Сизифов труд

(Часть 3 трилогии «Чудо» ("Предвестники чуда", "Чудо", "Сизифов труд") http://www.proza.ru/2016/03/30/2302)

                Моим внукам и внукам
                моих сверстников посвящается.


Поезд уносил меня в ночь.
Я любил эти поездки между Москвой и Нижним. Они создавали эффект машины времени.
Входишь в капсулу-купе. Ложишься в свежий кокон постельного белья. Расслабляешься – и уже через несколько мгновений слышишь услужливо настырный голос: «Через тридцать минут поезд прибывает в город Горький». Разве не фантастика.

На этот раз было иначе. Ещё фантастичнее. Я не спал. И чувствовал, как  неведомая сила несет меня сквозь плотную, осязаемо упругую мглу. Домой. В Нижний. Туда, где меня ждет свобода, желанное освобождение.
Оказывается - я устал от переполняющего меня сокровенного знания.
Кто там ищет формулу счастья? Счастье - это освобождение. Нет, счастье не свобода, а именно – освобождение. Счастье – это процесс. А свобода - это всего лишь всеобъемлющий комфорт. Свобода – это желанная норма. Рай – тоже норма. А норма не может быть счастьем.
Человек оставил рай, чтобы получить возможность побыть счастливым. Хоть раз. Хоть одно мгновенье. Но счастливым, а не ублаженным.
Освобождение приобретается в борьбе. Так что, я не первооткрыватель формулы счастья. Счастье познается в борьбе.
Провидение дало человеку возможность быть счастливым всю жизнь. Человек всю жизнь совершенствуется, борясь с собой и с обстоятельствами, но в основном - с собой.
 
Все люди рождаются животными, награжденными уникальной способностью к совершенствованию, а умирают на разных дистанциях пути к вершине, к Человеку.
Каждый, берет счастья, сколько сможет.
Получается, что самый верный рецепт счастья указал Козьма Прутков.
«Хочешь быть счастливым – будь им».

Я с трепетом ждал момента, когда изложу устройство мира в доступном для всех виде. Именно – изложу, а не расскажу, не поведаю. Я знал, я был уверен, что никто не будет меня ни читать, ни слушать. И я умру изгоем. Но без угрызений совести. Я всё сделал для торжества моих идей. Именно, торжества идей, а не моего торжества.
Моё торжество скорее всего придет (а может и не придет), когда пирог победы новой парадигмы будет распилен

Внутренне, я уже привык, что квантовый мир не только удобен и понятен, он – восхитительно красив. Он поражает своей всеобъемлющей согласованностью и предусмотрительной устроенностью, т.е. тем, что должно называться гармонией.
Понятию гармония не повезло. Научное сообщество не смогло ни нормировать гармонию, ни классифицировать. Разработчики материалистической диалектики не выделили нишу для гармонии, полагая видимо её самоочевидной и всеохватывающей.
Гармония – это переход набора согласованных качеств в новое, высшее качество, т.е. это есть, в некотором смысле, развитие диалектического тезиса о переходе количества в качество.
Гармония мира – изгой официальной науки. О гармонии мира пишут мельком, обычно только во введении. И, как правильно заметили критики, к гармонии чаще обращаются интуитивисты и обманщики.
Углубленное изучение гармонии мира неизбежно приводит к мысли о Высшем Разуме.
Нет способа доказать, что наш эффективный (воспринимаемый нашими чувствами) мир не является порождением высшего интеллекта, типа Соляриса. Единственный стоящий аргумент в пользу самоорганизующегося мира – это вопрос: зачем Высшему Разуму (если он есть) всё это надо.
 
Примерившись описать этот, открывшийся мне мир, я ощутил, что квантовый мир не просто гармоничен, он гармоничен демонстративно, и вызывающе логичен. Главнейшее отличие его от нашего эффективного мира в том, что в квантовом мире нет энергии, и, следовательно, нет энтропии, - они там не нужны.
Квантовым миром движет спаренный тандем: причина неизбежно порождает следствие, а следствие неизбежно превращается в причину.
Это диалектическое положение в формате рабочего инструментария приобретает вид закона сохранения квантового бита информации. (Эффективный бит информации не всегда совпадает с квантовым битом). Этот закон, в свою очередь, в условиях макромира трансформируется в пакет законов сохранения.
Единичное квантовое событие не имеет погрешности, но имеет возможность «выбора» варианта своего преобразования.
Если ты признаёшь и принимаешь сущность причинности – ты, какой-никакой, а уже материалист.
Если не признаёшь и не принимаешь, то ты можешь быть кем угодно.
Опасающиеся абсолютного детерминизма могут быть спокойны - для свободы личности в квантовом мире достаточно оснований.
Если, размышляя об устройстве мира, человек осуществляет еще и практическую деятельность, направленную на реализацию его насущных потребностей, то он, скорее всего, придет к материализму, пусть и в своей, самобытной интерпретации.
Если же субъект является профессиональным мыслителем, то он может прийти куда угодно, не исключая и материализм.


В своем институте я написал заявление об освобождении меня от должности начальника сектора – и приступил к описанию восхитительного чуда, окружающего меня, пока доступного только моему воображению.
Оказалось, что взять – и начать, вот так просто, не получается.
Я не мог отделить от цельного образа, заполняющего меня, ни одного логически законченного фрагмента, чтобы он был понятен как начальная часть общего. То, что восхитило меня показательной гармоничностью, встало передо мной высоченной преградой.
Я, как Сизиф, пытался и пытался решить проблему начала своего изложения, подступая с разными приемами. Но всё было безуспешно. Мой валун упрямо упирался в паутину непреодолимых стереотипов, и упорно скатывался к подножью.
После некоторого размышления, я понял, что начинать нужно с квантового ликбеза. Человечество не зря потратило тысячелетия, создавая курс обучения, начинающийся с азов начальной школы.
Оказалось, как я вскоре убедился, что у квантовой теории нет начальной школы.
Дело стронулось с мертвой точки.
Начав с начальных пояснений (поучений), я осознал меру собственной профанации.
После этого осознания дело пошло веселее.
В процессе изложения оказалось, что я, как и большинство окружающих, изъясняюсь на навязчиво образном русском языке, часто переходящем в косноязычие. Каждая моя первичная формулировка требовала скрупулезного анализа и редактирования, сводящегося к поиску и подбору терминов, более точно выражающих смысл излагаемого, и устранению совсем не нужной эмоциональной окраски.
Я ранее не писал научных статей.
Но читал-то достаточно.
Пришлось учиться на собственном опыте. Оказалось, что превозмочь свой русский – дело безнадежное. Все тексты приходилось (и приходиться до сих пор) сначала писать от души, а затем отбеливать и  утюжить, т.е. переписывать и переписывать. Как делал Бабель, в смысле технического приема.
Жизнь показала, что ни один свой опус мне не удалось написать в окончательном виде. Сколько бы я их ни перечитывал – правки всегда обнаруживаются.
Статью «Концепция физической модели квантовой гравитации», на тридцать страниц, я писал почти полгода.
Приближалась дата пуска Большого Адронного Коллайдера (БАК).
Статью необходимо было опубликовать раньше пуска, т.к. в работе был прогноз общей картины событий сталкивающихся частиц, состоящий в том, что энергия любого соударения будет ограничена величиной 2mC^2 , т.е. неограниченного роста энергии протонов не обнаружится.
Всё так и случилось.
Но вместо поздравления (чествования) скромного гения, то бишь меня, теоретики КТ изобрели партонную теорию протона.
Смысл партонного принципа в том, что внутри нуклонов объем пустого вакуума многократно превосходит объем вещества, т.е. собственно кварков. Иными словами, плотность вещества кварков стремительно возрастает (похоже до бесконечности) по мере измельчения их квантовой структуры.
Малюсенькие кварки плавают в протоне как электроны в атоме, вот только в нуклонах нет ядра. Кварков много, а во время столкновения протонов сталкиваются только единичные кварки, а значит, рассеивается только малая часть энергии протона.
Большой обломок протона, т.е. протон без выбитых кварков, в БАК-е практически неуловим, т.к. улетает в трубу ускорителя в составе основного пучка. Просто-то как!
БАКовская шутка: накачиваешь энергию, накачиваешь – а она почти вся улетает в трубу.
Изворотливость ушлости торжествует, а гений скуксился.

Ни одна из редакций рецензируемых журналов, куда я обращался, статью не приняла. Причина одна и та же - материал статьи не соответствует общепринятым положениям.
Конечно, не соответствует. Смысл статьи - в обнародовании именно этого несоответствия. Хитро придумано.
Одна сердобольная секретарь из журнала «Нелинейный Мир» позвонила мне и полунамеками объяснила, как начинающему автору, что критика ТО запрещена, и этот запрет - огромная, реальная сила.
Статью своевременно опубликовал не рецензируемый журнал «Инженер», издающийся с дореволюционных времен. Правда, журнал этот тонкий, и статью пришлось существенно сократить, что очень неблаготворно, сказалось как на статье, так и на ожидаемом имидже автора.
Но все-таки дело сделано. Статья опубликована.
Испытания на БАКе наконец начались. Ждем результатов.
В ожидании, разослал статью самым активным альтернативщикам.
Те из них, которые ответили, вежливо отказались от комментариев, ссылаясь на свою занятость или квантовую некомпетентность.
Короткий, в один абзац, отказ А.А. Гришаева можно еще сократить, до одной строчки: «У Вас всё очень логично, но неправдоподобно».
Я ожидал чего угодно, только не этого равнодушного безразличия.
Ну, как же так? Впервые, физически обоснована мгновенная скорость гравитации, как реальное явление, без всякой мистики, – и вдруг такая реакция. Ни конструктивной критики. Ни помойной брани.
Я много думал, перечитывая статьи известных критиков ТО, и пришел к выводу, что никто из них, кроме Гришаева, мой труд не прочитал. Они как глухари. Когда те поют, то ничего не видят и не слышат. А у всех критиков за пазухой была собственная, уже готовая теория. Как правило, лишенная воздействий самокритики.
Мне надо было знать – какое впечатление производит мой труд на специалистов. И я решил обратиться к своим продвинутым, остепененным однокурсникам.
С одним из них, Владимиром Братманом, мы были не то, чтобы дружны, но в очень близких приятельских отношениях.
Братман появился на нашем курсе в составе группы казанских студентов, переведенных в Горький в рамках федеральной программы, может быть той самой, по которой мой незабвенный друг Вафка уехал из Горького в Академгородок Новосибирска.

Во время учебы в Университете я подружился почти со всеми казанцами.
Часть из них поселили в радиофаковском общежитии, а оставшиеся сумели снять квартиры, практически рядом с Университетом, в районе городской тюрьмы.

Прогуливая, иногда, лекции или практические занятия, мне приходилось потом переписывать конспекты у своих сокурсников. Вот я и приходил к Братману, который квартировал вдвоем с Колей Ремизовым. Они жили в малюсенькой комнатушке, у одинокой бабки – кошатницы, в обществе двух десятков её кошек и двух собачек, в придачу.
Меня поражала и восхищала работоспособность и основательность Братмана. Его ничем невозможно было соблазнить, чтобы оторвать от выполняемого домашнего задания.
Он рано женился. На студентке. И был при своей жене безотказным репетитором. А специализации у них были разные.
Несколько позже, когда я уже после армии перешел работать в НИИИС, и поселился в Щербинках, в общежитии НИИИС-а, мы оказались соседями по району, и я опять захаживал к Братманам в гости.
Когда же Владимир развелся, и ушел в новую семью, а я в это время женился и перешел жить к жене, на Ковалиху, - мы опять оказались соседями. И я опять захаживал в гости к Братманам.
Вот, моему близкому приятелю Братману, доктору наук, читавшему лекции и по Теории Относительности, я и отдал свою статью для развернутой рецензии.
Я очень волновался, переживая, что Братман не сможет вчитаться, и по этой причине не осмыслит статью.
Похоже, я оказался частично прав.
Когда я пришел за результатом анализа к Братману домой, с первых же его слов мне стало невообразимо тошно. Скучно же слушать длинный стеснительный приговор. Приговор, вердикт которого тебе уже известен. А приговор можно выразить в трех  словах - всё это ерунда.
Во мне еще жила слабая надежда, что Владимир отвлечется от общей оценки, и коснется  конкретного примера. Я писал статью так, что каждый следующий тезис логично вытекал из предыдущего на основе произведенных выводов и с учетом дополнительных фактов или обоснованных предположений. Я писал статью, как полководец, который готовит поле предстоящего боя с возможным маневром отступления. Но Братман избежал приготовленных мною редутов.

Видя, что его слова не задевают моего сознания, он прервал свою заготовленную для меня, щадящую экзекуцию. Однако пушки для финального залпа были уже заряжены. Отчего не пальнуть. И он пальнул.
- Теорию относительности проверили и перепроверили самые величайшие умы современности, такие как Ландау. Неужели ты думаешь, что ты умнее их всех?- тишина была гнетущей, ядра залпа повисли в пространстве.
Авторитет Братмана, возвышающийся передо мной на мощном пьедестале, вдруг обмяк и начал сползать вниз. Это было невыносимо грустно.
Я не мог позволить упасть авторитету Братмана.
Пришлось спешно уйти, сохраняя приличия.
Ну, не понял. Ну, не поверил. Он уверен, что у меня в чем-то скрыт незаметный подвох. Ведь написал же мне Гришаев: «У Вас всё очень логично, но неправдоподобно». Но чтобы так, ниже пояса …

Со мной такое уже случалось.
Когда Михаил Игнатьевич Норкин, наш классный руководитель, преподавал нам марксистско-ленинский материализм, и рассказывал про производительность труда, меня царапнула одна из его интерпретаций. Подумав, что учитель оговорился, я переспросил, правильно ли я понял, что, повышая темп работы, мы повышаем производительность труда. Именно так, ответил Михаил Игнатьевич.
После уроков я отправился в библиотеку, и углубился в изучение вопроса. Общее впечатление от найденной информации складывалось в мою пользу. Но формулировки были какие-то вялые и обтекаемые. Выбрать четкую цитату, утверждающую мое мнение, не удалось. Пришлось придумать свой наглядный пример.
На следующем уроке я задал свой вопрос.
Производительность землекопа зависит от качества и параметров лопаты, а также от характеристики грунта. Это очевидно. Но если лопата и грунт уже выбраны, то производительность труда не зависит от того, копает ли землекоп неспешно ямки под посадку деревьев или спешно копает окоп для предстоящего боя. Окоп он выкопает быстрее, но производительность труда при этом сможет только уменьшить, за счет спешки или копания лежа.
Михаил Игнатьевич смотрел на меня и молчал. Класс притих.
- Леонович, ты что, умнее всех?- язвительно пригвоздил меня классный.
Я быстро прокрутил в голове три возможных варианта ответа – и понял, что четвертый вариант лучше всех - надо промолчать. Классный решил, что победил.
Победил меня, поправ истину.
Через несколько лет, на университетской лекции, я задал этот вопрос доценту Маслову. Тот, ни секунды не задумываясь, ответил, что, повышая темп работы, работник повышает свою производительность. Лукавый ответ. Слова «труд» в ответе не было.  А своя производительность, в смысле количества выработки, естественно возрастает. Привычный вывих? Или осознанный опыт манипулятора, делающего ставку на стереотип мышления.
Безоглядное следование стереотипу мышления - это симптом самозомбирования.

Мы продолжали встречаться с Братманом, дружно избегая волнующей меня темы. Владимир стал как-то бережнее относиться ко мне, как с тихо помешанным.
С другими кандидатами в рецензенты получилось в том же духе. Даже хуже – я начал терять друзей. Они от меня отстранялись. Никто не пытался даже вникнуть в мои аргументы, и в то, что стоит за ними. Все сразу воспринимали мой труд только как попытку свергнуть великого Эйнштейна, и возвеличится самому.
Ну, кто ты (я) такой? Зарвавшийся выскочка, который раньше таким, вроде, не был. Значит - тронулся.
Надо было прекращать опыты с друзьями.
А что делать?
Тактика напрашивалась сама. Если, прочитав мою работу, все принимают меня за сумасшедшего, то для серьезного отношения читателей к материалу статьи необходимо прежде всего доказать мою собственную компетентность и адекватность.
Надо всем продемонстрировать, что я совершенно нормальный, а не идиот.
И хорошо бы при этом приобрести хоть какую, но известность, придающую мне основательность. Одно дело, когда открытие делает неизвестный выскочка, и совсем другое дело, когда это человек с положением.

Короче. Мне надо сделать другое, всеми признаваемое открытие, и желательно громкое.
Усмехнулся своему нахальству. Однако свидетелей нет. Кого стесняться?
Порылся в Интернете в поиске горячих, обсуждаемых проблем. Остановился на трех: происхождение солнечной системы, инверсии магнитного поля Земли, и шаровая молния.
Решил начать с последней. И приступил к знакомству с материалом.
Решение пришло, без всяких мук творчества. Прочитал монографию Стаханова, и – вот она - идея, получи на блюдечке. Компьютер-Хоттабыч  действовал. Однако форма предлагаемого решения, т.е. мое видение, вновь не имело товарного вида, и опять противоречило всем канонам, на этот раз канонам квантовой электродинамики.
Написал тезисы, и опять не без труда. Прикинул – вроде для специалиста всё должно быть понятно и убедительно. Конечно, без подтверждающих экспериментов не обойтись, но ведь гениальное решение. «Согласись»,- это я мысленно беседовал с Братманом.
А с кем же ещё.
Во-первых, мне хотелось вызвать его уважение к моей персоне.
Во-вторых, вызвать у него интерес к моей основной идее.
И, в-третьих, втянуть Братмана в проведение экспериментов по шаровой молнии.

Братман просмотрел тезисы – и высказал свое мнение. Его диагноз был кудряв, но достаточно краток и безрадостен . У меня рецидив заболевания.
Для моего выздоровления Братман направил меня к человеку, способному вправить мне мозги именно в этом вопросе, и тем самым оказать мне неоценимую услугу.
Евгений Мареев, специалист по атмосферному электричеству, снабдил меня уникальной информацией, добытой им совсем недавно, и, главное, добытой экспериментально. Эта информация подтверждала мою гипотезу. Но Мареев её таковой не воспринял.
Опять отправился к Братману.
От Братмана шел недоумевая. Всё ведь логично. Почему же Братман не воспринимает идею, её логику?
Стоп. Явная глупость. Братман не может не воспринять строгую логику?  Значит, дело в чем-то вне логики.
Перед ним и передо мной один и тот же набор фактов и теоретических положений, а выводы разные.
Почему?
Я вижу факты, противоречащие теоретическим официальным установкам - и я отметаю эти установки. А Братман? Похоже, он свято верит в квантовую механику, и, знакомясь с фактами, противоречащими ей, отметает именно их, т.е. просто не воспринимает эти факты. Он склонен думать, что эти факты порождены ошибкой экспериментаторов, или их ошибочным толкованием. Но почти вся КТ построена именно на смутном толковании экспериментальных данных.
Вот рассуждения Эйнштейна, оказавшегося перед фактами, противоречащими его убеждениям.
«Поскольку эксперименты Д. Миллера в настоящее время приковывают главное внимание, я считаю правильным выразить мое мнение о значении этих экспериментов в этом общественном месте. Если результаты экспериментов Миллера действительно будут подтверждены, теория относительности не может быть сохранена. Потому что в таком случае, эксперименты предполагают, что в системе координат для соответствующего состояния движения (Земля) скорость света в вакууме зависела бы от направления. Таким образом, принцип постоянства скорости света, являющийся одним из двух краеугольных камней теории, был бы опровергнут. Однако, на мой взгляд, вряд ли есть возможность того, что г-н [2] Миллер прав. Его результаты являются неправильными и могут объясняться еще незамеченными источниками ошибок, которые вызывают систематический эффект».
Albert Einstein: “Meine Theorie und Millers Versuche”, Vossische Zeitung, 19 Jan. 1926.
Уже известно, что Миллер был прав. И что изменилось?!

Братман не то, что не верит в эллиптическую траекторию электрона водорода, он не ставит перед собой такого выбора: верить или не верить,- т.к. уверен, что так не бывает. А те, кто сомневаются – просто недоучки.
Леонович - не недоучка, т.к. учились вместе, но он что-то пропустил, и тихо тронулся.

Вся система нашего образования построена на том, что ученики последовательно посвящаются в систему природных истин, добытых великими предшественниками.
Но истина всегда носит качественный, феноменологический характер. Тела притягиваются. Это - истина. А как? Каким образом? На первую часть вопроса ответ дает математическая модель. Но это - уже не истина. Тем более, что вторая часть вопроса «каким образом» остается без ответа.
Чтобы понять эффект, производимый различием истины и модели, необходимо осознать философию познания. А это как раз то, от чего Квантовая Теория и Теория Относительности, в лице своих авторов-теоретиков, безрассудно отвернулись.

Теперь я знал, что должен был ответить Братману в тот, первый раз.
Я не умнее Ландау, просто я не так сильно зашорен мнениями авторитетов, еще не запуган и подавлен квантовыми парадоксами, и к тому же мне просто повезло с той, случайно сложившейся, выборкой знаний, которая позволила  мне найти решение проблемы.
То, что выборка не совсем случайна, и предоставлена мне «Хоттабычем», наверное, говорить никому не стоит. Очень уж это обстоятельство хорошо ложиться в тот диагноз, который мне все ставят.
Ландау же не только узаконил свои шоры, он превратил их в свой девиз, в своё знамя. Он пропагандировал лозунг, который в более откровенном изложении формулируется как «Мы горды тем, и нам достаточно того, что мы с успехом можем пользоваться знанием, которого не понимаем».

Когда моей дочке было семь лет, я попытался пробудить в ней исследовательское любопытство. Я спросил у нее, почему и как греют: варежки, шапка, шуба,- и что будет, если в шапку положить снег. Она сказала, что снег в шапке растает. Тогда я предложил ей это проверить. Мы слепили два снежка, и принесли их домой. Там  положили снежки на две тарелочки, и одну из них накрыли шапкой. Когда через час мы подняли шапку, снежок под ней лежал как новенький, а второй, открытый, почти весь растаял.
Я ждал чего угодно, только не того, что произошло. Дочь пришла в яростное негодование, которое обрушилось на меня. Она была возмущена и обижена, ведь она так верила мне, а я оказался подлым обманщиком, подменившим снежки.
Я не смог переубедить её.
Как это ни странно, но авторитеты и, особенно, их апологеты ведут себя очень схожим образом.

Пополнив и развив свои тезисы по ШМ, я обратился к директору НИИИС, Костюкову Валентину Ефимовичу, с просьбой профинансировать эксперименты по лабораторному воспроизводству и исследованию ШМ.
Валентин Ефимович, выслушав мои аргументы, сказал, что склонен поддержать меня, но при условии выполнения маленькой формальности. Мои тезисы должны пройти экспертизу, и получить одобрение у научного консультанта, Дмитриева Николая Ивановича.
Вручив Н.И. тезисы, я подошел к нему в назначенный срок. Перед Н.И. сидел молодой человек и выслушивал вежливые наставления.
Я стоял поодаль довольно долго. Наконец, Н.И. отпустил молодого человека, и я вознамерился занять его стул. Но Н.И. лишил меня этой возможности, энергично повернувшись ко мне всем телом.
- Я прочитал ваше обоснование. Оно не выдерживает никакой критики. Вы – недоучка. Вы даже закон сохранения не знаете,- изрек он.
Далее последовало краткое, занудное, нравоучение, как не надо лезть не в свое дело.
На протяжении этого нравоучения я безуспешно пытался понять, при чем здесь закон сохранения.
Закончив свой спич, Н.И. вернулся в исходное положение, - и я физически ощутил, как тает и исчезает мой образ в его представлении. Я решил, что пустое место может не прощаться – и молча вышел.
Статью о ШМ в формате гипотезы я опубликовал в журнале «Инженер» и на сайте SciTecLibrary. Какое-то время я ждал отзывов, тихо надеясь на победные реляции. Но отзывов всё не было, их нет уже более 10 лет.
Через 10 дней после публикации в Интернете я попытался найти свою статью в качестве читателя. Статья обнаружилась где-то на пятидесятой странице поисковика. Через месяц статья была там же. Через год статья переместилась на третью страницу. Последние пять лет статья исправно обнаруживается на первой странице, иногда даже выдвигаясь на первую позицию. Это значит, что статью читают. Её переиздало несколько сайтов. Но ни отзывов, ни обсуждения так и не последовало.
Я отправил статью о ШМ в журнал УФН. Оттуда пришел такой бредовый ответ черного, т.е. анонимного, рецензента, что отскребать научные помои, вылитые на меня, не было никакого желания.
В одной из цитат, использованных мною, проскочила фраза с упоминанием металлического водорода. Вот на этот, совершенно не причастный к делу, металлический водород, и обрушилась вся мощь интеллекта рецензента.

Между тем Хоттабыч выдал решение двух оставшихся проблем, которые я наметил для утверждения собственного имиджа. Не пропадать же добру. Пришлось засесть за работу, становившуюся привычной.
Планетарная космология увлекла меня. В результате появилось еще три статьи.
Дальше – больше.

Пока я пытался достучаться до сознания одурманенного человечества, в мире произошло значимое событие. Григорий Перельман, который в 2002 году доказал гипотезу Пуанкаре, был наконец признан в статусе открывателя, и награжден премией «Медаль Филдса» и денежной премией в &1 млн.
Существуют математические задачи, и соответствующие им теоремы, интуитивное решение которых представляется очевидным. Однако строгое доказательство неимоверно сложно.
Вот одну из таких знаменитых теорем и доказал Перельман.
При попытке публикации своей работы у Перельмана возникли неожиданные для него проблемы. Григорию предложили взять в соавторы парочку-троечку авторитетов, как это принято, и однажды уже случилось с открытием Черенкова. Перельман, в отличие от Черенкова, отказался, и направил работу в соответствующие журналы только под своим именем. Ему в публикации было отказано.
В 2002 году Перельман поместил свою работу в Интернете. Работа была замечена, и подтверждена китайскими математиками. В конце концов, в 2006 году решение Перельмана пришлось признать гениальным. Но жизнь человека-ученого, безоговорочно верившего в справедливость общества, была уже исковеркана. Исковеркана правящей, вырождающейся «элитой» и подвластной ей СМИ, которая представила отказ Перельмана от достойной публикации и огромной премии, как беспричинный каприз гения.
Теперь Перельман замкнут и немногословен. Он не рассказывает о конкретных, унизительных предложениях, которые ему были сделаны, но о них можно судить по аналогии. Вот реакция Ландау на открытие Черенкова. «Такую благородную премию, которой должны удостаиваться выдающиеся умы планеты, дать одному дубине Черенкову несправедливо. Он работал в лаборатории Франк-Каменецкого в Ленинграде. Его шеф – законный соавтор (речь идет о Вавилове, Л.В.). Их институт консультировал москвич И.Е.Тамм. Его просто необходимо приплюсовать к двум законным кандидатам» (цитируется по книге Коры Ландау-Дробанцевой «Академик Ландау»).

С аналогичной Перельману, чрезмерной реакцией на разочарование в своих надеждах, я уже сталкивался в своей жизни. В средней школе вместе со мной учился Вова Чернигин. В нашем дружном классе он был как все, и проводил с друзьями всё свое свободное время. В шестом классе у него открылась уникальная выносливость в лыжных гонках. Его заметили, и начали приглашать на соревнования, сначала районные, а затем и на областные. Приглашали не только на школьные соревнования среди старшеклассников, но и на соревнования среди спортивных обществ для взрослых.
И вот, в седьмом классе, его однажды не допустили к областным соревнованиям. Он не прошел медицинский контроль. Врач обнаружил приобретенный порок сердца.
Владимиру объяснили, что это эффект неравномерного роста его организма, и все отклонения пройдут, со временем. Надо только подождать, и на время снизить нагрузки.
Но Вова врачам не поверил. Решил, что врачи его щадят, а у него настоящий порок сердца. Он резко замкнулся, стал мрачным и нелюдимым. Из школы сразу шел домой, и залезал на печь. Даже в библиотеку перестал ходить, хотя читать очень любил. Книги теперь ему носил Шурка Бурунов – его закадычный друг и сосед по улице.
Мы пытались его расшевелить. Но всё бесполезно.
После седьмого класса Чернигин бросил школу. И всю свою жизнь прожил букой.
Оскорбленное честолюбие бывает убийственным.

Писать вошло в привычку.
Хоттабыч всё поставлял и поставлял полуфабрикаты новых идей.
А здоровье всё ухудшалось.
Призрак скоропостижной смерти ощутимо давил на психику.
Двое моих хороших знакомых, с аритмией, скончались, несмотря на прекрасное самочувствие.
А вдруг мои работы после смерти оценят. Захотят узнать, кто автор, кем был. А у кого узнаешь? Сверстники ведь тоже умрут. Только послужной список в отделе кадров и останется.
Решил на всякий случай написать автобиографию. Чтобы облегчить задачу потомкам.
Но получалась такая тоска … - писать тошно.
Вспомнил покойную маму.
В детстве я не однажды пытался расспрашивать маму о её жизни, но мама всегда уклонялась от ответов. Постепенно я перестал расспрашивать. Сейчас очень жалею, что не был достаточно настойчив.
Я ношу фамилию маминого мужа, белоруса, который погиб на войне в 1945 году.
Мама тоже воевала, но на другом фронте.
Мой отец – мамин армейский сослуживец, татарин Николай Ахмедзянов, светлорусый и сероглазый. Он не захотел обременять себя семьей, и уже после войны, зная о моем существовании, предпочел смешаться с бучей, боевой кипучей. Да, так и не объявился.
Я не считаю его поступок изменой.
Если женщина не «залетела», а сознательно пошла на зачатие ребенка, в надежде на отцовское чувство, в дополнение к недостаточным любовным чарам, то это лишь  личный риск женщины. Кому-то везет.
Ребенок же, родившись - всегда в выигрыше самим фактом рождения.

Мои дети и мои внуки ни о чем таком меня не спрашивают. Но может, так же захотят спросить, когда меня уже не будет.
Решил вместо автобиографии написать мемуары для детей.
Прикинул мысленно, как буду это делать – и насторожился. Всё в моей памяти было смутно и без подробностей. Это была плата, полученная с меня за Хоттабыча.
Но все же я сделал попытку – и сел за работу.
То, что произошло, обрадовало меня.
Изложение воспоминаний постепенно, в процессе написания текста, возвращало мне ясную память о прошлом. Но не всю полностью, а только ту часть, которую я описывал в воспоминаниях.
Теперь потребность писать воспоминания стала насущной и неистребимой, т.к. это было единственным способом вернуть себе самое себя.
Дело подвигалось не очень споро. Я ведь еще работал по специальности, водился с внуком. К тому же два раза в неделю посещал спортзал. А еще мой Хоттабыч продолжал жить своей жизнью, выдавая на-гора всё новую и новую скандальную информацию.
Жизнь протекала в постоянном цейтноте.
Надо пояснить, почему информация Хоттабыча часто была скандальной.
Дело в том, что я не вел никакой самостоятельной исследовательской работы. Я просто читал Интернет. Мой Хоттабыч сам выбирал нужную информацию и компоновал её в еще неоформленные, но уже конкретные идеи. А дальше приходилось работать как бы мне самому.
Большинство идей, которые подсовывал Хоттабыч, отличались тем, что противоречили уже существующей официальной позиции по затрагиваемому вопросу. Хочешь – не хочешь, а приходилось задуматься о странной, стабильной особенности новых идей. Вывод получался неутешительным. В РАН процветает лженаука и грантовое мздоимство.

В часы бессонницы, довольно редкой, я, лежа в постели, думал: ну и кто я такой. Если моя основная идея верна, а я в этом не сомневался, т.к. уже нашел массу экспериментальных доказательств, то формально напрашивается, что я – гений. Ну как же, догадался до такого, до чего никто догадаться не смог, а теперь никто и поверить не может.
Получается, что я - непризнанный гений. Очень странное словосочетание.
Вот очень умный, современный исследователь и мыслитель В.П. Глушко пишет, что если современники не признали автора революционной идеи – то он и не гений вовсе. По Глушко получается, что не признанных гениев не бывает, хотя именно такого заключения у него нет.
А случай со мною – действительно уникальный. Ведь, я долгое время был обычным человеком – и вдруг мой мозг перестроился, и стал функционировать как-то особенно, так что я стал не вполне нормальным, и более того, связывающим свою особенность с явлением гениальности.
Если уж анализировать случившееся, то нельзя упускать из виду, что всё случилось не совсем вдруг.
Гениальная мысль по этому поводу: ведь метаморфоза моего мозга случилась при решении головоломки о гравитации. А что такое головоломка? Буквально, это именно то, что ломает голову. Некоторые из одержимых, кто не решил свои головоломки, сходили даже с ума, а мне вот повезло. Нарушил конфигурацию мозга, но удачно - с ума не сошел.
Получается, что это у меня надо спрашивать, что чувствует гений, и как он воспринимает мир и себя в этом мире.
Действительно, что такое во мне произошло? и как я это ощущаю?
А я ничего не ощущал. Даже под пристрастным внутренним взглядом, никаких примечательных изменений в моей личности не обнаруживалось, т.е. я умнее не стал. Но вот одна из моих способностей, которая была и раньше, вдруг стала вызывающе интенсивной, активной и эффективной. Теперь по любому заинтересовавшему меня вопросу, сразу вспоминалась сопричастная информация и события, которые уже забылись, и более того, которые, как будто, я и не помнил. Этот свод предоставленных памятью фактов уже легко складывался в логическую связку, которая далее обрабатывалась с обычной, и ранее доступной мне, сноровкой.
Надо пояснить, что значит вспомнить то, чего и не помнил.

Лучше всего это сделать на наглядном примере.
Как-то мы с Игорем Глебовичем, сыном известного профессора Горьковского Политехнического института, собрались с друзьями на пикник у лесного озера. Ехать нужно было на электричке, и вся группа собиралась на вокзале. Перед посадкой в трамвай, следовавший к вокзалу, Игорь позвонил кому-то из автомата, и довольно долго обсуждал свою бытовую проблему. Чтобы не скучать, я рассматривал прохожих, и развлекался, придумывая текущую ситуацию, соответствующую виду и поведению прохожего.
Наконец, Игорь закончил разговор, и со словами: сейчас запишу,- достал спичечный коробок, и начал записывать на нём номер телефона, повторяя вслух записываемые цифры. Я продолжал развлекаться с прохожими, но уже пора было ехать.
Мы провели в лесу два восхитительных дня в обществе постоянных друзей и непременных, но уже временами меняющихся подружек.
Когда мы возвращались, Глебович, выйдя из трамвая,  остановился у того же автомата и начал охлопывать себя ладонями по карманам. С каждой секундой лицо его мрачнело и мрачнело, пока не стало выражением полного отчаяния.
- Коробок. Коробок, - бормотал он,- я потерял коробок. Спички кончились – и я его выбросил.
Лицо Игоря посерело, как у покойника.
Я вспомнил наш отъезд – и всё понял.
Игорь выбросил номер телефона, который он записал на коробке.
И тут у меня в голове четко прозвучали цифры, которые Игорь повторял при записи. Можно было чуть-чуть поизгаляться над Игорем, но видя его крайнюю подавленность, я не стал его терзать – и продиктовал ему номер телефона. Он тут же позвонил, и был счастлив, как бывают счастливы люди, опорожнившие свой мочевой пузырь после долгого сдерживания.

Когда мы дошли до квартиры Глебовича,- а я некоторое время жил у него,- Игорь, вставив ключ в скважину, приостановился и уставился на меня.
- Леонович, у тебя что, такая память?- спросил он.
- Нет,- честно сказал я. И тут же приврал, для пущего эпатажа,- помню только то, что может понадобиться.
Выходит, я и не соврал вовсе. У меня есть ключик к отложенной памяти – если очень нужно, то необходимая информация предоставляется мне, как в сказке, на блюдечке. В этом и есть моя особенность, которую я осознал только под самую старость, анализируя причины, позволившие мне найти решение проблемы гравитации.

Нашел еще хороший пример.
В моем детстве, в детских развивающих изданиях, публиковалась популярная игра – найди картинку, спрятанную в ветвях дерева.
Получается, что я приобрел обостренную способность видеть такие, скрытые на первый взгляд, картинки-идеи. Идеи складывались из неявных корреляций, связывающих казалось бы разрозненные природные события-ветки.
Пример более глубокий, чем может показаться с первого взгляда.
Если эффект непонятной природы уже обнаружен, то корреляция логических связей, которую необходимо обнаружить в ветвях природных явлений, заведомо существует.
Это обстоятельство мобилизует исследователя при поиске решения, но одновременно является для него западней, если это обстоятельство будет использовано в качестве аргумента доказательства ложного решения. А ведь можно, глядя на облака, дорисовывать всевозможные образы, которые один видит, а другой – нет.
Ну, как же нет ангела с леечкой за облаками? Дождь же идет.

Я написал несколько десятков статей, не проведя ни одного эксперимента.
Получается, что я – мусорщик, подбирающий отложенные в сторону, временно не пригодившиеся авторам факты и заготовки идей, которые они не смогли объединить в рабочую идею.
Вот, например, был бы у Менделеева уборщик, который просто помогал бы тому наводить порядок на рабочем столе. А Менделеев собирал бы характерную информацию об элементах, занося её на карточки. Помощник мог бы случайно собрать таблицу Менделеева, просто сложив карточки по порядку, приняв атомный вес за номер карточки, и при этом ничего не понимать в химии. Забавно.
Но это мое амплуа.
Вспомнился Эйнштейн. Он тоже не провел ни одного эксперимента, если не считать опыт с чаинками в стакане.
Эйнштейн, как и я, тоже был мусорщиком, только свалка, находящаяся в его распоряжении, была много беднее свалки, имеющейся в моем распоряжении.
Здорово было бы поболтать с Эйнштейном. Наверное, мне не пришлось бы долго растолковывать ему модель, пришедшую в мой трансформированный ум.
Поболтать – это сильно сказано. Болтают с друзьями или с родственниками.
А какой я ему друг, тем более родственник?
Наверное, я мог бы потянуть лишь на соратника.
Беседа была бы не из приятных. Ну, надо же, столько нагородить в своё время. И ведь всё очень актуально, и почти всё – невпопад. Но, как писал он сам, обращаясь к своим критикам. Факты могут быть ошибочно истолкованы таким образом, что выводы из них образуют кажущуюся стройной парадигму. Тем более, если эти факты содержат в своей основе системную ошибку, связанную с некоторым скрытым параметром.  Вот эта, кажущаяся стройность ошибочных заключений, и зомбировала самого Эйнштейна.

Радость от возвращающейся, ранее отобранной Хоттабычем, памяти не долго оставалась безоблачной. Очень быстро я понял, что возвращение памяти о прошедших событиях сопровождается ухудшением услуг Хоттабыча.
Перетягивание каната было недолгим. Моё детство и юность мне дороже, тем более, что Хоттабыч своё главное дело уже сделал.

Здоровье, между тем, ухудшалось.
Днем чувствовал себя вполне сносно. Три дня в неделю, по два часа игры в большой теннис - только улучшали самочувствие. Однако по ночам, а особенно перед сном, аритмия не давала засыпать. И мерзли ноги. В шерстяных носках, под пуховым одеялом, стопы ног просто коченели. Самое странное, что это мнимое замерзание вызывало простудный кашель.
Было совершенно ясно, что у меня сердечно-сосудистая недостаточность, и без сомнения - мерцательная аритмия.
Врачи молча выслушивали мои жалобы, и давали направление на кардиограмму. Кардиограмма стабильно фиксировала, что я заурядно нормален, т.е. здоров, сообразно возрасту.
Я убеждал врачей, что аритмия обычно проявляется, когда ложусь спать. Врачи успокаивали меня, что это просто возрастное - учащенное сердцебиение при смене нагрузки.
Меня точил червь сомнения. Я начал учитывать в своей тактике фактор внезапной смерти.

Искать грамматические ошибки в собственных текстах – дело сложное и кропотливое. Мысль бежит впереди известного тебе текса, и не замечает ошибок. Чтобы повысить чувствительность к собственным ошибкам и опечаткам, статьи должны вылежаться некоторое время, чтобы подзабыть их, тогда память не мешает анализу изложенного письменно. Но опасение неожиданной остановки сердца заставляло меня отсылать в журнал «Инженер» и в Интернет сыроватые работы.
Успокаивал себя тем, что со временем отредактирую их. Жизнь показала, что надежды сбывались только эпизодически.

В августе 2001 года я, как обычно, вышел из отпуска на три дня раньше срока. Эти три дня отводились мною под уборку картошки, и прочие осенние работы в пестяковском огороде.
Выждав по погоде бабьего лета, я подошел к начальнику и сообщил, что беру три отгула, в счет неиспользованного отпуска.
- Какие отгулы, - удивился начальник.
Интонация должна была предупредить меня, но я был беззаботен. Я ведь согласовал с ним преждевременный выход из отпуска.
- Нет у тебя никаких отгулов, - сказал начальник после моих объяснений,-  оформляй административный.
Я не ожидал такого вероломства. В голове возникло и начало расползаться оцепенение. В глазах забегали светящиеся пружинки – верный признак подскочившего давления.
Меня бессовестно и вызывающе обобрали. А я не мог ничего противопоставить – мой преждевременный выход из отпуска не был официально оформлен, т.к. по КЗоТу  это было непозволительным.
Сердце трепыхнулось, отозвавшись обычной в таких ситуациях аритмией.
Ну, и ладно, возьму больничный, решил я.
Давление оказалось за 180. Цеховой врач, Алышева Татьяна Александровна, без лишних слов выписала мне больничный и направление на кардиограмму и на укол от давления.
Давление после укола пришло в норму.
С больничным на руках я уехал в Пестяки копать картошку.

Через три недели у нас был очередной профилактический медосмотр. Пройдя всех специалистов, я сидел в очереди у кабинета Алышевой, когда в кабинет спешащей походкой юркнула врач-кардиолог, у которой я был несколько минут назад.
Почти сразу, из кабинета вышла озабоченная Алышева.
- Леонович, ты здесь? Сиди, не вставай,- и положила мне на плечо свою ладонь. Как судья на старте.
Из-за угла коридора показалась каталка с санитаркой. Меня уложили на носилки, и отвезли прямо в палату, минуя приемное отделение.
Обширный инфаркт, перенесенный на ногах.
Оказалось, что три недели назад, когда я брал больничный, мой инфаркт просто проглядели. От этого «проглядели» и произошла легкая паника.
В стационаре меня продержали три недели.
На субботу и воскресенье, как и всех ходячих, меня отпускали домой, под расписку. Не ощущая себя больным, я в эти дни ходил в спортзал играть в теннис.

Второй инфаркт случился в 2004 году в момент семейной ссоры.
Инфаркт я узнал сразу.
По уму, надо было вызвать скорую помощь. Но тогда вся ответственность, т.е. вина за случившийся инфаркт, легла бы на жену. Я не желал такого исхода, и скрыл свои опасения и ощущения.
Дело было вечером. Я принял успокоительное, и лег в постель.
Утром побрел в поликлинику.
Ничего похожего с первым инфарктом. В этот раз всё было в соответствии с медицинским гостом, и по полной программе.
Лечащая врач прониклась ко мне симпатией, и лечила меня с явными отклонениями от стандарта. Я поинтересовался, чем вызваны её необычные назначения.
- Леонович, твой инфаркт уже случился, и я всё делаю, чтобы он не повторился. Но у тебя еще и мерцательная аритмия, а с нею бороться гораздо сложнее. Вот, пытаюсь тебе помочь.
В спортзал я вернулся только через три месяца.


А между тем, мой валун никак не хотел катиться к цели, ни в лоб, ни по зигзагу. Надо было что-то предпринимать.
Если дорога в лоб практически не имела вариантов, то путей по зигзагу было множество.
Решил написать открытое письмо в Правительство.
Получил махровую отписку.
Написал в комиссию по борьбе с лженаукой. Результат тот же.
Попробовал организовать петицию с помощью команды специализированного сайта Change.org. Петиция не состоялась. Меня явно придержали, и остановили.
Это был сигнал свыше, т.е. из РАН. Значит, ответ уже известен. Значит, РАН знает, что почти вся ТО – это заблуждение. Первоначально была ошибкой. А сейчас уже ложь.
Теперь я понял, почему в официозных СМИ, к месту и не к месту, назойливо пишут о несовместимости КТ и ТО Эйнштейна. Ведущие академики знают, что ТО рухнет раньше квантовой теории. И надо, чтобы в этом случае ТО не потащила за собой КТ.
Квантовая теория (КТ) не может рухнуть, т.к. представляет собой справочник, содержащий выверенные практикой формулы. Этот справочник, что-то вроде сопромата.
КТ в настоящий момент переживает стадию превращения гусеницы, которая жует всё подряд, в прекрасную бабочку. Но процесс еще не закончился и даже не осознан.
Как ни странно, но все формулы КТ подогнаны к экспериментальным данным, обработанным с помощью ТО. А именно: исходя из предположения, что масса и энергия тел неограниченно растут с увеличением скорости тела относительно неподвижного абсолютного пространства, тогда как в действительности притяжение частиц ослабевает с ростом их скорости, а энергия, при приближении к скорости света, лишь достигает насыщения.


Я предложил знакомому декану оформить открытие фундаментального характера. Тот, даже не вникая в суть, сразу отказался, сказав буквально следующее. «Я не буду соваться в чужой огород. Мне достаточно своей грядки, которую я окучиваю».
Вот образец самого распространенного элемента-субъекта современного научного сообщества. Ему нет дела, например, до ТО. Но если ТО рухнет, то его "грядку" смоет. И он это чувствует всеми фибрами своей, приспособившейся к уюту бытия, души.
Только не надо ничего менять!
Вот, на этом и стоит ТО, в окружении безмерно разросшихся потемкинских деревень.

Врач Кардиоцентра, изучив результаты моего обследования, меланхолично изрек:
- Требуется операция шунтирования.
Помолчали. Он продолжил:
- Могу сразу перевести в операционное отделение.
Я спросил, могу ли подумать, и что будет, если операцию не делать.
- Думайте сколько угодно, - сказал он, - но через год операция уже будет платной, 340 тыс. рублей. Ну, а если не будете оперироваться, то три года точно проживете, а там как повезет. Можете даже дожить до старости. Но испытывать судьбу я Вам не советую.
Я отказался от операции. Это было в марте 2011 года.

В то же лето, уже в конце отпуска, который последнее время я проводил исключительно в Пестяках, я случайно оказался поблизости с кладбищем, и зашел поклониться могилкам мамы и бабушки.
В тот предвечерний час на кладбище никого не было. Сонная тишина. И абсолютно неподвижный, неощущаемый воздух, присутствие которого выдавало только плывущий в нем солнечный диск.
Оцепенение затягивало. Сознание медленно растворялось в вибрирующем мареве, слабо противясь своему растворению.
Я вздрогнул от громких хлопков крыльями – и испытал облегчение.
Из-за спины вылетела кукушка, и сев на сосну напротив, начала устраиваться поудобнее, перебирая ногами. Закончив топтаться на ветке, она деловито прокуковала три раза. Прямо мне в лицо. И улетела туда, откуда прилетела.
Посланница! Выбрала же время.
Сразу, без всякого перехода, возник образ доктора. «Экспериментировать не советую». Вроде бы его голос не был таким загробным.
Я понял, что теперь этот его образ мне спокойно жить не даст.
Надо оперироваться.

Вечером, перед операцией мне сделали укол снотворного. Но я и так бы уснул. Я был чертовски и смиренно спокоен.
Я готов был умереть. Так мне казалось. Я даже написал завещание, в пять строчек. Но я верил, что не умру. Не знал. А верил. Знать и верить – это совершенно разные состояния.
 
Всё хирургическое отделение было увешано иконами, принесенными больными. После выписки никто иконы с собой не забирал.
Одно дело знать, что Бог вездесущ. Совсем другое дело постоянно ощущать его присутствие и внимание, обращенное к тебе без малейшей тени сочувствия. Только умиротворяющая справедливость.
Икона – не окно к Богу. Икона – напоминание.
Если бы я умер – это было бы справедливо. Но если я жив, то справедливо именно то, что я жив.
В соседней палате лежал бывший военный журналист. Несколько лет назад он принял веру, демобилизовался, и стал писать истории о строительствах  храмов и жития святых. Его звали Виктор. Он перед операцией пригласил священника, и исповедался.
Мы оперировались в один день.
Я только через три месяца мог бы сравниться с его  самочувствием, в котором он был уже через три недели после операции. Светлый человек.
Знание о себе и о Мире, приобретенное мною в больнице, - бесценно. Но я никогда бы не решился пойти на это приобретение добровольно.
Поделиться этим знанием, не представляется  возможным.

Для удаления послеоперационной жидкости из легких, врач решил испробовать на мне медикаментозную методику вместо обычного прокалывания.
Оказалось, что печень была уже на пределе, и она не выдержала дополнительной медикаментозной нагрузки. На дополнительное лекарство печень ответила комой. Мы только что с Виктором радовались жизни, и, прогуливаясь по коридорам, обсуждали статью, которую он напишет о больнице и её врачах-кудесниках, - и вдруг я снова лежачий больной.
За три недели я превратился в ходячий скелет, но срок лечения истек - и меня выписали в санаторий «Зеленый город».
За неделю до выписки я случайно оказался свидетелем трагической ситуации. Одного из больных выписывали после неудачной операции шунтирования, по поводу местного воспаления. Выписывали в 35-ую больницу. Больной просил оставить его в кардиоцентре, но врач настойчиво убеждал больного, что так будет лучше.
Я понял, почему в кардиоцентре такая ненормально низкая статистика смертности. Всех безнадежных своевременно переводили в 35-ую больницу, где был морг, и к тому же та больница не включала чужих оперированных в свою статистику.
Я смотрел в окно, и убеждал себя, что так надо, что статистика тоже лечит.
Жаль, но статья не состоялась.

Мой переезд из больницы в санаторий совпал со свадьбой сына.
Впервые в жизни я сочинял тост. До этого раза все мои тосты были экспромтами. Даже когда выдавал дочерей замуж.
Тост.
«Должен перед вами извиниться, т.к. в силу сложившихся обстоятельств могу пригубить 50 г только один раз, то мой тост будет немного длинен и кудряв.
Я за свою жизнь произнес много тостов и все они были экспромтами. Впервые я собираюсь произнести тост, к которому тщательно готовился.
Сегодня два близких нам всем человека совершают поступок, который должен определить всю их жизнь.
По этому поводу хочу пожелать молодым, и всем присутствующим, дружной и долгой жизни среди вас. В сложившейся реальной ситуации, без верных друзей – очень трудно. Я имею в виду дружбу общения. Это если одному из вас надо помочь, то слетались бы все, кто может, и делали это весело и главное с удовольствием. Живите дружно, а для этого надо научится получать большее удовольствие от дарения, чем от приема подарков.
Учитесь и старайтесь жить здоровыми. У всех почти свои автомобили, и все знают, как за ними ухаживать, чтобы продлить срок службы, а затем, если что, поменять на новый. Но ваше здоровье, - не сменишь. Берегите его. Рекомендаций множество, но желаю Вам, чтобы одна из них была обязательна: не создавайте стрессов, не замалчивайте возникающие проблемы, учитесь обсуждать их, сохраняя дружбу и достоинство.
Природа, соблюдая свои интересы, придумала наркотик для создания семьи. Это любовь. Любовь, это лучший и безвредный наркотик в мире, который призван правдами и неправдами соединять пары. Но это всё-таки, в некотором смысле - ловушка. Не может любовь сама по себе быть вечной. А без любви плохо. Учитесь преумножать любовь. Традиционная форма выражения любви сводится к клятвам типа «я тебя никому не отдам». Разве любовь и семья это взаимное рабство? Боритесь друг за друга единственным способом: я каждый день, каждый миг буду делать все, что в моих силах, чтобы другому не захотелось уйти от меня.
В одном из последних фильмов мне понравился короткий эпизод. Мужчина остается ночевать у любимой женщины. И вот когда он усталый засыпает, женщина берет рядом лежащую газету и начинает тихонечко спрыскивать её водой из пульверизатора. Но мужчина еще не уснул.
-Что ты делаешь?- спрашивает он.
-Милый, я хочу немного почитать газету,- говорит женщина.
-А зачем ты её мочишь?
- Чтобы газета не гремела у тебя над ухом.

Учитесь быть внимательными, деликатными и ненавязчивыми. Умейте иногда отойти с сторону. Помните о внутренней гордости партнера. Не выпячивайте своих достоинств, а незаметно демонстрируйте их на практике. И тогда ваша любовь Вас не оставит.
Будьте счастливы».


Мы не давали взяток врачам перед операцией. Но после операции, мои близкие отблагодарили всех причастных медицинских работников, и прилично потратились.
Мне полагались выплаты по больничному листу, но они задерживались.
Деньгами выручила давняя подруга Галка Шустова.

Врач санатория недоверчиво обследовала меня. Кто Вас такого выписал из больницы? И назначила лежачий режим.
Я не испытывал никаких болей или недомоганий. Я был просто физически слаб. Дистрофик.

Мне предстояло три месяца на реабилитацию, свободных от производственных обязанностей. Нужно было использовать это обстоятельство. Решил попробовать издать свою книгу, бесплатно, т.е. за счет издательства, которое потом будет забирать прибыль от продаж. Мой выбор остановился на Борисе Кригере.
Писатель, священник, предприниматель. Он оказался жителем Канады, чего я сразу не заметил. Канадское издательство назначило заоблачную цену за мою книгу, а случившийся обвал рубля сделал её совсем непотребной (сейчас, в 2017 году, в формате мягкой обложки, она стоит 1,8 тыс. руб., да еще стоимость пересылки). Я заказал себе всего три книги, тогда как издательство настаивало сделать заказ не менее 10 штук. Этим я видимо так раздосадовал издательство, что оно без объяснения причин прекратило со мной всякие контакты.
Однако контракты сомнительного достоинства, и у меня, и у них, сохранились. Так что Кригер спокойно может издавать мою книгу.

Где-то за полгода до моего семидесятилетия, я обратил внимание, что меня на службе совершенно перестали нагружать работой. Даже в моменты общей запарки.
Происходящее было очень похоже на организованную кампанию.
Перед Новым Годом начальник собрал всех присутствующих в этот момент на работе, и велел доложить в письменном виде, кто и чем занят. По КЗОТ мы должны были вести карточки учета производимых работ. Никто их, конечно, не вел, в чем начальник и удостоверился.
С января 2015 года меня лишили ежемесячной надбавки к зарплате, называемой почему-то грантом, и ощутимо снизили текущие премии. Всё это без объяснения причин. Моя зарплата упала ниже заработка молоденьких девушек, недавно устроившихся к нам на работу.
В такой ситуации можно было бы идти жаловаться. Но я знал, чем это кончится. Жаловаться надо было раньше, когда мне перестали давать работу. Я же воспользовался предоставленной возможностью, и писал свои околонаучные статейки.
Я, как ведущий инженер, должен быть руководителем темы. А все темы были распределены между молодыми инженерами. Ситуация соответствовала объявлению мне должностного несоответствия.
Написал заявление с просьбой понизить меня в должности по собственному желанию, хотя администрация косвенно, но явно, предлагала мне уволиться.
А я не мог увольняться.
Дети, пару лет назад ввязались в прибыльный бизнес, который затеял их приятель. Всё было построено на банковских кредитах. Уставной капитал фирмы был равен нулю.
Два года всё шло отлично. Кредиты гасились, и прибыли хватало на безбедную жизнь предпринимателей среднего класса. Но вот, акулы бизнеса сыграли на понижение – и бизнес детей рухнул. А миллионные долги остались.
Положение казалось безвыходным. Но тут банк предложил сыну найти поручителя, которому соглашался продать долг за семь процентов стоимости. Пришлось нам с женой набрать кредитов, и выкупить у банка долг сына.
Мы были счастливы, что так легко отделались. Но увольняться было уже нельзя.
Сослуживцы давно привыкли к моей постоянной писанине за компьютером, и не обращали на меня внимания. Только начальник, иногда, подойдя из-за спины, произносил, словно ловя меня за руку: «всё пишешь». И отходил, не развивая мысли.

Мой восторг, относящийся к открывшемуся передо мной квантовому миру, непроизвольно проник в моё описание модели. Эту избыточную восторженность Виктор Шевцов, добровольно взявшийся за редактирование основной статьи, принял за моё самолюбование, и начал постепенно раскаляться на этой почве. До прогнозирующих свойств модели он так и не добрался. Но он так много сделал для меня, что чувствую себя его должником.

Роясь в интернетовском хламе, обратил внимание на статью о клеточных автоматах.
Полюбопытствовал. Оказалось забавно. Мультипликация теории групп на клетчатом двумерном пространстве.
Оказывается алгебру групп можно «оживить», введя два новых фактора: дискретное время и автоматический алгоритм преобразований собственно программы клеточного автомата, связанной также с его перемещениями, по первично заданным законам и условиям. Оказалось, что произвольно составленные группы в этом представлении начинают «жить», т.е. преобразовываться во времени достаточно сложным образом, без стороннего вмешательства, реализуя некоторые намеки на эволюцию.
Я не придал большого значения новой дисциплине. Хоттабыч уже покинул меня. Вернее, я его выжил. Но ТОТ, который подарил мне Хоттабыча, не оставил меня.
Прошло несколько месяцев, и я еще раз наткнулся в Интернете на клеточные автоматы. В этот раз это оказалась статья о серьезном практическом приложении в образе объемного, зернистого пространства с двенадцатигранными ячейками-автоматами. На этот раз я сразу признал формат моей будущей математической модели, реализующей мою физическую модель квантового поля гравитации.
Моя модель приобрела законченную конфигурацию, обретя свое, необходимое завершение - математическую модель.
Собственно, математической модели еще не было, но я уже точно знал, что она будет в формате ячеистых автоматов.

Моя активность в Интернете не осталась незамеченной. Мне стали приходить всевозможные петиции на самые разнообразные темы. Все петиции обличали равнодушие бессовестных чиновников. Большинство из них я подписывал.
Каждая петиция сопровождалась рекламой с предложением организовать свою петицию. После того как правительство отказало мне в поддержке просьбы обнародовать информацию о режимах работы мощных ускорителей, что, казалось бы, неизбежно должно было подтвердить учение Эйнштейна, я решил воспользоваться предложениям сайта Change.org, - и затеял свою петицию.
В петиции была та же просьба, что я адресовал в комиссию при Президиуме РАН по борьбе с лженаукой.
По условиям сайта десятое послание петиции направляется в адрес ответчика. Как только это случилось, с сайтом начало твориться что-то невообразимое. Сплошные сбои. Петиция развалилась, не состоявшись.
Я повторил попытку. Но и помехи повторились с новой силой.
Совершенно очевидно, что я попал на заметку какого-то влиятельного надзорного органа, не желающего допустить привлечения общественности к моему вопросу.
Моя статья «Лженаука и её метаморфозы» почти год бывшая бестселлером, и предоставляемая поисковиком Яндекса на первом месте, вдруг упорхнула на сороковую страницу. Оказалось, что кто-то, обладающий полномочиями, заменил текст краткой аннотации с «Лженаука – это сознательное искажение научных фактов и научных выводов в личных или корпоративных интересах» на «Лженаука — это то, что заведомо неверно». И далее. «Лженаука – это утверждение, которое противоречит твердо установленным научным данным». Это действительно два фрагмента из моей статьи, но это критикуемые мною официальные определения.
Со статьей «Бозон Хиггса. Информация к размышлению» произошло нечто подобное. Сразу после публикации статья обнаружилась на 47 странице поисковика. Побыв там несколько дней, статья очень быстро перебралась на первую страницу, после чего, продержавшись там три дня, больше десяти дней поисковиком не обнаруживалась, вообще. Только с добавлением моего имени.
Затем все-таки появилась на пятой странице.
Я сам программист, и знаю, что автоматический алгоритм, реагирующий на популярность статьи, так управлять рейтингом не будет. Это проделки людей-модераторов, действующих по руководящей инструкции.
Во, работенка – следить и намеренно, расчетливо гадить, охраняя благополучие правящей элиты.
Дело в том, что если признать квантовую модель гравитации, сразу можно закрывать десяток дорогостоящих проектов. Огромная экономия налогоплательщикам.
И лишение огромных прибылей для правящих авторитетов.

Не хочется об этом думать и писать, но Маринова убили, когда он стал реальной угрозой для существования ТО. И он - не единственный.
Вся моя деятельность последних лет направлена на создание реальной угрозы для учения ТО. У меня ничего не получается. Но вспомнив сказку про репку, снова и снова принимаюсь писать, в надежде, что окажусь той самой последней мышкой.

Однако, чем дальше мне удается продвинуться, тем явственнее ощущаю персональную реальность охранителей ТО. Я ощущаю, как живые, реальные люди наблюдают за моей деятельностью. И бдят. И бдят. И бдят.
Кто-то же им платит.

Нижний Новгород, март 2017г.