Через годы, через расстояния... О встрече одноклас

 

      
 …
Какие наши годы, господи, всего по шестьдесят семь, не по девяносто же, вот будет по девяносто -начнём стариться.
       А пока грудь или что там вместо неё вперёд, разрез до полубедра и живот наружу, живот обязательно, девочки, наружу, поскольку морщины на нём не образуются.
       Это самое выигрышное место у нас, у шестидесятисемилетних, запомните.
    
       А вот лицо или что там было им, надо ремонтировать, что надо ремонтировать, то надо ремонтировать если не капитально, то хотя бы косметически.  Капиталку сделать сами знаете, какие затраты.
         Смолоду не закладывали на эту статью, надеялись на вечность, а теперь уже и не на что.
        Разве спонсора найти, так нафига мы спонсору с такими, с позволения сказать, личиками.

        Поэтому лицо прикрываем кто чем может.
       Сохранилась прядка волос- ею,  нет прядки- паричок с прядкой, шляпка с полями, ой, да не вам мне объяснять, как от этих молодых возраст скрыть.
    
         Не друг от друга, а от молодых.
       Боже мой, как высокомерно они на нас поглядывают, стоит нам только перешагнуть через какие-нибудь пятьдесят пять.
      Ну, конечно, нам всегда было пятьдесят пять, а им всегда будет двадцать, ни минутой больше.
      И ведь даже мысли не допускают, что мы УЖЕ есть, а они ЕЩЁ будут.
       Поэтому на молодых смотрите, как на вашего личного врага, с которым надо биться.
       Не давайте им победить себя даже чисто внешне.
       Сначала походка.
      Ну, как мы ходим! Это же застрелиться можно от нашей походки.
      Где перпендикуляр, девочки?
      Где он?
      Пифагор отдыхает глядя на нас, ибо представляем мы из себя два катета, а гипотенуза- расстояние от носа до земли.
      С какой стати, девочки?
       Быстро распрямились в перпендикуляр! И так оставайтесь до последнего смертного часа.
      Далее: аксессуары.

         Шляпка, боа, редингтон, кардиган, редикюль, стринги, ах, нет, стринги не для нас: и не поймут, и холодно, и врезаются куда не надо, я имела ввиду шузы- вот шузы- и вперёд.
        Пока они будут бегать глазами по вашим аксессуарам- вы в это время наносите упреждающий удар- например, как сделала это Галя Достовалова, ах, я не представила, кто такая Галя Достовалова, ну, Галя Достовалова, что  сидела пятьдесят лет назад на третьей парте у окна с глазами- блюдцами, теперь таких глаз не носят, они закончились пятьдесят лет  назад, аккурат на нашем выпуске.
      
      Маленькая, просто малюсенькая, с двумя длинными когда-то косами, смело свисающими по роскошной тогда груди до колен,
        к двухтысяча двенадцатому году ставшая ещё меньше, именно она, владелица трёх брутальных, образованных, солидных сыновей- мачо, и нанесла своим ангельским, церковным голосом упреждающий удар.
      Она пела!
       Но как! Она читала стихи! Но какие!
       Просят- не просят, ждут- не ждут, а она поднимается со стула, становясь при этом ещё меньше, почти невидимая из- за стола,
      , и либо читает стихотворенье, либо ангельским голосом поёт романс.

       Молодым слабо и то, и другое, они теряются на мгновение, и этого достаточно, чтобы поклонники перешли на Галину сторону.
      Имевшаяся при этом молодёжь просто сползла бы под стол, я уверена, от зависти, если бы она при этом имелась.
      
      И читала, и пела Галя так прелестно, так, не побоюсь этого слова, сексуально, что понятно, почему из тысяч претенденток на одинокое мужское сердце в Интернете он выбрал её, шестидесятисемилетнюю, а не молодую, с ногами от ключиц.
         Вообще с этими ногами от ключиц сплошные непонятки.
        Пятьдесят лет назад ценилось только количество их, а именно две, и  надёжность при ходьбе на дальние расстояния, поскольку школа за десяток километров от дома находилась для большинства из нас.
      И всё.
      Потом началось!
        Ноги от шеи, ноги от макушки, ноги от ушей…
       А ноги должны быть от.., забыла слово, ну, ещё О под ударением после шипящей, вспоминайте, девочки, вы всего пятьдесят лет назад это правило учили.
        Потом оно стало орфограммой номер четырнадцать, но суть от этого не меняется.
        Раньше оттуда росли ноги и именно две.
         Парень, бывало, рыскнет взглядом- ага, две, ага, оттуда, откуда надо, и переходит на глаза, тут уж параметров много, все надо изучить, и затем грудь.

       Вот с этим вопросов у нас не было.
       Правда, девочки?
        Тут всё начиналось с тройки, и в таком случае в ход шла вата, а в основном четвёрочка и выше.
        Зря, зря последующие поколения не сохранили эти наши достоинства, перешли к силикону.
       Про что это я…
        Да, так вот Галя Эксдостовалова.
       У Гали Эксдостоваловой было всё в порядке как с формой, так и с содержанием.
         А с годами она не только не теряла, но даже приобретала нечто тоже очень и очень сексуальное.
      Это пироги, пирожки и шанежки.
        Мужчина, знающий, что дома его ждёт что-нибудь из вышеперечисленного, никогда не оставит женщину. Галя уверенна в себе.
       На весь «Пионер» она лучшая пирожница.
          Ну, и куда там двадцатишестилетним неумёхам! Галя единственная из нас живёт в полном согласии с собой, природой, богом, детьми, невестками, внуками. Живи долго, сестра- одноклассница.
              Но это, так сказать, общая инструкция, годящаяся для всех наших ровесниц.
      Просто я показала   на примере очаровательной Гали Эксдостоваловой.
        А возьмите Тамару тоже Зксзавьялову.
      
     Что за прелесть эта Тамара!
        За пятьдесят лет, что мы не виделись, а мы не виделись пятьдесят лет, представляете, она не утратила ничего.
         Разве только приобрела.
       Например, стильную стрижку вместо кос, авторитет, не на дешёвых понтах настоянный, а мощный, непоколебимый.
       Достаточно посмотреть, как проходит она по двору своего дома. Дома, в котором живут несколько поколений её учеников.
           -Полейте, ребята, огород.
           - Уже полили.
           -Присмотрите за машиной.
           -Уже смотрим.
   
        И это с таким обожанием, с таким откровенным желанием хоть чем- то отблагодарить любимую учительницу, что мне стало завидно.
       Я тоже не одной сотне питерских учеников аттестаты вручала, а вот на старости некому сказать:
             -Полейте, ребята, огород.
             -Присмотрите за машиной.
   
        Сделаю маленькое отступление и расскажу о месте, где мы,  выпускники тысяча девятьсот шестьдесят второго года, встретились через пятьдесят лет.
   
     И тогда тоже все недовольны были системой образования, и тогда тоже всё что-то ломали, переделывали: десятилетки, одиннадцатилетки, потом опять десятилетки…
        Кажется, нам  хотели дать профессии электриков, потому что мы без конца таскали куда-то электропровода.
       А, может, механизаторов, потому что помню себя в кабине трактора, мчащегося прямо в озеро, и я за рулём с закрытыми от страха глазами.
        И, поскольку через пятьдесят лет сижу вот и пишу, значит, кто- то спас.

        Желающих потерять год тогда было мало, все, кто пошустрее, ушли в десятый класс в вечернюю школу, ибо её переделка не коснулась, там после десятого аттестаты давали, а нас осталось девять человек в одиннадцатилетке.
       
     Восемь девчонок и светлой памяти Валера Гвоздев, будущий генерал- майор.
         Из восьми жизнь вычла тогда же вскоре нашу медалистку Катю Желвакову и Валю Ершову, просто хорошую девчонку. 
        А мы разбрелись кто куда, и дальше всех разбрелась я.
      Так разбрелась, что никто и не знал, существую я в природе или не существую.
        Одна Тамара, которую я всё зову Эксзавьяловой, осталась в этом маленьком   провинциальном городке с ласковым названием Макушино. Благодаря    ей и встретились мы жарким июньским летом уже не только в другом столетии, но даже в другом тысячелетии.
           Тамара принимала нас у себя дома.
       Ухоженная, изящная, стильно одетая, она достойно несла  статус матери троих детей, вдовы, вечного директора средней школы.
         А что это значит- директора школы? Это значит- сначала чужие дети, потом свои, и при этом свои дети должны умудриться быть примером для чужих.
        Да и одеты они должны быть не хуже других.
         Это ведь почти деревня, а в деревне не постесняются и пальцем показать»Ой, ой, смотрите, а ещё директорский сынок, штаны рваные».
        Директорская зарплата не зарплата была, а слёзы, если по тем временам смотреть, по себе знаю, потому что маменька моя свинаркой работала, и за поголовье в сто двадцать свиней триста рублей получала,
        а Тамара наоборот: за своё поголовье в триста детей сто двадцать рублей  зарабатывала, хотя, может, и меньше, потому что у меня тысяча детей была, и платили мне сто двадцать.
        Один раз за пятнадцать лет премию сорок рублей дали, так я остолбенела от счастья и раздала по десятке лучшим учителям.
       Но это так, к слову.
        Я ведь про Тамару, но если говорить про плохо одетых детей- то это не про Тамару.
       Уж её- то дети не хуже других были, далеко не хуже.
      Огород помогал, корова помогала, а поскольку тогда модно было трудовое  воспитание, вот и воспитывала трудом.
       В дом ничего, кроме сахара и одежды, и покупать не надо было. Натуральное хозяйство, можно сказать.
       А обслуживали его с четырёх лет дети.
        Покупатели удивлялись: А чево- ито ваша корова с двух сторон доится?»
       Да близняшки Тамарины сыновья вдвоём корову доили, один слева, другой справа лет с пяти.
       Новое слово в науке сказали: двухсторонняя корова.
      Не говорю уж про огород.
      Он полностью был на детях.

       А что же мама? А мама в это время чужих детей воспитывала. А как воспитывала- я повторяться не буду.
                -Уже полили.
                -Уже смотрим.
   
      Подросли дети- два красавца – сыночка и лапочка дочка. Тут   уж глаз да глаз нужен.
       Три девочки после танцев за Мишей идут.
       «С кем пойдёшь, Миша?»
       А тут Тамара из кустов выскакивает: «Со мной пойдёшь, Миша». И всё. И идёт с мамой.
        Кстати, потомки, этот педагогический приём- выскакивать из кустов, очень помогает.
       Я тоже выскакивала, только не из кустов, а из шкафа, и вот результат: наши с Тамарой сыновья сохранили души для одной- единственной, не расплескались по берегам, а они ой, какие широкие, только начни- и конца- края не увидишь, до сорока лет будешь идти искать всё лучше и лучше и не найдёшь.
          Теперь картинка маслом. 

               
     Лето.
       Два часа ночи.
      Звонок в дверь.
     Сын- подполковник проездом через Макушино вместе с задержанным преступником заскочил к Тамаре.
      У входа висит график дежурства по лестнице.
       Завтра матери мыть лестницу- увидел он.
      Значит, преступника к батарее, сопровождающих за стол кормить, а сам переоделся, вымыл лестницу, отцепил особо опасного от батареи и  поехал дальше с парой бутербродов в зубах.

      Всё в порядке.
     Вот так вот заточены Тамарины дети.
      Я тоже хочу таких детей..
       А вы?
         Прошли мы по Тамариному огороду. Всё там цветёт и колосится.
      Пробежались вокруг спортивного комплекса, построенного Газпромом прямо посреди болотины и в котором Тамара работает теперь завучем.
         Что-то очень знакомые цветы. Присмотрелись- ну, так и есть.
     Половина Тамариного огорода перекочевала к комплексу, образовав сплошную,   круговую, метров восемьдесят длиной клумбу.
       В этом Тамара вся.
            А вот с Любой Сизиковой нарочно не придумаешь.
      
       Притобольный, Межборное, Возлеозёрная, усамоголесный Любин дом.
      В раю приходилось бывать?
       Один в один, только архангела Гавриила у входа нет.
       
      
     То-то мой муж Гаврилов всё лето туда просился- поехали да поехали.

      Я его понимаю- кому же не хочется лишний раз в раю побывать. Там наша степенная, наша замечательная одноклассница на склоне лет и проживает.

      Наступит зима, завоет вьюга, завьюжат сибирские метели, а Любаша натопит печь, залезет, да не на неё, а  в «Контакт», со всеми переговорит, пообщается, принесёт подбросить дровец, их у неё много заготовлено, достанет из погреба солений с вареньями да и будет ждать весны.
      Для нас, для шестидесятисемилетних, дождаться весны дорогого стоит.
   
      Это даже самое главное – раз дождались- значит, поживём ещё.
      Ни к кому с такой охотой, как к Любе, не сбегаются друзья.

      Более солнечного человека мне встречать не приходилось.
      Да вот хоть Гаврилова моего спросите.

      Он соврать не даст. Люба такая, и всё тут.
              Надо сказать, что Люба за пятьдесят лет меньше всех нас изменилась.
        Она такая, как была.
       Даже морщин, и тех почти не появилось или самую малость.
       Характер, волосы, голос, фигура, улыбка- всё, как пятьдесят лет назад.
       Так и кажется, что Люба поправит волосы, как раньше, улыбнётся и   пойдёт к доске отвечать, как всегда, на четвёрку.
      И никогда на тройку.

          Что-то не удалось мне в Нину Экснестерову вглядеться. На встрече занавесилась Нина светской улыбкой, прикрылась серебряными кудрями- и ничегошеньки я не разглядела в ней.
      Слушайте, что такое Нина Экснестерова.
      
           Лет сорок назад надумала я диссертацию писать.
       Тогда это модно было.
       Без диссертации ты вроде и не человек.
       И вот езжу я по средней полосе России, собираю пословицы, идиомы, частушки, и  в одной деревне, говоря о самой ладной девушке, сказали:» Что зубень, что глазень, что сама – ВО!».

       Посмотрела я на эту девушку, ну, вылитая Нина.
      
       Огромные глаза, чудные крупные, белые зубы, рослая, крепкая, Нина встала передо мной как живая в образе той деревенской красавицы с её зубенями, глазенями…
       Училась Нина очень хорошо.
        Доска, тетрадь, доска, тетрадь, зырк, зырк- и так все уроки.
       Если к доске вызывали, Нина деловито выходила, и пока всю её не испишет вдоль и поперёк без единого вопроса, не сядет на место, получив привычную пятёрку.
        Я успевала за это время полкнижки под  партой прочитать, истомиться от скуки, а Нина увлечённо теорему доказывала.

       Золотая медаль настолько, по моему мнению, ей должна была принадлежать, что на нашей встрече через пятьдесят лет я с изумлением узнала о своей ошибке.
      Медаль получила Катя Желвакова.
       Но ведь стук мела не в Катиных руках отвлекал меня от книжки, а в Нининых. Не, я с них смеюсь.
         Видно, и  тогда уже что- то  хитрили с этими медалями.
       На девять человек две медали- слишком много.
        И вот я так и вижу наших учителей- Марию Андреевну, Василия Степановича, Марию Ивановну, директора Воронина- как собрались они в учительской и бросили монетку: орёл или решка.
        Выпало решка, Катя, значит, медалисткой станет.
  Прости, пожалуйста, Нина. Ты стоила золотой медали.
             Что касается Нининой жизни, то молчу, а то скажете, что завралась окончательно, сериалов насмотревшись.
         Разве бывает в жизни, чтобы жили, жили, разошлись, через тридцать лет случайная встреча- и уже навсегда вместе.
        А вот бывает, у меня у самой первый муж сказали умер, а через десять лет… Но ведь я не о себе, а о моих одноклассницах, о нашей встрече через пятьдесят лет,
        Девочки, пишу о вас, а душа всё время болит о Любе Рязановой.
            Люба, Любочка, ты единственная, кого при встрече мы не узнали. Что с тобой сделала жизнь? Самая сердечная, самая душевная, самая обаятельная и привлекательная, ты обладала какой- то особой манкостью для людей.
           Учителя  охотно ставили тебе тройки, но в основном четвёрки только за то, что ты, Люба, такая, какая есть.
         Ты почему-то часто брала меня к себе ночевать, потому что жила я далеко, и не на все выходные могла домой поехать.

        Мы спали на ослепительно белых простынях, а утром просыпались от слов:»Ребята, вставайте, идём на самолёте кататься»
       . Мы вставали и шли кататься на «Кукурузнике», и всё было так необычно, так как-то по- дворянски, что я запомнила это на всю жизнь. Кто была я, и кто была ты, но почему-то все мои школьные годы прошли рядом с тобой.

         Спасибо тебе и  низкий поклон, дорогая моя. И через пятьдесят лет мы все помним и любим тебя
        Люба, Любушка, что с тобой сделалось?
       Даже в Макушино из своего Сетовного, такого дорогого для меня, ибо мой старший брат, светлой памяти Антон Иванович, когда-то здесь агрономом работал, и до сих пор его здесь помнят, ты приехать на нашу встречу не могла

        Всего-то двадцать километров!
         Не вынесла душа поэта, подхватились мы всем выпуском и поехали хоть одним глазком взглянуть на тебя
      . Прости, что не узнали. Посмотрели на дом, где мой брат жил, поцеловали тебя и простились навсегда.
         Живи долго, Люба. Мы любим тебя, ты тоже наша сестра. Дай бог, чтобы на старости лет в твоей жизни всё наладилось, и ты пожила бы в покое и в радости.   
                Макушино! Через пятьдесят лет! Ах, как боялась я встречи с тобой!
Боялась дороги к тебе, ибо пролегать она должна через некогда родную деревню Высотное, где я выросла.

       Давно нет уже этой деревни, и боялась увидеть я на месте родительского дома запустение, крапиву и тополя, они самые первые тут на месте брошенных деревень.

         А вместо запустения справа и слева от дороги шли бесконечные пшеничные поля.  Как обрадовало это меня!
         
           Разве может быть лучше памятник бывшей деревне, нежели колосящаяся пшеничная нива! Это же счастье какое!

              Подъезжаем к Макушино.
 Красивые новые коттеджи, асфальтированные дороги, через железную дорогу перекинут удобный мост, а я –то вознамерилась полчаса у закрытого переезда стоять, как раньше, бегущие вагончики от скуки пересчитывать.
         Только элеватор огромный, ещё советский, напомнил о прошлом, а более ничего не вспыхнуло в памяти.
      Где душистый, весь в сирени, тенистый горсад с танцплощадкой, уютными зарослями жёлтых акаций, тополями, июньским днём засыпающими городок белым пухом.
        Его нет. Кому он помешал? Где вы теперь влюбляетесь, макушане? Где гуляете в праздники? Куда спешат теперь ваши выпускники с аттестатами?
         А вот и школа. Новое двухэтажное здание.
        Наверняка там и просторные светлые классы, и хорошая библиотека, и компьютеры, без которых сегодня не бывает школ,
во всяком случае у нас, по эту сторону КАДа. Надеюсь, Газпром не только спорткомплекс построил, ко и о школе позаботился. Я так надеюсь, ибо в новое здание нас не пустили.
      Напротив старенькое здание, в котором  пятьдесят лет назад также в июне нам вручали аттестаты.
       Не изменилось ничего!
           Те же крашеные, скрипучие, деревянные половицы, те же стены, увешанные, кажется, теми же старыми, ещё нашими стенгазетами.
          Ну, это я зря.
       Здесь теперь начальная школа, а в новом здании старшие классы.
       Мы встали так, как стояли на вручении аттестатов. Первой самая высокая Нина Нестерова, затем Люба Сизикова, Валера Гвоздев, Катя Желвакова, Валя Ершова, я, Нина Францкевич, Галя Достовалова, Тамара Завьялова и Люба Рязанова.
        Мы встали все!
         И Мария Андреевна, наша классная руководительница,с нами. Ибо пока нас помнят, мы все живые и все встаём.