3017-й, часть VII
- Расскажи - о чём, всё таки, вы общались с Благодетелем? И отчего ты счёл, что так уж глуп в сравнении с ним?
Они лежали под общим тонким одеялом, наслаждаясь - как утренней прохладой, так и ощущением томной неспешности двух предстоящих выходных.
- Он, подобно Чехову, произнёс о "всемирной отзывчивости" русских. Выразил человеческую радость от нашего присутствия здесь. Судя по всему, он видит нас обоих... как это называлось в ХХ веке... - на "высоких административных должностях". А я (он сделал паузу) - знаешь, о чём размышлял после его отъезда?
Она улыбнулась, предвидя новые, бесконечно спорные, но - живые и интересные суждения.
- Хорошо быть женщиной. Её красота - как самодостаточная Вселенная. А когда красота внешняя дополняется внутренней - женская природа во всём естестве начинает сиять палитрой красок Творца. Ум, внешность, утончённость, ощущение бесконечного уюта рядом с таким Созданием. Эта комбинация сводит с ума. А мужчине (он сделал паузу, пристально взглянув ей в глаза).
- Мужчина должен состояться. Являть собой - или воина, или мыслителя - что, в принципе, одно и то же по внутренней сути. Доказывать этому Миру, что он - чуточку нелепый, угловатый, не столь красивый - тоже имел право родиться и жить посреди маленьких богинь. Я всю жизнь этим и занимался - доказывал Миру, что я не совсем безнадёжен и тоже могу пригодиться в своей стезе. И женщинам - что не мычащий медведь, который просит одного: накормить, напоить и уложить в постель этого "архетипичного увальня". Что (хотя бы, внутренне) - способен приблизиться к их естественной, природной красоте. Воистину - Красавица и Чудовище...
- Просто мастер-класс талантливого самоуничижения - дружески прыснула она. - Ну, и...
- Я сам, абсолютно добровольно и сознательно, лет с 20-ти втянул себя в этот бесконечный конвейер доказывающего личную состоятельность - через творчество, призвание. 18 лет еженедельных обязательств, которые первые 5 лет уничтожили всякие намёки на эдакую мещанскую личную жизнь. Да и потом - труд был важнее семьи; тем более - учитывая изначальное и глубинное взаимо-недопонимание, разницу представлений о множестве базовых вещей. А когда потерял возможность работать по призванию, всё равно остался "доказывающим". Я должен что-то создавать, переосмысливать, делиться. Иначе - зачем, вообще, топчу эту Землю? Ради вкусного биологического существования? Высиживания с тусклым лицом по 9 часов на нелюбимой работе во имя покупки семейных бирюлек и вожделенного отпуска на море 2 недели в году? А потом - кефирчик и дача на пенсии, да тихий сход в гроб "уважаемым главой семейства". Вот и всё. Биография (для некролога) - есть. А человека - живого, настоящего - нет и никогда не было. Не разглядеть - совсем. Как он жил? О чём думал? Кого любил? В чём спотыкался и одерживал удивительные победы? Что, наконец, оставил после себя?
Она смотрела на него с таким соучастием, что даже ёё короткие реплики стали излишни.
- И что мне только не приписывали на моём пути - грустновато усмехнулся он. - Страстность. Наивность. "Недостаточную духовность". Элементарное бабничество, наконец. Хотя - я лишь стремился разбудить людей - в меру личных способностей и неравнодушия - от этого вечного колеса бытовухи, обросшего ещё и религиозными оправданиями. Это была чрезмерно высокая планка. Я сам же и не потянул. Ошибся, споткнулся, упал. И никому ничего не доказал. А в сугубо практичном плане - не преуспел, да и не мог - изначально, с подобной "системой координат". А потом - начал приносить несчастья людям. Видимо, это и было некой "последней каплей" - почему я оказался здесь...
Он вдруг - резко, но совершенно естественно - прижал её к себе.
- А тут... Рядом с тобой я, пожалуй, впервые ощутил, что могу вести себя, как тот сытый, пузатый и самодовольный кот из мультика нашего детства - "не нужны нам никакие таити и гаити, нас и здесь неплохо кормят!". Или - как тот новый подданный, испанский рыцарь из средневековья - напиться вкусного вина и сладко рухнуть в постель с единственной возлюбленной. Доказывающий внутри меня - умер. Смолкла и всякая поэзия. Да и зачем она нужна, если поэзия - как написал Шекспир в Сонете - в тебе самой. Она и ты - едины для меня. Я могу общаться с ней - ежедневно, ежечасно, ежеминутно. Любить и воспевать в реальности, а не на бумаге. В конце-концов - усмехнулся он - примитивному человеку - примитивный рай. Я осознаю свою ограниченность, не думай... Вот так... Единственное высокое утешение - "Нехорошо человеку быть одному"... И всей моей "мудрости" сейчас хватает лишь на то, чтобы не выносить никаких "духовно-нравственных" оценок своему нынешнему состоянию. А просто - наслаждаться - им, тобой - памятуя об уникальности каждой секунды, непрочности земного счастия, скоротечности времени...
Минуты две оба - молчали.
- Не рви сам себя изнутри... вот так, на износ - вскинула голову она. - Меня без тебя, вне тебя - нет...
- А я - есть. И произношу это прямо, чтобы ты не воспринимала мои слова, как "серенаду в прозе" романтичным утром двух возлюбленных. Я проживу (точнее - выживу) и без тебя, случись что - не дай Бог. Как-нибудь вытащу сам себя за волосы, придумаю другой маленький мир. Собственно, этим я и занимался пол-жизни, пока тебя не было рядом. Но... что это будет за жизнь? Я бы назвал это иным словом...
- У тебя безумно богатый мир, который ты сам - по кирпичику - строил и воссоздавал всю жизнь.
- Кому он нужен, скажи на милость... Быть может, только отдельным людям с их вечным потребительским запросом: сделай мне интересно и красиво!
- Мне нужен. Насущен. Тебе этого - мало? Успокойся, тебе давно нет никакой нужды что-либо мне доказывать. Помнишь, мы наблюдали грозу, согреваясь за стеклом в Доме? И ты сказал, что у меня есть "дар", коим ты сам никогда не владел - утешать тебя одним лишь молчаливым присутствием. В тот романтичный вечер я не стала спорить. Этот дар есть и у тебя самого. Я счастлива, когда ты творишь нечто новое, делишься со мной. Но это уже не главное. Вполне обойдусь и без. И этот список "без" - обширный. Единственный, кто в нём отсутствует - это ты. Такой, как есть...
- Очень высокие слова. А жизнь, реальность...
- Нет, теперь послушай уже ты меня - тихо, но твёрдо произнесла она. - Хочешь знать мою маленькую историю? (она горько усмехнулась).
- Да, женщина. Да, наверное, - внешне красива. "Венец творения".
- Не надо вот так, прошу - эта дурная язвительность похуже моего искреннего самобичевания.
- Но ты ничего не знаешь о женщинах. Абсолютно. Хотя, рисуешь их образы и обосновываешь весьма убедительно (она вновь сделала неподдельно-ироничную гримасу).
- Красавица, комсомолка, отличница. Весь Мир у её ног... Я тоже так думала - по юношеской наивности. Мне это бесконечно льстило. А в реальности... парад самоуверенных красавчиков вокруг, с их броским фасадом, за которым - пустота. И по-настоящему глубокие души, которые боятся даже подойти близко, заговорить, раскрыться. Так я и дрейфовала по жизни до 25-ти лет. Институт, нелюбимая работа. Принцесса без короны. Ты, конечно, радовал и согревал по вечерам, но всегда - заочно, на расстоянии. Нет никаких принцев и принцесс, "венцов творения". В 25 я вышла замуж за нормального, надёжного человека. Не сказать, что чуткий, но - неглуп, образован, по-мужски хозяйственен. И зарабатывал всегда - больше меня. Практически никаких бытовых проблем - насколько это, вообще, возможно в России. Я успокоилась и поплыла в море размеренного житейского практицизма с простыми и понятными мещанскими радостями - выходные, шоппинг, шашлыки на даче, отпуск на море. На что было жаловаться? Недопонимание? На то, что многое - не сбылось? Но на свете миллионы женщин куда несчастнее, чем я - и в быту, и внутренне...
- А так ли оно важно, глубокое взаимопонимание? Прости, что перебиваю, но я очень долго думал об этом. У Адама и Евы оно было идеальным, намного выше любого из нынешних союзов Общества Семейного Уюта. Потому что эту пару создавал сам Творец. Но от падения это совсем не уберегло...
- Ты опять задаёшь мне вопрос, точный и исчерпывающий ответ на который не даст и наш Благодетель - улыбнулась она. - Я могу сказать только о себе. Всякая внешняя красота неизбежно приедается и блекнет. Если нет настоящих Отношений. Прости, я - в отличие от твоих размышлений - изрекаю банальности, но это так и есть. А в частностях... он стал заметно больше выпивать ближе к сорока. Слегка растолстел. Друзья по автосервису, мужские посиделки, интересовали его куда больше, чем я. Внешне царила идиллия. Деньги, обустроенный быт, подарки на Новый Год, 8 марта, День Рождения - и прочее. А внутренне - ощущение конца. Жизни, проведённой... - не скажу, что с чужим, но - чуждым человеком. И тогда я осознала: не могу всю жизнь исполнять вечные функции плиты, кухарки, стиральной машинки и любовницы. Подобно тому, как ты сейчас язвил о "почтенном отце семейства", сошедшим в могилу с безупречной внешней биографией и внутренней пустотой. Но все эти "философские размышления" ничего не значили - так, посидеть, беззвучно поплакать у окна и чайника на кухне.
- Я понимаю - участливо произнёс он - не затрудняй себя подбором точных слов, рвя душу. Слова, в большинстве случаев, ничего не объясняют.
- Знаешь... Произнеси это человек, который не дружит с языком, я бы не восприняла всерьёз...
- Не объясняют - настойчиво повторил он. - В том числе, когда речь идёт о глубине человеческих разочарований.
- Хорошо. Лишь расскажу о том, как попала... сюда. В вечно пьяные российские новогодние праздники тихонько брела в магазин мимо нашей церквушки. Муж до вечера зависал с друзьями. У входа в Храм сидел нищий - на автомате, не задумываясь, подала милостыню. И вдруг... он заговорил со мной о том... о той бесконечной внутренней боли, что всегда жила во мне. И о тебе - тоже. Всё это пронзило меня насквозь - даже не то, что он неведомым путём знает об этом, о нас... - а какое-то ощущение нездешнего...
- Тепла? - аккуратно спросил он.
- Соучастия и понимания - поправила она. - Через час я знала (в общих чертах) об Обществе Нового Века, твоих подлинных чувствах ко мне все эти годы, твоей депортации через полгода после меня - в том случае, если сама соглашусь. Вернувшись домой, размышляла недолго. Знаешь, он бы даже элементарно не позвонил мне до самого вечера на пару минут - узнать, как дела дома. Я не оправдываюсь - просто, рассказываю. И я... приняла ампулу, которую дал этот юродивый у Храма. Знала, что у меня есть час до депортации в 3017 - уничтожить улику (пустую ампулу) и приготовиться к Путешествию. Официальная причина смерти - тромб. Всё правдоподобно: была дома одна, не успела вызвать "Скорую". А он... Погорюет и заживёт дальше. Уверена в этом. Потому что его романтические чувства 15-летней давности уже прошли, а ничего нового на их месте - при всём внешнем благополучии - не взошло...
Оба вновь замолчали. Она - ожидая его ответ, он - мучительно подбирая слова: мысли - путались, язык - не слушался.
- Сколько времени я здесь? - произнёс он, наконец, тихим голосом. - Февраль 2017, депортация в май 3017, две недели финальной летаргии после краткого пробуждения, июнь. Сейчас - конец июля. Так вот, за всё это время я ни единожды не вспомнил о... своих... там... Даже не поинтересовался у Благодетеля их судьбами в XXI веке. Прости, но тоже уверен: слегка поплачут и быстро оправятся. Вовсе не невосполнимая потеря - в том числе, в практично-финансовом плане. А в человеческом... Два почти не пересекающихся мира с постоянными женскими упрёками из одного к другому. Хотя, никакого особого почитания я никогда не требовал и даже - не просил...
- Тогда давай закроем эту тему - устало, почти измождённо, - произнесла она. - Пускай мы оба - грешники, но тоже заслуживаем понимания...
- Грешен (в этой конкретной истории) - только я один. Если хочешь знать саму суть, это - главное, что донёс до меня Благодетель. Потому что поведи я себя 20 лет назад - тоньше, умнее, человечнее - всех нынешних ран можно было бы избежать. И здесь я только по твоим - и любви, и милости.
Выразив несогласие взглядом, она не стала ему возражать. Этот необходимый, но взаимо-болезненный диалог вымотал обоих, на время уничтожив даже казавшийся неиссякаемым порыв чувственных взаимностей. Впервые оба завтракали в полной тишине, лишь изредка бросая ободряющие взгляды друг на друга, но вскоре - вновь опуская глаза в тарелки. Только к полудню, после прогулки к любимой Реке, внутри у обоих слегка распогодилось. Вечером, обнявшись, сидели в саду, болтая о красотах чудом возрождённой от тысячелетних войн и разрушений природы вокруг и внимая её вечной музыке. Он вдруг смог сформулировать главное (как ему казалось) - утешение.
- Ты знаешь, я вчера задал президенту совершенно идиотский вопрос. Отчего я, всё-таки, был перенесён в Общество Семейного Уюта, а не в Сообщество поэтов? Только сейчас я осознаю мудрую суть его внешне простого ответа. Никакой я не поэт, а просто - одинокий странник, призвавший поэзию как средство от одиночества в пути. Слог, звукоряд, форма, проблематика, "изречение неизречимого", "выход за пределы"... Всё это эстетство сейчас кажется безнадёжно далёкой и отжившей себя - чушью.
- Новый акт самоуничижения - тихо произнесла она.
- Нет - убеждённо ответил он - я знаю, о чём говорю. Конечно, поэзия в её лучших образцах - Глас Искусства, стремящегося к уподоблению Божественной Мудрости. Это - так, но эта же планка (при несоответствии душевного и духовного) порождает чудовищные искажения, каких не встретишь среди "простых смертных". Паразитирует на неотмирном, калеча человеческие судьбы. И вот, когда поэт отравлен этими искушениями, он превращается в жестокую пародию на Образ и Подобие. Он - уже пал, и никогда не удовольствуется единой музой - пускай даже, она счастливо сочетает в себе женщину, любовницу и лучшего, понимающего друга. Ни - ко - гда - отчеканил он. - Он безжалостно выпьет её до дна ради своих стихов, затем - тряхнёт ещё - до последней капли, наслаждаясь скоротечным мгновением. А потом - отыщет иную "красивую морковку", снова объявив её "единственной". И так - до бесконечности...
Он нежно обнял её, успокаивая застучавшее сердце спутницы. Потом - взглянул в глаза.
- Я хочу, чтоб ты знала, поверила: я - не таков. И никогда таким не был: мой интерес к женщинам - это, скорее, искреннее познание иной планеты. Что мне делать в этом сообществе поэтических талантов? Амбициозно и неумно мериться красотой стихов? Совместно выдумывать и подвешивать новые "морковки" для воздыханий? Сидеть на вечном двигателе наркотика под названием "упоение страданиями"? А отнимут источник тоски - зарежу - как спел Гребенщиков?
- Нет, я никогда так о тебе не думала - обняла она его почти по-матерински. - Никогда.
- У меня есть ты. Я люблю тебя, я жив рядом с тобой без всякой поэзии - произнёс он, не сдержав искренние слезинки в уголках глаз. - Я ничего более никогда не напишу, чему - бесконечно счастлив. (Он мягко усмехнулся).
- "Не потому, что с нею мне светло, а потому, что без неё нет света"...
Вся эта изысканная игра слов в старинных русских романсах... А сама жизнь с любимой - богаче, глубже и куда реальнее всех стихов...
Пускай читатель избавит меня от нового описания неизбежного взаимного катарсиса этого нежного июльского вечера в завершение очередной главы...
(продолжение следует)
Свидетельство о публикации №217031300854