Дневник и фото - 1997

1 января 1997 г.
Новый год встретили вдвоём с Фыфкой – как старые супруги,  уткнувшись носами в «оливье» и в селявизор, где тусовалась прежняя спевшаяся компанийка в телепроекте «Старые песни о главном – 2». И досиделись до того, что показали нам «Питкина в больнице» – допотопный прокатный вариант, да ещё и драную копию...

7 января 1997 г.
Порядком надоело всякий раз прикидывать, кто и как у нас относится друг к другу, и на рождественскую вечеринку позвал тех, кого хотел видеть: Гену Русакова, Дениса Новикова, Настю Рахлину, Алёшу Ерохина. Все пришли, и внешне  политес был соблюдён. Но и только. Пока ели и пили – разговор за столом шёл  вполне оживлённо. Тут Чернов попросил Дениса почитать стихи, и он прочёл два  очень давних. А когда свои новые стихи стал читать Русаков, Новиков тут же вылез из-за стола и скрылся на кухне. Следом за Денисом отправился Алёша, с кухни  сразу потянуло травкой... Гена, конечно, обиделся – ушёл в другую комнату,  принялся листать книжки. А Чернов предложил Рахлиной рассчитать синусоиду  жизни – десять минут чиркал карандашом по бумажке и сказал Насте, что лучшим  её годом был 85-й, а самым плохим временем – февраль 88-го. Заподозрить  Андрея в подлоге не получалось – он вообще не знал, что Настя вдова Башлачёва, и уж точно не помнил дату самоубийства Саш-Баша. Рахлина едва не расплакалась  и сразу собралась домой, и Русаков оделся вместе с ней, сказав, что им по пути.
Уже стоя возле лифта, Гена не сдержался: «Симпатичный он парень, Денис, а вот  стихи его – абсолютная пустота». Хотел напомнить Русакову, что у Бродского на сей счёт было другое мнение, но сдержался: для Гены Бродский вовсе не авторитет.  К тому же рядом стояла Настя, для которой существует лишь один очевидный гений – Башлачёв, и в сравнении с ним все прочие стихотворцы – ничто.

19 января 1997 г.
Едва Саша Чернов заглянул к нам в редакцию, Андрей тотчас жалуется на меня:
– Представляешь, Жора не хочет напечатать в «Стасе» моего археологического конька!
– Отец, ты вообще понимаешь, в   к а к о м  журнале ты работаешь? – удивляется Саша.

21 января 1997 г.
Вечер Вити Гофмана в Малом зале ЦДЛ – сам выпустил книжку и сам продаёт её за 8 тысяч рублей  (Юра Лохвицкий сидит на кассе – купил одну, конечно ). Вся публика – десять человек, включая ведущего Мишу Синельникова...

3 февраля 1997 г.
Встретился с Ильёй Климовым – хорошим художником и дизайнером, которого рекомендуют мне в «Стас» (сейчас оформляет новый «Кино–парк». Его замечания по двум последним нашим номерам весьма точные. Честно сказал ему, что рад бы посотрудничать, но мы тихо умираем...

8 февраля 1997 г.
По телевизору новые игрушки «для народа» – типа аукцион: показали ношенное платье от Ларисы Долиной за 500 долл., после чего включили телефонную линию – зрители увеличивали ставки и скоро подняли цену до двух тысяч зелёных. Но тут в прямо эфир пробился некто «глас Божий», предложивший аукционерам свой единый проездной билет за 120 тыс. рублей.  Возмутителя спокойствия тотчас выключили, ведущий его сурово отчитал за непродуманный поступок, но весь азарт на этом сразу и закончился.

9 февраля 1997 г.
Фыфка чуть свет разбудила меня поцелуем, и на такую побудку я ответил с удовольствием, но тут же поймал себя на том, что мне нынче даже не до секса: ничего не осталось в моей жизни, кроме гибнущего журнала... 

11 февраля 1997 г.
Андрей Донатович совсем плох – видимо, счёт времени пошёл уже не на недели – на дни.
Любой мой выход в город приносит плохие новости – приехав в ЦДЛ, где шумели писатели – пытаются отстоять свою литфондовскую поликлинику, встретил Боброва, который сказал, что в начале декабря умер Михаил Макарович Колосов – всеми презираемый, всеми покинутый, даже «Литгазета» некролог не напечатала... Кроме того, в последний день ушедшего года умер Лев Ошанин.

12 февраля 1997 г.
Придуманный Марьей Васильевной роскошный термин «заеБУКЕР» хорош ещё и тем, что подходит не только для книжного конкурса, но годится и для применения  во многих сферах нашей жизни. Однако вконец разозлил шестидесятников, которые полагают, что одним своим наличием заслужили почтительное к себе отношение.

14 февраля 1997 г.
«Стас» дышит на ладан – в третий номер рекламы не собрано и на десятку зелёных, в четвёртый что-то есть, но это уже не спасёт – после часового сидения у Дегтярёва сошлись на сокращении номера до 96 полос и, по возможности, цветности.

17 февраля 1997 г.
Сегодня уволилась Юля Будинайте (Кушнерёв опять пытается запустить своё сокровенное «Жди меня!» и ему нужна главная редакторесса), следом за ней попросил разорвать контракт Витя Посошков...

19 февраля 1997 г.
Пообщался с будущими филологами (3-й курс). Спросил:  могут ли  без словарей и справочников  сказать, кто такой “холодный сапожник” и чем он отличался от  обычного? Ни одной руки. Читал ли кто стихотворение про “холодного сапожника” Сергея Михалкова? – переглядываются:  это который “дядя Стёпа” и гимнюк?
Прочитал им:
          Холодный сапожник у наших ворот
          Дырявую обувь в починку берёт.
          . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
          Я тоже снимаю ботинок с ноги:
          – Сапожник, сапожник, и мне помоги!
          Я первенство школы возьму по конькам.
          Прибейте пластинки к моим каблукам.
          Сапожник смеётся: – Бегите домой,
          Возьмите пластинки, придёте зимой!

Про “пластинки” и не спрашиваю, говорю:  а почему этот “холодный сапожник” советует мальчику прийти зимой? Молчат. То есть не только мало знают, но и подумать не хотят.
Впрочем, всё правильно – говорят же, что профессия сапожника нынче совсем умирает.

20 февраля 1997 г.
В редакцию пришёл очаровательный трансвестит: показал роскошное портфолио, где мужская и женская одежды сидят на нём равно хорошо, и заявил, что хочет купить обложку. Я сказал, что готов дать полосу внутри журнала за 10 тыс. долл. (по нашим рекламным расценкам), и красавчик ушёл думать. Едва он удалился, через полчаса позвонил Дегтярёв – сказал, чтобы я не вздумал приваживать в журнал «педиков»  ни за какие деньги. (Интересно, кто Якимычу стукнул?)

21 февраля 1997 г.
На прошлой неделе второй раз посмотрел в «Современнике» «Крутой маршрут». Неёлова по-прежнему играла с мощным драматическим накалом, но давнюю силу воздействия спектакль потерял: общественные эмоции конца 80-х уже в прошлом. И стало ясно, почему книга сильнее инсценировки: сила текста Гинзбург – в описательной части, а вовсе не в диалогах.
Сегодня Петрушевская повела во МХАТ на предпремьерный прогон спектакля «Три сестры», и я полтора часа пытался понять, что побудило Олега Ефремова поставить нынче эту пьесу. Наконец Мягков подошёл к самому краю сцены  и, глядя в зал, проникновенно сказал:  «Богатые должны делиться с бедными!..»
На этих словах сидевшая передо мной Петрушевская вздрогнула плечами  и обернулась – в её глазах блестели слёзы.
Умилила техническая находка: с колосников то и дело на сцену падали жёлтые листья и сёстры их  «поджигали», отчего в зал тянуло горелым запахом восточных ароматических палочек.

22 февраля 1997 г.
Чернов позвонил в Париж и сказал, что Андрей Донатович уже не встаёт и почти не открывает глаза: ему больно говорить, жизнь уходит по капле...

23 февраля 1997 г.
Ельцин оклемался – прибыл к Вечному огню и пообещал Думе «дать сдачи». Боюсь, что ничем хорошим это опять не кончится.

25 февраля 1997 г.
После полудня стало известно, что сегодня в десять часов утра умер Синявский.  Чернов сразу сел на телефон, я же дёргать Марью Васильевну не стал  – позвонил в Париж Андрюше Валлескалну и попросил заказать от меня корзиночку цветов  (венки во Франции не приняты) с лентой «Андрею Донатовичу – от московских друзей» (сотня долларов за мной будет).

Вечером тусовка в Ленинской библиотеке, куда перебрался с улицы Чехова Музей кукол Юли Вишневской (полосочку сам сделаю). Пообщался с Эвелиной Хромченко и Стасом Садальским. Встретив милую журналистку Катю Игнатову, попросил увести меня из этого бедлама – дошли до Домжура и там помянули Синявского.

28 февраля 1997 г.
В ДЖ – прощание с Бирюковым-старшим (зверски убит в своём гараже после диких пыток). Принёс цветочки от нас с Дегтярёвым и Диме руку пожал. Покурил во дворе с Сашей Минкиным, пока не появился вечный похоронный ворон Кобзон, после чего погребальный кортеж наконец тронулся.
Оттуда пошёл на Моховую, где в Татианиной церкви отец Владимир служил литию по  Синявскому (были Анненский, Гачев, ещё полдюжины литераторов). Фыфка опоздала, но всё-таки пришла – под внезапно повалившим снегом от МГУ через Камергерский дошли до Рахмановского...
В вечерних новостях – отпевание у Вигилянского в стык с похоронами в Париже (нашу ленту с русской надписью отдельно показали).

1 марта 1997 г.
Вечером по ТВ прямой эфир трёх телеканалов, где Познер, Киселёв и Шарапова намеревались призвать к ответу силовиков: с убийства Влада Листьева прошли два года – что сделано? Конечно, первые не приехали – прислали своих замов, столь же наглых и самоуверенных, а зал был наэлектризован ожиданием конкретики (которой и быть не могло), и тут ведущие сорвались на эмоции,  и всё пошло наперекосяк: глупо, истерично, несуразно. Единственный раз мелькнула надежда, что передача выйдет на какой-то серьёзный разговор, но всё испортила Женя Альбац – сорвалась на истеричный бабий вопль, после которого осталось только разойтись.

5 марта 1997 г.
Случилось то, к чему всё и шло – вчера в центре Питера похитили Марка Горячева: посреди Лиговки осталась его машина с распахнутыми дверцами, рядом валялись разбитые очки...
Конечно, Марк – авантюрист высшей пробы, и коммерческая хватка у него железная. Начал с того, что скупал в питерских комиссионках старые рояли, кое-как обновлял внешний вид (до ремонта нутра не опускался), красил в белый цвет и втюхивал представителям солнечной Грузии. А сколотив первоначальный  капиталец, сразу принялся строить финансовую пирамиду, причём лохов выбирал среди элиты. Как он вёл дела, я несколько раз видел: очаровывал потенциального партнёра размахом планов, серьёзностью и предельной открытостью, и как только наживка была заглочена – сразу исчезал: «Отлично, мы договорились, купеческое слово сказано, готовьте все необходимые  бумаги на подпись моему коммерческому директору!» То, что два его директора (молодые энергичные мужики) скоропостижно умерли от инфаркта, Горячева ничуть не смущало.
В шоу Марка  задействовалось всё: народные умельцы, ушедшие из  редакции «Огонька» журналисты,  Государственная Дума, в которую он прошёл под лозунгом борьбыс красными директорами, римский папа, редакция «МН», Вольский  и Черномырдин... В конце концов, втянутая им в оборот денежная масса достигла критической точки, а буквально на днях он получил очередной гигантский кредит...
Я никогда не брошу камень в Марка, благодарный ему за то, что он для нас сделал, и Господь ему судия.

6 марта 1997 г.
С большим трудом доделали и сегодня отправили в Италию 4-й номер. С рекламой в нём совсем плохо, так что вероятность выпустить №№ 6 и 7 свелась до минимума. Остатки коллектива смотрят на меня с надеждой, а мне и утешить их нечем – говорю только одно: ищите новую работу!

9 марта 1997 г.
Фыфка вдруг решила отметить Женский день с гостями и устроила домашний праздник:  позвала Олю с Димой и художницу Лену Старенко, а они приехали с детьми, и эта энергичная троица – год, пять и десять лет – укатала всех вусмерть. Очевидно, пора уже Ирке сделать какого-нибудь юного негодяя или прелестную озорницу.

10 марта 1997 г.
Из-за Фыфкиной гематомы – синяком на глаз пошла – на дачу к родителям не поехали (подумают ведь, что это я жене фингал поставил), а погода была просто волшебная, и к вечеру выбрались на прогулку:  весна пришла! 

12 марта 1997 г.
Пресса и ТВ продолжают мусолить–обсасывать новые ельцинские назначения, хоть после Чубайса, казалось бы, уже и дивиться нечему (этого рыжего субъекта костерят даже самые лояльные к власти граждане). Назначение же руководителем президентской администрации Вали Юмашева совсем смехотворно (я цену этому труженику хорошо знаю) – значит, с кадрами у БНЕ совсем плохо, если может довериться только члену своей семьи.

1 апреля 1997 г. 
В День дурака потешили «Вести» – сообщили, что англичане просят Госдуму клонировать Чубайса, а в Тайнинском взорван клыковский памятник Николаю Кровавому. Потом поправили:  Чубайс занят, а про памятник – правда.

2 апреля 1997 г.
Написал Виктору и Дегтярёву казённую цидулю – о невозможности работать дальше, пока авторам не выплачены гонорары за №№ 2 и 3. А ведь готов уже и 4-й...

3 апреля 1997 г.
Денис сделал замечательное интервью с Серёжей Шерстюком (планирую в майский номер). Когда встречался с художником, дома была его жена Лена Майорова, и она Дениса просто очаровала – говорит: следующее интервью в «Стас» – только с Леной!

4 апреля 1997 г.
Утром обнаружил на рабочем столе интервью с балетмейстером Шерлингом – какой он потрясающий танцор, сердцеед и душка. Без подписи, что означает: либо сам про себя, любимого, писал, либо проплатил эту писанину безымянному негру. Настя Рахлина сказала: «Поздравляю, теперь ждите текст про его уникальную дочку, которая в четырнадцать лет вдруг запела, ничему не учась, ну просто как Элла Фитцджеральд». Смеялись мы, однако, недолго – в полдень позвонил Шерлинг, осведомился, насколько хорош текст и в какой номер я его поставлю. Ответил Юрию Борисовичу, что до июня у нас все номера спланированы, а там видно будет. И услышал, что вообще-то он с понедельника  новый гендиректор, а потому просит подняться к нему на этаж – поговорить про  «Стас» и вообще... познакомиться. Осталось поздравить коллектив с ценным приобретением – теперь мы знаем, чьими руками Виктор намерен нас удушить.

5 апреля 1997 г.  /  Умер Владимир Солоухин
В 17 лет я впервые украл книжку. Которую очень хотел,  но достать никак не мог. При том, что у неё был 100-тысячный тираж и цена всего 32 копейки. Называлась она «Письма из Русского музея» – истошный вопль русского мужика, у которого отнимали последнее. Как вдруг увидел её на витрине журнального киоска в Кремлёвском дворце съездов в антракте «Риголетто». А поскольку киоскер сказал, что эта книжка не продаётся – выставочный экземпляр – кинул на прилавок железный рубль, сцапал добычу и смешался с толпой...
Живого автора увидел через десять лет – на 3-м совещании  молодых писателей в Софрино  Солоухин рассказывал, как его в Литинституте учил писать стихи Михаил Светлов. Прочтя стихотворение молодого поэта, где солдат писал письмо своей девушке, умиляясь брачным соловьиным трелям, – дал совет переделать сюжет: сочиняет солдат письмо, и очень раздражают его соловьиные песни, сосредоточиться не дают, а любимая получила скучное послание, прочитала и тут послышалось ей, что между строчек поёт соловей. Не знаю, внял ли Солоухин совету учителя, но и в своей прозе он всегда оставался поэтом.
В 82-м ЦК КПСС принялся  ругать писателей-деревенцев за мрак и мелкотемье,  и Солоухин попал под пресс в числе первых. Наверняка тогда Владимир Алексеевич вспомнил, как сам клеймил «при-Нобеля» Бориса Пастернака за «Доктора Живаго»  –  жутую ахинею нёс на обличительном собрании, предрекая старому поэту скорое забвение, как выжатому лимону и выеденному яйцу. Потому тон его поздних книг – покаянный. Только поиск виновных в трагедии советской России никогда не приводил ни к чему умному: после перестроечной публицистики Солоухина я стал читать его с опаской. Однако любил записки «Камешки на ладони»  где Владимир Алексеевич открывает для себя простые житейские истины, вроде: «Между мной и моей дочерью пропасть – я сын крестьянина, а она – дочка писателя».
Осенью 90-го, когда работал в «Огоньке», Коротич попросил позвонить Солоухину и сказать, что журнал готов наконец напечатать его статью о Ленине.  Попробовал  отлынить – заметил, что от буйного солоухинского антисемитизма уже мутит, на что Коротич фыркнул: то-то «Огонёк» подозревают в русофобии, и вообще других писателей у меня для вас нет.  Две недели ушли на доработку солоухинского текста:  автор был неуступчив,  отдел проверки требовал от писателя печатного подтверждения каждого факта биографии вождя, каждой ленинской фразы. Наконец в декабре 1990-го скандальная статья Солоухина вышла – первый страшный удар по большевику № 1, пробивший стену неприкасаемости Ильича.  О чём в моей библиотеке сохранилась памятка – автограф Солоухина на сворованной книжке «Письма из Русского музея» – «...в трудные часы редактуры «Прощанья с богом...»

7 апреля 1997 г.
Утром – топтушка, на которой витийствовал Шерлинг – я сослался на головную боль и ухал.
Дома – Фыфка в трансе: умер какой-то её родственник (дядя? свояк?), молодой совсем, и надо заниматься похоронами, поминками, поскольку родня вся немощная и нищая, на стол поставить нечего... Поехали к тёте Оле, чья племянница Надюшка – последняя из уничтоженного клана ленинградского чекиста Медведя... 

11 апреля 1997 г.
Новости  про Туринскую плащаницу – опять чудом не сгорели сегодня ночью Иисусовы пелены!
Пожарным еле удалось разбить пуленепробиваемое стекло в раке, которая  хранилась на хорах, почти под самым куполом:  в последнюю минуту успели...

12 апреля 1997 г.
У мамы Лены сегодня день рождения, потому Веронику мне нынче не дали (и правильно – не нужно было кило чёрной икры в подарок экс-жёнушке заранее отдавать), так я с утра весь день злой и несуразный: без повода накричал на Фыфку, разбил любимую Мурзикову тарелку... Не люблю себя таким.

13 апреля 1997 г.
День с Вероникой: погуляли по центру, посидели в кафе на Петровке, к трём добрались домой (Фыфка ушла к Лене Старенко на день её рождения). Мурзик допекла меня своими нанайцами – спрашивает, почему мы в «Стасе» о них совсем не пишем. Чтобы переключить тему, показал дщери замечательный Виноградовский фильм «Я возвращаю ваш портрет...» с Андреем Мироновым и последней записью Высоцкого (прослезилась – пробило-таки!). Замечательный день – давно у меня такого не было.

14 апреля 1997 г.
В редакции тоска и развал – все ползают по коридору, как сонные мухи, и на оклик не реагируют (Шерлинг приступил к обязанностям – никто заранее не ждет ничего хорошего.
В «Стасе» всё грустно: звонит Денис, отмечающий своё 30-летие, и просит сегодняшний понедельник считать нерабочим днём (конечно, дорогой!), потом звонит Алёша Ерохин – жалуется на весеннее недомогание (отлежись, конечно! – опять «вошёл в штопор», а в таком состоянии он никакой).
Только я обязан быть трезвым и здоровым! Таким меня вызывают вечером Бондаренко с Шерлингом – вопрошают, почему январский номер «Стаса» принёс 120 тыс. долл., а нынешний – ноль? Мне остаётся только плечами пожимать – спросите с отдела рекламы...

15 апреля 1997 г.
В 11 утра прибыл к Шерлингу с требуемой писулькой, прихватив тот самый первый номер «Стаса» за 1995-й, когда всё только начиналось.  Спрашиваю Юрия Борисовича: «Возвращаемся к истокам?» – Он даже в кресле подпрыгнул от возбуждения: «Да! да! да!..»   Так нет проблем – возвращаем Стаса Намина с его желанием сделать русский «Роллинг стоун»,  опять просим у Виктора 350 тыс. долл. и в бой! Тут Шерлинг сникает: «Только не ждите у меня сейчас деньги за 4-й номер!..»
Дениска Новиков влетает в редакцию с воплем:  «Как же я не хочу уходить из шоу-бизнеса!»
Общий смех. А корректорши на меня обижены – не достал им билеты на юбилейный концерт Аллы Борисовны, который сегодня транслирует ТВ.
         
16 апреля 1997 г. 
Мы зря думаем, что машинистки не вникают в текст, который печатают, – нынче издательские наборщицы подарили список перлов, выловленных ими в пяти наших журналах:
          «Гормонально буйный мужчина»
          «Проблема обрезинивания»
          «Царь почувствовал в Пушкине гения»
          «Продолжающееся невежество»
          «Отгремели война, эвакуация, Победа...»
          «Мы больше не чувствуем, что чего-то не понимаем»
          «Порядковый номер рождения ребёнка»
          «Зарубежные страны разной ориентации»
          «Индивидуальное лицо»
          «Введение мяса» (?)
          «Генштаб с его рабочими органами»
          «Мавзолей детской радости им. С.В.Образцова»
          «Историческое творчество во всём разнообразии»
          «Необходимо свести отбросы до минимума!»
Поистине, язык и стиль Платонова бессмертны! А фраза: «Любовь протекает смутным ощущением растущей нежности» – будто выписана из его записных книжек.

19 апреля 1997 г.
Брательнику Сашке сегодня 40 – поехали отмечать с Вероникой и мамой Леной (очевидно, что Смирновы ждали меня с Фыфкой, но...).

22 апреля 1997 г.
Пьём с Мишей Веллером. Его способность делать литературу из любых подручных материалов впечатляет – собственный жизненный опыт Веллеру совсем не нужен, достаточно услышанного краем уха анекдота, чужой байки. Но и ценность такой литературы потому не очень велика.

23 апреля 1997 г.
Шуточки Шерлинга – вызывает: «А знаете что? Есть идея! – съездите-ка дней на пять-шесть в Париж, погуляйте там как следует, а вернётесь – и начинайте делать абсолютно  Н О В Ы Й  «Стас»!..»
Какой именно НОВЫЙ – не говорит, поскольку сам не знает, а для бодрости ума листает «Столицу» – нравится она ему, особенно бумажные Лужков с одёжками, которые нужно вырезать и надевать.
Весеннее обострение, да.

24 апреля 1997 г. 
Положа руку на сердце, никогда не озадачивался вопросом, во что одет. И тут вдруг осознал душевные страдания Маши Цигаль, вынужденной делать моду в редакции, половина которой отоваривается на вещевом Измайловском рынке.
Когда Маша, округлив глаза, шепотом предложила: «Давайте я вас одену, как  нужно», – впервые испытал нечто подобное детскому стыду, если дежурный  в пионерлагере ловил в дверях столовой с невымытыми руками.

25 апреля 1997 г.
С Веллером в «Вагриусе» у Глеба Успенского (давно знакомы, однако никаких общих дел у нас пока не было). Говорили о праздновании 5-летнего юбилея издательства (новостюшку, конечно, в «Стасе» дадим), но и закинул удочку на предмет возможного трудоустройства – надо же и мне когда-то о себе позаботиться. (Дела в Издательстве стремительно идут к развязке: редактриса журнала «Материнство» ушла в отпуск, главред «Автошопа» Есенин положил заявление об уходе, следующий, очевидно, я...)

26 апреля 1997 г.
Днём сходили с Ариной в церковь – освятили куличи. Потом Фыфка уехала в редакцию «МН» поздравлять подруг, а я остался дома.
По телевизору обещались показать «Последнее искушение Христа», но после окрика из Думы передумали (Володя Вигилянский даже брошюру написал – «Почему верующие не должны смотреть фильм Мартина Скорсезе»).
По Второму Российскому телеканалу до  глубокой ночи гнали репортаж из Иерусалима, где в Храме Гроба Господня  витийствовали Андрей Дементьев с Аней Пугач. Когда АД бодро начал: «Мы ведём репортаж с площади...» (и как не оговорился «с Красной», где прежде в каждый Первомай читал свои графоманские вирши?), но когда этот нехристь выпалил: «Мой микрофон установлен на Голгофе!..» и Аня за кадром крикнула в микрофон: «Христос воскрес!» – меня едва не вырвало.

28 апреля 1997 г. 
Днём у Саши Ткаченко в Пен-центре, где чествовали «Новую юность» (которой, как и «Вагриусу», пять лет). Народу было много – в толкучке совсем затерялись Дима Кедрин и Андрюша Толстой (ещё одни «тёмные очки» на фото Ниточкиной), зато царили Ира Хургина и Женя Лапутин (модный хирург, он спонсирует этот неприбыльный журнал). Миша Веллер резал колбасу на бутерброды, а я его забрал – отправились на пятилетний юбилей  «Вагриуса»  в Дом литераторов.
Саша Кабаков – с нескрываемым недоумением – смотрит, как надписывает свои  дефективные книжки «Бешеный»: «И у такого урода – миллионные тиражи!»
Вика Токарева и Алла Сурикова с писателями не сочетаются – они из мира кино.
Спросил у Богословского, почему сто лет нигде не вижу его сына Андрея, Никита Владимирович моментально оглох, и я понял, что влез туда, куда не надо.
Уходя, столкнулся в дверях с Борисом Немцовым – вице-премьера весь вечер ждали с благодарным словом за «Провинциала», и он под занавес явился.  У входа в ЦДЛ красовалась немцовская «Волга», на которую он хочет пересадить чиновников, в окружении четырёх фордовских джипов. Едва я вынул фотокамеру – охрана меня мигом сдула.

1 мая 1997 г. 
Позвонил Шерлинг: «Июньский номер в Италию отправили?» Уже неделя как в типографии. Второй вопрос: «А интервью со мной там на какой странице стоит?» Услышав, что его текст редакцией отклонён, Юрий Борисович сказал, что печать журнала он останавливает.  Жаль, но мы к этому готовы. А Шерлингу нужно готовиться к обвинению в том, что он своей кипучей деятельностью  развалил  издательство, и через два-три месяца его ноги здесь тоже не будет.

5 мая 1997 г.
Доделали следующий  номер – ни на что особо не надеясь, просто по привычке любое дело доводить до конца. Жалко, что не удалось сделать журнал  с фондом Ольгой Свибловой: с её появлением Музей истории русской фотографии становится в Москве реальным культурным событием.

10 мая 1997 г.
С утра долго не мог дозвониться до Ники (то ли трубку не положили, то ли разговаривали битый час), потому поймал машину и поехал в Митино наобум. По дороге меня уболтал калымивший водила – оказался он старый лошадник: достал букмекерскими страстями.
Замечательный солнечный день – погуляли с Никой по Грузинам, до дома Высоцкого, от Арбата дошли до Никитских ворот, где в доме продюсера Барри живут-поживают обожаемые дщерью «нанайцы». Тут уж Мурзик оттянулась – возле арки во двор стоял на спущенных баллонах музыкантский автобус, так Ника весь его облепила стикерами с признанием кумирам в любви.
У дочери начались жуткие комплексы на предмет своей внешности (в её леты я избежал этого, только каная под Наполеона). Ничего – переболеет, как и «нанайцами».

13 мая 1997 г.
Поскольку я стараюсь с Шерлингом не общаться, он бомбардирует меня всякими бумажками, которые все отпечатаны на машинке, но им не подписаны. Наконец Юрий Борисович позвонил и прямо спросил, что ему со мной делать.
– Так увольте, и дело с концом, – сказал я.
– Увы, у меня повода нет, – с сожалением сказал Шерлинг.

12 мая 1997 г.
Марья Васильевна Розанова собрала  комиссию по литнаследию  Синявского в библиотеке Иностранной литературы. Поехали с Черновым, Димой Крымовым  и Мишей Успенским  Кроме нас, собрались все старики – от Ларисы Богораз, представляющей ветеранов диссидентского движения в СССР,  до сына Юлия Даниэля.  Марья Васильевна читала кусочки из последней книги Андрея Донатовича и вопрошала, что можно сделать по укреплению памяти Синявского в России, поскольку сидя в Париже ей заниматься этим непросто. Однако уже очевидно – что сама Розанова сумеет продвинуть, то реально и будет.

13 мая 1997 г.
День был такой солнечный и прекрасный, что отпустил по домам всю редакцию, оставив лишь секретаря Машу и шофёра Юру. Маша призналась, что её берёт к себе на работу Юля Будинас, а водителю никто никаких предложений не сделал.
После обеда вдруг заглянул Дениска Новиков – обнаружил вымершую контору и утешил: «Жорочка, я всё понял – нам нужно срочно переселяться в Тайланд или в какую-нибудь Куалу-Лумпур!  В том грязном устье жизнь просто копеечная, и девушки там!.. и травки навалом!..»

21 мая 1997 г.
Шерлинг окончательно остановил «Стас». Сдаётся мне, что Виктор для этой цели его и позвал – журнал не закрыт,  но как бы законсервирован до лучших времён. Вопрос: до лучших – это до каких?
Со своей стороны, я через Машу отправил Юрию Борисовичу докладную записку о том, что невыпуск 6-го номера не избавляет Издательство  от обязанности заплатить сотрудникам зарплату...

25 мая 1997 г.
Не желая иметь с Шерлингом никаких дел, тем паче финансовых, через его голову вчера договорился с Бондаренко о том, что мы уходим САМИ, а он расплачивается по счетам, плюс выдаёт всем как бы отступные – лично от него. И сегодня  поехал к нему домой на Сретенку.
Прежде всего – Виктор подписал прощальное письмо с признанием, что наше детище оказалось нежизнеспособным, и  поблагодарил за работу весь коллектив редакции. И налом выплатил всем выходные пособия по РЕАЛЬНЫМ деньгам – в обмен на наши Трудовые соглашения, выплыви которые на свет, издательству не поздоровилось бы. Заметив, что эти контракты – копии, Виктор спросил про оригиналы и где гарантии того, что они исчезли навсегда. Вестимо, где:  все 1-е экземпляры у меня в сейфе, а гарантии – только мое "купеческое" слово. На том и попрощались.

26 мая 1997 г.
С утра повесил на Доску объявлений прощальное письмо Виктора с его автографом. Потом поблагодарил весь оставшийся коллектив и каждому вручил запечатанный конвертик с зеленью, за которую никому нигде расписываться не нужно. На том и простились.
По дороге домой последним Юриным рейсом заехал в «Партию» – купил самый лучший факс Panasonic с автоответчиком (мне теперь явно придётся избегать ненужных контактов).
Ну, вот и всё!

30 мая 1997 г.  /  Двадцать лет минуло – что изменилось?
Юрий Нагибин, ДНЕВНИК:
"Кстати, о "контингенте". Прежде я не знал этого термина... Оказывается, "контингент" – это те, кто прикреплён к главной Кремлёвской больнице, люди высшего сорта, люди со знаком качества. "Контингент" или вовсе не платит за путёвки, или платит малую часть их стоимости, ему предоставлено множество преимуществ, о которых знает обслуживающий персонал. "Контингенту" замглавврача ставит на обложке курортной книжки крошечную букву "к". Отмеченным этой буковкой полагается общий массаж, всем остальным – местный. Им даются лучшие, дефицитные лекарства, лучшие часы на процедуры, в бассейн и сауну; им – повышенное внимание врачей и сестёр, право капризничать в столовой. Им все обязаны улыбаться, как бы они себя не вели. На них запрещено жаловаться, но Боже спаси сестру или даже врача, если пожалуется "контингент". Я не "контингент", и привилегии получаю за мелкие взятки. И так не только здесь. Взяточничество – это дивная поправка к жестоким порядкам нашего чётко расслоившегося общества". 
Санаторий 4-го Управления "Русское поле", май 1977 г.

6 июня 1997 г.
Вчера умерла Ирина Метлицкая (от лейкемии, которую долго лечила сама и сильно запустила болезнь).  Её любили сравнивать с Настассьей Кински, однако я никакого сходства не нахожу.  И видел её только в спектакле “Современника” “Крутой маршрут” (ни к Виктюку, ни в Театр Луны я не ходок), а из фильмов самой яркой ролью была жесткая мстительница в “Палаче”. Было ей 35 лет. Невероятно жалко.

12 июня 1997 г.
Во Франции – в парижской больнице – умер Булат Окуджава (на полгода пережил старшего сына Игоря, о существовании которого мало кто знал и которого практически никто не видел).
Был Булат Шалвович одним из самых ярких персонажей русской литературы второй половины ХХ века, вместе с Галичем создавший новый жанр  “поэзия под гитару”, который до совершенства довёл Высоцкий (к т.н. бардам все трое  имели очень условное отношение). Об этом точно написал Володин:
"...первый публичный вечер Окуджавы. Я обзвонил всех, уговаривая прийти.
– Что, хороший голос? – спрашивали меня.
– Не в этом дело, он сам сочиняет слова!
– Хорошие стихи?
– Не в этом дело, он сам сочиняет музыку!
– Хорошие мелодии?
– Не в этом дело!.."
Дело было в том, что наступила новая эра – магнитофонная, открывшая массовую неподцензурную культуру, и Окуджава вписал в неё одну из самых ярких страниц.

26 июля 1997 г.
Годовщина гибели Никиты: Лена с Мурзиком поехали на кладбище, а родители остались дома – весь год они говорили о сыне, как о живом, только надолго куда-то уехавшем, и земляной холмик на дальнем погосте для них вообще не существует (может быть, это единственный способ пережить трагедию)...

2 августа 1997 г. 
В своём стремлении переплюнуть друг друга наши СМИ достигли предельной степени кретинизма:  сегодня Юра Сорокин заказал мне в свою «Неделю»
                РЕПОРТАЖ С ПОМИНОК РИХТЕРА.
Спрашиваю: как ты это себе  представляешь? – вдова при смерти, но какие-то старые друзья семьи, конечно, соберутся, выпьют – и тут я с диктофоном? Смеётся:
–  А что? – прикольно!..

3 августа 1997 г.
Утром, собираясь в лагерь к Мурзику, вдруг сильно порезал руку – сто лет не получал бытовых порезов, а тут ещё и в неудачном месте, между указательным пальцем и большим. Кое-как перевязав рану, всё-таки поехал, но пока тащился до Чехова и «Юного ЗИЛовца», руку начало дёргать, потому сразу пришлось искать лагерного врача, которая оказалась совсем юной девчушкой, при виде моей раны едва не упавшей в обморок.
На этом неприятности дня не закончились – мы с Никой и племянницей Наташкой пошли в лес пострелять из нового моего духового пистолета, а когда возвращались – Мурзика сильно ужалила сидевшая на воротах оса.
Бывают же дни...

9 августа 1997 г.
Сегодня получился какой-то сбой с машинами, и я рискнул отвезли Масяку на дачу своим ходом. Поразительный Кот! – как обычно, собираясь на прогулку, он сел ко мне на плечо, и в такси до Киевского вокзала смирно смотрел в окошко, только в электричке спустился и залез под лавку. Я боялся, как бы на нашей станции мне не пришлось ловить его по всему вагону, но нет – снова послушно сел на плечо, а во Внуково, едва отошли от платформы, соскочил и пошёл рядом, а если забегал вперёд – останавливался и ждал, пока я с ним поравняюсь. А едва пришли в дом – сразу поднялся на наш второй этаж и до вечера завалился спать.

11 августа 1997 г.
Юрий Никулин при смерти – видимо, сделать уже ничего нельзя, и СМИ с ТВ освещают состояние его здоровья с таким размахом, словно он не клоун, а Сталин или Брежнев.

23 августа 1997 г.
Самосожглась  Елена Майорова. Можно сколько угодно выдвигать версий трагедии, искать причины случившегося в нервной душевной организации актрисы, равно и рассказывать, как «для голоса» полоскала горло керосином, – все ходят  вокруг да  около, лишь бы  не говорить правду. А правда в том, что огромная вина лежит на Олеге Николаевиче,  который эгоистично не отпустил Майорову от себя...

9 октября 1997 г.
Виктор неспроста волновался, чтобы оригиналы контрактов сотрудников не вышли за стены его ИД: Настя Ниточкина и вдохновлённые ей Саша Колбовский с женой Олей Шумяцкой таки подали на редакцию в суд. И всё это выглядит сплошным фарсом:  восстанавливаться на работе им некуда, поскольку «Стаса» больше нет, и получить какие-нибудь денежки задним числом проблематично – интересы Издательского Дома и редакции защищает юрист «Коммерсанта» Долорес Васильевна, с которой я все эти контракты и готовил, а она своё дело знает.
Вообще-то мне торчать в суде нет нужды, поскольку я не ответчик, но сегодня меня вызвали в качестве свидетеля, я и поехал.  И застал странную картину: Настя с Колбиком и Шумиком пытались притянуть к делу меня, обвинив в произвольном распределении денег (при этом их адвокаты намекали, что никакой финансовой отчётности в «Стасе» не велось вовсе), на что я сказал чистую правду: на каждый номер мне выдавались конкретные суммы, которые я действительно распределял внутри своей волей – по праву главного редактора, однако к моим рукам ничего прилипнуть не могло – наказав Настю арестом зарплаты (приказ-обоснование прилагается), я имел полное право поощрить тех же Сашу и Олю (приказ приложен), поделив для них сэкономленные Настины деньги. Которые, вестимо, в нашей РОССИЙСКОЙ редакции исчислялись РУБЛЯМИ, а если в контрактах и указаны суммы в каких-то У.Е., то с чего суд решил, будто это ДОЛЛАРЫ, а не тенге или юани? Так что да – ребята вполне могут претендовать на 500 – 800 РУБЛЕЙ, что само по себе смешно – вчерашний ужин с Мурзиком в Доме журналиста обошёлся нам в 355 руб. 80 коп. (слово «доллар»  за всё время судебного заседания вообще не было произнесено ни разу). В заключение Долорес Васильевна вообще заявила протест – суд не имеет права принимать в качестве документов КСЕРОКОПИИ, а вот где все ОРИГИНАЛЫ – знаем только Виктор и я. 

18 октября 1997 г.
В “МК” идиот Андрюша Черкизов публично расписался в своей голубизне.  Идиотиной его, со всей щедростью своей натуры,  сделал Павел Гусев  – 4 апреля признался в своей брезгливости к Черкизову, “которому никто из порядочных людей давно не подает руки”,  а тут дал ему целую полосу в своей газете – под откровения, после которых Андрею  следует оглядываться до конца жизни.  Если учесть, что своим половым партнером он публично назвал госчиновника Сатарова,  это просто выглядит доносом.

Октябрь – декабрь 1997 г. /  Русский «Пари-матч»
С 22 сентября по протекции Наташи Геворкян оказался в команде Глеба Пьяныха, делающего  русский «Пари-матч». Журнала ещё и в помине нет, а французы уже всерьёз обсуждают сценарий презентации: всё действо – на Красной площади, сажаем  на брусчатку виртуальный «Конкорд», из него выходят Ален Делон и Бельмондо  и направляются к трибуне мавзолея, из которого навстречу им выбегают чемпионы мира – вся наша футбольная команда...
Спрашиваю: разве у Франции есть мировой футбольный кубок?
– В будущем году точно будет!

Давая нам конкретные задания, французы тут же засекают время – за сколько  часов мы справимся. Говорят: Жан-Мишель Жарр требует, чтобы ему предоставили  открытый брежневский лимузин – не похожий, а именно брежневский.
Выкурив сигаретку и подумав, звоню на «Мосфильм» Шахназарову: в вашем  гараже, случайно, нет? Карен Георгиевич – не задумываясь: «Именно тот  самый брежневский, на котором Леонид Ильич Рейгана (?!) встречал. А вам  с почётным эскортом, или без? – есть шесть мотоциклистов, в той же форме...»
Посмотрел на часы – двадцать минут прошло. Говорю французам: можете звонить –  колымага подана.

Глеб Пьяных требует от своих юных журналистов, чтобы в каждый свой приход  в редакцию приносили как минимум одну сенсацию. Они и прыгают выше головы.
Нынче милая девчушка принесла сногсшибательную инфу: оказывается, Андрей Платонов до конца своей жизни сооружал на литинститутском чердаке вечный  двигатель. Сказал ей, что такую новость реально продать, только имея в наличии  обломки того перпетуум-мобиле, а за неимением таковых – почитай-ка Андрея  Платоновича, он ещё в 28-м году написал про фантазёра, который изобрёл вечный двигатель, действующий мочёным песком, и тем дело кончилось.

Пришёл Бардин-Рябчук, которого я сватаю Пьяныху на роль одного из замов. Посмотрел рассудительный Серёжа, как мы с «Пари-Матчем» кочевряжимся, и высказал Глебу своё мнение обтекаемо: «Как вы думаете, если мы возьмём  бутылку, скажем, «кока-колы», нальём в неё компот, который сварили на своей  кухне, придём к руководству фирмы и предложим продавать собственную бурду под их торговой маркой – это им очень понравится?».  Глеб отмолчался.

Издатели перетрясли всю редакцию. Первым вылетел Андрюша Добров – сочли,  что он слишком вальяжен и барствен, а «Пари-матч»-де издание демократичное.
Следом за ним ушёл Глеб Пьяных со всей своей командой: прав оказался Бардин – коммерсантовскую школу, выпускники которой пишут исключительно «заметки»,  французы не оценили.
В конторе остались четверо: мы с Бардиным, арт-директор  Илья Климов  и бильдредактор, но и эти – пока, поскольку с Нового года появится  главный редактор (француз), и поладим ли мы с ним – неизвестно.
Пока в выигрыше один Климов – каждую неделю к нему приезжает арт-директор  «Paris-Match», учит отбирать из фотосессии десяток лучших снимков, размещать  их на трёх-четырёх журнальных разворотах. Такая школа дорого стоит.

22 декабря 1997 г.
Зарекался  не говорить, когда жую, а чавкать на работе и вовсе неприлично. Выхожу сегодня к дивану для курильщиков, не выплюнув резинку, собираюсь закурить, при этом зажигалка выскакивает из кулака, а желание  поймать её на лету оборачивается конфузом – ударил по ней ладонью и вообще отправил огниво в лестничный пролёт.
– Чёрт, никакой   р е а к ц и и   с утра нет! – пожаловался вслух, жуя чуингам и у кого-то  прикуривая.
После этой фразы наступила странная тишина, редакционные девицы  тотчас  побросали бычки и ушли, один Серёжа Бардин остался.
– Что это они? – спросил я, недоумевая.
– Если у тебя с утра нет ЭРЕКЦИИ, зачем это всем  сообщать? – Бардин пожал плечами и тоже ушёл.
И что теперь? Не рассказывать же всем про дефект своей дикции?

25 декабря 1997 г.
Спохватился, что давно не встречаю Ледогорова, а оказалось, что он улетел к сыну в Новую Зеландию и, видимо, с концами. Искренне жаль Игоря Вадимовича – он актёр до мозга костей, а в его годы в чужой стране, без языка и своего зрителя – что ему там делать?  Ещё одна актерская драма.


ФОТО:  C Фыфкой  в окрестностях Лондона  / Британия, Рождество 1996 г.
© Georgi Yelin  /  Снимок Ричарда Горста

ФОТОАЛЬБОМ  к дневнику этого года – все 32 снимка привязаны к датам:
https://yadi.sk/a/T8PJpGHKqBeZPQ


––––––