Заплести Феньку

    Собрались после отбоя в столовой, праздновали день рождения старшей пионервожатой . Штангист-физрук принес из сельпо в авоськах двадцать бутылок розового портвейна. Закусывали картошкой в мундирах.
- Ты почему не пьешь, кучерявый? – спросила у него врачиха.
- Я пью, - он показал стакан с вином, который держал в руках.
- Почему полный? А, знаю, - сказала она, - пьет еврей, а пьяный русский. Хочешь я тебе помогу?
- Да, пожалуйста. Он отдал ей свой стакан. Она выпила залпом весь, испачкав край стакана губной помадой. Он почистил картофелину и услужливо подал ей.
- Я бы лучше тебя поцеловала, - сказала врачиха, только знаю, что ты меня не любишь.
- Ну, почему, я вас уважаю.
- Знаешь, сколько мне лет?  Тридцать восемь. Нафиг мне твое уважение. Ладно, свою проблему я сама решу. У меня к тебе, вообще-то, дело есть.
  Было шумно и он наклонился к ней, чтобы лучше слышать.
- Я там одну девочку из города привезла. Ей семнадцать лет. Будет числится за твоим первым отрядом, а жить пока у меня в изоляторе.
- Почему в изоляторе, – спросил он, - почему не в коллективе?
- В коллективе пока нельзя, - сказала врачиха. Подруги моей дочка. Сама подруга с мужем в Африке. Она врач, как и я, а он переводчик. В валюте зарабатывают. Брали девочку к себе на каникулы и вот, что-то там случилось. Подруга говорит, местные заколдовали ребенка. Ну, какое в двадцатом веке колдовство. Я консультировалась с психиатром, описала симптомы, он сказал - детская шизофрения. Такое тоже бывает. Соматически я ее проверила. Хорошая здоровая девочка, чистенькая, беленькая совсем. Девственница, между прочем. А главное понимаешь что, увозили заморыша со сколеозом, а приехала дева: ноги, плечи, попа, сиськи - глаз не оторвать. Вам мужикам лучше и не показывать. Пойдем на улицу, покурим. Мне нужно у тебя кое-что спросить.
Они вышли из столовой, уселись на крыльце и закурили.
- Ты в аппаратуре разбираешься? – спросила врачиха.
 - Немного разбираюсь.
- Схарп три семерки хорошая вещь?
- Шарп, - поправил он ее. – Это магнитола такая.
- Сколько она стоит?
- Тысячи три, - сказал он.
- Вот, - сказала она, - мне два года работать. Подарок мне. А на что мне той подарок, я музыку не слушаю. Мне музыка похороны напоминает.
Ни на завтрак, ни на обед, ни на ужин новенькая не пришла и он, поставив на поднос стакан с чаем, тарелку с манной кашей, кусок белого хлеба с кружком масла, понес все это в старый корпус, где помещался медицинский изолятор.
В конце августа в это время уже темнело. В помещении изолятора только в одном окне горел свет. Врачиха ушла на танцы в заводской профилакторий. Дверь в изолятор была заперта на замок. Он поставил поднос на крыльцо и подошел к окну. Занавесок на окне не было, вместо занавески окно заклеили газетой. В одном месте газета была оборвана.
Она сидела на кровати по-турецки и что-то плела из четырех, разного цвета, проволок.
Он постучал в раму. Она подняла голову от работы, слепо глянула в окно, улыбнулась и сделала приглашающий жест рукой тому невидимому, кто стучал. Он постучал еще раз, она встала, подошла и распахнула окно прямо ему в лицо.
- Здравствуйте, - сказал он. Я ваш педагог...
Она неожиданно выставила ладонь вперед и прижала к его губам.
- Молчи, сказала она. Полезай сюда.  Я тебя ждала, - сказала она. Почему ты не пришел еще вчера?
Он не знал что ответить.
- Какой ты красивый, - сказала она. Я видела тебя издалека, ты мне понравился, но я не думала, что ты такой красивый. Ты ведь еврей, правда? Как жаль, что придется выключить свет. Она потянулась к выключателю. Он взял ее за руку:
- Не нужно выключать свет.
- Дети будут подглядывать, они сегодня целый день приходят смотреть на меня, - сказала она.
Все-таки он был педагогом, поэтому спросил:
- Девочка, чего ты хочешь?
- Муги-муги, - она показала пальцами.
- Этого нельзя, - сказал он, как можно строже.
- Почему? – спросила она.
- Ты еще маленькая, - сказал он.
- А когда будет можно? - спросила она.
- Не знаю, - сказал он, - может быть через год.
- Ты будешь ждать целый год?
Ну, что можно было ответить на этот вопрос, конечно: “Буду”
Она посмотрела ему в глаза и сказала:
- Ты обманываешь, и горько заплакала, – Почему меня все обманывают, - проговорила она свозь слезы.
- Обещаю, - сказал он.
Она сразу же перестала плакать и сказала:
- Дашь феньку заплести.
Он, не очень понимая, чего она от него хочет, согласился. Она достала из под подушки узкий, не шире ремешка для часов, расплетенный с одной стороны , браслет и сказала:
- Самый лучший. Здесь шесть цветов. Я сейчас его тебе заплету и ты не сможешь снять. Если ты снимешь, то я умру.
- Я не буду снимать, - сказал он.
В начале октября его арестовали по делу самиздатчиков, два дня продержали в городском управлении внутренних дел, а в пятницу вечером отвезли в следственный изолятор.
В огромной, устроенной по прихоти архитектора, как средневековый замок, городской тюрьме, их этап сразу же погнали к широким столам для досмотра, заставили раздеться. Он стоял голый перед белобрысым, рано начавшим лысеть молодым сержантом.
- Стань раком, - приказал сержант необычно высоким для мужчины голосом.
- Зачем? – спросил он.
- Стань раком! - закричал сержант угрожающе, и он, почувствовав, что тот сейчас его ударит, повиновался. – Раздвинь половинки. А это что? - сержант указал на браслет.
- Фенька.
- Зачем?
- Это украшение.
- Украшения не положены, снимай.
- Не снимается.
- Все со всего снимается, - сказал глубокомысленно попкарь, ухватил браслет пальцами и дернул, но изделие из проволоки выдержало, не порвалось. Тогда попкарь достал из под стола большие сапожные ножницы, перерезал браслет и бросил в ящик, уже заполненный отнятыми у зеков вещами.