Десять дней в начале июня

               
                -1-
Последние майские дни. Такое ощущение, словно спускаешься с лестницы по ступенькам: шажок, ещё шажок, вот последняя ступенька и лето! Майское солнце нестерпимо яркое, оно светит в голые, не завешанные окна, мешая отдыху и сну. Нина лежала с закрытыми глазами, но уже не спала. Солнышко разбудило её, правда она ещё пыталась «бороться» с навязчивыми лучами: крутилась на кровати, зарывалась в подушку, но заснуть уже не удавалось. Сдавшись на милость солнышку, она открыла глаза. Перед её взором была обычная больничная палата с белым потолком и серыми стенами, только это был военный госпиталь и девушки, как и Нина, здесь были раненные: связистки, медсёстры, санитарки и только одна из них с вполне мирным диагнозом – аппендицит. Девочки отдыхали, дремали и лишь Фрося стояла у окна, навалившись на подоконник, и смотрела на улицу.
- Опять пришли, наверное, кого-то из своих родных высматривают, - заметила она.
- Кто пришёл? -  переспросила Нина.
- Да, женщина с девчонкой! Они вчера приходили и вот опять.
Нина встала с кровати и подошла к окну. Солнечные лучи мешали хорошо разглядеть тех, кто был на улице, но даже так, она сразу узнала маму и младшую сестрёнку.
- Ой, девчата, это же мои! Это мои – мама и Люда!
- Так, что-же ты медлишь, вон они уходить собрались! – промолвили Фрося.
Нина кинулась догонять своих близких. Она, конечно, уже была из выздоравливающих, но всё равно ещё передвигалась медленно и когда выбежала во двор, мама с сестрой уже были далеко. Поняв, что вряд ли сможет их догнать, от полного отчаянья Нина закричала: «Мама! Мама! Люся!» Первой обернулась девочка, она по-видимому, что-то сказала женщине, та тоже обернулась, и они на мгновение остановились в замешательстве. Нина стала махать им руками и кричать: «Это я! Это я!» Они узнали её и со всех сил побежали обратно к ней. Она тоже, как могла, спешила к своим. Они поравнялись и на мгновение застыли друг перед другом, словно не веря своим глазам.
- Ниночка, доченька, живая! – женщина кинулась её обнимать.
- Мамочка, милая вы здесь, вы живые! – не в силах справиться с волнением и эмоциями лепетала Нина.
Они целовались, обнимались и всё твердили каждая на свой лад:
 - Мамочка, Люся, вы живы! - повторяла Нина.
-  Доченька, родная, ты жива, жива! – говорила мать. Но, вдруг она увидела гипс на руке и повязку на голове. - Что с тобой? Ты ранена?
- Да, было дело, но я уже пошла на поправку. Это под Севастополем меня осколками задело. Даже обидно было, с сорок второго года не одного ранения, а тут под Сапун-горой, в самом начале штурма, только помню взрыв снаряда и больше ничего, очнулась уже в госпитале. А, я так стремилась в Севастополь, думала, что вот возьмём город, то я вас разыщу, если живы, то найду непременно!
- Что ты, доченька, мы давно в Бахчисарай перебрались, как вошли немцы в город, я поняла – надо спасаться. Чудом из города вырвались. Уже два года, как тут живём.
- Ой, мамочка, подождите меня, я сейчас вернусь, только не уходите! – попросила Нина.
- Мы теперь никуда не уйдём, - успокоила её мать, - нашли, разыскали, расставаться не хочется.
Нина бегом вернулась в свою палату, вытащила свой вещевой мешок и достала банку консервов и сахарин.
- Девчата, понимаете это мои мама и младшая сестра, нашлись, живые. Я то думала, что они в Севастополе, а они сюда перебрались. Встретились, вот радость!
- Держи, это сахар, - протянула кусочек Фрося, - для сестрёнки будет.
- Спасибо! – поблагодарила Нина. – У меня есть сахарин.
- Так кусковой сахар лучше, бери не стесняйся.
Девочки активно подключились к сбору гостинцев.
- Возьми, это «второй фронт»! – предложила одна из девочек тушёнку.
-  А, вот возьми порошковый омлет от союзничков. Омлет получается красивый, а на вкус, так, на любителя.
Активнее всех к сбору продуктов подошла Ефросинья. У неё самой дома остались – мать и младшие брат и сестра.
- Зойка, у тебя есть шоколад? – спросила она ту самую девушку с аппендицитом.
- Сейчас посмотрю.
Зоя была самой красивой девушкой в их палате, да и на верное, во всём госпитале. За ней ухаживал майор интендантской службы и у неё всегда можно было разжиться чем ни будь вкусненьким. Зоя лениво приподнялась на кровати и заглянула в свою тумбочку.
- Есть целых две плитки. Одна наша, а другая трофейная, - ответила она Фросе.
- Давай сюда обе, - потребовала та.
От Фросиных слов, Нина немного смутилась, но Зоя щедро протянула ей обе плитки: «Бери, бери мне майор ещё принесёт,» - сказала она и вновь улеглась отдыхать.
Нагрузившись гостинцами, Нина вернулась к своим. Мама и Люся обомлели от такого количества продуктов.
- Ой, доченька, спасибо, но ты бы сама кушала.
- Мамочка, нас в госпитале хорошо кормят, а ты Люду подкорми, а то ей тринадцать лет, а смотрится она как десятилетняя, худенькая такая. Мне девочки с продуктами помогли, тут даже шоколад есть, целых две плитки.
Мама и сестрёнка поблагодарили и объяснили, как их разыскать в Бахчисарае. Они ушли прижимая к себе, словно бесценные сокровища, гостинцы, собранные Ниной.
А, Нина вернулась в свою палату. Она лежала на своей кровати и думала о том, что бывают же такие чудеса, ведь целых два года она ничего не знала о них. И, эти мысли вернули её в довоенное время, к тем дням, когда вся семья дружно жила в родном и любимом городе.
                -2-
 Нина родилась и выросла в Севастополе. Семья обитала в большой коммунальной квартире на четырёх соседей. В прочем, в то время так жило большинство советских граждан, индивидуальные квартиры были редкостью. Вместе с Комаровыми в квартире жило ещё две семьи: старики Федотовы и совсем юные лейтенант с женой и крохотным сынишкой. Был в квартире ещё один сосед, но он жил один и вечно пропадал по командировкам. Самая большая жилплощадь была у них – целых две комнаты. В маленькой комнате, узкой, как пенал, спали девочки Нина и Люся. В ней стояли две железные кровати, одна на двоих прикроватная тумбочка, комод на котором хранилась мамина ручная швейная машинка и трёхстворчатый шкаф. Комната родителей она же столовая и зал, была значительно больше. Посередине стоял круглый стол за которым обычно собиралась вся семья: девочки готовили уроки, отец читал газеты, мать ставила свою любимую швейную машинку, и что-нибудь шила, а ещё за этим столом завтракали, обедали и ужинали. Кроме стола тут стоял диван, буфет и комод застеленный вышитыми мамиными руками салфетками и накидкой. На этом комоде стояло семейство белых мраморных слоников и фарфоровые статуэтки. Кого тут только не было: балерина в пышной юбке-пачке, пастушка с милой козочкой и забавные мопсы. Слева от комнат Комаровых жили старики Федотовы, а справа молодая супружеская пара с маленьким ребёнком, рядом с их комнатой находилась комната холостого соседа. На большой кухне стояло четыре стола, над каждым полки с кухонной посудой, а на столах – примусы. В ванной комнате, кроме умывальника и самой ванны, располагался титан. Он давал горячую воду и топился дровами, бумагой, в общем всем, что можно было сжечь. В квартире был график дежурств по уборке кухни, коридора, а также график банных дней. Вот такой нехитрый быт. Одним из самых любимых увлечений женщин довоенных лет было разнообразное рукоделие. Мать вместе с другими соседками устраивалась на общей кухне, и женщины вышивали, вязали крючком или спицами, а чтоб дело лучше спорилось – пели. Репертуар был разнообразный: старинные романсы, народные песни и песни советских композиторов, а ещё обожали песни из кинофильмов. Жили очень скромно, часто у женщин того времени, могло быть одно единственное платье, которое на праздник преображали пришив кружевной воротничок и манжеты. Главным специалистом среди соседок была старуха Федотова. Она великолепно вышивала гладью, крестиком и виртуозно вязала кружева. Мать всегда с ней советовалась и огорчалась, что старшая дочка равнодушна к вышивке и вязанию. Правда вскоре к компании женщин присоединилась младшая Людмила, и под руководством старших женщин быстро освоила вязание крючком.
«Сердце, тебе не хочется покоя, …» - с душой выводили женщин за работой.  - Действительно, только прилёг отдохнуть и никакого покоя, - посетовал старик Федотов.
Он недовольно закряхтел и шёл во двор, где за деревянным столом, под любимой акацией собирались соседи-старички за игрой в домино и обсуждением «мировых» проблем. Они любили обсуждать политику, газетные статьи и яростно критиковали Черчиля, Клемансо, Гитлера и Муссолини.   
В сорок первом году Нина окончила девятый класс и это лето было ещё и последним летом беззаботных каникул. На следующий год она должна была окончить школу и предстояло задуматься о будущем: поступать куда-то учиться или идти работать. Поэтому ей очень хотела с пользой для себя провести это лето.
Субботний вечер 21 июня Ниночка очень хорошо запомнила. Весь день она занималась какими - то делами: помогала маме, ходила в библиотеку сдать книги, а после долго искала будильник.
- Мамочка, ты не знаешь где будильник? – после безрезультатных поисков спросила она
- А, зачем он тебе? – поинтересовалась мать.
- Завтра воскресенье, и мы с девчонками хотим встать пораньше и пойти на море, мальчишки нам обещали наловить крабов.
- Нина, отца будить нельзя, у него на конец-то первый за месяц выходной, - строго предупредила мать.
 В довоенное время у граждан был один единственный выходной – воскресенье, а отец и этого выходного дня оказался лишён. Где-то с середины мая он работал в авральном режиме, без выходных, шёл срочный судоремонт, как говорили: «Государственная необходимость!» Отец, конечно, очень утомился и вот 22 июня – долгожданный отдых.
- Мамочка, я сразу отключу будильник, вы даже не услышите звонка, - пообещала она. – Без него я в семь утра не проснусь.
- Ну, хорошо, - сдалась мать и достала из буфета круглые на устойчивых ножках часики.
Но, этим мечтам сбыться было не суждено. За несколько часов до звонка будильника что-то сильно громыхнуло, да так что задрожали стёкла в оконных рамах, а с потолка и стен посыпалась штукатурка. Мать и дочки проснулись, лишь отец продолжал крепко спать. В дверь сильно постучали. Мать встала и открыла её. На пороге стояла перепуганная молодая соседка.
- Люди добрые, что же это такое?! У меня штукатурка прямо Витиньке в кроватку насыпалась, ребёнок проснулся.
Из открытой двери слышался плачь малыша. 
- Может быть какие-то учения, - предположила мать.
- Без паники, гражданочки! Утро вечера мудренее, разберёмся, - заявил старик Федотов.
Он тоже проснулся и вместе с женой вышел в коридор.
Соседи постояли, поохали и разошлись по своим комнатам с надеждами на лучшее. Но, в семь утра пришёл со службы молодой сосед, его слова привели всех в замешательство: «Тоня, это война! Собирайся уезжать в эвакуацию!» - обратился он к своей супруге. После первого шока, все соседи снова собрались на кухне обсудить сложившуюся ситуацию.
- Шёл по улице, лежат убитые, правда, уже накрыты простынями, первые жертвы, - сказал лейтенант.
- По радио что-то передают? – спросила мать.
- Пока об этом молчат.
- Может обойдётся, не уезжать, куда же я поеду с годовалым ребёнком на руках? – попробовала возразить мужу молодая жена.
- Я, военный, сам себе не принадлежу, могут в любой момент дать команду, и мы покинем город, а ты с малышом останешься. Так что отправляйся в эвакуацию, - резонно заключил тот.
- Вот, я помню империалистическую войну четырнадцатого года, - хотел что-то добавить старик Федотов, но всем было не до его воспоминаний.
Наслушавшись разговоров соседей, мать вернулась в их комнату. Отец уже проснулся и встал.
- Миша, это война, - обращаясь к отцу промолвила она. – Соседка собралась уезжать из города. К своей матери поедет, а нам что делать?
- А, мы паниковать не будем. В газетах писали, да и на политинформациях говорили, что наша красная армия – самая сильная в мире. Может это всего лишь провокация, ну а если действительно – война, так продлится недолго, месяц, другой не более.
Отец оказался неправ, но в июне это ещё было не понятно, но от его слов мать, как-то сразу успокоилась. Она понимала, что муж останется на заводе, ведь он был бригадиром судоремонтников и на своём рабочем месте был более всего нужнее городу и флоту, а она не хотела покидать город, желая оставаться поближе к супругу.
Вот так, в их жизнь пришла война и сразу стало не до моря, не до пляжа, и не до каникул. Собравшись стайкой девчонки пошли в госпиталь и попросились на работу санитарками. «Мы хотим помогать, хотим ухаживать за ранеными,» - сказали они. Их взяли, ведь с началом военных действий работы прибавилось и рабочие руки были ой как нужны.
Через пару дней Антонина попрощалась со всеми соседями и с ребёнком уехала из города, а их жизнь пошла в новом русле. Каждое утро отец уходил на завод, Нина в госпиталь, мать бегала по магазинам стараясь раздобыть продуктов. С началом войны, из продажи исчезло большинство товаров, всё что только можно было, просто, смели с прилавков магазинов, ввели карточки и нужно было приложить не мало усилий, чтобы накормить семью.
С середины осени обстановка в городе ухудшится, а с тридцатого октября началась вторая оборона Севастополя.  В начале ноября погибнет отец. За успешный ремонт кораблей его бригаду наградили. Всем работникам дали по буханке хлеба, по килограмму крупы и консервы. Отец, как и остальные рабочие часто ночевал прямо в цеху, а тут он отпросился домой, отнести жене и дочкам такое богатство. Он не успел дойти до дома, где-то метров триста, как начался налёт немецкой авиации. Его так и нашли мёртвым с буханкой и консервами в руках, только бумажный кулёк с крупой, упав на землю лопнул, и перловка рассыпалась прямо в грязь.
Похороны сорок первого года – скромные и быстрые. Отца похоронили на городском кладбище рядом с могилами жертв, первого налёта на город. С каждым днём обстановка ухудшалась и вскоре им пришлось перебраться из города в инкерманские штольни. Семья поселится в пещере, как и сотни других севастопольских семей. Военный госпиталь переехал туда же, и Нине стало совсем близко ходить на дежурства. Линия фронта всё ближе и ближе подбиралась к городу, а раненных с каждым днём становилось всё больше и больше. Так что, молодой, долговязый, ещё по-юношески впечатлительный хирург постоянно пенял девчонкам: «Если раненый тяжёлый, так вы не по двое, а вчетвером беритесь за носилки, не то надорвётесь, вон сколько занести нужно!» Но, куда там вчетвером, девчата и так по многу раз спускались и поднимались с носилками и хотелось побыстрее перенести всех, поступивших в госпиталь. Врачи сутки на пролёт не выходили из подземелья, иногда просто валились от усталости у операционных столов. А, молодой врач снял свои очки, зажмурился от яркого солнца и промолвил: «Уже несколько дней на ногах, так перед глазами чёрные пятна появились». Вдохнув свежего воздуха он снова отправился в лабиринты пещер, продолжить операцию.
 Так пройдёт почти год. К началу лета сорок второго года станет ясно, что город удержать не удастся, но эвакуироваться станет ещё сложнее. Немецкая авиация будет охотится за любыми кораблями, не щадя даже плавучие госпитали. Простое население старики, женщины и дети станут заложниками этой ситуации.
Тот июньский день Нина хорошо запомнила. Она занималась подготовкой перевязочного материала, когда её увидела и подозвала к себе военный врач – Сметанина.
- Санинструктор Комарова по вашему приказанию прибыла, - отрапортовала она.
- Ух, ты молодец, по-военному, - похвалила доктор. – Сегодня ночью на большую землю отправляется транспорт. У нас, среди раненых, есть один полковник, он в очень тяжёлом состоянии. Мы сделали всё, что было в наших силах, но ему нужна помощь в хорошем госпитале, а у нас нет ни лекарств, ни условий. Так вот тебе задание, получишь на него сопроводительные документы и проследишь за его погрузкой на корабль и, смотри, будет по дороге воды просить, так не давай, ему нельзя. 
Нина подошла ответственно к своему поручению. Загрузка корабля проходила ближе к вечеру, так как боялись немецкой авиации. Она доставила полковника на корабль, санитары занесли раненого в трюм, но передать документы было некому, все вокруг спешили, сновали по палубе, девочка даже растерялась, да к тому же больной начал стонать, хлестаться на своих носилках, что-то бредить.
- Товарищ, успокойтесь, тише, тише, - промолвила она.
- Пить, пить, - просил раненный.
- Товарищ полковник, вам пить нельзя, доктор запретила, - ответила Нина.
Но тот, в каком-то забытьи, всё стонал, то просил воды, то пытался приподняться, словно рвался в бой. «Дочка, принеси воды, нет мочи терпеть,» - вдруг, попросил её какой-то пожилой боец. Он лежал рядом, возле носилок полковника. Нина раздобыла воду, напоила пожилого бойца, оторвала небольшой кусочек ткани от простыни и этим кусочком стала протирать лицо больного, раз уж пить ему было нельзя. Полковник немного успокоился, но её настигли просьбы других раненых. Одни, тоже, просили воды, другим она поправляла бинт, третьих просто успокаивала. Когда Нина освободилась и поднялась на палубу, стояла ночь, на небе горели звёзды:
- Где это мы? – спросила она у проходившего по палубе моряка.
- Ты бы, сестрёнка, в трюм спустилась, нечего по палубе «шариться».
- Подождите, а мы что в море?!
- А, то где же по-твоему!
- Как же так, у меня в Севастополе мама и сестрёнка остались, - буквально заплакала Нина.
- Эх, вспомнила, дороги обратной нет, добраться бы до берега теперь, нам повезло фрицы не обнаружили, проскользнули мы мимо их носа.
Им посчастливилось не только выбраться из севастопольской бухты, но и благополучно добраться к своим. Это оказался один из последних кораблей, прорвавшихся из осаждённого Севастополя. А, её судьбу решили просто – отправили на курсы медицинских сестёр, так она получила и среднее образование, и профессию, а после курсов снова дорога на фронт. Всё это время Нина ничего не знала про маму и младшую сестру, они остались в Севастополе, который вскоре захватили немцы. Всем сердцем она желала освобождения родного города, мечтала разыскать родных и вот такая развязка – мама и сестра живы, она их встретила – это ли не счастье!
                -3-
На следующий день ей сняли гипс с раненой руки, и седовласый доктор заметил:
- А, вы, как я погляжу, выздоравливаете. Когда привезли к нам, я уж думал не выживите, тяжёлое состояние было, но вот что значит молодой организм, скоро выписывать будем.
- Доктор, а у меня радость. Нашлись мои близкие, с сорок второго года ничего о них не знала. Мне бы очень хотелось их навестить.
- Я в общем-то не против. Позитивные эмоции вам не навредят, а даже наоборот – полезны. После обеда, когда настанет «тихий час», можете сходить в гости, толь ко вот, голова не кружится?
- Нет доктор, всё хорошо.
- Ну, тогда посещайте родных, разрешаю.
И Нина, действительно, пришла в гости к маме и Люсе. Они жили в небольшом частном домике и обрадовались снова её увидев. В доме было весьма уютно, непривычная восточная мебель. Мать накрыла стол на низеньких ножках и разливала по чашкам ароматный травяной чай. Она рассказывала дочери о всех злоключениях и трудный разговор, как бы «смягчала» мирная домашняя обстановка.
- Когда ты, доченька, так неожиданно пропала, я уж всё передумала, но надеялась, что ты эвакуировалась с каким ни будь транспортом. Я понимала, что такое время было, могла нас не успеть предупредить.
- Да, мамуля так оно в сущности и случилось, - подтвердила Нина и рассказала им о своих приключениях.
- Ну, а мы, так в Инкермане и застряли. Бои за город были тяжёлые. Наши перед уходом взорвали склады с боеприпасами и пещерный госпиталь, много людей там погибло, но мы в другом месте прятались, уцелели. Немцы вошли в Севастополь и нам пришлось в город вернуться. Господи, от города одни руины, нашего дома нет, разбомбили. Где жить? А, тут я наткнулась на наших соседей по пещере. Ты, наверное, помнишь, такая большая семья. Они то и рассказали, что собираются перебраться в Бахчисарай. Город целый, от бомбёжек так не пострадал, да и родня у них в Бахчисарае. Только просто так из города не выбраться, так они с одним немцем договорились, тот шофёр и на своей грузовой машине их взялся вывезти, ну разумеется не бесплатно. А, я тогда возьми и напросись. Сказала, мол можно, и мы с вами в Бахчисарай переберёмся. А, им то что, они не против, главное с немцем договориться. Я тогда достала припрятанное золотое кольцо и отдала ему, так сказать, оплата за наш провоз. Он колечко на зуб стал проверять, а я ему говорю: «Господин, кольцо золотое, настоящее». Он его, как бы, на вес прикинул и согласился нас взять в машину. Я была тогда очень счастлива, ведь мог бы просто взять и отнять перстень. Колечко, конечно, жалко было, ведь отцовский подарок, память о нём.
Нина хорошо помнила это кольцо. Отцу, тогда на работе, дали хорошую премию, и он решил сделать матери подарок. Деньги потратятся и ничего не останется, а колечко - память, да и две дочери растут, есть кому по наследству передать. Кольцо родители выбирали вместе. Оно было очень красивое, довольно крупное с модным в то время рубиновым камешком. Мать всё время носила его на пальце и сняла только после гибели отца, сделала потайной кармашек и припрятала до лучших времён. Она тяжело вздохнула и продолжила свой рассказ:
- Жалко, конечно, было колечко отдавать, но что поделаешь, жизнь дороже! Так мы из города и выбрались. Пока на машине ехали, я всё в щёлочку посматривала, а по дороге пленных вели, наших бойцов тех, кого схватили на мысе Херсонес, на тридцать пятой батарее. Ох, сколько людей, как страшно!
Приехали в Бахчисарай – новая проблема. Где жить? Наши бывшие соседи у своих родственников поселились, а нам куда? Но, спасибо на улице не оставили. Несколько дней мы у них ночевали, в тесноте, конечно, да не в обиде. Ну, а потом нашлись добрые люди и нас пристроили. Город маленький, все друг друга знают, так через каких-то знакомых, через их знакомых, но жильё нам подыскали. Это оказалась маленькая комнатка с крошечным окошком, служившая ранее не для жилья, а для хозяйственных нужд. Она находилась в самом доме, но с отдельным входом. Наши хозяева вытащили оттуда свои вещи, поставили большую железную кровать – вот жильё и готово. Когда, после всех мытарств, я оказалась в своей комнатке, закрыла за собой дверь, и мы с Люсей остались одни, то просто от счастья была на седьмом небе. Столько мучений, столько страха, такое словами трудно передать! Но, жизнь - это вечные проблемы. Крыша над головой - это хорошо, но нужно что-то кушать, да и за свой «угол», хоть и немного, но платить, а у нас не было ни денег, ни карточек, в общем ничего не было!
 Мать замолчала. От её воспоминаний веяло болью и горечью с которой сталкиваются мирные жители, наверное, во время всех войн. Но, как бы матери не было тяжело, она должна была бороться с трудностями, бороться за жизнь, ведь на её попечении была дочка. Она бралась за любую работу: стирала бельё, мыла полы, убирала, торговала на местном рынку, подменяя по мере надобности торговок. Каждый раз, когда ей удавалось заработать денег и купить какую-то еду, накормить Люсю, она по-своему была счастлива. Они не жили в оккупации, они тяжело выживали. «Взрослый человек легче переносит голод, - сказала мать, - а вот дети плохо. Они растут, им нужны витамины». Младшая сестра всё время хотела есть и каждый раз, когда мать возвращалась с работы домой, вопрошающим взглядом смотрела на неё: «Принесла ли она чего ни будь съестного?» Хорошо, когда день был удачный, а если нет. «Нет ничего страшнее голодного ребёнка, которого нечем накормить,» - в заключение промолвила мать.   
В сорок четвёртом году от фашистских захватчиков освободили Бахчисарай. Казалось мир пришёл на многострадальную землю.
- Как-то слышу у наших хозяев в доме какой-то шум. Решила заглянуть к ним. Зашла в дом и обомлела. Какие-то военные у них, на меня один так сурово взглянул.
- Кто такая? – спрашивает.
- Мы постояльцы, беженцы из Севастополя, - я ему отвечаю.
- Русские? – почему-то спросил он.
- Русские, - ответила я. - Комарова Полина Ивановна и дочка моя Людмила, - представилась я им.
- Идите на свою жилплощадь, - приказал он мне.
Смотрю моя хозяйка что-то тихонько показывают, сообразила я. Пока военные на что-то отвлеклись, достала я из шкафчика кой-какие продукты и ей подала, поблагодарила она меня одним взглядом, на том и простились. А, их увели, всю семью забрали. Всю ночь мы с Люсей не могли уснуть, лежали в своей комнатке, дрожали, боялись, что вдруг и нас заберут. Но, пронесло. Несколько дней мы не решались в дом, на хозяйскую жилплощадь заходить, но потом видим, что всё тихо, осмелели и из нашей коморки перебрались сюда, вот и живём.
Нине всё стало понятно, откуда у матери и сестры этот дом с восточным колоритом. «Живём пока, нас никто не трогает, а в Севастополь перебираться некуда, там одни руины, а тут есть крыша над головой и на том спасибо,» - заключила мать. Нина была счастлива этой встречей, но сердце сжималось от боли за родных. Мать поседела ещё в сорок первом, когда погиб отец, а после всех тягот жизни в оккупации, совсем постарела.
- Как же вы меня разыскали, откуда узнали, что я лежу здесь в госпитале? – спросила она.
- Случайно, великое дело случай! – улыбнулась мать. – Встретилась я на рынке с той самой соседкой, с которой вместе из Севастополя убегали, она в госпиталь санитаркой устроилась, вот она-то и подсказала: «Девчонка у нас лежит, больно уж на вашу старшую похожа, может это она? Придите, посмотрите!»  Вот, мы и пошли с Люсей посмотреть.
- Что же вы официально разузнать не обратились?
- Да, не знаю, как-то так. В первый день пришли позаглядывали в окна, никого не встретили, так и ушли. А, уже на другой день пришли, вот тебя и отыскали!   
 Нина простилась с родными и вернулась в госпиталь. Впервые за эти два года на душе у неё стало спокойно. Её обещали скоро выписать и в связи с ранением дать небольшой отпуск, который она хотела провести в кругу найденной семьи, но жизнь приготовила девушке новый сюрприз.
                -4-
Утром следующего дня Нина собралась погулять, но не вокруг госпиталя, а отправиться в маленькое путешествие по историческим местам Бахчисарая. Она, в своё время, много слышала про, так называемый, «город мёртвых» - древнее караимское кладбище. Оно было расположено в Иосафатовой долине – так назвали её караимы в честь долины погребений близ Иерусалима. Идти одной на кладбище, пусть и старинное, было страшновато, но найти попутчиц не удалось. Нина пыталась уговорить активную Фросю составить ей компанию, но та наотрез отказалась:
- Ещё чего, на кладбище идти, - возмутилась девушка.
- Это старинное кладбище, ему много веков. Для караимов это было особое, очень почитаемое место.
- Кладбище есть кладбище, - резонно заметила Фрося, - и мы туда ещё успеем. Я лучше вздремну, пока в госпитале, нужно пользоваться таким моментом, отдыхать, когда ещё такая возможность появится.
Пришлось Нине идти одной. Она шла медленно по узкой каменистой дороге мимо заброшенного пещерного монастыря, всё дальше и дальше от города. Местность была пустынна. Казалось время остановилось, замерло и трудно было понять какой век на дворе. Июньское солнышко нежно ласкало, природа дышала негой, покоем, словно не было страшной войны. По дороге ей не встретился ни один человек и это одиночество усиливало ощущение потерянности во времени, безмятежность природы и реальность сорок четвёртого года. Пройдя под аркой ворот кладбища она оказалась в ещё более полной тишине. Территория древнего кладбища густо заросла растительностью, макушки высоких деревьев скрывали небо. Было слышно лишь пение птиц, облюбовавших это безлюдное место. Нина никогда не испытывала такой странной тишины. Всю свою жизнь она находилась среди людей: в школе, в городе, в семье, в густонаселённой коммунальной квартире, а уж тем более на фронте. Часто в небольшой землянке ютились медперсонал и раненые, люди, люди, кругом люди. И, вдруг такое одиночество. Она медленно бродила среди надгробий. Большую часть кладбища составляли старинные однорогие и двурогие надгробия из известняковых плит. Двурогие надгробия напоминали седло, которое клали на могильный холм кочевники. Какой древний обычай! К более позднему времени относились мраморные памятники, украшенные богатым орнаментом. Все эти военные годы Нина много раз видела смерть. Она вошла в жизнь школьницы, едва окончившей девятый класс с первым налётом вражеской авиации 22 июня, с гибелью отца осенью того же сорок первого года. А, потом смерть была рядом всегда. На её глазах снаряды разрывали человеческую плоть, руки, ноги вперемешку с землёй, смерть была ужасной. На этом древнем кладбище смерть была иной. И, пусть кладбище было заброшено, здесь во всём было какое-то достоинство, даже у смерти. На мраморных надгробиях часто повторялись символы смерти – стилизованный кипарис – воскресения – розетка, роза. Один из таких памятников привлёк её внимание. Она подошла поближе, могильная плита в сочетании с изящным орнаментом была покрыта таинственными надписями. Этот язык был ей, конечно, незнаком, она прикоснулась кончиками пальцев к древним письменам.
- Здесь, по-видимому, была похоронена молодая женщина или девушка, - вдруг прозвучало за её спиной.
 От неожиданности, не осознавая, что происходит, Нина завопила, попятилась назад, зацепилась ногой за какие-то сплетённые ветки и, наверное, упала бы носом на острые камни, но чья-то сильная рука удержала её.
- Простите меня, я, наверное, сильно вас напугал, - промолвил незнакомец.
- Ещё бы, я от страха чуть с ума не сошла! – возмутилась Нина.
- Простите меня, - ещё раз повторил он. – Я сам очень удивился увидев вас тут, место ведь такое пустынное. Я думал, что брожу здесь совсем один, а тут вдруг молодая девушка!
- Я, тоже думала, что рядом никого нет и услышав ваш голос, от неожиданности, очень сильно испугалась, - призналась она.
- Это старинное караимское кладбище, сюда мог заглянуть лишь человек интересующийся древней историей, например, археолог. А, вы тут что делаете?
- А, я местная и много слышала про это кладбище, - ответила Нина.
- Вы из Бахчисарая?
- Нет, я крымская из Севастополя. Понимаете, у нас в школе вела историю удивительная учительница. Её звали Анастасия Николаевна, ещё до революции она преподавала в женской гимназии и очень хорошо знала историю Крыма. Она-то и рассказывала нам про Бахчисарай – столицу Крымского ханства, про пещерный город Чуфут-Кале, про Успенский монастырь, вот мне из захотелось увидеть всё своими глазами, тем более, что волею судьбы оказалась совсем рядом, ну как упустить такую возможность. Анастасия Николаевна, в обще, много нам рассказывала о средневековом Крыме, водила весь класс на экскурсию в древний Херсонес. А, вот вы, что тут делаете?
- А, я как раз и есть археолог, - признался мужчина. - Осенью сорок первого года должен был кандидатскую диссертацию защитить, но не вышло, началась война и призвали на фронт. Ну, раз мы фактически познакомились давайте друг другу представимся. Меня зовут Полевой Константин Георгиевич, можно просто – Костя и родом я из Новгорода, того самого древнего Великого Новгорода!
- А, я Комарова Нина Михайловна, можно просто Нина, - представилась она и добавила, -  я уже вам говорила, что родом из Севастополя.
Так они познакомились. Костя посмотрел на неё, улыбнулся и предложил:
- Нина, если вам интересно, давайте завтра взберёмся на вон ту гору и посетим пещерный город.
- Я не против, только давайте перенесём восхождение на после завтра. Завтра меня должны выписать из госпиталя, и я переберусь к своим родным, у меня тут сейчас живут мама и младшая сестра. Мне в связи с ранением обещали небольшой отпуск, вот можно будет осматривать все достопримечательности Бахчисарая.
На том они и остановились. На следующий день её действительно выписали из госпиталя, и она переехала в домик к маме и сестрёнке. Разъединённая семья, наконец-то, воссоединилась. Весь день Нина пробыла с родными. Они вспоминали довоенную жизнь, погибшего отца, всё пережитое за эти два с половиной года, а на следующий день она поднялась пораньше и вместо того, чтобы отдыхать и отсыпаться, отправилась на прогулку.
 Девушка спешила, так как немного опаздывала, ветер развевал непослушные пряди волос. Перед выпиской у неё с головы сняли повязку из бинта и это было очень приятно. Костя ждал её в тени старого грецкого ореха. Ещё в мае орех отцвёл, и длинные серёжки не до конца опавшие с веток, медленно покачивались на ветру, среди зелёных молоденьких листочков. Он увидел её, улыбнулся и произнёс: «Здравствуйте, Ниночка! Вам гораздо лучше без перевязки». Она, тоже, поздоровалась и от комплимента немного смутилась, что тут скажешь, действительно, ранение, повязки из бинтов никого не красят.
Молодые люди двинулись в сторону древнего пещерного города. Вся природа вокруг дышала покоем и безмятежностью. Хорошо было идти рядом по узкой стариной тропинке и разговаривать на разные темы.
- Значит, вы теперь живёте в Бахчисарае? – не то спросил, не то подтвердил он.
- Да, в Бахчисарае, - подтвердила она.
И вдруг он улыбнулся ей и продекламировал: «Вновь подарен мне дремотный
Наш последний звёздный рай,
Город чистых водомётов
Золотой Бахчисарай».
Нина на мгновение обомлела и промолвила:
- Сейчас, я назову автора. – она задумалась. – Ну, это явно не Пушкин. У меня в школе, кроме истории, самыми любимыми предметами были – рисование и литература. Я очень люблю поэзию и сейчас, сейчас точно назову автора.
Но, она всё ломала голову и медлила.
- Это, не Пушкин, - подтвердил Костя и видя её замешательство дал подсказку, - автор женщина и она наша современница.
- Ахматова! Это Анна Ахматова! – радостно сообщила Нина.
- Точно, это Ахматова.
 - «Город чистых водомётов…», а город, в действительности, расположен в долине речки Чурук-Су, что переводится как «гнилая» вода.
- Стихотворение есть стихотворение и слов из него не выбросишь, - добавил Костя. – А, городок на самом деле очень красивый с таким особенным восточным колоритом. Я впервые в Бахчисарае, и он мне очень понравился.
- Мне тоже очень нравится Бахчисарай, - призналась Нина. Крымские города такие разные, у каждого своя история, их не спутаешь. Вот Севастополь совсем другой, он создавался как база Черноморского флота, и он действительно город-моряк. Евпатория не похожа на них и хороша по-своему. Симферополь – столица Крыма хороша по-своему, а ещё есть Керчь, Феодосия, Алушта и у каждого своя изюминка. Вот к примеру Судак, у этого поселения столько имён. Русичи называли его Сурож, во времена Византии это была Сугдея, а у генуэзцев – Солдайя!
- Ого, а вы видно любите и хорошо знаете свой Крым. – похвалил спутницу Костя.
- Очень люблю, - призналась Нина, правда, на самом деле, я бывала не во всех крымских городах.
Так за разговорами они почти подошли к древнему городу Чуфут-Кале.
Город расположился на довольно высоко на плато горного отрога, господствующего над тремя глубокими долинами. Кажется, что природа сама позаботилась о неприступности этого города, а человек усилил естественную защиту мощной оборонительной стеной.
Подняться к городу можно было лишь по крутой сыпучей тропе, которая вела к Южным воротам. Ребята остановились, чтобы перевести дух, всё-таки оба были после ранений, и начали медленный подъём. Они поднимались не спеша, поминутно останавливаясь и любуясь окружающей природой. За спиной осталась тропа, ведущая из Бахчисарая, по которой они собственно говоря сюда и пришли, а с высоты открылся новый вид на пещерный Успенский монастырь. Основанный ещё в конце восьмого века, монастырь несколько раз закрывался, последний раз в 1921 году, и Нина с Костей могли видеть лишь сохранившиеся дом настоятеля у дороги, руины небольшой часовни, пещеры хозяйственного, и культового назначения.
- Как всё-таки здесь красиво! – промолвила Нина.
- Умели древние строить, как гармоничны природа и человеческие творения, - заметил Костя.
Они поднялись ещё выше и вышли к Южным воротам крепости. Ворота были двустворчатыми, их дубовые полотнища запирали тяжёлым засовом, который заводился в специальный паз, весьма хорошо сохранившийся. Пройдя через них молодые люди оказались в древнем городе.
- Какая старина! – сказал Костя. - По одной из версий его ещё в шестом веке основали аланы – самое могущественное из позднесарматских племен, а по другой городище возникло позже, где-то в 10 – 11 веках. Жаль, что так мало информации о раскопках в этих местах. Вот, после войны, можно будет возобновить исследования. Какое поле деятельности! Правда, коллега!
- Ну, какая же я вам коллега! – рассмеялась Нина, забыв, что они уже перешли на «ты». – В сорок первом году я окончила только девятый класс и от моего уровня до дипломированного археолога, как от земли до небес. Впрочем, если честно, то я хотела стать не только археологом. Моим мечтаньям нет предела! – весело заметила она. – Когда я сидела в школе на уроках истории у Анастасии Николаевны, то, действительно, бредила археологией, а когда бывала у моря, смотрела на белые паруса яхт, то очень хотела стать – мореплавателем, стоять за штурвалом корабля и плыть по морям, по океанам – куда глаза глядят. Например, я бы хотела уплыть на остров Мадагаскар или остров Занзибар, или в Новую Зеландию.
- Ох, Ниночка, ну ты и фантазёрка! – заметил Костя. – А, почему Мадагаскар, Занзибар или Новая Зеландия?!
- Во-первых звучит очень красиво и романтично, а во-вторых это так далеко и трудно поверить, что в таких местах, действительно, можно побывать. Вот и мечтала! – вздохнула Нина.
За этими разговорами они осмотрели пещеры вблизи Южных ворот и вышли к хорошо сохранившейся постройке – Мавзолею Джаныке-ханым. Осмотрев этот уникальный памятник, Костя и Нина прошли дальше через Ворота средней оборонительной стены и стали гулять по узким улочкам старого города.
- Ну, это ещё не все мои фантазии, - заметила она. – Как-то раз, в наш город приехал цирк, и папа купил билеты на представление. Сестрёнка ещё была мала и сидела на коленях у мамы, а я сидела по серединке, между родителями, и просто не могла оторвать глаз от арены. Мне понравилось всё: выступление жонглёров, шутки клоунов, дрессировщики и их питомцы, но более всего воздушные гимнасты. Они исполняли свой номер под самым куполом цирка. А, какой фантастический, яркий был наряд у девушки гимнастки! Что говорить, я просто влюбилась в цирк и стала мечтать о том, чтобы самой стать - воздушной гимнасткой. Это правда, ну что же ты смеёшься! Я закрывала глаза и представляла, что это я выступаю под куполом цирка, а у зрителей захватывает дух от страха и волнения за меня.
- Да, ты действительно, неисправимая фантазёрка! Стать циркачкой и выступать под куполом цирка! – рассмеялся Костя.
- А, почему бы и нет! Я не боюсь высоты и умею хорошо держать равновесие, мне бы немного потренироваться и всё получилось бы. Вот смотри!
Нина подбежала к высокой стене, словно горная козочка, проворно залезла на самый верх.
- Ниночка, остановись, а то сейчас свалишься и разобьёшься.
- Ничего подобного, у меня всё получится.
Она вся собралась, распрямила спину и грациозно вытягивая носочки, словно профессиональная воздушная гимнастка, пошла по узкой каменной кладке стены. Девушка была такой тоненькой и стройной, так изящно двигалась, что Костя невольно залюбовался ей. Для удержания равновесия, она расставила руки в стороны, и так балансируя дошла до самого края стены, осторожно развернулась и направилась обратно. Костя подошёл поближе к стене и протянул ей здоровую руку. Дойдя до того места, где начиналась стена, Ниночка осторожно спустилась, опёрлась на руку молодого человека и совсем по цирковому произнесла: «Оп ля! Вот и я!» - и спрыгнула вниз. Высота стены была весьма приличной и спрыгнув Нина невольно оказалась почти в объятьях молодого человека. Это смутило обоих и с напускной строгостью Костя заметил:
- Ух, Нина! Ты так рискуешь разбиться.
- Ну, что ты, я уверена, что не упаду, я ловкая.
- Хорошо на свежем воздухе, хорошо на прогулке, но мне пора в госпиталь. Ребята обещали меня «прикрыть», но нужно возвращаться. Ниночка, если тебе понравилось на Чуфут-Кале, то давай завтра встретимся и ещё погуляем, - предложил он.
Конечно же она была не против!
На следующий день ребята встретились под тем же старым орехом и уже, без длительных остановок и передышек, поднялись к пещерному городу. Дома у Нины младшая сестрёнка и главное мама просто недоумевали: «Куда это она уходит?» Но, девушка наговорила своим близким разного, о том, что ей очень интересно осмотреть пещерный город и побыстрее убежала на встречу к своему новому другу.
Привычной тропинкой они поднялись наверх и пройдя через Южные ворота снова оказались в древнем городище. Спешить было некуда, и они медленно пошли гулять среди развалин, поросших высокой травой, колючками и кустарниками. Ласковое июньское солнышко пригревало, звенели птичьи трели, жужжали насекомые, а молодая листва и травы покачивались, и трепетали от лёгкого порыва ветерка. Как хорошо было бродить среди этих вековых развалин.
- Как здесь красиво! – восторженно заметила девушка. - Вчера восхищалась красотой этого места и сегодня не перестаю восхищаться.
- Это сейчас, когда древний город заброшен, кажется, что тут тишина, покой и красота. А, в былые времена, город не был таким миролюбивым. В своё время здесь в плену томились русские послы. Я, учась в институте, читал об этом. Всех не вспомню, но вот воевода с известной фамилией – Шереметьев, провёл здесь в плену двадцать один год, на его долю выпали нелёгкие испытания.
- Ах, бедолага Шереметьев! – весело воскликнула Нина, - двадцать один год плена, да это больше, чем вся моя жизнь.
И, оба просто покатились от смеха, так не вязалась информация о горестях несчастного воеводы и безмятежность древнего городища.
- Мне сейчас кажется, - произнесла Нина, - что мы пройдём ещё немного и вон оттуда из-за поворота покажутся люди в старинных одеждах, словно мы перенеслись в далёкое прошлое этого города.
- Да, бывая в таких местах, вдруг начинаешь ощущать иллюзорность окружающего мира и кажется, что машина времени существует, - ответил ей Костя. – А, если бы действительно такая машина существовала, то куда бы ты хотела отправиться?
- Я бы хотела оказаться в веке восемнадцатом или в девятнадцатом и непременно на балу!
- На балу!? – удивился Костя. – И, что бы ты там делала?
- Конечно же танцевала! – мечтательно произнесла Нина. – Помнишь в романе «Война и мир» первый бал Наташи Ростовой. Как бы, и я хотела попасть на такой бал!
Костя осмотрелся. За разговорами они дошли до Восточной оборонительной стены, здесь же находились и Восточные ворота. Выйдя из города через них, можно было спуститься в Иосафатову долину к Караимскому кладбищу, где они несколько дней назад случайно и познакомились. Но, они не стали выходить из города. Здесь, возле Восточных ворот, узкие средневековые улочки сходились и возникло что-то на подобии перекрёстка. Он улыбнулся своей спутнице и негромко произнёс:
- Ниночка, представьте себе, что мы на балу и здесь вдруг зазвучала прекрасная музыка. Вы хотите танцевать!
Он подошёл к девушке и совсем по-гусарски щёлкнул каблуками своих, у вы, простых солдатских кирзовых сапог и пригласил её на танец. Нина сразу включилась в эту шуточную игру, и сделав глубокий придворный реверанс, положила одну руку на плечо, а другую на ладонь своего партнёра. И, они закружились в вихре старинного вальса, не хуже, чем на императорском балу. Они танцевали увлечённо, словно ведомые какой-то таинственной силой, всё кружились и кружились не видя ничего вокруг. Конечно, в древнем городе стояла тишина, а музыка звучала лишь в сердцах молодых людей, но какое это имело значение, если поёт душа, а сердца двоих бьются в унисон. И, кажется, древний город, дремлющий под грузом своих столетий, вдруг с удивлением заметил эту молодую и такую счастливую пару: «Кто же это такие?» - и возможно умилился их молодости и такой детской непосредственности. А, потом они побежали обратно по узким улочкам, не задумываясь о том, куда они собственно говоря бегут и зачем так спешат. Они остановились, потому что сильно запыхались от своего бега, и Костя осторожно обнял свою спутницу и поцеловал. Она очень смутилась, но губы ответили на поцелуй и на мгновение они замерли, лишь было слышно биение двух сердец. Влюблённые разорвали свои объятия, и Нина осторожно заметила:
- Костя, только посмотри, за нами следят!
- Кто же следит? – удивился он, так как в округе никого не было.
- Как это кто следит? Посмотри внимательно – это ящерицы! Ух, шпионки!
Костя только рассмеялся в ответ. Действительно, на каменной кладке полуразрушенной стены сидели ящерицы. Они были зелёные с замысловатым узором на своих узких спинках. Ящерицы выползли погреться на солнышке и создавалось впечатление, что они словно зрители в театре, сидят и смотрят на целующихся. Девушка коварно покосилась на непрошенных гостей и произнесла:
- А, давай поймаем, хоть одну из них.
- Зачем? – спросил он.
- Поймаем и узнаем отбросит она свой хвост или нет, а то везде пишут, что ящерицы, мол, в минуты опасности оставляют свои хвосты, а сами спасаются и убегают. Но, я никогда не видела, как они это делают. Вот и узнаем.
Она осторожно, чтобы не спугнуть, подкралась к стене, где грелись ящерки и уже приготовилась сделать выпад и схватить одну из них, как за спиной раздался голос: «Молодые люди, а что вы тут делаете?» Они резко обернулись и увидели старика. Он был своеобразно одет в толстовку, старую в дырках вязанную жилетку, в штанах с отвисшими коленями и в калошах на босу ногу.
- Ящерицу ловим, - опешив от неожиданности, пролепетала Нина.
- Позвольте полюбопытствовать, а зачем она вам нужна? – спросил старик.
- Хотим увидеть, как она хвост будут отбрасывать, - совсем смутившись почти прошептала она.
- Хвост отбрасывать! – переспросил старик.
- А, вы смотритель этого города? – спросил Костя, желая перевести разговор в другое русло.
- Нет, я не смотритель, - честно ответил старик, - смотритель в городе, действительно, был, но покинул его с началом войны. А, я так, люблю это место, здесь хорошо вспоминается прошлое. Сейчас время такое тяжёлое, идёт война, старина никому не нужна. Странно, что вы молодые и пришли сюда. Ну уж если вы тут, то хоть видели ли кенассы?
- Нет, мы ещё не посмотрели их, - признался Костя.
- Ну, тогда бросайте своих ящериц и лучше идёмте за мной.
Они отправились в след за странным стариком, он хорошо ориентировался среди развалин городища и казалось сам был таким же древним, словно пришедшим в сорок четвёртый год из глубин средневековья. Они прошли по южному краю плато, по так называемой, Кенасской улице, где и располагались караимские молитвенные дома – кенассы. Располагались они за высокой оградой в небольшом дворике. Это были два прямоугольных здания с двухскатными крышами. Одно здание было Большой соборной кенассой, десять колонн её аркады опирались на парапет из массивных плит, украшенных высеченными в камне розетками. Указав на эту кенассу их проводник сказал, что именно в ней устраивались праздничные службы. Вторая кенасса называлась – Малой или ещё «домом собраний» и она предназначалась для обычных служб и собраний караимской общины. Оба здания хорошо сохранились, хотя их возведение, по словам старика, относилось к четырнадцатому веку. «Пройдёте дальше – сказал их проводник, - и увидите хорошо сохранившуюся усадьбу, принадлежащую известному караимскому учёному Фирковичу, а я пойду…». Ребята так увлеклись разглядыванием старинных зданий, непривычной обстановкой, что сразу и не заметили исчезновение своего странного проводника, а когда опомнились, то старика и след простыл. Они выглянули за высокий забор, но только лёгкий ветерок гулял по пустынным улочкам городища.
- Куда же он делся? – спросила Нина. – Мне, кажется, этот старик не реальный человек, а какой-то дух, живущий на Чуфут-Кале.
- Может быть, может быть, - задумчиво произнёс Костя, - в таком месте можно поверить во что угодно, даже в духов и приведений. Однако, совсем неплохо, что он исчез. Нина, мне хочется поговорить с тобой без помех. Я всё думал о нашей с тобой встрече, мы ещё так мало знакомы, а кажется знаю тебя – вечность.
- Мне тоже так кажется, - призналась она.
-  Ну, тогда я скажу, что люблю тебя. Я полюбил тебя сразу с первого взгляда ещё там в Иосафатовой долине при нашей первой встрече. Хотя, наверное, не осознал этого в тот момент. Не знаю поверишь ли ты мне, но это так! – и замолчав он смутился от своей неожиданной смелости.
- Ах, Костя! Я! – она замолчала и покраснела от смущения.
- Что же – ты, - переспросил он.
Но, Нина совсем смутилась и не произносила ни слова, но её горящие глаза, полный нежности взгляд – говорили сами о чувствах девушки. Тогда он набрался смелости, и как тогда, после вальса, обнял свою спутницу, и поцеловал. Её губы, снова, ответили на поцелуй, они замерли не в силах разорвать объятия, и кажется, вместе с ними, остановилось само время.
Потом они снова гуляли среди старинных развалин и, действительно, вышли к домику известного караимского учёного А.С. Фирковича. Они осмотрели хорошо сохранившееся непривычное жилище и Костя сказал:
- Ещё до войны, в Ленинграде, когда собирал материалы для своей диссертации, я услышал об этом учёном. Он жил в девятнадцатом веке, много путешествовал в поиске сведений о своём народе. С исследованиями он объездил Палестину, Турцию, Египет, побывал на Кавказе и везде собирал древние рукописи, старинные книги. Ещё при жизни учёный передал, собранную им уникальную коллекцию, а это пятнадцать тысяч единиц хранения, в императорскую Российскую публичную библиотеку. Даже не мог поверить, что окажусь в его доме, здесь близ Бахчисарая на Чуфут-Кале.
- Счастливый он был человек, этот учёный, - задумчиво произнесла она. – Жить вот в таком домике, в такой тишине, покое, читать древние книги и путешествовать по всему миру. Это ли не счастье?!
- Согласен, я бы тоже хотел тут жить, только одно условие – я бы хотел жить вместе с тобой. Вместе читать понравившиеся книги, вместе гулять по древним улочкам, вместе засыпать и встречать рассвет. Ниночка, если бы не было войны, ты бы вышла за меня замуж, стала бы моей женой?
От неожиданности предложения она снова смутилась, лицо её зарделось, и она закивала головой:
- Да, да, да! – не сказав больше ни слова.
Распрощавшись с чудным домиком, словно птичье гнёздышко, нависавшем над обрывом, ребята стали возвращаться в Бахчисарай. Они шли рядышком, молчали, но это было такое лёгкое молчание, всё было понятно и без слов. В их сердца пришла – любовь и это необыкновенное чувство преобразило окружающую действительность, и их самих. Косте надо было возвращаться в госпиталь, а Нине к своим.
- Милая моя, меня должны со дня на день выписать, но думаю у нас завтра ещё будет свободный день, так давай обязательно встретимся.
- И, мы, снова, пойдём гулять по загадочному Чуфут-Кале? – спросила она.
- Можно по Чуфут-Кале, - согласился Костя, - а можно, чтобы не терять время, обойти город, пройдя вдоль оборонительной стены, подняться наверх и осмотреть то, что располагается за Восточными воротами.
Конечно же Нина согласилась с этим предложением. Они попрощались, договорившись о завтрашней встрече, и девушка поспешила домой к маме и младшей сестрёнке. А, дома её ждали. Мама старалась изо всех сил, чтоб угостить, порадовать своих дочек. Как приятно быть в кругу семьи, вместе садиться ужинать, вместе пить чай и говорить, говорить обо всём на свете. Но, о сегодняшнем разговоре с Костей она молчала, не зная, как рассказать обо всём маме, как объяснить так неожиданно вспыхнувшее чувство.
На утро она позавтракала и, снова, убежала на свидание к своему любимому. Они оба спешили на долгожданную встречу, хотя расстались только вчера, но им казалось, что они не виделись целую вечность и несказанно обрадовались столкнувшись друг с другом всё под тем же, уже почти ставшим родным, – грецким орехом.
- Как я по тебе соскучился!
- Я, тоже, по тебе скучала. Что говорит лечащий врач?
- Меня, скорее всего, завтра выпишут, но это будет только завтра, а сегодня у нас в запасе почти целый день. Спасибо ребяткам, конспирация у нас на высоте, а может доктор просто жалеет, и делает вид, что не замечает моих затянувшихся «прогулок на свежем воздухе», ведь вот-вот на фронт.
Они поднялись наверх, но не к Южным воротам, а траверсом по еле заметной узкой тропке прошли вдоль стены городища. Над мощной оборонительной стеной виднелись верхушки двухскатных крыш кенасс и домика Фирковича, где они давеча гуляли. И вот влюблённые вышли к мощным Восточным воротам. В былые времена, ворота крепостей были самым уязвимым местом для тарана, самого страшного врага древних укреплений, в период осады ворота становились, как правило, главным объектом штурма, поэтому их защита продумывалась особенно тщательно. Осмотрев сами ворота они увидели, что над ними вделана мраморная плита с изображениями рогатины и щита, что возможно символизировало защиту городища от врагов. Снаружи перед крепостной стеной был высечен большой бассейн для сбора талой и дождевой воды.
Молодые люди осмотрелись. Как и в самом городище, здесь была поразительная тишина к которой после нескольких нелёгких лет войны, было трудно привыкнуть. Среди зелёной травы пестрели яркие пятнышки полевых цветов, так же щебетали неугомонные птицы, жужжали, стрекотали и носились в разных направлениях назойливые насекомые. По голубому небу изредка проплывали белоснежные облака. Трудно было поверить, что в старые времена, на площади перед воротами располагался рынок. Сюда для продажи, из соседних с городом поселений, пригоняли отары овец, табуны лошадей, возможно из Херсонеса привозили - пшеницу и другой товар, местные ремесленники выносили свои изделия. Лошадиное ржание, блеянье овец, цоканье копыт, крики и возгласы людей, произносимые на разных языках – чего тут только не было! Наверное, сюда приводили для продажи и рабов. И, вот – тишина: только щебетание птиц, да назойливые насекомые.   
- Интересно, а что будет дальше, если двигаться по дороге, идущей от Восточных ворот? – спросил Костя.
- Анастасия Николаевна, моя школьная учительница, помнишь я про неё рассказывала, так вот она говорила, что здесь совсем рядом располагаются крепость Тепе-Кермен и городище Кыз-Кермен, только они будут поменьше Чуфут-Кале. Ну, а ещё дольше находится древний пещерный монастырь Качи-Кальон.
- Да, в средневековье эти места по-видимому были густо заселены. Хорошо бы побывать ещё в каком-то из них. Вот выпишут меня из госпиталя, так может получится, перед отправкой на фронт? Ниночка, что же ты молчишь?!
Она действительно ничего не отвечала своему спутнику, лишь пристально смотрела куда-то в даль, но, потом резко повернулась и Костя увидел слёзы на глазах девушки:
- Ах, Костя мне страшно, мне так страшно! – промолвила она.
- Родная моя, что случилось? Почему ты плачешь?
- Костя, миленький, как это несправедливо, вокруг такая красота, но на самом то деле идёт война. Мы с тобой гуляем тут, наслаждаемся видами природы, а кто-то в это время, возможно гибнет. Но, ведь и нам скоро на фронт, а я не хочу погибать, я так хочу жить, хочу быть рядом с тобой, хочу любить тебя, я так боюсь смерти, - промолвила она и снова тихо и как-то очень жалобно заплакала.
Он прижал её к своей груди и стал успокаивать, как только умел:
- Ну, что ты, родная моя, мы не погибнем, иначе это будет, просто, несправедливо! Ведь только подумать, какую-то неделю назад я ничего не знал о твоём существовании, ведь мы так и могли бы не встретиться! Я жил в Великом Новгороде, а ты – на юге, в своём Севастополе, у каждого была своя жизнь, свои заботы и свои проблемы, но, всему вопреки, мы повстречались! И, теперь, когда с нами наша любовь, мы останемся в живых, и встретимся после победы, что бы больше никогда не расставаться. Мы же хорошие люди, а хорошим людям должно повести!
- Милый мой, как много хороших людей уже погибло и сколько ещё погибнет, ведь война ещё не окончилась. Они, тоже хотели радоваться солнышку и весне, но эта страшная война оборвала их жизни, но я не хочу потерять тебя и не хочу погибнуть сама. Так хочется, что бы мы оба остались живы!
- Так и будет, вот увидишь, и перестань плакать, лучше улыбнись, мне так нравится твоя улыбка.
Нина, сквозь слёзы, улыбнулась своему любимому и, словно ища защиты от превратностей судьбы, прижалась к нему. Так, крепко обнявшись, они пошли обратно по пыльной просёлочной дороге к Восточным воротам, а потом осторожно протиснулись через узкую щель (ворота были чуть приоткрыты). Влюблённые снова оказались на территории древнего городища. От ворот они двинулись к северному краю плато, отыскали уютное местечко и присели отдохнуть. Молодость всегда немного безрассудна. Ребята уселись на самом краю, сняли обувь и спустили босые ноги вниз. Хорошо было сидеть над пропастью, смотреть на долину, расстилающуюся где-то внизу под ногами, на соседние горные отроги, причудливые скалы. По небу проплывали редкие облака.
- Ниночка, посмотри, на что похоже это облако? - спросил Костя.    
- На маленький кораблик или яхту, - ответила она. – Вот бы сесть на такой парусник и куда-нибудь уплыть.
- Куда же уплыть? На остров Занзибар, Мадагаскар или в Новую Зеландию?
- Ах, Костя, ты запомнил, - рассмеялась девушка. – Мне в общем то всё равно куда, лишь бы вместе с тобой и главное, чтобы там не было войны, что б был мир и не гибли люди. Вот ты учёный, так скажи: «Почему люди воюют? Чего им не хватает? Ведь так хорошо просто жить!»
- Да, люди воюют, сколько живёт человечество и всё это время люди воюют, и воюют, но эта страшная война должна закончиться. Может ещё год, от силы полтора и конец войне.
- За год или полтора – сколько людей ещё погибнет! А, так хочется жить.
- Милая моя, у нас всё будет хорошо, ты мне веришь?! – произнёс Костя.
Она ласково посмотрела на любимого и совсем по-детски закивала головой, мол конечно верю и тогда он снова её поцеловал. И, в эту минуту стало всё неважным, все проблемы и страхи ушли куда-то на задний план, а реальностью были лишь глаза, губы, нежные руки любимого.
После очередного свидания Нина вернулась домой. Она немного побаивалась матери: «Ну, как та отреагирует на постоянные отлучки дочери?» Но, мать кажется, всё понимала и не заостряла ни на чём внимание. Они сели выпить чаю. Чаепитие в кругу семьи - ощущение тепла и защищённости. Вдруг мама сказала: «Доченька, а у меня для тебя сюрприз!» - и повесила на спинку стула новое платье. Оно было очень простенькое из льняной ткани светло-серого цвета прямого кроя с коротеньким рукавчиком. Чтоб, хоть как-то его украсить мать пришила тёмные круглые пуговички, сделала в тон пуговичек поясок, но главное украсила платье кружевным воротничком, а рукава кружевными манжетами.
- Платье, настоящее платье! – с восторгом промолвила дочка. – Мамочка, родная моя, спасибо!
- Шила в тайне от тебя, так хотелось удивить, порадовать, а главное успеть до твоего отъезда. 
Нина кинулась маме на шею: «Вот так подарок, ай да сюрприз!» Она сразу примерила обновку, платье очень хорошо на ней сидело, потом ещё немного повертелась перед небольшим зеркалом и подумала о том, что завтра обязательно покажется в новом платье Косте. К такому «наряду», конечно, совсем не подходили кирзовые сапоги, но дамские туфельки купить было невозможно. Поэтому мать где-то умудрилась раздобыть простые парусиновые туфли, такие были очень популярны в довоенное время. Они были белого цвета и их, обычно, натирали зубным порошком. Не бог весть какая обувь, но Нина была счастлива и такому.
На следующий день они встретились, но не с утра, а после обеда. Константина выписали из госпиталя и пусть на короткое время, но он стал совсем свободен. Они старались не думать о завтрашнем дне, а наслаждаться днём сегодняшним, своей встречей, возможностью побыть вдвоём. Молодые люди, снова, обошли город вдоль крепостной стены до Восточных ворот, но не остановились на этом, а двинулись дальше вдоль всё той же стены. Здесь начинался крутой спуск вниз и казалось, что дальше лишь обрыв и пути нет. Но в этом то и был секрет, именно в этом месте была потаённая тропа, которая вела сквозь густые заросли деревьев, всё вниз и вниз. Тропа плохо просматривалась, по-видимому, по ней давно никто не ходил, но Косте и Нине было не привыкать к таким спускам, за последнее время они вдоволь налазились по крымским крутым тропам. Постепенно эта тропка расширилась и превратилась в просёлочную дорогу которая привела путешественников к крепости Тепе-Кермен. Как и предыдущий пещерный город, она располагалась на горе-останце поразительно точной конической формы. Название крепости переводится с тюркского языка, как Крепость на вершине, что соответствовало истине. Крепость, словно корона венчала гору. В средние века, когда крепостные стены были целы, она, наверное, представляла собой уникальное и немного мистическое зрелище, но всё это в прошлом. Все наземные постройки оказались давно разрушены, остались только пещеры, служившие ранее для разных хозяйственных нужд, да ещё для христианских храмов. Скорее всего, это был феодальный замок, хранивший немало тайн седой старины. Попасть в замок можно было лишь с одной стороны, тропа приводила именно туда, где по-видимому, в старину были ворота, с других же сторон лишь крутые обрывы, ведь замок возвышался над окружающими его долинами на 250 метров.
Ребята поднялись на Тепе-Кермен. Замок был не велик, он занимал площадь в один гектар, но на этом гектаре располагалось более двухсот высеченных в скале пещер. Они обошли по кругу всю территорию замка, налазились по пещерам, осмотрели довольно большую пещерную церковь, а затем спустились в долину.
День плавно переходил в вечер, ведь в июне самые длинные дни и самые короткие ночи. Дорога привела их в небольшое село. Нужно было найти ночлег, и они постучались в первую попавшуюся калитку. Хозяйкой ветхого домика была такой же древней, как и её домишко. Они попросились на постой. Старушка недоверчиво покосилась на молодых ребят, тогда Костя достал из вещевого мешка банку тушёнки и предложил женщине.
- Ух, ты «второй фронт», - живо отреагировала на презент старушка, показав свою осведомлённость в новых названиях. – Что ж милости прошу, уж не обессудьте домик у меня ветхий, но ничего жить можно.
- Нам только переночевать, завтра нужно в Бахчисарай вернуться, - ответили ребята.
- Откуда вы такие взялись? – полюбопытствовала хозяйка дома.
- Мы из бахчисарайского госпиталя, вот заинтересовались древними развалинами, что на высокой горе, пока всё осмотрели, а тут и вечер.
- Да, эта крепость многих привлекает, сейчас конечно нет, ведь война идёт, а раньше из Бахчисарая, из Симферополя приезжали, поднимались, осматривали и удивлялись. Помню ещё до Империалистической войны приезжали какие-то люди, изучали, всё пещеры считали, вот такие дела.
Бабулька покосилась на Костин вещевой мешок и спросила:
- Баночка тушёнки у тебя ещё будет? А, то проголодались на свежем то воздухе, а у меня картошечка есть, так хорошо бы вместе приготовить.
- Есть, - ответил он, - и выложил на стол ещё одну баночку.
Старушка совсем оживилась, быстро схватила банку и пошла на небольшую кухоньку готовить ужин. Ребята осмотрелись. Не смотря на бедненькую обстановку в домике было чистенько. Потолок и стены были тщательно побелены, а на полу лежали самодельные коврики. На стенах висели фотографии и картинки в тоненьких рамках. Как и во многих домах, где жили старики, здесь, тоже в углу под потолком располагались лампадка и икона. Из мебели был старый стол, лавки и железная кровать. Не смотря на свой пожилой возраст, старушка оказалась очень сметливой, она очень быстро приготовила картошку с тушёнкой и позвала непрошенных гостей к столу.
- Эх, хорошо, когда за столом народ собирается, а то я всё одна, да одна, - сказала она. – По такому случаю и по маленькой пропустить не грех.
Бабулька то оказалась не промах, шустрая. Костя не заставил себя долго упрашивать и извлёк из своего вещмешка фляжку с наркомовскими ста граммами. Бабушка была весьма довольна, но молодым пить, пусть и разведённый спирт, совсем не хотелось. Тогда хозяйка тоже решила угостить гостей и из своих запасов принесла бутылочку «кизиловочки» домашнего производства. Они попробовали кизиловой настойки – она была великолепна. За застольной беседой вечер промелькнул незаметно. За окном уже наступила ночь, а они в завершение ужина пили чай, угощались грецкими орехами прошлогоднего урожая.
-  Вы то друг другу кем доводитесь? Муж и жена или так, - вдруг спросила старушка.
- А, что? – растерялась Нина.
- Стелить то вам как, по рознь или вместе?
На мгновение зависла пауза и Костя положив девушке руку на плечо, немного покраснев от смущения, робко произнёс:
- Мы – муж и жена, стелите вместе.
Нина, тоже покраснела от смущения, но не стала опровергать его слова.
- У меня есть ещё небольшая комнатка, там кровать стоит, её и постелю вам.
Они были не против. Эта комната оказалась совсем крошечной. В ней помещались лишь старая кровать, большой старинный с железной оковкой сундук и пара стульев. В комнатке было небольшое оконце, выходящее прямо в сад. Они остались совсем одни, словно в другом измерении. Где-то там были родственники, фронтовые друзья, да и сама война, сейчас оказалась совсем далекой, а реальной только крохотная комнатка в старом домике, да стук двух сердец, бьющихся в унисон. И, всё в округе, в эти мгновения, было создано лишь для них: южная ночь, звёздное небо, тёплый ночной июньский ветерок, дующий в чуть приоткрытое окошко. Это была ночь их любви, и она была немного сродни чуду, как чудом были мирные дни посреди жестокой и кровопролитной войны. 
Утром они долго нежились в постели, так не хотелось вставать и возвращаться в реальность будней. Добродушная старушка, которой они были бесконечно благодарны за приют, только весело посмеивалась глядя на влюблённых. Она накормила их завтраком и как бы не хотелось, нужно было расставаться с гостеприимным домиком и его хозяйкой.
Они поймали попутную машину и вернулись в Бахчисарай на железнодорожную станцию. Костя отправлялся на фронт. После всего пережитого за эти дни, влюблённые с трудом входили в реальность и всё не могли разорвать объятий и осознать неизбежность расставания, что даже кто-то, ради шутки, громко крикнул им из вагона: «Эй, пехота, хорош целоваться на поезд опоздаешь!»  Но они, не обращая внимание на посторонних, все смотрели и смотрели друг на друга, словно пытались сохранить в своей памяти каждую чёрточку, каждую мелочь в образе любимого. Состав неожиданно тронулся и Костя заскочил в вагон на ходу, хорошо помогли ребята. Стоя на перроне Нина ещё долго провожала взглядом уходящий поезд, а потом, ничего не поделаешь, вернулась домой к маме и младшей сестрёнке. Мама и сестра были дома и очень обрадовались её возвращению.
- Мы уж не знали, что и думать, - сказала мать. – Куда ты пропала?
- Мамочка, а я замуж выхожу! – вместо ответа выпалила дочка.
- Замуж, когда же? – опешила Полина Ивановна.
- После войны, у меня жених.
- Ах, жених! Как его зовут? – спросила мать.
- Костя.
- Значит – Константин. – вздохнула женщина. – Вот ты у меня и выросла, а я с этой проклятой войной и не заметила, когда.
Весь остаток отпуска Нина провела в семье, на радость маме. Но, и её отпуск окончился, девушка вернулась в свою часть. Правда, мать упрашивала попытаться пристроиться в Бахчисарае, медицинские сёстры везде нужны, но дочка категорически это отвергла. «Это не по-комсомольски, - сказала она. - Другие на фронте, а я что же в тылу прятаться, да и перед Костей стыдно будет!»
                -5-
В родной части за время её отсутствия произошли перемены. Кто-то погиб под Севастополем, кто-то после. У них появился новый командир – капитан Фролов Роман Витальевич. Он, как-то сразу выделил Нину среди других девчат, но она без лишних разговоров сразу дала ему понять, что у неё есть любимый человек – её жених. «Ну, почему мне так не везёт?» - не то в шутку, не то в серьёз сказал Фролов: «Как симпатичная девчонка, так у неё уже жених есть». Нина в ответ только пожала плечами, мол мне откуда такое знать. Она даже не догадывалась, что капитан Фролов начнёт выспрашивать про неё у Кузьмича.
 Кузьма Кузьмич, хоть и был рядовым, но пользовался особым уважением бойцов и особым к себе отношением. Старик отправил на войну троих сыновей и хоть сам был уже не призывного возраста, пошёл на войну добровольцем. «Как же так! Сынки будут воевать, фрицев бить, а я дома, подле жены сидеть,» - возмутился он и не смотря на протесты жены – Агриппины Тихоновны, отправился в военкомат. Он знал всё обо всех, так что капитан рассчитал верно.
- Кузьмич, а кто у нашей Комаровой жених? – спросил он.
- Что приглянулась? Вот не писанная красавица, а какая милая. Я бы себе такую хотел.
- Кузьмич! – опешил капитан.
- В, невестки хотел бы, - уточнил старик. – Мои оба старшеньких - женаты, детишки имеются, мои внуки, а вот младшенький, наш поздний ребёнок, подарок мне от Агриппины Тихоновны или мой ей подарочек, ушёл на войну в двадцать лет холостяком. Вот бы ему невесту такую, хотя может быть он и сам себе уже зазнобушку сыскал, хоть и война, а дело молодое!
- Так, кто же жених у Комаровой, - повторил свой вопрос командир.
- Жених то не из наших. Под Севастополем ранило её тяжело. В госпиталь попала, там и познакомилась. Вот так в жизни и бывает, не знаешь где найдёшь, а где потеряешь, вроде бы ранение, госпиталь, а свою судьбу нашла, так то.
Война есть война: бои, раненные бойцы, кровь, боль, но всё же чувствовалось, что перевес на нашей стороне, дело шло к концу войны. Всё это время они переписывались. Солдатские письма, «треугольники» - летели от Кости к ней и обратно, от неё к любимому. Они писали о себе, о сражениях, о надежде на скорую встречу и, конечно, о своей любви друг к другу.
Так прошёл, почти, год и вот победный май 1945 года, конец войне. Нина встретила Победу в Германии под Берлином. Когда объявили о конце войны в первые минуты даже не поверилось, что всему конец. Конец страданиям, невыносимым мукам, конец смертям. Больше не будет боёв, не будет сражений, больше никто не упадёт скошенный автоматной очередью или осколками разорвавшегося снаряда. Конец войне, мир, мир! Девчата радовались, смеялись, плакали, и снова смеялись, словно выходило накопившееся напряжение за все эти опалённые войной годы. Даже наступила какая-то эйфория, ведь дожили до победы, больше не убьют! Может быть поэтому она не придала значения, пришедшему на следующий день, письму, хоть оно и было написано незнакомым почерком.
                Письмо.
Здравствуйте, уважаемая Нина! Пишут Вам однополчане вашего жениха Полевого К.Г. Мы долго не решались написать Вам, но всё равно Вы должны будете это узнать, раньше или позже. Дело в том, что Ваш жених пал смертью храбрых в боях за город Вену. Соболезнуем Вам и сожалеем, что пришлось сообщить такую горькую весть. Официальная похоронка отправлена матери Кости в город Новгород. Ещё раз простите, за столь печальное сообщение.  Друзья-однополчане Вашего жениха. (В конце письма стояло несколько подписей.)
Она прочитала это письмо, и сразу даже не поверила тому, что в нём было написано: «Ну как это такое могло случиться?» Прочитала горькое послание ещё раз и вдруг осознала всю правду, всё непоправимое, заключённое в этом сообщении. Нина вскрикнула и стала медленно оседать, ноги перестали её держать. Хорошо, что подоспели девчата медсёстры.
- Ой! Нашей Комаровой плохо!
- Девочки держите её, держите, - первой к Нине подбежала Зинаида и подхватила подругу, не дав ей рухнуть на землю.
- Что это с ней?
- Действительно, что такое случилось?
Люба подняла с земли, выпавшее из Ниночкиных рук письмо и пробежала по строчкам глазами: «…Ваш жених пал смертью храбрых…,».  «Ах, бедная, такое горе, получить такое послание и в самом конце войны,» - девочки искренне жалели подругу. Ей советовали поплакать, не держать боль в себе, да что тут ещё скажешь?!
Она поначалу, словно, утратила дар речи, молчала не в силах что-то произнести, а потом прорвало и слёзы градом полились из девичьих глаз. Только плачь, не плачь – слезами горю не поможешь. Костя – погиб, погиб, можно ли было в такое поверить, погиб чуть меньше, чем за месяц до конца войны, а горькое известие настигло её уже после объявления окончания этой самой войны. Нине казалось, что вместе с этим трагическим сообщением, она тоже умерла. Нет, конечно, она вроде бы была живой, ухаживала за ранеными, что-то отвечала, если её спрашивали, но это уже была другая Нина, без звонкого смеха и той неповторимой лёгкости, которая так пленяла окружающих. Все жалели девушку и старались хоть чем-нибудь её порадовать. Девчата уговорили Фролова выделить для них машину и под охраной Кузьмича, отправились в центр Берлина. Они осмотрели поверженный Рейхстаг, разбитые улицы немецкой столицы, дальнейшей целью девушек стал - «блошиный» рынок. Название очень точно передавало суть этого явления. Здесь стояла страшная толчея, кто-то что-то продавал, а кто-то покупал, все шумели, и немецкая речь сливалась с русской. Вместе с медсёстрами поехала переводчица из штаба – Катюша, она то и была за старшую, так как Кузьмич остался ждать девчат возле полуторки. Девушки осматривались и рассуждали:
- Девочки, как хочется поскорее снять эту форму и надеть платьице, – сказала одна из девчат.
- И, что юбка солнце-клёш, так и развивалась на ветру, - добавила другая.
- Ой, девочки, а туфельки! Снять кирзовые сапоги и надеть на ножки «лодочки» на высоком каблуке, - вторила им третья.
- Как хочется на «гражданку», побыстрее домой! – размечтались девчата.
Тем временем, они рассматривали вещи, продаваемые немцами. Чего тут только не было! Лишь Нина, которую уговорили поехать вместе со всеми, бесцельно тащилась за подругами, не обращая внимания на изобилие «блошиного» рынка.   
- Девочки, вы только посмотрите, - сказала Зинаида и подошла к пожилой немке, продающей платье. Платье было необыкновенным. Шёлковое в мелкий чёрный горошек, скромность расцветки дополняла богатая фактура ткани и интересный фасон. В комплекте к платью шёл тонкий чёрный поясок с серебряной пряжкой. Девочки столпились возле продавщицы.
- Катюша, спроси у неё сколько она хочет за платье? - сказала Зинаида.
Немка что лопотала на своём, показывая на девчонок, но они её совсем не понимали.
- Она говорит, - перевела Катерина, - что платье на очень худенькую девушку и на тебя, Зина, оно не налезет, будешь натягивать по швам разойдётся. Оно нашей Комаровой подойдёт. Ниночка, подойди поближе и прикинь, кажется точно твой размер.
Немка не только, что-то говорила на своём языке, но жестикулировала, указывая на Нину, мол вот та девушка, которой должно подойти платье. Но, Нина в ответ только покачала головой.
- Ниночка, что ты, только посмотри, это же переливчатый шёлк, а какой фасон, а поясок! – не унималась Катерина.
- Мне не нужно это платье, - вдруг резко ответила она, - мне нужен мой любимый, мне нужен живой мой Костя! Она развернулась и пошла прочь от девчат, от обескураженной немки, которая совсем не поняла этой странной русской.
Нина вернулась к машине и присела у обочины.
- Что ж ты вернулась? Не подобрала себе нарядов? – спросил её Кузьма Кузьмич.
И, вдруг она горько зарыдала и сквозь слёзы, в полном отчаянии, заговорила о своём горе:
- Дядя Кузьмич, вот ты много чего на свете повидал, ты мудрый, так скажи – как мне жить? Я его люблю, люблю, и не могу смириться с этой потерей. Как болит сердце! Как мне мучительно больно! Как мне дальше жить без него?
Она плакала, повторяла свои вопросы и снова плакала, словно искала на них ответа не только у старика, а у кого-то ещё.
- Что тебе сказать, да и в обще, что тут скажешь, - тяжело вздохнул дед Кузьма. – Время – вот твой лучший лекарь. Со временем затянутся раны и поутихнет боль, а пока никто тебе не поможет, так что остаётся только терпеть. Вот и терпи горемычная, а совсем станет невмоготу, так поплачь. Поплачешь, на душе легче станет, а другого рецепта от такой беды просто нет!
Наконец-то вернулись девочки. Они несли в руках свёртки с покупками. Девчата обсуждали свои новые, только-что приобретённые, наряды: «Ах, Ниночка, как жаль, что ты ушла. Мы чуть дальше прошли и наткнулись на туфельки - такие красивые, белые лодочки! И, как назло, маленького размера. Все перемерили, да куда там, всем оказались малы, а у тебя, вроде бы, небольшой размер стопы. Вот купила бы платье и туфли – полный комплект!» Но, Нина не жалела о не купленных нарядах.
Впрочем, её скоро демобилизовали, и она вернулась в «город чистых водомётов, золотой Бахчисарай». А, куда же ещё возвращаться?!
Мама от счастья была сама не своя. Ещё бы, дочка вернулась живая с медалями на груди, дошла до самого Берлина, но главное, что живая! Страхи Полины Ивановны не оправдались. Их не тронули и не выселили из татарского домика, но уплотнили, подселив семью военного. Теперь домик превратился в коммунальную квартиру, но к этому все давно привыкли. Супруг-моряк, новых жильцов, служил в Севастополе, а супруга с детьми поселилась в Бахчисарае. Естественно, что Полина Ивановна поинтересовалась:
- Как там родной город, как Севастополь?
- Весь в руинах, - ответила соседка. – Окраины, частный сектор на Корабельной стороне ещё как-то уцелели, а центр весь разрушен. Жильё найти совсем не возможно. Нам ещё повезло, что нашлось место в Бахчисарае, а у некоторых военнослужащих семьи устроились, аж в Симферополе.
У соседей было двое детей: старшая девочка лет тринадцати, и мальчик пяти с половиной лет. Девчонка, конечно, сдружилась с Люсей. Сестра совсем освоилась в Бахчисарае. Кажется, ей были знакомы все улочки и закоулочки в городе, и вместе с новой подружкой она целый день пропадала где-то во дворе. За этот год Людмила сильно изменилась, вытянулась, возмужала, и не удивительно, ведь в сорок пятом году ей исполнилось четырнадцать лет. Полина Ивановна работала (мужа больше нет, надо самой кормить семью), Людмила пропадала с подругами, и лишь Нина, словно неприкаянная, сидела безвылазно дома. Всё, что напоминало ей Костю, вызывало нестерпимую боль. Узкие городские улочки, идущие в сторону Успенского монастыря, старый грецкий орех, вновь красующийся молодой зелёной листвой, крутые тропки, ведущие на Чуфут-Кале, да и сам древний город – всё стало табу. Стоило только вспомнить, и сильная мучительная боль начинала преследовать девушку, не давая спокойно дышать и жить. Вот и сидела она одна дома, не взирая на солнечные дни и ясную погоду. Глядя на счастливую Полину Ивановну новая соседка повторяла старую пословицу: «Вся семья вместе, так и душа на месте». Душа на месте была у всех, кроме Нины.
Так прошло недели две, как однажды в калитку постучали и на пороге дома появился военный. Ниночка сразу узнала своего командира и не скрывая удивления произнесла:
- Здравствуйте, Роман Витальевич, вы к нам? Какими судьбами?
- Вот привёз вам то, что забыли в Берлине, - ответил он.
- Что же я могла забыть? – удивилась Нина. – Вроде бы ничего не забывала.
Но он не стал томить всех присутствующих, и словно фокусник, извлёк из своего вещмешка небольшой свёрток, развернул его и повесил на спинку, стоящего рядом стула, то самое шёлковое платье.
- Боже мой, какая красота! – воскликнула соседка.
- Но, это ещё не всё, - сказал капитан Фролов и поставил на тот же стульчик туфли. Это были лодочки белого цвета с декоративной чёрной пуговицей на тоненьком высоком каблуке.
- Да, это же готовый комплект, – удивилась соседка. – Примерить всё, сейчас же примерить!
Все посмотрели на Нину. Она, с нескрываемым удивлением, смотрела на, привезённый для неё Фроловым, наряд.
- Понимаете, Нина, девчонки рассказали и про платье, которое вам очень бы подошло, и про туфельки маленького размера, и о том, как вы не захотели ничего покупать, вот я и подумал приобрести это всё для вас. У нас время послевоенное, тяжёлое, такие вещи не купить, может не сейчас, но потом и пригодятся.
- Спасибо, Роман Витальевич, - поблагодарила Нина.
Было неудобно отказываться от подарка и от примерки, ведь через всю страну, от самого Берлина вёз человек. Она подхватила платье, туфли и скрылось в своей комнате.
Когда через несколько минут девушка вышла на большую веранду, где её ожидали мама, сестрёнка, соседка и капитан Фролов – все просто замерли от восхищения. Ах, какой она была красивой! Нарядное взрослое платье и высокий каблук, полностью её преобразили. Этот наряд удачно демонстрировал её прекрасную фигуру, чёрный поясок с серебряной пряжкой подчёркивал тонкую талию, а высокие каблуки делали её выше и взрослее.
- Доченька, ты чудно выглядишь! – сказала мать.
- Да, Ниночка, в этом наряде ты так похожа на американскую кинозвезду – Дину Дурбин. Я до войны видела кинофильм «Сто мужчин и одна девушка». Эта актриса просто прелесть, такое очарование, такая нежность во всём, такая милая, - повторила соседка, - и ты на неё чем-то очень похожа.
Капитан Фролов с восхищении посмотрел на девушку. «А, ведь, женщина то права, - подумал он, - Ниночка действительно чем-то похожа на эту кинозвезду». Фролов до войны у себя в Москве, в Доме кино, тоже видел этот фильм.
После примерки платья Полина Ивановна накрыла стол, пригласив разделить с ними трапезу гостья. Конечно выпили за Победу и за память о тех, кто так и не вернулся с полей сражений, а потом капитан Фролов сказал:
- Вот что, Ниночка, как хочешь, а я увезу тебя с собой в Москву.
- Зачем? – спросила она.
- Как это зачем? – сказал капитан. – Учиться! Тебе просто необходимо поступить в медицинский институт и учиться на доктора. Я то хорошо помню, как тебя хвалили ребята. Никто так, почти безболезненно, не делал уколы, никто так хорошо не делал перевязку. Кому как ни тебе учиться на врача! К тому же перемена мест и учебная загрузка для тебя, тоже будет кстати. Работа и учёба иногда лечат от душевных травм и «сердечной» боли, а то тут ты просто с ума сойдёшь.
- Всё так, конечно, это так, - согласилась она, - но для поступления в ВУЗ нужны знания, а я с сорок первого года не садилась за парту и всё позабыла из школьной программы.
- Это не беда, - оптимистично заявил Фролов, - сесть за парту никогда не поздно. Можно взять в библиотеке книги, позаниматься и всё наверстать, ведь не боги горшки обжигали.
- Вот что, дочка, - вступила в разговор Полина Ивановна. – Я так ждала тебя с фронта, так верилось, что ты вернёшься и у нас в доме вновь будет – счастье. «Будем жить себе поживать, да добра наживать,» - так говорили в старину. И вот, ты вернулась, всё вроде бы хорошо, а радости то и нет! Сидишь целыми днями одна, на улицу почти не выходишь, плачешь потихоньку, чтоб я не видела, но я то всё вижу. Жалко тебя так, что даже сердце болеть начинает. Так что, поезжай в Москву, ты фронтовичка, может льготы есть какие, вот и поступишь в институт, а то тут просто пропадёшь от тоски и слёз.
                -6-
Нина подумала и действительно собралась в столицу вместе с капитаном Фроловым. Да, и что ей ещё оставалось делать? Жить в Бахчисарае, где всё напоминало о Косте, – стало просто невмоготу. Она лишь сильно переживала о том, как примет её мать Романа Витальевича, что о ней подумает? В Москве Фроловы: мать и сын – жили вдвоём в комнате большой коммунальной квартиры на шестерых соседей.
Татьяна Андреевна, неожиданно для девушки, отнеслась к ней вполне доброжелательно и договорилась с одинокой соседкой о том, что на время подготовки и сдачи экзаменов, Нина поживёт у неё. Тётя Маша, так звали соседку, была даже рада своей новой жиличке, так как доктор в поликлинике прописал ей уколы, и вот теперь с этим не стало проблемы. Уколы старушке стала делать – Нина, ей то это было не сложно.
Лето сорок пятого года, в Москве, выдалось дождливым, даже во время проведения знаменитого Парада Победы шёл сильный дождь. Но, Нина почти не бывала на улице, она готовилась к поступлению в ВУЗ. Девушка подала документы в институт и целыми днями сидела за учебниками, занималась. Экзамена по биологии и сочинения – она не боялась, так как ещё в школе по русскому языку у неё были хорошие отметки, и пусть она подзабыла правила, но чисто интуитивно писала грамотно. Литература – была одним из её самых любимых предметов. А, вот – химия! Она боялась этого экзамена больше всего. И так, она занималась, просто не поднимая головы и трепетала от предстоящего испытания. Фролов тоже готовился к поступлению. Перед войной он окончил техникум и успел год отработать по выбранной специальности. Казалось бы, он мог пойти работать по уже полученной профессии или остаться служить в армии, но его увлекли новые научные горизонты в области радиоэлектроники, радиотехники и он решил вновь сесть на студенческую скамью. Так они и занимались: Роман Витальевич у себя в комнате, а Нина через стенку в комнате соседки тёти Маши. Они, хоть и жили в одной коммунальной квартире, но виделись редко, разве что, когда пересекались на кухне или Нина обращалась к Роману за помощью при подготовке к экзаменам. Впрочем, делала она это очень редко, так как стеснялась, и потому сама пыхтела над трудными вопросами. Но перед самыми экзаменами они немного пообщались и Фролов, на правах бывшего командира, дал ей дельные советы: «Ты, Ниночка, не робей и обязательно надень военную форму со всеми наградами. Мы фронтовики и у нас есть при поступлении льготы, так чего же от них отказываться, нам тут стесняться нечего, воевали честно». Он был абсолютно прав, за своё боевое прошлое им не надо было краснеть, воевали, действительно, честно.
Наступило время вступительных экзаменов. Предчувствие её не подвело. Она, как и рассчитывала, написала сочинение и сдала биологию - на четвёрки. Ей предстоял экзамен по химии.
И вот, этот день настал! Экзамен проходил в большой аудитории. Абитуриенты толпились под дверью, волновались и жадно расспрашивали у тех, кто уже «отстрелялся» о всех нюансах этой «экзекуции». Самым строгим экзаменатором оказался высокий седовласый профессор. Даже при прекрасном ответе по билету, он не унимался и «гонял» желающих стать докторами по всем темам, задавая множество дополнительных вопросов. «Не человек, а просто зверь!» - сказал о нём курносый парнишка, схлопотавший тройку за свой ответ.
Наступила её очередь. Нина вошла в аудиторию. За длинным столом сидели представители экзаменационной комиссии. Она подошла к столу, где были разложены билеты, вытянула один и села готовиться. Билет включал в себя два теоретических вопроса и задачу. С этим билетом ей явно не повезло. Как она не старалась, но задачу решить не сумела, тогда стала писать ответы по теории. Написав всё что знала, девушка внимательно прочитала свой ответ и тяжело вздохнула. На хорошую отметку можно было не рассчитывать. Она немного освоилась в аудитории и осторожно стала разглядывать окружающих. За столом, напротив экзаменационной комиссии, сидела совсем молоденькая девчонка и бойко отвечала. Преподаватели слушали её с большим вниманием и одобрительно кивали, ответ абитуриентки им явно нравился. «Вот эта поступит, точно поступит, вон как шпарит без остановки. Получит за свой ответ «пятёрку» и всё – студентка! А, я! Если сжалятся и поставят «троечку», то хватит ли баллов для поступления? А, если – «двойка»! Девчонка то, наверное, выпускница, только школу окончила, у неё все знания свежие, ей легко блистать на экзамене. Если бы не война, я бы десятый класс окончила в сорок втором году, вот тогда бы и поступать!» - думала о своём Нина. Да, между ней и этой отличницей было всего-то три года, но каких три года! Девушек можно было бы назвать сверстницами, но война разделила их и Нине казалось, что она старше этой девочки не на три года, а на целую вечность. В эту «вечность» уместилось так много всего: бомбёжки, госпиталь с раненными бойцами, а ещё любовь и гибель того единственного, без которого, казалось и жить то было не возможно. Она сидела, нервно теребила локоны своих волос и старалась вспомнить ну хоть что-нибудь ещё по своим вопросам, но вспомнить больше ничего не удавалось.
- Девушка, вы уже подготовились, пора, уже давно сидите, - к ней обратился тот самый строгий профессор.
 Нина тяжело вздохнула, вот и всё, теперь решится её судьба. Отличница заканчивала свой блестящий ответ, и профессор, кивнув головой в её сторону сказал: «Ну, тут всё ясно, а я послушаю вон ту абитуриентку», - и сел напротив Нины. Она ещё раз тяжело вздохнула и приготовилась отвечать. 
- Вы фронтовичка? – спросил профессор.
- Да, – тихо ответила Нина. Она немного стеснялась таких вопросов, хотя и надела свою военную форму и награды, как и рекомендовал ей Фролов.
- С, какого года на фронте? – поинтересовался экзаменатор.
- Можно считать с сорок первого, – ответила она.
- Да, - почему-то вздохнул он и продолжил, - ну тогда давайте перейдём к самому экзамену, и сначала покажите мне, как вы решили задачу?
Ей пришлось сознаться, что с задачей она не справилась, и профессор произнёс:
- Тогда отвечайте на теоретические вопросы.
Она разложила свои записи и стала отвечать. После ответа экзаменатор недовольно заметил:
- И, это всё? Что ж – негусто. Что же вы так плохо подготовились? Задачу совсем не решили, да и на теоретические вопросы ответили слабо, что же так?
- Понимаете, я не училась в десятом классе, - созналась она. – В, сорок первом окончила только девять классов, а потом уже в сорок втором меня направили на курсы медицинских сестёр, там я и получила диплом о средне-специальном образовании. На курсах нам в основном давали всё по практике, шла война, было не до теорий.
- Кто же школьницу мог отправить на фронт? – возмутился профессор.
- Никто не отправлял, - сказала Нина, – это война сама пришла к нам. Я ведь севастопольская, так нас 22 июня уже бомбили, а осенью, во время вражеского налёта, погиб мой отец. Мы, девчонки, сами пришли в госпиталь и попросились взять нас на работу санитарками: «Хотим ухаживать за ранеными, хотим помогать фронту,» - сказали мы тогда. Рабочих рук не хватало, нас взяли.
- Скажите, а вы были в госпитале, в Инкермане? – с волнением в голосе спросил профессор.
- Да, я там была, - просто ответила она. 
Нина сразу даже не поняла, как эта информация повлияла на профессора. Он с трудом пытался унять своё волнение и забыв про экзамен вдруг спросил:
- Может быть вы помните молодого доктора, очень высокого с такой пышной, густой шевелюрой на голове?
- Конечно помню! – обрадовалась она. – Более опытные доктора у нас его очень хвалили и говорили о нём: «Хирург от бога!» Он был очень добрым. Когда раненых с передовой поступало много, мы так уставали таская носилки, что он нам говорил: «Девочки, некоторые раненые тяжёлые, так вы не надрывайтесь. Берите носилки не по двое, а вчетвером, так легче». Жалел нас девчонок. Звали его – Яков Борисович, нет – Борис Яковлевич.
- Да, Борис Яковлевич! Это мой единственный сын – Боря. В сорок первом году он окончил с красным дипломом вот этот самый медицинский институт и сразу попал на фронт. Сначала была оборона Одессы, а потом Севастополя. Вы может что-то о нём знаете, может что-то слышали, ну хоть что-нибудь? – не унимался преподаватель.
- Нет, я ничего не знаю, - ответила она. – Я сама, чисто случайно, успела эвакуироваться вместе с ранеными в начале июня сорок второго года. А, в пещерах Инкермана у меня остались мама и младшая сестрёнка. Отступая наши взорвали склады с боеприпасами и госпиталь. Вот и всё что я знаю. А, вы запрос делали? – в свою очередь спросила она.
- «Пропал без вести» – вот и вся информация.
- Ну «Пропал без вести», это ещё не погиб. Может быть он попал в плен, а там в концлагерь. Тех, кого освободили, если человек в очень тяжёлом состоянии, сначала в госпиталь отправляли, а затем ещё и проверки, может быть он жив и вернётся!
- Евреев немцы в плен не брали, расстреливали на месте, - с горечью в голосе сказал собеседник.
В их беседе, очень далёкой от экзамена, повисла пауза. И, Нине вдруг стало всё равно, что она фактически провалилась, потому что-то, всё произошедшее тогда в сорок втором году, в последние дни обороны Севастополя, было настолько ужасным не вписывающимся ни в какие рамки кошмаром, что всё остальное было уже не значимо. Провал на экзамене, в сущности – мелочь, по сравнению с теми испытаниями, что выпали на долю защитников её родного города.
Профессор взял себя в руки, а потом её экзаменационный листок и поставил оценку. Нина понимала, что ничего хорошего ей не светит, но взглянув на отметку, чуть не вскрикнула. На против «химии» стояло «отлично»! Она скорее испугалась, чем обрадовалась такому результату, а профессор тихо, но строго сказал:
- На первом курсе именно я буду вести химию и три шкуры с вас спущу, но мой предмет вы знать будете.
- Спасибо, - так же тихо прошептала Нина и вышла из аудитории.
Её тут же обступили абитуриенты с дежурными вопросами:
- Как экзамен?
- Ты что получила?
Она показала, окружившим её ребятам, свой листок с отметками.
- Ух ты, - «отлично», вот повезло!
- Фронтовиков жалеют, их менее строго спрашивают, - услышала она за своей спиной.
- Ничего подобного, - сказал кто-то, - хотя это было бы справедливо, ведь они заслужили.
- Вроде бы так, но и нам поступить хочется, - добавил другой абитуриент.
Но, Нина не стала принимать участие в их спорах и покинула ВУЗ.
Она вышла на улицу и медленно пошла без всякой цели, так - куда глаза глядят. Девушка совсем не знала Москву и ориентировалась в городе по веткам метро, поэтому не боялась заблудиться. «Пятёрка по химии, это же проходной бал, - думала она, - это же значит, что я поступила!» Но, радости почему-то не было. Как странно, что давние события из сорок второго года помогли, совсем неожиданно, при поступлении в сорок пятом. Она решила отправить телеграмму в Бахчисарай только после того, как увидит свою фамилию в списках поступивших в институт, как бы не радоваться заранее. А, дома её встретили вопросами и узнав результат экзамена, искренне порадовались. Татьяна Андреевна, тётя Маша, у которой жила Нина, и все жилицы коммуналки пожелали ей успехов в учёбе, побольше «пятёрок», а в будущем стать хорошим доктором. Её бывший командир, капитан Фролов, поздравил и сказал свою любимую фразу: «Вот молодец, усердно позанималась и каков результат, я же говорил, что не боги горшки обжигали!» В чём-то он был бес порно прав. Сам Роман Витальевич успешно сдал экзамены и поступил в институт, осуществив свою мечту.
Как только она прочитала свою фамилию в списке первокурсников, то сразу отправила телеграмму маме и получила от неё, в свою очередь, поздравительную телеграмму. Полина Ивановна была вне себя от счастья за дочку.
Став студенткой она получила койко-место в общежитии и переехала из густонаселённой коммуналки. Так началась новая жизнь. Учёба, учёба и ещё раз учёба! Нина без пропусков посещала лекции, много занималась в библиотеке. Учиться плохо было просто совестно, ведь уже не маленькая, нужно было наверстывать упущенное.  Кроме учёбы надо было работать. Студенческая стипендия была небольшая, а просить помощи у матери было просто недопустимо. Ей и так было нелегко, ведь на её плечах была забота о Люсе, а Нина уже имела профессию, она была опытной медицинской сестрой и вполне могла позаботиться о себе сама.
 Девушка устроилась на работу в больницу на пол ставки. Так она работала, училась и свободного времени совсем не оставалось. Но, редко, когда выпадали выходные, вечером в субботу или в воскресенье, они виделись с Романом Витальевичем, вместе ходили в кино, изредка в театр, а чаще просто гуляли по московским улочкам. Он был коренной москвич, хорошо знал и любил свой город. Он рассказывал о том, где, когда, в каком доме жил известный писатель, поэт, художник или какая-то другая творческая знаменитость, рассказывал о довоенной Москве. Иногда они гуляли молча, каждый погружённый в свои мысли, но всё же гуляли вдвоём. Под ногами то шуршали осенние листья, то с наступлением зимы скрипел снежок, а молчать вдвоём иногда совсем неплохо.
Наступила первая зимняя сессия. Нина совсем не боялась экзаменов, а «химию» пошла сдавать в числе первых. Она прекрасно ответила по билету и на дополнительные вопросы, так что суровый профессор вдруг улыбнулся и сказал: «Ставлю вам сегодня за ответ твёрдую «четвёрку» и прошу заметить честно заработанную, говорят же: «Пот и труд всё перетрут». Вы молодец!» Нине была очень приятна такая оценка её учёбы.
Так в делах и заботах пролетали дни. В сорок восьмом году мама и Люся всё-таки перебрались в родной Севастополь, и Нина на летних каникулах наконец-то вернулась в город своего детства. Но, жизнь невозможно остановить, а время повернуть вспять, теперь она жила в Москве, тут училась, и не только! В сорок девятом году она вышла замуж за своего бывшего командира, капитана Фролова, и стала Ниной Михайловной Фроловой. Прежнего, действительно, ничего вернуть нельзя.
 Когда Роман заходил за ней в общежитие, приглашая погулять, то девчонки завистливо ахали: «Какой интересный мужчина, вот повезло же - такой кавалер!» Это было вполне понятно. Послевоенное время было скудно на мужчин. Сколько ребят не вернулось с войны, сколько осталось вдов, а сколько невест так и остались невестами. К тому же за эти годы подросли новые невесты, молодые, красивые. Чего далеко ходить – младшая сестра Людмила! Уж каким она была заморышем в сорок четвёртом, смотрелась на десятилетнюю девочку, хотя самой уже было тринадцать. А, теперь! Люся переросла старшую сестру на целую голову, и уже смотрелась не девчонкой – взрослой девушкой. Что же ей оставалось?! Она сделала свой выбор, ведь в одиночестве счастья тоже нет!      
В пятидесятом году Роман Витальевич окончил институт, получил распределение в НИИ и стал заниматься любимой радиоэлектроникой. А, Нина в этом же году родила сына. Она дала ему имя – Константин, в память о своём погибшем женихе (супруг был не против). В медицинском нужно было учиться шесть лет и туго бы ей пришлось если бы не свекровь. Она как-то сразу по-доброму отнеслась к Нине и очень обрадовалась рождению внука. Татьяна Андреевна активно помогала нянчить Костю, и Нина смогла спокойно окончить свой медицинский институт. Она получила направление на работу в детскую районную поликлинику, стала работать врачом -педиатром. В пятьдесят четвёртом году у четы Фроловых родилась дочка и её, в честь свекрови, назвали – Татьяной. И, полетели дни, слагаясь в года, как и у всех остальных советских граждан: свои трудовые будни, свои семейные праздники.   
                -7-
                1970 год.
В половине седьмого утра прозвонил будильник. Так уж повелось, что первыми в семье поднимались Нина и Роман. Они уже давно распрощались с многолюдной коммуналкой, жили в своей четырёхкомнатной квартире, которую получали на пятерых, ещё при жизни свекрови. Роман Витальевич надевал свой финский спортивный костюм, который привёз из заграничной командировки и уходил на утреннюю пробежку. Рядом с их новым домом был большой парк и Фролов с удовольствием занимался спортом. Он, не смотря на возраст, всегда был подтянут, следил за своим здоровьем, ещё бы ведь супруга – доктор. Нина принимала душ, шла на кухню готовить завтрак. Дети поднимались чуть позже. Сын Костя учился в институте на третьем курсе, а дочка Танечка ещё училась в школе. В 1970 году она окончила девятый класс и у неё наступили последние летние каникулы, на следующий год ей предстояло поступление в институт.
«Как быстро бежит время, - подумала Нина Михайловна, - вот уже, и дочка окончила девятый класс, прямо как я тогда в сорок первом». Мысли о военном времени, всегда навевали какой-то страх, слишком много было пережито. Нина встряхнула головой, предаваться печали было некогда.
Со своих спортивных занятий вернулся супруг.
- Как на улице? – спросила его она.
- Чудесно! На улице тепло, хотя моросит мелкий дождик, в общем типичная погода для начала июня в Москве.
Муж повесил на лоджии намокший спортивный костюм и отправился принимать душ:
- Константин поднялся? – спросил он после душа.
- Нет конечно, ты же знаешь, он у нас – сова. Ещё с маленьких лет так было, что с вечера не уложишь, а утром не поднимешь.
Роман Витальевич сам пошёл будить сына, а Нина разложила еду по тарелкам. Костя, наконец, под зорким взором родителя оторвался от кровати с горем пополам умылся и пришёл завтракать.
- Доброе утро, мамочка, – он явно ещё не отошёл ото сна.
- Константин, как дела в институте? Ты получил допуск к сессии? – строго спросил отец.
- Нет ещё, - пробубнил он с полным ртом.
- Что так? У тебя «хвосты»?
- Курсовик ещё не сдал, - тяжело вздохнул отпрыск.
- Просто не сдал или ещё не сделал? – строго переспросил отец. – Учти, что ректор института и декан мои знакомые и мне не должно быть за тебя стыдно.
- Да, не волнуйся, папа, всё будет нормально, - вновь тяжело вздохнул сын.
- Дорогая, - обратился он уже к Нине. – Сегодня ужинайте без меня, я задержусь на работе.
- Что-то случилось? – стала волноваться она.
- Случилось, но вполне приятное событие. На базе нашего института в конце июня должна пройти научно-практическая конференция. Приглашены специалисты, по нашему направлению, со всех союзных республик и не только. Будут гости из стран социалистического содружества: из ГДР, из Чехословакии, Польши, Югославии, Венгрии и Румынии.    
- Ничего себе! – удивилась Нина, - это большая ответственность.
- Конечно, ответственность велика и все хлопоты с организацией конференции на наших плечах и в первую очередь на моих, – заметил супруг. – Кстати, в октябре у меня намечается командировка в Берлин и если постараться, вовремя решить вопросы с оформлением документов, то ты могла бы поехать со мной.
- Берлин! Но, я уже была в Берлине в сорок пятом году, - ответила она, - и знаешь, даже слова «немцы» и «Берлин», до сих пор вызывают у меня нервную дрожь.
- Ниночка, ты чудачка! – рассмеялся муж. – Поверь мне, что Берлин мая сорок пятого года и современный – это совершенно разные вещи. Сейчас Берлин – очень красивый современный город. Ты будешь приятно удивлена.
- Хорошо, ближе к осени всё решим, - уклончиво ответила она, а про себя подумала: «Как жаль, что Австрия страна капиталистическая и поехать туда очень сложно, даже по туристической путёвке. Как бы она хотела оказаться в Вене. Найти братское захоронение советских воинов, павших при взятии города. Найти бы среди фамилий на обелиске заветные инициалы «Полевой К.Г.», возложить цветы и просто посидеть рядом, подумать, вспомнить».
Это были самые потаённые её мечты. Всё, что было связано с именем Кости, она не забыла, просто таила в себе, как самое сокровенное, то о чём никому не рассказывают, но помнят всегда!
С улицы раздался автомобильный сигнал. Это приехала служебная машина за Романом Витальевичем. Он встал из-за стола: «Спасибо дорогая», - поцеловал жену в щёку и поспешил на работу его ждали служебные дела. А, на кухню вошла Татьяна. Она была ещё немного заспанной.
- Доброе утро, - зевая промолвила дочка.
- Милая, что же ты так рано встала, могла бы поспать подольше, ведь у тебя каникулы.
- Так всегда, во время учёбы кажется всё на свете бы отдала лишь бы не идти в школу и поваляться в кровати. Но, вот каникулы – спи не хочу и, действительно, спать уже не хочется.
Дочка принялась намазывать себе бутерброд и наливать в чашку чай, а Нина с сыном уже позавтракали и стали собираться: он в институт, а она к себе в поликлинику.
- Танечка, приберёшь за всеми посуду, - напомнила мать.
- Да, я вам что - крепостная крестьянка! – возмутилась она, но потом смилостивилась и согласилась помыть посуду за всеми.
У Фроловых была своя машина. Хоть в советское время и говорили, что машина - это не роскошь, а средство передвижения, но в реальности всё обстояло с точностью до наоборот. О машине давно мечтал Роман Витальевич. Они стояли в очереди, ждали, и наконец, приобрели долгожданный автомобиль. Супруг выучился водить и ездил на нём к себе на работу. Но, вот Фролова назначили сначала исполняющим обязанности, а потом утвердили в должности директора, того самого НИИ, куда он пришёл работать. Вместе с директорским креслом он получил служебный автомобиль с шофёром, и Роман Витальевич стал уговаривать супругу выучиться водить и ездить на их машине самой. Поначалу Нина немного упиралась уверяя, что у неё не получиться, а вдруг мол она попадёт в аварию и что-то ещё тому подобное. Но, Фролов в своей привычной манере заявил: «Не боги горшки обжигали! Это тебе только кажется, что не получиться, а вот попробуй и всё будут хорошо!» Он оказался прав. Нина закончила водительские курсы и стала водить их машину. Она оказалась очень аккуратным водителем, ездили осторожно, правила не нарушала и вскоре вошла во вкус. На машине оказалось гораздо удобнее, да и бензин в тогда стоил сущие копейки. После работы она всегда заходила в магазин, нужно же кормить семью. Оказалось, что гораздо удобнее сложить покупки в багажник и ехать, чем тащиться с тяжёлыми авоськами в переполненном общественном транспорте. Вот и сейчас Нина Михайловна подбросила сына до метро и поехала на работу. Как всегда, без опозданий, она появилась в родной поликлинике в которой проработала без малого двадцать лет.
В кабинет заглянула секретарша Риточка:
- Нина Михайловна, там подошли девочки, студентки из медучилища. Они к нам на практику придут, после сессии. Вы хотели с ними пообщаться.
- Конечно, пригласи девчат.
Сегодня в детской поликлинике был особенный день – приём малышей до года. Девочки-  студентки подошли на ознакомительную экскурсию. Они дружной стайкой влетели в кабинет заведующей и взглянув на них она вдруг подумала: «А, вот так и мы тогда в сорок первом пришли в госпиталь и попросились: «Возьмите нас, мы хотим помогать фронту, хотим ухаживать за раненными». Что-то ей сегодня с утра всё вспоминается сорок первый год!?
Она говорила с девчатами, а сама их невольно разглядывала: «Нет, они совсем другие. Мы тогда так робели, а эти девочки совсем не тушуются. Хотя, чего сравнивать! Мы-то тогда были ещё школьницы, а эти девочки – студентки медучилища. Они модно одеты, обувь на платформе». Это был последний крик моды. Пообщавшись с будущими коллегами Нина Михайловна, тоже, отправилась на приём. Она любила этот день, любила своих крохотных пациентов, а их молодые мамочки уважали заведующую детской поликлиникой – Нину Михайловну Фролову.
После работы она, как обычно, зашла в магазин, купила продукты и отправилась домой. Детей могло дома ещё не быть. Татьяна могла задержаться в гостях у подружки, а сын в институте. Поэтому она сама открыла входную дверь. На этот раз дети были дома и отчаянно спорили между собой о чём-то. С приходом матери спор утих. Костя подхватил из её рук тяжёлые сумки и понёс их на кухню. Нина присела в зале на диван.
- Устала, мамочка, - спросила Танечка.
- Устала, - созналась она, - вот чуть отдохну и приготовлю ужин.
- Мама, - сказал сын, - мне надо с тобой очень серьёзно поговорить.
- Ох, и сюрприз приготовил тебе наш Костя! – подлила масло в огонь Татьяна.
- Татьяна, выйди из комнаты! Я буду говорить только с мамой!
- О, Боже, Костя, мне заранее становится плохо! – не то в шутку, не то в серьёз промолвила Нина. – Ты меня просто пугаешь. Надеюсь ты не собрался жениться?
- А, что жениться так страшно? – пошутил сын.
- Не страшно, но ты пока только на третьем курсе. Сначала нужно окончить институт, встать на ноги, ну а потом подумать и о семье, - строго сказала мать.
- Не бойся, мама, жениться я не собираюсь у меня другая проблема. Я решил бросить институт! – выпалил сын.
- Костя, как это бросить институт?! – возмутилась Нина. – Ты думаешь, что говоришь!
- Мама, я всё уже давно серьёзно обдумал и пришёл к выводу, что ошибся с выбором ВУЗа.
- Проучиться три года, осталось только сдать летнюю сессию и на тебе – брошу! – не унималась Нина. – Тысячи мальчишек и девчонок со всего Советского Союза только мечтают о том, что б учиться в таком институте.
- Мамочка, представь себе, вот отучусь я ещё два года, получу диплом, и что дальше? Папочка возьмёт меня в свой НИИ на работу, так сказать, под отеческое крылышко, буду отсиживать восемь рабочих часов, протирать штаны, как у нас говорят и мечтать о том, чтоб поскорее вырваться из этого кошмара. Ты можешь понять, что меня просто тошнит от этой радиоэлектроники!
- Ах, так! Скажи тогда, ну зачем ты поступал в этот ВУЗ? – спросила сына Нина.
-  С, подачи папы, я учился в одной из лучших в Москве школ с физико-математическим уклоном. Учился хорошо, отличником не был, но получал «четвёрки» и «пятёрки». Знания у меня были, и потому я без проблем мог бы поступить в любой институт. Заканчивал десятый класс и, как сейчас помню, в голове была такая пустота: «Куда пойти учиться? Чем бы я хотел в будущем заниматься?» А, тут папочка со своей радиоэлектроникой. Он мне тогда все уши прожужжал: «Как это здорово! Как интересно! Мы делаем разработки для космических аппаратов, работаем на космос!» Этим «космосом» он меня окончательно убедил, вот я подал документы и с лёгкостью поступил в этот самый институт.
- Три года учишься и не можешь разобраться твоё это или нет!
- Он – учиться! Это только вы с папой так думали, - подключилась к разговору, заглянувшая в комнату Татьяна, - а на самом деле наш Костя не учился. Он играл в КВН, писал сценарии для студенческих капустников, занимался праздниками факультета и…
Договорить она не успела, брат так рявкнул на неё, что она предусмотрительно быстро скрылась, хлопнув со всей силы на последок дверью. А, он вздохнул и продолжил:
- Ну, в общем, если честно, то Танька права!  В середине первого курса затянули меня ребята на репетицию нашей факультетской команды КВН, вот отсюда и пошло. Сегодня я капитан нашей команды, сам пишу сценарии, придумываю постановки, организую студенческие праздники. Я бы хотел поступить во ВГИК на режиссёрский факультет. Хотел бы работать на телевидении, делать музыкальные, молодёжные телепередачи, а то наше телевидение пока такое серое.
- Ух, ты! Ну и запросы! Думаешь это так просто!
- Мамочка, а почему бы и нет! Другие поступают, учатся, ну а я чем хуже, ведь не боги горшки обжигают!    
Раздался звонок в дверь.
- Танечка, открой это может быть к тебе подружки! – крикнула дочери Нина.
- Мама, это к тебе – телеграмма, - ответила дочка.
Телеграмма пришла от сестры. Её скупой текст без предлогов и союзов выглядел так: «Приезжай мама больнице. Людмила» Это означало, что у матери серьёзные проблемы со здоровьем и Нине нужно срочно ехать в Севастополь. Вот говорят: «Пришла беда – отворяй ворота!» С Костей, правда, это не беда, сущее недоразумение, а вот – мама!
Вечером, когда вернулся с работы супруг, они обсудили сложившуюся ситуацию:
- Тебе обязательно надо поехать в Севастополь. Мама попала в больницу - это серьёзно! Да, и возьми с собой Татьяну, она ведь на каникулах, - поддержал жену Роман Витальевич.
- У меня накопилось несколько отгулов, можно ещё оформить дни и за свой счёт, - сказала Нина, - а ещё я хочу взять с собой обоих детей и Танечку, и Костю.
- Но, у Кости же сессия на носу и не сдана курсовая работа, - возразил Роман.
- Знаешь, Косте сейчас очень важно отвлечься от своей учебной рутины и всё хорошенько обдумать. Поверь, для него эта поездка очень важна.
Супруг спорить не стал. На следующий день Нина решила все вопросы на работе и вместе с детьми села на поезд и отправилась в город своего детства.
                -8-
На Севастопольском вокзале их встретила сестра Людмила. Она обняла свою старшую сестру, расцеловала племянников:
- Как доехали? Ну, не ожидала, что вы почти всем семейством выберетесь!
- У Татьяны – каникулы, да и Косте развеяться не помешает, - за всех ответила Нина.
Они загрузились в Людмилин «Москвич», сестра уже давно сама водила машину. Улицы Севастополя совсем не похожи на московские: они то петляют, то ведут вверх, а то резко вниз. К тому же они не так сильно загружены транспортом. Конечно, Нина сразу завела разговор о маме:
-  Люда, что с мамой? – спросила она.
- У неё уже давно сердце побаливало, но ты же её знаешь, к докторам она ходить не любит. А, тут как-то вечером прихватило. Я вызвала скорую помощь, отвезли её в больницу, вот лечат. Лежит она в кардиологии, в хорошей палате, за ней сейчас наблюдают, обследуют, ставят капельницы, делают уколы. В общем паники особой нет. Но она, как только мне разрешили её проведать стала просить, чтоб я вызвала из Москвы тебя. Я ей, конечно, говорила, что это совсем ни к чему. Во- первых ты не кардиолог, а педиатр, во-вторых в больнице ей делают всё необходимое, а в- третьих если будут нужны какие-то особые лекарства, так я достану. Я же торговый работник и у меня есть связи. Но, она ни в какую! Твердит одно и тоже: «Пусть приедет Нина!» Знаешь, старый, что малый.
- Люсенька, ты молодец всё правильно сделала. Хорошо, что дала телеграмму, это основание взять отпуск, не то что телефонный звонок, его к делу не пришьёшь. Если я тебя не отвлекаю от дороги, то расскажи о своих.
- Юра сейчас в море. Пару дней назад пришло письмо, они прошли экватор. У моряков такой обычай, как проходят экватор, то устраивают – Праздник Нептуна. Все наряжаются чертями, русалками, а новичков купают – ритуал такой. Мой-то уже опытный моряк – третий раз экватор проходит. Оля и Поля (Люсины дочки-погодки) у свекрови, у них каникулы, а я на работе. Вот так и живём!   
Они подъехали к дому и поднялись на третий этаж. Тут жили сестрица с семьёй и с ними жила Полина Ивановна.
- Располагайся в маминой комнате, - сказала Людмила, обращаясь к Нине. – Если вы голодные, то я накормлю.
- Мы не голодны, разве, что чаю попить, - ответил Костя.
- Ну, тогда чаёвничайте, а мне на работу надо. Кошки нет – мышам раздолье, - строго заметила она.
В своё время у Людмилы не было проблемы в выборе профессии. «Либо поваром стану, либо продавцом в продуктовом магазине,» - говорила она. Так военное голодное детство внесло свои коррективы в её представления о жизни. После школы она окончила училище и стала продавцом в продуктовом магазине. Уже позже сестра закончила заочно торговый институт и несколько лет назад её назначили директором большого гастронома. Подчинённые уважали Людмилу Михайловну и немного побаивались, она была строгим руководителем.
После ухода хозяйки они тоже стали собираться.
- Мамочка, нам с тобой к бабушке пойти? – спросила Танечка.
- Нет, я сегодня навещу бабушку одна, - ответила Нина, - а вы просто погуляйте в городе. Возможно завтра сходим все вместе.
Татьяна и Костя отправились в город.
- Куда пойдём? – спросила брата Танечка. – Может быть в центр города, поедем на Приморский бульвар?
- А, давай съездим в Херсонес, - предложил он.
- Так это же далеко.
- Совсем нет, ехать не более сорока минут. Это для местных ехать долго, а по московским меркам сущая ерунда. Я хорошо помню дорогу.
- Я, тоже дорогу запомнила, в прошлом году ездили с мамой.
Не долго думая они отправились в древний город-музей. С транспортом им повезло и добрались они, действительно, быстро. Купили входные билеты и вот он город-полис Херсонес. День был рабочий и народу оказалось совсем немного. Чувствовалось, что ещё только начало лета, сезон отпусков не наступил, наплыва отдыхающих не было. Ребята прошлись старинными улочками, полюбовались на море. Купающихся, тоже, было мало.
- Наверное вода ещё прохладная, - заметила Татьяна.
- Местные избалованы, купаются, когда море хорошо прогреется, а я, так обязательно окунусь, - ответил сестре Костя.
Они ещё немного прошлись ровными улочками древнего города и набрели на художницу. На небольшом холме у самой кромки обрыва стоял мольберт с холстом, а рядом сидела молоденькая девушка. Она очень удачно выбрала своё место, так как с него открывался прекрасный вид на море и видневшийся в дали белокаменный город. Этот прекрасный пейзаж красовался и на её картине, только на переднем плане художница дорисовала старинный парусник, рассекающий синюю морскую гладь. В реалии такого корабля на горизонте не наблюдалось, но это ведь дело автора, в меру своей фантазии, немного приукрашать действительность. Ребята с минуту постояли за спиной художницы и коммуникабельная Татьяна спросила:
- Это сюжет по Грину?
- Нет, это не алые паруса, - ответила девушка. Действительно паруса на мачтах нарисованного ей корабля были белыми.
Брат и сестра ещё немного покрутились возле девушки, но она была занята своей работой и не обращала внимание на праздных зевак.
- Пойдём к колоколу, - сказала Татьяна и собралась уходить.
- Вы очень хорошо рисуете, сразу узнаёшь Севастополь, - включился в разговор Костя, когда сестра немного отошла от них.
Девушка покосилась на него и промолвила:
- Ваша девушка уже ушла, догоняйте.
- Девушка! – пожал плечами Костя, - да это моя младшая сестра!
- Что вы так возмутились! Вы что, с сестрой не очень дружны?
- С, младшей сестрой иногда очень трудно быть в дружеских отношениях, мы бывает соримся, но в меру.
- А, у меня тоже есть старший брат, но мы никогда не сорились, правда у нас разница в возрасте большая - одиннадцать лет. Брат уже имеет свою семью, он военный моряк и служит на Дальнем Востоке.
Вернулась Татьяна. Она зря прождала брата и не дождавшись вернулась на прежнее место, а он - на тебе, уже беседует с незнакомкой.
- Давайте познакомимся, - предложила она. – Меня зовут Таней.
- А, меня Костей.
- А, я – Нина! – представилась художница.
Брат и сестра переглянулись.
- Нашу маму, тоже, зовут Ниной.
- Бывают же совпадения, моего отца тоже вот, зовут Константином, а в обще Нина – сейчас очень редкое имя.
- Сейчас, действительно, редкое, а раньше было распространённое, - согласился Костя. – На имена существует мода, и то одни имена, то другие – вдруг становятся очень популярными, а потом эта мода проходит. До войны были популярны: Клавдия, Зинаида, Зоя, Нина. В войну самым распространённым именем стало – Катюша, сразу после войны в моду вошло – Галина, а сейчас: Наташа, Ирина, Елена, Светлана. Кто знает, может быть в будущем вернутся такие имена, как Маша, Даша и Настя.
Девчонки тут с ним полностью согласились, а Татьяна вновь поинтересовалась:
- Скажите, всё-таки, вы рисуете по мотиву какого - то произведения или так, окружающий пейзаж.
- Посмотрите, как красиво кругом, тут и придумывать ничего не нужно, - ответила художница, но про себя подумала, что объяснить всё людям с которыми только что познакомилась очень сложно. Но, картина её была не просто обычным пейзажем.
Давно, когда ей было не более пяти лет, у них с папой появилась своя маленькая тайна. Она очень любила, когда отец укладывал её спать и, как и все дети, просила его рассказать перед сном сказку. Сказочником папа, конечно, не был, но уступил просьбе маленькой дочки и начал свой рассказ:
- На берегу самого синего Чёрного моря, стоял белый город. В нем жила одна девушка. Её звали – Нина.
- Принцесса? – спрашивала маленькая дочка. Ей было очень приятно, что героиню сказки, как и её, звали Ниной.
- Принцесса, - соглашался с дочерью отец.
- А, жил ещё на свете один молодой человек, он очень любил принцессу Нину.
- Он был принц? – не унималась дочурка.
- Почему принц?!
- Так должно быть в сказке. Если она – принцесса, то он – принц.
- Ну, ладно, - уступал отец. - Пусть будет – принц!
- И вот, однажды, принцесса Нина села на большой корабль, ветер надул паруса и уплыл корабль к неизведанным землям. Может быть к острову Занзибар, к острову Мадагаскар или к берегам Новой Зеландии.
Ниночка не знала, где находятся острова Занзибар, Мадагаскар и Новая Зеландия, но даже она понимала, что это где-то очень далек.
- А, что случилось дальше? – спрашивала она.
- Ничего. Принцесса уплыла, и они больше никогда не встретились.
- Папа, в сказках так не бывает. Сказки всегда заканчиваются хорошо. Так и говорится: «Они поженились, жили долго и счастливо!», - или ещё: «И, я там был, мёд пиво пил, по усам текло, а в рот не попало». Вот так оканчиваются все сказки.
Но, папа только улыбался в ответ, укрывал дочку одеялом и нежно целовал на сон, грядущий. Нине очень понравилась эта необычная сказка и она снова и снова просила папу её рассказать. Но, отец только отшучивался и тогда она сама начинала рассказывать эту сказку:
- На берегу самого синего Чёрного моря, стоял белый город, В нём жила принцесса Нина…
- Видишь, ты и сама всё хорошо знаешь, - отвечал он.
Прошли годы, дочка выросла, папа больше не рассказывал ей сказки перед сном, но она всё хорошо запомнила и решила нарисовать отцу этот сказочный сюжет.
- Так мы всё-таки пойдём к колоколу? – спросила Танечка, - я так хочу загадать желание.
- Нина, а вы видели Херсонесский колокол? – спросил Костя.
- Я уже несколько дней здесь рисую и обошла всё городище вдоль и поперёк. Разумеется, видела и колокол, только при чём тут исполнение желаний?
- Как, вы не знаете, что этот колокол необычный и умеет исполнять желания, только оно должно быть немеркантильным. Надо подойти к колоколу, но не слишком близко, отыскать маленький камешек и повторяя про себя своё заветное желание бросить камешек. Если камешек не попадёт в колокол, то желание не исполнится. Если камешек попадёт, но звук будет глухой, то желание может исполнится, а может и нет. А, вот если камешек ударит в колокол и пойдёт красивый высокий звук, то повезло – желание сбудется.
- Костя, вы это сами придумали? Сколько я здесь, и не от кого о таком не слышала.
- Совсем не удивительно. Об этом мало кто знает. Дело в том, что в Севастополе сейчас большинство жителей, приехавших в город после сорок пятого года, на его восстановление. А, коренных севастопольцев, живших ещё до Великой Отечественной войны, осталось очень мало. Сами мы москвичи, но наша мама – местная. Она родилась и выросла в Севастополе, отсюда попала на фронт, а после войны поступила учиться в Московский медицинский институт. Потом вышла замуж на нашего отца так и осталась в столице. Но, каждое лето мы приезжаем сюда, в гости к бабушке. Вот я вам сейчас всё подробно расскажу:
- В 1855 году окончилась 349-дневная оборона города. В Севастополь вошли войска англо-французских оккупантов. Около года они грабили город, вывозя всё что только можно было вывести. Тринадцать колоколов севастопольских церквей были отправлены во Францию, дальнейшая судьба двенадцати из них оказалась неизвестна, но один колокол был обнаружен висящим в знаменитом соборе Парижской Богоматери (Нотр-Дам де Пари). В 1913 году при активном содействии французского консула «колокол-пленник» вернулся в Севастополь. Он был поднят на звонницу Херсонесского монастыря. После революции, в 1925 году монастырь закрыли, а все колокола сняли. Но, по требованию особого Управления по обеспечению безопасности кораблевождения, один колокол оставили для звона в туманную погоду. Тогда-то его и установили между каменными пилонами на самом берегу. Здесь колокол пережил вторую героическую оборону города, дождался его освобождения, там же он находится и по сей день.
- Не может быть! – удивилась Нина. – Неужели именно этот колокол висел в центре Парижа на соборе, где звонарём был Квазимодо – герой романа Гюго.
- Поверьте, это так, но и это ещё не всё. В Севастопольском архиве хранится «Дело о возвращении из Франции колокола» в нём дано его подробное описание. Из этого стало известно, что этот колокол был вылит в Таганроге, в 1776 году из металла поверженных турецких пушек, в честь Николая Чудотворца, покровителя моряков. На самом колоколе есть изображение этого святого, а на противоположной стороне находится изображение какого-то неизвестного святого, стоящего на луне. Колокол пробывший пол века в плену, не потерявшийся, а благополучно вернувшийся домой, указывающий морякам путь в тумане, переживший две обороны, да ещё и с образом святого Николая – конечно может исполнять желания!
- Вам бы сказки писать или кинофильмы снимать, - пошутила Нина, - скажите мне, ну откуда вы всё это знаете?
- На счёт кинофильмов вы прямо в точку попали, - обрадовался Костя, - а знания наши от мамы. У неё в школе была любимая учительница истории – краевед! Это она обо всём ребятам рассказывала, водила их сюда на экскурсии. Мама до сих пор её вспоминает.
Ребята направились в сторону дивного колокола у каждого нашлось в запасе заветное желание.
                -9-
 Тем временем Нина Михайловна собиралась к матери. Она взяла передачу, заблаговременно приготовленную Люсей, и отправилась в больницу. Здесь она отыскала кардиологическое отделение, нашла палату в которой лежала мать, постучала в дверь и вошла. Мама лежала на кровати, её лицо было очень бледным. Увидев, вошедшую дочку, Полина Ивановна вскрикнула и протянула руки, желая обнять долгожданную гостью.
- Ниночка, моя Ниночка приехала! – запричитала она.
- Да, мамочка, это я. Как ты себя чувствуешь? Как твоё здоровье?
На соседней кровати кто-то зашевелился, это оказалась худенькая старушка. Она улыбнулась Нине и промолвила:
- С, приездом вас, матушка уж заждалась.
- Это моя старшая, моя Ниночка, - представили дочку Полина Ивановна своей соседке по палате.
- Как погода?
- На улице великолепно! Тепло, но жары ещё нет, - ответила Нина.
Старушка покосилась на Полину Ивановну и сказала: «Пойду, подышу свежим воздухом, доктор рекомендовал,» - и тактично удалилась. Они остались в палате одни. Мать как-то сразу расслабилась, ей явно хотелось поговорить без свидетелей. Нина осторожно взяла её за руки. Какими натруженными, усталыми с бугорками вздутых вен – были эти руки.
- Ниночка, мне надо с тобой серьёзно поговорить, - начала Полина Ивановна. – Я давно хотела, да всё не решалась, а тут попала в больницу и поняла, вот умру и не расскажу правду. Боялась, что ты меня будешь презирать, но по делам и расплата.
- Мама, милая о чём ты? – удивилась её словам дочка.
Но, Полина Ивановна тяжело вздохнула и продолжила свою исповедь:
- Помнишь в годы войны у тебя был жених, так вот он жив!
- Мамочка, что ты говоришь? – вскрикнула Нина, - ты ошибаешься. Костя погиб в апреле сорок пятого года в боях за Вену. Мне написали тогда об этом его однополчане.
- Нет, он жив! – упрямо повторила Полина Ивановна. – Осенью того же сорок пятого года на твоё имя пришло письмо - обычное солдатское письмо. Я открыла его и прочитала. Письмо было небольшое и в нём сообщалось, что твой жених находится в госпитале, известие об его смерти было ошибочное, он жив, но в очень тяжёлом состоянии. Я долго думала, мучилась, всё не знала, как мне реагировать на это сообщение. Конечно, надо было написать тебе, сообщить обо всём. Но, я же тебя хорошо знаю. Ты бы всё бросила и учёбу, и Москву, а я так радовалась твоим успехам, так хотела тебе всего самого хорошего. И, тогда я решила подождать. «Если придёт ещё одно письмо, тогда и напишу дочери,» - подумала я тогда, а писем-то больше и не было, я и успокоилась.
- Мама, мама, как же так! Почему ты так поступила? – спросила дочь.
- Счастья тебе хотела, - ответила та. – Я же хорошо помнила, как ты училась в школе. По любимым предметам – «пятёрки», а по остальным так, и «тройки» были. Всё в облаках витала, даже Миша покойный всё сокрушался: «Не серьёзная она у нас, одни фантазии на уме, что с неё путного выйдет?» И, вдруг, поступила в медицинский институт, да ещё и в Москве! Никак пожалели тебя, как фронтовичку, не иначе! А, уж как я радовалась, как гордилась тобой, и что всё разом бросить, всё перечеркнуть! Но, это ещё не всё. В конце января сорок седьмого года он сам к нам приехал.
- Костя!? – одними губами прошептала она заветное имя.
- Он самый, - подтвердила мать. – Мы тогда ещё в Бахчисарае жили. Стояла типичная для Крыма зимняя погода: то выпадет снег, пролежит несколько дней и растает, то мелкий изнуряющий дождик. Вокруг слякоть и грязь. В доме я как раз была одна. Люся, наверное, в школе, да и соседка по дому куда-то отлучилась. Он постучал в дверь, я впустила. Он вошёл с трудом, так как был на костылях, как уж по нашей лестнице поднялся – не знаю. Можно говорит присесть. Я дала ему табуретку, он сел и спрашивает:
- Здесь ли проживает Комарова Нина Михайловна, всё ли у неё в порядке, я её жених.
- Ниночка жива и здорова, - ответила я, - а сейчас она живёт в Москве и учится в медицинском институте.
Он очень удивился, что ты в мединститут поступила, но сказал:
- Какая она молодец! Я за неё очень рад. Как мне её разыскать, вы мне адрес её дадите.
А, ещё попросил разрешения закурить. Я ему сказала, мол курите себе пожалуйста, и пепельницу на стол поставила, у нас была от соседа. Тот приезжал к семье на выходные и курил, как и многие мужики. Он достал махорку, бумагу и стал сворачивать самокрутку. Руки его плохо слушались, а я смотрю на него: худой, бледный, под глазами синяки, щёки впали, шинель на нём висела, как на пустой вешалке. Смотрю я так на него и думаю: «Страшненький какой, ну и во что тут влюбляться было?!» А, в слух сказала:
- Не надо вам разыскивать Нину, она замуж вышла.
Он побледнел, хотя куда уж больше, руки сильнее задрожали, даже махорку просыпал, но упрямый и говорит:
- Замуж, это ничего – развод существует.
А, меня такое зло взяло, какой самоуверенный! И я тогда сказала ему:
- Как это развод, у них ребёнок, сынишке два месяца, Мишей назвали.
Он, наверное, вспомнил, что ты – Нина Михайловна, подумал, что ребёнка так в честь дедушки назвали. Застонал, словно от сильной боли, даже в лице изменился, молча засунул своё курево в карман, поднялся и ушёл, даже не попрощался.
- Мамочка, как же ты так могла! Какой ребёнок! Да, я даже замужем в сорок седьмом году не была и никакого ребёнка у меня не было! - закричала Нина.
- Соврала я, - призналась Полина Ивановна.
- Ну, зачем же ты это сделала? – не унималась дочка.
- Счастья тебе хотела, - просто ответила мать. – Время такое тяжёлое было, мы столько пережили, а так хотелось лучшего, в особенности для своих детей. Хотелось, что дом был – полная чаша, что б муж был любящий, что б детки – здоровые, хотелось, что б жила – как сыр в масле каталась! А, что, ведь все такого своим детям желают, ну разве не так?
Нина сидела, закрыв лицо руками, рядом с кроватью матери. От всего услышанного она была просто в шоке и с трудом переводила дыхание.
- Мама, мамочка ну как же ты могла, как ты только могла так поступить! Ведь это мне было решать в чём оно моё счастье, - со слезами на глазах повторяла дочь.
- В, моей комнате, в комоде, в нижнем ящике лежит то письмо из госпиталя, - тихо добавила мать, - взяла грех на душу, а письмо не уничтожила, ты его найди, - она тихо заплакала. – Все эти годы молчала, а тут скрутило меня, сердце разболелось и подумалось, что вот умру и унесу тайну с собой в могилу. Стала я Люсю донимать, что б вызвала тебя из Москвы, покаяться…
Нина ничего не ответила матери. В её сознании не укладывались ни поступок Полины Ивановны, ни сам факт, что её бывший жених был жив. Он жил где-то все эти годы, он дышал воздухом, смотрел на синее небо, а она считала его мёртвым и мечтала поехать в Австрию и разыскать его могилу. Словно пьяная, держась за стенку она покинула палату и вышла на улицу. Яркое солнце ослепило, а она смотрела на окружающую её действительность и ничего не узнавала. Весь мир в одночасье перевернулся! Все мысли её теперь работали в одном направлении – нужно его разыскать! Она готова была отправиться в Новгород, что бы только взглянуть на человека, любовь к которому заполонила тогда её сердце.
Всё-таки она взяла себя в руки и вернулась домой, хорошо, что квартира была пуста, никого, кроме неё, ещё не было. Нина сразу кинулась к маминому комоду. Когда-то комоды застилали вышитыми накидками и кружевными салфетками. На них красовались пресловутые слоники и фарфоровые статуэтки. Но, всё это давно безнадёжно устарело. Женщины больше не увлекались вышивкой, а последним криком моды стал – хрусталь. Советские дамы сходили по нему с ума и отчаянно за ним охотились. Хрустальные салатницы, ладьи, бокалы, фужеры и, конечно же вазы стали вожделенной мечтой многих представительниц прекрасного пола. На мамином комоде, тоже, стояла красивая хрустальная ваза – подарок от семейства Фроловых на День рождения.
Нина открыла самый нижний ящик и под ворохом маминой вышивки, салфеток, платочков нашла заветное письмо. Сложенное в треугольник, как было принято в военное время, письмо пролежало четверть века и вот нашло своего адресата. Бумага немного пожелтела, чернила выцвели, но словно привет из далёкого прошлого, она держала его в своих руках и было очень волнительно к нему прикасаться. Нина открыла заветное послание. Текст сообщения был совсем короткий. Мама в общем верно передала его содержание. Оно было обращено к Комаровой Н.М. и в нём сообщалось, что её жених Полевой К.Г. – жив, известие про его гибель было ошибочным, но здоровье его в очень тяжёлом состоянии.
Нина несколько раз пробежала глазами по строчкам короткого послания, а потом свернула его обратно в треугольник и спрятала в свою сумочку. Сделала она это вовремя, так как в следующую минуту входная дверь распахнулась и в квартиру вошла сестра, а следом за ней влетели девочки Оля и Поля.
- Тётя Нина приехала! - закричали они и бросились к ней на шею.
- Вы, мои хорошие, уж как выросли, ну совсем взрослые девочки, – сказала Нина, и расцеловала племянниц. – А, у меня для вас сюрприз!
Она вернулась к своим вещам, вытащила из чемодана подарки и вручила Оле и Полине по кукле.
- Спасибо, тётя Нина, - млея от восторга пролепетали девчонки.
Они тут же убежали в свою детскую комнату играть с новыми куклами, а Людмила заметила:
- Ох, и балуешь ты их. Настоящие немецкие куклы, из ГДР – это дефицитный товар, уж я то знаю.
- Случайно наскочила, - пояснила Нина. – Была в центре города, заглянула в «Детский мир», а тут выложили на прилавок, а я сразу к кассе и оказалась первой.
- А, помнишь куклы из нашего детства? Мама шила их нам сама, - вздохнула Люся. - А, ещё я помню куклу, которая была у стариков Федотовых.
Нина улыбнулась сестре, она тоже хорошо помнила ту куклу. Это была кукла ещё с дореволюционных времён. У неё было фарфоровое лицо с нарисованными голубыми глазками, розовыми щёчками и красными губками, а туловище, руки и ноги – тряпичные. Ах, какая это была кукла! Рукодельница соседка нашила для своей любимицы различные наряды и меняла их по настроению. Нина и Люся, когда заходили в комнату соседки, останавливались, словно вкопанные, напротив красавицы-куклы и затаив дыхание любовались ей. Кукла, по-видимому, была очень дорога пожилой женщине, поэтому она не давала её в руки девочкам, а разрешала только смотреть на неё со стороны.
- Где-то теперь эта кукла? – вздохнула Нина.
- Наверное, сгорела в разбомбленном доме, - заключила Люся. 
Они не стали ждать, где-то загулявших Костю и Татьяну, а сели обедать. Люся налила в тарелки ароматный борщ, она великолепно готовила, и сама очень любила поесть. «Хорошего человека должно быть много,» - шутила она. Чтоб трапезничать было веселее, она начала искать любимую музыку по радио. Вдруг, среди эфирного шума и каких-то мелодий прозвучала фраза: «Из варяг в греки». Нина вздрогнула и сказала:
- Подожди, Люсенька, верни пожалуйста, что там передают?
- Ой, да уже все уши прожужжали, - ответила сестра. – И, в прессе об этом твердят и по местному радио.
Она подошла к холодильнику, взяла газету, лежащую сверху, и протянула её Нине.
- Вот почитай! На базе нашего Херсонесского музея проходит какая-то конференция. Всё обсуждают торговые и культурные связи Херсонеса и княжеств древней Руси.
Нина взяла газету и углубилась в чтение. Она быстро просматривала строчку за строчкой, пока не наткнулась на фразу: «…среди гостей конференции, хочется отметить доклад профессора Полевого К.Г.». 
- Полевой К.Г., да это же – Костя! – вдруг осенило её. - Значит он здесь, в Севастополе!
 В это было трудно поверить, но ей не нужно будет ехать в Новгород. Он - тут, и она сможет его разыскать. Нина старалась унять, охватившее её волнение, чтоб ни о чём не догадалась сестра и, вернувшиеся с прогулки дети.
- Мамочка, а мы были в Херсонесе! – вдруг сообщили они, - гуляли, любовались видами, а ещё познакомились с девушкой – художницей, она неплохо рисует море, корабли.
Но, Нина совсем не слушала своих деток, все её мысли были заняты предстоящей встречей.
На следующий день она собралась: тщательно привела себя в порядок, навела лоск (женщина есть женщина) и отправилась в город-музей, в надежде на встречу с тем, кого четверть века считала погибшим. Она, фактически, повторила вчерашний путь Тани и Кости, так же купила билет, и вот он – древний город! Но, оказавшись на территории исторического заповедника на мгновение растерялась: «Куда идти, где искать Костю?» Немного подумав, она отправилась к небольшой, но весьма живописной главной площади. На ней, или в непосредственной близости к ней, располагались все музейные помещения, тут были развёрнуты экспозиции для посетителей, а также, хранились фонды и архивы, тут же работали и научные сотрудники. Интуиция её не подвела, уже из далека она увидела толпившихся там людей. Нина встала немного в стороне и стала внимательно разглядывать присутствующих. Вдруг её словно обожгло, она узнала – это он! На мгновение она засомневалась, всё-таки, прошло четверть века с окончания войны, и двадцать шесть лет с их последней встречи, её немного сбивали усы мужчины, в ту военную пору Костя усов не носил, присмотревшись внимательно она поняла, и всё-таки это был он! И, напрасны все сомнения, она его узнала! Сердце забилось бешено, с трудом унимая дрожь в руках и ногах, она подошла к нему. Он совсем не походил на тот образ, который давеча нарисовала мать. Никаких костылей не было и в помине, он лишь слегка опирался на изящную тросточку. Мужчина был весьма ухоженный, ему очень шёл новый модный костюм и светлая рубашка. Во всём его облике чувствовалась заботливая женская рука, но она так волновалась, что ей было не до рассуждений.
- Здравствуй, Костя! Ты меня узнаёшь? Это я – Нина! – смущаясь и робея промолвила она.
Мужчина посмотрел на неё внимательно, на его лице не возникло никакого волнения и удивления.
- Как же помню, кажется, Нина Михайловна?! – равнодушным голосом промолвил он. – Вы меня извините я очень занят, - добавил он и отошёл к какому-то мужчине с которым продолжил свою беседу. 
Мир в одночасье рухнул. Она не ожидала такого разговора. Эту ночь, накануне встречи, она почти не спала, вспоминала былое и, конечно, невольно прокручивала мысленно их будущую встречу. Но, такого она совсем не ожидала. Что можно было сказать, как оправдаться? Да, и в чём была её вина?! Она испытала сильный шок и после бессонной ночи у неё просто не осталось сил. Медленно развернувшись, она пошла прочь от что-то бурно обсуждающей толпы, пошла «куда глаза глядят». Слёзы полились градом, смывая макияж, но она не обращала внимание даже на них. Нина шла по каменистой продольной улице, волоча за собой на ремешке модную сумочку, не обращая внимание на прохожих, с удивлением оборачивающихся в след плачущей женщине. Но, слёзы так сильно застилали ей глаза, что стало невозможно дальше идти, и она свернула в глубь каких-то развалин. Это по-видимому был дома-усадьба зажиточного херсонесита. Нина села на большой камень и зарыдала от отчаянья. Она плакала, понимая, что произошло что-то ужасное, словно разрушилась вера в любовь, пусть давно утерянную, но всё это время, живущую в её памяти.
- И, незачем так убиваться. Можно подумать, что ты ничего обо мне не знала? – услышала она из-за каменной кладки стены.
В ту же минуту появился он. Видимо он всё-таки пошёл за ней следом, иначе как понять его неожиданное появление. Она посмотрела на него заплаканными глазами, горький взгляд был красноречив.
- Я, действительно, ничего про тебя не знала, - ответила она. – В сорок пятом году, я ещё была в Германии, мне пришло письмо от твоих однополчан. Ребята рассказали о твоей гибели в боях за Вену. С тех пор я считала тебя - мёртвым, даже надеялась, что когда ни будь, удастся поехать в Австрию, найти братское захоронение советских воинов, павших в апреле сорок пятого года и отыскать там твои инициалы.
Нина тяжело вздохнула и продолжила свой рассказ:
- Несколько дней назад мне в Москву пришла телеграмма от сестры. В ней она сообщала, что мама попала в больницу и срочно хочет меня увидеть. Вчера я приехала в Севастополь, посетила маму и только тогда узнала о том, что ты жив! Мама рассказала про письмо, в котором говорилось, что ты оказался живой. Она скрыла это послание, но не уничтожила, оно пролежало у неё двадцать пять лет, и сейчас оно у меня. Она подтянула за ремешок, лежащую у ног сумочку, достала письмо и протянула его Косте. Только вчера я его прочитала. Ещё она сообщила о твоём визите в январе сорок седьмого года. Поверь, я не была тогда замужем и у меня не было сына Миши! Мама сказала неправду, ей казалось, что так будет лучше. Но, почему ты не приехал ко мне в Москву? Если бы мы тогда с тобой встретились, то ты бы сам убедился, что я просто училась в мединституте, жили с девчонками в общежитии и была свободна! Почему, ну почему ты не приехал?!
Костя слушал её внимательно. Казалось, что он спокоен и лишь пальцы, нервно рвущие старое письмо, выдавали его волнение.
- Если бы ты только знал, что я испытала от этой страшной вести. Вернулась к своим в Бахчисарай, а как дальше жить не знала. Душа разрывалась от боли, всё в округе напоминало о тебе, и от мысли, что тебя то больше нет на свете, хотелось просто покончить с собой. Но, я взяла себя в руки и бежала, да бежала из Крыма в Москву. Поступила в институт, пошла работать в больницу медсестрой, загрузила себя до основания делами, только бы не думать о том, что случилось, только бы утихла боль в сердце.
Она замолчала и воцарилась тишина, лишь ветерок покачивал тонкие стебли высокой травы обильно произраставшей на древних развалинах. Костя прервал затянувшуюся паузу в их разговоре:
- Что ж, я расскажу тебе о себе, и то что произошло со мной за это время. Тогда в апреле сорок пятого года меня тяжело ранило, но я ничего об этом не помню. Помню лишь яркую вспышку от разорвавшегося снаряда – и всё! Ребята, мои однополчане, посчитали меня погибшим, а своему спасению я обязан какому-то пареньку из похоронной команды. Это он обратил на меня внимание и крикнул другим: «Посмотрите, а мертвец то – дышит!» Странное словосочетание «мертвец-дышит», но как это не парадоксально, в этих словах была своя правда. Меня поскорее доставили в госпиталь. Я долго не приходил в себя и ничего не помню, что там со мной происходило. Меня спасали, лечили. Когда я очнулся, то долго не мог говорить, да и потом объяснялся лишь шёпотом. Тогда-то и попросил санитарку написать это письмо. Не скрою, долго ждал твой ответ, не дождался и сильно испугался: «А, вдруг ты погибла?» Меня ранило в апреле, до победы оставалось чуть меньше месяца, за это время многое могло произойти. Может это глупая мистика, но я решил больше тебе не отправлять писем, незнание правды давало надежду, что ты жива и здорова. Я думал, что когда поправлюсь, то лучше сам к тебе приеду и тогда всё узнаю. В госпитале я провалялся очень долго, но всё же и меня наконец-то выписали, и дали путёвку в специальный санаторий, для поправки здоровья, для таких же, как и я – тяжело раненных. Санаторий находился в Подмосковье и ели бы я только знал, что до тебя было рукой подать! Но, я разумеется этого не знал и после оздоровления в санатории, поехал к тебе в гости, в Бахчисарай. Выглядел я в ту пору не очень хорошо, передвигался на костылях, часто мучили головные боли и это после санатория! Дальше ты уже всё знаешь. Вот ты спрашиваешь: «Почему я не отправился к тебе в Москву и не выяснил всё?» Ну, во-первых, я не мог предвидеть, что твоя мама скажет неправду, а во-вторых я подумал, что хорош же я буду приехав к тебе. У тебя всё в жизни отлично: маленький ребёнок, муж, а тут я на своих костылях. Да, и больно было бы увидеть тебя, а рядом с тобой другого мужчину. В общем, я развернулся и уехал в родной Новгород к своей маме. Уж, как она была рада моему возвращению, ведь чуть с ума не сошла от той «похоронки». В родном городе всё было по-прежнему, но не даром говорили древние греки, что в одну и ту же реку нельзя войти дважды. Первым делом я отправился в свой институт. Мне, конечно, обрадовались, очень удивились, ещё бы фактически с того света вернулся, но работы для меня не оказалось. Шёл сорок седьмой год, почти все фронтовики вернулись на родину и свободной вакансии не было.
Он вздохнул, воспоминания разбередили память и прошлое наплыло, словно серая дождевая туча, в безоблачный июньский день.
С работой в институте у него ничего не получилось, а дома сидеть было сущим наказанием. Они с мамой, как и большинство советских граждан, жили в коммунальной квартире с общей кухней на несколько соседей, а своей была лишь небольшая комната. Четыре стены, потолок и окно – от этого замкнутого пространства можно было сойти с ума, да и пенсия по инвалидности у фронтовика, в то время, была крошечной. И, тогда он нашёл себе работу в школе – учителем истории. Школа находилась невдалеке от дома и даже на костылях можно было добраться, если выйти из дома пораньше. Здание школы было деревянным и двухэтажным. На первом этаже располагались классы начальной школы и административные кабинеты, а остальные классы - на втором этаже. Прежняя учительница истории, вышла замуж за военного и уехала с ним к месту службы. Нового учителя не могли найти несколько месяцев и историю преподавали кто придётся: директор Мария Ивановна, сама учитель биологии, завуч – учитель по химии. Можно было себе представить, что это были за уроки! Поэтому ему тут оказались рады и даже пошли на встречу -   перенесли кабинет истории, на первый этаж. На своих костылях подняться на второй этаж ему было бы очень сложно. И, понеслись дни похожие один на другой, работа отвлекала, а общение с детьми было для него весьма полезным. Школьники послевоенного времени с уважением относились к учителям, а к учителю-фронтовику и подавно!
Наступили тёплые дни и в школе объявили – субботник. Школа была маленькой, а пришкольная территория большой. В субботу, после уроков, ребята вместе с учителями остались наводить порядок: сжигали прошлогодние листья, белили и окапывали деревья в школьном саду. Пользы от него тут было мало, но развернуться и уйти домой, когда все работали было как-то не ловко. Весь школьный коллектив состоял из женщин. Из мужчин были только он – Костя и Фрол Фомич, работавший в школе сторожем, дворником и по совместительств ещё истопником в холодное время года. Пока все энергично работали Фрол Фомич и Костя примостились на лавочке, пригрелись на солнышке и тихонько говорили о своём о мужском, то есть о прошедшей войне. Вдруг к ним подошёл мальчишка, явно ещё не школьного возраста и стал внимательно рассматривать Костину военную форму, а потом неожиданно спросил:
- Дядя, а ты был на войне?
- Был, - утвердительно ответил он.
- Дядя, а ты моего папу видел?
Костя на минуту оторопел. Вот вопрос, так вопрос!
- Дядя, а может быть это ты мой папа?
Фрол Фомич и Костя переглянулись, но к ним уже спешила одна из учительниц, это была преподавательница русского языка и литературы – Анна Тимофеевна.
- Максим, ну что ты пристаёшь ко взрослым, - возмутилась она. - Я же тебя просила никому не мешать, ну как ты себя ведёшь!
- Не ругайте ребёнка, - попросил её Костя, - у вас прекрасный сынок и он нам совсем не мешал.
Женщина сразу успокоилась, взяла сына за руку и повела к участку, закреплённому за её классом.
- Мама, а наш папа погиб на фронте? – не унимался малец.
- Ну, я же тебе уже рассказывала, - немного раздражённо сказала учительница, - да, наш папа погиб.
- Мама, а он герой!
- Да, он – герой! – подтвердила Анна Тимофеевна.
Больше ничего необычного не происходило, но учительница, после этого случая, как-то более дружелюбно, стала здороваться с коллегой, то есть с ним, с Костей.
Учебный год окончился, наступило лето. Он кое-как пережил его и весьма обрадовался приходу осени. С началом нового учебного года, он уже чувствовал себя в школе увереннее и время понеслось в прежнем ритме. Пролетели две четверти и наступил Новый год.
 Приход этого праздника как-то особенно сильно ощущался в школе. Ребята заранее стали готовиться к нему: делали бумажные гирлянды и флажки, самодельные ёлочные шары, серпантин и другие украшения. Фрол Фомич принёс и установил в актовом зале ёлку. Ребята нарядили её и украсили сам зал. Сначала прошли утренники в начальной школе, затем бал-маскарад у старшеклассников, а тридцать первого декабря отметить праздник собрались учителя. Установили в зале столы, принесли из дома разную снедь и сели праздновать. Первой тост сказала, разумеется, директор. Она говорила о том, что наступает новый 1948 год, это уже третий год без войны, говорила о том, как много партия и правительство делают для восстановления страны и улучшения жизни людей. После, слово брали другие учителя. Их тосты были проще, конечно, желали всем счастья и благополучия, успехов в работе. А, потом молоденькая учительница из начальной школы громко воскликнула: «Ах, как хочется танцевать!» Принесли дежурный патефон, пластинки и начались танцы.
- Мужиков бы нам ещё! – вздохнула учительница физкультуры и пошла приглашать на танец свою подружку учительницу по физике.
- Коллеги, я вас попрошу! – постучала вилкой по столу Мария Ивановна и покосилась на Костю.
Он пропустил мимо ушей это высказывание, а что обижаться, танцевать он уже не мог. Недолго посидев с коллегами, он ушёл домой, а учительницы всё кружились друг с другом в виду отсутствия мужчин.
В коммунальной квартире тоже стоял дым коромыслом. Каждая хозяйка стряпала на общей кухне своё самое заветное праздничное блюдо. А, ближе к двенадцати, составили столы и уселись встречать праздник всей квартирой. Да, так жили в послевоенные годы. Сорились, мирились, вместе отмечали праздники и выручали друг друга в трудных ситуациях. Уже позже, разъехавшись по долгожданным отдельным «хрущёвкам», по прошествии времени, с сожалением вспоминали, как мол неплохо жили, как дружили в скученных коммуналках. 
Дома, как и в школе, зазвучали тосты, поздравления, полились рекой шампанское, вино и водка. Из радиоточек звучала любимая всеми музыка. По длинным общим коридорам бегали неугомонные соседские дети, в честь праздника их не уложили спать. Костя посидел немного, допил свою рюмку и ушёл отдыхать в свою комнату.
 Год начался новый, а жизнь продолжалась по-старому. На «плаву» его держали лишь мысли о матери. Он понимал сколько горя она перенесла с той злополучной «похоронкой», как поседела раньше времени. Огорчать её совсем не хотелось, и он держался, ходил на работу, рассказывал ей о школьных событиях, дескать всё хорошо, всё нормально. Но хорошего, как раз в жизни было очень мало, его мучало ощущение пустоты и бессмысленности своего существования. Правда до поры, до времени он не выказывал этого.
В феврале матери пришла весточка от родни. Умерла тётка Пелагея, ей было уже далеко за восемьдесят, но мать сильно огорчилась. В своё время тётка вырастила, рано осиротевшую, племянницу. Мать засобиралась на похороны, а Костя остался совсем один. Это одиночество и спровоцировало психологический срыв. Больше не надо было таить свои мысли и чувства, не надо было никого разыгрывать и понеслась душа в рай – он запил. Забросив работу, он почти не выходил из своей комнаты. На столе под абажуром стояла бутылка и нехитрая закуска, оставленная матерью. Он пил и полностью забывался. Терялось ощущение времени, словно проваливался в иной нереальный мир. А, в том другом мире стоял не холодный северный февраль, а тёплый и светлый крымский июнь. И, двое: парень и девушка – гуляли среди развалин древнего городища, а потом звучала музыка, словно какой-то невидимый оркестр играл старинный вальс. Юноша приглашал на танец свою подругу, и они кружились в вихре вальса, а город, дремлющий под гнётом своих столетий, с удивлением смотрел на этих таких юных влюблённых и умилялся их молодости, и непосредственности. Потом он приходил в себя и исчезали замшелые стены полуразрушенных зданий, а он оказывался в своей комнате. Тогда он снова пил и снова забывался. Так прошло несколько дней. Но, вдруг в дверь их квартиры позвонили. Два звонка – значит пришли к Полевым, но Костя не выходил из своей комнаты и дверь открыла соседка. На пороге стояла молодая женщина.
-   Полевой Константин Георгиевич здесь проживает? – спросила она.
- Тут, тут он живёт, - ответила тётя Паша.
- Скажите, а у них что-то произошло?
- Мать к родне уехала, а он –запил, - призналась соседка.
- Запил?! – переспросила незнакомка.
- Вы плохого не подумайте, - сказала тётя Паша, - тяжело ему. Вы не представляете себе – какой это был ребёнок. Уж я то знаю, мы много лет в одной квартире живём. Я его всегда в пример своим оболтусам ставила. В школе хорошо учился, в институт поступил, успешно окончил, а тут и война. Как и все на фронт ушёл. В апреле сорок пятого года на него пришла «похоронка», так мать от горя чуть рассудком не тронулась, он ведь у неё один. Почернела, похудела, мы с соседями даже дежурили возле неё, боялись – чего бы с собой не сделала! А, осенью пришло письмо – живой он, правда израненный. Но, это ещё пол беды. Девушка у него была, невеста, так вот она его бросила. Пока был здоровый, так нужен был, а как инвалид, так сразу и бросила! Бывают же такие подлые дамочки, - соседка повздыхала ещё и указала незнакомке комнату Полевых.
Скрипнула старая дверь, Костя приподнял голову и ему на мгновение показалось, что в его комнату вошла она, та, о которой он столько грезил в своих воспоминаниях. Но, это было не так, он встряхнул головой – перед ним стояла учительница Анна Тимофеевна. На мгновение он опешил от неожиданности.
- Здравствуйте, Константин Георгиевич, - промолвила она.
Он засуетился, предложил ей присесть, стал убирать со стола остатки еды и бутылки. Она покосилась на его беспорядок, но заговорила о другом:
- Константин Георгиевич, вы, наверное, знаете, что у нас могут отдать под суд за опоздание на работу на пять минут, а вы в обще не приходите в школу уже несколько дней! Мария Ивановна прекрасный человек и хороший руководитель, она всё понимает, но вам необходимо привести себя в порядок и завтра же выйти на работу.
- Ах, Анна Тимофеевна, - промолвил он. - Нужно - то, надо – это, а если мне (он хотел сказать -  грубое слово, но заменил его на более литературное) очень плохо! Да, мне очень плохо! Я иногда думаю, вот обо мне говорят, мол вернулся с того света, а может быть лучше было не возвращаться. Погиб бы, пал смертью храбрых, как у нас говорили, и никаких тебе проблем.
- А, кому сейчас хорошо! – возмутилась на его слова гостья. - Три года ещё не прошло после той страшной войны, сколько городов и деревень сожжено и разрушено, а люди продолжают жить. Сколько слёз, сколько горя вокруг! Вы думаете, что только у вас беда, а её везде полно, в каждом доме что-то своё. Вот меня взять на пример. Я вышла замуж в сороковом году, по большой любви. Года с мужем не прожили – война! Его сразу призвали на фронт, а я осталась в положении, осенью мне предстояло рожать. Муж ушёл, так и не зная кто у нас должен родиться. Он очень хотел сына, а я дочку, девочка ближе к маме. А, в августе сорок первого он погиб, провоевал всего два месяца. Они отступали, с тяжёлыми боями прорывались из окружения, в одном из таких боёв он пал. Я даже не знаю: «Где он похоронен? Да, и в обще похоронен ли?» Вы сами фронтовик, знаете, что творилось летом сорок первого года. Но, его однополчане, всё-таки вышли из окружения, и в начале сентября мы получили «похоронку». Мои близкие рассудили здраво, что мне скоро рожать, и скрыли от меня это страшное известие. Я считала своего мужа живым. Первого октября у меня родился сын, назвала его, как хотел супруг, - Максимом и, конечно, написала мужу письмо. Моя мама взяла его у меня, дескать я с ребёнком занята, она его сама в почтовый ящик опустит. На самом деле отправлять письмо уже было некому, но я то этого не знала. Помню, всё мысленно с ним разговаривала, писала письма и недоумевала: «Почему нет ответа?» А, перед самым Новым годом мои случайно проболтались и мне открылась вся правда! Что со мной произошло! Я плакала, просто убивалась от горя, даже жить не хотелось, но вдруг я вспомнила о Максимке. Имею ли я право думать только о себе, страдать о своём. Да, мой муж погиб, но оставил мне в наследство нашего сына, значит я должна в первую очередь думать о нём. Пройдут годы, Максим вырастет, потом у него появится своя семья, а у меня внуки, и они будут знать, что жил когда-то на этой земле их отец и дед, погибший совсем молодым, отдавший свою жизнь, чтоб жили они, чтоб было мирное небо над головой. И, вот я живу, рощу своего сына, ему уже скоро в школу, жизнь продолжается.
- Анна Тимофеевна, вам проще, - сказал Костя, - у вас хоть есть ребёнок, а я совсем один, если бы не мама то, наверное, волком бы завыл.
- Не отчаивайтесь, - улыбнулась ему учительница, - всё со временем наладится, будет ещё и на вашей улице праздник.
- С, этого разговора по душам началась наша дружба, - промолвил Константин Георгиевич. - Сначала мы были просто товарищами, потом стали встречаться, ходили вместе в кино, а потом расписались. Так в мою жизнь вошла Аня, Анечка, моя Анюта, мой счастливый лотерейный билетик! На первый взгляд, она казалась хрупкой, но на самом деле оказалась очень сильной и настойчивой. Это она добилась моего приёма у одного из самых лучших ленинградских хирургов. Врач осмотрел меня и назначил две операции. После первой прошли изнуряющие головные боли, вторая была связана с раненной ногой. После неё я стал хорошо ходить без костылей, разве вот тросточка осталась. Этот успех окрылил. Я нашёл в себе силы и восстановил свою диссертацию, а потом успешно защитился. После этого мне предложили работу на кафедре, я уволился из школы и вернулся в институт. Но, главное, в пятьдесят втором году у нас родился общий ребёнок – наша дочка. Вот такая жизнь.
Они ещё немного посидели среди херсонесских развалин, пообщались, а потом распрощались с городом-музеем, сели на автобус и приехали в реальный город. Они вышли из автобуса и прошли на самую центральную городскую улицу – Большую Морскую и медленно пошли по ней в сторону центра. Они шли рядышком, но не держались за руки, лишь изредка соприкасались краешками рукавов. На какое-то мгновение им показалось, что идут они узкими улочками древнего Чуфут-Кале, но увы, это было не так. Шли они по широкой современной улице, по её проезжей части сновали автомобили и троллейбусы, а по тротуару – прохожие. В одну и ту же реку, действительно, нельзя было войти дважды.
- Какой красивый город! – сказал Константин Георгиевич.
- Да, город полностью восстановили, можно сказать воскрес из пепла, - ответила она, и вновь в разговоре повисла длинная пауза.
Они прошли мимо здания Главпочтамта и поравнялись с кинотеатром «Победа», располагавшемся на возвышении.
- Мама, мамочка! – неожиданно раздалось со стороны кинотеатра.
Нина вздрогнула и повернула голову. К ним на встречу по крутым ступенькам спускалось несколько молодых людей, в которых она признала своих собственных детей. От неожиданности встречи она на мгновение растерялась, но потом взяла себя в руки и официальным тоном представила:
- Познакомьтесь, это мой давний знакомый, ещё по военному времени, - Полевой Константин Георгиевич. А, это мои дети – сын Костя и дочка Танечка.
- Ну, тогда и вы познакомьтесь, - сказал её спутник и представил, - моя старинная знакомая, ещё с войны, - по девичьей фамилии Комарова Нина Михайловна, а это моя дочка Ниночка.
На мгновение зависла пауза. Это странное совпадение имён, как-то сильно бросалось в глаза, но никто не стал вдаваться в подробности.
- Что вы тут делаете? - поинтересовалась мать.
- Мы идём в кинотеатр на французскую кинокомедию, - ответил за всех Костя, - может быть и вы к нам присоединитесь?
- Пожалуй нет, в другой раз, - сказала она сыну.
- Ребята мы опаздываем, сейчас начнётся сеанс! – встревожилась Ниночка-художница, и молодёжь попрощавшись со взрослыми, дружно поспешили в кинотеатр.
А, они секундочку постояли, посмотрели во след убегающим детям и двинулись дальше в том же направлении. Немного прошли в полном молчании и вдруг он промолвил:
- Значит у тебя сын Костя!
- Да, - ответила она. – Я назвала своего сына в честь погибшего на фронте жениха. Думала: «Ну, раз так всё случилось, мой любимый погиб, так пусть у меня будет свой Костя, мой сын.» А, у тебя дочка Нина?
- Да, у меня дочка – Нина. Знаешь, за эти годы я испытал к тебе целую гамму чувств. Я безумно любил тебя, потом ненавидел, мучился вопросами: «Ну, как ты могла так поступить? Как могла бросить меня, как могла забыть всё что между нами было?» Я вспоминал тебя такой, какой запомнил, той какой ты была тогда на Чуфут-Кале. Вспоминал твои глаза, вспоминал всё то, что ты говорила мне, и не мог понять: «Ну как ты могла так измениться?» Я не мог принять твоё предательство, и снова, глубоко в своём сердце – любил тебя! А, когда родилась дочка, то решил, что пусть у меня будет своя Нина, которая будет меня любить и не предаст.
За этими разговорами они вышли на площадь Революции, обошли ей справа, прошли мимо магазина «Детский мир» и перешли дорогу.
- Вот моя гостиница, нас с дочерью здесь поселили, - сказал он.
- Ух, ты в самом центре города! – поразилась Нина Михайловна, - гостиница «Севастополь» - одна из лучших в городе.
- Нина, моя милая Нина! Все эти годы я помнил о тебе, даже дочку назвал твоим именем, хотя и считал, что ты поступила со мной некрасиво. А, сейчас, когда я понял, что это не так! Ты ни в чём не виновата, ты, тоже, не забыла меня, любила, мучилась, страдала…, - он запнулся с трудом подбирая слова. – Как теперь мне жить? Как нам жить? Возможно ли сейчас наше общее счастье? Думаю, ты и сама понимаешь, что – нет! Все эти годы с нами были наши близкие и наше счастье станет бедой и потерей для них. Я не смогу так поступить, не смогу принести боль своим родным, думаю и ты тоже. Так что нам нельзя быть вместе, наше счастье упущено и ничего уже не исправить, но…
Он привлёк её к себе и поцеловал. На мгновение они замерли и слились в поцелуе, а прохожие косились на эту уже не молодую пару и осуждающе, провожали взглядами, но им было всё равно. Они разорвали объятия, и он в отчаянно прошептал:
- А, теперь уходи, молю тебя, так надо, так будет лучше.
- Да, да, - почти простонала она в ответ и не прощаясь кинулась к троллейбусу и заскочила на подножку в заднюю дверь.
 Троллейбус был пустой, пассажиров в нём находилось немного. Нина встала сзади у большого оконного проёма и всё смотрела и смотрела туда, где стоял Костя. Он тоже не спускал глаз с троллейбуса, медленно отъезжающего от остановки и увозящего его бывшую невесту.
Нина вернулась домой. Люся хозяйничала на кухне и ворчала:
 - Ну, что это такое! Разбежались кто-куда, нет бы посидеть всем вместе, за встречу выпить, а то, когда ещё свидимся.
 Она взглянула на старшую сестру и опешила:
- Что-то произошло, ты какая-то странная?
- Всё нормально, Люсенька, что-то чувствую себя неважно, но не беспокойся, это пройдёт.
- Наверное давление поднялось, - решила та, - мама ведь тоже у нас гипертоник, у меня есть прибор, может измерить?
- Не нужно, я прилягу, немного отдохну и всё пройдёт.
- Я тебе советы не даю, ты сама доктор, но смотри с давлением не шутят, может таблетку примешь?
Нина отказалась от таблеток, она не могла объяснить сестре, что дело вовсе не в здоровье, а в том, что произошло в её жизни за эти два дня. Это известие и главное нечаянная встреча перевернули всё, и теперь она не знала, как собрать всё вновь, как жить дальше?! Она прилегла на мамин диванчик, накрылась тёплым пледом и задремала. Не смотря на то, что на дворе стояло лето, её морозило, а мысли хаотически крутились в голове перескакивая с одного на другое. Как странно, что все самые важные в её жизни события выпадали на начало лета, на первые дни июня. В начале июня в сорок втором году она, по воле случая, эвакуировалась из осаждённого Севастополя и это, возможно, спасло ей жизнь. В первый числах июня сорок четвёртого года, она встретила незабываемую любовь – познакомилась с Костей, а в июне сорок пятого приняла решение ехать учиться в Москву. И, вот теперь, уже в семидесятом году в первые июньские дни, судьба преподнесла ей новый сюрприз! Если вдуматься и посчитать, то, наверное, за все эти годы самых важных, судьбоносных дней, набралось бы от силы около десяти, и все они пришли на начало июня – мистика! Но, хаос мыслей постепенно прекратился, она провалилась в сон, и вдруг она увидела древние развалины и двоих: юношу и девушку. На них были надеты очень странные старинные костюмы. Девушка, да это же она сама, была в роскошном старинном платье, волосы уложены в красивую причёску, а поверх её сияла диадема. На молодом человеке красовался военный мундир, прошлых лет. Этот костюм очень шёл Косте, делал его каким-то сказочным героем. Откуда не возьмись зазвучала музыка. Он пригласил её на танец, и они закружились в вихре вальса, не отводя влюблённых глаз друг от друга. Кажется, в своём сне, она вновь переживала те же эмоции, как тогда четверть века назад. Влюблённые всё кружились и кружились, но сон медленно таял и она, даже не услышала, а ощутила, пронзительный звонок в дверь. Это вернулись из кино дети.
- Тётя Люся, а мама дома? – спросила Татьяна.
- Дома, только не мешайте, не будите её, она отдыхает, - ответила Людмила.
- Ой, как вкусно пахнет! – это уже спросил Костя.
- Вареники варю, мойте руки, сейчас будем ужинать.
- А, с какой начинкой? – не унималась дотошная Татьяна.
- С, ягодами.
- Неужели с вишней?
- Ну, что ты, Танечка, какая же вишня в начале июня, она только к концу месяца поспеет, вишня - это ягода июля, - ответила тётя и добавила, - с клубникой.
В дверь снова позвонили. Это вернулись со двора Оля и Поля. Чтоб не вызывать лишние вопросы от близких, Нина решила встать с постели и встретить всех во всеоружии. Она привела себя в порядок и вышла к столу. Сварились Люсины вареники и сели ужинать.
- Эх, вчера за встречу не выпили, - сказала Людмила. - Если бы вареники с картошкой или с капустой, то водка подошла бы, а к вареникам с клубникой – вот! – и, она выставила на стол хрустальный графинчик с вином, а детям – сок.
Все проголодались и по достоинству оценили кулинарные способности хозяйки. Выпили за встречу и за мамино здоровье.
- Тётя Люся, как вкусно! – уписывая вареники за обе щёки, сказала Татьяна.
- Очень хорошее вино, - похвалила Нина.
- Это домашнее, - объяснила сестра, - мой свёкор делает, руки у него золотые.
Людмила окинула взглядом семейное застолье и произнесла: «Ещё бы мужей наших сюда, а то твой в Москве, а мой в обще в Южном полушарии, да маму бы из больницы выписали. «Вся семья вместе, так и душа на месте!» - помнишь соседка в Бахчисарае говаривала.
  После ужина двоюродные сестрёнки увели Татьяну в свою комнату. У них были свои секреты, альбомчики с рисунками, песенники с секретами, и они хотели обо всём рассказать Татьяне. Люся принялась прибирать на кухне, она была отменной хозяйкой и не любила, что б на её кухне ещё кто-то хозяйничал. А, Нина с сыном устроились в зале, но телевизор включать не стали.
- Костя, завтра мы все вместе пойдём проведать в больницу бабушку, а послезавтра будем собираться в Москву. У тебя ещё есть время на раздумья, а по возвращению домой надо будет определиться. Ты должен всё взвесить и принять самостоятельное решение, а я в свою очередь готова полностью поддержать тебя. Если ты решишь уйти из института и штурмовать ВГИК, то я поговорю с папой, поверь мне я найду нужные слова, и он не будет тебе препятствовать. Ну, а если ты сам решишь остаться в своём институте, то ты обязан изменить своё отношение к учёбе. КВН и студенческие капустники - это хорошо, но ты должен получать знания для своей будущей профессии, что б потом не было стыдно и не прятаться за папиной спиной.
- Мама, в Москве ты так со мной не говорила?! – удивился сын.
- Видишь ли, сынок я тоже меняюсь и становлюсь мудрей, - ответила она.
                -10-
После кино, Нина распрощалась со своими новыми знакомым. Костя и Таня отправились домой, а она решила прогуляться по городу. На завтра у них с отцом предстоял отъезд и хотелось на последок пройтись по городу. После прогулки она вернулась в гостиницу. Нина зашла в номер и включила свет. Отец стоял у окна и пристально всматривался в даль. За окном был великолепный вид на Севастопольскую бухту, он смотрел туда и кажется был полностью поглощён своими мыслями.
- Папа, почему ты не включаешь свет? – спросила дочь.
- Задумался, вот смотрю и любуюсь - какой красивый город!
- Мне, тоже, понравился Севастополь, - согласилась Нина.
- Знаешь, искал то место, где меня ранило в сорок четвёртом. Вроде бы есть неизменные ориентиры: площадь Нахимова, Графская пристань, памятник Затопленным кораблям, Приморский бульвар, но так и не смог найти.
- Папа, а скажи мне: «Принцесса Нина вернулась?»
- Какая такая принцесса Нина? – удивился отец.
- Папа, ну помнишь, ты мне в детстве рассказывал: «На берегу самого синего Чёрного моря – стоял белый город. А, в этом городе жила принцесса Нина и вот как-то раз она села на белый парусник и уплыла в дальние страны. Может быть к острову Занзибар или острову Мадагаскар, а может быть в Новую Зеландию!»  Папа, скажи мне: «Принцесса Нина вернулась?»
Отец внимательно посмотрел на дочку, словно гадая, что она поняла во всей этой истории и добавил: «Да, вернулась, только слишком поздно».   
 

 

-

- 

-

   

-   

 

 
-
-
-