Магистериум. Глава 3. Ворон всего лишь вестник

               
               
                «...Пришлите мне эту книгу со счастливым концом!»
                Иосиф Бродский

                Мир Серединный под властью Отца людей Сатаны.
                Магическая башня на острове Гартин.
                Год 1203 от заключения Договора,
                Месяц Урожая, день 8-й

       Утро у природы на этот раз вообще не получилось. Так думал Магистр Фабиус, вдыхая вместо прохладной свежести навязчивый дым пекарни. Как ни любил он уединение, но вокруг его магической башни постепенно выросла галдящая, шумная деревенька. Немногие, взятые на остров Гартин слуги, построили жилища, перевезли жён и детей. И теперь была у Фабиуса под патронатом не только провинция Ренге, славная своими шорниками, пивоварами и земледельцами, но и маленькая островная община – три конюха, прачки, кухарка, пекарь с помощниками, кузнец… Да всех теперь и не перебрать.
       По утрам орали петухи, нетерпеливо хрюкали, чуя, как варится им на завтрак буряк, свиньи, хохотали и пели прачки...
       Магистр вздохнул. Жизнь так и липла к нему, не давая уединения. Хорошо ли это было? Где-то и хорошо, если видеть только горячий хлеб к завтраку да чистые рубашки. Но во время приступов утренней тоски люди раздражали его своею суетой. Он и сам себя не хотел бы видеть сейчас. Но от себя – не сбежишь. Как и не рявкнешь на голосистых прачек, что чуть свет уже у моста со своими корзинами.
       Да и понимал Фабиус, что рассвет не виноват в его внутренних метаниях. Что человек сам наклеивает на течение природных явлений ярлыки своих чувств. Но знание это никак не меняло его самого. И потому солнце его сегодня было тусклым, вода в реке казалась похожей на скисшее молоко, буковый лес за рекой – так и вообще почернел весь, словно осень уже уступила вожжи зиме.
       На самом же деле над рекой начинался самый обычный восход, каких много бывает по ранней осени. С молочно-белой водой, с лёгкой дымкой над нею, с жалобными криками мелких птичек, что зовутся долгохвостками…
       И тут откуда-то сверху вместо квиканья долгохвосток донеслось громкое скрипучее карканье, и Фабиус поднял глаза: на балкончике колдовской башни сидел здоровенный смоляной ворон.
       Прачки тоже заметили страшную птицу. Заголосили, собирая все деревенские придумки про вестника беды. Но ворон был всего лишь вестником Магистериума. Просто начальство уже давненько не беспокоило магистра Фабиуса, и прачки подзабыли, как выглядят колдовские посланцы.
       Маг пристально посмотрел на птицу и протянул руку. И только тогда вспомнил, что не успел надеть кожаный колет, а тонкий холщовый рукав рабочей рубахи не убережёт тело от когтей ворона.
       Однако птица уже слетела на руку, вцепившись в неё, что твой орёл. Фабиус терпеливо погладил жёсткие перья, нащупал фальшивое, вынул осторожно и отпустил ворона кормиться и ожидать ответа. Потом, морщась, растер руку и отправился на конюшню. Там, в деннике любимого жеребца, его вряд ли кто-то решился бы побеспокоить.
       Мальчишки-конюхи уже убежали к реке умываться, а больше – плескать друг в друга водой. В конюшне было духовито и полутемно. Лошади не заволновались, узнав мага, только его любимец, вороной Фенрир, нетерпеливо заржал и вытянул шею, принюхиваясь – нет ли чего вкусного у хозяина.
       Фабиус вошёл в денник, похлопал по породистой морде, нахально учинившей полный досмотр карманам его прожжённого во многих местах фартука, и подбросил перо. Оно завертелось и пропало, а из флюидов воздуха соткалось лицо магистра Грабуса Извирского, одного из четырёх Придержателей Совета Магистериума, высшего органа магической власти в Серединном мире людей.
       Грабус был древен, со скошенным подбородком и губами в ниточку. Многие обманывались, не зная, что старик не безволен, а попросту стёр себе все зубы, ведь ему давно перевалило за 200, и есть предел и эликсирам молодости, и ведьминской волшбе. Впрочем, магистр Грабус многое отдал бы за секрет, которым пользовался Фабиус – плотный и розовощёкий, словно тридцатилетний муж, хотя и ему уже сравнялось 166.
       – Именем Отца нашего Сатаны! – провозгласила голова Грабуса.
       И Фабиус ответил привычное:
       – Именем Его Огненным.
       – Магистериум призывает тебя, магистр Фабиус Ренгский, к делу секретному и опасному…
       Голова начала озираться, не подслушивает ли кто? Но только Фенрир смотрел на неё выпуклыми влажными глазами.
       – В провинции Дабэн осенние ливни размыли чумные кладбища. Совет при правителе ослаб, а магический – слишком беспечен. Сведения достигли столицы удручающе поздно. Дикие лисы и бродячие собаки уже разнесли чуму! – провозгласил Грабус и замолчал, давая Фабиусу сообразить самому, к каким это может привести последствиям.
       Тот подумал немного и пожал плечами:
       – Дороги Дабэна не идут напрямую через Ренге. Скорее, беженцы понесут чуму с севера на восток, ангонским трактом, если его не перекроют наши маги-лекари.
       – Это верно, – согласилась голова Грабуса. – Кордоны будут поставлены. Но здоровым мы дадим уйти. И Магистериум желает, чтобы именно ты проверил и казну, и налоги в провинции Ангон. И дал бы нам отчёт, скольких сможет она прокормить в эту зиму.
       – Почему – я? – удивился Фабиус.
       С Ангоном его не связывало ничего, кроме странного письма одного из тамошних магистров, коим он, впрочем, так и не удосужился серьёзно озаботиться, поскольку писавший не был его особенным другом. Какие друзья в одной профессии? Партнёры да конкуренты.
       Голова пожевала губами.
       – Совет Магистериума, не заявляет сиё официально, но всё-таки сомневается в прочности власти префекта, сидящего в Ангистерне, главном городе провинции.
       Грабус моргнул и снял с лица официальное выражение.
       – Неладно там что-то, Фабиус. Отчёты идут бойко. И так же бойко пропадают магистры магии, случайно проезжающие мимо. Провинция якобы скудна, а якобы и приторговывает – то лишним, неучтённым, то краденым. А год для посыла магистерской комиссии весьма неудачен. На Границах Гариена уже третью зиму лезут из-под земли адские твари, и все молодые знающие маги едут сейчас туда. В столице… – он кашлянул, напоминая магистру, что о болезни правителя Серединных земель не говорят вслух, но всем и так понятно.
       Магистр Фабиус вяло кивнул. Мирские дела лишь огорчали его. Радость он находил в опытах и наблюдениях. Конечно, были годы, когда и он, направляемый Советом Магистериума, сражался с демоническими отродьями, лезущими временами из-под земли. Но их никогда не было особенно много, и Фабиус давно уже переложил эту ношу на молодых и амбициозных. Магистра не прельщала карьера, хотя по мастерству он вполне мог бы войти в Магистерский Совет при правителе Серединных земель, а, может, и в Совет Магистериума.
       – Вот и собери тут комиссию, попробуй – насупился Грабус, по-своему толкуя склонённую голову Фабиуса. – А ещё и чума...
       – Я правильно понимаю, что просьба не официальная, и подписью и печатью не скреплена?
       – Будет у твоей миссии хоть какой-то успех – подтвердим и печатью. Вскроешь делишки префекта – пришлю пергамент. А не вскроешь, так и отвечать не спрошу. Прощай!
       Голова начала было таять, но проявилась вновь:
       – Кстати, сообщаю тебе официально. Ходят слухи, что в Ангистерне опять проповедуют крещёные. Вот тебе и повод, чтобы установить там магистерскую власть через голову префекта, коли уж будет нужно. На это тебе печати не требуются. А накопаешь какой криминал – тут тебе и камешки в руки. Будет тебе и комиссия, и суд праведный. И ещё чего будет… Сам-то хочешь чего? Может, вторую провинцию?
       Фабиус покачал головой. Он хотел лишь, чтобы его оставили в покое и не мешали заниматься исследованиями. Но объясняться был не намерен. Ангистерн, так Ангистерн. Ворюга префект? Крещёные? Прекрасно! Просто нужно успеть управиться до зимы.
       Голова Грабуса кивнула, обозрела пространство вокруг и исчезла. Фенрир шумно вздохнул, сочувственно ткнулся носом магистру в ухо. Тот погладил его, пробормотав:
       – Ну вот и прогуляемся мы с тобой. Застоялся ты в лето, а, баловень?
       Жеребец тихонько заржал, подтверждая, что да, мол, застоялся.
       – Сходим до чужих кобыл? Я вона – тоже застоялся! – скупо рассмеялся Фабиус.
       Не хотелось ему собираться в дорогу. Но состоял он на службе, как и все маги Серединных земель, что достигли магистерского звания. И с членами Совета Магистериума не спорят, пусть даже это всего лишь один единственный член, не поставивший в известность прочих.
       Фабиус вышел из денника, оглядел конюшню, отметив привычные чистоту и порядок, и направился к реке, сполоснуть лицо. Хоть ночь и была по большей части бессонной, но стоило ли нарушать неспешный рисунок жизни?
       Он склонился над водой с деревянных мостков, что сам построил выше тех, где полоскали бельё и опять смеялись прачки, набрал в ладони ледяной воды, умылся, прочёл короткое: «Славься, Отец наш», посмотрел, как младшие конюхи играют, дожидаясь завтрака, в камушки, укладывая по пять круглых галек на тыльной стороне ладони, подбрасывая их разом и пытаясь поймать. Детская, но не простая забава.
       Чего же хочет Грабус? Выслужиться? Но перед кем? Правитель, говорят, при смерти. В желание Грабуса спасти беженцев из Дабэна от голодной смерти Фабиус не верил ни на глей. Крещёные, разве? Хочет чужими руками жар разгрести?
       Крестие было очередной ересью, что как поветрие побежала вдруг по всем провинциям Серединных земель.
       Как началось? Фабиус вспомнил письма Крохмора Из Пущи, смешного носатого старика. Вот он и был первым, рассказавшим о сумасшедшем проповеднике, бродившем по Гариену.
       Некто худой и оборванный пугал там людей рассказами о неведомом милостивом боге. Проповедник крепко пил, речи свои говорил в харчевнях и кабаках. А потом хватал кузнецов, а Гариен – город кузнецкий, за грудки и, дыша им в рябые курносые лица, восклицал: «Вот крест на мне, не вру!»
       Может, и не врал, кто его знает? Пришёл оборванец издалека, шпионы и дознатчики скрупулёзно записывали за ним имена земель и правителей, но магистерская служба не обнаружила таковых в церковных книгах. Получалось, что земли эти были крайне удалены от мира Срединного. Может, и жил там какой-то бог, что защищал людей от Отца их Сатаны?
       Ересь, однако, в Магистериуме приняли в штыки. Дальновидному Совету не понравился самовольный «защитник» людей, якобы спасающий их души от Ада.
       Магистры полагали, что одна-две ереси крепкому государству даже во благо, если не несут они мыслей по-настоящему революционных. Но идея о спасении и посмертной жизни души не годилась тут даже теоретически. Ведь если завтра люди перестанут кормить адских обитателей своими душами, обрушится весь существующий миропорядок, скреплённый Договором с Сатаной. И тогда голодные демоны снова дуром попрут в человеческий мир за добычей. И вернётся беда.
       Проповедника, чтобы упаси Сатана, не сделать из него мученика, быстренько опоили дурманом и подвели в пьяной драке под нож. Но ересь оказалась стойкой. С тех пор в провинциях постоянно объявлялись малые группы поклонников «милостивого бога» и разлагали речами чернь. Мол, веруйте, и души ваши спасутся от гибели в Аду. Хотя куда они, спрашивается, денутся?
       Совет Магистериума выпустил эдикт, призывающий наказывать смутьянов изображением калёным железом либо широким палаческим ножом креста на самом видном месте – на лице, дабы показать, что никакой выдуманный бог защитить своих проповедников не может. Эдикт тоже вышел боком: вскоре крещёные сами начали уродовать лица, почитая это за некий божественный знак, по которому они после смерти попадут не в Ад, как все прочие, а в какое-то другое, тайное место. И как не объясняли людям магистры, что никакие знаки, поставленные на теле, не влияют на собственно душу – «крещение» лиц прижилось.
       Фабиус не имел пока собственного мнения о ереси крещёных. Он понимал опасения Совета Магистериума: толпа, как собака, помани самым несусветным – она и пойдёт. Однако чума казалась магистру гораздо более серьёзной проблемой, чем нелепые людские россказни. Потому к версии «я расследую здесь ересь» он решил прибегнуть только в крайнем случае. Для начала же он предложит префекту простое объяснение своего визита: в Дабэне чума, и Совет Магистериума беспокоится, готова ли провинция принять беженцев. Некое официальное уточнение ролей, не более. А если префект поинтересуется, почему к нему не обратились через ангонского магистра Ахарора Скромного, то Фабиус просто сошлётся на дряхлость «официального» мага.
       Ахарор оскорбится, конечно… Придётся нажить ещё одного врага.
       Фабиус и ангонский магистр и так не были особенно дружны, но встречались. И именно Ахарор писал Фабиусу о неких странных происшествиях в Ангистерне. (Нужно будет взять с собой его письма, может и пригодятся).
       Фабиус отправился в башню, в свою рабочую комнату на среднем этаже, где наблюдал за звездами, читал, составлял заклинания и проводил колдовские обряды. Он уже позабыл о том, что оставил там сына и вздрогнул, заметив разбросанные по полу книги, неубранный нагар на ещё чадившей пентаграмме… Самого же виновника беспорядка и след простыл.
       Маг поморщился, постоял в дверях. Думая заставить мальчика убрать за собой, спустился в его комнату. Но Дамиен крепко спал, умостив на подушке обожжённые колдовским огнём руки. Подушка была мокрой, на полу перед кроватью ширилась лужа в островках тающего снега.
       Фабиус долго смотрел на мягкие кольца русых волос, на нежные черты лица, слишком напоминающие материнские. И раздражение покинуло его. Магистр щелчком пальцев убрал беспорядок.
       Всё это юность, сказал он себе. Парень подрастёт, и дурь выйдет из него сама. Главное – он одарённый маг и способный ученик. Нет тех, кто не бесился в юности, не отрицал авторитеты старших. Сейчас мальчик думает, что лучше отца знает, что ему читать и чем заниматься. Это пройдёт.
       Фабиус ощутил, наконец, что равновесие духа установилось в нём. Маг поднялся в рабочий кабинет, собрал с пола книги. Аккуратно почистил пентаграмму от гари специальной щёточкой – магический инструмент требовал ручного ухода. Потом принёс с балкона стремянку и погасил свечи на стенах, изготовленные по его личному эскизу. Не прихоть, но необходимость.
       Обряды требовали строгого сочетания элементалей – огня, воздуха, земли и воды. Для каждого магического предмета в соответствии с ними имелось своё предпочтение формы, цвета, материала. Если форма пентаграммы указывала на огонь, то цвет её должен был защитить элементаль земли, а камень – иметь фактуру, приемлемую для элементаля воздуха.
       Работа окончательно успокоила магистра. Он любил своё дело даже в мелкой суете хозяйственной рутины. Многие десятилетия настраивал он сочетания форм и цветов в рабочем кабинете, достаточно сильное сочетание. Пожалуй, уже одна эта настройка помогла сегодня Дамиену слепить из огня саламандру. Но всё-таки сын проявил и личное мужество, и сообразительность. Это сводило на нет мелкие огрехи. А меч…
       Фабиус вздохнул. Ему были очевидны мысли и поступки многих, но сыну он прощал то, что не простил бы и себе. Потому он решил дать мальчику возможность самому осознать своё предназначение. Не ломая его детских игрушек. Пусть он избавится от них, когда придёт его время.
       Магистр и раньше замечал, что Дамиен посещает в Лимсе лавки совсем не магических книг. Что его влекут бессмысленные истории о рыцарях, выдуманных землях и городах. Мальчик не понял ещё, что такие книги – всего лишь призыв к мечтанию, но не к действию. Не стоит натягивать на себя одежды выдуманных героев. Книжные миры сродни мыльному пузырю – ткнёшь булавкой, и они лопнут. А булавкой может стать острое слово, меткое наблюдение или прозрение. Твоё собственное. Потому достойными книгами могут быть лишь книги о серьёзных науках.
       Ничего, думал Фабиус, всё утрясётся. Он вернётся из Ангона и установит новые правила в общении с сыном. Дамиену нужно больше ответственности и самостоятельности. Он слишком загружен формальной учёбой по книгам, а магия – это ещё и познание жизни во всех её мелочах – в движении растительных соков, дыхании ветров, поведении людей. Без знания этого не будет хорошего мага. Мальчик начитан, но не знает простого. Это следует своевременно исправить. Нужно будет приблизить его к хозяйственным делам управления провинцией, к решению споров и конфликтов между слугами.
       Магистр закончил уборку и приступил к делам дорожным. Первым делом он вынул из потёртого дубового сундучка связку последних писем. Письмо Ахарора лежало сверху, но маг он не стал его перечитывать. Нужно было распорядиться сначала на период своего отсутствия, перепоручить обязанности по управлению провинцией… Кому и на сколько?
       До Агнона было рукой подать – не больше двух или трёх дней в седле, если по лесной дороге. Но Фабиус подозревал, что задание ему дали не из простых, и отсутствовать он будет не менее малого лунного месяца, а то и весь большой. Как бы не заставил его Совет расселять и кормить беженцев. А у самого ещё не завершился подзимний сев ячменя, сушка яблок едва началась. Да и кому доверить подготовку первой варки осеннего пива?
       Фабиус поскрёб бороду, выложил письмо Ахарора на маленький столик у стены, положил туда же молитвенник, вспомнив, что не прочитал положенное число раз утреннего «Гори, Отец наш, в пламени Геенны своей», отмахнулся сам от себя и быстро сбежал вниз. Пора было завтракать и писать в Лимс, городок ниже по реке, неофициальную столицу Ренге. В официальной сидел избранный народом префект, акстат, мэтр Тибо. Там справятся, нужно лишь сообщить о неожиданном отъезде, послав туда колдовскую птицу. Тибо, конечно, опять испугается ворона и говорящего магического пера, но что делать, раз такая спешка?
       А вот городок Лимс и окрестности управлялись Фабиусом лично. Боялся акстат соваться слишком близко к магистру, сторонясь то ли ума его, то ли магии. Не так ладилось и у магистра с выбранным горожанами управляющим, как он хотел бы, но дела тот вёл аккуратно, недоверие же можно было стерпеть.
       Магистр нахмурил брови и велел дородной кухарке Малице, что принесла ему ячменную кашу с маслом, достать сначала перо, чернильницу и лист пергамента. Он сдвинул с обеденного стола хлеб и мёд, размешал подсохшие чернила, расправил пергамент. Решил, что сейчас же пошлёт Тибо обычное письмо с нарочным. Это не так быстро, как с вороном, но ведь и ответа не требуется. И уже к следующему утру гонец достигнет столицы провинции, славного беспечного Тимбэка, где прилежно платят налоги церкви Сатаны и также прилежно посещают её, лишь чтобы зафиксировать смерть или рождение.
       Магистр мало что мог поделать с иррациональным страхом обычных горожан, который мешал им искренне почитать отца людей Сатану. Словно бы не понимали они, что станется с людьми без такого защитника.
       Верить-то они верили – ведь церкви Его сами вырастали из-под земли. Длинные, стрельчатые появлялись они в одну ночь, как грибы на навозной куче. Так же самостоятельно церкви выбирали себе служителей. Один из горожан вдруг просыпался с мыслью стать священником, отрекался от земного и уходил в церковь Отца, где были ему теперь и стол, и дом, и родня. Потому что родня, как правило, тут же забывала отщепенца, так уж устроены люди.
       Фабиус обмакнул перо в чернила, стряхнул слишком густую каплю, вывел: «Достопочтенному мэтру Тибо». И опять задумался: кого бы послать в Лимс на виноградники? Ведь есть не только пиво, есть ещё и вино! И там тоже не хочется бросать на самотёк!
       Как же не вовремя эта поездка. Как не вовремя…
       Магистр взглянул в окно, скользнул глазами к зеркалу на подоконнике, старинному, необычайно гладкому, задержался на отражении собственного лица. Зеркало магистр привёз из поездки по старым развалинам под Лимсом, но изучить его не сумел, выяснил лишь, что покрыто оно не серебром, а каким-то иным металлом.
       Когда артефакт наскучил, Фабиус подарил его тогда ещё смазливой кухарке. И вот сейчас предчувствие обожгло его, как жжёт это необычайно гладкое стекло, если держать его под углом к солнцу.
       Магистр понял, почему Грабус обратился именно к нему. Столичный маг сам выучил когда-то Фабиуса, дал ему первые наставления. Он решил, что может положиться на мнение бывшего ученика, что поймёт ход его мыслей. Он был напуган и не знал, на кого ещё может опереться в дальних от столицы землях.
       Мир стал слишком изменчив для тех, кто доживает уже вторую сотню лет. Меняются границы государства: четыре войны раздирали его лишь за последние сорок десятилетий, восемь правителей жило и умерло, кажется, совсем недавно, недаром в Совете Магистериума давно уже говорят просто – «правитель», не прилагая имён. Да что там имена, сами слова изменяются для магистров так споро, что не все они понимают  бормотание черни.
       Мир двигался быстрее, чем жили маги. Грабусу требовался взгляд такого же, как он на происходящее вокруг. Потому он и не стал посылать более молодого мага. Грабус явно в чём-то подозревал Ахарора, почти ровесника своего. В чём? В воровстве? Но что за дело до мирских ценностей наследнику магической силы? Разве что Ахарор замыслил покуситься на власть?

Продолжение
http://www.proza.ru/2017/03/15/649