Русский рукопашный бой. Русская правда

Кузнец Федор по прозвищу Жердина, ходил взад-вперед вдоль стола, сокрушенно качал головой и говорил, отчаянно размахивая руками:

- Да как же так?! Разве ж так можно?! Что же будет-то, а, православные?! Какой же это суд?!

Впрочем, говорил кузнец не слишком громко – не дай Бог услышит кто недобрый, да донесет посаднику или грамоту какую подметнет – тут уж шутить не будут!

Никита же, первейший на посаде мастер-пищальник, сидел за столом и преспокойно хлебал вчерашние щи, словно это не он только что вернулся с княжьего суда.

- Как же ты теперь, а? – жалостливо спросил кузнец, сняв шапку и прижав ее двумя руками к груди.

- Я-то как? – переспросил Никита, - Я как все. Сказал суд биться на поле до смерти – значит, буду биться.

Кузнец скривился, как от зубной боли.

- Да разве ж это суд? Виданное это дело – посадскому человеку с детьми боярскими судиться? Все же знают, что Мишка-лихоимец с тиуном пиры пировали! Нешто теперь тиун ему плохо сделает?

- А что тебе не нравится? Что не так вышло? – мрачно спросил Никита, отодвинув миску.

Он так глянул на кузнеца, что тот даже отпрянул, хоть и сам был силы недюжинной и не робкого десятка. Непонятный человек этот Никитка, ой непонятный! Высокий, жилистый, даже сразу не скажешь, сколько лет ему.  То ли сорок, а то ли все пятьдесят. Приехал в посад лет пять назад, домик справил, поселился, и оказалось, что руки у него из алтын-золота сделаны, не иначе! Пищали такие у него получались, что, говорят, их чужеземцам за море возили продавать! И поди ж ты – глянулась его дочка Марфуша сыну боярскому Мишке-лихоимцу.

Уехал Никита за железом, вернулся – дочки единственной нет… одна она у него, жена давно как померла. Бросились искать – нашли в роще у пруда дальнего, живого места нет, что сделал с ней лиходей – сказать страшно. Сейчас, вот, лежит, слова вымолвить не может, и не помнит ничего… Совсем плохая девка, того и гляди помрет.

Все знали, что Мишкино это дело, да и видели его около Никиткина дома – но кто будет с ним рядиться?! Много детей боярских в посаде, да у всех у них острые сабельки наточены!

Не побоялся Никита, пошел на суд к тиуну. Отговаривал Федор, да разве его остановишь? Упрямый, как кабан весной!
Да только не суд вышел, а одна беда. Мишка крестное целование принял и перед Богом говорил, что невиновен! По его выходит, не трогал он девки. Грязная, говорит, да страшная… Врет ведь, злодей, красавица она писаная! А тиун княжеский что – сидит себе и головой кивает. А то, что прилюдно Мишка похвалялся, что девку непокорную поучил – это, выходит ничего! А то, что Никите при суде в лицо смеялся и говорил, что еще в гости зайдет?

Поднялся тогда Никита и потребовал суда Божьего! И откуда у него голос такой взялся? Тихий-тихий, а так сказал, что аж мурашки по спине пробежали! В Божьем суде отказа нет – тут дело такое, что и Великого князя дойти может!

Но и тут тиун пособил дружку своему. Мишка тут же сказался увечным, мол, ноги немощны да руки слабы и испросил дозволения выставить вместо себя наймита. Тиун, ясное дело, разрешил… Ворон ворону глаз не выклюет!

- Знаешь, кто наймитом Мишкиным будет? – воскликнул кузнец, но тут же снова сбавил голос. – Миронка Косой! Он уже который раз за боярских детей на поле идет! Знаешь, скольким уже голову снес?

- Знаю, - спокойно ответил Никита, - пятерым. Бог, стало быть, против них был!

Еще бы! Кто же не знает наймита Миронку? Их таких на дворе у Боярина Василия с десяток наберется. Ничего не делают, только рубятся друг с дружкой тупыми мечами. А что – за каждый бой в поле им ой как хорошо перепадает!

- А сейчас, стало быть, Бог за тебя? – сварливо переспросил Федор.

- За меня!

- Не так! Надо было тебе в Москву на суд Великого князя ехать.

- А, что, - удивился Никита, - великокняжий суд выше Божьего будет?

- А знаешь ли ты, - кузнец оглянулся, наклонился к Никите и заговорил громким шепотом: - знаешь ли, что наймитов боярских колдуны да ведуньи пользуют? Железо их не берет и дерево отскакивает! Вот, что люди говорят!

- Ну и пусть себе говорят! Что там колдуны против слова и дела Божьего!

Никита поднялся из-за стола, перекрестился на иконы, поклонился и вышел на улицу.

Федор посмотрел ему вслед и тяжело вздохнул.

Утро следующего дня выдалось пасмурное, собирался дождь, и тиун с неудовольствием поглядывал на небо – не дай Боже, прольется, надо будет расходиться и на следующий день все заново начинать.

Тиун, дьяк и стряпчий с пером и листом бумаги сидели на длинной скамье, покрытой серым сукном. Поле огородили прямо у палат княжеского посадника, сам он не вышел, но смотрел из раскрытого окна. По углам поля стояли приставы с бердышами, еще двое сидели на длинной жерди – если тиун присудит, то надлежит эту самую жердь бросить между поединщиками, чтобы остановить бой.

Раньше, бывало, приставы гнали народ, чтобы не пялились и не смущали бойцов, а сегодня – пожалуйста, приходи, смотри! Не иначе, Мишкины дружки постарались… Среди зевак стоял даже высокий чужестранец, судя по одежде – немчин, он, склонив голову, внимательно слушал толмача.

Мишкин наймит Мирон явно красовался перед зеваками – горделиво выпятил грудь и подбоченился, держась за рукоять сабли. На голове – железная шапка с суконным подбоем, за воротом красного кафтана поблескивала кольчужная рубаха. Рядом с ним – сам Мишка и два его дружка-поручника.

Никита стоял один, даже кузнец Федор не решился пойти поручником. Мишка и его дружки припомнят потом – это точно! Одет был Никита в простую рубаху, без доспехов, на широком поясе – гнутая, как у турчин, сабля в простых ножнах.

Тиун подозвал Мирона и скучным голосом спросил имя, прозвище, за кого бьется, хочет ли чего сказать. Мирон отвечал громко и лихо, оглядываясь на зевак, словно для них пришел на поле. После подозвали Мишку и велели крест целовать, что не было никакого чародейства и ворожбы на врага и на оружие. Мишка истово целовал крест и отбил поклон, да такой, что руку о землю замарал.

Никита подошел спокойно, на лице его не было волнения или страха.

- Имя? – сухо спросил тиун, и быстро стряпчий заскрипел пером.

- Никита Сабуров сын Власов.

Тиун покачал головой – сын тут выискался, но промолчал, а стряпчий принялся записывать.

Скучавший до этого дьяк вдруг оживился, и так внимательно вгляделся в Никиту, что даже привстал со скамьи.

- А ну-ка, постой, мил человек! Не ты ли в дружине князя Глинского ходил?

- Я, - просто ответил Никита.

- Так это не ты ли в поединке пана Мерзляковского, первого бойца литовского зарубил?

- Я.

- И не ты ли государеву дружину бою сабельному учил?

- Я

- Так что же ты здесь делаешь? Почему не в войске?

- Государь дозволил удалиться. Навоевался я. Оружие-пищали делать умею – этим и живу.

Мишка и Мирон слышали разговор, но не ничуть не обеспокоились – мало ли, что этот посадский человек говорит! Даже если и воевал когда – с наймитом ему не совладать.

Дьяк между тем спросил с неожиданным участием:

- Ты можешь одеть латы. Или он, - дьяк кивнул на Мирона, - снимет их.

- Мне латы не нужны, - все также спокойно ответил Никита, - а он пусть одевает что хочет… дозвольте вопрос задать?

Дьяк с тиуном переглянулись.

- Дозволяю, - важно сказал тиун.

- Он, вот, крест целовал, что невиновен, - Никита повернулся к Мишке, - выставил против меня наймита… Если Божий суд покажет, что правда за мной, ответит ли он как клятвопреступник?

Тиун замешкался от неожиданного вопроса, и за него ответил дьяк:

- Ответит перед Богом и людьми. Оскорбление креста есть оскорбление Государя.

Никита низко поклонился:

- Благодарствуйте.

Тиун быстро задал положенные вопросы, приставы оттеснили зевак, и поединщики встали друг против друга.

Мирон лихо взмахнул саблей, так что запел потревоженный железом воздух. Народ ахнул.

Никита не шевельнулся и не изменился в лице. Он неторопливо достал саблю, перехватил поудобнее, примериваясь, и сказал со своим обычным спокойствием:

- Ты не враг мне, можешь уйти. Будет жизнь. Как сабли скрестятся – смерть. Выбирай.

Мирон усмехнулся, снова взмахнул саблей, издал тонкий с привизгом клич, метнулся в прыжке к Никите, намериваясь закончить все одним ударом.

То, что произошло дальше, смогли углядеть лишь немногие. Никита отступил на шаг, заставив Мирона тянуться, легко отвел его саблю и с силой ударил мыском под коленку. Наймит вскрикнул, споткнулся и тут же получил еще один удар – ногой в грудь. Он и представить не мог, что можно ударить так сильно – так, чтобы хрустнули ребра, а железный нагрудник разорвал кожу!

Но долго размышлять Мирону не пришлось. Никита длинным ударом с похожим на разбойничий свист выдохом, отсек ему голову.

На поле воцарилась тишина.

Никита грозно направил окровавленную саблю на попятившегося Мишку.

- Это Божий суд, клятвопреступник!

На поле Русской Правды воцарилась тишина.