9. Действительность

Самый главный университет, самый главный учитель – действительность. Мир весь «завязан» на действительности, перетянут ею: это синоним настоящего времени – того мгновения, которое узел есть, напряжение есть, космос есть: мир весь стянут к действительности… Но только ли время определяет действительность? Что ещё?



а) истинная



не знаем её, но в своём блистающем и жадном мире надеемся только на неё…Действительность истинная «проглядывает» всюду – она есть та мгновенная целостность, что не видится и не слышится человеком…Как же она чувствуется? И настигает она – в мгновенье, и странно становится нам… Как судьба, истинная действительность, существует только в прошлом (?)
но она – какое-то исходное бесформенное (?) состояние, какое-то летящее ожидание, какая-то сила, но и, одновременно, то, чего ещё нигде нет, что ещё не прочитано ни в жизни, ни в природе… Это – возможность, рвущаяся проявиться?
пронизан мир подобными «самыми» главными связями, для жизни нашей они всегда постмгновенные – уходящие, угасающие: всегда мы «смотрим» им только вослед; мы поражены мгновенным охватам всего мира (не нами?), не успеваем задерживать этот охват: через внутренний мир твой, прежде всего, через внутренний мир твой пройдёт мгновенный взрыв: мгновенье спустя по всем твоим «жилам» отметится он неведомым жаром… Что успел ты? Даже организм твой ответит, но ты – как конкретный человек?
Это то, что за пределами жизни, за пределами невесомых оценок, это та «пустота» (?)?, которая равнопринимала (равнопоглощала) любую причину, любую скорость, любую трагедию или радость…Так?
Но это – и полностью вытекающая из реальной действительности: недопрочитанная, недоучтённая, она выталкивала из себя тебя: истинная действительность ведь есть полная (целостная) взаимосвязь человеческой свободы и природной необходимости…
Мы-то ведь – всегда в инерции. Всегда!
Прямолинейная, она заслоняет нам собственное прошлое – бесконечно большое время: выхватывать мы его можем только из своего настоящего. Оно же наступает не всегда…И время, которое несёт нас, имеет контуры иные от прежнего времени, и что в нас – от прежних нас же?
Что во мне в данном 2000 году от «меня» же, допустим, в 1972 году?
Не знаем истинную действительность: даже при взгляде назад, на собственную родословную в целом, не только на самого себя в разные времена, не прочитывается что-то удовлетворяющее себя, умиротворяющее: всё какая-то тревога остаётся, удивление, но более – тревога…
Что-то чувствуем мы, но выразить не дано нам, или лучше – запрещено.
Но вдруг – зимний берёзовый лес в пасмурно-светлый день прозрачно-тёмными древесными сплетениями мерцает на тёмной ослепительно снежной белизне, и вся зимняя свежая картина являет пределы – и реальные, и идеальные…
А где истинные?


б)реальная


для меня она оказывалась парадоксальной
Являясь по научной специальности ботаником, я более 30 лет проработал на кафедре зоологии; «занимаясь (по мнению многих) наукой», я стал писателем, но думаю о самых общих вопросах (отчего некоторые считают меня  даже философом);
только-только устроился в 1978 г в институт, как бдительные органы устами офицера госбезопасности Дроздова (лично мне симпатичного) и секретаря парткома Волкова (пустозвона) внушали мне пагубность интереса к Солженицыну. От Волкова я услышал, в противовес Солженицыну, какой же прекрасный писатель Семён Бабаевский!
И три года, будучи кандидатом наук, в своём «заштатном» вузе оставался на ассистентской должности. А парадокс здесь в том, что в те же  80-е годы (дважды в год!) на демонстрациях мне (!) доверяли нести знамя пединститута. Сколь же раз,  впереди ректора (который в будничные дни и не замечал меня), во главе факультета, бессменного победителя соцсоревнования в вузе, я проходил мимо главной областной трибуны… Надо же, почти диссидент нёс самую главную реликвию элитного по областным меркам коммунистического учреждения!
А ранее, в школе №8 (1970-1976) меня фактически выталкивали с работы, оставляя в нагрузке по 12 часов рисования (ставка – 18 часов), и знали прекрасно, что я был аспирант и выходил на защиту, и у меня была семья. Парадокс был не только в том, что часы были по рисованию (и мало), а более в том, что не препятствовали вести детей в турпоходы по труднодоступным местам лесного берега Волги, с ночёвкой – по 20-25 пятиклассников-шестиклассников, с классным руководителем, которая в походных условиях была беспомощной, а до ближайшего селения было без малого полдня пути!
Редактируя текст через 15 лет, я понимаю, что «с одной стороны» элементарно не давали возможности зарабатывать деньги, но «с другой» – меня просто преследовала заниженная самооценка, а я тогда – оправдывал школу!! Мне казалось, что другие педагоги свои ограниченные знания (это я видел)  компенсировали твёрдой жизненной позицией, а школа, я имею в виду детей в школе, была крайне разбалансирована с моральной точки зрения. У детей формировалась двойная мораль (приспособление к низким знаниям и приспособление к «позиции»)!
Я не выносил грубость в любой форме, не был бойцом
Но, может быть, уже тогда я и «оправдывал» детей: они воспринимали педагога только с целостной твёрдой позицией, которая мне лично была свойственна только в ситуациях экстремальных…
И вот, придя в институт кандидатом биологических наук, 20 лет вёл дисциплину совсем не биологическую – методику!  Лишь в последние 10 лет с удовольствием вёл общебиологическую дисциплину (вставка 2016 г)…
моя судьба с парадоксами не разлучалась
постоянно я был как бы в стороне, вне той жизни, в которой жил и которая давала мне средства к жизни. Отсюда постепенно возникла странность моего общественного положения, двойственность: в воображении я мог «всё», а в жизни – ничего, в итоге – ничего
А парадоксы продолжались. Как вот, например, объяснить, что мне, человеку явно не воспринимающему после перестройки коммунистические идеалы, на все книги давали деньги, и немалые, властные люди с чуждой мне идеологией? Ведь появившиеся вдруг «демократы» мне как раз ничего не давали: в поисках спонсоров я обошёл все городские здания, где имелась хоть какая-то вывеска!
Наконец, мной  вновь заинтересовались  бдительные органы: полковники Григорьев и Сергеев, с которыми я когда-то учился в институте, спустя 25 лет однажды несколько часов провели у нас с Лидой «в гостях»: мы мило разговаривали на разные темы, пили водку до часу ночи… А перед домом терпеливо ждала их дежурная «Волга». Я догадывался, что их интересовал мой «Катехизис»: слава Богу, что тогда эта книга у меня просто не получилась из-за моей чудовищной некомпетентности и нелепой безграмотности!...Она была написана предельно туманно. Мне сейчас стыдно..
А тогда с ними у нас был и третий полковник – Валера Мураков (МВД), с которым у меня были настоящие дружеские отношения…
На рубеже 2000 г меня «опекали»  уже более молодые их коллеги (сужу по репликам крепких ребят во время продажи книг в санатории им. Ленина). Сколько же здоровых и крепких ребят у нас занимались (и занимаются?) пустячной работой!
Итак, моя двойственность останавливала мою возможную карьеру:  половина моих Почётных грамот в пединституте мне были вручены только за руководство студентами на  уборке картофеля.. Правда, другая половина – за организацию и проведение Чтений памяти Любищева… Но не за непосредственную (и конкретную)  работу, за которую я получал зарплату!
Реальная действительность выстраивалась для меня таким образом, что всюду и всегда я оказывался лишним человеком: не функциональным, не приспособленным, даже «не от мира сего». В Ундорах, помню, с тех пор, когда я стал учиться в институте, любой мой приезд домой сопровождался с моей стороны недоумением, удивлением, даже обидой: вещи в доме, двор, сад оказывались переубранными: я почти тут же начинал переставлять, перекладывать, подметать, выносить…
Я перестраивал (возвращал) пространство вокруг!
По сути, так и продолжалось десятилетиями
Действительность отводила мои  претензии, а в них, между тем, можно было прочесть самое, что ни на есть, функциональное:
выставки ученических работ по рисованию в школе № 8 на протяжении нескольких лет;
диссертационная работа по ботанике, думаю, удивила профессора Р.Е.Левину, настоящего, в традициях Х1Х века, удивила простотой и убедительностью;
мои собственные шаталовские уроки и стимуляция этого направления у студентов;
наконец, в моих книгах есть тоже что-то стоящее!
Вставка 2016 г: а самым ценным считаю свои занятия по методике последние лет 15: систему их проведения и контроля. Из скучнейших они  превратились  в интереснейшие и для меня и для студентов!
 Последнее отражено в моем методическом пособии и статье.
Но всё – как в пустоту.
Старался быть необходимым – оказывался лишним. И в целом, отчуждение от каких-то поверхностных установок – школьных, вузовских, общественных, а, может быть, и семейных (?), сопровождали меня всю жизнь…
Впрочем, система вокруг меня по отношению ко мне дала сбой: с 1989 по 1999 гг определились для меня ситуации, свободные от унижения, и в это время я что-то успел. Как хорошо, что Настя за это время успела получить образование, Олеся – защитить диссертацию по философии, как хорошо, что эти 10 лет пройдены достойно. Но вот уже очередной педант с армейскими претензиями к методике, снова рейтинги, которые прямо зависят от тех, кто считает…
Итоги (к  2000г): и действительность такова, что Лида, наверное, уже лет как 5-7  не воспринимает спокойно ни мои книги, ни Любищевские дела, ни вообще мою (?)  жизнь. Показательно, как враждебно ею воспринимаются мои поездки в Ундоры к «долгожителям», как она говорит, печать осознания ужаса социальной несправедливости, даже обделённости, мне кажется, изменил её характер;
действительность такова, что я-то живу с 1973 г в квартире  со всеми удобствами, а моя мать и крёстная – в деревенском доме, спят на грязных постелях, не переодеваясь, а зимой, то есть полгода, и без бани; лишь в 2003 г мы с сестрой их увезём к себе (они холодное время года жили у сестры за Волгой);
действительность такова, что в единственном университете жизни я превратился в  раба обстоятельств, а точнее – просто в раба, «а с детства был крылатым» (немного перефразируя Ахматову)…
*
Достоевский в «Записках из подполья», правда, написал, что «во  всех временах порядочный человек (и) должен быть трус и раб. Этот закон природы всех порядочных людей на земле».
Но я не верю
*
Открытая пресса 80-90 гг

…я не сразу осознал беспрецедентность публикаций в центральных газетах и «толстых» (вообще всех) журналов, но явная новизна материалов и информации о замалчиваемых десятилетия событиях  и авторов увлекла полностью: немедленно стали мною  оформляться папки (вырезки из газет) и переплёты из журнальных публикаций…
Так резко усилился темп создания моего архива:
Персоны, события на глазах обретали объёмность и глубину; у меня же укреплялась неоднозначность оценки самой жизни, и я начинал видеть и непреходящую ценность всего, что было вокруг, и ранимость, хрупкость, уязвимость происходящего: я увидел сам клубок идеологического освещения времени…
Иногда это было больно осознавать: соотносить  с привычным восприятием потока информации, но чаще я испытывал глубокое удовлетворение в том, что вот, мол, ещё немного, и жизнь потечёт в высшей степени справедливо и даже счастливо
И, уже в конце второго десятилетия Нового века (да нет, много раньше!), оглядываясь на весь этот шквал коллективного (?) настоящего Прозрения во взглядах на собственную (и  в целом на российскую) жизнь, я думаю, что на риторические российские вопросы «Кто виноват» и «Что делать» ответ даже близко не получен на второй вопрос (и, возможно, на первый)…
В этом университете проучились (наверное, большинство) плоховато («…как-нибудь»);  но, может быть, степень именно социальной запущенности в российском государстве была предельно высокой, или, по меньшей мере, требовалось волевое усилие экстраординарной личности уровня  Моисея





в) идеальная


…для меня она – музыкальна. Это – стремление, ежедневное, ежесекундное, к такому пониманию, где роль твоя – достойна ситуации возвышенной; это – неосознаваемое желание быть лучше, чем мы есть на самом деле.
Она музыкальна, то есть, это стремление быть в таком состоянии, при котором, как говорят, «душа поёт».
Идеальная действительность там, где увенчанные результатом стремления исчерпывают мир, и человек предстаёт как тот же космос, пронизанный одними и  теми же созидающими силами!
И разрушающими? Ведь век наш придумал и музыку разрушения? Нет,  если это – космос, то только музыка созидания, то только  музыка воссоздания прекрасных подробностей таинственного и увлекаемого к себе мира…
…действительность эту выстроила, прежде всего, когда-то музыка фольклорная, а теперь уже выстраивает музыка фортепьянная, скрипичная, симфоническая, духовная…
Но ещё прежде действительность ту выстроила музыка самого слова, и человеческий голос выражает беспредельные глубины любого отношения; пение есть раскрытие звукового богатства слова, именно пение и выражает и раздвигает все  его скрытые смыслы: слово музыкально по своему генезису, музыкально по своей сущности…
Пение возвращает нам утрачиваемый или обедняемый в суете или невзгодах язык.
И оказывается, что без такой музыки человек мелок: сквозь функциональную словесную ткань тогда легко прорываются животные инстинкты, прорывается только натура… Тогда срываются в никуда Слова-понятия, забывается сама музыка Слова, музыка связи слов…
С потерей слов ослабевает дух!
Звук сам  по себе (только) доказывает… А музыка доказывает сам факт присутствия человека: каков человек? Каковы  претензии его?
Да, ведь и человек – только доказывает! Самого себя. Свой ответ.
Но и достаточно нам осознания подобного ответа: человек ведь до тех пор, пока есть доказательства ответа – музыка ответа…
Как она завораживает!
И ответ дополняет действительность, раздвигает её, и ответ – оценивает  действительность, постоянно ориентирует её, наконец, ответ создаёт действительность: забываемся мы в своём созданном, забываемся в собственной музыке!
…предел мира – человек, и неужели для него идеальным является собственное совершенство? Не совсем: предел мира – человек, но связи, составляющие человека, связи, соединяющие его с остальным миром, принадлежат не только ему одному, ибо он – точка приложения сил, а не только точка их роста…
Это через него изливается Космос всей своей бесконечной потенцией, это через него проявляется Дух-творец
Дух – творец всего, что есть в человеке

г) симфониетта Б.Чайковского


Б.Чайковский. Симфониетта для
струнного орк. 1953. 1-я и 2-я части.
Дирижёры А.Гаук …?год,
В. Федосеев, 1986 г.


…и расплетается неуловимо истинная действительность для каждого из нас, и рождается для кого-то мелодия, незаметно убеждающая и других в собственной уверенности и «правоте»…
…мелодия симфониетты набирает силу – «находит» тебя, увлекает с собою, и теперь уже ты – словно  вознесён ею
Как она рождается?
 Из Ничего!
Как и весь мир рождается из Ничего, так и то, что рождается у человека, возникает из…Ничего…Как?
И уже имеет свою логику, свою поэзию. Свою собственность! Недосягаемая действительность обретает…вещественность – осязаемость, притягательность! Она становится твоей…
Да, действительность с человеком приподнимает всю невесомую тяжесть неуловимого и несотворённого, становится богатой… Но можешь ты сказать о том, что предшествует твоему Началу? Именно  - об Истинной действительности? ведь Она проникает сквозь все мыслимые и реальные препятствия, именно Она пронзает всё на свете! Она – неслышима, но сотрясает видимые основы, Она выражает время и каждый его миг объединяет с вечным – с тем, что открыто бездне…
Логика с человеком (логика человека?) зиждется на эйдетике – понятии, так и не вовлечённом в нашу жизнь… Но стараемся охватить все эти бессчетные дни и годы, летнее и зимнее время, солнечный и пасмурный свет, все-все подробности  мгновений нашей жизни!
Тщетно! Алгебра бессильна перед гармонией, потому что Истинная действительность «только» приоткрывается  – та целостность, которая в   мышлении для нас недоступна…
Но блистает Она! волнует Она! И Дух наш – оттуда!
Возрождается Дух наш подобной музыкой… В какой мере симфониетта «выражает» истинную действительность? Отчего нам, хоть на мгновенья, но кажется, что и мы можем сделать всё на свете? Ведь вдруг – и понимаем, и – чувствуем! И хотим!
Истинная действительность – беспокойство, тревога; в основе мира – беспокойство, то есть, ответственность
…ибо мир (уже наш) – выражает время, определяет время, и, сопереживая его, мы не уверены в будущем, будущее постоянно не совпадает с тем, на что мы уже так давно надеемся…
Симфониетта и выражает тревогу, вечную неудовлетворённость, вечное беспокойство слышим мы, чувствуем мы…
Мир наш предельно трагичен: как течение мир наш, и нет ни морали в нём, ни «равенства», а есть мгновения, которые осознаём мы, есть мозаика мгновений..
течение есть и более ничего
Май-июнь 2000, апрель 2016.
*                *                *
20.05.1974. Симфониетта Б.Чайковского…Счастлив в ней, нахожу своё состояние, она показывает мне путь
*                *                *
23.02.1973. Симфониетта Б.Чайковского поднимает бурю в наших чувствах
*                *                *
17.10.1971. Симфониетта Б.Чайковского при её действительном звучании оказалась более глубокой, более осязаемой и более трагичной. Это был нерв общества на важнейшей ступени развития. Со всё более возрастающим опасением я следил за развитием мелодии в каждой её части
*                *                *
15.07.1969. Вальс из симфониетты Б.Чайковского в мыслях… Я словно держу его на ладони, и он какой-то детский, но понятный лишь сейчас, детский – родной… Всегда становилось больно от этой музыки, задумчивой, и эту задумчивость я окружал и воспоминаниями и требованием прежних состояний . Сам процесс оценки всего, что я знал, и был музыкой…
*                *                *
01.11.1967. Вернулась симфониетта Б.Чайковского: близкие события стали далёкими, всё понятное скрылось внешней неопределенностью…
Сколько силы в симфониетте! Она не только «выбивала» привычную устойчивость, но я хорошо чувствовал и гораздо более глубокое сомнение…
*                *                *
14.09.1967.  Сейчас не забывался в симфониетте Б.Чайковского, но настойчиво «следовал» её мелодии: насмехался (?!), но отдавал дань…
Я наслаждался этой музыкой



д) природа



до предела взорван мир, уже до таких пустот, в которых отражается все вещественное богатство, и в которых "изначальная пустота" и рассредоточена /?/. И доказательства ответов, если ищем мы их, — в природе вокруг, природе человека
В основе ответов — одновременно свобода и несвобода, в основе мира — падение и полет.
Голубое  звонкое небо в основе, огромное и ненасытное, жест¬кая и зеленая на поверхности земля в основе, и дождь, и реки, и тонкая-тонкая граница всюду — для доказательств нам.
Ведь первые фразы природа, первые фразы и определяют текст весь, определили его, и, в конечном счете, поверхность-граница отражает богатство дня и ночи, и потому природа — это то, что имеет поверхность... для нас.
И поверхность та — между светом и тьмой, между теплом и холодом, между твердью и небом, между одним и прямо противоположным...
Между светом и тьмой! между свободой и несвободой!
И природу эту мы перестали читать: десятилетия или столе¬тия человек уже становится самодостаточным, интересуясь почти только созданным собой и изредка тем, что прочли далекие предки. А университет природы в языческие времена был единственным /?/ для человека — тысячелетия вырабаты¬вались народные приметы для жизни, для оценок... Да и сам язык общения отражал /истинные/ природные связи, слово само...надстраивалось на всем природном вокруг: как?
Но самое главное — открытый внешний мир в любое время дня, в любое время года одним единственным мгновением восстанавливал скрытую соподчиненность явлений и событий.
Небо, огромное небо не могло не взрастить нас... и мир открытый дыханием нашим — оказывался жадным для нас, оказывался мгновенно понятным и необходимым...
…между городом на высокой горе и речным портом на пространстве в десять минут ходьбы произрастали старые деревья. ...с горы утоптанная тропинка вела к большой реке через темный зеленый лес: деревья наверху смыкали свои кроны, и серый спокойный воздух под ними пропитывался запахом лесной почвы, сырости и мокрой древесной коры... Почти всегда летом этот лесной отрезок пути сопровождали тонкие птичьи голоса, а сейчас они звучно перекрывались сильным соловьиным пением.
На окраине леса, почти у берега еще цвела сирень, застывало солнечное тепло, но под открытым небом свежий ветер с тяжелой и теплой поверхности воды так и смешивал все запахи — леса, цветущей сирени и открытого, кружащего голову, водного простора...
    ...не могло не взрастить нас огромное небо, а мы — всю непридуманную   природу   осознавали лишь   иногда,  к случаю...

*   *   *
В самом главном университете нашем мы прошли только первые курсы. Что ожидает нас?