В Саянах. Поход

 
                Умный в гору не пойдёт …
                Народная мудрость.

   Уважаемые читатели. Эта работа – просто рассказ об одном из моих походов. С потугами на юмор и при полном отсутствии фантазии. Не ищите здесь философии или скрытой идеи. Их в этой публикации нет; в те времена я понятия не имел о подобных вещах. "Книга" была издана в пяти машинописных экземплярах сорок лет назад, сейчас, переводя её в электронный вариант,я только минимально подредактировал текст.

     Сделать последний шаг к счастью всегда что-нибудь мешает. Даже, если это счастье - всего лишь очередной отпуск и вход в него-дверь автобуса “вокзал-аэропорт”. На этот раз мешает рюкзак: он шире дверного проема. Моё тело оказывается в нелепом, а достоинство  капитана в сомнительном (к удовольствию не занятых в представлении пассажиров) положении.
С резвостью, которой так часто не хватало потом моим спутникам, ребята пробегают по салону автобуса, выскакивают через переднюю дверь, подбегают к задней и яростно колотят, толкают и уминают то, что впоследствии получило титул “зелёного друга”, сопровождая свои действия комментариями в непереводимых народных выражениях. Наконец, "негабарит" тройной тягой втиснут внутрь автобуса.

Теперь давайте знакомиться.
Слева направо: Юра, я и Павлик.

                Фото 1. (http://www.proza.ru/2017/03/10/1643)

      В целом,  мы - группа туристов, отправившаяся путешествовать в Бурятию. Маршрут разработан ещё зимой. Из Иркутска на южную оконечность Байкала, затем по шоссе Култук-Монды до райцентра Кырен, потом - посёлки  Орлик и Ока, расположенные при впадении речки Сенца в речку Ока. До Кырэна можно добираться автобусом или самолетом, дальше - только на крыльях аэрофлота до Оки. Из Оки по долине Сенцы есть дорога до села Шаснур> за ним - тропа на перевал Чойган-Дабан, спуск к горячим источникам Аржан-Хэм, подъём на водораздел речек Аржан-Хэм и Хэлгин, спуск в долину р. Хэлгин и восхождение на пик Топографов - конечную точку нашего путешествия.
    Не смотря на детальную разработку маршрута, трудности пошли с самого начала. Конечно, в интересах производства мой отпуск задерживают. Конечно, в кассе института не оказалось денег и нам предложили зайти за ними в понедельник. Конечно, билеты на автобус распроданы на неделю вперед. Конечно, стабильно испортилась погода.
Продираемся сквозь колючую проволоку недоразумений, неудач и невезения, оставляя позади недоумение знакомых, холодность жён и сдержанный гнев начальства.
Слава пришла сразу. Правда, не к нам, а к нашим рюкзакам. Мужчины, взвесив их взглядом, с любопытством переводили глаза на нас.
Женщины с сожалением качали головами, глаза у особенно сердобольных заметно увлажнялись. Однако главное внимание прохожих сосредотачивалось на Паше и недаром: его высокая сухощавая фигура, навьюченная громадным рюкзаком, из которого свисала веревка с узлом и кисточкой на конце. (Рюкзак по случаю дождя прикрыт черной полиэтиленовой плёнкой с капюшоном в головной части.) В целом Паша напоминала страуса с верблюжьим хвостом, треугольной головой, большими и добрыми глазами. Горизонтальное туловище с расходящимися крыльями¬полами покоилось на тонких ногах, в туристских ботинках.

              Фото 2. (http://www.proza.ru/2017/03/12/1144)

     Не смотря ни на что, мы довольны.
Свобода! Пускай третий день идёт дождь! Неважно!.., было бы, если бы мы сидели не в аэропорту а билеты были куплены не на самолет... Ожидая погоду день сидим а вечером отправляемся на вокзал и в полночь подъезжаем к станции "Слюдянка", расположенной на берегу Байкала. Оценить красоту здешней природы невозможно. Темно, в воздухе висит какая-то нудная изморось, срывающаяся иногда мелким дождем. Накопленная нами за день ожидания энергия ищет и находит выход: чтобы наверстать упущенное время, рыщем по центральным улицам поселка в поисках автобусной станции. Толком узнать что-¬либо не удается: завидев нас, прохожие шарахаются в сторону. Поведение местных жителей нас удивляет, ведь меры для придания экспедиции приличного вида приняты: Павлик-¬страус с верблюжьи хвостом оставлен на вокзале сторожить вещи. Тайное становится явным, когда появление фонаря на нашем пути совпадает с моментом протирания Юрием очков. Несколько секунд он оторопело меня рассматривает, потом просит, как можно скорее снять плащ и спрягать его подальше. Дело в том, что этим вечером плащ проходил ходовые  испытания,
результаты которых оказались не веселыми:¬ размазанный по обыкновенному плащу резиновый клей
а) и не думает высыхать;
б) не делает плащ водонепроницаемым;
в) собирает всю грязь в округе и придает плащу такой вид, как¬ будто еговладелец по чётным числам ночует под забором, а по нечётным ¬ в вытрезвителе.

    Злясь на себя заодно и на весь остальной мир за напрасно потраченное время, возвращаемся к своему железнодорожному биваку, Встретивший нас Павлик радостно сообщает, что вокзал одновременно является автобусной станцией и её кассы расположены в смежном зале. Положив ноги на рюкзаки, усаживаемся на вокзальных лавках, мягких первые полчаса и жёстких все остальное время. "Вокзальная лавка" ¬ как много монументальной глупости воплотилось в ней! Многовековая эволюция не коснулась этого синтеза плотничьего недомыслия, Лавку нельзя сломать, унести, сжечь. На ней нельзя сидеть, лежать, дремать или спать. Из каждого острого, прямого и тупого угла лавки выпирает главная идея её создателя: дисциплинировать пассажира и нз дать ему возможность опоздать на поезд. Сыграв неповторимую роль строительного материала для баррикад во времена гражданской войны, лавки выстояли и продолжают держать оборону по всему железно¬дорожному фронту.

    Зал ожидания вполне респектабельный днем, к ночи преображается. Появляются вышедшие из тайги грибники, ягодники, шишкари. Их неделю небритые и не мытые физиономии, колоритное одеяние производят неизгладимое впечатление на мирных жителей. Неописуемого вида и цвЕта штаны, ватник со прогоревшей спиной, оторванная подметка, прикрученная к верху ботинка толстой проволокой, кед, от которого осталась только пятка; дамская шляпка с укороченными спереди полями и прорезанными с боков отверстиями для ушей и прочие самобытные части туалета сплошь и рядом подчеркиваются какой-¬нибудь свежей деталью: блестящим офицерским ремнем или яркой детской шапочкой с красным томпоном на макушке.

    Перемещаясь в пространстве, зачастую путешествуешь во времени, поднимаясь и опускаясь по лестнице социального развития общества на различные морально-культурные уровни. Материальное благополучие и бытовые удобства заметно сказываются на облике человека, особенно в тех случаях, когда он волею судьбы выхвачен из среды знакомых и обрел ярлык “пассажир". В автобусе Слюдянка- Кырэн мест в два раза меньше, чем желающих ехать, а результат схватки за билеты зависит от степени нахальства, физической подготовки и умения держать себя перед лицом разъяренной толпы. Через час после открытия кассы (после сигнала "в атаку”) все желавшие ехать, вне зависимости от того, куплен билет или нет, оказались, вопреки всем техническим нормам, спрессованными в салоне автобуса. Прижатые к потолку салона чьими-то мешками, мы едва не свернули себе шеи за шесть часов пути - всё следили за небом: будет погода или нет?

    И вот - Кырэн. Дальше путь только по воздуху.
Аэропорт "Кырэя" слегка отличается от Домодедова: нет автоматов с некогда газированной водой, нет дежурного по перрону (перрона - тоже нет). Зато имеется своя достопримечательность. Весьма оригинально решена конструкция входа на лётное поле. Вместо пропускного пункта  - пьедестал почёта, лежащий на боку. Желающие попасть на взлётную полосу должны последовательно занять  второе, первое и третье места, преодолев таким образом изгородь из жердей, предназначенную для защиты ВПП от коров, овец и тому подобных любителей свежей травы. Увы, вследствие своей ветхости, всего лишь предназначенную. Люди карабкаются на пьедестал почёта, нечестолюбивая скотина обходит  эти ворота вокруг. Как и во всяком учреждении, в аэропорту имеется совместитель - рабочий, в обязанности которого входит погрузка и разгрузка почты. Кроме того, несколько раз в день его можно видеть бегущим перед каждым стартующим самолетом и разгоняющим коров со взлётной полосы.
Наконец, небо открылось, и мы, усвоив за четыре часа ожидания смысл выражений "Орлик закрыт по метео”  (погода) и "Орлик закрыт по ВПП" (грязь на взлетной полосе), вылетаем. Сразу же вокруг раскрывается широкая панорама. (Не то, что в автобусе.) За левым крылом АН-2 тянутся внушительные снежники хребта Восточный Саян, за правым - Тункинские белки. Вспоминаются стихи:

“Тункинские белки белы издалека,
 А здесь это туман и снег,
 Вкус соли на запекшихся губах,
 И лапы ветра на лице.”

    Позади стелются защищённые с двух cтopон горами поля, лиственничный, сосновый, пихтовый лес, лениво переливается зеркало Иркута,  песчаные откосы двоятся, отражаясь, в пока еще спокойной реке. Курорты Аршан и Нилова пустынь тают в дымке словно призрачные. Вьющаяся внизу серая змея международной автомагистрали ССОР- Монголия за поселком Монды пересекает границу и сползает у порта Турку в озеро Хубсугул. Не гак давно основной "предмет импорта" шагал из Монголии вдоль дороги на своих-четырёх, теряя в упитанности и цене, сейчас по шоссе (прогресс коснулся и этого Богом забытого края) идет поток автофургонов-скотовозов. Не известно, радуются ли пассажиры этому прогрессу - им-то спешить ни к чему.
Посадка в Орлике и снова взлет. Вот машина уходит вправо и пробирается по ущелью, встречные потоки воздуха бросают самолет от стенки к стенке. Слегка захватывает дух.
Слева проплыл массив Мунку-Сардык - высшая точка Восточного Саяна - 3091метр. Самолет садится на вынырнувшей из ущелья посадочной площадке - аэродроме Ока, и через двадцать минут мы остаемся за пределами сферы обслуживания, общественного транспорта, расписаний, билетов и прочих атрибутов цивилизации. Пошатываясь и ощущая легкую тошноту - следствие некоторых особенностей самого комфортабельного, по мнению ГВФ, вида транспорта, мы передвигаемся по аэродрому, с каждым шагом ощущая прилив бодрости скорее морального, чем физического происхождения. Кончилась наша зависимость от бюрократии и техники.

      Фото 3. (http://www.proza.ru/2017/03/12/263)

Впереди путь наверх по берегу впадающей здесь в Оку Сенцы и ее притоку Дунда-Гол на перевал Чойган-Дабан, спуск в длину Аржан-Хэма, подъем вдоль него на водораздел и спуск по речке Хелгин к подножью пика Топографов. Затем - восхождение и возвращение той же дорогой.

    Долина Сенцы широким развалом уходит от Оки, и мы шагаем к ОПУСкающемуся за горизонт солнцу, не чувствуя тяжести рюкзаков … первые полчаса. Кстати, предмет нашего тщеславия - 20-ти килограммовые рюкзаки здесь не котируются: изменились масштабы. По сравнению с весящими 40-50 кг рюкзаками томичей и уфимцев наши “зелёные друзья” выглядят авоськами средней величины.
В аэропорту удалось взять интервью у председателя местного колхоза, По его словам, в Шаснур скоро должна пойти машина с вином, которая может нас немного подбросить. Все чаще оглядываемся, ожидая обещанную оказию, но напрасно, вероятно мы не учли характер груза. Не состоявшееся свидание провидение компенсировало нам другим знакомством. Часа через два ходьбы у нас за спиной послышалось астматическое сопение, и на бугор вылез на двух ведущих осях вездеход ГАЗ-63. Вид его свидетельствовал скорее о бурно проведенной молодости, чем о спокойной старости. Вместо фар - пустые глазницы, крылья -далеко не улетишь, капот обгорел, потолок кабины смят.
Придавленный нашими умоляющими взглядами, этот ветеран геологических маршрутов остановился, и водитель, не заглушив двигатель, махнул рукой в сторону кузова. Поняли без слов. Смысл любезного предупреждения водителя: "держитесь за кабину, остальное может развалиться”, дошел до нас двумя минутами позже, когда машина набрала скорость. Умника, выдумавшего формулу -  "лучше плохо ехать, чем хорошо идти” я бы посадил на полчаса в кузов машины Сергея Минченко – классного водителя Окинской геологической экспедиции. Его "железный конь" передвигался поочередно на двух правых или двух левых колесах, поднимался на дыбы, делал стойки, сминал молодые и раздвигал старые деревья, прыгал с пня на пень и с разбегу бросался в любой оказавшейся поблизости водоем с радостью кита, несколько суток томившегося на суше.
Пока машина резвилась, мы делали логические выкладки - в какую сторону выбрасываться и сколько метров нам осталось жить.

    Вечер. База геологов. Ребята все на маршруте, в лагере только смертельно пьяная женщина - повар экспедиции.
Костёр. Огонь танцует и бегает по углям, переливаясь ало-фиолетовыми волнами, ласкает мятый бархат ночи, стреляя время от времени неожиданной искрой или обдавая дымом. Шагнешь в сторону - вокруг звезды, едва различимые пятна деревьев на темной панораме гор, где-то переходящей в чёрно-синее небо. И говор реки. То успокаивающий, то деловой, то тревожный, вызывающий безотчетное чувство стремительно надвигающейся беды: вот она ближе, ближе … и - пустота.
Утром снова в путь. Идём по тропе, как по узкому коридору, в котором стены теснят тебя справа и слева.
И вдруг лес расступился, открыв чашу гор, обнявших озеро. Внизу - холодная голубизна воды, оправленная в нежность изумрудного овала леса, выше - строгий камень скал, режущий небо зажженной солнцем гранитной пилой. Клубы - легкого тумана, прорезанного снопами солнечного света, шевелятся, передвигаясь неизвестно куда и зачем.
Гладь озера рассекает короткий клин, направленный острием к
берегу. Темное пятно на острие клина  быстро оформляется в ушастую голову лосихи. Упершись передними ногами в обрывистую кромку покрытого травой берега,  Животное резким движением вскидывает на сушу глянцем блестящее мокрое тело, застывает на секунду, стремительно и плавно исчезает между деревьями.
Да..., только теперь мы переводим дыхание.
Опять вперед и вверх. День, другой третий... Час ходьбы, десять
минут привала. Упадешь в траву,  перед носом качается голубика величиной с фалангу указательного пальца. Ягод столько, что насыщаешься, нe переворачиваясь на другой бок. 

                Фото 4. (http://www.proza.ru/2017/03/11/1747)

    Привал на обед - час. Почти всегда возле родника или ручья, реже - у речки. Однажды задремали после обеда, вдруг, словно издалека  пробивается чей-то недовольный, цокающий голосок. Слов разобрать нельзя, но раздражение сквозит в каждой фразе. С трудом отодвигаю сон. Перед лицом, метрах в трёх от меня по горизонтальной ветке бегает белка. Добежит до одного конца, бросит через плечо пару явно не лестных замечаний и торопится с той же целью на другой конец ветки. Я рассмеялся, возмутившаяся белка уселась в центре своего насеста мордашкой ко мне, опустила для равновесия хвост по другую сторону ветки и разразилась длинной тирадой, вероятно, по-польски, из  которой ясно прозвучали только слова: “цо пан хоцет..." Завозились, просыпаясь, ребята, белка побежала вверх. Первая, вторая, третья ветки, по четвертой добралась до её конца, с трудом балансируя, раскачивалась несколько секунд, внезапно, когда казалось, что прыгнуть с такой опоры невозможно, легко оттолкнулась и распласталась в полёте. … Прыжок, ещё прыжок … и только листва чуть шевелится, не поймёшь: от ветра или сама.

    Большей частью тропа видна хорошо, иногда просматривается с трудом, реже - пропадает. И, вдруг - развилка. Основная (более натоптанная) тропа пошла влево, а прямо - стрелка: "к минеральный источник полезно для желудок”. Сбросив возле, табличка с надписью рюкзаки, кто рысью, кто шагом спешим пробовать "полезную для желудок" воду. Открывается неширокая поляна с ритуальным деревом, на котором висят ленты пустые бутылки, игрушки, вырезанные из дерева, разрозненные предметы домашнего обихода, патроны, гильзы. Внизу - плоский камень с медной мелочью. 

                Фото 5. (http://www.proza.ru/2017/03/12/1840)

 Безрезультатно осмотрев все кусты, обнюхав и опробовав все лужи в радиусе полукилометра, обескураженные, возвращаемся к нашим рюкзакам.
Усевшись вокруг столба с указателем, пьем из фляг тепловатую воду и размышляем о коварстве письменного слова и своей доверчивости.
Несмотря на туманившую головы обиду производим разведку левой тропы. Оказалось, она ведёт к небольшому загону и там обрывается, Положение немного прояснилось; по-видимому, “полезно для желудок” всего лишь приглашение предварительно принести дань целебному источнику. А сам Аржан-Хэм в двух днях пути отсюда.
Активно отдохнув (побегав без рюкзаков) отправляемся дальше.

    Пологий подъём  и красивая тропа быстро улучшают настроение. Но, увы, всё в жизни проходит, прошло и хорошее настроение. На короткий горный вечер - концентрат  запаха хвои и комаров, упала ночь, а нам необходимо сегодня перейти на правый берег Буштыга - притока Сенцы. (До сих пор знаю, зачем именно сегодня.)
Чем меньше группа, оторванная от общества, тем ярче проявляется индивидуальность её членов. Момент переправы Павлик выбрал для демонстрация своей невозмутимости. Танцуя под плотоядный комариный вой, я и Юра быстро (очень быстро) разделись и, не обращая внимания на приличие своих костюмов, перебрели по острым камням  валящий с ног, холодный (брр!) поток, замочив не только ноги.
Пляшем. Не от радости, радуются комары. Мы уже убедились, что натягивать на мокрое тело одежду, - неблагодарное занятие, нужно хотя бы немного отойти от воды и засветло разбить бивак.

    Вибрируя, ждём Пашу и наблюдаем, как он, не торопясь, снимает рюкзак и раскладывает вокруг себя его содержимое, Пытаемся выяснить, что случилось, кричим, но напрасно: голос заглушается рёвом Буштыга. Вконец охрипнув, с помощью жестов мы выясняем, что Паша ищет плавки. По-видимому, возможность выразить своё негодование телодвижениями мы реализовали достаточно эффективно: движения Паши становятся всё более замедленными. - Демонстрируется упрямство с некоторой долей садизма. (А может нам, несколько возбуждённым, это только кажется?) Из состояния равновесия Пашу не выводят даже тучи крылатых разбойников, набросившихся на его голое, правда, пока сухое, тело. Возможно, Павлика утешала мысль, что нас мокрых, комары едят с ещё_бОльшим удовольствием. Конечно, Пашин купальный костюм оказался на самом дне рюкзака. Когда всё было сложено назад, Павел решил, что неплохо бы надеть кеды. Спектакль-пасьянс повторился еще раз. ^
В результате купально-комаринного представления, ставить  палатку, рубить дрова и делать все прочие хозяйственные работы нам пришлось в кромешной тьме, с соответствующими удобствами. Доминирующая мысль не поддаться раздражительности - сорваться в склоку в походе - самая последняя вещь.

    Четвертый день. На подходе к перевалу Чойган-Дабан начинает сеять мелкий дождь. Крутизна тропы приближается к предельной. Промокли. Внимание сосредоточено на каждом очередном шаге. Резкий переход на пологий участок, и дождь с ветром принимают нас, в свои объятия. Толком не знаем, поднимаемся мы, спускаемся или идём по водоразделу. Небольшое серое в дожде озеро, брошенное в болотистый кочкарник с высокой травой и низкими кустами, неприкаянно лежит на каменистом дне.
                Фото 6. (http://www.proza.ru/2017/03/12/1363)

Ветер рвёт промокшие плащи, вода сверху, снизу, со всех сторон.
Устали, НО ЧТО делать? Стоять, имея на спине тридцатикилограммовые рюкзаки - не отдых,  да и холодно, а сидеть в луже, вероятно, не теплее.

                Фото 7. (http://www.proza.ru/2017/03/12/254)

Решив, что достигли перевала, пытаемся салютовать из ружья, но
подмокший патрон дает осечку, торжественность минуты смазана, и запоздалый выстрел звучит пустой формальностью. Вскоре настроение пришло в норму: идти быстро вниз веселее, чем медленно вверх. Катимся под гору, тропа петляет между деревьями по склону, который настолько крут, что передвигаться приходится на «полусогнутых».
Бежим. Речушка Чойган, брод, короткий подъем, и неожиданно открывается плато с застывшими волнами солевых отложений минеральных источников. Широким накатом небольшими ступенями льётся неподвижное море по откосу к руслу Аржан-Хэма. Плато невелико, метров 60-70 поперек падИ и около полукилометра вдоль. Небольшие группы выступивших из леса деревьев делят плато на несколько полян. В пределах “курорта” бьёт около десяти ключей минеральной воды разного вкуса и температуры: от четырех до сорока градусов по Цельсию. Тут-то мы напились вдоволь: во-первых, по случаю дневки позволили себе снять питьевое ограничения, во-вторых, нужно же было оценить все родники и выбрать из них лучшие.

    Над самыми мощными источниками построены деревянные срубы с выдолбленными из цельных брёвен ваннами, лесенками, полками и прочими банными удобствами. Большой любитель с толком попариться,  Юрий, быстро собравшись, отправился знакомиться с ваннами поближе. Прошло полчаса,  час, а его всё нет. Встревоженные, мы с Пашей объявили розыск и стали зрителями оригинального спектакля с одним актёром. В лунном свете от сруба к срубу перемещалась совершенно голая фигура с веником подмышкой и свечой в руке. Прикрывая огонек ладонью, то пятясь, то двигаясь боком, Юрий потихоньку ругал все камни и палки, попадавшие под его босые ноги, но в его урчании слышалось больше удовольствия, чем злости, Оказывается Юрию грозила судьба Буриданова осла: очень было трудно решить, какому роднику отдать предпочтение.
В отличие от "ванн", состояние "жилого корпуса» курорта оставляло желать лучшего. Построенный в тридцатых годах, он сохранил автографы всех путешественников и любителей попарится за последние 35 лет. Здесь значились Ленинград, Рига, Астрахань, Днепропетровск, Киев, Москва, Красноярск, Иркутск, Хабаровск. Названия почти всех крупных городов Союза были вырезаны, высечены, выжжены на стенах, двери и крыше строения. Правда, дверь лежала в стороне от сруба, а от крыши осталось не более двух третей. Недостатки “жилого фонда" имели свои преимущества: дым костра не оставался внутри “номера” а утром мы имели возможность следить за небом не вылезая из спальных мешков.

    Подниматься было незачем: шел небольшой дождь, и сильный ветер гнал вниз по ущелью туман и обрывки туч. Не выдержав безделья, часов около десяти вооруженные альпенштоками, веревкой, фонарем и компасом, взяв еды на один раз (ужинать, рассчитывали дома), отправились на восхождение.
Поздний выход был первой, но не последней моей ошибкой в этот злополучный день: нужно было выступить на рассвете и в случае непогоды вернуться в лагерь.
Наиболее надежный путь к перевалу лежал по руслу Аржая-Хэма, но в ту же сторону вела тропа, правда, под некоторым углом влево вверх по склону.  В силу своей лености и недальновидности (по тропе идти удобней (пусть «немножко» вверх, чем по камням русла), утешаем себя мыслью, что ей всё равно деваться некуда и она, хочет-не хочет, повернёт вдоль ущелья. И невдомёк болванам, что курортникам на пик Топографов лезть незачем, поэтому торная тропа вести туда не может. Мало ли по каким хозяйственным делам куда-то в горы ходили аборигены. Надо полагать, так оно и было: уходя всё дальше влево, тропа начала подниматься почти в лоб по боковому склону. Кусты, мох, живые и поваленные деревья - все было насквозь пропитано влагой; дышать почти нечем.  Посовещавшись и единодушно решив, что эта дорога “не туда” (куда нам хотелось бы, чтобы она вела), сворачиваем и берём курс на пик.
Теперь у нас есть возможность оценить достоинства покинутой тропы и пожалеть о нашем скоропалительном решении, хотя путь вверх мы заменили сравнительно пологим подъемом.
Чаща практически непроходима. Протискиваемся между стоящими и поваленными стволами, ползём по траве и упавшим на землю веткам, движемся всеми возможными способами, за исключением самого естественного - ходьбы на двух ногах. Оставшийся до альпийских лугов участок леса преодолеваем с большим трудом, потеряв мой плащ, так неудачно дебютировавший в Слюдянке.
Взяв последний подъем, вышли но довольно гладкую возвышенность, и перед нами раскинулась страна горных хребтов, ущелий и вершин, кое-где закрытых тучами, кое-где размытых туманом, а иногда четкими контурами врезающихся в пронзительную голубизну неба. “Свой” пик Топографов мы узнали по фотографии.
 
            Фото. 8. (http://www.proza.ru/2017/03/11/1567)
 
Ровный срез вершины, симметричные откосы по бокам и лобовой ледник, спустившийся довольно низко. В пути нас несколько раз накрывал мелкий дождик, в перерывах между “осадками” сушило солнце, но самые интересные шутки горный климат приберёг непосредственно на восхождение: у нас светит солнце, а метров за 800 на противоположном склоне гремит гроза. Или наоборот. Это "наоборот" задержало нас минут на 40 и заставило сложить в стороне металлическое снаряжение экспедиции. И, хотя вместо дождя нас секла крупа, всё остальное было, как настоящее - гром, молнии и ветер.
Отпала необходимость и возможность выбирать дорогу. Справа - почти вертикальная стенка ледника, слева - обрыв метров на 600, иногда с отрицательным уклоном. Карабкаемся по гребню. Порой - очень реальное ощущение  невесомости, попросту, - странно. Так бывало, когда обнаруживаешь, что стоишь на козырьке, под которым метров 600 пустоты и лететь вниз долго, долго… 600 вертикальных - это совсем не те 600, которые три квартала вдоль улицы. Тем более, что камень, на котором стоишь, никто не привязывал, а ветер такой, что только разожми руки и сдует, как снежинку.
На одном из повисших над пустотой - козырьков я сфотографировал Юрия. Ему там было далеко не комфортно, пока я выбирал точку, откуда он был бы виден, просматривался обрыв, а я мог бы висеть, освободив хотя бы одну руку для манипуляций с фотоаппаратом.
Самое обидное, что на снимке не проработались дали и, если его повернуть на бок, то Юра не "висит над пропастью" а оказывается стоящим, прислонившись плечом к небольшому обелиску. (Кстати, снимок не получился. Остались одни воспоминания о нём.)
Идём вверх.

              Фото 9. (http://www.proza.ru/2017/03/11/1567)

Вершина плоская. Нашли тур.

              Фото 10.( http://www.proza.ru/2017/03/11/1318)

Какая погода – туман, такое и качество снимков. Оставили «записку визита» и с восторгом приняли подарок предыдущих восходителей: группы Сурковых Ю. и С. из Свердловска - коробку леденцов с запиской: лакомьтесь на здоровье.
 Свой завтрак мы уже давно съели, и этот “презент” оказался очень кстати. Нашу, радость горовосходителей несколько умерили эоловы шутки: стоит забыться и оставить рот открытым, как с зубов начинают стекать навстречу друг другу разряды статического электричества с таким же звуком, как с высоковольтных линий в сырую погоду. Рот захлопывается автоматически с характерным щелчком электроконтактора.

    В 19 часов начали спуск. Торопилась, но страховкой не брезговали. И не зря. Юра yспел покатиться вниз, пришлось подхватить его на страховочную веревку Ледник благополучно прошли еще засветло. Ледник - это небольшая, но широкая ледяная река, изрезанная ручьями и небольшими трещинами. В её устье лежит серая гранитная глыба, перечёркнутая крест-накрест двумя алыми жилами - готовый памятник партизанской славы. Вокруг - талый снег по колено, вот и все достопримечательности ледника пика Топографов.
Наступившая ночь надолго запомнилась каждому из нас. Пока не села батарейка, шли с фонариком, потом - ”так”. Сначала - вниз по руслу Аржан- Хэма пока не уткнулись в прижим: с обеих сторон ущелья сошлись щеки скал и посуху ступить некуда. Пробую идти вброд и оказываюсь по пояс в воде. Лезем вверх, обходя прижим, и теряем главный ориентир в темноте - поток. В этот момент от всех элементов "отдыха на лоне природы" осталось мало приятного: усталые, голодные, в кромешной тьме, мокрые на голых камнях, ветер пронизывает до костей и, главное, карабкаемся по круче куда-то вверх, твердо зная, что дом внизу. Пытаемся траверсировать и чуть не срываемся с обрыва. Опять вверх, траверс и вниз, вниз, вниз. Дикое желание, хотя бы остановиться. Остановиться - сесть, сел - лечь, лёг - спать. Но спать               
нельзя. Нельзя останавливаться, садиться, ложиться, нельзя заснуть. Надо идти, идти и идти. Тактика передвижения: сел на камень, сполз на попе, повис на руках, соскальзываешь вниз, вручив свою судьбу случаю, не зная, не ведая, что тебя там ждёт. И тут – бунт на корабле. Юрий: «я дальше не пойду».  Павел: «я – тоже». Молча ухожу вперёд. Прислушиваюсь. Через какое-то время сзади раздаётся знакомое постукивание. Пошли, всё-таки. Если бы остались – не знаю, что бы я делал. И бросить ребят одних на верную гибель я не мог, и остаться ...

    От усталости притупляется бдительность: о том, где ребята, сужу только по мерному постукиванию позади меня альпенштоков о камни. В столь необычной обстановке Юрий развивал не менее необычную гипотезу. Он уверял, что, если в использованной батарейке что-то к чему-то присоединить, го после выдержки в пару часов фонарик снова загорится. Мы с Пашей принимаем эти теории весьма скептически. И все же, в какой-то момент, когда я повис на очередном камне, а Юра случайно оказался рядом, впервые за всю дорогу, я прошу его посветить вниз. К общему удивлению лампочка тускло загорается, и мы видим, что внизу метров  на пять ничего нет.
Цифра не внушительная, но падать с такой высоты на нечто, во всяком случае, не горизонтальное и, мягко говоря, не ровное, - радость небольшая. Потихоньку выбираемся наверх и обходим опасное место стороной.
Наконец, вышли к границе леса.

    Идти дальше невозможно и не имеет смысла. Если на открытом месте ничего не было видно, то в лесу и подавно. Кроме того, чаща - не продерешься, но она же и дрова. Нижние отмершие ветки кедра - идеальное топливо, вспыхивают, как порох, горят ровно, без дыма, дают высокую температуру.
Разожгли костер и дождались рассвета. Дальше все было проще. Через полчаса - "дома", горячая ванна и - спать.
А на следующий день мы тронулись в обратный путь. На перевале Чойган-Дабан встречный ветер опять хлестал дождем, жидкая земля расползалась под ногами, впереди был долгий и уже знакомый путь. Шли механически с притупленным вниманием. И вдруг под ногами проплыл отпечаток детской ступни, который только-только наполнялся дождевой водой. В сознании возник образ бурятки, прошедшей с ребенком. Второй мыслью было воспоминание о рассказе старика на аэродроме в Орлике о встречающихся на водоразделе между Аржан-Хэмом и Дарылом следах босых детских ног. Рассказе, которому мы тогда не предали значения, поскольку казалось, что основная задача огромного количества самой невероятной и противоречивой информации - сбить нас с толку. Третья мысль взорвала монотонное (а мы всё продолжали топать) течение раздумий: за последние два дня здесь не могло быть людей, дождь смывал следы за пару дней, а лунка от следа только начинала наполняться дождевой водой! Так и уплыл в небытие этот след; то ли был он в действительности, то ли привиделся...
Это сейчас, более чем через сорок лет после описываемых событий, мистика уступила место реальности: это был след лапы медвежонка, и, слава Богу, что Он уберёг нас от встречи с его (медвежонкиной) мамашей.
 
    Знакомая дорога кажется короче (тем более, что идем вниз, а не вверх, и десятидневный груз продуктов из рюкзаков вынут). Как старым друзьям радуемся запомнившимся приметам: интересным корневищам, каменным глыбам, оставленными нами бивакам. Вот "табор великанов” - несколько обуглившихся деревьев, каждое в два обхвата, сваленных в гигантский костер, рядом остатки скелета то ли лося, то ли лошади. Здесь мы прятались от дождя, здесь фотографировались, а вот поляна "королевской ухи", на ней решаем сделать привал с дремотой.

                Фото 11. (http://www.proza.ru/2017/03/12/248)

    Через полчаса после остановки кусты раздвигаются, и на тропе появляются двое верховых. Каменные сосредоточенные лица, тёмнобронзовый загар, неторопливые движения. Молча слезают с лошадей, стреноживают их, здороваются, подсаживаются к костру. Ни о чём не расспрашивая, угощаем незнакомцев нехитрым ужином, а они, после короткого спора (не между собой, а с кем-то воображаемым третьим), закончившегося фразой: “одну сейчас, а две отвезем ребятам” извлекают откуда-то пол-литровую бутылку водки. Знакомимся. Они - рабочие из группы геологов, ведущей разведку выше, на одном из притоков Сенцы. У одного из членов экспедиции шесть дней назад был день рождения. Для того чтобы отметить юбилей на должном уровне, начальник послал в Шаснур двух рабочих за горючим. Поехали. Затарились ящиком спирта, двинулись в обратный путь.
Поездка в магазин верхом занимает, максимум, шесть часов в оба конца, а приятели пять дней не могут  добраться до лагеря: пришлось несколько раз обратный путь начинать сначала, так как кончался спирт, и вся поездка теряла смысл. (Воспользовавшись случаем, я погарцевал на лошади.)

Фото 12. (http://www.proza.ru/2017/03/11/1824) 

Решив ворпрос “пить или не пить” с нами, новые знакомые выбрали вариант “не пить”. Не прекращая дебатов, они отправились дальше. Борьба с искушением кончилась в пользу "искушения”; геологи нашли своих посыльных на следующий день в километре от нашей стоянки. Ни живых и ни мертвых. И без спирта в конских вьюках.

    Дорога назад гораздо легче, чем вперёд. Во-первых вниз, Во-вторых - меньше груз; подбираем оставленные по пути наверх продукты. Легко делаем в день по 35 километров, торопимся, не подозревая, что спешить-то нам незачем.
И вот наша цель - широкая поляна на крутом берегу Оки, именуемая посадочной площадкой, и избушка - аэропорт. В качестве оживляющего картину приложения - две сибирские лайки, постоянно гоняющие тёмно-серую белку, пара коршунов и нелетная погода. Бодрые и веселые отправили домой телеграмму об окончании маршрута, разбили палатку на уступе над Окой посредине между ВПП и урезом воды.
На следующий день доели остатки продуктов, и я познакомился с хозяйкой нашего бивака - небольшой застенчивой белочкой. Люблю животных. Много их видел в кино, зоопарках, видел слонов, обезьян, тигров и удавов, морских котов и лисиц а обыкновенную белку, не спеша пересекающую поляну, до сих пор не встречал. Эта лёгкая дымчатая волна, неторопливо, с необыкновенной грацией переливающаяся над травой, поражает своим изяществом.

    На второй день после прибытия в аэропорт собраны и съедены все шампиньоны растущие вокруг. Грибы нежные и вкусные, растущие вблизи человеческого жилья, преимущественно, на помойках. Вечером выпили остатки какао и, проявив предусмотрительность, угостили им местного парня, также ожидавшего самолет. Этот дипломатический демарш позволил нам на следующий день, когда объявили, что перевал закрыт и надежды на самолет нет, отправиться в гости к родственникам Николая - нашего нового знакомого - "попробовать хурунгу" - острый освежающий шипящий напиток, приготовленный из кислого молока.
Паша как самый щепетильный, предпочел "голодную смерть" попрошайничеству (молодости свойственно безрассудство) и остался в лагере, а я и Юрий пошли с Николаем на ферму его родственников.
Дом николаевой тётки представляя собой восьмиугольный сруб без окон, с конусной крышей, в центре которой дыра в полтора на полтора метра. Посредине комнаты открытый очаг, вдоль стен - лавки.
В глаза бросались наиболее крупные предметы: новая швейная машинка в футляре, сверкающий никелем и яркой краской сепаратор, несколько новых чемоданов.
Молодая хозяйка (не старше 30 лет при шестерых детях) встретила нас приветливо, угостила хурунгой и усадила пить чай. Мигом на столе оказалась посуда, которую предварительно обдали кипятком и вытерли белым (!) полотенцем. Кстати, чистота в комнате нас удивила с самого начала. Хурунга - эго хорошо.Чай - тоже. А вот хлеб? Ели ли Вы когда-нибудь свежий, душистый, деревенский хлеб после двухдневной грибной диеты и двухнедельной выдержки на ограниченной дозе сухарей? Если нет, то много потеряли. Нам к хлебу и чаю дали еще нечто среднее между творогом и маслом, -очень вкусное. Теперь о чае. Вкус его, правда, непривычный, зато способ приготовления заслуживает того, чтобы о нём рассказать. Сначала в котле, действительно, варят чай. Затем навар сливается, а в котел с чаинками кладут муку, соль, масло и образовавшуюся смесь поджаривают. В полученную массу, добавляют молоко и слитый в начале навар. Чай готов. Стыдно признаться, но, злоупотребив гостеприимством хозяев, я стащил и спрятал в карман кусок хлеба (не корысти ради: дома-то нас ожидал голодный Паша!) Операция прошла не гладко - сказалось отсутствие практики воровства.
Кусок был больше кармана и предательски вылезал наружу. Пришлось мне, как стеснительной девочке, выросшей из своего платьица, все время оттягивать свитер книзу.
После того, как мы сфотографировали всех членов семьи вместе и поодиночке и пообещали прислать фотографии (что, кстати сказать, выполнили), нам еще вручили фляжку хурунги и буханку хлеба.
Когда я с благоговением принимал этот дар из рук хозяйки, Юрка ехидно ухмылялся, довольный, что получает возможность на досуге вдоволь поиздеваться над лицемерием  "некоторых". Мертвой хваткой вцепившись в хлеб, я застенчиво блеял: "ну, что вы, спасибо, не нужно, мы не можем взять”, при этом тянул хлеб к себе и смотрел умоляющими глазами: не примите, дескать, мои слова всерьез. Возвращаясь в лагерь с добычей,  мы шествовали по степи  важно, как гуси. Я торжественно нёс хлеб, Юрий - флягу; его фигура заметно округлилась не только за счет чая: за пазуху он сложил найденные возле фермы шампиньоны.

            Фото 13. (http://www.proza.ru/2017/03/11/1652)

Везенье, как и неудачи, тоже идёт полосой. Откуда ни возьмись, появилась машина наших друзей геологов. На ходу влезли в кузов, причем Юрий в спешке забыл, что шампиньоны - самые нежные грибы, и, переваливаясь через борт, лег на него животом. Получился преждевременный выкидыш и пришлось часть добычи оставить на дороге. (Остальное выбросили потом).
Аэропорт.
Метрах в 50-ти от палатки повстречался начальник аэропорта, возвращавшийся, как обычно по вечерам, со спиннингом с речки.
- ”Ну, ребята, (здесь каждую фразу начинают с "ну”) сегодня вы с ухой: я оставил Павлику семь хариусов". Взвесив расторопность Паши, прикинули, что он успеет сделать до нашего прихода. Сначала он будет удивляться богатству, свалившемуся с неба, потом начнет пересчитывать рыбины и дойдёт до четвертой штуки. К нашему изумлению, перед палаткой адским пламенем полыхал костёр, вода в котелке бурлила, и мы увидели только хвост последней рыбины, нырнувшей в кипяток. При всем этом Павел уверял, что хариусов он выпотрошил. (О чешуе мы уже не спрашивали.) Чувствуя за спиной могущественное слово "хлеб" и приятную тяжесть буханки, требую:
- Паша, пляши! Неуверенно поднявшись, Павел застенчиво спрашивает:
- Зачем?
- Пляши, не пожалеешь. Клюнув куда-то в сторону и слегка припав на одну ногу, Паша выжидательно смотрит мне в глаза. Царственным жестом вытаскиваю из кармана и поднимаю над головою порядком помятую хлебную горбушку. Паша, переваливаясь с боку на бок и притоптывая, изображает нечто, отдаленно напоминающее танец дрессированного морского льва. Получив хлеб, Павел прижал его к губам, вдыхая пьянящий аромат свежей выпечки, и, вдруг, стал засовывать горбушку в карман.
- Паша, ешь!
- Нет, я сберегу его для ухи!
- Пришлось показать Павлику ещё целую буханку хлеба; право же, она не произвела на него такого впечатления, как первый ломоть, да и тот теперь утратил свой ореол.

    Пятый день пребывания в аэропорту “Ока" оказался последним.
За иллюминатором промелькнула взлетная полоса, и вот уже где-то далеко-далеко раскачивается чаша горизонта.
Мы летим домой.
                1970, 2017г.г.