Самоубийцы

     Все началось с того, что Кей стал лесным духом и скрылся в лесах. Мы с Меттом решили его разыскать, но дурное предчувствие не покидало меня с самого начала. Метт был как тот человек, что вечно ищет свою удачу, и в погоне за ней не оставляет камня на камне. Он напоминал большое раскидистое дерево или дом, затерянный в лесу. В нем скрыты потайные двери, и затхлость и пыль, внутри царит усталый полумрак, и редкие лучи солнца, заглянув в него случайно, тонут, как в трясине.
     Леса были темные, заросшие колючей плесенью и болотным кустарником, местами встречались равнины, где ломкие ивовые деревья одиноко стоят в тишине, и нечаянный свет ныряет в серую глубь прутиками солнца. Мы въехали в самую чащу леса, дорога в свете фар казалась пропитанной рябью и зыбкой. Мы изрядно устали, и какое-то время машина ехала сама по себе, пролагая наш путь во тьме. Потом послышался хохот и свист, шумный веселый морок и шуршащий трепет прошел по верхушкам деревьев. В слабом свете нарастающей луны мы разглядели фигуру Кея. Кей бежал будто по воздуху, он несся стремительно, едва касаясь пятками земли. Ведь все мы знали, что Кей превзошел земное тяготение, он уподобился ночному ветру и стал похож на лесного демона. И повадки его стали хищными, а зубы – острыми и не в меру длинными. Раньше он носил синий плащ, и в модном костюме, с шейным платком, в велосипедной кепке, повязанной цветочной лентой, вид у Кея просто шикарный. Мне вспоминается его улыбка, даже сейчас, при свете ночных фар, у него веселая забавная физиономия. Трудно сказать, что в нем было подлинным, а что наносным, он был трудноуловим…
      Помню шепот берез и усохшие тихие листья. И большой загородный дом, по обочинам которого растут фонари и желтые цветные люстры. А еще – наш разговор с Дейзи, – как она задумчиво идет по тропинке, и вдруг говорит, что одна ее подруга решила покончить с собой, а я говорю ей о Кее. Это звучит совершенно не к месту, но тут возникает Метт, едва завидя нас, он шумно восклицает:
- Вы!.. Проклятые самоубийцы!
    Мы не можем понять, не знаем, о чем он… А Кей говорит:
- Это все проклятая меланхолия. Раньше я тоже как-то крылся в себе, не понимал, в чем дело, а теперь решился уйти. Плюнуть на все, взмыть над деревьями и стать лесным демоном, режущим слух в ночи. Смешно, правда?.. Видно, Метт чувствует в нас это.
     С этими словами он бросился на Метта, в его движениях чувствовалась светлая возможность освобождения, в его улыбке искрилась теплая пьянящая ароматная свобода. Метт двинулся ему навстречу, и они схватились не на жизнь, а насмерть, хотя их сражение больше напоминало шумную возню, – так во тьме шумят и возятся деревья. Казалось, оба утратили человеческий облик и уподобились явлениям природы, я имею в виду Кея и Метта. Они стали похожи на танцующих призраков, искристых сонвечных тревожных привидений, мелькающих в ночи, которые наполняют наши души туманом, порываясь рассказать нам о чем-то…
     Так началось беспутное странствие Кея. Говоря о себе, я имею в виду всех, – нам всем будет не хватать взбалмошного Кея. Он отделился от нас и стал как фантом, в голове моей с тех пор сплошная суматоха, теперь моя голова забита чужими историями…
     Я вспоминаю историю Дейзи. Одна ее подруга решила покончить с собой, – вот о чем она мне говорила. – Ушла в дальний лес, пройдясь по верхушкам деревьев, наелась древесных опилок. Ее охватило слепящее безумие. До этого она представляла себя летучей мышью, делала косметику, как у вампира, наряжалась, как вампир, а выглядела не очень, – кидалась на огорошенных людей в поисках артерии со вставными клыками. Пересмотрела все фильмы ужасов со своим участием, нашла модный и длинный вампирский плащ… А потом зашла в потайную комнату, вспорола себе живот и вскрыла вены. Как будто искала что-нибудь ненужное, – с усмешкой добавила Дейзи. – Теперь сама выглядит почище героини фильмов ужасов: скитается по ночному лесу вся в кровоподтеках. Она словно ищет чего-то, а чего – и сама не знает. Говорят, она на бегу развивает скорость до ста миль в час. Живет, в основном, в трущобах, питается, чем попало, попутно отмечаясь в городских кварталах. Обучалась левитации. В свободное время пишет стихи и романы, оставляя после себя много трупов. Однажды она пешком дошла до полярной станции. Она шла всю ночь, ее глаза горели, пальцы обморожены, на устах – север, а в волосах запутались льдинки, сердце холодное и каменное, как лед, губы как кровь алые в ожидании льдистых объятиях, клыки блестят на солнце… Наверно, ей жутко там обрадовались, – вот, что я думаю. Ее сердце горит и поет во мгле, я встречаю ее в своих снах, она шепчет о чем-то, ее песни трепещут прохладой, она хочет рассказать мне о своей грусти. Ее зовут Линн. К ней можно подойти запросто, вот как к тебе сейчас, говорить о чем угодно, подойти к ней и сказать: “ Как жаль, что мы так редко видимся! Привет, Линн!... ” Ну это если удастся застать ее на месте… И еще ей очень больно, и она хочет до нас докричаться, но ничего не выходит. Все бьет в стену кулаками, выделывает кульбиты, а там – все равно что экран телевизора, очень холодно, морозной россыпью падает снег, ты по ту сторону, зовешь на помощь, хочешь выбраться, но… ничего не слышно.
     Вот о чем говорит мне Дейзи. А я гляжу на нее и вижу, как Линн просвечивает сквозь нее, Линн въелась в нее, как проказа, выпотрошила все внутренности, – это выглядит жутко. Я вижу, как Дейзи уходит в себя, и в ней кроется страх, а в глазах поднимается бешеный отблеск, в ее сердце – туман и шорох ночных отражений. Мы все похоронены под слоями собственных теней, нас гложут схожие мысли, – вот о чем я думаю, – мы одержимы чужими людьми, а чужие люди одержимы нами, передают нас, как эстафетную палочку, отвлекая от самих себя. На какое-то время мы можем их сдерживать, но стоит только отвлечься, как они заполняют наше внутреннее пространство, теснятся внутри, подменяют злым хаосом облик, в нас селится ночь, и мы становимся на себя непохожими, другими.
     Я думаю, при встрече со мной в ней просыпается Линн, как и я все твержу себе, что при ней должен гасить Кея, ведь он – это часть меня. Но чем больше я об этом думаю, тем более он мной овладевает, – видимо, в этом виноваты мы сами.
     Вот я иду по дороге и чувствую: еще немного – и они будут здесь, – Кей и Линн, – а перед тем мы встречаем Метта, – к нам приводит его тропинка. Метт молча смотрит на нас, в наступающих сумерках он выглядит тревожно и устало, и Дейзи говорит мне: “Наверно, он тоже чего-то ищет“, – а я отвечаю: “Наверно”, – точнее, это Кей отвечает. “А пошли куда-нибудь гулять”, – вдруг говорю я Дейзи. “Куда здесь можно пойти?” – Дейзи кажется растерянной. “Ну я не знаю. Тут, наверно, есть ботанический парк или сад. Должно быть хоть что-то”, – и так мы идем гулять, но в это время Метт словно приходит в себя, он поминутно оглядывается по сторонам и ищет выход. Мы утопаем как в кошмаре, а Дейзи удивленно замечает:
- Здесь нет выхода!
Я спрашиваю: “Что это на тебя нашло?..” – и мы вместе бредем по тропинке.
      Место действия разматывается как по спирали, и чем дальше – чем бледнее становится лес, воздух тесный и душный. Мы поминутно оглядываемся, за нами лес приобретает странный оттенок туманного сияния, и я с усталой обреченностью как наяву вижу лицо Кея. Кей принимает незнакомое выражение, его черты воспринимаются по отдельности, напоминая хитро сложенный карточный домик. Нос глядит вверх, губы – вниз, скулы – по сторонам, лоб – чуть вверх, брови – чуть исподлобья, а глаза – прямо перед собой. Такое лицо дает круговой обзор.
- Знаешь что, – говорит мне Кей, я вдруг слышу, как он обращается ко мне. – Сегодня ночь изгнания демонов. Каждый должен найти в себе потайные личности и изгнать их, – настало такое время.
     Я продолжаю идти, но Дейзи пропадает, пока я слушаю Кея. Она растворяется в ночи и отходит на задний план, как на картине, и я зову ее: “Дейзи, Дейзи!” – но Кей меня околдовывает. Я продолжаю ее звать, но звука нет, – душа уходит из меня, или я стал частью немого фильма. Я вижу, как мир заливается глухим серебряным светом, еще немного, – и ночь отступит. Кей говорит, что ничего не происходит, – это его открытие, и он хочет им поделиться. Конечно, проходят времена года, сменяется ветер, дожди, грусть, узоры и мысли, но что бы там ни было – шорох в ночи, треск и ливень, в глазах огоньки, – на самом деле за всем этим не стоит ничего: время играет с нами в извилистые цвета и скрывает нечто, напоминающее черную пленку, залитую прозрачным объективом…
      А после Кей умолкает. Нам является Линн в белой тишине. Она, кажется, спустилась с неба. При свете луны она смотрится зловеще довольной и разворачивает большой пергаментный сверток с головой Метта.
     Я смотрю на нее в ужасе, ее губы растянуты в улыбке, в мыслях она еще с ним играет, а Кей иронически усмехается, и говорит мне, прислонившись к дереву:
- Лучше спроси ее, где спрятано тело.
     В моей голове проносятся мысли о Метте и о том, что она с ним сделала. Отрешенно, как чужие: “А что она могла сделать? Должно быть, распотрошила, как куклу, точно речь об игрушке, а не о живом человеке”.
     Я говорю ей: “Привет, Линн! Что ты сделала с телом?” – и мой голос лишен выражения. Но Линн лишь смеется над нами и ничего не отвечает. Линн ускользает в белом полумраке, мы остаемся с Кеем одни, и нам самим вдруг становится жутко весело, на какое-то время я теряю человеческие черты и принимаю обличье лесного демона, теперь я стал лесным демоном. Мы можем только хохотать, сами не зная почему, нам остается только смеяться, меня охватывает смех Кея, – и мы качаем головами, жадно вдыхая шумное живое пробуждение свободы, а Линн мотается над нами, выставляя напоказ оголенные внутренности во все окна. Нас окутывает холодный туман, и мы остаемся в бесконечно долгом зимнем промежутке. Потом его становится все меньше, я имею в виду воздух, он получается спертым, как в камере, и вокруг не остается ни души.
     Я теряю сознание и прихожу в себя в тесной узкой комнате, но я не один – со мной все мои демоны. Они настигают меня, кружатся и вьются шумной толпой, я нахожу среди них Линн, и рассказываю эту историю ей, а может быть, Дейзи. Все это как будто не со мной, – должно быть, от того, что и я стал лесным демоном.
     Мне грезится грозящая фигура Метта, и треск деревьев, разрываемых молнией, а еще – тревожный стук в дверь. Этот стук застает нас врасплох, – мы пытаемся ее открыть, но не можем сдвинуться с места. Мы тщетно прилагаем усилия, но каждый шаг преобразует их в болевые ощущения. Нам слишком тесно с непривычки, мы словно пытаемся преодолеть невидимую преграду, наши тела переплетаются, в сознании свободно гуляют чьи-то мысли.
     Потом, наконец, открывается дверь и входит Метт. Он растерянно оглядывается по сторонам, заплутав среди нас, как в кошмаре, он ищет выход, а мы хором вторим Дейзи и сходимся на том, что здесь нет выхода. Кей машет рукой ему вслед, а Метт закрывает дверь, закрывая лицо руками, и оставляет нас одних, – тут-то и объявляется Дейзи. Она шепчет мне на ухо, рассказывает свою историю так, что я едва могу услышать. Нам тесно в одной могиле. Я гляжу на нее и вижу: она стала как Линн. Ее горло забинтовано цветочной лентой, и говорит она очень тихо…
     Но все же я рад, что мы вместе.