Глава 5

Врачи до вечера закидывают ее градом вопросов. Имя и фамилия? Возраст? Место жительства? Стадия образования? Есть родные братья и сестры?

         Местом «допроса» стал медицинский кабинет — просторное помещение с белыми стенами, письменным столом, пультом на нем, запертыми шкафчиками и мерцающими голограммами внутренних органов на подставках. Она с тревогой оглядывала комнату, подолгу останавливаясь на мелочах. Раковина. Графин с водой. Кресло, в котором сидит доктор Василиса Васильевна. Она подробно осмотрела волосы и уши, послушала через стетоскоп, как пациентка дышала. Спросила, не жаловалась ли она на зубную или головную боль.

        — Нет. 

       А на кошмары?

      — Нет, — твердо повторила та.

       Психологи подхватывали эстафету. Ты умеешь водить автомобиль? Самый запоминающийся подарок? Ты что-нибудь коллекционируешь? Быть может, сов? Какое у тебя хобби? Ты пишешь стихи? Часто мерзнешь?

         Больше всех ее мучила психолог Ирина. Имя? Возраст? Цвет глаз? Можешь коснуться рукой носа с закрытыми глазами? Часто ли болит голова? А снятся кошмары? Твой любимый цвет?.. Музыка? Блюдо? Запах? Книга? Фильм? Девушка чувствовала себя виноватой, словно специально не знала ответов на эти вопросы.

            Имени своего она по-прежнему не вспомнила. Как и возраста. Цвет глаз не различила и не запомнила. Коснуться рукой носа не могла — координация продолжала хромать. Кошмары не снились, но тот сон едва ли можно было называть хорошим. Ей нравился цвет букета в вазе, но она была уверена, что любит другой. Музыка. Блюда. Запах. Книга. Фильм. Нет, нет и еще раз нет. По всем параметрам она получала голы.

         — Скажи, а ты когда-нибудь любила? 

        — Не помню.

        — Читала «Ромео и Джульетту»? — не отступала Ирина. — Думаю, разумеется, читала. Наверное, ты — отличница. Шекспировские трагедии вообще проникнуты особым положительным абсурдом. Взять хотя бы «Короля Лира» или тех же «Ромео и Джульетту». Как считаешь?

           Девушка пялилась на окно комнаты. Пялилась на глупого психолога. Пялилась на стены. Снова на психолога. Касалась бумажных обоев, водила ногой по ковру. Казалось, она сходила с ума. Это была патология. Дыши, умоляла она себя, дыши. Ты не можешь забывать дышать. Ее разум был компьютерной системой, он совершал операции параллельно ее инстинктам. Подсознание — лабиринт. 
   
          Она — щелкопряд, который хочет взлететь, но ее крылья сжигают. И она горит, горит в этом беспощадном огне, тлеет, пока не осыпается прахом.

          Ее отправляли на рентген, потом на анализы крови и еще раз на рентген. На все вопросы девушка отвечала, кивая или качая головой. Чаще всего, второе. Единственное, что она знала о себе, — это наличие изуродованного лица. В остальном бушевала неестественная пустота — такой в природе не существовало.

          Ужин — рис и рыбную котлету, которую ей тут же запретили, — девушке принесли в палату. Она кое-как справилась с ложкой, зубами и слюной и с помощью ночного санитара забралась под одеяло. Наружу выбираться категорически не хотелось. Включился салатовый торшер, поставленный на прикроватную тумбочку. И то, и то завезли в обед, рассудив, что теперь эти два предмета нужны пациентке.

         Кто она? Почему попала в больницу? Почему ничего не помнит? Куда делись все слова?  Лежа на кровати, она сходила с ума, пыталась вспомнить хоть что-нибудь из прошлого, но все было тщетно. 

           Свое отражение ей больше смотреть не давали, а зеркало возле палаты убрали, оставив лишь черневший проем. К восьми часам принесли одежду переодеться: простое нижнее белье, мягкие шорты и водолазку бирюзового цвета. Зашедший через пятнадцать минут Даниил Данильевич положил перед ней резиновые малиново-желтые сланцы. Девушке они понравились, но она все равно не могла прогнать обиду из своего сердца.

          Мужчина долго, не смотря на молчание и нежелание идти на контакт, сидел рядом, а потом все-таки решился сказать:

           — Через неделю возвращаются твои родители из командировки. В понедельник они будут здесь.

           Девушка пораженно замерла, наблюдая, как по обратной стороне оконного стекла ползает муха. До этого мгновения она даже не подозревала о наличии своих родителей, хотя, конечно, это было очевидно и естественно. У всех есть родители.

           — Ты встретишься с ними? — продолжал Даниил Данильевич.

           Она облизнула пересохшие губы и, кивнув, проследила, как муха делает последний круг и улетает.

           — Боишься?

           — Немного, — солгала она.

           — Хочешь, я помогу тебе отвлечься? Ты любишь читать?

           Девушка поглядела на свои руки. От запястья до локтя тянулся рваный шрам, будто от укусов хищника. Осколки лобового стекла, как объяснили врачи. На внутренней стороне локтя другой руки белел крест. Вылетевшие, словно спицы, «дворники». Плечо, усеянное непонятными точками. Искры горевшего автомобиля.

          Тело, словно карта, носило на себе следы ее прошлого. Ее чувств, ощущений, ошибок — совершенных, нафантазированных и потенциальных. И даже, если девушке удалось стереть эти мгновения из папки воспоминаний, то отражение в зеркале всегда будет ей напоминать. Напоминать о том, что скрывается за этими шрамами.

            И оттого, что девушка не помнила, как они появились, становилось еще хуже.

          — Не знаю, — она передернула плечами.

          — Знаешь, — настаивал Даниил Данильевич, скользя совершенно другим взглядом по шрамам своей пациентки.

            Восхищенным. Восторженным. Завистливым. Он гордился девушкой, столько всего пережившей. В ее возрасте немногие могут перенести столько испытаний и не сломаться. Держаться молодцом. А она держалась. Целый день, растянувшийся вечностью.

           — Не помню, — парировала она.

           Мужчина вздохнул.

           — Ну, значит, я все равно принесу. Надеюсь, тебе понравится мой вкус, — подытожил он, а девушка не нашлась, что ответить. — Быть может, ты хочешь послушать какую-то музыку? Джаз? Рок? Классическая? Инди-поп? Металлика? О, только не говори, что рэп!

           Та неловко промолчала. Не знала, что такое рэп.

           — Тебе нравится Линдси Стирлинг?

           — Я даже не знаю, кто это такой, — девушка взъерошила себе волосы пятерней.

           — Она, — возразил доктор, но она лишь полурастерянно-полувопросительно поглядела на него. Моргнула. — Линдси Стирлинг — это девушка.

           — Ясно.

          — Хочешь клубники?

          Перед ее глазами возникла ярко-красная, насыщенная, сочная ягода в черных пупырышках, с пышными зелеными «усами». Но она во второй раз пожала плечами.

           Девушка вновь поглядела на уродливые, ненавистные шрамы. Сейчас эти полосы, рваные и не очень, стали следами, цепочкой возвращающими ее домой. Назад, в прошлое. А она даже не знала, где ее дом и как называется город, в котором она родилась. И против воли удаленные файлы переместились из компьютерной корзины в папку «Настоящее». Стали тяжелее, будто материализовались, запахли той самой клубникой и пломбирным кальяном. Она не понимала, откуда, но точно знала, как пахнет пломбирный кальян.

          А еще запели мелодиями Линдси Стирлинг. И теперь она уже казалась ей знакомой и родной. Наверное, она и книги любит читать, просто не помнит ни одной. И вот сейчас эти песни лепестками устилали ей дорогу. Дорогу к жизни, которую она инстинктивно не хотела вспоминать.

         Существует такое растение — венерина мухоловка. Девушка помнила его. Прекрасный, обворожительный цветок, заманивающий своей красотой и пожирающий жертву. Смертоносная ловушка-склеп. Она чувствовала, как на ней захлопывался такой же капкан, и его цепи спазмами душили ее шею. Ощущала себя глупой мухой, попавшейся в нити паучьей паутины. И эти нити обжигали ядом, словно карборановая — самая ядовитая — кислота. Она ощущала себя обезьяной, слепо идущей прямо в распахнутую пасть анаконды. Окунуться в омут прошлого с головой значило для нее то же самое, что и самой накинуть на себя петлю гильотины. В эти минуты она отчаянно надеялась, что ей удастся избежать встречи с Инквизитором. Но кто им был, она не знала.

            Не помнила.

            — Ладно, — сказал Даниил Данильевич. — Тебе нужно отдыхать.

           Девушка ощутила чувство вины. Мужчина столько сделал для нее, и несправедливо было обвинять его в испорченным ею лице. Не он подстроил ту автокатострофу.

             — Спасибо, — тихо пробормотала она, но мужчина все равно ее услышал.

             Улыбнулся.

            — Не за что. Ты же знаешь, что я тебе всегда помогу.

             Когда он приблизился к двери и раскрыл ее, девушку пронзила еще одна мысль.

             — Даниил Данильевич, — окликнула она его и улыбнулась. Мужчина потрясенно замер. — Вы говорили сказать, когда я вспомню свое имя, но... — девушка споткнулась, запутавшись в словах, будто в старой, осенней листве. — Я не знаю, когда его вспомню. Можно, я выберу себе пока другое имя?

           Доктор кивнул.

           — Разумеется. Завтра я принесу тебе сборник с именами.

           — Я уже выбрала имя, — она неожиданно и совершенно как-то непривычно улыбнулась. Ее улыбка была особенной — так улыбаются дети. — Рената.

           — Возродившаяся, рожденная заново, — вспомнил он значение. — Что ж, донельзя подходит тебе. И красивое.

            Девушка просияла.

            — Спокойной ночи, Даниил Данильевич.
    
            — Спокойной, Рената.