Ей было 92

     Книга  «Ей было 92» посвящена последним годам жизни популярной  артистки кино и театра Лидии Николаевны Смирновой,известной зрителям по фильмам «Парень из нашего города», «Дом, в котором я живу», «Мичман Панин», «Добро пожаловать, или Посторонним вход воспрещен», «Женитьба Бальзаминова»,«Деревенский детектив», «Ехали в трамвае Ильф и Петров» и многим другим.
       
    Основой воспоминаний послужили частые встречи и непосред ственное общение  с замечательной актрисой.

      Прожив долгую жизнь, однажды осознаёшь, как же стремительно промчалась она, подобно экспрессу из к/ф «Безымянная звезда». Остались только воспоминания, которые высвечиваются в памяти словно лучом прожектора. До поры до времени они живут в тебе спокойно, подобно жителям провинциального городка. Но вдруг какая-то мелодия, запах, чьи-то слова рождают в тебе ряд воспоминаний о людях, событиях. Возникает цепь ассоциаций, одно воспоминание рождает другое. Что-то радует тебя в твоём прошлом, что-то заставляет поморщиться. Но всегда при этом ты честен перед самим собой. А вот пересказываякому-то, ты уже редактируешь свой рассказ, невольно подделываясь под интересы и характер своего слушателя.

     Книга популярной советской актрисы Смирновой Лидии Николаев-
ны «Моя любовь» была написана ею откровенно и искренне. Лидия Николаевна — великолепная рассказчица.Читается книга с большим интересом. Складывалась она,по-видимому, во время многочисленных встреч со зрителями.

     В. Войнович в своём предисловии к первому изданию книги «Моя любовь» отмечает: «Книга написана очень откровенно по-человечески, откровенно по-женски и, в то же время, без всякой пошлости».

     Её жизнь была похожа на к/ф «Большой вальс», который когда-то вдохновил И. Дунаевского на создание музыки к к/ф «Моя любовь». Смирнова много снималась в кино, играла в театре. Много любила. Остались фильмы, их более сорока.Фильмы разные. Только во время войны вышло девять картин с её участием. Она являла собой образ страны. Актриса она была уникальная ещё и потому, что смогла преодолеть возрастной рубеж и создать на экране блестящую россыпь характерных ролей.

    По складу своего характера она, конечно, была величайшей оптимисткой и борцом. Ведь недаром Карен Шахназаров сказал о ней: «Она — преодоление». И эпиграф для книги (выбранный ею из Жванецкого) «Жить надо долго, а умереть молодым» — был её жизненным кредо.

     Мои встречи с ней продолжались недолгий период времени. Но я стала свидетельницей ёё последнего творческого вечера, сблизилась с ней, прикипела к ней всем сердцем. Я благодарю судьбу за столь щедрый и совершенно неожиданный подарок, поэтому и решилась поделиться своими воспоминаниями о Лидии Николаевне Смирновой.

    Я выражаю особую благодарность своей школьной подруге и вдохновительнице Людмиле Олехнович, убедившей меня  в необходи-мости написания этой  книги.




Я могу далеко уйти от вас,
но я найду дорогу обратно
пока вы будете любить меня.

        В.Моцарт. Из писем.


       «Мой любимый режиссёр, мой любимый человек. Он перевернул мою творческую жизнь. Это Константин Наумович Воинов. Он знает, прежде всего, природу актёрского мастерства и сам понимает очень много, потому что актёр... Мне не старость стала страшна, я раздвинула свои возможности, я продлила свою творческую жизнь и характеры, которые он помогал делать, потому что он замечательно знает актеров... Я, знаете, для чего должна жить? Для того, чтобы суметь отблагодарить действием. Любовь должна быть действенной».

       Эти слова, обращённые к зрителям Дома кино, Лидия Никола-евна Смирнова произнесла на юбилейном вечере в честь её 85-летия. И понятно, почему первые её фразы были о Воинове, поставившим несколько фильмов с её участием, когда она уже была немолода, хотя достаточно было бы и одного, вошедшего в историю отечественного кино как лучшая кинокомедия на классический сюжет из пьес А. Островского — это «Женитьба Бальзаминова». Смирнова стала музой Воинова. Они прошли по жизни долгие 37 лет, но не стали одной семьёй, и годы эти были полны любви и страданий.

      Познакомились мы с ней в начале 2006-го, за год до её смерти. Она жила в пансионате «Никольский парк», расположенном в лесной зоне Подмосковья (современное здание, благоустроенное на западный манер). Помог ей определиться туда Лужков.

      У Лидии Николаевны был двухместный номер — гостиная и спальня. Около неё постоянно находились сиделки, сменявшие друг друга ежемесячно. Их привозила её племянница Марина. Так что, в бытовом плане она была устроена хорошо,в отличие от других одиноких и состарившихся коллег.

         Старость порой больше страшна не столько нездоровьем,
сколько одиночеством. И Лидия Николаевна очень тосковала по своей московской квартире — туда  всегда могли приходить её близкие и знакомые. Располагалась квартира в высотке на Котельнической набережной, на тринадцатом этаже. Построенный ещё в 1952 году дом разрушался, лифт часто не работал. Лидия Николаевна всё переживала, что не может заняться квартирой, которая находится в запущенном состоянии. Там зимой нельзя совсем жить, сломаны батареи, сгнили и не закрываются оконные рамы. Заняться всем этим некому. Марина работает, на ней двое маленьких детей, полно своих забот. Когда-то она предполагала, что, став беспомощной, поселится в Доме ветеранов для актёров в Матвеевке — условия там хорошие. Но друзья не советовали, поскольку считали, что там ей будет хуже, чем дома.

   Потом уже я предположила, что ведь там было бы много приезжающих гостей, которые наверняка заходили бы и к ней, так как круг общения у всех был один. А пансионат находился в 40 км от Москвы. Найти время и силы для поездок к Смирновой не всякий мог. Так что приходилось общаться по телефону, да и звонки становились всё реже и реже. И, конечно, она была страшно одинока, а одиночество её усугублялось тем, что она практически не видела.

      Лидия Николаевна говорила:

     — Я очень страдаю оттого, что не могу читать и лишена своего любимого занятия. Сиделки иногда читают мне , но у них это не всегда хорошо получается.

      Она никогда не жаловалась, говоря, что есть люди, которым хуже:

     — Вот Милочка Шаталова вообще ничего не видит по вине врачей, но у неё прекрасный муж, он так помогает ей. Мы часто болтаем по телефону, только новостей особых нет ни у одной.

     А узнала я о том, что Лидия Николаевна находится в пан-сионате (в черте г. Зеленограда, где мы жили), от своей знакомой — Ирочки, которая работала там и занималась культурным досугом проживающих. Однажды вечером Ирочка позвонила мне и спросила, не смогла бы я проводить у них вечера, посвящённые живописи и музыке. И тут же добавила:

    — Кстати, у нас здесь живёт киноактриса Смирнова. Не возьмётесь ли вы провести её вечер? Мы пригласим и жителей города на него...

      К тому времени у меня уже были сделаны фильмы на DVD по различным тематикам. Я согласилась, так как в пансионате был мультимедийный проектор и другая современная аппаратура. А главное — прекрасный зал с экраном, правда, небольшой, но изысканно оформленный. И я решила записать фильм о Лидии Николаевне, где будут не только кадры из кинокартин, но и фрагменты из её интервью, а главное — кадры о Воинове,так как, прочитав её книгу, я поняла, ЧТО он значил в её жизни — и личной, и творческой, и что этого человека она любила по-настоящему. Потом, уже в наших разговорах, она признается,что он был для неё самым дорогим и любимым человеком: «Человек, которого я всю жизнь ждала».

      Когда я впервые увидела Лидию Николаевну, сердце моё сжа-лось, так как передо мной сидела женщина 90-летнего возраста, худенькая, с морщинами на лице и абсолютно безза-щитным детским выражением глаз. Тем не менее лицо это было узнаваемо, в отличие от лиц, изуродованных подтяжками.

      Оно всколыхнуло в моей памяти облик некогда очаровательной женщины с прелестными ямочками на щеках и подбородке, с неповторимым рисунком губ, особенно нижней (она и осталась такой). Пока мы разговаривали она держала мою руку в своей. Пробыла я у неё около трёх часов, но ей так не хотелось отпускать меня! Вначале она была несколько скована, так как из слов Ирочки обо мне почему-то решила, что я журналистка.

       Но когда узнала, что по образованию я физик, но всю жизнь любила живопись и музыку, что последние годы преподавала в институте искусств, а лектории — это моё хобби, что, потеряв пять лет назад маму, я вдруг почувствовала себя сиротой, так как ушли все мои родные из старшего поколения, чудесные, чистые, интересные люди, — она сразу расслабилась. Она почувствовала, что я нашла в её лице то, что мне было так дорого и чего теперь так не хватало. Между нами сразу установились добрые и искренние отношения. И Лидия Николаевна пригласила меня приезжать к ней. Вначале я приходила к ней один раз в неделю, а потом стала чаще бывать у неё.

      Ей понравилась идея о проведении вечера. Мы решили,
что я, после короткого вступительного слова, покажу записанный диск, а потом уже будет её выступление. Конечно, я побаивалась,сможет ли она выдержать такую нагрузку, так как после перенесённого микроинсульта она говорила не очень чётко, была почти слепа, сама уже не могла ходить — только с помощью удобных и лёгких ходунков.

     — Мне их подарила Наина Ельцина. Она привезла букет
белой сирени. Вот ведь, знала, что я люблю эти цветы, мне их всегда дарил Дунаевский! Очень славная и сердечная женщина.Мы с ней душевно пообщались, она такая умница!

    Но вечер встречи со зрителями был ещё впереди. Лидии Николаевне порой становилось хуже. Каждый раз, приезжая к ней, я остро ощущала её одиночество, хотя и понимала: конечно, прекрасно, что рядом есть сиделки, но они менялись, и только Лидия Николаевна успевала привыкнуть за месяц к одной, как приезжала другая. Это были, в основном, женщины среднего возраста, далёкие от её интересов, но хорошие и терпеливые,как и положено быть сиделке. Своих родных и близких рядом не было. И она грустила, понимая, конечно, что одиночество — удел многих стариков. Только после одного случая я поняла,что постоянное общение с совершено чужим тебе человеком может быть не просто тягостно, но и принести вред.

      А произошло вот что. Среди сиделок была одна,по имени Надя. Помоложе других. Она немного разбиралась в медицине —в силу того, что младшая дочка её была тяжело больна и часто лежала в больнице. Мне казалось, что у неё-то должно быть более развито, чем у кого-либо, чувство сострадания. Но у Нади явно преобладали  диктаторские замашки. Конечно, как и другие сиделки, она владела навыками своей профессии, но человеческие качества её оставляли желать лучшего. Глядя на неё, я вспоминала фразу из книги Лидии Николаевны: «Хороший человек — не профессия. Поэтому хорошие люди исчезли, остались одни профессионалы».

      Поначалу Надя сдерживалась при мне, полагая, по-видимому,что
я —родственница, так как фамилия у нас одна, приезжаю я часто, всегда привожу гостинцы. Как-то Лидия Николаевна обмолвилась, что очень любит печенье, которое ей как раз накануне привёз из Москвы её старый друг, физик. У него недавно умерла жена, и он очень переживал её уход. Они были добрыми приятелями Лидии Николаевны долгие годы.

      Я поехала в Москву в ресторан «Прага», но такого печенья там уже не выпекали. И была крайне удивлена, увидев это печенье в кондитерской Зеленограда, но уже под другим названием. Лидия Николаевна радовалась, как дитя. Ей дороже этого печенья была забота о ней.
     Может быть, Надю раздражала немощь Лидии Николаевны,то, что та вначале не во всём соглашалась с ней. А может быть,моя забота вызывала у неё ревность, ей хотелось быть главной,чтобы Лидия Николаевна была зависима только от неё.

     По просьбе Лидии Николаевны я приезжала после ее дневного сна. Потом приходило время обеда, и она всегда просила меня остаться. Я испытывала чувство неловкости, но потом поняла, что это ей нужно. В её доме всегда было много гостей, она любила и умела вкусно готовить. А здесь как бы возникала иллюзия прежней жизни. Правда, всё было далеко не так вкусно.Одно время в пансионате был, похоже, жуликоватый повар.

    Сообразив, я стала привозить домашние котлеты,сырники. Ей очень нравились эти «застолья». Правда, сама она ела с трудом управляясь с ложкой и вилкой. Надя с едва сдерживаемым раздражением (и то после того, как я стала это делать) подгоняла к вилке еду, так как Лидия Николаевна часто подносила ко рту пустую вилку.

     Еще до знакомства с Лидией Николаевной Ирочка сказала мне,что та ничего не видит. Когда мы стали обсуждать будущий вечер,Лидия Николаевна рассказала, что приблизительно в 50 лет ей сделали операцию по замене хрусталиков на оба глаза. Причин за жизнь накопилось немало. В первую очередь это, конечно, ослепляющий при съёмках свет юпитеров; а однажды она вообще ослепла на целую неделю. Во время войны артисты снимались  в киносборниках — для подъема духа народного на фронте и в тылу. Лидия Николаевна играла сварщицу и по-настоящему заваривала трубу, но её никто не предупредил, что маску к лицу надо прикладывать во время сварки, а не после.В результате она получила сильнейший ожог глаз. А снимаясь в фильме Э. Климова «Добро пожаловать или по сторонним вход воспрещён» (фильм потрясающе талантливый, разобранный на цитаты,как когда-то «Горе от ума» Грибоедова) в роли докторши,придумала надеть сильно увеличивающие очки. Они при свете юпитеров создавали блики, и она практически ничего не видела,но зато на экране зритель видел огромные удивлённые глаза,которые подчёркивали характер её героини, несколько экзальтированной и странноватой. С. Герасимов даже не узнал её в этой роли.
 
      А Любовь Соколова (они были очень дружны с Лидией Никола-евной) как-то призналась: «Это же ошалеть можно, как она там сыграла! А какая она в «Женитьбе Бальзаминова»! Надо же откопать в себе такое! Это гениальная работа!»

       Со временем искусственные хрусталики помутнели, и Лидия Ни-
колаевна к настоящему времени могла различать только силуэты и контуры на светлом фоне. Лиц она не видела. И поэтому, когда она однажды спросила про мою внешность, я растерялась, так как надо было искать образ явно из знакомых нам обеим лиц и я вспомнила, что в молодости, сделав как-то стрижку  «под Мирей Матье», стала похожа на Наталью Варлей в «Кавказской пленнице» — так мне, по крайней мере, многие тогда говорили. А узнав, что я ростовчанка, она иногда говорила мне: «Ну, что нового у нас, южная девочка?»

      Наконец Надя уехала. И когда я пришла к Лидии Николаевне на следующий день, то не узнала её. Она стала значительно легче говорить, у неё повеселело лицо, а главное, она стала лучше ходить. Я не могла не нарадоваться таким переменам.
 
    Спешу закрыть тему о Наде — о мучительных переживаниях и тогда, и сейчас, когда вспоминаю повторный приезд её. Повидимому, ей сказали, что я никакая не родственница; а значит, её заработок от меня не зависит. Она вела себя вызывающе, не стеснялась меня, постоянно диктуя Лидии Николаевне, как сидеть, как идти, что нужно есть раньше, что позже, причём всё это в повелительной форме, сквозь зубы. Фрукты, которые я привозила, Лидия Николаевна обычно тут же начинала смаковать, одновременно угощая меня чаем и сладостями. Надя не позволяла их есть, говоря, что фрукты едят только после обеда, и пр. и пр. Ее тон и манера говорить были оскорбительны. Вначале я мягко одёргивала её, но видя,что она злится от этого (хотелось сказать — звереет), я умолкала,боясь навредить Лидии Николаевне.

    Лидию Николаевну нельзя было узнать, она превратилась   в затравленного зверька. Речь у неё сталанечленораздельной. Мы уходили с ней в лоджию, это было единственное место, где нас не доставали глаза и уши Нади. Она пыталась оставлять дверь открытой, но я решительно закрывала её, ссылаясь на сквозняк. Постепенно Лидия Николаевна успокаивалась, но всё время держала меня за руку, не отпуская её. Начинало темнеть,а она всё держала и только повторяла шепотом: «Не уходите,побудьте ещё немного».

    В чём были истоки Надиной ненависти? Может быть,зависть к судьбе удачливой актрисы, в то время как у неё самой жизнь была, по-видимому, не из лёгких. Или это вечное: «Ей вот повезло, а мне нет, а чем я хуже?» — из-за очень завышенной самооценки. В общем, кончилось тем, что у Лидии Николаевны случился повторный микроинсульт, после которого ей уже лучше не стало.

      Лидия Николаевна рассказывала мне много разных историй. Но кое-что я уже знала из её книги «Моя любовь» — по названию первого кинофильма, принёсшего ей сумасшедшую популярность. В неё влюбились сразу. Режиссёр фильма не ошибся, выбрав её из ста претенденток. Фильм был наивен, как и многие фильмы того времени, но трогательная искренность и явный талант молодой актрисы заменили ей пришедший со временем высокий профессионализм. Лидия Николаевна всегда критически относилась к этой роли. А однажды вскользь заметила: «Да и с Переверзевым мне было трудно, он был очень невыразителен, статичен как чурбан...».

    — А мы все — девчонки — были в него влюблены!

  На что услышала:"Любовь зла".Посмеялись, вспомнив подобные истории из жизни.
   
   Помните, как у Якова Полонского: «Ум смотрит тысячами глаз, любовь глядит одним».

    Когда я записывала на диск фрагменты из её фильмов,я взяла из фильма «Моя любовь» только песню. Этот фрагмент стоит как бы в стороне от всей кинокартины. Глядя на экран,я испытала буквально гордость оттого, что ещё в те далёкие времена у нас появилась, как говорят сейчас, «звезда», равная по таланту Дине Дурбин, Франческе Гааль. В отличие от своих отечественных ровесниц, Лидия Николаевна была очень органична и естественна на экране. Сказалась хорошая школа Таирова и Коонен, полученная в ту пору, когда она играла в Камерном театре, и, конечно, сама природа актрисы. Она нисколько не комплексовала, была свободна и раскована — в лучшем понимании этого слова. Как-то я сказала об этом Лидии Николаевне и смогла убедиться лишний раз, что «звёздной болезнью» та не страдала — на мои слова она деликатно промолчала.

     Она действительно никогда не считала себя звездой. В рассказах о себе была предельно откровенна, но никогда ни о ком не говорила плохо. О своих подругах по артистическому цеху рассказывала с любовью. Это были не монологи старой актрисы,а живая реакция на темы в наших беседах, к тому же она была благодарным слушателем. Ей, конечно, было приятно, что то,чем была наполнена её жизнь, мне понятно и близко.

       Как-то я заговорила об Алисе Фрейндлих. Она оживилась:

       — Это очень талантливый человек. Актриса высокого класса. Я очень люблю её работы, все без исключения. И потом, эта петербургская манера поведения, культура и речь, и чувство собственного достоинства! Я полюбила ленинградцев, когда жила в этом прекрасном городе. После войны мы с Рапопортом, как и многие мосфильмовцы, должны были вернуться в Москву. Но отвергнутый мною Эрмлер из ревности строил козни и лишил нас этой возможности.

       Через двадцать лет Эрмлер снял фильм, который потряс всех. Люди ходили смотреть его по два-три раза. Это фильм «Перед судом истории» — о монархисте Шульгине, некогда принявшем отречение Николая П и вернувшемся в СССР в 60-х годах. Эрмлеру тогда было 60 лет, но после трёх инфарктов он выглядел совершенным стариком, подобно 80-летнему Шульгину. Вначале Эрмлер сам хотел играть роль историка. Но передумал, поняв,что два старика в фильме, да ещё — один монархист, а другой — советский еврей, это перебор. Потом жалел.

      А Лидия Николаевна продолжала:

    — И тогда мы уехали в Ленинград. Там у Рапопорта была квартира.

      Тут же по ассоциации вспомнила Светлану Крючкову:

      — Я так рада за неё, что она нашла своё счастье и свой театр (БДТ) в этом городе. Она невероятно талантлива: как тонко чувствует поэзию и как превосходно читает стихи! Услышав её в Петербурге, я была очарована и пригласила её в Москву провести вечер поэзии. Я могу часами говорить о ней. Мне всё в ней нравится, даже её беленькие реснички приводят меня в умиление.

     Как-то, приехав к Лидии Николаевне, я увидела роскошный букет цветов.

     — У вас были гости?

     — Да, я так счастлива! Приезжала Верочка Глаголева.Совершенно
очаровательная женщина. И как разносторонне одарена! Такая тонкая актриса, и режиссёр отличный. Ведь у неё совершено нет свободного времени. Мы с ней работали в картине «Наследницы». Необычайно добрая и сердечная. Вот ведь, нашла время приехать ко мне...

      И с грустью добавила:

     — Конечно, если бы я жила в своей московской квартире,ко мне приходили бы мои знакомые. Но в Москве, в центре,дышать нечем. И конечно, мои родные и близкие побеспокоились,чтобы я была на природе, да и жила бы в нормальных условиях.

      А потом спросила:

     — А какой фильм с Верочкой вам больше нравится?

     И я не задумываясь выпалила:

     — Конечно «В четверг и больше никогда» Эфроса. Это - шедевр и режиссёрский, и актёрский. А какой там ансамбль!И Верочка на фоне этих талантливейших актёров (Смоктуновский, Даль, Добржанская) совсем не теряется. Она там очень органична и естественна.

    Лидия Николаевна снялась в к/ф «Наследницы» в 2000 году. Это была её последняя работа. Героиня прошла через сталинские лагеря, она стара и мудра, но иногда не прочь выпить водочки, покурить, помодничать. В этой роли Лидия Николаевна как бы иронизирует над самой собой.

    В другой раз букет цветов вызвал в памяти каскад воспоминаний:

    — У меня сегодня был Серёжа Новожилов.
 
  Я тогда знала, что он из Дома кино, и уже много лет организовывает поездки наших актёров по стране и за границу. Мало того, что он давал возможность уже немолодым актёрам реализовать себя творчески, но это был ещё и заработок для них.

   Она говорила о Новожилове с большой теплотой, это чувство благодарности к нему передалось и мне. И вот, представьте,недавно на телеэкране я вижу передачу о Жанне Прохоренко,где показывают интервью с Новожиловым. Талантливый человек — энтузиаст, искренне любящий актёров, — он затеял очередное благородное дело, организовав Открытый российский фестиваль кино и театра «Амурская осень». Представляете,какой это праздник для россиян, живущих вдали от Москвы! Они смогли воочию увидеть звёзд советского кино и театра,приветствовать их, идущих по красной дорожке, и, конечно, снова соприкоснуться с их творчеством. А Жанна Прохоренко в интервью (это было незадолго до её ухода) на все добрые слова в её адрес, скромно сказала:"Да какой же это мой творческий вечер! Это была просто встреча с любимыми  зрителями".

      Поразительно! Талантливая актриса, красавица, создавшая нео-
быкновенно чистый, искренний образ юной девушки в кинофильме Григория Чухрая «Баллада о солдате» — образ своего времени, равного которому нет на экране, — так и осталась духовно чистой и светлой. Удивительное было поколение. А Сергею Новожилову низкий поклон за его добрые дела.

       Лидия Николаевна продолжала:

     — Он так много делает для нас. Собирает целые бригады.Мы составляем для себя программы. Бывали с ним во многих странах и не раз ездили в Китай. Китайцы очень хорошо знают советское кино и любят наших актёров. Когда со мной случилась эта беда, и я стала плохо ходить, однажды мне позвонили,и ко мне на московскую квартиру приехала китайская супружеская пара и привезла в подарок прогулочную коляску. Вот как она мне здесь пригодилась! А вы знаете, Серёжа мне сказал: «Выздоравливайте, и мы с вами ещё поездим». Конечно,это нереально, но всё равно приятно слышать. Я вот только жалею, что не успела осуществить один замысел. Мы собирались с Зельдиным сыграть рассказ Чехова «Драма». Я ведь моложе Зельдина всего на три дня, но всегда любила кокетливо подчеркнуть это. В своё время эту вещь прекрасно играли в Доме актёра моя любимая подруга и очень талантливая актриса Лидия Сухаревская и Всеволод Санаев. Ах, какая это была актриса! Её явно недооценили современники. Я всегда с замиранием сердца следила, как она играла. Как это у неё всё получалось? Она плела кружева на сцене, я восхищалась тончайшими нюансами её игры. Она целиком отдавалась роли. Она была счастлива в творчестве, но страдала от отсутствия работы. Она не была красива, но я так любила её, что не замечала этого и искренне любовалась ею.

    — Зато у неё был удивительно красивый и не менее талантливый муж — Борис Тенин. Мы засматривались телефильмами о Мегрэ. Недаром сам Сименон признал его самим лучшим в мире Мегрэ, хотя их было десятка два, не менее — в других экранизациях, за рубежом.

      — Конечно, пара была удивительная. Они были духовно
и творчески близки друг другу Он обожал свою Лилечку, и когда в её жизни случился роман, причём очень глубокий, серьёзный,но, правда, непродолжительный, Тенин всё понял и ждал. Она бы никуда не ушла от него, как и он от неё. У него была великолепная библиотека. А как прекрасно он рисовал! И вообще, это был очень образованный и интересный человек.

    — А помните, ведь он с Раневской тоже играл «Драму».И это счастье, что был снят телефильм. Получился маленький шедевр. Оба были великолепны, но Раневская там переиграла самую себя.

    — Вот сейчас я грущу, — продолжала Лидия Николаевна, — что рядом со мной нет тех, кто был мне дорог, и с которыми я испытывала радость общения. Все ушли. Раневскую я, конечно, не могу назвать подругой, но мы общались. В Одессе мы снимались с ней в фильме по сценарию С. Михалкова «У них есть Родина». Не путайте с фильмом «Она защищает Родину» с В. Марецкой в главной роли. ..

    Тут я сделаю небольшое отступление, так как фильм «Она защищает Родину» снимался во время войны в Алма-Ате по сценарию Алексея Каплера. У него тогда была большая любовь со Светланой, дочерью Сталина. Отец был категорически настроен против «этого еврея», но молодые ослушались.И, конечно, кончилось это всё для Каплера репрессией в сталинских лагерях. Потом, после смерти вождя, мы увидели Каплера на телевизионном экране, он вёл «Кинопанораму». Седой, с благородными чертами лица интеллигент, он был прекрасный рассказчик, и передачи его были намного интереснее и содержательнее, чем у других ведущих. ..

     — Сюжет фильма Михалкова был о детях, увезённых в Германию, но так убого написан! «Рождённый в авторских муках».О таких говорят — «мертворожденный». Жили мы с Раневской в одном номере гостиницы. Тогда мы обе были влюблены и по вечерам писали письма своим любимым, обливаясь слезами, так как обе были преданы ими. Порой мы вместе сочиняли тексты,или заимствовали друг у друга наиболее удачные куски, и мысли наши рвались только к возлюбленным. А Раневская в сердцах говорила: «Вместо того, чтобы быть с ними, мы должны сидеть здесь и сниматься в этом михалковском дерьме». Вот тогда, наверное, и родился известнейший её афоризм: «Сняться в плохом фильме — всё равно что плюнуть в вечность».Она была уникальна и в жизни, и в ролях. Но судьба оказалась жестока к ней: было мало ролей и не было семьи. Мы даже писали с ней акварели — природа сама звала к этому. А потом,когда жили в одном доме на Котельнической, вместе гуляли.Как мне не хватает сейчас такой подруги, как она. Она была гениальная актриса, и находиться рядом — огромное богатство.

    — А помните, Лидия Николаевна, какой прекрасный докумен-тальный фильм ''Последнее интервью'' сделала о Раневской Наталья Крымова? И жаль, что его, как не стало Крымовой, ни разу не повторили. Многие пользуются в своих передачах фрагментами из этого фильма (например, Вульф в своём «Серебряном шаре»),не считая нужным указать источник, а ведь это талантливоеинтервью сделано Крымовой. Удивительно интересно всё то,что говорит в нём Раневская о Пушкине. Она не просто преклонялась перед ним, гениальным поэтом, она его боготворила,она жила им. Ей близко и понятно восприятие мира поэтом,его волшебная логика и творческий метод, его глубоко философское осознание всего земного. Она как бы постоянно советуется с ним. На вопрос Крымовой «Кто самый большой режиссёр в вашей жизни?» — отвечает не задумываясь: «Александр Сергеевич Пушкин». И тут же цитирует из «Каменного гостя» песню Лауры, — ведь там, кроме волшебного текста, всё есть: и прекрасная драматургия, и точно выверенные мизансцены. Удивительная, уникальная и тончайшая актриса, которую мы любим по её прекрасным работам, женщина-мудрец возникает перед нами в этом фильме, в отличие от образа, сфабрикованного в макулатурных изданиях типа «анекдоты от Раневской»,наполовину придуманных. А на очередной вопрос Крымовой «Над чем вы сейчас работаете?» — отвечает: «Над собой».-"В каком смысле?" И после недолгой паузы, со смешинкой в глазах и, одновременно, с грустью: «Симулирую здоровье».

    — Да. Она трудно старела. Была одинока, жизнь медленно и безрадостно подходила к концу.

    — В какой-то передаче Раневская сказала: — Когда умру, то напишите  на памятнике: «Умерла от отвращения».

      — Это на неё похоже.

     Но чаще мы возвращались к годам молодости. У Лидии Николаевны было хорошее чувство юмора и самоиронии. Сидя в кресле она повторяла:

   — Трудно держать спину, но надо держать... пока она ещё держится.

   На своём 85-летнем юбилее, в белом платье и с таким же белоснежным боа на плечах, она сказала:

    — Я так не хочу, чтобы вечер этот кончался (интонации были изумительные, трогательные, зал аплодировал), ну ЧТО мне сделать? Хотите, я встану перед вами на колени?

     А потом уже низким голосом, критически:

     — Только встану ли я?

     И встала. Под аплодисменты.

     У неё, как она сама замечала, голос к старости стал ниже:

     — И не удивительно, ведь сама стала ниже, а ведь я была высо-
кая. «Дылда», как называл меня Пырьев — ему нравились маленькие женщины

    Как-то у неё в номере сломалась электророзетка. Пригласили монтёра, приятного мужчину лет тридцати пяти. Когда он вошёл и Лидия Николаевна услышала его голос, она преобразилась. Я сидела открыв рот от изумления. Перед нами была необычайно очаровательная, совсем не старая женщина. Она в комической форме говорила ему, мол, неудивительно, что в этом номере всё разваливается, как и сама хозяіша. И он в шутливой форме отвечал, любуясь ею и явно польщённый её вниманием. С её стороны это был высший пилотаж актёрского перевоплощения.

  Она всегда отличалась кокетливостью, но никогда не перебарщивала, это было её врождённое качество. Любила поддразнить собеседника, умышленно завышая свой возраст лет на пять.И я смеялась от души, когда однажды на чей-то вопрос, сколько ей лет, ответила гордо: «92», а был тогда только 91 год.

     Призналась мне как-то:

    — Я в детстве много врала. Любила «присочинить» что-то и в зрелые годы. Я как бы доигрывала то, что не совершилось.Воображение подсказывало варианты самые разные. Но к старости перестала врать. Боялась забыть, что насочиняла.

     Она любила хорошо одеваться, но это было «хорошо» в понятиях того нищего времени, когда нашим актрисам даже не в чем было выезжать за границу. Им либо что-то срочно шили на заказ, либо покупали уже там. Никогда не тратила появляющиеся деньги на бриллианты, предпочитая интересные поездки за рубеж:

    — Я была в двадцати восьми странах. Всегда пользовалась бижутерией, но хорошей, покупая в поездках. Коллекционировала кукол в национальных одеждах. В квартире все шкафы и полки были ими забиты. А ещё везде покупала туалетное мыло.

      Когда она это сказала, я воскликнула:

     — Боже мой, Лидия Николаевна, и я собирала импортное мыло, любовалась красивыми упаковками и любила их тонкий запах... Как же мы были все одинаково бедны, если могли «коллекционировать» только это. Но я покупала мыло в «заграничных» поездках по московским магазинам — «Лейпциг», «Прага», «Варна». И как мне эта коллекция пригодилась в конце 80-х, когда всё исчезло с прилавков — и для личных целей, и для сувениров.

     И вот недавно в одной из передач ставший у нас популярным
историк моды Александр Васильев обмолвился, что недавно приобрёл несколько нарядов из гардероба Смирновой для своего парижского музея. Но не потому, что они были красивы или богаты, а просто как примету того времени. И, увидев в доме Лидии Николаевны коллекцию кукол и мыла, добавил слегка нравоучительно: «Такие вещи коллекционируют консьержки. Звезда должна собирать бриллианты, автомобили, виллы». Милый мой, подумала я, пожил бы ты тогда в нашей нищей стране! Бриллианты были у жён министров и торгашей.
А актрисы наши получали гроши. Ты жил заграницей и судишь по уровню жизни наших современных «копеечных звёзд».

      0 Лидии Николаевне было снято несколько документальных филь-
мов.  Один из них — «Монолог перед камерой» — снял Воинов. Её любили снимать. Рассказчица она была отличная. От неё исходила такая жизнелюбивая и доброжелательная энергетика, что фильмы эти
смотрятся с интересом до сих пор. Тем более что она выглядела моложе и в жизни и на экране не столько из-за грима, а потому что «вела здоровьй образ жизни»: в молодости увлекалась спортом, лыжами, верховой ездой. Алиса Коонен называла её «Джульетта-физкультурница».В фильме «Анискин» актрисе 60 лет, а её героине Дуське — 40.
   
    В молодые годы они с мужем Сережей ходили на байдарках, часто совершали пешие походы. Эта любовь к путешествиям сохранилась у неё на всю жизнь. Всем побрякушкам и шмоткам
она предпочитала поездки по миру.

     Я записала для нее  диск с тремя документальными фильмами о ней, потому что она подзабыла их. На этом же диске я записала концерт Дмитрия Хворостовского, которого она, как выяснилось, не слышала. Она слушала этот диск с удовольствием. Но когда приехал Новожилов, она подарила ему этот диск— «для памяти».

     В одном из этих фильмов ей был показан фрагмент интервью с Воиновым. Лидия Николаевна была приятно удивлена,всплеснула руками и, прижав их к груди, так и замерла. Это было уже после смерти Воинова. И теперь, слушая записи, она припоминала многое:

      — Я до сих пор плачу, вспоминая его.

    — А помните слова Раневской, сказанные по поводу какого-то фильма — их можно с чистой совестью отнести к фильму «Женитьба Бальзаминова»: «Каждый раз, когда смотрю этот фильм, убеждаюсь, что актёры играют всё лучше и лучше».

     — Этот фильм, конечно, запомнился зрителям и полюбился им. Но
и для актёров это было незабываемое на всю жизнь время.Мы очень сдружились, что редко бывает в актёрской среде, тем более среди женщин. Ведь сколько там снялось превосходных актрис: Мордюкова, Савинова, Шагалова, Инна Макарова,Румянцева, Конюхова, Гурченко, Прохоренко. Воинов умел создавать ансамбли. Он очень любил актёров. На съёмках была такая доброжелательная и тёплая атмосфера, что актрисы потом написали статью: «Если бы так было всегда». Он дал возможность блестящим актёрам показать себя так, как они не могли проявиться в другом материале. Но и он тоже в этом фильме как режиссёр проявил свой особый метод работы. Однажды
кто-то обмолвился: «Да кто этот Воинов, его до “Женитьбы Бальзаминова” никто не знал». — Да, он был не очень известен среди
зрителей. Но актёрская среда его хорошо знала. Его любили и ценили
многие: Олег Ефремов, с которым они были дружны, Ролан Быков, который после «Женитьбы Бальзаминова» сказал: «Я буду сниматься у
Воинова в любом фильме,куда он меня пригласит, так как это единственный режиссёр,который ведёт актёра по роли. Больше у нас таких нет». Ведь Воинов вёл студию, в которой были Р Быков, А. Зубков, А. Адоскин,будущие актёры, А.Эфрос, который работал тогда на военном заводе токарем 4-го разряда, а впоследствии режиссёр театра на Малой Бронной, Лордкипанидзе, ставший кинорежиссёром.Это было нечто новое, что потом появилось у 0. Ефремова.Они мечтали о своём театре. И когда в Москву из Ростова-на-Дону вернулся театр Завадского, тот согласился приютить их студию при театре Моссовета. Но когда Завадский узнал, что Воинов мечтает создать свой театр, он рассвирепел: «Студийцы могут остаться, а вы уходите». На что Эфрос ответил: «Вахтангов так бы не поступил». Многие ушли тогда с Воиновым. Он работал потом в театре им. Ермоловой, где в то время режиссёром был Андрей Лобанов.

     И здесь я не сдержалась:

   — А у меня есть книга о нём, где собраны статьи и воспоминания, его и других.

     — Счастливая! А я так мало знаю о Лобанове. Слышала,
что его «сожрали» в театре Ермоловой. ..

    Тут я сделаю отступление, так как очень хочется рассказать об
этом совершенно удивительном режиссере, который,к сожалению, почти
забыт.

    Заинтересовалась я судьбой Лобанова, когда услышала о нём, по-моему,в телепередаче о режиссёре Андрее Гончарове,руководившем театром им. Маяковского, на спектакли которого «ломилась» вся Москва. Я «повзрослела» в своём восприятии спектаклей, когда пошла на актёров Лазарева и Доронину в «Человеке из Ламанчи», а попала на удивительную работу режиссёра Гончарова, который был учеником Лобанова.

     В 1980 году вышла книга о Лобанове. Лишний раз убеждаешься:
чем одарённей, и при этом чем скромнее и деликатнее человек, тем быстрее о нём забывают. Он вырос в удивительно талантливой семье,
учился на юридическом факультете Московского университета. Как писали о нём: «Бытовой и,одновременно, склонный к гиперболе  юмор Лобанова, знание прибауток, пословиц и поговорок, интерес к простой, обыденной жизни, к её неумолчному потоку, и спасительная способность замечать смешное, нелепое там, где другие склонны видеть лишь мрак, в значительной степени было у него от няни.И всё это потом причудливо войдёт в его спектакли».

     Актёрские способности в нём проявились рано. Осип Абдулов (грек в фильме «Свадьба» по Чехову) рассказывал, что ещё в студенческом клубе Лобанов репетировал потрясающе замечательно, а во время спектаклей робел, дальше первого ряда его не слышали. Лобанов сам любил эти истории и показывал их чудесно. От своей застенчивости он не смог избавиться до последних дней, научившись скрывать её под маской угрюмости.Но режиссёр он был от бога. В личности зрелого Лобанова многие обнаруживали сходство с Чеховым.

     Может быть, придёт время и для него, как и для Эфроса,о котором стали чаще вспоминать. И вот какие параллели про-сматриваются в биографиях Лобанова и Воинова. У Лобанова тоже была студия, потом тоже перешёл к Завадскому, но не в театр, а в студию, так как был только 1924 год. Лобанов чувствовал А. Островского лучше других, любил его пьесы, ставил их, по-новому оценивая характеры и судьбы героев, нащупывая темы и мотивы, обойдённые театром тех лет. Пытаясь найти свой Дом, где бы его понимали, он часто менял театры. Постановки его были интересны и замечены. Получал много предложений, но за СВОЙ театр надо было биться, да и административного рвения у него никогда не наблюдалось.

     После войны он снова был приглашён в театр Ермоловой одним из его руководителей и сразу блестяще по ставил «Бешеные деньги» Островского. И как писали тогда: «В театр Ермоловой Лобанов входил под шум аплодисментов, под гром оваций...». Потом стал режиссёром театра, последней его работой был спектакль «Мудрец» (по пьесе Островского «На всякого мудреца довольно простоты») — великое создание режиссёра-мыслителя.

    Надеюсь, меня простят за это отступление, но, читая фрагменты из этой книги, мы с Лидией Николаевной переносились в середину ХХ века, века её молодости, и всё было так близко сердцу и понятно.

      Впервые Воинов снял Лидию Николаевну в фильме «Трое вышли из леса». Они не понравились друг другу, даже конфликтовали. Но чем больше они работали вместе, тем быстрее приближались к осознанию, что влюбились друг в друга, и что эта любовь не принесёт душевного спокойствия, а порой будет драматична. Тогда у них ещё были свои семьи. Мужем Лидии Николаевны был известный оператор В.Рапопорт, снявший «Молодую гвардию», «Тихий Дон» и др. В фильмах об Анискине
крупные планы Лидии Николаевны, снятые им, были потрясающие, это были мастерски сделанные портреты.

      Да и многие известные актрисы были благодарны ему за прекрасные крупные планы. Это и Э. Быстрицкая, и Т. Макарова,и Н. Белохвостикова, и многие другие. Он любил фотографировать Лидию Николаевну. У неё накопилось 40 альбомов с фотографиями разных времён. И когда она уезжала на гастроли, он клеил эти альбомы.

      Воинов был женат на Никитиной — актрисе театра Ермоловой. Лидия Николаевна в своей книге подробно описывает историю своих взаимоотношений с Воиновым в главах «Поздняя любовь» и «Долгое прощание». У неё было много увлечений в жизни. Её однажды спросили: «А сколько у вас было романов?» Она ответила: «Семь». Потом рассмеялась и добавила: «А жаль. Могло быть больше».
    
      Она не была легкомысленной. Когда влюблялась, всегда хотелось чего-то возвышенного. В общем-то, у неё было всего три серьёзных романа, а разговоров вокруг было больше, чем о других. Но при всём при этом она никогда не оставляла мужей, которых искренне любила: «Своих никогда не сдавала. Можно любить сразу двоих, но разной любовью. Порой даже разобраться трудно, но всё это всегда связано со страданиями. Жизнь идёт, я разлюбила, и вот — что делать? Мной всегда владело чувство. Жертвенная любовь, как это ни парадоксально,обогащает творческий процесс».

    Так было и с И.Дунаевским, написавшим музыку к к/ф «Моя любовь». Ей льстило чувство этого известного и талантливого человека совсем из другой среды, ей незнакомой, его обожание и его знаки внимания.

    Но её муж Сергей Добрушин был её первой и чистой любовью. Высокий, красивый, с великолепной атлетическойфигурой, с лицом хорошего, умного и сердечного человека (я видела его фото). Он был журналистом. Их объединял азарт молодости, любовь к спорту, природе. Когда он уходил на фронт, она написала несколько открыток на своё имя с одним и тем же текстом: «Жив, люблю, целую. Сергей». Погиб он на войне в 1942 году.

     В Алма-Ате, где киностудии были в эвакуации, за Лидией Николаевной ухаживали режиссёр Ф. Эрмлер и оператор В. Рапопорт. Снимали фильм «Она защищает Родину». Так как Лидия Николаевна была актрисой без звания, продуктовый паёк ей не полагался. Жила тем, что продавала свои вещи. Один забавный случай решил исход выбора: кого же предпочесть из этих двоих, хотя Рапопорт всё же ей нравился больше. История очень известная и смешная, и надо было слышать, как Лидия Николаевна её рассказывала.

     - Сидим мы вечером с Верой Марецкой, в животе урчит,  неплохо бы перекусить, а тут ещё за стеной Сергей Прокофьев долбит по клавишам одну и ту же музыкальную фразу. Он тогда писал музыку к балету «Золушка». Входит Эрмлер. В руках коптилка (света у нас не было) и маленький чайничек, в котором сварены два яйца: «Вот вам, Лидочка, свет и еда». Конечно, я была растрогана. Следом приходит Рапопорт и приносит пятьдесят яиц — все, что были в его пайке. Молча поставил и убежал. И тогда Марецкая произнесла свою «историческую» фразу: «И ты ещё думаешь? Тот будет тебе всю жизнь носить два яйца всмятку, а этот отдаст всё, что у него есть».

     Потом, когда Лидия Николаевна и Рапопорт поженились,у них были нежные отношения, они были влюблены друг в друга. Старались быть всё время вместе, даже в магазины ходили вдвоём. Ей хотелось, чтобы он ни на минуту не забывал о ней. И когда он уезжал на съёмки, она раскладывала по разным вещам в чемодане нежные записочки, чтобы, доставая ту или иную вещь, он вспоминал о ней и ему было радостно. Он навсегда остался для неё родным человеком.

   Брак этот был счастливым,но случилась беда-у Рапопорта обнаружили рак желудка и вынесли приговор: «Проживёт ещё не более двух лет». Лидия Николаевна боролась за его жизнь.Готовила диетическую еду, постоянно что-то перетирала, прокручивала, бегала между съёмками то в больницу, то домой, не оставляла врачей в покое. Она хранила его. И он прожил ещё тринадцать лет. Последние семь месяцев она практически прожила с ним в больнице. Так что, оставить его ради Воинова она не смогла, а Рапопорт предпочитал терпеть, чем потерять её навсегда.

      А потом история повторилась с самим Воиновым. Врачи обнаружили у него лейкемию. Ему необходимо было оперативное лечение. Начались поиски лучшего специалиста. Советы врачей порой противоречили друг другу. И вот именно в это время Лидия Николаевна едет в Болгарию к ясновидящей Ванге. И та говорит, что близкий ей человек по имени Константин тяжело болен. Помочь ему могут только два врача. Либо врач из Франции, либо врач из Москвы по имени Андрей, он спасёт Воинова. Лидия Николаевна, возвратившись в Москву, ищет по всем больницам и институтам гематолога по имени Андрей. Находит прекрасного специалиста Андрея Воробьёва. И началось лечение, которое продлило жизнь Воинову на долгие годы.

      Именно тогда у Ванги она узнала подробности гибели её мужа Серёжи. «Его разорвало», — сказала ясновидящая. Потом,после того как была опубликована книга, Лидии Николаевне кто-то из офицеров, знавших Сергея, написал, что, когда они отступали, Сергей обронил планшет и решил вернуться. В это время раздался взрыв. Ей самой Ванга сказала: «Будешь жить долго и много плакать».

      В середине лета 2006 года Лидия Николаевна почувствовала себя немного лучше, и мы решили провести вечер встречи со зрителями. Внешне она была спокойна. Оделась в будничное.Сиделка покрасила ей губы, подвела «стрелки» у глаз. В общем,как всегда. Единственно, что ей казалось не так (сиделка была новая) были обведены контуры губ. Но я успокоила её, что всё сделано правильно, так как сама крашу так же.

    Вечер я открыла коротким вступительным словом. Начала говорить, смотрю на Лидию Николаевну и вдруг чувствую, как спазм сдавил мне горло и на глазах появились слёзы. Я как будто увидела её впервые, но она уже стала мне очень близким человеком. И я поняла, что скоро потеряю и её. Конечно, и зрители не знали Лидию Николаевну такой. Многие были потрясены и её возрастом, и немощью (её ввезли в зал на коляске). Потом, когда шёл фильм, в зале стояла благоговейная тишина, будто присутствовавшие боялись потревожить её. Но зато после Лидия Николаевна удивила всех: почти полчаса она стоя отвечала на вопросы.

     Конечно же, увидев на экране Воинова и фрагменты из его фильмов, спросили о к/ф «Дача», из которого был показан забавный, и в то же время почти трагический эпизод: героиня радостно бежит по полю босиком — этакая городская дамочка в шляпке, поёт, в восторге всплёскивая руками. Воинов неудовлетворён, просит повторить. А потом выясняется, что трава была давно скошена и Лидия Николаевна о высохшую стерню порезала себе в кровь все ступни.

       Она рассказывала:

     — Сценарий к этому фильму написал сам Воинов. Фильм получился весёлый, с тонким юмором. Снимались Папанов, Лучко, Шагалова, Гурченко. Было много актёрских находок и удач. Зрителям фильм понравился. И тут в прессе появляется разгромная статья С. Михалкова. Я звоню ему: «Ты сам-то видел фильм?» Смеётся: «Нет». Я ему: «Ну и сволочь же ты! Пиши статью с опровержением». Он заикаясь: «Да, хорошо, попрошу кого-нибудь написать хорошую рецензию».

     А я хочу напомнить одну сцену. Актрисы играют там бес-подобно. Три героини сидят, пьют чай. Шаталова с совершенно нелепой причёской — огромная болванка волос на голове. Она из тех, кто всё знает и всех судит. Гурченко — этакая городская «эмансипе», с длинными  черными волосами, сидит и вяжет что-то модненькое, а Смирнова, вся в кудряшках, с приоткрытым от изумления ртом, испуганными глазами. Она потрясена самой темой разговора. Воинов снимает её в профиль, чего она всегда избегала, но этот ракурс играл на образ, и она не устояла.

     Гурченко: — Сомневаюсь, что бы современный мужчина может кого-то тайно содержать.

       Шаталова: — Нет, содержать он, конечно, не может, а так,
чтобы она его содержала — это сколько хотите.

      Смирнова, гордо, но всё же робко: — А вот мой Егор даже не курит.

       Шагалова, безапелляционно: — Значит, выпивает.

       Смирнова: — Вот и нет.

       Шагалова: — Значит, приглядывается.

       Гурченко (снисходительно): — Ну что вы, бывают и ангелы.

      Шагалова: — Ваш что ли? Скажите, ему голую фигуру рисовать надо? Ну, тощую, извините, он с вас нарисует, а полную с кого? Выходит, он другую женщину позовёт?

       Гурченко: — Ну, конечно.

       Шагалова: — И вы, вроде, это поощряете?

       Глядеть на них в этом эпизоде одно удовольствие. За каждой
свой неповторимый характер и особое отношение к жизни.

    Рассказывая о съёмках «Женитьбы Бальзаминова», Лидия Ни-колаевна вспомнила их дружную актёрскую компанию и то,как женщины, зная, что Воинов большой гурман, сговорившись,стали по очереди готовить что -нибудь вкусненькое к столу, ведь у каждой в запасе был свой кулинарный шедевр. Все обожали его. Он был начитан, блестяще образован, обаятелен, у него был неуёмный темперамент. Красивым его нельзя было назвать. Он был высок ростом, с крупными чертами лица. Татьяна Конюхова как-то сказала о нём: «В этом огромном,как лев, человеке была нежная душа».

    На самый распространённый вопрос — «Ваша любимая роль?» — Лидия Николаевна не задумываясь ответила:

   — Жучка. Так прозвали героиню из фильма «Сёстры» по одноимённому рассказу Нилина. Всё было интересно: хорошая литература, хорошо выписанная роль, а судьба героини давала возможность актёрски раскрыться. Поставил фильм Воинов.Мне впервые была предложена характерная роль. Я «купалась» в ней. Почему Жучка? Она — как собачка. Кто её поманит, к тому она идёт. Я боялась быть некрасивой. Я там в «ночнушке», голова в папильотках, воплю, размахиваю руками. Но Воинов уговорил. И я была счастлива, так как открыла себя с неожиданной стороны. Мне стали нравиться характерные роли.И я была очень горда, когда сам Сергей Бондарчук позвонил мне и похвалил, сказав: «Прекрасная работа». А хвалил он редко.

      — А какую роль вы так и не сыграли?

     — Я мечтала о роли Анны Карениной. Неважно где — в театре. или в кино, но внешность не подходила. Я всю жизнь переживала
из-за своего носа, он у меня в профиль «уточкой». Да и красивой себя никогда не считала.А ещё я очень хотела сыграть Сильву в одноимённом музыкальном фильме. Учила все её арии, пела с утра до вечера, пробовала разные интонации, выходы, танцевала. Но роль дали другой.

    Конечно, вечер утомил Лидию Николаевну На следующий день, немного «прокатившись» по дорожкам, мы сидели в беседке и пригревшись на солньшке Лидия Ншюлаевна вспомнила документальный фильм Ренаты Литвиновой «Нет смерти для меня».

     — Однажды мне позвонила Рената и сказала, что хочет снять обо мне фильм. Не вдаваясь в подробности, я согласилась. А вечером звонит Нонна Мордюкова и несколько хвастливо заявляет, что Рената будет снимать о ней фильм. Пауза. Я молчу. Решила не выяснять отношений. Но когда снова позвонила Рената, я спросила в чём дело и пр. и пр. На что та ответила,что решила сделать фильм не об одной актрисе, а сразу о нескольких: обо мне, Нонне Мордюковой, Татьяне Самойловой, Вере Васильевой и Татьяне Окуневской. Тема, ориентировочно, о судьбах, забвении и существовании в данный период. Все согласились. Мы уже не были избалованы вниманием, всем это было необходимо по разным причинам. Фильм получился инте-ресный. Конечно, выиграл из-за того, что в нём снялись звёзды.Все снимались с удовольствием, кроме меня. Скажу откровенно,не было куража. Я там сразу «заумничала», не откровенничала,как это обычно у меня бывает.

     И это действительно бросается в глаза, особенно тем, кто видел Лидию Николаевну  в документальных фильмах фильмах или в интервью. Притом, ей стало известно, что Окуневская прене-брежительно отозвалась о её «голубых» ролях, хотя, если честно,
и её молодые героини тоже были не лучше. Сказывалось требование времени. Но я думаю — зная резкий характер Окуневской — она не забыла, что в фильме «Донецкие шахтёры» по пьесе Б.Горбатова, который был её мужем, главную роль отдали Лидии Николаевне. Да ещё Лидия Николаевна подлила масла в огонь: вспоминая Константина Симонова, написала в своей книге, что тот просто не переваривал Окуневскую. Лидия Николаевна не раз говорила, что «голубые героини» ей всегда были неинтересны, они не имели характера; как говорится, «ни то, ни сё».

       А я помню, когда Окуневская появилась на телеэкране с рас-сказами о своей сломанной из-за Берии жизни, многие прониклись к ней симпатией. Её манера говорить, сохранившийся шарм, откровенные резкие высказывания располагали к ней.Но потом я стала замечать, что в её явно остроумной речи много желчи в адрес коллег. Понять это можно. В отличие от других,у неё начавшаяся удачно карьера рухнула в один миг.

      Как-то я увидела фрагменты фильма, где она играет русскую императрицу. Да, она была хороша, и типаж удачен, но сказать, что она меня поразила, честно, не могу. Проскальзывало любование собой. Конечно, трудно судить об актёре, который не успел самореализоваться, да ещё не по своей вине.

        А вообще-то всем очевидно,что взаимоотношения между актри-
сами порой бывают даже очень сложными. Но вот сколько мы с Лидией Николаевной ни говорили о других, только к славе одной она относилась ревниво. И та испытывала к ней то же самое. Речь идёт о Мордюковой. Конечно, они были антиподами,это и не надо объяснять. Они не были дружны, но их тянуло друг к другу. Они перезванивались и в разговорах «оттачивали» свои язычки, тем более что в остроумии нельзя было отказать ни той, ни другой. Создавалось впечатление, что они придумали себе эти роли и отводили, что называется, душу.

      Как-то я заговорила о Ростове, об уникальном драматическом театре, где до войны играли Р. Плятт, В. Марецкая,Ю. Завадский. Моя мама много мне рассказывала об их спектаклях. В это же время «гремел» на всю страну и театр оперетты, куда они тоже бегали на все спектакли.

       Театр был построен в виде огромного трактора. По вечерам он светился огнями, так как в «гусеницах» его были расположены лестницы,  ведущие  на самый верх, и многочисленные лампочки освещали их. Ростовчане очень гордились своим театром, как, кстати, и самим «Ростсельмашем», продукция которого, собственно, и вдохновила архитекторов В. Щуко и В. Гельфрейха на это уникальное чудо зодчества. Но, как говорили, именно они  были одними из первых в городе, когда начались массовые аресты 37-го года. Сейчас театр находится под охраной ЮНЕСКО, а макет его можно увидеть в Британском музее Лондона. Всё это я поведала Лидии Николаевне.

     И тут она впервые затронула тему своего романа с Л. Рудником, который оставил глубокую рану на сердце.

     — Это увлечение было как страшая болезнь, как наваждение. Я так страдала, хотя была безумно влюблена. Я подробно написала об этом в книге, а вспоминать не люблю. Но разговор о Нонне напомнил мне об одном забавном случае, связавшем нас всех. Роман наш с Ру-дником начался в Москве, когда его назначили худруком Театра киноактёра, выгнав из ленинградского БДТ, где он был режиссёром до Товстоногова. Потом его также попёрли из нашего Театра кино, назначив режиссёром в ростовский драмтеатр. И отовсюду его выгоняли не за профнепригодность, а за аморалку. Шума из-за нашего романа было,конечно, много, его даже исключили из партии. Я всегда была откровенна в своих чувствах, не в моих привычках было таиться,а тут как с цепи сорвалась. Рапопорт очень переживал, видя
мои страдания, и говорил: «Лидочка, ну полюби кого-нибудь другого, а не этого бабника и альфонса».

      Недолго живя с Рудником в Ростове (она умчалась за ним,соб-рав в один миг чемодан), Лидия Николаевна давала концерты,весь город был оклеен её афишами. И вот однажды, гуляя в городском саду с Рудником, они встречают парочку влюблённых,идущих под ручку им навстречу. Это были Герасимов с Мордюковой, и все сделали вид, что не видят друг друга.

    Когда Мордюкова прочитала эти строчки в книге Лидии Николаевны, она позвонила ей, разъяренная, обещая даже при встрече «набить морду». Это потом уже, за год до смерти, она сама стала рассказывать об их романе с Герасимовым.

       Тему «южных приключений» продолжил рассказ Лидии Николаевны о гастролях в Тбилиси. В группе популярных киноактёров она была старшей, и её назначили ответственной за организацию быта и отдыха:

     — Поселились мы в одном номере с Аллочкой Ларионовой.Какая же это была красавица! В жизни во много раз лучше,чем на экране. Грузины ходили за ней толпами с открытыми ртами. И вот она, как-то увлечённая одним красавцем грузином, всю ночь прогуляла с ним вокруг гостиницы. Я страшно волновалась, что это обнаружит приставленный к нам «человек из органов», и всю ночь проговорила разными голосами. А тот утром недовольно сказал: «Не думал я, что вы так болтливы, считал, что вы посерьезнее Ларионовой, я вчера долго из-за вас не мог заснуть».

     Когда Лидия Николаевна рассказывала эту историю, выражение лица у неё сделалось озорным. И мне показалось, что у неё в багаже был не один подобный случай. На память пришли слова Б. Токарева, сказанные о ней в её 90-летний юбилей: «Она величайшая актриса, величайшая женщина. Она очень озорная,а озорство — это тоже талант». А Надежда Румянцева добавила:"Внутри у неё мотор, который работает на всё: на то, чтобы выглядеть элегантно, чтобы прекрасно играть. Ей девяносто лет,а друзья продолжают называть её Лидочка, Лидунчик".

       Вообще, это очень трогательно — наблюдать, как актёры, уже немолодые, подтрунивают друг над другом. Лидия Николаевна очень ценила Михаила Глузского, но его строгость несколько смущала её:

    — Однажды Глузский пригласил меня на свой юбилей. Мы,будучи уже немолодыми, снимались с ним в к/ф «Предчувствие любви». Там ещё снялся Саша Абдулов, необыкновенно обаятельный и трогательный. Я боготворила Мишу как актёра, но всегда побаивалась его. И вот, выхожу я на сцену, в руках держу свою книгу, только что написанную, и, поздравив его, говорю:«Я действительно боюсь Мишу. Он очень требователен и строг. То не так сказала, то не так оделась». Он критически оглядел меня. А я была в скромном брючном костюме, в туфлях на невысоких каблуках. И он, улыбнувшись, милостиво произнёс: «На этот раз так». Все так смеялись! Наверное, посчитали, что мы с ним это заранее придумали. А я, правда, была немного смущена. Подарила ему книгу И опять: «Может, там что-то не то . . .» — «То, то».

    А.Абдулов, вспоминая работу с Лидией Николаевной в этом фильме, сказал: «Она фантастическая актриса и истинная женщина  во всех проявлениях. От неё исходит запах женщины. Быть её партнёром — великая честь. Правда, мше по счастливилось играть с ней всего один раз. Она всегда была в настроении,всегда готова была помочь».

    В очередной раз заговорив о «Женитьбе Бальзаминова»,мы вспомнили Екатерину Савинову. Она настолько потрясла всех нас  в фильме «Приходите завтра», что стала всеобщейлюбимицей и запомнилась навсегда. А недавно я снова увидела её в «Кубанских казаках». Она там такая смешная, озорная, хорошенькая, с ямочками, а уж как поёт — чудо как хороша!

  — Она была славной и доброй, и удивительно талантливой. Сблизились мы с ней на съёмках фильма. Я приходила каждый раз в восторг от её постоянных находок. То совершенно немыслимая  вперевалочку  походка, то  басовитые интонации с какими-то всхлипами. У неё было чудесное чувство юмора. А как она была неотразима в водевилях, которые ставились на сцене Театра киноактёра! И вот — такой трагический уход из жизни в ещё совсем  не старом возрасте...

     Я вспомнила, как видела Савинову среди зрителей на спектакле «На дне» в театре «Современник», который тогда ещё был на пл. Маяковского. И была потрясена её обликом. У неё был совершенно потерянный вид. Эта ещё молодая женщина уже выглядела нездоровой. С потухшим взором, слегка отёкшим лицом. Одета она была бедновато, а главное, во всём её облике царила какая-то опустошённость и чувство  одиночества. Её почти никто не узнавал. Выглядела она глубоко несчастным человеком.

     Конечно, темой наших разговоров были, в основном, кино,театр, литература. Но порой ассоциации уводили нас в обыденную жизнь. Лидия Николаевна волновалась, что, находясь в пансионате, оторвана от дома, а там столько дел. Надо было разобрать письма зрителей, которых у неё накопилось несколько чемоданов. Приглашая меня заняться этим, она сказала:

     — Мы их разберём и сделаем книгу, как у Людмилы Зыкиной.

     Всего один раз она обронила фразу, что жалеет о том, что сделала в Ялте подпольный аборт и навсегда лишилась возможности иметь детей:

     — А я всегда хотела иметь много детей, и Сергей тоже. Он был
постарше меня, 1904 года рождения.

     — Да? Это год рождения моей мамы.

     — Вот ведь как! Вы могли бы быть "нашей дочерью".Мне так и не довелось услышать «мама» из уст ребёнка, да и сама я недолго говорила это слово, так как рано потеряла родителей. Отец, как потом выяснилось белый офицер, пропал в первую мировую войну.Мама, родив второго ребёнка, сошла с ума, и вскоре её тоже не стало. Воспитывала меня тётя Маруся, жена старшего брата отца. Вначале я её называла мамой, а потом, когда у них появились свои дети, она попросила меня называть её тётей.

     — А я росла счастливым ребёнком. У меня было фактически две мамы. Мама родная, Маруся, Манечка, как её называли мои друзья и близкие, и тётя Варя, её старшая сестра, которую я всегда называла Варенькой. Мы жили все вместе. Когда отец, вернувшись с фронта, вскоре умер от нефрита, Варя сказала:«Я заменю Лёльке отца». Я выросла в такой любви! Они были разносторонне одарены, и всё вкладывали в меня, все их увлечения стали моими.

      Когда Лидия Николаевна уставала от воспоминаний, она просила меня рассказать о моём детстве, что я делала с удовольствием, так как помню, что сама очень любила мамины рассказы о её детстве.

      Их было  шесть детей у родителей.  Дедушка был священником в   
Рязани. Своей верой он считал нести помощь бедным,обездоленным, чем и занимался всю свою жизнь. И все его дети выросли необыкновенно добрыми людьми. Поддержка эта была не только духовная. Дедушка вместе с бабушкой учительствовали, старались помогать ребятам из крестьян овладевать знаниями, а главное, дедушка делал всё, чтобы они пошли учиться дальше. Хорошо разбирался в медицине, оказывал посильную помощь заболевшим прихожанам. Много времени проводил в своём саду Здесь ему пригодились не только знания, почерпнутые им из книг и журналов, но и переписка с Мичуриным. В доме была фисгармония, все любили петь и пели хорошо, было много разных книг и журналов, в том числе — детских. Особой популярностью пользовался тогда журнал «Нива». Все дети со своими многочисленными друзьями-сверстниками любили играть в саду и опустошать фруктовые деревья. На лето в свои имения приезжали Гославские. Их отец был известным тогда писате-лем, современником Чехова, который очень ценил его — тот много печатался.

       Приезжали и Мейснеры.  Митя Мейснер, впоследствии дипломат, в своей книге воспоминаний очень по-доброму пишет о моём дедушке, о его типично русском хлебосольстве. Ребята любили играть в футбол, и девчонки тоже, на «пузаке» — пригорке среди поля. Жили весело, много озорничали.

       Мне нравились эти истории, так как я росла одна у мамы,да и рассказывала их она необычайно артистично, в лицах.

       Учась в шестом классе, я принесла домой книгу дореволюцион-
ной детской писательницы Лидии Чарской — из многотомного её издания. Чарская была автором сентиментальных романов, которыми все зачитывались. Книгу дал мне мой одноклассник Саша Баев, в семье которого сохранились прекрасно изданные старинные книги. У нас же всё пропало в 37-м году,как и переписка с Мичуриным. Надо было видеть, с каким трепетом держали книгу мама и Варя! Она стала весточкой из их детства. Сколько же было воспоминаний в тот вечер!

    Однажды, увидев по телевизору фрагменты из к/ф «Приют комедиантов», где снялись Лидия Николаевна и Воинов, я услышала, как за кадром во время беседы героинь звучит голос Геннадия Пищаева, исполняющего арию Надира из оперы Бизе«Искатели жемчуга». Пищаев был тогда необычаішо популярен, обладал чистейшим, как хрусталь лирическим тенором. И я рассказала об этом эпизоде Лидии Николаевне, вспомнив при этом две истории из своей жизни, связанные с именем певца.

     — Как-то мы с мамой пошли покупать в радиомагазин репродук-
тор-тарелку (то есть один динамик) . ..

   — Точно, точно. Помню. И у нас была такая чёрная тарелка, висела на стене, включалась прямо в радиосеть. Какие тогда были передачи! Мне кажется, радио давало нам больше, чем сейчас телевизор.

   — Я-то точно выросла на радио. Сколько опер, спектаклей, концертов мы тогда слушали! Я обожала спектакль «Том Сойер» с участием Валентины Сперантовой и Софьи Бирман. Похоже,что он не сохранился. Мы с мамой знали его наизусть и потом,подражая голосам Тома и тёти Поли, повторяли целые отрывки.Некоторые фразы даже стали в доме крылатыми. Какие это были актрисы! Их узнавали с первой фразы. А сейчас все говорят одинаково, не различишь.

     — Это верно. Но не будем о грустном. Так вам «досталась», как говорили прежде, тарелка?

    - Да. Когда мы уже расплачивались за покупку, то услышали го-лос Пищаева, певшего арию Надира. Мама схватила репродуктор, прижала его к груди, другой рукой схватила меня, и мы буквально вылетели из магазина. А дом наш был напротив, через улицу Энгельса, и мы, не обращая внимания на свистки милиционера, перебежали к дому, взлетели на третий этаж, включили радио и дослушали арию. Успели! Счастливы были безмерно.

     А в другой раз встреча с Пищаевым произошла уже в филармонии. Когда он приехал с концертами, весь Ростов «ломился» на них. После Лемешева и Козловского у нас такого тенора не было. Закончилось первое отделение, все вышли в фойе и прогуливались чинно по кругу. Вдруг из дверей вышел Пищаев.Все стали как можно деликатнее подтягиваться к певцу. А одна дама в порыве чувств и восторга спросила: «А вы будете петь арию Надира?» И певец, слегка нахмурившись, строго ответил: «А что, вы только из-за неё пришли меня слушать?» Ну, уж тут все загалдели: «Нет, нет, да мы...» и пр. и пр. Он не пел в театре, может быть, из-за того, что у него не было руки, её заменял протез. Как и Зара Долуханова, обладательница волшебного меццо-сопрано необычайно красивого тембра, и сама красавица, давала только концерты (и у нас, и за рубежом) из-за своей хромоты. У нас в доме была хорошая коллекция грампластинок, я храню её до сих пор. Там есть такие уникальные записи, что я, когда слушаю их, завидую сама себе. Помню,я впервые услышала «Мотет» Моцарта именно в её исполнении. Такое запоминается на всю жизнь.

     — Вы мне часто рассказываете о своих музыкальных впе-
чатлениях. А что, кто -то в семье был музыкантом?

     — Нет, просто очень любили музыку. Мама хорошо пела.Помню, когда мне было года четыре, она спела мне очень красивый, сейчас почти забытый романс Алябьева «Нищая».Я слушала, обливаясь слезами. Всех лучших исполнителей мы знали по радио и по записям. Тётя Варя больше любила Баха,Генделя и Бетховена, особенно его квартеты. Это был её вклад в нашу фонотеку. А мы с мамой тогда отдавали предпочтение инструментальной музыке и опере. Позже, в старости, любили посмеяться, когда она пела мне партию Фауста: «Смею ль я предложить, красавица, вам руку?…» А я, закатывая глаза, томно изображала Маргариту: «Ах, нет, нет. . .»У мамы был абсолютный слух. Она сразу, с первых аккордов узнавала исполнителей-инструменталистов, зная их только по записям. Потом, уже в Москве, мы, как говорится, отвели душу на концертах.

    - Да, это огромное счастье — понимать и чувствовать прекрасное. И хорошо, когда жизнь заполнена этим. Я вот всю жизнь безумно любила театр, и уже будучи актрисой, часто проигрывала «про себя» какие-то роли. Встречаясь в жизни с разными людьми, вдруг ловила себя на том, что эта женщина чем-то напоминает мне Ларису из «Бесприданницы», а эта — Наташу Ростову. Надо бы запомнить, может, пригодится. Человеческие характеры и лица — это как ноты для музыканта. Потом когда-нибудь по ним сыграешь. И своё лицо всегда изучала. Любила смотреться в зеркала. Не любоваться, а запоминать выражения в разные мгновенья. Когда мы расстались с Дунаевским, я рыдала, сидя перед зеркалом. И вдруг в какой-то момент поймала себя на том, что анализирую: «Вот это выражение мне
может пригодиться в одном, а вот этот поворот головы в другом».У меня было небольшое переносное трюмо (она показала размеры), и я могла видеть себя в нём со всех сторон.

       Я ахнула:

     — И у нас было в доме точно такое же, только чуть поменьше. Его можно было складывать в книжку. Я, когда была маленькой, оставалась одна и скучая, садилась к нему, сдвигая боковые створки, отчего изображения умножались, меня там было много,и начинала фантазировать: «Здравствуйте, девочки! Сегодня у нас..." А ещё на стене висело большое зеркало. А так как мне явно не хватало общения, а в зеркале я видела себя в полный рост, я начинала перед ним разговаривать, петь, в общем, представляться. В конце концов моя двоюродная сестра Лида, готовившаяся к вступительным экзаменам в другой комнате, не выдержала. И когда мама пришла с работы, сказала: «Тётя Маруся, завесьте зеркало, Лёлька перед ним весь день кривляется, мешает мне». На что мама ответила: «А ты знаешь, когда в доме завешивают зеркала? Не приведи господь нам такое. Я с ней поговорю, пусть шёпотом поёт».

     — Да, мне тоже явно не хватало общения. Может быть,поэтому меня тянуло к общественной деятельности. Старалась сделать людям хорошее. Сколько квартир, машин, мест в детские сады и больницы я «выбила». А сколько пришлось побороться за судьбу Театра киноактёра, по каким только инстанциям мне пришлось ходить! Даже с Марком Бернесом помирились на этой почве. Он оценил мои хлопоты. Кто-то помнил обо всём этом, другие забывали и потом с удовольствием «клевали» меня: «она такая пробивная. Вот, выбила себе квартиру у Берии». Но я его и в глаза не видела, а если бы видела, судьба сложилась бы, как у Окуневской или у Зои Фёдоровой, а то и ещё хуже, не разговаривали бы мы сейчас с вами. И всё равно я счастливьй человек.

    Ведь больше запоминается хорошее. Но вот только родных осталось мало, близкие все ушли,а я...задержалась.По-моему,Раневс-
кая сказала: «Одиночество, это когда некому рассказать,какой видела сон». У неё была собачка по имени Мальчик, которую она таскала с собой на репетиции, Мальчик начинал скулить, чувствуя фальшивые интонации. Почему-то не любил голос Плятта. А у вас в доме есть животные?

       Я ответила, рассмеявшись, что она очень рискует, вступив на
тропу запретных тем, которые могут вызвать нескончаемый поток разных историй. Наклонив голову и слегка улыбнувшись, она сказала милостиво:

     — Ну, что ж, начнём, пожалуй.

       И я поведала ей историю, как судьба послала нам в трудные
90-е годы прелестного сиамского котёнка.

      Когда мы с Лидией Николаевной вспоминали что-то грустное или она уставала от рассказов, то просила:

     — Расскажите мне что-нибудь о своём Борике. Я всегда беспо-коюсь, как он там один сидит так долго. Мне так не хочется вас отпускать, но вы приедете и расскажете мне потом, как он там, не очень скучал, не шалил? Они ведь большие озорники.

      Ей очень нравилась история, как я нашла его, почему дала та-
кое имя. И признаком доброго расположения к новой сиделке была её просьба рассказать той о Борике. И я рассказывала раза три эту историю, а она поправляла меня, если я что-то забывала,и в конце рассказа всегда вздыхала — что как повезло ему: он испытал по отношению к себе настоящую человеческую любовь,а не какую-то там кошачью.

       А история эта, действительно, была и грустная, и забавная.
Как-то, подходя к своему дому, я увидела на противоположной стороне дороги крошечного сиамского котёнка. Он стоял у проезжей части и орал. Я до сих пор вижу его открытый розовый ротик и небесно голубые глаза на шоколадной мордочке. Всем своим видом он как-бы говорил: «Если ты не возмешь меня, я сейчас же брошусь под машину». Я отвезла его маме. Надо прямо сказать, она не пришла в явный восторг. Но он был так мал и худ,так трогателен и красив, что уже на второй день она не отходила от него, полная волнений и забот о малыше. Он всю ночь не спал, бегал по квартире — маленький, беленький — и пищал. Мы решили назвать его Мышкой. Определить пол, не имея подобного опыта, было трудновато. Через неделю пришли в гости друзья, у которых в доме жили и кошки, и собаки. Определив,что это котик, и озорно сверкнув глазами (а время было такое,что все были очень политизированы, особенно в Москве), друг предложил: «Ну, раз не Мышка, так пусть будет Мишкой, кстати,очень популярное сейчас имя». На что мама строго сказала:«Никаких Мишек, будет Борей». А поскольку мордочка у Борика была чёрная, то друг кивнул: «Ага! Теперь у вас есть свой Боря  Черномырдин». Потом, через неделю, выяснилось, что у  Борика
лишай, и началось мучительное лечение с обострениями. Мы страдали вместе с ним, мама не спускала его с рук. Вырос он добрым и ласковым — сказалось мамино воспитание. Она его обожала.

     Один единственный раз мы заговорили с Лидией Николаевной о политике. Я не могу сказать, что она была аполитична, ведь  долгие годы была членом КПСС, избиралась депутатом.Как и многие из её поколения, искренне верила партийной пропаганде, всему, что писалось и говорилось, всем кампаниям,которые проводились под лозунгами порой нелепыми и бессмысленными. Эта вечная творческая зависимость от идеологов партии, которые оставались далеки от искусства, а часто не имели даже образования, но решавшие, ЧТО ставить, КОМУ играть, определявшие и судьбу человека, всегда раздражали её.За долгую жизнь пришло осмысление прошлого. Как говорится,открылись глаза на многое.

      Однажды она рассказала:

    — Я каждый день проезжала мимо одного огромного лозунга на райкоме партии: «Мы идём к коммунизму неизбежно, неминуемо (Ленин)». И это когда мы всё больше нищали, и прилавки были пустыми. Меня это оскорбляло. За какое быдло нас держат?

     — А я, рассказывая студентам о Петербурге начала ХХ века,
приводила примеры лозунгов, которыми была тогда увешана страна. Когда умер Ленин, на его похороны шли с плакатами:«Могила Ленина — колыбель всего человечества». Они не поверили,решили, что я «прикалываюсъ». Для них это непонятно и дико.

     — Конечно, они мало знают о нашей прежней жизни. В учебниках всё скучно. Когда мы жили в Алма-Ате, Пудовкин нам однажды со сцены рассказывал о своей поездке за границу.А за его спиной стоял гипсовый бюст Ленина — так ведь было принято во всех учреждениях, клубах, домах учёных. Обычно его ставили на высокую тумбу, обитую красной материей. Жара стояла страшная, а Пудовкин ещё руками размахался, так как человек он был темпераментный. Продолжая говорить, он снял пиджак и бросил его за спину, не глядя. И пиджак упал прямо на голову Ленина, закрыв того от глаз народных. Все оцепенели.Могли бы раздуть дело, если бы кто-то «настучал». И кончиться оно могло бы  очень печально — на какого дурака ретивого
попадёшь. Но обошлось, всё-таки это был Пудовкин.

    В любую погоду, после обеда, немного отдохнув, Лидия Николаевна с сиделкой ехала «гулять» по территории пансионата, к которому вплотную подходил лес. Тут же рядом было маленькое озеро,на которое прилетали утки. Я рассказывала ей обо всём,что происходил вокруг. Невдалеке проходило Ленинградское шоссе,были видны проезжающие автобусы, машины. Жизнь шумела. Мы сидели в беседке, иногда к нам подходили  отдыхающие, но они не злоупотребляли терпением Лидии Николаевны,понимая, что разговоры ей в тягость. Вообще, на природе она становилась грустной, может быть оттого, что не могла видеть окружающую красоту, а может быть, осознавая её вечность,думала о конечности человеческой жизни. А может, и то и другое.

       Однажды на прогулке Лидия Николаевна заметила:

     — Для меня природа — это всё.

       А потом через паузу добавила:

    — Природа... и любовь. Жаль, что я только с ваших слов могу представить всю эту красоту, что нас окружает. Здесь, наверное, и грибы, и ягоды есть? Мне нравится слушать пенье птиц.

     — Да, соловьи  здесь опять  появились, после  того, как стали
закрываться предприятия с вредными технологиями. В лесу много ручных белок. Однажды к нам прямо под окно, на спортивную площадку перед домом забежал огромный молодой лось с высоченными рогами. Уж не знаю, кто был больше напуган — он сам или водители машин, увидевшие, как он,наконец найдя выход с площадки, помчался в лес по проезжей части дороги. А когда мы приехали сюда в начале 60-х, то собирали грибы прямо на территории НИИ.  Причём, «благородные»:
белые, маслята, подберёзовики, подосиновики.

    — Мне всегда нравилось жить на природе. Но иметь дачу или садовый участок не хотелось. Когда заболел Константин Наумович, я решила построить домик, чтобы он бывал на природе. Дом построили быстро, за месяц. Стройматериалами мне помогла воинская часть, я там много раз давала концерты.Воинов командовал строительством, очень был оживлён, хотя,в общем-то, чувствовал себя совсем неважно. По ночам я слышала через стенку его стоны. В нашем последнем фильме «Приют комедиантов» он уже снимался с трудом, его уговаривали уехать в Москву, но он отказывался: «Я дал слово Саше», — режиссёру.

     В этом фильме  есть  интересные сценки, когда  два  немолодых
персонажа (их играли Лидия Николаевна и Воинов) спорят о том, кто из актёрской труппы пел хорошо, а у кого вообще нет голоса. Там приблизительно такой диалог:

     Лидия Николаевна: — У Павлова не было ни слуха, ни голоса.

     Воинов: — У Павлова был и слух, и голос. Ну, вы забыли!

     — Ну как я могла забыть, если у меня с этим Павловым
был роман?

     — Слушайте, может быть, у вас и с Заболоцким был роман?

     — И с Заболоцким.

     — Может быть, у вас со всем театром был роман?

    — Ну. . . с некоторыми. Я была интересной женщиной, у меня была такая — как это сказать? — манкость.  Поэтому за  мной многие
ухаживали. И я тоже . .. увлекалась.

     Это были верные слова о ней самой. Да она и пишет, что всегда хотела всем нравиться с самого детства — и мужчинам,и женщинам. Фильм этот стал их «лебединой песней».

     Воинов никогда не хвалил Лидию Николаевну, всегда был строг к ней. В «Женитьбе Бальзаминова», добиваясь от Мордюковой нужной интонации в умопомрачительной фразе «И чтобы он ко мне каждый день. . .», Воинов сделал более тридцати дублей.А когда всё получилось, он бросился к ней: «Нонночка! Умница,молодец! » Он всегда хвалил актёров за удачи, переживал за них.

     В этом фильме есть сцена, когда Вицин, в костюме башмачника, приходит к сёстрам (Макарова, Румянцева) с планом побега и вынужден сам убегать от их братьев. Его через курятник выводит Конюхова, они убегают от трёх громадных сенбернаров. Вицин, сверкая пятками, перепрыгивает через поленницу дров, за ним — Конюхова. Но что-то он замешкался, и на верху поленницы сенбернар догнал Конюхову. А у неё в руках была живая курица, и Конюхова, отбиваясь от пса, стала бить трепыхавшейся курицей собаку по морде. Незапланированная мизансцена вышла уморительной, но с Воиновым чуть не случился инфаркт. Он умолял Конюхову простить его за оплошность.В этом фильме Воинов переделывал роли под актрис. Он
хотел, чтобы всё накопленное ими работало на них же. Чтобы у той же Конюховой пошла роль, он дал ей в руки балалайку,и сцена получилась озорной и весёлой.

      И только один раз Воинов похвалил Лидию Николаевну за то, как она «гениально выступила» на своём 85-летнем юбилее.Он подарил ей не только прекрасные роли, но и создавал для неё великолепные актёрские ансамбли. Она говорила об этом часто:


     — Когда бы я смогла сыграть с Мартинсоном? А в фильме «Дядюш-кин сон», где он играет главную роль, я забывала о себе,своей роли, не сводя от него глаз. Когда фильм был снят, Мартинсон подарил Воинову свою книгу с надписью, что Воинов после Мейерхольда, для него — первый режиссёр.

    Свою книгу Лидия Николаевна подарила мне в наши первые встречи, подписав её, как получилось, сказав при этом:«Может быть, вы её когда-нибудь прочтёте».

       И вот снова, когда Лидии Николаевны уже нет, перечитываю её книгу, в которой нет никакой придуманности, где правда захлёстывает, и слышу при этом все её интонации, и ещё раз убеждаюсь, каким искренним она была человеком! В ней не было никакой фальши. Верно сказала о ней Галина Волчек: «Она была изнутри позитивный человек, в ней не было ничего наигранного».

       Понимая, что больше не сможет сниматься,она как-то сказала:
«Даже если бы у меня были силы, я, наверное, отказалась бы.Так много сейчас жестокости и убийств в репертуаре театров,кино и на телеэкране. А я ненавижу жестокость. Надо, чтобы больше было добра в жизни, а с экранов льётся насилие».

       В последние два месяца, что я была с Лидией Николаевной, я ездила к ней, испытывая страшные угрызения совести,так как знала, что вскоре вынуждена буду оставить её в связи спереездом в Рос-тов. Я решила вернуться домой после сорокалетнего отсутствия. И недели за две до отъезда всё же решилась сказать ей, что уезжаю месяца на два-три — придумала какую-то причину, и что к Новому году я приеду. Сказать,что она огорчилась — это ничего не сказать. Но я обещала звонить.

     Мне было тяжело расставаться с ней. Я знала, что смогу приехать только весной, так как предполагала, что покупка квар-тиры в Ростове может затянуться. И только в одном я была спо-койна. С Лидией Николаевной, когда я уезжала, находилась очень хорошая сиделка. Она была старшей в бригаде тех, кто приезжал ухаживать за актрисой. И я её просто умоляла, чтобы Надю больше к Лидии Николаевне не присылали. Она пообещала,что этого не будет, тем более что та вообще не из их бригады.

     Я звонила Лидии Николаевне из Ростова. Иногда речь её становилась хуже, и я понимала, что болезнь прогрессирует.Прихо-дили на память её слова: «Я не боюсь умереть, боюсь,что мало зрителей будет на похоронах». А иногда она говорила неплохо и однажды позвонила даже сама: «Вот вы приедете, и я вам столько расскажу о Ростове!». Я поняла, что она имела в виду историю её бурного романа с Рудником.

     Есть ли в том, что я встретила Лидию Николаевну Смирнову (совершенно даже не предполагая, что это может случиться),какая-то закономерность, какая-то связь имён? Подумала я об этом, когда вспомнила, что моя тётя Лида Смирнова, биолог,талантливый педагог, была дружна с прекрасным человеком,удивительной актрисой-пародисткой Кирой Смирновой, которую мы хорошо знали по радиопередачам. А тётя Варя как-то давно, в годы моей молодости, сказала мне, что духовник С. Есенина, священник И.Я. Смирнов, состоял в родстве с моим дедушкой. И хотя Смирновых очень много, почти как Ивановых, но что-то все же, время от времени  связывает узелки в наших судьбах, чтобы не  становились мы «иванами, не помнящими  родства».

     В последний наш разговор я почувствовала, что Лидии Нико-лаевне уже совсем плохо, так как почти ничего не могла разобрать в её речи, по отдельным словам только догадывалась, что она имеет в виду, и развивала её тему в разговоре.Сказала, что скоро смогу приехать, и услышала: «Похоже, мы уже не увидимся».

      Когда через неделю я позвонила Лидии Николаевне в пансионат, никто не подошёл к телефону. Ирочка на мой звонок ответила, что Лидии Николаевне стало хуже, и её увезли в Москву. Номера её домашнего телефона у меня не было.

      А 25 июля 2007 года я из новостей узнала, что Лидии Николае-вны не стало. Она ушла в тот же день, в который когда-то ушёл Исаак Дунаевский.

      Ей было 92.