Александринский

Золоченые ложи, яруса и балконы, ослепительно яркий партер. И хрустальное солнце как вершина над небом, звон серебряной нежности струн. Бархат темный, алеющей тайны за укрытой от зрителей грез. Этот занавес.. Как в неизвестность, скоро-скоро откроется дверь. Храм Искусства. Как Вечная Мудрость сеет зерна высокой любви, доброты и надежды, величия жизни, поднимает в высоты свои. Мчится время, играют актеры, времена как ступеньки эпох, Гоголь, Лермонтов, Пушкин и даже над бессмертием славный Шекспир. Зазвенел на перроне последний , уводящий в блаженство звонок, пристегните ремни, уже скоро, взлет в спектакль открывает пути. Зашуршал в тишине , поднимаясь, бархат-занавес над кораблем, и огни притушили державность, звезды яркие в небе зажглись…. ТЕАТР!….
Какая гадость, этот ваш современный театр.. Шекспир? Ломаные куклы, полуголые мужики, беснующиеся рэперы и куча орущих непотребств. И это ТЕАТР? Убожество и мерзость, толпа бездарей, неумеющих говорить, с ужасающей дикцией , будто жующие кашу. Скопище обезьянствующих, дрыгающихся манекенов, которым в самую пору не на подмостки вылезать, а сидеть в плотно закупоренной клетке низкопробных ночных извивающихся гадюшниках, в коих ночи напролет толчется так называемая «золотая молодежь».
Задыхаясь среди всей этой нечистоплотности, я взглянула на часы. Прошло всего 20 минут. Боже, какое же это издевательство. Меня органически начало подташнивать, опустив голову, я прикрыла глаза рукой, чтобы не видеть, того, что происходит на сцене. Но мерзкий хохот , визжащие крики заполняли все пространство, и липкой тошнотворной грязью окутывали своими мерзкими щупальцами. Я не выдержала и тихонько вышла из зала. Блаженство. Тишина мягких коридоров успокаивала, убаюкивала, и будто шептала, все хорошо, все хорошо, тебе просто кажется, все пройдет, это случайность, это дурацкое начало, просто игра, забава, шутка, потом все наладится, все исправится…. Я улыбнулась. Боже, как хорошо среди этих тихих коридоров, пролетов, лестниц, фойе, залов , где все еще бродит по мягким коврам полузабытое притихшее прошлое. Я не обманывалась. Я знала, что происходит. Когда кончается искусство, начинается падение. Быстрое, скользящее, головокружительно страшное падение в бездну. Когда танцуют бесы, они знают, по ком справляют поминки. А люди смеются, они ,поддакивая, хлопают в ладоши, и им кажется, что они самые умные, такие современные и крутые. Но на самом деле, эти богатящиеся, изысканные, с дырявыми коленками и свихнутыми мозгами, где безнравственность становится нормой, безвкусица- модой, а бесстыдство- высший пилотаж стервозности, холодная уродливо-брезгливая усмешка всему миру.
Где, наивно- простодушные тянутся за выхолощенной богатыми модой, и бездумно , поддакивая, делают вид, что все хорошо. Что так живет весь мир, а запад хлопает в ладошки, учтиво и обнадеживающе кивая головой.
Мерзко. Грязно. И не нужно успокоительных слов. Я вижу. Я все понимаю. Не понимаю только одного- почему, почему никто не уходит?? Неужели во всем этом поддельно-театральном мире, не осталась никого, кто бы чувствовал как невыносимо горько видеть пошлость. Я грустно улыбнулась. Слезы накатывали на глаза. И тут я почувствовала, что где-то за спиной приоткрылась дверь. Легкие шаги по ковру. Слава Богу! Все правильно! Я ПРАВА!!! Я абсолютно права, и я не одна! Мимо прошли две озадаченные и очень грустные женщины. Я спросила? «И вам тоже не понравилось?». Они скромно и уклончиво ответили: «Да… как-то не так..» Потом еще и еще выходили люди, молодые и пожилые. Не так много, но они все же уходили! И все были грустны. Я решила прогуляться по фойе и зайти в театральный музей. Поднимаясь наверх, на лестнице мне повстречались молодые люди, юноши и девушки. Они меня остановили и озадаченно спросили : «Вы уходите? Вам не понравилось?» И тут я ответила честно: «Понравилось? А разве может нравится откровенная похабщина, непотребство, выпячивающаяся громогласно кричащая бездарность? Это не искусство. Это преступление против человечества, подрастающего поколения, это преступление против будущего. Это будто всю мерзость и грязь собрали с самых низов человеческого ничтожества, все уродливое гадостно- низменное, и пытаются воздвигнуть на пьедестал. Неужели так быстро падает человечество? Вы посмотрите, ведь людям это нравится! Они хлопают в ладоши и смеются! Мне хочется плакать, мне очень грустно..». Молодые люди понимающе улыбнулись и ответили: «Не надо плакать. Вы абсолютно правы. Мы тоже так считаем. Но будущее не там- в том зверинце. Будущее- это мы. Те , кто ушел из зала. И нас , будущего, очень и очень много. Спасибо вам». А это мне хотелось крикнуть им вслед: «Спасибо, мальчики! Девочки, спасибо вам! Что вы есть, а значит, и будет и будущее, будет правда!».
Мимо проходящий пожилой человек, слышавший часть нашего разговора, грустно продолжил: « Это еще не самый ужасный спектакль… Тут хоть придерживаются текста … видели бы вы другие… Это все западные новшества, гонятся за западом, чтоб не отстать…». Он покачал головой, и устало пошел в гардероб.
А я вышла в фойе. В огромный, сияющий зеркалами, бархатом, коврами, украшенный росписями и лепнинами, старинный зал с роялем. Почти без сил опустилась на мягкое кресло и заплакала. Я плакала горько и безутешно. Было бесконечно жаль и этого зала, и того великолепного театра, и тех людей, которые остались в зрительном зале, и беснующихся бездарных самовлюбленных детей на сцене, которые могли бы…. Должны были бы стать, или , по крайней мере, не мешать другим быть Большими Великими настоящими артистами.
Мне было жаль , что в этом знаменитом старейшем театре Петербурга, где играли когда-то большие актеры, которые любили, учили, и старались нести настоящее, Доброе, Вечное, Мудрое, теперь наступили горькие времена бесстыдства, утопающие в кривых зеркала безвременья.
Потом я взяла ручку и написала все то, что написала. Я писала, а издалека , из-за плотно закрытых дверей, доносились крики, лязг утробного звериного оскала похотливого чудовища, взрывы смеха, тонущие в черной темноте злого бездумного враждебного чужого. Но я их уже не слышала. Теперь я отчетливо слышала нежные песни давно ушедшего, шелест бальных платьев, стыдливо укрывшуюся благопристойную утонченность ускользающей эпохи, слышала возвышенные монологи и серьезную стройность голосов правдивой истории. Они никуда не ушли. Они все еще здесь. В этом огромном театре- корабле –призраке прошлого. Прошлого.. или будущего? Если звучат голоса, значит, они живы. Но если живы ушедшие, значит, они вечны. Искусство Вечно. И оно никогда не уйдет. Оно всегда с нами. Самое главное, научится его слышать.
А люди все уходили и уходили из зала. Не так много, как мне бы хотелось. Но может быть, придет время, когда и другие поймут, и научатся отличать ложь. Ведь, если ты будешь только похож на настоящего, то может наступить и такое время, когда ты начнешь скакать по жизни и визжать так же, как это делают те, на сцене, на кого ты смотришь сейчас, с теми же ужимками, гримасами , и будешь также подставлять подножки другим, тем, за счет кого живет ложь, а вернее- всячески мешает жить.
После первого действия, мама грустно сказала: «Это конечно, не Фрейндлих..» И мы стали собираться домой.
https://ru.wikipedia.org/wiki/Укрощение_строптивой