- Да мы тут как в морозилке, задубели и никакой возраст нас не берет! – громыхал он на всю квартиру. – А ты лысый совсем, - смеялся он. – Ленин и Ленин! Сегодня мужикам расскажу, угорят со смеху! – Он хлопнул Ветрова по плечу своей мощной ладонью. – Давай, Валек, раздевайся, проходи, а мне на работу надо торопиться.
Он ушел в комнату одеваться, а Ветров снял куртку, ботинки, сдвинул в сторонку сумку и прошел следом. Валерий был в разводе, квартиру они с женой разменяли и ему досталась однокомнатная – а что еще надо холостяку?
В комнате стоял стандартный набор мебели: плательный шкаф, стенка, тумба с телевизором, тумбочка с телефоном и диван. На полу большой, во всю комнату, ковер бежевого цвета, а у окна солидный электрокамин.
- Давай пока обнюхивайся, - торопился Валерий, - а может есть хочешь?
- Нет еще, Валера, - ответил Валентин, сытый утренними эмоциями.
- Ты не стесняйся, там полный холодильник продуктов, бери, ешь все, что попадется.
- Конфеты любишь? – спросил Валентин, заметив в стенке большую вазу с шоколадными конфетами.
- У, ты что? Я без сладкого не живу.
- Я тоже.
- Доставай, ешь, завтра еще накупим, - предлагал Валера, натягивая свитер, а Валентин подумал, что он совсем не изменился и по характеру: как был рубаха-парень, таким и остался.
- Во сколько с работы ждать?
- В шесть приеду. Пошли в кухню, - предложил Валера, на ходу застегивая брюки. Он открыл холодильник, показал: - Вот тут колбаса всякая, мясо есть, пельмени, рыба – в общем, что найдешь, то и ешь. И бутылочку водки я специально взял, чтобы ты не скучал без меня, - он достал литровую бутылку.
- «Беленькая-люкс»! Как ты догадался? Это ж моя любимая водка.
- Хм, твоя… Я и сам только ее и беру. Хочешь? – вдруг предложил Валера. - По стопарику за встречу?
- Нет, корефан, ты что?.. Такая пьянь в такую рань?
- Смотри, как хочешь. А я дерну, - сказал он и скрутил пробку.
- Так тебе на работу? – удивился Валентин.
- Ну и что? Да это ерунда, не обращай внимания. Что мы там, мерзнуть должны? – он налил полную вместительную стопку и ухнул одним глотком. – Ху! Хороша! – сказал он и пошел в прихожую. – Валентин, вот тебе ключи от квартиры, если куда захочешь пойти, а я побежал. Опаздываю уже.
- На городской? – спросил Валентин.
- На какой городской? – не понял Валера. – Не-е, у нас свой, в семь ноль четыре отправляется. Ну все, до вечера, - сказал Валерий и уже открыв дверь, произнес: - Ты сумку в комнату занеси, там в шкафу найдешь пустую полку, вещи раскладывай, понял?
- Хорошо, дуй, а то опоздаешь и вправду, - сказал Валентин и, закрыв дверь, подумал: «Ну, Сэрка, закинула же его судьба за тридевять земель… А живет неплохо, молодцом. Для холостяка, очень даже ничего».
Валентин походил еще по квартире, посмотрел: спать совсем не хотелось и он включил телевизор. «Двадцать один канал, ничего себе – север! – удивился он. – Мне все больше и больше нравится здесь», - улыбался, довольный своим решением приехать сюда.
После душа и пельменей – самой холостяцкой еды, Ветров вышел в город, оглядеться. Машин у дома чуть поубавилось, прибавилось прохожих и солнечного света, хотя само солнце выше домов так и не поднималось. Он посмотрел по сторонам и пошел никуда: не зная города, иди в любую сторону, придешь куда надо. Наискосок через дорогу стоял крупный торговый центр и он смело направился в магазин, сразу прицениться – почем на севере колбаса, яйца и хлеб. Оказалось, что цены на самую малость выше, а разнообразие продуктов едва ли не больше, чем на «большой земле».
«Да тут райский уголок просто!» – восхищался Ветров, прислушиваясь к интуиции: жить ему здесь, или нет. Интуиция молчала, видно получив термический шок.
Город его поразил довольно сильно: современные здания, банки, магазины, управления газобуровых и прочих работ - все говорило о достойном уровне жизни северян, все дышало достатком.
Вечером в квартиру влетел Валера и сходу произнес:
- Валек, быстро собирайся, идем!
- Куда? – спросил Валентин, перелистывая телевизионные каналы.
- Давай-давай, быстро-быстро, - махал он руками, - пока не съели и не выпили! У бригадира сегодня день рождения, мужики в кафе нас ждут.
«Завтра работу надо искать, а я с похмелья буду, - подумал Валентин. – А что поделаешь? С народом надо знакомиться!»
Они вышли на улицу, день давно кончился, но мороза и света было в достатке.
- Едем или идем? – спросил Валентин.
- Можем и поехать, - сказал Валера, - сто метров тащиться, нам это надо? – смеялся он.
- А ты чего без перчаток? – заметил Валентин.
- А на хрена они нужны? – куражился друг. – Тут знаешь, чем меньше внимания на мороз будешь обращать, тем легче будет. Да что я тебе объясняю, а то ты мороза не видел?
- Ну да, - согласился Валентин, - чем больше водки, тем горячее солнце.
- Что-то вроде этого, да.
Кафе действительно находилось недалеко, за Дворцом культуры, и через десять минут они садились за два сдвинутых вместе стола, в маленькой, ничем неприметной забегаловке.
- Знакомьтесь, мужики, - представлял друга Валера, - это Валентин, мой земляк и одноклассник. Приехал с моей родины, понятно вам? А это, - показал он Ветрову на крепкого седоватого мужчину, примерно их ровесника, - Степка, бугор наш, новопреставленный! – смеялся он.
- Ты что говоришь-то? – угрюмо, но добродушно возмутился Степан, видимо давно привыкший к выходкам Валерки. – Новорожденный, а не новопреставленный!
- А-а. Тебе видней, - серьезно сказал Валера и, вдруг, заулыбался: - Да не обижайся ты, ёк-макарёк, я ж шутейно!
Ветров познакомился с остальными мужиками: женщин в компании не было.
- Валентин, наливай, ешь-пей, не стесняйся, - предложил Степан, сидевший напротив Ветрова. – У нас все по-простому: предлагать не будут, пьют кто сколько хочет.
- Хорошо, Степан. – Ветров налил стопку. – С рождением тебя, будь здоров!
- Э, э, а мне? Ну-ка, погодите, - Валера набулькал себе в стакан. – Давай, Степка – луженая попка, за тебя! – и он снова захохотал.
«Нет, Валерка все тот же баламут», - подумал Валентин, накладывая на тарелку закуски. Мужики пили, выходили в холл покурить и снова садились за стол. А Ветров вспоминал фильм «Мужики» и сравнивал: «А ведь действительно, на севере мужики немного не такие, как на «материке», более компанейские, что ли. Более едины как-то. Пьют, шутят, поддевают друг друга, а чтобы кто-то обиделся – ни-ни: говори все, что в голову взбрело, собака лает – ветер носит».
Ему очень хотелось остаться здесь, среди таких грубоватых, но каких-то естественных, настоящих мужиков, со стержнем внутри. Без этого на севере не выжить, не смотря на всю цивилизацию. Цивилизация кончается за городской чертой, и дальше – тундра, метель, мороз и на десятки верст вокруг – никого. А мужики и работают там, в продуваемой всеми ветрами тундре, и не стонут, и не плачут. А водка? Здесь это зачастую - спасение, без преувеличения. Есть и те, кто не пьет вовсе, а кто спился – не работают там, где требуется мужское единение, мужская солидарность.
Ветров, глядя на захмелевших мужиков, вспоминал свой опыт работы на буровой, также, на севере. Адски трудная работа, бывало, когда стоял верховым на буровой вышке, после смены телогрейка становилась насквозь мокрой от пота, а руки – сигарету не в силах было поднести к губам. Но это поначалу, потом привыкаешь, приноравливаешься. И ему очень нравилось это мужское сообщество, которым все было по плечу.
Над буровой опять метель, здесь Крайний Север
Но только нам на непогоду наплевать,
Мы для того сюда на вахту прилетели,
Чтоб кровь земную на поверхность проливать…
Такую песню посвятил когда-то Ветров своим напарникам, но так и не спел ее им. Вот и теперь он мечтал снова попасть на буровую…
- На работу, говоришь? – спрашивал его Степан. Ему хотелось поговорить с новым человеком: свои осточертели уже. – А плотничать можешь?
- Степа, да он учитель, двойки ставил ребятишкам! – балагурил Валера.
- Ну, не совсем двойки, и не только учитель, - отвечал Валентин с улыбкой, - но плотником, нет, Степан, не работал.
- Жаль… А то пошел бы к нам в бригаду.
- Я вообще-то на вахту хотел бы, на буровую. У меня дома жена, дочери, надолго оставить их не могу.
- На буровую? Это трудно, честно скажу. Сейчас здесь знаешь сколько народу крутится? Да сам все увидишь. Весь Советский Союз здесь.
- Валька, да ты не отчаивайся раньше времени, - поддерживал его Валера, видя, что тот покачивает головой. – Живи у меня сколько хочешь... Сколько надо будет. Побегаешь, может и найдешь что.
К полночи они вернулись домой. Валера, едва они разделись и прошли на кухню, достал из холодильника бутылку водки.
- Давай, Валек, еще по соточке.
- Да мне работу завтра искать надо, я сегодня газет набрал уже, повыписывал кое-какие объявления…
- Ну вот и хорошо, а что тогда переживаешь? Давай! – Он снова заглянул в холодильник: - Смотри, чем угощу тебя… Семгу любишь?
- Как тебе сказать, - переставая отнекиваться, сказал Валентин. – Стерляди поел много, а вот семгу не приходилось, дороговатая она у нас.
- А у нас – копейки, - пошутил Валера, открывая банку с рыбой. – Я сам солю, свежую кусок покупаю, на кусочки, соль, и готово… Наливай, что сидишь, как в гостях!
Они сидели в кухне, выпивали, вспоминали одноклассников, учителей, «копченого», всех, кто был жив и кто уже «присоединился к большинству». Пили за здравие и за упокой.
- Валек, слушай-ка, что спрошу, - вдруг сменил тему Валера. – А хочешь подружку?
- Не понял, какую подружку, - спросил Валентин, предчувствуя, что вечер еще не заканчивается.
- Обыкновенную… Что как маленький? У меня есть своя постоянная контора, сейчас позвоню…, - он достал свой мобильный.
- Валера, давай только без этого? Тебе надо, заказывай, а у меня знаешь какая жена? Ты бы видел мою Надюху… - взгрустнул он. – Мне кроме нее никого не надо… Да что ты смеешься? Правда, Валерка, знаешь, какая это женщина?..
- Так, все! Отставить! Ты у меня в гостях, я хочу тебя угостить… Алло! Милка? Это я, узнала? Милая, хочешь семгочки? Приходи! Так, слушай сюда, у меня друг приехал с моей родины, так что, давай, вези своих красоток, гулять будем! А как ты думала, я что, облизываться должен? Готовься сама, ты у меня лучше всех! Все, жду!
- Валерка, ну, на хрена ты? Я, правда, не хочу, не нравятся они мне: работают, как на производстве!
- Мои понравятся, вот увидишь, - довольный своей идеей, смеялся Валера. – Давай еще по капельке.
- И сколько ваше удовольствие стоит? – поинтересовался Валентин.
- Что ты переживаешь? Я же сказал, угощаю!
- И все-таки?
- Штука-час.
- Чего? Да ты обалдел что ли, Валерка? – Ветров искренне удивился: он жил другими ценовыми категориями.
- Да что тут такого? Мелочи это… - ответил он, наполняя стопки. – Ну, будем? А то они сейчас будут здесь…
Три недели Ветров с утра и до вечера ходил, ездил и выстаивал очереди в поисках работы. За это время он изучил город вдоль и поперек, побывал в десятках контор, но, как и предостерегали мужики, проблема оказалась очень серьезной. За него хлопотали знакомые Валерия, один приятель, утверждавший, что был водителем еще у Виктора Степановича – ничего не помогало. На дверях отделов кадров либо просто висело объявление, что приема на работу нет, либо требовались удостоверения, что прошел обучение по специальности: запись в трудовой книжке роли не играла.
И только к концу третьей недели ему повезло: его брали на стройку каменщиком. Ветров уже готов был обрадоваться, но когда узнал, что живут рабочие по восемь человек в вагончике, вахта длится от трех месяцев, а зарплата в разы ниже, чем у бурильщиков – он решил, что возможности найти подходящее место исчерпаны.
«Три месяца без Нади?! Да я с ума сойду! – думал Валентин. – Я за три недели весь изболелся за нее, а за три месяца и подавно…»
В середине ноября Валентин распрощался с гостеприимным другом и уехал домой, к Наде и дочерям…
Глава вторая
- Надежда, зайдите, пожалуйста, ко мне, на минутку, - сказал главный редактор, заглянув в рекламный отдел.
- Хорошо, Тимур Каримович, сейчас письмо отправлю, - ответила Надя, нажимая кнопки клавиатуры. Сердце ее тревожно екнуло, предчувствуя что-то недоброе. Она отправила очередной рекламный макет управляющему банка и, взглянув в зеркальце, стоявшее на столе, поднялась.
- Зачем это ему Надя понадобилась? – поинтересовалась Вика, сидевшая за столом у окна, выходящего на проспект. – Девчонки, а вам не кажется, что наш Тимур неровно дышит к Наде?
Сотрудницы на миг оторвались от мониторов, заулыбались.
- Да, по-моему, не только он, - подхватила Жанна.
- Ой, девчонки, не говорите ерунды, - сказала Надя, однако такие предположения ее коллег не были неприятными. – Жанна, это ты посводила с ума мужиков, что к тебе с Германии на свидание ездят. А мне далеко еще до этого.
- Ну-ну, - загадочно улыбнулась Жанна.
Надя вышла в холл, по периметру которого располагались кабинеты отделов, и прошла в кабинет главного.
- Присаживайтесь, Надежда Константиновна, - официальным тоном предложил он, сидя в высоком кожаном кресле за длинным черным, почти пустым столом.
- Да ничего, спасибо, я постою, - ответила Надя, с волнением ожидавшая услышать причину такого приглашения.
- Я вот о чем хотел бы с вами поговорить, - начал он, обращаясь на «вы», хотя нормальным в их коллективе было обращение «ты». – Видите ли… Мне не просто говорить об этом, но, похоже, надо, - тянул главный редактор, медленно водя карандашом по странице ежедневника, лежавшего прямо перед ним. – Мне несколько раз уже звонили… из разных банков…, - он поднял глаза и посмотрел на Надю: - У вас есть проблемы с кредитами? – наконец спросил он.
Надежду будто подкосило, она села на стул, тихо ответила:
- Да, Тимур Каримович… Но я стараюсь решить их…
- Я вижу, что вы стараетесь. Мне нравится, как вы работаете, вот и рубрику новую открыли с вашей помощью, и время вы не жалеете. У вас есть вполне реальный прогресс, это так, но… - Надя смотрела на его молодое лицо и будто ждала приговора. А он продолжал: - Мне не хотелось бы, чтобы газету тревожили личными проблемами сотрудников, это не совсем правильно, и, поверьте, не очень приятно. – Надя, опустив голову, молчала. Ей было до боли стыдно и горько от этих слов главного редактора. – Надежда Константиновна, когда вы сможете решить эти проблемы?
Надя, едва сдерживая слезы отчаяния, ответила:
- Я стараюсь, Тимур Каримович… Я очень стараюсь, - повторяла она, понимая, что других слов она просто не может сейчас найти.
- Надежда, успокойтесь, пожалуйста, - спокойно произнес главный редактор, видя, что она вот-вот готова зарыдать. – Вы простите меня, но я вынужден вас предупредить: если эти звонки будут продолжаться, мы должны будем распрощаться с вами. Вы понимаете, о чем я говорю?
- Да, Тимур Каримович, - снова ответила Надя и взглянув ему в глаза, сказала: - Я вас очень прошу, только не увольняйте меня…, пожалуйста. Мне некому помочь и если вы уволите меня, я не знаю тогда, что мне остается делать…
- Муж у вас где работает? – спросил он.
- У меня нет мужа, - ответила Надя с некоторой жесткостью. – Я живу одна, с дочерью и мамой, пенсионеркой, - добавила она.
- Вон он что… - задумчиво сказал Тимур Каримович, постукивая карандашом по столу. – Ну хорошо, Надежда, успокойтесь и идите, работайте. Надеюсь, все выправится.
Надя встала со стула, с некоторым облегчением сказала:
- Спасибо большое, Тимур Каримович… Я очень буду стараться!
- Ну что ж…, у вас, собственно, другого выхода и нет, - улыбнувшись, подвел он итог беседе.
Надя вышла из кабинета, прошла в туалет и приведя себя в порядок, спокойно и уверенно направилась в свой отдел.
«Муж… Ну какой он муж? – думала Надежда о Валентине, сидя в городском автобусе. – Толку с него!.. Со своим севером, только деньги промотал и опять приехал, лыбится, довольный – соскучился он. Мне нужна его идиотская физиономия?.. Опять в школу поперся, чего, спрашивается? Нет с него толку и не будет, по-моему… Хорошо хоть Полина вышла замуж, уехала. Может она поживет по-человечески. А этот... Накормить детей перед дорогой, и то не смог. И как не стыдно мужику? Ну что я, спрашивается, нашла в нем? – она брезгливо поморщилась. – Что же мне делать? Что делать, Господи? Где деньги взять?!»
Она вышла на остановке, где жил Валентин и направилась к нему.
- Надюша, родная! – обрадовался Валентин. – А я звоню тебе на работу, никто не отвечает. Думал – ты домой уехала. Проходи, сейчас ужин приготовлю.
Надя молча разделась, прошла в комнату и села за стол, мельком глянув на вазу с подсолнухами на столе: Полина привезла с поездки.
- Переодевайся, Надюш, ты что сидишь? – суетился Валентин, довольный приходом жены. Другого названия он ей больше не придумывал: жена и жена.
Он вдруг обратил внимание, что Надя, сидевшая с каменным лицом, вдруг тихо и беззвучно заплакала.
- Валь, ты мне можешь помочь? – спросила она, чуть всхлипывая. Ветров встрепенулся, сел напротив.
- Надя, что случилось?
- Мне деньги нужны. Срочно.
Ветрова покоробило, скрутило, как бересту над костром.
- Надюша…, родная моя… Ну-у, ты же понимаешь, в каком я положении нахожусь. По своим кредитам не могу никак расплатиться…
- Ты мне скажи, - резко перебила она, - ты можешь мне помочь? Или нет?
Ветров помолчал, уже поняв, чем закончится этот разговор, затем, стараясь говорить как можно мягче, продолжил:
- Надь…Ну чем?.. Чем я могу тебе помочь? У меня три ставки в школе, это пятьдесят четыре урока в неделю, а толку-то с этого? Ты сама видишь. Я тебе говорю: не мотайся домой, не трать деньги – живи у меня! По крайней мере, будешь сыта…
Надя резко встала со стула, сказала:
- Я поехала домой.
- Ну вот опять, поговорили – называется. – Ветров вскочил, подошел к Наде. – Надюш, давай, хотя бы поужинаем?
- Не хочу, - ответила она и вышла в прихожую. – Не провожай меня, - бросила она ему на ходу.
Ветров, схватившийся было за джинсы, остановился, убитым голосом спросил:
- У тебя деньги на билет есть?
- Есть, - ответила, Надя, надевая куртку. Валентин подошел к шифоньеру, достал из пиджака пятьдесят рублей и, выйдя в прихожую, протянул деньги Наде.
- Надюш, возьми хоть на билет.
Она презрительно глянула на него, молча взяла деньги и вышла за дверь.
«Придурок! Размазня! – ругала она Ветрова, торопливо идя в сторону автовокзала. – Только и способен, что пятьдесят рублей заработать!.. Ну ничего! Скоро я заработаю, сама! И на фиг ты мне нужен тогда будешь!»
Надежда не пошла на автовокзал, а вышла на перекресток, через который шли автобусы и машины на Заболотск: остановила машину и уехала домой.
Что оставалось делать разнесчастному Ветрову? Он сидел и грустил. Грустил по дочери своей, Полине – была бы она рядом, нашла б слова, чтобы успокоить отца. Но, увы, уже два месяца она жила на Кубани, со своим суженным…
Перед Новым годом Полина объявила отцу, что приезжает ее друг, хочет поближе познакомиться. Он не стал противиться: к чему? Дочь вполне самостоятельная девушка, и достаточно разумная, думал он. И когда Ветров увидел высокого, симпатичного и, как оказалось, очень простого парня, Валентин испытал к нему настоящие отцовские чувства. «Это ж надо, - думал он, - из такой дали приехал, по сути, не зная свою подругу! Молодец, на меня похож!» - подумал родитель.
Дети съездили к Полиной матери, а оттуда приехали с решением уехать на Кубань вместе.
- Дочь, мне понравился Димка, честно тебе скажу. Ты сама знаешь, будь это не так, никуда бы ты не поехала. Но в этом случае… Знаешь, Поля, я в своей жизни, начиная с восьмого класса, все решения принимал сам. Куда мне пойти учиться, куда мне ехать, где работать, на ком жениться – все сам. Мать, бабушка твоя, женщина волевая, не мне тебе говорить, нам от нее доставалось по первое число всегда. От отца ни разу не получал, но мать, это да – глава семьи. Но за что я их обоих уважаю, так это за то, что они нам всегда позволяли быть самостоятельными. И тебе тоже с ранних лет пришлось быть достаточно самостоятельной, так ведь? Поэтому и я тебе скажу: свой выбор ты делаешь сама. А значит, запомни – твои ошибки только твоими и останутся. Я твою дорогу не пройду, у каждого дорога своя. И судьба у каждого своя… Ты не обращай внимания на этот пафос, Поля, смотри в суть, а этот вопрос требует серьезных слов. Знай только одно, всегда, везде и всюду: как бы не сложилась твоя жизнь, в каком состоянии и положении ты бы ни оказалась – у тебя есть отец. Приедешь, я тебя всегда приму и осуждать не стану… Поняла, ты, мартышка?
- Да, папуль, конечно поняла! – радовалась дочь.
- Кстати, а что с институтом делать будем? Все-таки, третий курс. Не жалко?
- Да нет, пап, там посмотрим: или переведусь куда, или заново поступать буду.
- Ну смотри, дочь, сама. Только опять же, имей в виду – диплом, это не корка на память о лучших годах, это твоя собственная опора в жизни. Каким безоблачным сейчас ни кажется будущее, знай, что судьба – штука хитрая и коварная. Уж поверь мне на слово, дочь. Потому, учиться, учиться и еще раз учиться…
- Как говорил великий папа, - засмеялась Полина.
Валентин с Надей проводили молодых на московский поезд, а на душе у Ветрова остался глубокий шрам от стыда, что у него не было денег даже на прощальный ужин и от последовавшего после этого укора Надежды…
Вот и сейчас, когда Надежда ушла, хлопнув дверью, он ощущал свою униженность и никчемность.
«Полины нет, Надя ушла, денег нет, жилья нет, друзей нет, - перечислял он свои потери последних лет, сидя в старом кресле и тупо глядя на экран телевизора. – Кто проклял меня? Что со мной? – в сотый раз задавал он себе одни и те же вопросы. – Почему у других есть семьи, дома, радости, праздники, родственники за одним столом?.. Чем же я хуже? Руки, ноги, голова – все есть, но почему я нищий? Где жена, где семья, наконец?.. Тысячей слез не оплатишь и одного долга, - вспомнил он поговорку, - но где же мне еще работать? С утра до ночи в школе – и что? За квартиру, Наде и прокормиться – все! Вся зарплата! Мяса, просто мяса не ел уже, не помню, сколько времени… Дешевые пельмени, да овсянка… Сэр… голозадый!»
Закончив очередной сеанс самоистязания, Ветров оделся и вышел вон, на улицу. Был конец марта, но весна навещала город исключительно днем: вечером становилось холодно и неуютно. Толстая корка льда на тротуаре лишь местами была сколота: дворники не торопились вперед весны, ждали. Лишь проезжая часть на проспекте была чистой от снега – вывезли, а на обочинах еще лежал черный, грязный и обледеневший снеголед.
Вечерело. Небо становилось темно-синим, густым. Зажглись фонари. Ветров побрел вдоль проспекта, пытаясь разогреть, разогнать мысли и притянуть хоть какую-нибудь идею.
Погромыхивали рядом неторопливые холодные трамваи, шумели машины, люди поодиночке и группами шли навстречу или обгоняли его. Кто-то поскальзывался и падал, кто громко матерился, не обращая ни на кого внимания, захваченный рассказом о своих приключениях своей юной, скромно потупившей голову подруге. У ночного клуба «Метро» как всегда толпилась молодежь, выйдя на перекур. Вот ресторан, в котором Валентин с Надей ни разу так и не были, впрочем, как и в других ресторанах тоже – не привелось.
Вот и мост, где выясняли отношения в новогоднюю ночь Ветровы, а вон, на горе – храм, в котором они всей семьей стояли всенощную службу на Пасху…
Все напоминало ему Надю, везде они гуляли, взявшись под руку, или за руки. Валентин думал о ней, думал о том, как же ему выбраться на поверхность из этого жизненного дерьма, чтобы не потерять ту, которая была смыслом и целью его жизни.
Ветров перешел мост и, поднимаясь в гору, вдруг обратил внимание на стройку – рядом строился крупный жилой комплекс, стояли несколько башенных кранов, на темном небесном фоне торчали прутья арматуры, колонны и межэтажные перекрытия, горели огни – работа не останавливалась. «Меня на севере в каменщики брали… Может пойти мне на стройку? – осенило его. – Ну и что, что двадцать лет прошло, что у меня сил, что ли не хватит? Да легко! А то, что забыл, так через месяц все встанет на свои места… А что? Может, действительно, хватит штаны протирать в школе? Дети детьми, но и о своих детях, да и о себе тоже не мешало бы подумать? А?» - Он вдруг воодушевился этой простой и внезапной мыслью, настроение чуть поднялось и Валентин увеличил скорость до своей обычной: чтобы всех обогнать.
До конца учебного года Ветров решил все же доработать в школе. Да и как оставить школу, если на носу выпускные экзамены, а у него столько классов, что поделить его нагрузку среди учителей было довольно сложно. Кому из учителей в конце года хочется сбиваться с проторенной колеи, брать на себя лишние, ничего не решающие уроки? Да и к завучу Валентин относился по-дружески, так же, как и Людмила Николаевна к нему – взяла на работу с первого взгляда.
Надежда понемногу начинала входить в рабочий ритм, отдавая работе рабочее и личное время. В конце концов, начало происходить то, что и происходит в таких случаях: она стала зарабатывать. И зарабатывать такие деньги, что Ветрову и не снились, и не мечтались. Беда состояла лишь в том, что все деньги уходили на оплату долгов по кредитам и их бедности еще не было видно ни конца, ни края.
Ветров искал работу и однажды его внимание привлекло объявление в газете, в котором приглашали строителей на стройки Ленинградской области. Зарплату обещали просто заоблачную.
«Вот! Вот что мне надо! – вмиг оживился он, уже отбрасывая время длительности командировки. – Хотя, какой с меня теперь, на хрен, каменщик? Тяжелее авторучки забыл когда что-либо поднимал. Но – попытка, не пытка, а вот нищета, эта пытка достала уже».
Не долго думая, он позвонил по указанному номеру и рекрутер пригласил его на собеседование.
- А правда, что зарплата такая высокая? – был одним из первых вопросов Ветрова.
- Не сомневайтесь даже, - заверил его молодой мужчина-рекрутер. Ветрову было все-равно, что офис находился в кабинете автомойки. – Они пишут только белую зарплату, там сейчас очень большие объемы работ, так что заработать деньги – отличный шанс. Но…, - он полистал трудовую книжку Ветрова, - кладка там очень сложная, а я смотрю – вы давно работали. Сможете класть? А то могут и отправить назад, зря только время и деньги потеряете.
- Сейчас может и нет, - честно признался Ветров, - но когда-то был в бригаде лучшим по профессии. Да вы не беспокойтесь, я себя знаю – меня не отправят.
- Хорошо, я вышлю вашу анкету факсом, о результатах сообщу.
Ветров Наде опять ничего решил не говорить, пока не узнает результаты. Они продолжали жить по тому же сценарию: по нескольку дней в неделю. Их отношения застопорились - и не ухудшались, но и не развивались: сейчас весь свет сошелся клином на деньгах.
Не дождавшись ответа, Ветров сам позвонил в Санкт-Петербург, где ему милым женским голосом было сказано – опыта маловато, увы. «Ну что ж, на нет и суда нет. Но плохо вы меня еще знаете», - сказал он себе и пошел устраиваться на ту стройку, у храма – набраться опыта для следующей попытки.
Кадровичка – типично совковая сухая канцелярская крыса, посмотрев его документы, очень удивилась:
- Интересно, вы работали учителем и вдруг решили пойти на стройку. Непонятно.
- А что тут непонятного? Надоело, знаете ли, с бумагами возиться. Мне бы тяжести потаскать, - с легкой издевкой ответил он.
- Вот я бы сейчас взяла, - продолжала она в недоумении, - и в штукатуры пошла.
- А что, хорошая идея, мне нравится, - улыбался Ветров, начиная терять терпение. – Вы мне скажите, нужны вам каменщики?
Она наконец поняла, что ее мнение вряд ли полезно в этом разговоре, сухо сказала:
- Езжайте на объект, поговорите с начальником участка, пусть он решает.
Начальник участка, сухощавый, спокойный мужчина невысокого роста, оказался нормальным мужиком. Полистав трудовую Ветрова, он сразу согласился принять его на работу, и тут же позвонил в кадры.
- Когда сможешь выйти? – без лишних слов спросил он Ветрова.
- Да я готов, хоть завтра, - ответил Ветров, уже примеривая к руке кирочку с кельмой.
- Спецовка есть какая-нибудь? На первое время. А то, знаешь, пока там раскачаются, так лучше в своей поработать.
- Найду, конечно!
- Ну и договорились. Тогда к восьми утра подъезжай, я тебя с бригадиром познакомлю, - сказал начальник участка, присматриваясь к Ветрову. – Бригадир у нас молодой, опыта маловато еще. Поработаешь, я посмотрю, думаю – все получится.
- Спасибо большое, - сказал Ветров и выйдя из вагончика, прошелся по стройплощадке – знакомился. Две монолитных девятиэтажки стояли рядом, железобетонные работы были почти завершены, а каменная кладка стен только началась. «Ну и отличненько, - подумал Валентин, - значит работы полно, можно и заработать. А с годик поработаю, там и в Питер махну!»
Вечером зашла Надежда. Увидев Валентина, ползающего по полу, спросила:
- Ты что штаны раскидал по комнате?
- А не скажу вот, - шутил он, довольный ее визитом.
- В поход опять намыливаешься? – она вымыла руки и села за стол, ожидая ужина.
- Хуже, Надька, - Валентин встал, запихнул шмотки в шифоньер и, включив конфорку, сел рядом с Надей. – Надь, я в пролетарии иду.
- То есть?
- Завтра выхожу на стройку, каменных дел мастером, - с иронией сказал Валентин.
- Каменщиком? – удивленно и с оттенком неприязни спросила Надя.
- Да, дорогая. В банкиры меня не берут, так что иду строить светлое будущее.
- Делать тебе нечего, - поставила оценку его инициативе Надежда.
Валентина задели ее слова и он сказал:
- Надь, тебе, как моей матери – угодить бесполезно. Я даже и не пытаюсь.
- И что там обещают?
- Четырнадцать тысяч. Долларов, - в шутку добавил он, чтобы придать этой цифре хоть какой-то вес и этому решению хоть какой-то юмор.
- Всего? – Надя чуть поменяла тон, поняв, что этот поступок ему дался не очень-то легко.
Валентин покачал головой:
- Ну ты даешь! Да это в два раза больше, чем в школе! Я понимаю, конечно, у тебя другая зарплата, - он вдруг хитро прищурился и спросил: - А интересно, как так получается: у меня два диплома, а толку нет? Ты с очень средним аттестатом, а зарабатываешь в два раза больше меня? Не подскажешь, Надёжа моя?
- В четыре раза больше, - гордо ответила она и добавила: - Вот так вот! Уметь надо, и работать головой, а не руками.
- Головой, говоришь? – в шутку разъярившись, сказал Валентин, обнимая ее. – Сейчас пельмени съедим, я те покажу, чем работать надо! – он крепко и долго поцеловал Надю, отчего и про пельмени как-то уже не думалось, а потом сказал: - Ничего, Надюшка, скоро мы заживем с тобой! Только чуть терпения нам бы еще.
Через две недели Ветров клал кирпичи вполне сносно. Конечно, глазомер немного сбился, срок нужен был для восстановления. Но размечал сам и углы выкладывал не хуже остальных. Немного болели стертые от раствора пальцы, но настрой он не терял. Наоборот – с каждым днем в нем просыпался какой-то азарт, хотелось сделать чуть лучше других, чуть быстрее и чище. Начальник участка стал все чаще и пристальнее присматриваться к работе Ветрова и делать достаточно прозрачные намеки по поводу бригадирства.
И вдруг, как гром среди ясного неба, зазвонил его мобильный телефон.
- Валентин? – спросил едва знакомый женский голос.
- Да, добрый день, - ответил Ветров.
- Это из Петербурга вам звонят! Вы нам присылали анкету, работодатель согласен принять вас на работу.
Ветров едва не слетел со стены – так стукнуло сердце.
- …Так… вы же мне отказали?
- Обстоятельства изменились, - ответила трубка. – Так вы приедете?
- Да, конечно! Обязательно приеду! – не раздумывая, ответил Валентин.
- Хорошо. Когда вас ожидать?
- Думаю, дней через десять, - ответил он. – Раньше вряд ли получится!
- Хорошо, приезжайте! Мы очень рады, что вы будете работать у нас.
«Ура-а! Получилось! – обрадовался Ветров. – Вот это удача! Ек-макарек, - вспомнил он Валеркину приговорку, - что ж теперь делать-то? Так, стоп! Спокойно, Ветров. Эмоции – можете быть свободны, а вас, разум, я попрошу остаться».
До конца смены он работал на автопилоте, обдумывая все вопросы, которые необходимо было немедленно решить: увольнение, квартира, деньги и Надежда.
Глава третья
Все-таки, один ребенок в семье, это не самый лучший вариант. Ни для родителей, ни для ребенка. Ветров как не представлял своей жизни без родительского дома, где всегда ждут и мать, и отец, также не представлял ни детства, ни теперешней, взрослой жизни без братьев.
Пусть жили не богато, не было у них мотоциклов, один велосипед на всех; пусть дрались частенько – одни дерутся, другие заступаются, но – это жизнь, полнокровная и разная. Братья, это родные люди, которые выросли с тобой, знают тебя, как и ты их, и всегда придут на помощь… Ну, может быть, не совсем все, и не совсем всегда – взрослая жизнь у каждого своя идет, однако, это у кого как поведется.
Валентин всю жизнь хранил в памяти тот пирожок с повидлом, что принес ему, пацану-дошколенку, со школьного буфета старший брат Валерий. Сам Валера не помнит, конечно, той мелочи, но в душе Валентина навсегда осталось то доброе тепло от этого пирожка…
Теперь же пирожком было не обойтись: перед Валентином остро встала проблема денег на поездку. С работы он, как ни уговаривал его начальник участка, уволился, в трудовой еще и запись не успели сделать. Но зарплата ожидалась только через две недели и Валентин позвонил своему брату-шахтеру, Григорию.
- Гриша, привет!
- А, братишка, здорово! Как ты там, что нового? – ответил Григорий. Был вечер и он, как обычно, находился в пределах своей ограды.
- Да дело у меня к тебе есть, - сказал Валентин. – Ты в выходные дома будешь?
- Ну да, приезжай, в бане попаришься, - пригласил он.
- Все, тогда договорились, в субботу к вечеру приеду.
Надя выходные дни обычно проводила в Заболотске, поэтому Валентин был свободен, как, впрочем, почти всегда. Спроси у него, женат ли он, и он по-прежнему, спустя столько лет, будет мяться, не зная, что ответить. Если раньше Надя называла его мужем, то сейчас на его вопрос: «Кто я тебе?», она отвечала: «Ты мой мужчина». Вот и думай, женат ли ты, или просто принадлежишь женщине…
Григорий жил в шахтерском городке в своем доме. После недавнего развода он купил себе небольшой домик с хорошей баней и вел жизнь вполне активную, видимо насидевшись около жены за многие годы. В его доме всегда были друзья, приятели и просто собутыльники с подружками. Но в этот раз он ждал брата, поэтому всех гостей тихо-мирно выпроводил накануне.
- Здорово, братишка, - улыбался родственнику Григорий. – Проходи, раздевайся, да лоб не расшиби, у нас тут не хоромы.
- Да я в курсе, мать писала, - пошутил Валентин, проходя в комнату с низким, рукой достать, потолком. – Телевизор купил, смотрю?
- Да, старый отдал соседу, этот на днях только привез.
- Есть повод обмыть тогда?
- Конечно, - согласился Григорий. – У меня в холодильнике весь боекомплект, пиво и водка – все есть. Наливать?
- Да пошутил я, Гриша, перед баней кто же пьет? – отказался Валентин. – Не топил еще?
- Нет, все готово, - ответил Григорий. – Даже веник нарвал тебе, вон с той березы, видишь? – он показал в маленькое оконце на огород.
- Сам не ходил еще, я вижу? – спросил Валентин, раздеваясь.
- Да я жару не люблю, ты же знаешь. Потом схожу. Иди, я пока пельмени сварю.
У Валентина будто благодать по жилкам потекла и он, улыбаясь, сказал:
- Пельмени, да под водочку, да после баньки – что может быть лучше! – и добавил: - Вот только достали они уже выше крыши, эти пельмени.
- И не говори, - согласился Григорий. – Одно хорошо: чистить, мыть и резать не надо.
- Это точно. Терпеть не могу, чистить картошку или что еще. Крупу сыпанул в кастрюлю, воды, соли да масло – хоть тебе обед, хоть ужин, так ведь? В деревне давно был? – снова спросил Валентин.
- Давно уже, все собираюсь, а никак не получается. А ты?
- То же самое. Ладно, я пошел, - сказал Валентин, а Григорий достал из шифоньера полотенце и протянул брату.
- Держи. Тапки там, в сенцах.
«Нет, кто не парится, тот и баню топить не умеет, - беззлобно думал Валентин, пытаясь усиленным хлопаньем веника нагнать на себя жару. – Вот батя второй, тот полчаса потопит: «Все, сынок, иди, вода горячая уже», «А кипит?» - спросишь, «Кипит, бурлит вовсю!». А ковш воды кинешь на камни, а на второй они уже не реагируют, остыли».
Он обмылся, вытерся, вышел, чуть постоял на улице, подышал вечерним летним теплом, прошел по огороду, сорвал несколько запоздалых ягод клубники, сунул в рот три веточки укропа – любил, и довольный вошел в дом.
- С легким паром! – встретил его Григорий. – Хватило жару?
- Спасибо, братишка, все отлично, - ответил Валентин. – Да летом сильно много жары-то и не надо, - лукавил он.
- Здесь сядем, или в кухне? – спросил Григорий.
- Здесь конечно, у телевизора. Так, а ты в баню? Давай, я накрою пока, а ты беги.
- Ага, Валь, - согласился он. – Пельмени довариваются…
- Да иди, что ж я, не разберусь, что ли?
Григорий ушел, а Валентин быстро стал накрывать на стол, знал, что через пятнадцать минут брат прибежит и будет нахваливать, как и отец – сколько много жару еще осталось.
Братья были последними в их братской пятерке, родились в один месяц с разницей в два года, поэтому и были наиболее близки между собой.
- Гриш, я же говорил тебе, что собираюсь в Питер, на стройку? – спрашивал Валентин за ужином.
- Так ты вроде на стройке сейчас? Или уже нет?
- На стройке, был. Позвонили на днях мне, представляешь, зовут в Питер снова.
- Да ты что? Езжай, братишка, конечно, хоть мир посмотришь! – обрадовался Григорий. Его эмоции всегда были искренними и если он радовался – от чистого сердца, а если начинал сердиться, тут можно дать пятьдесят на пятьдесят: либо сломает кому нос, либо нет. Внешне Григорий не отличался спортивным телосложением, был таким же сухим, как и Валентин, но по резкости и верткости равных ему не было.
- Вот и хочу тебя попросить: денег можешь мне одолжить? – спросил Валентин. – Моя зарплата через пару недель, так я тебе доверенность напишу, ты съездишь и получишь, хорошо? А то времени ждать нету.
- Да брось ты, Валек, - не задумываясь, ответил Григорий. – Приедешь, сам и получишь. – Он снова наполнил стопки и вдруг спросил: - Так ты это, а как с Надей? Оставляешь одну?
Валентин взял стопку, чокнулся с братом, выпил.
- Не знаю, Гриш, - наконец заговорил он. – Одну, нет ли, но выхода у меня другого нет. – Валентин закурил, минуту помолчал, переживая нахлынувшую печаль. – Никогда не думал, что деньги могут так влиять на людей, - начал он философствовать. – Казалось бы, что еще нужно для счастья? Любимая работа была, любимая женщина есть… Но, нет денег и все остальное не имеет никакой силы… Надо ехать, братишка. Знаешь, я почему-то уверен на все сто, что с Надей мы будем всю жизнь вместе. - Брат улыбнулся, снова взялся за бутылку. – Что ты смеешься? Гриш, мы с ней столько всякого пережили за эти годы, настолько срослись, что даже эти разлуки, мне кажется, не смогут ни на что повлиять.
- Может быть, Валек, - сказал Григорий, поднимая стопку. – Тебе видней, конечно, но ты и сам понимаешь – бабенка молодая, смазливая… А на сколько ты уедешь, не известно. Думаешь – дождется?
- Ну что значит – дождется? – начинал нервничать Валентин. – Гриш, если меня не будет год или больше, конечно я допускаю, что она с кем-то переспит. Но, знаешь, я настраиваю себя на то, что я смогу ее понять и простить, если надо будет. Это жизнь, это физиология, ну что тут поделаешь? Я ведь тоже не уверен, что смогу столько времени тихо, сам с собою. Ты понимаешь, о чем я говорю. В конце концов, дело не в этом. Меня коробит в таких случаях знаешь что?
- Что?
- Если этот кто-то будет мне знаком. Я буду с ним после общаться, разговаривать, может, приятельские отношения будут с ним, или есть. А он будет на меня смотреть и ухмыляться – а я с твоей бабой переспал. Вот это противно.
- Валька, не знал, что ты способен измену простить, - вдруг сказал Григорий, слегка захмелевший, как и брат. – Я бы голову оторвал, честное слово.
- Ну еще и отрывать не за что, братишка. Мы же говорим так, абстрактно. Но если я буду его знать и узнаю потом, что он хлебал из моего блюдца, тогда меня уговаривать не надо, у меня кулак не легкий.
- Да, помню, в школе тогда, помнишь? На осеннем балу с заболотскими дрались? Удивил ты меня тогда, как с одного удара свалил мужика…
- Гриша, - перебил его Валентин, - я-то что, вот ты… - и они предались воспоминаниям юношеских похождений.
Когда они допили бутылку водки и полтарашку пива, с первыми петухами, а, может, и с третьими – кто их считал – легли спать.
После обеда Валентин наконец поправился после вчерашней бани. Вышел на двор, покосил траву, росшую вместо картошки, поел вишни и засобирался домой.
- Гриша, слушай, я буду съезжать с квартиры, в деревню вещи не хочу везти, еще не известно, что там в Питере получится. Поэтому родителям напишу, как устроюсь, а вещи тебе привезу, хорошо?
- Вези конечно, места хватит, - ответил Григорий, закуривая очередную сигарету. – Только позвони, чтобы я дома был, а то мало ли куда занесет.
- Договорились. Там компьютер Полины остался, баян, музыка, велосипед, - перечислял Валентин. – Жалко, блин, - пошутил он. – Все твое, Гриш, пользуйся, как захочешь.
- Да ты может еще приедешь? – спросил Григорий.
- Ну, приеду – новое будет, - ответил отчего-то вдруг повеселевший Валентин. – Вообще, Гриш, просто так я не вернусь. Как говорится: со щитом, либо на щите. Выбор не большой у меня в этот раз.
- Ладно, братишка, не переживай, все у тебя получится, я-то знаю, - сказал Григорий, уловив настроение брата.
- Ну тогда я побежал, не опоздать бы на автобус.
- Давай, Валек, звони, - сказал Григорий, протягивая брату руку.
Валентин торопился на остановку, потому что вечером автобусы в областной центр ходили редко, а народу, возвращавшегося в город после выходных было много. Изрядно вспотевший он втиснулся в автобус и встал недалеко от входа, насколько смог продвинуться.
«Ешкин кот, платок забыл», - ругнулся он на себя, пошарив в пустых карманах. Пот крупными каплями покрыл его голову, лоб, небритые щеки. Пассажиры ряды сплотили тесно, поэтому даже для рук простора не было, приходилось просто стоять и потеть, смахивая капли с носа о предплечье. Он смотрел в окно, но мешала занавеска, прикрывавшая верхнюю часть окон: все было устроено для блага пассажиров. Валентин, устав смотреть на голубую тряпку, глянул вперед и снова перевел взгляд на окно. Что-то царапнуло его взгляд впереди и он снова повернул туда голову.
«Бог ты мой! – воскликнуло его сознание. – Какая женщина!.. А бюст, ммм!.. Улыбка! Ничего себе, здесь дамы какие живут! И надо же мне в такой момент увидеть ее: помятый, небритый, пропотевший весь, еще и перегаром наверное прет, как от винной бочки, - забегали в его голове мысли. – Как бы к ней поближе подобраться?» - подумал он, все больше вглядываясь в то, как она улыбается, разговаривая видимо с подругой.
На вид ей было лет тридцать с небольшим. Короткие темные волосы, большие, открытые и добрые глаза, чуть заостренный нос, коротенький оранжевый топик и светло-голубые джинсы на крутых бедрах – все это вызвало в душе Ветрова вдруг такой невероятный сексуальный позыв, что он решил действовать, несмотря на свой непрезентабельный, мягко говоря, вид.
Нет, Надя волновала и манила его ничуть не меньше, чем раньше, более того – чем больше он ее познавал, тем более желанной она становилась для Валентина. В то же время, сам он ощущал нарастающее охлаждение ее интереса к нему, понимая причину этих перемен – нет денег, нет и радости. И отдавая все свои способности, чтобы доставить удовольствие любимой женщине, сам он получал их все меньше и реже. А что делает мужчина в таких случаях? Конечно же ищет ту женщину, которая способна не только воспринимать наслаждения, но и одаривать ими.
«Я не я буду, если не смогу с ней познакомиться! – решительно настроился Валентин. – Только бы она не вышла где-нибудь до автовокзала. Надо поторапливаться!»
- Мужчина, осторожнее можно? По ногам, как по тротуару! – возмутилась впередистоявшая низкорослая соседка, когда он попытался передвинуть ее на свое место.
- Извините, пожалуйста, - сказал он. – Давайте поменяемся местами, мне скоро выходить.
Он протиснулся еще на шаг вперед, сам удивляясь своей решительности, потом еще и, наконец, встал в метре от нее, вглядываясь в ее нежное лицо.
- Илюшка, отпусти ноги, нехорошо так делать, - услышал он ее мягкий голос, обращенный к маленькому, лет трех-четырех, мальчишке, разглядывавшему свои кроссовки.
- Мам, а скоро мы приедем? Я писить хочу! – громко сказал мальчик.
Она снова улыбнулась, окинув мимолетным взглядом окружающих и сказала:
- Потерпи, сынок. Вон видишь, город начинается, скоро автовокзал.
У Ветрова захолонуло сердце, требуя более решительных действий и он, зная, что если путь к сердцу мужчины лежит через желудок, то к сердцу доброй женщины через ее ребенка, как бы между прочим, сказал:
- Симпатичный у вас мальчишка. Весь в маму.
Она взглянула на Валентина, ответила:
- Устал он кататься с мамой, шалить уже начинает.
- Да, в такой духоте и взрослому не сахар, - быстро поддержал Валентин, радуясь, что первое слово сказано и мимо не пролетело, а заодно, как бы оправдываясь за свой вспотевший фейс. – Домой едете?
- Домой, у бабушки погостили, завтра на работу надо ехать, - ответила она, нежно поглаживая сына по голове.
Валентин успел обратить внимание на ее тонкие, красивые и пластичные руки и, главное, отсутствие обручального кольца. Он продвинулся еще чуть вперед и встал уже рядом с ней. Склонившись над мальчишкой, спросил:
- Илюшка, так завтра опять в садик идти? Или с папой будешь в казаки-разбойники играть?
Мальчишка, болтая ножками, посмотрел на дядю, по-мужски ответил:
- Я с мамой на работу хожу.
- Во как. Да ты, я смотрю, настоящий мужчина уже, - сказал Валентин и осторожно, пальцами, погладил его по русой голове. – Не водите в садик?
- Вожу, - ответила женщина, глядя на Валентина. Он заметил, что взгляд ее потеплел, чуть приоткрылся. – Я в отпуске сейчас, вот Илья со мной и отдыхает.
- А говорите, что на работу завтра, - не понял Валентин.
- Да, пригласили в Дом отдыха, мероприятие провести. Поедем на несколько дней на природу, - ответила она.
Автобус ехал по мосту через Томь, времени оставалось около десяти минут и Ветров решился. Он достал из кармана телефон и спросил:
- Сына зовут Илья, это я понял. А как маму зовут, можно узнать?
- Лена, - ответила она просто, не задумываясь.
Ветров быстро вписал ее имя в телефонную книжку и протянул мобильник ей:
- Леночка, очень приятно, честное слово. Меня зовут Валентин. Вы позволите вам позвонить, Лена? – быстро заговорил он, видя, что автобус вот-вот въедет на территорию автовокзала. – Запишите, пожалуйста, свой номер?
Она взяла телефон и, все так же улыбаясь милой, притягательной улыбкой, стала нажимать кнопки.
«Елки-палки, оказывается, есть еще женщины и кроме Нади!» - возбуждался Валентин, оглядывая ее невероятно соблазнительную грудь, плоский живот и волнительную линию бедер под джинсами.
- Спасибо, Леночка! – искренне обрадовался он, не веря, что ему в таком затрапезном виде удалось познакомиться с этой очаровательной женщиной.
«Вот уж не знаешь, где найдешь, где потеряешь, - думал он. – То нагладишься, нафуфыришься, а на тебя ноль внимания. А тут – бич и бич, и на тебе!»
Автобус въехал на привокзальную площадь и Валентин поспешил пробраться к выходу, по пути коснувшись Лены и вдохнув ее запах, тут же слабой пеленой затянувший его взор. Он вышел на улицу, подал Лене руку, а она сняла с подножки сына.
- Вы сейчас на остановку, Лена? – спросил Валентин, с удовольствием произнося ее имя: опять же знал – имя для человека, это лучшая музыка. – Вы далеко живете?
- На проспекте Химиков, - ответила она.
- Лена, пока-пока! – окликнула ее попутчица, помахав ей рукой.
- Пока, Надюша, - ответила Лена. – Звони!
Они втроем не торопясь пошли к дороге, будто обдумывая, что же делать дальше. Наконец Валентин спросил:
- Лена, вы когда вернетесь из Дома отдыха?
- В среду вечером, - ответила она и взяла сына за руку. – Сынок, ты же писать хотел? Или до дома дотерпим?
- Дотерпим, - уверенно ответил Илья.
- Лена, можно вас в гости пригласить? - спросил Валентин, решив действовать безотлагательно. – В среду я вам позвоню, хорошо?
Они остановились перед пешеходным переходом и она ответила:
- Я бы с удовольствием, но… Уезжаем мы с сыном в четверг. В Томск, к маме моей.
Пыл сразу слетел с Ветрова и он сказал:
- Да? Жаль… Правда, Лена, жалко очень.
- Мне тоже жаль, - как-то искренно произнесла она. – Но, если хотите, звоните, мы приедем через две недели, может, чуть больше.
- Ну…, хорошо, Лена, я обязательно позвоню, - сказал Валентин, решив ничего не говорить о своем отъезде. – Не знаю когда, но – позвоню. Илюшка, пока?
- До свиданья, - ответил мальчишка.
- Ладно, Лена, всего доброго! Мне очень приятно с вами познакомиться, - сказал Валентин и помахал им рукой.
- Мне тоже, Валя, - ответила она.
Билет в плацкартный вагон московского поезда Ветров купил на конец недели, пятницу, надеясь в понедельник прибыть в Санкт-Петербург. Оставалось пять дней тревог, ожиданий и суеты. В который раз надо было заниматься сбором, упаковкой вещей, перевозкой, а главное – предстояло объясняться с Надеждой.
Этот разговор волновал его больше всего, но откладывать его не имело смысла. В понедельник вечером, к концу рабочего дня Валентин позвонил Наде на работу.
- Надюша, привет, милая!
- Привет, - коротко ответила она. Надя редко когда была с Ветровым многословной, особенно в последние годы, будто боялась сказать что-либо лишнее. Валентин иногда выходил из терпения, требуя, чтобы она с ним поговорила, но ей доставляло удовольствие царапать, «прикусывать» и изводить его. Надя часто смеялась над тем, как Валентин задает ей вопросы и сам же на них отвечает. Вот и сейчас – привет, и все: ждет, что он скажет.
- Ты сегодня заедешь ко мне? – спросил Валентин.
- Зачем?
- У меня есть к тебе очень серьезный разговор.
- О чем?
Ветрова опять задел ее холодный тон и он занервничал.
- Надюш, нам что, уже и поговорить не о чем?
Наде были давно привычны эти мгновенные перемены настроения Валентина и свой метод, как его остепенить, у нее тоже был.
- Ты опять? – резко спросила она. – Что случилось-то? Говори.
- Обнять тебя хочу, - с плохо скрываемым раздражением произнес Валентин. – Имею я еще на это право?
- Так, - отрезала она. – Тебе что, делать нечего? Ты вообще, чем занимаешься?
У Ветрова огнем вспыхнуло правое ухо и он таким же резким и холодным тоном ответил:
- Вещи собираю.
- Какие вещи? – через мгновение спросила Надя.
- Свои вещи! Уезжаю я, Надя, понимаешь? У-ез-жа-ю!
- Далеко опять собрался? – вдруг смягчилась она.
- Вот приедешь и я все тебе расскажу, - чуть успокаиваясь, ответил он.
- Ладно, - ответила Надя. – Часам к восьми приеду. Ужин готовь, я есть хочу.
- Хорошо, Надюш, приезжай, я жду. – Он положил трубку, а в душе кипело негодование – по-человечески договориться уже не могут.
Ветров сходил в магазин, купил пельменей, молока, хотел было взять бутылку вина, но, в последний момент передумал: не до веселья сейчас.
Надя, как и обещала, приехала ровно в восемь часов. Стол был накрыт и они, едва Валентин поцеловал ее, сразу сели ужинать.
- Ты останешься сегодня ночевать у меня? – спросил Валентин, пододвигая Наде тарелку с пельменями.
- Ну, говори, что ты хотел? Куда на этот раз намылился? – спросила она.
Ветров пристально посмотрел ей в глаза, сказал:
- Ты не ответила, Надь. Ты останешься со мной сегодня?
Надя спокойно сказала:
- Нет, меня дочь ждет.
- Ну так позвони ей, - сказал он. – Где у тебя телефон?
- Нет телефона, - ответила она.
- Как нет? – не понял Валентин.
- Вот так и нет. Продала я его.
Он перестал жевать, откинулся на спинку стула, спросил:
- Надь, как продала? Мой подарок?
Она вскинула на него глаза, сердито ответила:
- А что прикажешь делать? Есть надо на что-то?
- Ладно, Надюш, успокойся, - вмиг смягчился он, - продала и продала, делов-то. – Он встал из-за стола, достал из книжного шкафа билет на поезд, положил его перед Надей на стол. – Вот.
Надя близоруко сощурясь, посмотрела сначала на билет, потом на Ветрова, наконец спросила:
- И что это значит?
- А то и значит, Надюш, что я решил, что так больше жить нельзя, - ответил он, снова присаживаясь на стул напротив. – Я же вижу, как ты стала относиться ко мне, особенно, когда начала работать в газете, зарабатывать деньги. – Он минуту помолчал, потом снова встал из-за стола, подошел к окну, закурил. – Надюш, я все понимаю: ты сейчас вращаешься среди банкиров, успешных, богатых людей, и мне понятно и то, что сравнение явно не в мою пользу. Ты меня считаешь ничтожеством, с моими копейками. Так ведь?
Надя молча пила чай с молоком.
- Ну, ты говори, говори, - сказала она.
- Да что говорить? Семейная лодка разбилась о быт! – Он глубоко затянулся и продолжил, глядя в окно на балкон, на зеленую листву черемух во дворе. – Понимаешь, Надь, нам все кажется, что деньги решают все проблемы. И это так. – Валентин затушил сигарету, сел на угол дивана. – Но и не так, - продолжил он. – Не знаю, как ты, но я все-таки думаю, что гораздо важнее в жизни, это человек, который находится с тобой рядом. – Он смотрел на Надю, опустившую глаза и сердце его ныло от предчувствия скорой и неминуемой разлуки. – Но и без денег, без крыши над головой трудно быть счастливым… Хотя, многие так живут и радуются друг другу. – Он опять встал с дивана и сел за стол. – Надюш, я уезжаю в Питер, на стройку. Мне позвонили, сказали, что ждут.
Ветров замолчал, наблюдая за реакцией Нади, и вдруг заметил, что по ее щекам потекли слезы. Жалость и отчаяние охватили его от пяток до макушки: он вскочил, подошел к ней, обнял и стал целовать ее волосы, лоб, мокрые щеки и губы.
- Надюша, родная моя, я же не бросаю тебя, поверь, - шептал он. – Но у меня нет другого выхода и сил смотреть на твои слезы, понимаешь? Я заработаю деньги, буду пахать, сколько надо будет! Ты думаешь, что муж твой слюнтяй? Только планы писать может? Но ты меня не знаешь другим, и ты поймешь, что моя любовь к тебе поможет все пережить, все вытерпеть и заработать!..
- Дай полотенце, - тихо сказала Надя, вытирая пальцами слезы. Валентин достал из шифоньера чистый носовой платок, подал ей. - И надолго ты уезжаешь? – спросила она.
- Не знаю, Надь, - ответил Валентин. – Мне кажется, что лимит терпения исчерпан, надо добить эту проблему с деньгами и долгами. Ну а потом будет у нас и свой дом, и настоящая семья… Надь, ты дождешься меня? – прямо спросил он.
Надя вытерла слезы и также тихо ответила:
- Не знаю.
Сердце Ветрова защемило и он чуть не шепотом спросил:
- Как не знаешь?.. А зачем я тогда еду?
- Ну, может ты уедешь на пять лет, как я тебя дождусь?
Ветров вконец расстроился, снова пошел курить.
- Да-а… Вот тебе, бабушка, и Юрьев день… Как говорится: за что боролись, на то и напоролись… Надь, не понимаю я тебя, что ли? Сидишь, не зарабатываешь – плохо. Едешь на заработки – снова плохо.
- Я не говорю, что это плохо, я говорю, чтобы надолго не уезжал…
- А то что? – язвительно спросил он. – Ты же понимаешь, что на пол-года минимум, до нового года.
- Езжай-езжай, зарабатывай, - придя в себя, иронично сказала Надя и встала из-за стола. – Все, Валь, мне ехать надо, поздно уже.
Он с недоумением и снова вспыхнувшей обидой посмотрел на нее:
- Так ты не останешься, Надь?
- Я же сказала – нет, - ответила она. – Когда у тебя поезд-то? Я не посмотрела.
- В пятницу вечером, - ответил он, едва сдерживая обиду. – В четверг перевезу вещи брату и меня здесь уже не будет.
- Ладно, я приеду, провожу тебя, - сказала Надя и взяла с кресла сумочку, собираясь уходить.
- И это все? – убитым голосом спросил Валентин.
- Валь, я так устаю на работе, что сил нет ни на что. Ты не обижайся, ладно? Давай, пакуй вещи, тебе есть чем заняться эту неделю, а я поехала.
- Ну…, как хочешь, - только и сказал он. Потом подошел к столу. – Надь, забери эти подсолнухи, вместе с вазой?
Она глянула на подсолнухи, сказала:
- Давай, только в пакет положи.
Ветров проводил Надю до автовокзала, и когда она, чмокнув его в щеку, вошла в автобус, он вдруг ощутил такую пустоту в душе, такую боль и одиночество, что не смог вытерпеть, зашел в магазин и купил бутылку водки.
Глава четвертая
«Вот так, Ветров! И никому ты не нужен оказался. Не звонит и ни спрашивает, как говорится – подох Максим, ну и хрен с ним, положили в гроб, ну и мать его… Так и получается» - думал Валентин, жалея себя и поджидая машину в опустевшей квартире, наполненной лишь коробками да тюками.
Он вышел на балкон, с глубокой тоской оглядывая ставший близким двор, где пели по ночам соловьи, и этот балкон – их с Надей любовное пристанище, и этот двор – все это теперь оставалось лишь хранителем их маленькой семейной истории. А что ждало его там, на краю света? Сможет ли он устроиться, заработать деньги? Дождется ли его любимая женщина?.. Вопросы, одни лишь вопросы. Ответов никто не знал, только время, только будущее.
За себя он был уверен, что сможет работать хоть где: головой ли, руками – он знал, что если настроится, значит добьется. Не был уверен лишь в одном – будет ли к кому возвращаться? Не потеряет ли он, в конце концов, и свою Надежду? Все и всех растерял за эти годы, так неужели все эти потери окажутся напрасными?..
Во двор въехала «Газель» и остановилась. Ветров быстро спустился вниз, оказалось, что к нему.
Он почти бегом, не останавливаясь, носил свой холостяцкий скарб с третьего этажа, взмок до последней нитки и сожалел, что раздружился с Пересыпкиным: раньше они всегда друг другу помогали. А теперь даже вещи погрузить: все приходилось делать одному. Но и трудности заканчиваются: погрузка окончилась и машина тронулась со двора в противоположную от Заболотска сторону.
До начала посадки в поезд оставалось около получаса, а Нади все не было. Валентин стоял у лестницы на втором этаже вокзала и внимательно смотрел вниз. Он был абсолютно уверен, что Надя не может так поступить с ним – не проводить. Что она говорила, можно было быть уверенным, что так оно и будет. Разве что, если говорила неопределенно, особенно, если он ждал ее: может, приеду, а, может, нет, - тогда никаких надежд на приезд не было. Но сейчас был не тот случай.
И действительно, за пятнадцать минут до посадки, когда у Ветрова вовсю уже скребли на душе кошки, на лестнице показалась она: светлые волнистые волосы, черный, не по погоде, костюм и плавная, чуть в раскачку, походка. Валентин, бросив сумку на пол, кинулся вниз, навстречу, схватил ее в объятья:
- Надька! Привет, родная моя!
- Ты еще здесь? – не преминула она укусить его. – Я думала: ту-ту, укатил.
- Как я могу укатить, не вобрав тебя в себя, славная моя, - целовал ее счастливый Валентин.
- Торопилась, думала, опоздаю. Скоро посадка? – спросила Надя.
- Да, Надюш, пойдем на перрон, - ответил Валентин.
- А где вещи твои?
- Ну вот, чуть не забыл, - спохватился он и выпустив, наконец, Надину руку, вернулся в вокзал.
Они вышли на перрон и тихо, молча пошли к тринадцатому вагону, почти в конец состава. У вагонов толпились люди, ожидая посадки, но двери еще были закрыты. Они нашли свой вагон и отошли в сторону, встали у ограждения перрона.
Валентин поставил сумку, снова нежно обнял Надю и осторожно целовал, пытаясь запомнить ее неповторимый запах, мягкость и вкус губ. Ему так много хотелось сказать ей, своей любимой, перед этим расставанием, главное – о том, как он любит ее, со всеми достоинствами - маленькими, большими, приносящими радость или страдание. Он любил в ней все, без исключения. Ему казалось, да и не казалось вовсе – он знал, что мог бы говорить ей о своей любви каждый час и день, и всю жизнь. О том, что она самая лучшая, самая необыкновенная женщина, которую когда-либо он встречал; о том, что каждый его вдох на этой земле, в этой жизни – все для нее, единственной… Но сейчас, в эти минуты, все слова куда-то вылетели и он просто целовал ее, не в силах побороть дрожь в пальцах от невыносимой печали.
Надя, прижавшись к нему, тоже испытывала глубокую грусть, что он уезжает, оставляет ее один на один со своими проблемами. Когда он рядом, она знала: он не способен заработать столько, сколько надо, но кто кроме него мог так выслушать, успокоить, поддержать? А теперь Вальки не будет и всё, все беды ложатся только на ее плечи.
Валентин исцеловывал ее лицо, а Надя тихо плакала, молча, без надрыва, как плачут над чужой бедой – слезы сами собой текли и текли по ее щекам, нависали на кончике ее, как бы, чуть спиленного носа. И они оба молчали.
Объявили посадку, а они все стояли, не двигаясь, не шелохнувшись. Наконец Валентин вышел из оцепенения и с глубокой надеждой в голосе, спросил:
- Надь, родная моя, я тебя уже спрашивал, думаю, что твой ответ был шутливым… Но, скажи мне теперь серьезно, ты дождешься меня?
Надя молча, не в силах произнести ни звука, только кивнула головой в знак согласия. Валентин тут же, будто молния, полыхнул радостью и признанием: ему и надо было всего лишь услышать или почувствовать это коротенькое, но – великое слово: «Да».
- Ты для меня единственная женщина в этом мире, Надюша, - шептал он. – Я люблю тебя в семьсот раз больше, крепче, чем семь лет назад!.. Милая, роднуша моя…, прости меня за всё, за все слезы и обиды, за эту нищету, за ревность… Прости меня, любимая моя Надька…
- Валь, - наконец, едва слышно произнесла Надя. – И ты тоже прости меня, ладно?
- Ну, что ты? Славная моя, ты что? Ты самая лучшая, Наденька, я тебя любить буду за все и всегда, даже на том свете!
- Ну что ты говоришь-то, дурачок, - улыбнулась она сквозь слезы, потом посмотрела на поезд и сказала: - Ну все, Валь, иди, садись.
- Да, голубка моя, похоже, что пора, - ответил он, выпуская ее из рук. Встряхнулся. – Ну, Надюш, дай тебе Бог терпения, а мне пошли удачи. Я буду тебе писать и звонить на Никин телефон, хорошо?
Надя качнула головой, а слезы так и не остановились. Валентин еще раз прижал ее к своей груди, поцеловал во влажные губы и, взяв сумку, вошел в вагон.
Найдя свое купе, он приник к окну. Надя увидела его, подошла и встала напротив, а он жадно впитывал глазами всю ее, каждый ее волосок, морщинку, изгиб, жест… Поезд тронулся неслышно, без рывка. На вокзале зазвучала песня, всегда провожавшая московский поезд, а Надя шла рядом и на ходу вытирала слезы. Поезд постепенно набрал скорость, Ветров вывернул голову – еще миг и… Надя, его всепоглощающая любовь, его безумная страсть – осталась в прошлом, на растопленном от июльского солнца перроне Щегловского вокзала…
Замечено, что при расставании две трети горечи разлуки приходится на того, кто остается, и лишь одна треть – уехавшему. Это верно было лишь отчасти: смена впечатлений, дорога, незнакомая попутчица, что-то рассказывающая Ветрову о своих проблемах в личной жизни – все это могло отвлечь от печали, казавшейся ему безмерной. Он слушал в пол-уха ее рассказ: про сына, оставленного бабушке на воспитание; о предательстве подруги, ставшей руководительницей и уволившей ее с работы; о трудной, безденежной жизни в Белгородчине – а его мысли были полностью заняты женщиной, которая, особенно в эти дни, стала его вселенной.
Если в начале их жизни Валентин не мог прожить без Нади и нескольких часов, то в последнее время его терпения стало хватать на несколько дней, затем даже недель. Особенно тогда, когда он был просто переполнен Надиными упреками и укорами. Но ощущение того, что она была рядом, в пределах часа пути, давало ему какую-то уверенность: в любое время он мог сорваться с дивана и вскоре заключить свою любимую в объятья.
Теперь же все вдруг стало иным: Ветров ощутил и осознал всю безвозвратность своей потери. Десятки, сотни, а завтра и тысячи километров напрочь разорвут эту уверенность, эту возможность в любое время ощутить ее тепло, ее тело и запах. И теперь километры и время делали их возможности быть вместе иными, очень призрачными, далекими и трудновыполнимыми.
Надя, ощущение ее близости, были ему необходимы, были жизненно важны, однако судьба распорядилась по-своему. И глыба, навалившаяся на его душу, могла быть сброшена, разрушена и уничтожена только через много-много дней, навсегда вычеркнутых из их жизни.
Ветров, несмотря на зачастую поверхностные решения, принимаемые им, на некоторую безалаберность – как будет, так и ладно, - теперь ясно осознавал, что обратной дороги в этом случае у него просто нет. Что нет у него такого права, чтобы вернуться из Питера и, улыбаясь невинной и наивной улыбкой, сказать: «Надь, у меня опять не получилось, на работу не берут, платят мало», - и прочую ерунду. Такой вариант он напрочь отмел сразу, потому что это означало бы только одно: он слаб и немощен. А это крах.
Поезд на Ярославский вокзал прибыл по расписанию, во второй половине дня. Ветров дотащил свою сумку до Ленинградского вокзала и, первым делом, сдал ее в камеру хранения.
- Девушка, мне нужен один билет до Питера, - сказал с некоторой гордостью Ветров в окно кассы. – Только подешевле, пожалуйста.
Кассир посмотрела данные в компьютере и предложила:
- В сидячем вагоне поедете? Поезд через три часа.
- В сидячем? Да, конечно, давайте, - согласился Ветров и, купив билет, вышел на улицу.
«Три часа до поезда, - размышлял он. – А что? Съезжу-ка я к Ларисе, может, позвоню от нее в Питер, узнаю – ждут, нет ли меня». Он набрал по мобильному ее номер.
- Лариса? Привет! Это Валентин, с Щегловска! – громко сказал он.
- Валя? Привет, дорогой! Ты где? – удивленно ответила она.
- Здесь я, Лара, на Ленинградском вокзале. В Питер еду, а до поезда время еще много. Ты дома? Я хотел бы заехать, попроведовать тебя.
- Да, дорогой, - она всегда так называла Валентина, - я дома. Приезжай, адрес помнишь?
- Конечно, у меня записано. Тогда я еду!
- Давай, жду.
Прошел час, прежде, чем он добрался до Давыдково и нашел ее дом. Едва он вышел из автобуса, снова откуда-то выползла грусть: здесь он был вместе с Надей, шел по этому переходу, к этому дому…
- Привет, Лариса, - улыбаясь, поздоровался он со своей землячкой, стройной и привлекательной женщиной одного с ним поколения.
- Привет, Валя! Проходи, раздевайся, - сказала она, уступая ему дорогу в узенькой прихожей. – Ужинать будешь? - сходу спросила она. – Я борщ поставила разогревать.
- Да, Лара, не откажусь, - согласился он, зная, что Лариса очень вкусно готовит. – Ну, как тут сибиряки поживают? – спросил он, проходя в кухню. – Как твои дела?
- Ой, а ты с бородой! Тебя и не узнать, - сказала Лариса. – Да ты садись, не стесняйся. Рассказывай, зачем в Петербург едешь?
Валентин сел на предложенный табурет, ответил:
- На работу еду, Ларис. На стройку вызов получил, как главный каменщик Сибири и Дальнего Востока.
- На работу? – удивилась она. – А почему не в Москву? Все сюда едут работать.
- Ну, был бы я таджик, или молдованин, тогда только в Москву, - пошутил он. – А если серьезно, Лариса, - кто меня в Москве ждет? А в Питере ждут. Да и не видел я еще этот город, хочется посмотреть. Ты была там?
- Была, мне не понравилось, - ответила Лариса. – Провинция.
- Ох ты, Бог ты! – воскликнул Валентин. – Мы, столичные жители, ничего, кроме столицы не признаем, да?
- Ну, почему? Заболотск еще признаем, скучаем даже.
- Вот! То-то и оно, Лариса, родина, она и в Африке – родина. Вот заработаю, даст Бог, и вернусь домой. К Наде, к старикам своим, к Лизке поближе.
- Как вы с Надей-то? Все у вас в порядке? – поинтересовалась Лариса.
- Надеюсь, что в порядке, - неопределенно ответил он. – А у тебя как? Есть счастливчик, наконец-то?
Лариса выключила газ, стала накрывать на стол.
- А ты как думал? Есть у меня мужчина, - довольно ответила она. – Замуж не хочу, хотя и зовет, но пока и так хорошо.
- Это хорошо. А то, что мы без половинки? Как кошелек без денег, верно? – сказал он и спросил: - Лариса, можно я короткий звонок в Питер сделаю? Узнаю, оркестр приготовили мне или нет.
- Конечно, Валь, звони, я не буду тебе мешать,- ответила она и ушла в комнату.
Ветров пересел на стул ближе к телефону, стоявшему на кухонном столе, быстро набрал номер.
- Это Ветров из Щегловска! – представился он, услышав ответ. – Вы мне звонили, сказали, что берете меня на работу.
- Да, я помню вас, - ответил приятный женский голос.
- Завтра утром я буду в Питере, как вас найти?
В трубке замешкались, потом девушка спросила:
- В Питере? А что же вы не позвонили, что выезжаете?
Ветров чуть смутился услышанным, сказал:
- Так, а что звонить-то? Вы сказали – приезжай, я уволился с работы, куда же мне деваться-то было?
- Видите ли, - услышал он, - к сожалению, вакансия опять снята. Я даже не знаю, что мне с вами делать… - Ветров молча ждал. – Ну хорошо, приезжайте, что-нибудь до утра придумаем.
- Хорошо. Приеду, утром созвонимся, - несколько расстроенным голосом сказал Валентин. – До свиданья.
- Ну как, все в порядке? – спросила Лариса, услышав, что разговор закончился.
- Почти, - ответил Валентин. – Да, ерунда, все нормально. Наливай, Лариса, есть хочу, а время совсем мало осталось.
Они поужинали, поболтали, вспоминая общих знакомых и вскоре Валентин снова спускался в метро на станцию «Парк Победы».
«И кто придумал такое удовольствие – сидячие места в купейном вагоне? Хорошо мне досталось место у окна, хоть на столик можно опереться. А соседям? Сидеть девять часов с прямой спиной, колени в колени, это, конечно, не самое приятное положение», - сопереживал Ветров соседям по купе, четырем мужчинам и девушке, которой тоже чуть повезло – она сидела напротив за столиком.
Поезд шел снова на север, только не туда, где на небе сияют всполохи «райских огней», а на Балтику, в северную столицу. Валентина почему-то ничуть не огорчило известие о том, что его опять не ждут: на этот раз он был полон уверенности и решительности, что своего он обязательно добьется.
Измученные и невыспавшиеся пассажиры покинули вагоны на московском вокзале Санкт-Петербурга ровно в шесть часов утра. Был первый день августа. Ветров вновь первым делом сдал свой багаж в камеру хранения, а затем вышел на большую привокзальную площадь.
Он знал, что Петербург выделяется среди других городов не только необыкновенной красотой, интеллигентностью, историей и архитектурой, но и особо дождливой, сырой погодой. Первое удивление его было оттого, что город встретил его изумительно чистым голубым небом, утренней тишиной, свежестью и подсознательным ощущением крайней удаленности от остального мира. Восходящее, но невидимое еще из-за домов солнце начинало раскрашивать день в краски очарования и надежд.
«Так вот он ты, Петра творенье! – какие-то поэтические мысли вдруг охватили его в первые же минуты. Он постоял у вокзала, решая, куда же ему идти в первую очередь. – Звонить куда-то еще рано, - подумал он. – Пойду… туда!» - решил он наконец и, перейдя улицу, свернул за угол. Карту он купил еще в Москве, но смысла в ней он пока не видел, потому что не было определенной цели. Поэтому он просто пошел по не очень широкой улице, куда глаза глядят.
Дома и в самом деле были необычайно красивы: все разные, неповторяющиеся, украшенные необычно фактурными статуями, барельефом, рекламой и архитектурными формами. Валентин обратил внимание, что на улице не встречались подземные переходы: люди, которых в этот ранний час было еще не много, переходили улицу по пешеходным переходам.
«Как здорово! – радовался он. – Как спокойно, никакой суеты, как-то по-домашнему все!» Он медленно шел и шел вперед, разглядывая людей, дома, витрины и вдруг увидел мост через какой-то канал. «Ага! А это, значит, Питерские каналы? – вдохновенно воскликнула его душа. – Неужели я все это вижу своими глазами?»
Сразу за мостом, с левой стороны стоял необычный храм с полукруглой стеной из двух рядов колонн. В центре храма возвышался могучий купол. Но что это за храм, он еще не знал.
«Интересно, что же это за улица такая? – наконец пришло ему в голову и, дойдя до перекрестка, он взглянул на табличку. – Невский проспект?! Е-мое! Так я на Невском?! Вот это да!»
Он шел дальше и чувствовал, как внутри просыпается желание не ехать ни в какую Ленинградскую область, а остаться здесь, в этой сказке. И понимал, что решение уже принято и без его мыслей: внутри, в душе все было решено – эту красоту он не променяет ни на что.
И снова канал пересек проспект, а вдали, теперь уже справа, прямо у канала возвышался еще один храм, необыкновенно пестрый, разноцветный. И еще один канал пришлось ему пересечь, а невдалеке, опять с левой стороны показался еще один храм, более величественный, чем оба предыдущие: мощный купол опирался на колонны, над которыми по кругу стояли различные статуи. Массивный храм излучал какую-то невидимую мощь, силу и тайну.
Ветров не пошел к храму, а свернул вправо, по песчаной дорожке между аккуратно стрижеными газонами, затем через сквер и вдруг его взору предстал великолепный «медный всадник», - Петр первый, смотрящий на Неву.
Сердце Валентина захолонуло от счастья и величия увиденной им картины. Он подошел к памятнику, прочитал надпись: «Великому Петру от благодарной Екатерины». Его рот сам собой растягивался в улыбке, он не мог сдержать эмоций, переполнявших его, как переполняют эти гранитные берега воды Невы во время наводнений.
«Никуда!» – окончательно решил он, когда, перейдя дорогу, оказался на набережной Невы. Что он знал об этой реке? Что она самая короткая из крупных рек, течет из Ладоги в Финский залив, часто показывает свой нрав, как люди, которым Бог роста не дал. Да еще то, что были когда-то лезвия «Нева», которыми только карандаши чинить и можно было. А теперь, он смотрит на Неву своими глазами, видит гранитных львов на берегу, спускается по ступенькам к воде и пробует ее рукой… На воде раскачивается парусник с обнаженными мачтами, приглашая посетителей в ресторан на его борту, уже куда-то плывут по реке суда и суденышки, люди бегут от инфаркта вдоль набережной… А вон, на правом берегу виднеются ростральные колонны Стрелки Васильевского острова, дальше высокий шпиль Петропавловской крепости на Заячьем острове…
На какое-то время печаль покинула наконец его измученную душу и она наполнялась вдохновением и радостью от увиденного. Ветров смотрел на эти, храмы, Неву, шпили, это голубое небо, на этот город, так неожиданно явивший ему частицу своей красоты и начинал верить, что именно здесь живет его удача.
Он дошел до моста, свернул направо, снова перешел через дорогу, решив, что пора возвращаться к вокзалу, пора приниматься за работу. Немного пройдя, снова колыхнулось его душа и забилось радостью сердце: он вышел к Зимнему дворцу и Дворцовой площади, почти пустой в этот утренний час.
«Господи! Да не сплю ли я? – спрашивал он себя. – За что же мне такое счастье сегодня?! Питер, ты принимаешь меня?! – хотелось ему кричать от радости. И душа его чувствовала, что этот город примет его. – Ленин, екарный бабай! Как же так? Ты здесь, а твоя Надежда Константиновна там, в Сибири? – смеялся он, вспомнив невероятное совпадение своей внешности и имени своей возлюбленной. – Так не должно быть! Мы оба должны быть здесь, вместе!»
Не выдержав этой радости на одного, Валентин достал из кармана мобильник, набрал Надин рабочий телефон.
- Надя! Надюшка моя, привет, родная! – чуть не кричал он в трубку.
- Привет, - послышался ее спокойный голос. – Ты что кричишь-то? Ты где?
- Надь, я на Дворцовой площади, у Зимнего дворца, представляешь?! Надя, я не хочу отсюда никуда уезжать, здесь такая красотища, так здорово! - быстро говорил он, пытаясь передать хоть каплю своих эмоций Наде. – Я устроюсь на работу и заберу вас сюда, поняла? Ты поедешь ко мне, Надь?
Она таким же ровным голосом ответила:
- Ты успокойся, ладно? Пока я не решу своих проблем, я никуда уезжать не собираюсь. Ты сам сначала устройся, а потом будем говорить.
- Конечно, Надь! Да ты не волнуйся, я обязательно устроюсь и мы вместе решим наши проблемы…
Телефон пикнул и послышались гудки: деньги на счету кончились.
С трудом угомонив свои эмоции, он все же дошел до Московского вокзала, взял чашку кофе, телефонную карточку, и сел за столик в летнем кафе: перекурить и обдумать – с чего же начинать.
Глава пятая
В агентстве, которое Ветров нашел по объявлениям в газете, его приняли очень приветливо. Внимательно выслушав цели его приезда, довольно приятная молодая девушка предложила ему:
- Наши услуги платные, стоят двести пятьдесят рублей. Вас не смущает это?
- Да нет, конечно, - ответил он. – Смотря только, за что платить.
- Мы вам даем адреса трех строительных организаций, где очень высокая зарплата, есть общежитие и даже могут выдать аванс, - говорила она уверенным голосом, внимательно глядя на него добрыми глазами. – Можно договориться и о вахтовом методе работы.
- Да вы что? – воскликнул Ветров. – Я согласен. Вот вам деньги, пишите адреса.
Осчастливленный удачным началом поисков, Ветров вышел на улицу, во внутренний двор и закурил. Он видел в агентстве мужчину, который тоже искал работу, а потому решил дождаться его. Когда мужчина вышел, Ветров, приятельски улыбаясь, подошел к нему, поздоровался:
- Здорово были. Я слышал, ты тоже работу ищешь?
- Здравствуй, - ответил мужчина, по виду которого можно было судить о добродушности его характера и простоте. – Да вот, приехал на заработки, дали адреса какие-то.
- Дай посмотрю? – спросил Ветров. – Мне те же самые написали. Слушай, так может вместе поедем? – предложил он. – Ты город хорошо знаешь? Откуда приехал?
- Из Новгорода я, - ответил он. – Поехали вместе. Николай, - он протянул руку Ветрову.
- Валентин. Я из Сибири, утром только приехал, не знаю еще ничего.
- Да я и сам-то особо не знаю. Был тут пару раз за всю жизнь.
- А что, далеко до Новгорода? Часа три езды? – спросил Валентин.
- На автобусе где-то четыре часа, на машине меньше, - ответил Николай.
- Ну, тогда вперед? В поход за славой? – весело сказал Валентин.
- Поехали, - согласился Николай и они вышли со двора через облупленный проход на Невский проспект.
В первой строительной организации очень удивились, что у них такая высокая зарплата и есть общежитие. Как-то так получилось, что отделу кадров такие факты были неизвестны. Поэтому мужики поехали во вторую компанию, понимая, что первый блин всегда комом, и расстраиваться не стоит.
Долго они искали стройку на окраине Питера, затем никак не могли найти прораба и, наконец, к ним вышел из-за высокого забора, ограждавшего строительную площадку, на которой высились два жилых дома, начальник участка, колоритный армянин.
- Работать хотите? – спросил он с таким серьезным лицом, будто подразумевал: «Сейчас я вам устрою легкий труд!»
- Хотим, - ответил Ветров. – Я каменщик, а Николай водитель. Есть у вас потребность в нашей силе?
- Пойдемте, покажу, что делать надо, - сказал армянин, видимо решив, что этим ребятам можно доверять и на слово, без документов.
Они вошли в подъезд ближайшего дома, в котором не было еще ни окон, ни дверей, да и пола тоже не было. Стояла железобетонная монолитная коробка. По доскам они прошли куда-то вглубь дома, по первому этажу, и, наконец, он завел соискателей в небольшую комнатку с дверями из нестроганных досок. На полу у двери стоял «козел» - толстая спираль, намотанная на асбестовую трубу; у стен лежали толстые же пенопластовые щиты, которые видимо служили кроватями. С потолка свисал провод с патроном без лампочки.
- У нас условия такие, - начал свою «презентацию» начальник участка. – Живете здесь, после шести часов вечера за территорию стройки не выходить. Ты пеноблоки умеешь класть? – обратился он к Ветрову.
- Ага, щас, - с нескрываемым сарказмом ответил он. – Утюг есть? Шнурки погладить надо.
- Не понял, - удивленно посмотрел на него армянин.
- Николай, как тебе? Нравится апартамент? Ты какой кусок пенопласта занимаешь, этот или тот? – издевался Валентин.
- Что-то не очень хочется мне кровать с женой променять на этот бомжовский угол, - поддержал его Николай.
- Вот и я говорю о том же. Пошли отсюда куда подальше, пока не поздно, - сказал Валентин. – А ты, товарищ начальник, извиняй, ищи других новоселов.
- А что не нравится-то? – спросил он. – Вон в комнатах живут же ребята, и ничего.
- Я понимаю, - ответил Валентин. – И на помойке живут, и в канализации живут, и в подвале. Человек это такая скотина, что куда его не запри, он везде выживет. Но мы, похоже, рожей не вышли для таких удовольствий. Так что, будь здоров. Пошли, Коля.
Когда они вышли со стройки, попутчик Ветрова что-то загрустил.
- Нет, похоже, что не найду я здесь работу. Поеду-ка я домой. Буду десятку получать и не дергаться. А ты как, еще будешь искать? – спросил он Валентина. Ветров достал сигарету, закурил: что и говорить, настроение было ощутимо подпорчено увиденным.
- Мне некуда деваться, Николай. Другого выхода, кроме как найти работу, у меня нет.
- Ну, тогда удачи тебе, Валентин, - сказал Николай, протягивая ему руку. – А я поехал на вокзал, пока еще автобусы ходят. – И вдруг предложил: - А хочешь, поехали ко мне, а завтра вернешься?
- Да ты что, нет, конечно, Николай. – Ветров пожал протянутую ему руку. – Время дорого. Да я сейчас найду здесь ночлег, не переживай.
Николай уехал в центр на маршрутке, а Валентин сел в трамвай. «Ну что же это за трамваи такие? – думал он, осматривая старый вагон с деревянными, из брусков, лавками, и оценивая форму кондуктора и вагоновожатой, одетых в оранжевые жилеты. – То ли дело у нас! Голубая форма, пилоточки, вагоны новенькие! – Он вдруг поймал себя на мысли, что начал хвалить родину, а это верный признак того, что он начал искать повод-оправдание вернуться домой. – Стоп! – сказал он себе. – Ни шагу назад, Ветров! За нами Урал, мать твою! Вот попробуй только, лысый пень, еще чуть-чуть смалодушничать, пойдешь жить в армянскую келью, понял? – и сам себе же ответил: - Так точно, в армянскую келью – ни за што!»
Добравшись до исходной точки – московского вокзала, Ветров снова сел в знакомом уже кафе и позвонил в свое агентство:
- Ирина, добрый вечер! Это Ветров.
- А, да, помню. Добрый вечер, - ответили ему. – Что же вы не позвонили?
- Да что вас беспокоить напрасно? Решил сам работу найти.
- Ну и как, успешно?
- Нет пока, - отвечал Ветров. – Деньги заплатил, а такую туфту подсовывают.
- Вы знаете что, - сказала Ирина. – Если агентство требует деньги, никогда не платите, это обман в чистом виде. Нам платит работодатель.
- Ира, да я уже понял, - сказал Ветров, попивая кофе. – Вы мне вот что подскажите, Ирина: где можно переночевать, так, чтобы не дорого?
- Пожалуйста, - ответила она. – В Кронштадте есть очень неплохое общежитие судоремонтного завода, недорогое.
Ветров обрадовался, кинулся за авторучкой в карман и пролил кофе на стол.
- Я пишу, Ирина!
- Метро «Старая Деревня», оттуда маршрутки на Кронштадт ходят, а там спросите.
- Отлично, Ириша! – воспрял духом Ветров. – Спасибо!
- Пожалуйста, звоните, если что-то еще потребуется, - сказала она, видимо ощущая свою долю вины в этом деле, и положила трубку.
Вскоре Валентин, отстояв длинную очередь на посадке в маршрутки, сидел в машине и во все глаза смотрел на серые волны Финского залива. Насыпная дорога шла на остров Котлин, где располагался Кронштадт, прямо через залив, довольно мелкий в прибрежной части. Для нового, незамыленного глаза это зрелище было просто потрясающим. Рядом с дорогой то ли строилась, то ли была брошена еще одна дамба: торчали опоры, пролеты, арматура, но техники не было видно. У дороги, рядом с табличками «ловить рыбу запрещено» стояли рыбаки, а на проводах линии электропередач, то там, то там висели обрывки лесок с грузилами.
«Море! Я вижу Балтийское море!» – пела душа Ветрова, попадая сегодня то в огонь, то в полымя. Ему казалось теперь, что он способен горы свернуть, но успеха добьется и деньги заработает.
Общежитие находилось недалеко от въезда в город и Ветрову легко удалось его разыскать. Были и свободные места, и его поселили в трехместный номер, в котором жил пенсионер, приехавший из Читы со своим внуком, абитуриентом мореходного училища.
- Егор Константинович, вы еще долго будете здесь жить? – поинтересовался Ветров поутру, собираясь в город.
- Три дня точно проживу, ну а если внук сдаст экзамен, значит придется еще пожить, - ответил добродушный и неунывающий дед.
- Я хотел бы вас попросить: можно я сумку оставлю в комнате, пока ищу работу? Устроюсь сегодня-завтра и сразу заберу.
- Конечно, пусть стоит, - согласился пенсионер. – Поставь ее только поближе к моей кровати и поезжай.
- Спасибо, Егор Константинович, - поблагодарил Ветров и уехал в город.
Купив несколько газет с объявлениями, Ветров опять расположился в кафе у Московского вокзала. В этот раз на агентства он решил не тратить ни время, ни деньги, а искать прямых работодателей. Читал, звонил, спрашивал – ничто не подходило. Вот и солнце начало припекать суетливых горожан, которых и здесь оказалось не меньше, чем во всех крупных городах. Его внимание привлекло вдруг объявление о наборе строителей с предоставлением комнаты на время работы. Строительство велось в самом Петербурге и Ветров тут же позвонил по указанному телефону. Его пригласили на собеседование.
Строительная контора с первого взгляда внушала несомненное доверие: пятиэтажное здание, солидная отделка внутри и охрана, не пускавшая его внутрь, пока не вышла кадровичка и не провела его в свой кабинет.
Внимательно посмотрев его документы, он сказала:
- Вы столько лет не работали физически, не боитесь, что сил не хватит?
- Кирпичи поднимать? – переспросил Ветров.
- Видите ли в чем дело. Мы только начали строительство нового монолитного дома, каменщики там понадобятся не раньше, чем через месяц. Бригада комплексная: делают все, что требуется. – Она снова посмотрела на интеллигентное лицо Ветрова, которого он сам уже начинал смущаться, спросила: - Вы готовы к такой работе?
- Нина Ивановна, - уверенно сказал Ветров. – Вы не смотрите на мою бороду и ленинскую макушку, - она заулыбалась, а он продолжал: - Я ведь парень деревенский, что такое тяжело, мне известно не понаслышке, поэтому не беспокойтесь за меня. Я готов к любой работе в этом городе.
- Что, город понравился? – явно потеплевшим голосом спросила она.
- Очень, честно вам скажу, - признался Валентин.
Она вновь полистала бумаги, сказала:
- Стройка у нас в городе, на Крестовском острове, но общежитие в Петродворце.
- Это мне ни о чем, пока, не говорит, - сказал Ветров.
- Это минут сорок на электричке, с Балтийского вокзала.
Ветров воодушевленно заметил:
- Нина Ивановна, народ же ездит оттуда? Так в чем проблема? И я также привыкну.
- Ну и хорошо, - согласилась она. – Тогда пройдете медкомиссию, расходы мы вам возместим, - и можете приступать к работе.
Ветров быстро достал из сумочки листок, подал ей:
- Вот, Нина Ивановна, я комиссию еще дома прошел. Пойдет?
Она взяла листок, внимательно посмотрела, улыбнулась и сказала:
- Да вы предусмотрительный.
«Гоше спасибо надо сказать, - подумал Валентин. – Он помог и надоумил».
Получив направление в общежитие и на работу, Ветров как на крыльях смотался в Кронштадт за сумкой и через несколько часов был на Балтийском вокзале. Сев в электричку, которые ходили довольно часто, он списал в блокнот станции до Старого Петергофа. Его станция была тринадцатой по счету.
-Уважаемые пассажиры! Предлагаем вашему вниманию пластырь бактерицидный телесного цвета, пропитанный антисептиком! Четыре полоски по четыре штуки – десять рублей!..
- Мороженое! «Фараон», «Пьяная вишня», вафельные стаканчики!..
- Плавленые сырочки, один – четыре рубля, три на десяточку!..
Под такие предложения Ветров, радуясь своей удаче, доехал до места назначения. Пятиэтажное общежитие располагалось невдалеке от платформы и вскоре он сидел в кабинете заведующей.
- Есть у меня места, - говорила полненькая пенсионерка в халате и с химической завивкой на голове. – Выбирайте сами: один вашего возраста, но выпивает. По-моему, даже частенько выпивает. Второй молодой парнишка, вроде не пьет
- Я не знаю даже, Людмила Сергеевна, - мялся Ветров. – С алкашом вряд ли хотелось бы мне жить. Давайте к молодому в комнату.
- Пожалуйста. Возьмите на вахте ключ от сто одиннадцатой комнаты, отнесите вещи, а потом спуститесь за постелью.
Ветров поднялся на четвертый этаж. В общежитии еще было тихо: народ работал. Войдя в комнату, он увидел две кровати, стоявшие рядом, тумбу с телевизором и стол.
«Да, давненько я в общаге не жил, - с грустью подумал он, оглядывая убогую комнату. – Будто в юность вернулся: те же железные кровати, тот же встроенный шкаф… Как не хочется вдвоем жить, с чужим человеком еще. Ну нигде без обмана ничего не делается! Пишут – комната, оказывается, только через год. Ладно, что поделаешь, будем приспосабливаться».
Кровати оказались сколоченными между собой, потому Ветрову пришлось повозиться, прежде чем он сломал конструкцию и расставил их у стен. Он еще не закончил обустраиваться, как в комнату вошли двое парней лет по двадцать пять.
- Здорово, ребята, - поздоровался Ветров.
- Здорово, - не очень дружелюбно ответил один, тщедушный и наголо бритый, а второй сказал:
- Слушай, тебе же все-равно, где жить? Давай махнемся местами? Я в эту комнату перейду, а ты в сто семнадцатую?
- Да мне-то все-равно, - ответил Ветров. - А там что?
- Мы с Михой друзья, а там тоже паренек, из Кирова, он ночует раза два в неделю, так что будешь жить почти один.
Ветров даже обрадовался такому предложению и перенес вещи в другую половину коридора. Место оказалось очень удобным: напротив двери выход на лестницу, рядом кухня, а туалет и умывальник в конце коридора, недалеко.
В тот же вечер Ветров познакомился с местным аборигеном, бывшим капитаном-десантником, а ныне электриком, к которому предлагали Валентину вселиться. Может и не был он капитаном, кто его знает, а Ветров ничего придумывать не стал: учитель и учитель.
Наде он написал сообщение, чтобы порадовалась за его первые успехи, но ответа не получил. «Поздно дома уже, спит, наверно», - подумал Валентин и тоже лег спать: подъем назначался на полпятого утра.
Утром, сев в полупустую электричку, он вывалился из нее вместе с армией пассажиров и парнями, ехавшими на ту же стройку. С трудом протиснувшись через турникет, народ спустился в метро, где картина повторилась с точностью до наоборот: в поезд Ветров едва втиснулся, а на Крестовском острове вагоны были практически пустыми.
Около восьми часов утра он стоял с мужиками на утреннем разводе. Бригадир, плотный седовласый мужик, наставлял плотников, бетонщиков, арматурщиков и прочий люд уму-разуму. Потом подошел к Ветрову.
- Значит, ты каменщик?
- Вообще-то, да, - ответил Ветров. – Но мне сказали, что кладки еще нет?
- Правильно сказали, - подтвердил бригадир. – А что еще умеешь делать?
Валентин на минуту задумался, потом шутливо ответил:
- Могу копать, а могу и не копать.
- Так, ясно с тобой, - почему-то довольным тоном произнес бригадир. – Пойдешь к арматурщикам. – Он повернулся и крикнул: - Коля! Забирай к себе кадра, научишь арматуру таскать.
Подошел молодой мужчиа, лет сорока, русоволосый с топорщившимися ежиком усами.
- Понял, - сказал он. – Место в вагончике дали тебе?
- Нет пока, - ответил Ветров. – Жду.
- Вася! – снова крикнул бригадир. – Иди, покажи парню место в вашем вагончике, там все-равно каменщики будут переодеваться.
«Как же мне не хватает, ребята, грязной робы, бытовки и вас…», - вспомнил Ветров одну из своих песенок, оказавшейся на удивление пророческой. Тесный, завешенный спецовкой вагончик с большим столом в центре, был будто срисован с той песни.
Бригада оказалась не только комплексной, но и разнополой, что очень порадовало Ветрова с первого же дня. Мужика ведь не только деньги стимулируют работать по-мужски, но и то, кто и как на тебя смотрит. От этого во многом зависит и работоспособность, и находчивость, да и настроение тоже. В звене Николая, куда попал Ветров, мужики таскали, гнули, резали и раскладывали арматуру, а женщины связывали ее специальными крючками и проволокой: сварка арматуры была запрещена.
К концу смены у Ветрова гудели руки и ноги, а в глазах отражались арматурные клетки.
- Ну как ты, Валентин? – интересовался Николай. – Не устал?
- Не устал, Коля, но вот как ты разбираешься со всем этим, я удивляюсь. Какую арматуру куда положить, где чего гнуть – я ничего не понял.
- Ничего, поработаешь лет двенадцать, как я, научишься, - добродушно ответил Николай.
Глава шестая
Гости любого города очень часто узнают о нем гораздо больше, чем сами местные жители. Большинство горожан мало интересуются историей своей родины, решая сегодняшние насущные проблемы, и живут по принципу: дом – работа – дом. Стоит ли их осуждать за это? Вряд ли, кусок хлеба на столе тоже предмет необходимый. Хотя, человек, не знающий истории своего города, историю зданий, площадей, каналов, храмов и множества других, замечательных и интересных вещей, теряет существенную часть своей индивидуальности и привлекательности. А все время посвящать решению проблем прокорма, жилого угла, повышения тарифов на электроэнергию – так же бездарно и скучно, как полагать, что накопив денег на машину, ты чего-то в этой жизни достиг.
За те долгие годы, что Ветров отсутствовал на строительных площадках страны, по сути, ничего не изменилось, кроме строительных материалов, архитектурных форм и некоторого ручного инструмента. Люди остались такими же и решали с утра те же задачи, что и раньше. А именно: сколько надо выпить с утра, сколько оставить на обед, кто пойдет за, и почему кубометр кладки в нашей организации стоит меньше, чем в соседней.
Справедливости ради, надо сказать, что, как и всегда, были непьющие, некурящие и работящие. Нормальные российские мужики. Особенно женщины.
Женщины с нежными руками, открытым чувством юмора и собственным достоинством – это лебединая песня строительных рабочих. По надежности и безотказности мужики никак не могли соперничать с ними. Женщины всегда на работе, всегда и почти все, трезвые, и всегда делают любую работу, которую им назначит бригадир. И столько времени, сколько потребуется: смену, полторы смены, а иногда и по две смены не сходят со строительной площадки. Ну а в субботу или в праздники – без лишних вопросов идут, и работают.
Ветров, много лет работавший в женских коллективах, всегда уважительно относился к трудолюбивым женщинам, да и сам не мог себе позволить ударить перед ними в грязь лицом. Потому он с первых же дней стал работать столько, сколько требовалось, без излишних раздумий и рассуждений. Вспоминая раннюю молодость, он брался и за сварочный держак, и за газорез, за обрезную машинку, гнул арматуру на станке и пилил доски на циркулярке, за что получал нагоняй от инженера по технике безопасности. Но не в его правилах было просить кого-то сделать то, что он и сам был способен сделать.
Прошло не много времени, как он стал достаточно хорошо разбираться и в строительных чертежах, в чем ему помогал Николай.
Его звеньевой, Николай Лапин, был одним из тех, на ком держится стройка. Чертежи он знал, как свои пять пальцев, видел, где не так начерчено, где не тот размер проставлен, а если размера не было и вовсе, мог сам высчитать его. Не удивительно, что все арматурные работы были негласно полностью поручены ему: ни прорабы, ни бригадир даже не касались чертежей и всех практических вопросов армирования. Никого и не удивляли такие факты, что прорабы сами консультировались по чертежам у Николая.
Валентин с самого начала оценил способности Николая и потому всегда старался быть рядом с ним, прислушивался и присматривался, приняв для себя мысль: если не знаешь, как надо делать, делай точно так, как делает тот, кто знает.
Через два месяца, во время работы к арматурщикам подошел бригадир и, понаблюдав за их работой, неожиданно спросил:
- Валентин, так ты в каменщики собираешься переходить?
Ветров разогнул спину, переспросил:
- А что, уже можно? А то, я смотрю, они уже первый этаж доделывают, а ты, Ильич, все помалкиваешь.
Бригадир, как всегда иронично улыбаясь, сказал:
- Ну, я не знаю, начальник сказал, чтобы все каменщики работали на кладке. Но я хотел тебе предложить, может, останешься с арматурщиками? А то девчонки что без тебя делать будут?
- Правда, Ильич, - подхватила Валентина, смуглая курчанка лет тридцати с небольшим. – Не пускай его, пусть с нами работает.
- Что я, зря его учил что ли? – поддержал Николай. – Не-ет, Валентин, даже и не намыливайся, не пустим.
- Да он и сам от нас не уйдет, - подхватила тон Наталья, круглолицая и румянощекая вязчица. С ней у Валентина были особенно теплые и дружеские отношения. Может потому, что они были одногодками, а, может, потому, что у Натальи был исключительно теплый, женский характер.
Ветров и сам уже настолько сдружился с ребятами, нашел со всеми общий язык, потому и сказал:
- Ильич, я теперь, честно говоря, уже больше арматурщик, чем каменщик. Наверно даже соглашусь остаться с бабенками. А то кто нашей Нинуле будет нервишки ее девичьи трепать, да, Нин?
- Да уж, девичьи, - засмеялась Нина, маленькая пышногрудая женщина.
- Ну вот и порешали, - обрадовался бригадир. – А с начальником я поговорю. Я вот что думаю, пора тебе уже разряд повысить, как, Николай, считаешь?
- Сейчас прям! – вдруг возмутилась Зоя, кладовщица и, по совместительству, любовница бригадира. – Мы по десять лет работаем и все по третьему разряду, а он без году неделя и разряд ему повышать! Пусть поработает еще!
Девчонки переглянулись, но зная склочный характер Зои, промолчали.
- Зоя, да успокойся ты, - сказал Ветров, сам несколько ошарашенный такой ее реакцией. – Сказала – нет, значит так тому и быть. Я не особо претендую.
Бригадир, поняв, что попал в неловкое положение, потоптался и, не найдя подходящих слов, развернулся и ушел в прорабскую. В вагончике за длинным столом, заваленным альбомами с чертежами, сидел начальник участка.
- Ильич, с конторы сейчас звонили, - сказал он бригадиру.
- Что опять? В сроки не укладываемся? – буркнул бригадир.
- Да что-то вроде этого, - ответил Пал Палыч, как называли начальника рабочие. – Только не мы, а на Московском. Антона, звеньевого и нескольких арматурщиков надо отправить туда.
- Ни хрена себе! А у меня кто во вторую смену будет работать? Лапин один?
- Что у тебя нет больше толковых арматурщиков? – спросил Пал Палыч.
- Люся! Чайник поставь! – крикнул бригадир во вторую половину вагончика нормировщице и сел за стол. – Да есть у меня паренек, третий месяц работает, но видно, что толковый. Ветров, помнишь? На Ленина похож, с бородкой.
- Ну так в чем дело, и поставь его, дай ему звено революционеров.
Бригадир усмехнулся:
- Я сейчас предложил разряд ему повысить, так Зойка мне глаза чуть не выцарапала.
- С Зойкой сам разбирайся, а Антона отправляй на Московский. Ветрову назначь несколько человек, пусть готовится выходить во вторую смену, - подвел черту Пал Палыч.
- Хорошо, скажу. Только я Ветрову революционерок лучше дам, да пару мужиков. Он, смотрю, с женщинами очень хорошо ладит, они прямо горой за него.
- Ну и договорились, - сказал начальник участка.
Понемногу Ветров все больше и больше втягивался в работу, освоился и, порой, ему даже нравилась стройка. Особенно, если девчонки приносили на работу домашние проблемы с детьми или мужьями: Ветров, как мог, успокаивал их, давал советы, шутил, пытаясь создать хорошее настроение. Сам переживая одиночество, душевное и физическое, он очень хорошо осознавал, как это непросто, а то и невыносимо. Поэтому всегда пытался создать теплый, добрый микроклимат для своих девчонок, хотя бы на работе.
В то же время работа заполнила всю его жизнь и время: дорога, стройка, опять дорога, еда, «тормозки», стирка… Все, что он успел выкроить для души, так это сходить в Эрмитаж, где он выдернул ручку с огромной двери, оказавшейся закрытой; в Русский музей, в Исаакиевский собор да в театр, на «Мастера и Маргариту». Правда, еще летом они с Володей-электриком «посетили» Нижний парк Петергофских фонтанов, перепрыгнув через ограду: платить было накладно, да и они считали себя уже своими.
Но ничего из этого не принесло ему особой радости, так как не мог он наслаждаться в одиночку, зная, как тяжело сейчас его Надежде: мысли о ней не покидали его практически ни на минуту, где бы он не находился.
Теперь их связь превратилась из телесной в «мобильную», только смс-сообщения связывали их и давали возможность не потерять друг друга окончательно. Получая зарплату, которая оказалась совсем не такой, как ожидалось, Ветров и не думал высылать деньги дочерям, полагая, что о них есть кому позаботиться. Все, что мог, он отправлял Наде и только совсем малую часть откладывал, копил на будущее.
Тяжело переживая эту длительную разлуку, он с нетерпением ожидал новогодних каникул, чтобы поехать домой. Отпуск ему не полагался, но ему необходимо было менять паспорт, поэтому возможность вместе с Надей встретить Новый год была вполне реальной.
К новому году Ветрову, в порядке исключения, выделили комнату в общежитии. Хотя он и работал всего несколько месяцев, но его старания и назначение его звеньевым арматурщиков стало приносить первые плоды. В общежитии Валентину тоже удалось наладить теплые, даже приятельские отношения и с мужиками, и с молодыми женами рабочих и курсантов военного училища, живших здесь же. Девчонки приходили к нему в комнату опять же поплакаться на своих мужей или просто поболтать за жизнь. Все было достаточно неплохо, кроме отсутствия любимой женщины.
Наконец пришел декабрь, выдававший такие морозы, что подъемные краны, насквозь промерзшие, вставали, отказывались поднимать хоть какой-либо груз. Люди терпели, грелись кто как мог, а техника сдавалась. Под Новый год Ветрову был дан отпуск за свой счет.
Трое суток дороги домой пролетели в радостном, счастливом ожидании встречи с Надей. Десять дней счастья: разве этого мало? – сладостно пела его душа в предвкушении сбывшихся ожиданий.
- Мам, что спишь-то? – крикнула Ника из своей комнаты. – Стучится кто-то, иди, открой!
Надя открыла глаза, посмотрела в окно: небо только-только чуть посветлело. «Даже в субботу не дадут выспаться», - с огорчением подумала она, пытаясь предугадать, кто же из кредиторов пришел в такую рань. Накинув халат и слегка поправив волосы у трюмо, стоявшего в прихожей, она подошла к двери, спросила:
- Кто там?
- Блудное счастье твое! – послышался ответ.
«Валька!» - вмиг узнала Надя и открыла замок. В ту же секунду в дом ввалилась огромная дорожная сумка, клубы холодного воздуха и сияющий, как пасхальное яйцо, Валентин. Он сходу обхватил Надю, обдав ее холодом и незнакомым ей запахом.
- Милая моя, родная! Не верю, Надя, неужели я дожил до этой минуты?!
Она молча подставила ему лицо для поцелуев и, прижав руки к груди, ждала, когда у него пройдет первый пыл.
- Валька, сладкий мой, - шепнула она ему в холодное ухо, - как я соскучилась по тебе… Раздевайся, проходи, заморозил меня всю.
Ветров скинул пуховик, бросил его на пол и снова приник к Наде.
- Наденька, Найденыш мой родной…
- Запах не твой, Валь, - прошептала Надя. – Или я уже забыла?
Он снова оторвался от любимой, скинул ботинки и, схватив ее на руки, понес в комнату.
- Уронишь, сумасшедший! – вскрикнула она.
- Надя, да у меня сейчас знаешь сколько силы? Я тебе еще покажу! – хохотал он.
- Вы там потише можете? – послышался голос Ники.
- Никуша, привет, солнце мое! – сказал Валентин. – Вставай, дочь, праздник у нас сегодня!
- Не мешай ей, пусть поспит, - сказала Надя, вставая с его колен. – Я что-то растерялась: что делать-то? Ты голодный?
- Надька! Я такой голодный, что сил нет никаких! Иди скорее ко мне, - сказал Валентин, притягивая Надю к себе.
- Что, готов уже? – шутила она.
- Всегда готов! – ответил Валентин, понимая, что все его мысли сейчас находятся в одном месте, и пока не добьются своего, он не сможет и пальцем пошевелить.
- Иди, давай в ванную, охолонись, а я пока завтрак приготовлю.
- Надюша, как я ждал этих слов, твоих приказов, тебя! Ты бы только знала…- говорил Ветров, не в силах скрыть ни радости, ни возбуждения. – Пойдем со мной в ванную?
- Валь, дочь-то уже большая…
- Вот именно, должна же понимать, что к чему? – Валентина охватила дрожь и он уже не мог совладать с собой. – Надь, пойдем…
Надя обнимала его и желание передалось и ей.
- Иди, я сейчас приду, - тихо шепнула она и Валентин быстро разделся и сиганул в ванную.
Через минуту дверь медленно открылась и, крадучись, вошла Надя. Валентин дрожащими пальцами развязал пояс на ее халате, скинул его на пол и, увидев обнаженное тело своей любимой, знакомое до каждой клеточки, до каждой волосинки и извилинки, переполненный вожделением, прильнул к ней с таким блаженством, с каким с похмелья припадают к пол-литровой кружке огуречного рассола…
- Воду включи, Валь, - шепнула Надя.
Он крутанул первый попавшийся кран и вместе с холодной водой, хлынувшей в ванну, из него хлынул весь поток бешеной страсти, выпущенной на волю из долгого заточения.
За то время, что Валентин был с Надей, они не могли насытиться друг другом, казалось, их страсти не было ни конца, ни края, и он никак не мог взять в толк: как ему вообще хватило сил пять месяцев прожить без Нади? Они снова были переполнены счастьем.
Лишь на короткое время он покидал ее, чтобы съездить к брату, к другу Гоше в лицей и к родителям. Но даже дома у родителей он не мог остаться ночевать: как ни уговаривали они его, Валентин уезжал к Наде. Остаться где бы то ни было в ночь без нее, когда она была рядом – это было невозможным.
И когда пришла пора уезжать обратно в Петербург, он лишь во второй раз приехал домой.
- Сынок, ты будто во сне появился, - сетовал отец. – Хоть бы ночку дома побыл. Давай, я баню истоплю?
- Пап, да не могу я, - отвечал Валентин. – Послезавтра мне уезжать надо уже, понимаешь? Вот приеду в следующий раз, обязательно приедем вместе с Надей и погостим у вас.
Мать, услышав, что сын приехал только на час, расстроено и сердито спросила:
- Так ты не останешься, что ли? – и, получив отрицательный ответ, сказала: - Совсем уже забросили родителей из-за своих баб.
- Мам, ну не сердитесь вы, не могу я остаться, честно, - говорил Валентин, понимая, что зря, неправильно он делает. Но у них с Надей оставалось всего две ночи и пожертвовать даже одной из них, было выше его сил. – Пап, ну, давай, держитесь тут, не болейте. Мы еще обязательно увидимся.
- Давай, сынок, счастливо тебе, - сказал огорченный отец и пожал сыну руку.
Валентин хотел поцеловать мать, но она тоже только протянула ему руку, обиженно и обреченно сказала:
- До свиданья, сынок.
«Не могу я остаться! – пытался найти себе оправдание Валентин. – Как я могу вычеркнуть эту ночь?! Ведь послезавтра это все останется в прошлом, в недосягаемом! Все снова окажется только мечтой!.. Конечно, сволочь я… Надо было приехать с Надей сразу, как приехал! А теперь…». И он ушел, а внутри поселилась вина и жалость к родителям. Но что поделаешь? Когда мужчина так глубоко влюблен, для него никто не может стать преградой на пути к своей желанной: ни дети, ни родители…
В последний вечер Валентин с Надеждой снова накрыли в комнате журнальный квадратный столик на двоих. Ника, поужинав, ушла в свою комнату играть на компьютере, который мама купила ей на День рождения, и им уже никто не мешал вновь и вновь отдаваться друг другу с таким трепетом и пылкостью, будто это была их последняя в жизни ночь.
- Надюша, что же дальше будет? – спрашивал Валентин в минуты отдыха, когда она лежала на его груди, а он нежно копошился в ее волосах. – Когда я теперь приеду – не знаю даже.
- Работай и ни о чем не думай, - ласково шептала Надя.
- Долго будет длиться такая жизнь, как думаешь?
- Думаю, года два-три еще.
- А потом мы поедем венчаться, - мечтательно произнес Валентин. – В Питере… Ты согласна, наконец, стать моей женой?
- Буду думать следующие восемь лет, - игриво ответила Надя. – Я тебя еще слишком мало знаю… Или слишком много.
- То есть? – спросил Валентин, чуть отстранившись от нее. Его задели эти слова, но Надя коснулась пальцами его лица и прошептала:
- Валька, я не умею так красиво говорить, как ты, но…, я умею чувствовать. И я все чувствую, честно. – Она секунду помолчала и продолжила: - И… я дорожу тобой, очень. Правда.
- Наденька, - шептал он, покрывая ее лицо поцелуями, - как я люблю тебя, кто бы знал… Поверь, я все переживу, все стерплю и все пойму… Только знаешь… Обидно будет, если все это окажется напрасным.
Он вдруг загрустил, а Надя в ответ сказала:
- Валька, ну что ты? Все будет хорошо, Валька мой! Ты что?!
Он снова крепко поцеловал ее и сказал:
- А обручальное кольцо, что я подарил, ты все-таки, не позволила надеть тебе… Что будешь делать с ним? В шкатулку положишь?
- Валя, не все так просто, ты должен понять…
- Да, я понимаю, - перебил он. – Одинокая, молодая, красивая женщина: в этом есть какая-то притягательность, шарм… Так?
Надя мгновенно изменилась в голосе, сказала:
- Ты опять начинаешь? Ну, не можешь ты, чтобы не пострадать7
Он ответил:
- Не могу. Знаешь, Надюш, не могу я не страдать без тебя. Ты для меня – весь этот мир, понимаешь?
Она улыбнулась, спросила:
- Ой, Валь, а то в Питере нет женщин получше меня… Не поверю.
- Вот ты мудрая рыбка у меня, но глупая… Надь, выбирают не лучших, выбирают любимых, понимаешь? И живут с любимыми, а не с лучшими. Я люблю тебя и все лучшие – только лучшие. Но ты – любимая, а, значит, единственная женщина из всех, кто живет в моем сердце.
Надя тихо-тихо сказала:
- Валька, знаешь… Ты для меня, как то окно в Париж… Смысла жизни без тебя я не вижу…
- Наденька, родная…
День отъезда выдался сумрачный и серый. Облака сплошь затянули небо, не пропуская ни лучика. По земле гулял ветерок, переметая дороги и тропинки. Немного потеплело, поэтому воздух стал чуть более влажным, промозглым.
Валентин тащил большую сумку, а Надя с Никой вторую, чуть поменьше.
- Ты чего набрал-то в две сумки? – поинтересовалась Ника.
- Кассеты взял, дочь. Буду в Питере смотреть на вас.
Надя шла молча, о чем-то глубоко задумавшись. Потом вдруг спросила:
- Валь, а ты к Лизе так и не сходил?
Он ответил:
- Нет, конечно, Надь. Да и как я пойду, им деньги нужны, а где они, деньги-то?
До вокзала шли молча. Там Надя с Никой сели в маленьком зале ожидания, отдохнуть и согреться, а Валентин сходил в магазин на перроне за сигаретами и водой. Настроение было подстать погоде – невыносимо тоскливым.
Вот объявили о прибытии московского поезда и Ветровы вышли на перрон.
- Ну, дочь, давай, расти да маму слушайся, - пытался шутить Валентин. – Правда расти не особенно быстро, и так маму догнала уже, скоро и меня догонишь. – Затем он обнял Надю, нежно-нежно прижал: - Надь, не надо плакать, родная моя, у меня душа рвется в клочья, когда я вижу твои слезы.
- Да я не плачу, Валь, не обращай внимания, - едва слышно говорила она. – Спасибо тебе, Валь, что помог нам. Ты нас просто спас этой зимой.
- Ну о чем ты говоришь, Надь? Я тебе и дальше буду помогать всем, чем смогу. Знаешь, я все же надеюсь, что когда-нибудь у нас будет настоящая семья. Ты хочешь этого? – спрашивал он, целуя ее мокрые от слез щеки.
Надя чуть отстранилась от Валентина, расстегнула сумочку, что-то достала и протянула ему:
- Вот, посмотри, чуть не забыла.
Валентин глянул на визитку, прочитал: «Ветрова Надежда Константиновна, менеджер по рекламе».
- Надька, ну… милая моя! Родная моя, ну… это же лучший подарок для меня!
Поезд уже остановился и проводники приглашали на посадку.
- Иди, Валь, опоздаешь, - сказала Надя и он еще раз припал к ее губам, будто противясь той правде, что через минуту их ауры опять разорвутся, принеся ту боль, от которой нет ни спасения, ни лекарства, кроме как соединить их снова.
Глава седьмая
С новой невероятной силой вспыхнули отношения Валентина и Нади после этой их короткой встречи. Ветров едва добирался до своей комнаты и съедал ставшие давно ненавистными ему пельмени, садился писать Наде короткие сообщения о своей безграничной любви.
Надя также очень скучала и отвечала ему тем же: «Я тебя люблю». Иногда, когда ей вконец портили настроение, Надя могла ответить на страдания Ветрова что-то довольно резкое, неприятное; но проходили дни и он снова с упоением вчитывался в ее строки: «Валя, Валька, прости меня за всю фигню, которую на тебя… Не знаю, как сказать, без твоих слов вообще загнусь. Я скучаю по тебе. Крепись, я тебя прошу. Люблю я тебя. Надя».
Такие ее слова давали Ветрову неимоверный прилив сил и он старался работать на полную катушку. Никто на работе уже не предлагал ему выпить за компанию: знали, что он не пьет. Бригадир поручал его звену работы любой сложности и был уверен, что он справится. Но суровая зима внесла свои коррективы: темпы строительства ощутимо снизились, поэтому в первые два месяца наступившего года зарплата у всех оказалась очень и очень низкой. Валентин не мог уже ничего отправить даже Наде, не говоря о своих дочерях и сбережениях.
Ветров написал Наде обо всем, надеясь, что она поймет и по-прежнему поддержит. Но совершенно неожиданно тон ее сообщений резко изменился. В самом начале весны он получил ее длинное сообщение: «Что я могу сказать. Я могу понять, что ты чувствуешь, как тебе не просто. Но я не вижу в этом своей вины. Знаю, ты не любишь, когда я это говорю, но то, что жизнь превратилась в ад, это твоя вина. Ты принес в мою жизнь одни проблемы, много проблем. Поначалу бешеная ревность, а потом вечная нищета… и бесконечные долги. И не надо говорить, что в долгах виновата я. Имей мужество признать это».
Ветров, едва прочел сообщение, просто не мог поверить, что это написано ему. Он ощутил себя настолько раздавленным и ничтожным, что только и смог написать ей в ответ: «Надя, ты что такое говоришь? Ведь я люблю тебя!»
Ответ на удивление не заставил себя ждать: «Просто ты понимаешь, что такой женщины, молодой и красивой, умной и сильной, выносливой и самостоятельной у тебя уже больше никогда не будет, поэтому ты и держишься, и цепляешься за меня из последних сил. Ты мной гордишься, а я тебя стыжусь…»
Время было около часа ночи, когда он прочитал это признание Нади. В коридоре слышались пьяные голоса курсантов. Несколько раз выходили соседки, пытаясь их утихомирить, но ничего не помогало. У Ветрова от прочитанного так сдавило сердце и помутило разум, что он не мог понять: что же происходит вокруг? – кому обращены эти убийственные слова? – кто написал их?
- Имейте совесть! Через три часа людям на работу вставать, у меня ребенок не спит, а вы кричите тут! – послышался голос соседки Насти.
- Да мы потихоньку, - усмехнулся кто-то, - еще чуть-чуть поговорим и все.
Ветров встал со стула, кинул телефон на кровать и вышел в коридор.
- Так, пацаны, я вижу – вы не хотите по-хорошему? – сказал он. – У вас ровно три минуты, чтобы отбиться. Время пошло.
Он медленно пошел в конец коридора, в туалет. Когда он снова вернулся к своей комнате, один курсант громко сказал:
- Мужик! Ты кому это три минуты на отбой дал? Нам, что ли? Офицерам?
Ветров вдруг напрягся, готовый взорваться, зло сказал:
- Офицерам? Где тут офицеры, я не вижу? Засранцы, которым наплевать на людей, вижу, а офицерами тут и не пахнет.
Курсант вдруг шагнул вперед и пнул Ветрова прямо в грудь. Валентина кинуло на дверь, она открылась и Ветров, влетев в комнату, упал.
- Да я его сейчас замочу! – кричал курсант, вырываясь от друзей.
- Витек, погоди, давай разберемся! – кто-то, едва шевеля языком, говорил ему.
Ветров поднялся, скинул второй тапочек, первый сам слетел, - и сказал, чувствуя, как у него поднимается настроение:
- Ефрейтор, ну это ты зря сделал!
- Что? – курсант рванулся в комнату, но тут Ветров уже сориентировался: чуть шагнул вправо и размахнувшись, из-под руки, врезал по молодой пьяной физиономии. Оказалось, что делать по триста отжиманий от пола на утренней зарядке, занятие очень даже полезное: голова курсанта крутанулась в сторону и он, грохнувшись о шифоньер, как-то не по уставу взмахнув руками, свалился на пол.
Второй курсант влетев в комнату, схватил со стола кухонный нож и резко махнул им перед лицом Ветрова. Валентин успел среагировать, мотнул головой назад, но почувствовал, что правый глаз его заливает кровь.
- Э, сынки, вы что, суки, делаете!? – послышался голос электродесантника. Володя вскочил в комнату, скрутил курсанта с ножом и выкинул его в коридор. – Пошли на х.., салаги, пока башки вам не поотрывал! Забирайте этого сосунка! – показал он на все еще лежащего курсанта.
Двое парней схватили его под мышки, выволокли из комнаты.
- Батя, батя, успокойся, - очнулся лежавший. – Все нормально, батя!
- Я сейчас успокою вас всех тут! – не унимался Володя. – Валек, что они тебе сделали? Ну-ка покажи, глаз целый?
- Не знаю пока, Володя, посмотри, - он убрал от глаза полотенце, а Володя, посмотрев, облегченно вздохнул:
- Все в порядке, бровь немного развалил, щенок. Пластырем заклеишь, до свадьбы заживет.
- Да, теперь до свадьбы точно заживет, - зло пошутил Ветров. – Ладно, пойду умоюсь.
Они вышли из комнаты и Ветров, обращаясь к парням, сказал:
- Защитники, блин, отечества. Если бы вы так на врагов кидались, как на своих… А за нож я с тобой еще поговорю, на ясную голову. – И он пошел в умывальник.
- Что же вы, сынки, делаете? – услышал он голос Володи. – На учителя с ножом кидаетесь, совсем охренели что-ли?
Валентин смыл кровь, посмотрел в зеркало: рана оказалась не глубокой, но зашить не мешало бы. «А, ладно, заклею бактерицидным, телесного цвета, - зарастет».
Он подошел к комнате, один парень ему сказал:
- Слышь, Валентин, ты извини нас, так получилось… Батя нам сказал, что ты учитель, на гитаре играешь…
- Ага, вальс «Прощание Славянки», сыграть?
- Не, в натуре, без базара. У нас скоро выпускной, попоем еще?
- Доживем, так споем, какие дела. Ладно, мужики, давайте спать, на самом-то деле, а то что-то развеселились мы сегодня не на шутку.
- А я завтра еще с вами политбеседу проведу, - погрозился бывший капитан-десантник.
Ветров еще долго лежал с закрытыми глазами, а воображение рисовало ему самые мучительные картинки, заставившие Надю так внезапно и резко измениться. Ему казалось, что пережив столько трудных и непростых лет, они настолько сплелись, настолько сроднились, что уже никакие беды не способны были их разлучить насовсем.
Но так думал он, а то, что думала о нем Надя, напрочь выбивало его из колеи. И вскоре Ветров решил уехать домой, надеясь, что их близость поможет ему вернуть Надино расположение.
Когда он сказал бригадиру о своем решении уволиться с работы, Ильич завел его в прорабскую.
- Пал Палыч, - обратился Ильич к начальнику участка. – Надо что-то делать. Вот, Ветров увольняться надумал.
- Почему? – коротко спросил Пал Палыч.
- Пал Палыч, - ответил Ветров, - честно скажу вам: я надеялся на стройке заработать деньги. Вы видите, что я не сачок, работаю так, как могу, но… получается, что не только не заработал, но и потерял.
- Ильич, иди пока, а мы поговорим, - сказал Пал Палыч бригадиру.
Тот вышел, а он, приглашая Ветрова присесть, сказал:
- Валентин, я тебя знаю уже достаточно хорошо. Работаешь ты очень хорошо, тебя уважают, и не только в звене, вся бригада, я это вижу и знаю. И мне очень хотелось бы, чтобы ты доработал хотя бы до конца строительства дома. Тебе дали комнату в общежитии. Теперь, ты знаешь, наверно, что в городском общежитии скоро комнаты будут продаваться своим работникам?
- Что-то слышал, но, по-моему, никто еще толком не знает, - ответил Ветров.
- Я тебе говорю, что у тебя есть реальный шанс купить комнату, причем цены для своих смешные, где-то триста долларов за метр. Понимаешь, о чем я говорю?
Ветров помялся, осматривая свою напрочь изодранную арматурой телогрейку, но продолжил настаивать на своем:
- Пал Палыч, я все понимаю. Но поймите и вы меня: я не могу жене даже выслать какие-то деньги, какая комната может быть? Да хоть за триста рублей метр, где я их возьму, с таким заработком?
- Ну хорошо. Сколько ты хочешь получать? – прямо спросил Пал Палыч.
- Ну что об этом говорить? – изумился Ветров вопросу. – Получать я ничего не хочу, я хочу зарабатывать, и нормальные деньги. А такую зарплату я мог бы и дома заработать.
- Валентин, я не зря тебя спрашиваю, - сказал Пал Палыч. – Я тебе предлагаю семьсот долларов в месяц до конца строительства дома. Будет больше, получишь больше, но меньше не будет. Такой расклад устроит тебя?
Ветров задумался, помолчал.
- Я никогда никому таких вариантов не предлагал, - продолжал между тем начальник участка. – Но ты сам видишь: народ приходит разный, никто долго не держится, потому что пахать не очень любят. И получается, что положиться не на кого. Лапин только-только вздохнул свободнее, хоть на больничный может пойти с легкой душой. А теперь ты уйдешь, он снова один останется… Я вижу, что ты парень с головой, поэтому я и говорю тебе: давай с тобой поступим так, как я предложил?
Ветров, наконец, поднял голову, спросил:
- Пал Палыч, так вы это серьезно? А то я сегодня соглашусь, а через месяц снова плакать придется над расчеткой. А мне этот месяц очень важен, понимаете? Если не будет зарплаты, я просто потеряю… жену.
- Значит, по рукам, Валентин? – уверенно сказал Пал Палыч. – Знаешь, как говорят нормальные мужики? Пацан сказал, пацан сделал.
Ветров улыбнулся, встал из-за стола.
- Ну, хорошо, Пал Палыч. Надеюсь, что ни вам за меня, ни мне за вас стыдно не будет. – И он пожал протянутую ему руку.
Пятница тринадцатого заканчивалась через четыре часа. Вот уже двенадцать часов подряд, с получасовым перекуром, бригада вязала арматурную сетку на межэтажном перекрытии. В полутьме, в свете нескольких прожекторов мужики таскали, резали и раскладывали арматуру, а женщины, не разгибаясь, вязали и вязали.
Питерское октябрьское небо не было к ним благосклонно: дождь, казалось, не шел, а просто висел в воздухе. Мокрые руки и насквозь промокшие сапоги и телогрейки не вызывали у арматурщиков никаких эмоций: их просто уже не осталось. Внизу давно стоял первый «Камаз» с включенной бетономешалкой, бетон был готов к заливке, но бригада не успевала, а потому мужики даже курили на ходу, не останавливаясь.
Ветров стоял на краю перекрытия с «болгаркой», - надо было обрезать хвосты верхней сетки, нависшие за опалубкой: времени на обрезку внизу не было, приходилось резать по месту. Он, как обычно, был не пристегнут, работал без страховочного пояса. Сколько девчата из его звена ни делали ему замечаний, Валентин оставлял их без внимания: он любил ходить по краю и высоты не боялся.
- Девчонки, как вы смеете начальнику замечания делать? – шутил он. – Вот возьму, как вас всех перецелую, будете знать!
Девчата, по тридцать-пятьдесят лет, смеялись и хоть на миг у них появлялись улыбки и поднималось настроение. Валентин опять вспомнил свою Надежду, давно почему-то переставшую отвечать на его сообщения. Он понимал, что ей очень тяжело, и не беспокоил ее так часто, как хотелось бы. А с другой стороны, опасался снова получить резкую записку от нее. Но сейчас его силы тоже были на исходе и ему необходима была хоть маленькая моральная подпитка.
Он достал мобильник, набрал текст: «Надюша, родная, накопил денег на машину, не новую, но вполне приличную. Так что все у нас будет! Целую, люблю и очень скучаю! Как ты? Твой Валька».
- Кто это тебе пишет? – спросил Виктор, глядя в потолок и докуривая сигарету.
- Сейчас посмотрим, - ответила Надя и повернулась к тумбочке, на которой лежал телефон, стянув с Виктора одеяло. Он повернулся к ней, придвинулся и обнял ее, прижавшись бородой к ее шее.
- Дай-ка, я тоже почитаю? – спросил он низким баритоном.
- Виктор Иванович, неприлично читать чужие записки, - ответила Надя и села на край кровати.
- Надежда, ну сколько можно говорить? Мы уже столько лет вместе, а ты меня навеличиваешь. Зови меня просто Виктор, хотя бы, зачем по отчеству-то?
- Ну, не могу я, - она повернулась к нему и поцеловала. – Не обижайся. Ты же начальник, - улыбнулась она и спросила: - А как жена тебя зовет?
- Надя, не надо вспоминать сейчас о ней, я думаю, им дома спокойно, и этого достаточно.
- Хорошо-хорошо, не сердись только, - сказала Надя и прочитала сообщение. Нервно дернувшись, захлопнула телефон и бросила его на тумбочку.
- Что такое? Тебя кто-то обидел? – спросил Виктор Иванович, приподнявшись на локте.
Надя встала, накинула халат.
- Да нет. Так, привет из прошлого, называется. – Повернулась к Виктору и несколько сердито сказала: - Вот что вы, мужики, такие тупые? Неужели нельзя понять, что если не отвечаю, значит не нужен уже человек! Нет, все пишет и пишет!
Виктор Иванович понял, о ком идет речь, посоветовал:
- Надежда, мужчины достаточно конкретны, нам трудно предугадать, что вы подразумеваете под своими словами или действиями. Поэтому тебе лучше четко и ясно написать, как ты к нему относишься.
- Сейчас я ему напишу, - зло сказала она и, взяв телефон, вышла в гостиную.
«Не теряй напрасно время, я не хочу быть с тобой. Не люблю я тебя, уже давно. Ты знаешь, что это такое». Она нажала кнопку «отправить сообщение», положила телефон на диван и пошла в спальню…
- Николай! – бригадир подошел к Лапину. – Отдай чертежи Валентину, пусть он займется отверстиями, а ты иди: вон, пришел инспектор, что-то опять обнаружил. Разберись с ним.
- Хорошо! – крикнул Николай и положил обрезную машинку на арматуру.
Валентин обрезал кусок арматуры, а в висках, будто кувалдой по наковальне, отдавались Надины слова: «Я не хочу быть с тобой… Я не люблю тебя…»
Он вздрогнул от неожиданного окрика, дернулся, «болгарка», перерезав прут, провалилась вниз и несильно дёрнула его за собой. Его нога скользнула по мокрому опалубочному щиту и Валентин тихо, без крика, сорвался вниз, туда, где стоял «камаз»-«миксер» в ожидании начала приемки бетона…
А дождь все лил и лил, не переставая, и не обращая внимания на насквозь промокших людей, что-то кричавших и бегающих по арматурной сетке перекрытия пятого этажа…
Пирожок с повидлом
© Copyright: Евгений Петров-Васечкин, 2017
Свидетельство о публикации №217031100266
Свидетельство о публикации №217031100266
Рецензии