Глава 8

Было три часа, двадцать пять минут и семнадцать секунд.

        Родители все не появлялись. Рената продолжала считать все подряд. Сорок девять выдохов. Тринадцать вскриков из соседней палаты. Три шага за дверью. Десять смешков на улице. Пять пролетевших мимо окна птиц. Девятнадцать полосок на подоконнике. Семьдесят две капли в пузырьке физраствора. Сто двадцать восемь петель в ее незаконченном персиково-розово-красном свитере.            

           Кто она? Почему попала в больницу? Почему ничего не помнит? Куда делись все слова? И почему возвращаются в таком порядке?

           Девушка четыре раза одернула платье, одиннадцать раз подтянула хвост и бесконечное число раз проверила, не видны ли шрамы на теле. Посчитав от тысячи до единицы через восемь, вспомнив русский, английский и — немецкий! — алфавит, она вернулась к стопке книг на прикроватной тумбочке. Рената подалась вперед, рассматривая глянцевые фолианты и блестящие корешки. Соблазнительная девушка в маске Лили Джеймс, бабочки и сердечки Сесилии Ахерн, окровавленные людские принадлежности Стивена Кинга.

           Именно за этим занятием ее и застали родители. Мерно прошелестела дверь о кафельный пол, и палату наполнил аромат духов. Шанель. Рената сразу узнала их, хотя несколько дней назад и не вспомнила бы этого названия. К ним примешивался еще тяжелый, мужской одеколон, наверное, весьма дорогой, с нотками мускатного ореха и цельнозернового кофе, но марки девушка разобрать не смогла.

            — Вика, — позвал женский голос, в котором кричали любовь, забота, тревога и сочувствие. Предвкушение и искру светлого нетерпения различила среди энергетических потоков Рената.

             Ее пронзило электрическим током. Вика. Виктория. Викуша. Викторка. «Победа». Вот ее истинное, родное, подлинное имя. Исконное, родовое, материнское. Вика. Никаких ассоциаций. Совершенно. Но разве теперь она — не Рената?

           Глубоко вздохнув, девушка обернулась, точно в вакууме, и увидела мужчину и женщину, державшихся за руки. Последней было около сорока лет, незнакомцу Рената дала не больше сорока пяти. Выглядила женщина идеально, и девушке показалось, что так было всегда. С французским маникюром, дорогой укладкой волос, выкрашенных в платиновый, в диоровских украшениях, туфлях от Prada и облигающем платье Versace. Не сдержавшись, Рената горько усмехнулась. Печально было, что она ничего не помнила из своего прошлого, но отлично разбиралась в марках одежды.

           Вглядевшись, девушка поняла, что у незнакомки такой же подбородок и лоб, что и у нее. И светло-кариа, «карамельные» глаза. Теперь Рената была уверена, что и у нее такого же цвета глаза.

            А вот мужчина был совсем другим. С высокими скулами, небольшой щетиной, ореховыми глазами и мимическими морщинами на переносице. В его медно-русых волосах сверкала небольшая лысина. На нем были отглаженные черные брюки без стрелок, белая рубашка, пиджак и галстук в мелкий серебристый ромбик. На его левом запястье блестели импортные спортивные часы, на вытянутом экране неоном переливались римские цифры. На ногах сияли чистотой отполированные до блеска итальянские кожаные ботинки. Никаких схожих черт и линий.

              Отец? Папа? Она не могла сказать, даже полностью подключившись к генетической интуиции. 

             В следующее мгновение произошло то, чего Рената боялась больше всего, но о чем заставляла себя забыть. Увидев лицо дочери, женщина побледнела, сжала губы в тонкую нить, и на ее лице отразились едва сдерживаемые брезгливость, отвращение и омерзение. Девушка отшатнулась как от пощечины.

             — Вика! — ошарашенно окликнул ее мужчина, поняв, какую боль и обиду испытала та.

            Но Рената ощутила еще и злость. Ярость. Гнев. Злобу. Захотелось отвернуться от жестоких чужаков и спрятать покалеченное лицо в теплых, ласковых ладонях. От посторонних взглядов оно покрылось новыми ожогами, горело, пылало, трещало, как в печи. Девушке подумалось, что ее сердце сделано, не как у всех из мышечной ткани, клапанов и крови, а из маргарина. Мягкого, податливого и жирного маргарина. Она отчетливо представила, как тяжелый, грубый сапог варвара наступает на него и расплющивает. Желтая жидкость течет под черной грязной подошвой, словно кровь.

             — Вика, — пролепетала женщина, поняв свой промах, и тут же спохватилась. — Ты совсем меня не помнишь?

            Рената покачала головой. На самом деле, ей сейчас больше всего на свете хотелось одного-единственного. Третью таблетку успокоительного. Вот дьявол.

          — Мне жаль.

            — Черт, — выругался себе под нос мужчина.

           Женщина вдруг бросилась к дочери, желая ее обнять, но та, вытянув руки по швам, отстранилась. Шеки стали пунцовыми.

            — Ты и вправду все-все-все забыла? — в ее голосе зазвенели слезы.

             Девушка скованно кивнула. Неведомая тяжесть сдавила ей грудь. Женщина непостижимо громко ахнула.

          — Это твоя мама, Вика, — произнес мужчина, взяв инициативу в свои руки. — Светлана Млинарж. А я — твой отчим, Никандр Гориславович Млинарж. Но обычно ты, как и все близкие, зовешь меня просто Гориславычем. То есть звала.

            Рената вцепилась ногтями в локоть, желудок жадно проглотил сердце. Иноязычная фамилия и даже имя отчима не показались ей странным, хотя бы потому что она не различала ни русского, ни иностранного. Девушка надеялась, что фамилия всколыхнет в ней что-то, но все внутри по-прежнему молчало. Она ничего не узнавала. Ничего не помнила.

            — А где мой папа?

            Светлана вздрогнула, услышав наконец неизменившийся голос дочери, и умоляюще посмотрела на мужа. Тот вздохнул.

            — Ну, он как бы никогда не жил с вами. Сейчас у него другая семья, двое детей, домашний кот, квартирка на Комарова. Ты там частенько гуляешь... Гуляла.

           Она моргнула.

            — Выходит, папа даже не приходил меня навещать?

            — Нет, что ты! — женщина округлила светло-кариа глаза. — Что ты! Разумеется, приходил. Последний раз он был у тебя две недели назад. Сидел вот на этом самом стуле, — она кивнула на темно-серый, стоявший возле кровати, — и читал тебе стихотворения Маяковского.

            — Я находилась без сознания, — с сарказмом заметила Рената.

           — Да, но врач говорил, что это поможет тебе проснуться. Нельзя было допустить, чтобы ты больше общалась с тенями потустороннего мира. Кроме того, ты безумно любишь Маяковского... Любила.

            — Правда? — девушка вскинула брови. — Я помню многие его стихотворения наизусть, но не знала почему.

           Светлана помрачнела.

           — Мы тут принесли тебе твои любимые роллы и апельсиновый сок с мякотью, — Гориславыч протянул ей бумажные пакеты.

           — Мне нельзя роллы, — с сожалением улыбнулась Рената, однако пакеты взяла. — Диета. Даниил Данильевич говорит, что желудку для реабилитации нужно больше времени. А вот сок очень кстати.

           Она поставила гостинцы на прикроватную тумбочку, рядом с книгами.

           — Я отдам роллы Ольге? Это моя медсестра. Она чудесная, мы с ней подружились.

           — Конечно, солнышко, — просияла Светлана, но Ренате это показалось побочным, неискренним, выжатым.

            Она пригласила взрослых сесть на стулья, а сама по-турецки плюхнулась на кровать.

          — Так... меня зовут Викой?
 
         — Да, Викторией Деминой. У тебя отцовская фамилия.

          — Расскажите побольше обо мне, — попросила девушка, и нервно дернула загусенцу на указательном пальце.

            Светлана с Гориславычем переглянулись, и мужчина начал первым:

           — Ну, ты учишься в одной из самых престижных и элитных школ города. В лицее. Через два месяца тебе исполнится семнадцать лет, но десятый класс ты не успела еще закончить, — он кашлянул. — Собственно, и начать тоже. Твои друзья уже перешли в одиннадцатый.

            — У меня есть друзья? — это открытие поразило ее.

            — Ну, а как же? Лучшие подруги Лина, Тина и Тася, и приятели Лео и Яр. Прекрасные ребята, честно говоря. Просиживали подле тебя круглыми сутками.

           — Ты занималась три года танцами: классическими, народными и современными. У тебя совершенно нет голоса, так что на всякий случай, даже не пробуй петь в компании, — Рената воодушевленно кивнула. — Твоя кровь первой положительной группы. Ты садишься на продольный шпагат, и на правую, и на левую ногу; но поперечный терпеть не можешь. В детстве ветрянкой ты не болела. Сзади на твоей шее — родинка в виде сердечка. На правом боку и левом виске, под волосами, — коричневые родимые пятна.

            — У меня такие же, — подмигнула Светлана. — Странно, — хмыкнула она. — Ты была в больницах только тогда, когда выворачивала себе что-нибудь на танцах.

           — Чаще всего виной был... Как же он называется? — Гориславыч потер затылок.

           — Рандат, — ответила мама. — Или колесо на девяносто градусов.

           Что такое рандат и как он выполняется, Рената отлично помнила. А вместо трамв, о которых говорила женщина и отчим, — зияла бездонная тьма.

            — Ты что-нибудь вспомнила? — Светлана с надеждой воззарилась на дочь.

             Она закусила внутреннюю сторону щеки, чтобы не расплакаться, и покачала головой.

             — Я, правда, очень стараюсь, но пока ничего не получается. Извините меня.

            — Ты в этом абсолютно не виновата, — возразил Гориславыч. — Мы справимся. Вместе справимся со всем. Обещаю.

            — Игорь переживает за тебя. Он даже забросил свои тренировки, дежуря возле тебя ночами. Такой милый мальчик, — женщина с умилением улыбнулась.

             Рената нырнула в недры своей отсутствующей памяти, отыскивая человека с именем Игорь, но лишь канула в Лету.

           — Игорь?

           Она снова моргнула.

            — Ты и его забыла? — улыбка в мгновение слетела с губ Светланы.

            Рената почувствовала легкое раздражение. Разумеется, она забыла все, и этот «милый мальчик» не стал, увы, исключением. Но остальные, похоже, считали, что она от скуки разыгрывает спектакль.

          — Игорь — это твой парень, солнышко.

           Девушка свела брови к переносице. Она просто не понимала, почему парень ее. Разве парни кому-то принадлежат?

            — Твой бойфренд, — пояснила Светлана, поняв, что некоторые устойчивые выражения все еще остаются для нее незнакомыми.

            Рената охнула и спрятала пылающее лицо в ладонях. Бойфренд! Она поверить не могла в услышанное. Конечно, девушка подозревала об основных аспектах своей прошлой жизни, но и под наркотиками даже не могла представить о том, что у нее есть парень. Парень! Она его любила, целовала, обнимала, ходила с ним на свидания, держалась за руки, была на людях. Она вспыхнула. Возможно, у них даже была близость!

            Но как она теперь будет себя вести с ним? Ведь она даже не помнит его имени. Какого цвета его глаза? Волосы? Кожа? Какого он роста? Какой вкус у его губ? Чем увлекается? Что ненавидит? Жаль, он не бросил ее во время комы. Его все поняли бы и простили, и сейчас было бы проще. А теперь придется самой разрывать отношения. Ведь она его больше не любит. Рената окунулась в бриз обиды, острой горечи, благодарности, признательности, стыда и прозрачной злости. Из-за этого она не сразу услышала, что к ней снова обращаются.

           — Да, — добавил Гориславыч. — Вы собирались вместе с ним поступать в МГУ. Московский Государственный Университет.

           МГУ. Звучало здорово. Наверное. Но девушка не могла уже смотреть на это адекватно. Все заглушала опередившая сей факт шокирующая мысль. Убийственная мысль.

           — Тихий час.

         Дверь скрипнула, и в палату зашла медсестра, везя за собой штатит с капельницей. Из губ Ренаты вырвался невольный, свистящий стон. Снова физраствор, снова глюкоза. Снова снотворное. Но в то же время она была рада. Теперь можно было с чистой душой и совестью выпроводить гостей, и хорошько над всем подумать. 

           Светлана обняла дочь, и та прижалась к ней, вдыхая исходящий от кожи аромат ландышей. Что-то внутри нее по-прежнему противилось, бунтовало, сопративлялось, кричало, не соглашалось. Однако Рената-Вика заткнула в себе голос эмоций и заставила дать маме второй шанс. Дать себе второй шанс.

          Когда женщина оторвалась от нее и промокнула светло-кариа глаза бумажной салфеткой, Гориславыч добродушно и ободряюще хлопнул падчерицу по плечу. В последний раз обласкав девушку взглядом, мужчина и женщина вышли из палаты. Впервые за всю историю новой жизни ей захотелось по-настоящему спать. Без допингов и катализаторов. Без сомнений и страхов вновь увидеть кашу воспоминаний. Просто спать.

           И она погрузилась в царство Морфея, едва ее голова коснулась подушки.