3. Улица

«уличные» отношения всегда диктовали непосредственность и умение постоять за себя: прошёл я этот университет? Какие-то запреты, традиции явно снимались «улицей», проявлялась какая-то естественность…
Улица для меня началась задолго до школы
*
…через овраг, на противоположном порядке Старостиной, ближе к Выселкам, стоял дом Крушовых (Корушовых), с палисадником, чистым-чистым двором и лавочкой перед забором. И в доме том жил  Юрка, который был старше меня года на три, и  который умел всё: «по-разному» свистеть – чисто, громко, даже оглушительно, кататься на лыжах, не падая с самой высокой горы, и даже не падая с «махалки» (трамплина), перочинным ножом выделывать красивые и необходимые вещицы, ловить удачно рыбу… Только у него имелись тёмно-коричневые широкие лыжи, купленные (!), оставляющие красивую и сплошную линию-холмик на гладком и ровном лыжном следу, только у него имелся полный, как мне казалось, набор лесок и крючков для рыбной ловли… Только Юрка умел отливать оловянное грузило для «закидушки»….
Юрка имел тёмные волосы, острый, чуть поднимающийся вверх нос, а на худом веснушчатом лице с глубоко посаженными глазами с большими ресницами, на бледных тонких губах я тогда читал какую-то справедливость, а сейчас и печать времени… Времени какого?
и вся его худая фигура была ладно скроенной
Его родители – Агафья Крушова знала все леса в округе, ходила за грибами, а отец – дядя Митя заведовал швейной мастерской (смычкой) на Выселках… У них ещё был и старший сын – Колька, с таким же худым и интеллигентным лицом как у Юрки, и который через некоторое время женился, а мы подглядывали  свадьбу в окно…
Тогда Юрке было около 10 лет; когда и как он заболел – не помню, но однажды сентябрьским  днём, идя из школы, узнал: умер Юрка…
И вот тогда, впервые, я почувствовал нелепость, несправедливость смерти. А день-то тогда был с абсолютно огромным и иссиня-голубым небом, холодным в своей пронзительной чистоте, и тёплым – в  солнечных лучах: день покоился на сухой и тёплой земле…
И почему-то вкус у того дня был лесным
Говорили, что Юрка умер от белокровия…
*
…на Старостиной улице, слева от нашего дома, у меня не было друзей: в домах тех жили девочки, чуть старше и самостоятельнее (себе на уме), а справа – через дом – в семье пастуха дяди Васи Сибряева, которого я помню едва, и никогда не работающей тёти Дуни, уже в годах, полной и чернобровой красивой бабы, было 9 детей…И если старшие, взрослые, уже где-то жили на стороне, то по пыльной дороге  и лужайки у дома ползал её самый младший – мальчик лет 3-4-ёх, поскольку у него некоторое время отказывали ножки…
А дружил я со своими ровесниками, Манькой и Вовкой; Манька даже приходила к нам в сад, и, наверное, домой – «играть» со мной, но она была девочка, и моя дружба с ней как-то сама затихла.  Более я помню свои  отношения с её братом – «Волей» (Вовкой): как правильно ему дали  прозвище! из-за бессмысленных к конкретной ситуации  мутно-голубых глаз, которые выражали что-то бескрайнее, голодное и упрямое… Но именно с Волей мы зимой в сугробах рядом с нашими домами играли  в «Великого воина Албании – Скандербека»…У Воли не было зимой под верхней одеждой чего-то тёплого, и всегда проглядывало красно-синее тело… И домой к ним я ходил раз или два, так как у них пол был земляной и кроме картошки есть было нечего…
А на склоне оврага  перед домом Сибряевых стоял малюсенькая хибарка, в которой жила Лиза Шувалова, и с её средним сыном, тоже Вовкой (ещё до Сибряевых) я дружил…Шуваловы куда-то уехали, домик заняла семья молодожёнов, а до молодожёнов жила какая-то семья переселенцев и у них была дочь Викторка, которую помню почему-то в белом  марлевом платье…
Давно уже разобран и домик-хибарка, а всё помню, как мы с Вовкой Шуваловым на глинистой лужайке в ближней к нам стороне от дома Сибряевых стоим, и падают первые крупные снежинки…
 Может быть, ещё раньше, до Шуваловых, слева от нас недолго жила семья Громовых, с их Борькой, помню, в  зелёном овраге перед прудом мы изображали собой машины и спорили, кто будет везти… хоронить Сталина (видимо, это было лето 1953 года); Борька был сильнее, поэтому он хоронил, мне же пришлось «везти» хоронить Ленина…
*
Центром уличных моих отношений спустя несколько лет стало пространство перед домом Сотниковых (напротив улицы Выселки); в этом доме также жила бедная многодетная семья – рыбака, и тоже примерно 10 детей у них было… С Мишкой мы были одногодки, но он учился годом позже: это был ловкий и умеющий постоять за себя мальчик; помню его в то время босым, в серой короткой рубахе, непременной фуражке и штанах-портках… В руках он держал обычно рогатку.
Именно перед домом Сотниковых весной мы допоздна играли в «клёк» (упрощенные городки), одно время  даже в городки; именно на брёвнах перед забором Сотникова двора мы собирались идти в лес: Мишка, его младший брат Вовка, Юрка Домнин, с которым я раза два дрался, Вовка Ахметов, старший Зайчиков, который был всё же намного моложе нас, «Горошек» (не помню имени!), «Иваныч» (Юрка Моисеев), Лёнька – с самого последнего дома на Старостиной…
И уходили мы в лес, за бугром, – через глубокий-глубокий овраг с зелёным склоном в тропинках; овраг спускался уступами к ручью, а на уступах – блюдца озёр всегда со студёной водой и высокой сочной травой по берегам… Лес же занимал весь противоположный склон оврага…
И проводили мы в лесу долгие часы…
это к этому оврагу спустя 15 лет я буду приходить со своими детьми слушать эхо
А другой овраг, перед моим домом и прудом, то есть в центре Ундор, как-то незаметно сделался нашим футбольным полем, и когда я уже учился в старших классах, ставили мы настоящие (с перекладинами) футбольные ворота, для чего из леса приносили липовые «штанги», и играли  двумя  командами  человек по десять! Я всегда стоял в воротах и мячей почти не пропускал: меня считали «хорошим» вратарём.
Когда же устанавливались морозы, то пруд покрывался серо-зелёным льдом и…гулко стонал от  беготни ребят до темноты: со всех улиц приходили кататься на коньках! Приходили и просто бегать по льду!
Как мы играли в хоккей! Конечно, клюшек не было и в помине, не было и маленьких мячей и «шайб»: просто палки, «просто» какой-то «кусочек», который мы самозабвенно палками старались загнать в чужие ворота…
Коньки, однако, у меня появились, настоящие, и я считал себя умеющим хорошо держаться на них…
*
Вспоминая давние уличные эпизоды, нельзя не вспомнить, что в моё раннее детство «пацаны» Ундоровские враждовали между собой: «Волжские» – с  «Красными». Я был за «Волжских»…
…и где-то вечером шли Волжские на Красных (человек по 30-50): помню,  встретились уже вечером где-то в роще, кидались камнями, палками, я же стоял впереди всех, за деревом, чувствуя, как мимо головы пролетают камни…
Это детское безрассудство: какое ненужное «геройство», какое лидерство могло проявиться?
А ведь Старостинские держали «нейтралитет»…
*
По краю я ходил с  самого детства
И постоянно забывал это