Девочка с косами

Мальчик не умел просить прощения…
Ещё в детском саду он подолгу стоял в углу, наказанный за какую-нибудь провинность. Когда становилось невтерпёж – плакал. Но прощения не просил. Никогда.
В детском саду и началась эта история.
 
В пять лет он подружился с девочкой: круглое личико, острый носик, большие голубые глаза и шикарные косы. Затем мальчик влюбился в неё, о чём сам, естественно, и не подозревал. Ему просто хотелось быть всё время с нею, играть с нею, заботиться о ней. И ужасно хотелось дёрнуть девочку за косы, как это делали другие ребята. Но он себе этого не позволял. Почему – и сам не знал.
В школе они учились в одном классе. Мальчик сидел за второй партой, а девочка – за предпоследней партой на соседнем ряду. Учительница часто делала замечания:
– Ты когда-нибудь шею себе свернёшь! Доска – с другой стороны класса!
Он молча поворачивался, но через десять минут голова опять была повёрнута налево-назад.
Во втором классе им пришлось расстаться – семья девочки переехала в другой город. Для мальчика это было страшным потрясением, о котором, однако, никто не догадался.
Тяжко тянулись первые дни разлуки. Он никогда не заговаривал о ней. Внешне – оставался таким же непоседой и проказником, как и раньше. Только иногда ловил себя на том, что стоит возле калитки её дома. А как там оказался – и сам не помнил. Да по утрам, бывало, просыпался на влажной подушке. Потом боль понемногу отступила. Но мальчик не забыл девочку с косами. В пятом или шестом классе мальчик, неизвестно какими путями, узнал её адрес и написал письмо. Завязалась переписка. Обменялись фотографиями. Но о чём можно было писать в таком возрасте в то время? Не о любви же, в самом деле! Ведь тогда даже на фильм, в котором было более двух поцелуев, дети до шестнадцати лет не допускались. Да и писать письма он не любил (это занятие и потом для него осталось каторгой). Так что через пять – шесть писем переписка заглохла. Но девочку он продолжал помнить. Не регулярно, но часто она снилась ему – и такая, какой помнил её, и такая, как на фотографии. Во сне мальчик с девочкой, иногда, даже (о Боже!) целовались. Сценарист его снов обладал хорошей фантазией.
 
С другими девочками отношения не складывались. Всё – из-за его, к той поре окончательно сформировавшегося, сволочного характера. Девочек он ни в грош не ценил. Даже презирал – за их болтливость и любовь к сплетням. Имея острый ум и хорошо подвешенный язык, никогда им не уступал. Мальчику, а затем уже и юноше, ничего не стоило поставить любую из них (даже старшеклассницу) в неловкое положение, морально поиздеваться, высмеять так, что девчонка убегала с уроков, и подругам приходилось нести её портфель домой. Естественно, что с подобной «симпатией» и девочки относились к нему: пакостили при малейшей возможности.
Был, правда, случай, когда мальчик в седьмом классе вроде бы влюбился в только что приехавшую девочку на класс постарше. Он даже дружил с ней месяца два. По вечерам гуляли по заснеженным улицам посёлка. Потом он провожал её до дома, и они в подъезде оттирали друг - другу замёрзшие руки и негромко смеялись – так чтобы соседи и родители не услышали. До поцелуев дело не дошло. Неизвестно, что бы из этого получилось, но её одноклассницы, имевшие на мальчика не один «зуб», нашептали о нём каких-то гадостей, и девочка не захотела с ним даже разговаривать, поверив подружкам. Этот случай ещё раз убедил его в коварстве и подлости женской половины человечества.
В актовом зале школы по субботам проводились вечера отдыха для старшеклассников: небольшая лекция, а потом – танцы под пластинки. Мальчик, в основном, «крутил музыку». Иногда, когда кто-нибудь из товарищей просил, он помогал тому «разбить пару» и танцевал с девочкой. С кем – ему было без разницы. Но «провожаться» – никогда больше не ходил. Девочка с косами, хотя и реже, но продолжала навещать его во сне.
 
Окончена школа. Пединститут. Ребята в нём – в большой цене у остального контингента. Гуляй – не хочу! Гулял: и во время месячных подготовительных курсов, и во время сдачи вступительных экзаменов, и уже во время учёбы. Гулял, но не подолгу. Когда убеждался, что очередная подруга тоже – «не то», то, из-за того, что не переваривал женских слёз, делал так, что не он бросал её, а она сама предпочитала расстаться. То подруге не уступил, то над подругой подруги поиздевался, а та уже подругу настропалила. Результат – нажил врага, а то и двух. Не расстраивался – выбор большой. Можно продолжать наживать врагов (с ними – детей не крестить). Зато - без слёз! Девочка с косами вспоминалась всё реже. Лишь по ночам, после очередного расставания, она раза два-три приходила во сне и молча, с укором смотрела на него. Юноша не понимал – за что она корит его: то ли за то, что гулял, то ли за то, что расставался. А потому – продолжал вести прежний образ жизни.
 
Закончен первый курс. Стройотряд. Строили институтскую столовую.
В тот день он работал на крыше. С помощью подъёмного крана-лебёдки поднимал наверх бадьи с бетоном. Подошёл кто-то из товарищей и сказал, что его внизу спрашивает какая-то женщина. Спустившись, увидел командира и комиссара стройотряда и, стоящих к нему спиной и разговаривающих с начальством, двух женщин.
– Кто тут меня спрашивал?
Женщины повернулись. Незнакомые. Видно, что это дочь и мать. И мать, и девушка с интересом смотрели на него.
И тут наступает время озвучить имена героев этого рассказа.
– Ты – Саша? – спросила женщина.
– Да.
– Протасов?
– Да.
– А твои родители…
Я назвал.
– А ты эту девушку помнишь?
Я более внимательно взглянул на девушку: невысокого роста, хорошо сложенная фигура, очень симпатичное круглое лицо с чуть заострённым носом, большие голубые глаза, короткая модная стрижка – что-то очень знакомое проскальзывало в её облике.
– Может, в лагере когда-то встречались? Или родственники…? – неуверенно промолвил я.
– А ты Лизу помнишь?
– Горькова? – не задумываясь, воскликнул я и вновь уставился на девушку, пытаясь сопоставить её с той девочкой, чей образ хранился в моей памяти. Её глаза, от удивления, стали ещё больше. Узнавание проходило трудно – ведь прошло десять лет с того дня, когда мы расстались. Молчание затягивалось. Командир с комиссаром деликатно удалились, но этого никто даже не заметил.
– А г-где же к-косы? – заикаясь, пробормотал я.
Женщина рассмеялась:
– Да Лиза их сразу после выпускного обрезала. Надоели ей.
– Зря-а, – с сожалением протянул я и спохватился:
– А Вы – тётя Нина?
– Ты и это помнишь? – удивилась она.
– Я всё помню про Лизу. Даже как мы лампочку у нас в квартире мячом разбили. И то, как я нечаянно в волосы ей игрушку «Дюймовочка» закрутил, и Вам пришлось вырезать её с клоком волос, а я плакал – так жалко было волос – сказал я и покраснел.
– Надо же! А Лиза до сих пор тебя не вспомнила.
– Вспомнила! Вспомнила! – наконец подала голос Лиза, и тоже порозовела. Тут я окончательно признал в ней ту, которая столько лет не выходила у меня из головы – мою девочку с косами. Сердце дало сбой. Всё происходящее походило на d;j; vu, с той только разницей, что нечто подобное в различных вариациях (только без присутствия тёти Нины) мною действительно уже многократно переживалось в моих снах. Видимо эти сны закалили мой организм, и я быстро оправился от шока.
Мы недолго поговорили ещё. Оказалось, что Лиза в прошлом году поступала в МГУ, но не прошла по конкурсу. В этом году решила поступить в наш институт. Они сдали документы в приёмную комиссию, и шли из института мимо стройки. Тетя Нина случайно услышала, как кто-то громко позвал меня по имени и фамилии. Она вспомнила меня и моих родителей, с которыми была дружна, и решила выяснить «тот ли я Саша». Теперь Лиза остаётся на подготовительных курсах, а Тётя Нина уезжает домой. Мы договорились с Лизой о встрече, попрощались и разошлись.
 
Время ожидания тянется мучительно долго. Но не в этот раз. Остаток рабочего дня даже не пролетел, а промелькнул! Всё окружающее казалось просто сном. Я всецело был поглощён ожиданием новой встречи с Лизой – моей девочкой с косами, и боялся этой встречи: а вдруг она просто из вежливости сказала, что вспомнила меня; а вдруг ей со мной будет не интересно; а вдруг … Да мало ли этих «а вдруг»!
Абитуриенты жили в соседнем корпусе общежития, куда суровые вахтёрши ребят - студентов не пропускали. А их как магнитом тянуло к абитуриенткам – новые лица, новые знакомства, новые впечатления. Некоторые пробирались в корпус по балконам и пожарным лестницам. Смельчаков вылавливала ещё более суровая, чем вахтёрши, комендантша. Но, благодаря моей обаятельности (я умел быть обаятельным, когда надо) и крепкой дружбе с комендантшей, которой я неоднократно помогал по хозяйственным делам, я и двое – трое моих товарищей имели в этом отношении льготу: мы могли находиться в общежитии до двадцати трёх ноль-ноль.
Мои опасения оказались напрасными. Прерванная десять лет назад дружба продолжилась. Солнце стало светить ярче! Дни стали прекрасней. Даже дождь не мог испортить настроение! – Ведь я снова был с Лизой! Кто знает, что такое счастье? Я – тоже не знаю. Но с твёрдой уверенностью могу сказать, что в эти дни я был счастлив. Я упивался этим счастьем! Мы с Лизой, в компании с моими товарищами и Лизиными подругами, гуляли вечерами по городу, ходили в кино, цирк. Часто с нею сидели в её комнате, вспоминали общих знакомых или болтали ни о чём. По воскресеньям ходили в гастролировавший в то время в городе чехословацкий луна-парк. Всё это время я старался быть поближе к Лизе. Однако, памятуя о своём гадком характере, старался с нею сильно не сближаться, не показывать, что я влюблён в неё по уши. Да и язык свой приходилось держать на привязи. Внешне относился к девушке так же, как и к её подружкам. Даже позволял себе лёгкий флирт с другими девчонками. Шутливое объятие, поцелуй в щёчку – всё это делалось легко и непринуждённо. Но, чтобы обнять, а тем более, поцеловать Лизу – об этом и речи не могло быть! Я боялся её обидеть. Ведь для меня она была той самой девочкой с косами, с памятью о которой я жил все эти годы. Я был счастлив уже тем, что находился рядом с предметом моего обожания, что меня не прогоняют.
Лиза тоже относилась ко мне так, как к другим ребятам: ровно, по-товарищески. Она практически не выделяла меня среди них. К моему великому удовлетворению, она не выделяла и никого другого. Ведь единственное моё малюсенькое преимущество перед другими было в том, что я был для неё просто друг раннего детства, о котором она успела позабыть, и который ещё не успел надоесть.
 
Так продолжалось почти месяц. И, наконец, наступил тот самый день. Точнее – вечер. Погуляв по комнатам знакомых абитуриенток, поболтав с ними, я пришёл к Лизе. Её соседка по комнате убежала с подружками в кино. Мы сидели рядышком на Лизиной кровати в полумраке комнаты, освещаемой только настольной лампой, и о чём-то болтали. Чем хороши кровати со слабо натянутой пружинной, именуемой «панцирной», сеткой, так это тем, что, когда сидишь на ней рядом с кем-то, то неминуемо соприкасаешься с ним, даже слегка прижимаешься к нему. Я сидел, стараясь не пошевелиться, наслаждаясь её голосом, теплом её плеча и её ароматом. Я был на седьмом небе от блаженства. Неожиданно Лиза взяла меня за руку и, потупив взгляд, полушёпотом сказала:
– Саш… Я люблю тебя.… А ты…?
И тут моих ноздрей коснулась тончайшая струйка нежнейшего и, в тоже время, приторно сладкого, мускусно-мускатного, с привкусом парного молока и горького миндаля и ещё миллионом разных оттенков аромата. Его я ощущал второй раз в жизни. Я ещё переваривал сказанное Лизой, а мой мозг уже пронзила ярчайшая вспышка воспоминания. Мне до мельчайших подробностей вспомнился тот вечер, когда я в первый раз почувствовал этот аромат.*
Это было менее года назад. В тот раз я просто понял (не знаю – как и почему) – что означает этот аромат. Сейчас я знал это точно. А означал он ни много – ни мало, а полное подчинение женщины мужчине. Не рабское подчинение, а осознанное не разумом, а где-то на подсознательном уровне стремление стать единым целым с мужчиной.
Вся Лиза, вся её душа и тело сейчас находятся в моей власти. Я могу делать с нею всё, что мне захочется, и всё это будет принято с благодарностью, без малейшего возражения, сопротивления и упрёка. Она сейчас выполнит всё, что я пожелаю. Я для неё сейчас – Бог, царь и герой. И она хочет стать частью меня. Без этого она сейчас просто не может.
 
Такого сюжета даже сдвинутый по фазе сценарист моих снов выдумать не смог!
Меня будто ударили из-за угла пыльным мешком по голове. Тело онемело, дыхание прервалось, сердце почти остановилось. В душе бушевал океан чувств. В голове за три - четыре долгих удара сердца одновременно пронеслись миллионы мыслей. Там творился полный сумбур. Я парил высоко в небе на крыльях счастья и одновременно барахтался в вонючей жиже выгребной ямы самоуничижения.
– Что-о?! Лиза любит меня? Да как такое возможно? Такая девушка – и чтобы она полюбила меня? Да ведь она совсем не знает, что я – не такой! – Но сейчас она моя! – А потом, когда пройдёт это состояние? Что будет, если, когда узнает, бросит меня? Нет, это невозможно! Ведь я не смогу пережить того, что она посчитает меня тем, кто я, возможно, есть на самом деле! – Но сейчас она – моя. Могу сделать так, что у неё не будет другого выхода – только свадьба. – Если не бросит? Если будет уже слишком поздно? – Тогда она так и будет жить со мной, мучаясь всю жизнь. Даже не жить – влачить существование. – Но, ведь она сказала, что любит! – А может это не любовь у неё, а лёгкая влюблённость, увлечение, которое скоро пройдёт? – Да какой же я дурак! Ведь я хочу быть с нею! Хочу, чтобы она была моею! – Ну а если влюблённость пройдёт? Ведь она будет страдать. – Нет- нет! Она же любит! – Нет! Я не могу допустить этого. Ведь я люблю её столько лет! Нельзя, чтобы из-за меня вся её жизнь пошла наперекосяк! Я уже привык. Я осилю и это. Господи! Ну, зачем она это сказала?! – Да потому, что любит! – Да она, всё равно, узнает – какой я! – Но ведь я её люблю! – Но, ведь, её я люблю больше, чем себя!!! – Но, она сказала, что любит! Нам вместе будет хорошо!
Наконец оцепенение прошло. Я вскочил, повернулся к ней. Она подняла глаза.
– Нет, – выдавил я, – не люблю. У нас – просто дружба.
И пустился в путаные объяснения о какой-то несуществующей девушке, которая, якобы, у меня есть. Я ничего не соображал, и не помню – какую чушь я нёс ещё. Горло перехватывали спазмы. Глаза заполняли слёзы – передо мною всё расплывалось. Она молчала. Последнее, что я увидел и запомнил – Лиза сидит на кровати, откинувшись спиной на стену. Лицо её осунулось. Широко распахнутые глаза смотрят на меня с болью и недоумением.
– Дзи-и-нь-нь! – Это лопнула так и не успевшая сформироваться между нами связь.
Я повернулся и, почти ничего не видя, едва не промазав в дверь, выскочил из комнаты.
– Пусть! Пусть она переживёт эту боль! Это быстро закончится. Зато потом она не будет страдать – полюбит другого, достойного её, и будет счастлива всю жизнь! А я? А что – я? Главное – она!
 
Я не помню – где и как была проведена эта ночь. На работе я почти не реагировал на окружающих. Не ходил ни на завтрак, ни на обед – только пил воду, как после хорошей пьянки. Внутри всё горело. Мыслей не было никаких – даже о Лизе. Только её взгляд всё время преследовал меня. Голова была пустой, как барабан, но тяжёлой, как чугунная гиря. К вечеру меня посетила первая здравая мысль:
Пойди к ней, упади на колени, извинись! Объясни своё поведение растерянностью, расскажи обо всём, признайся, что любишь её с детства. Она поймёт и простит. Всё у вас будет – как надо! Она же любит тебя!
Но…!
Мальчик не умел просить прощения…
____________________________
* – История описана в рассказе «Аромат любви».
http://www.proza.ru/2016/08/25/359
 
P.S.
Эта история имела продолжение, и послужила толчком к тому, что на старости лет я занялся поэзией и написанием песен. Полностью она озвучена в моём втором в жизни стихотворении-песне «Девочка с косами (моя первая и вечная любовь)»
http://www.stihi.ru/2015/02/08/5651