Камень белого дворца

Ваза стояла на подоконнике. Горячий утренний свет, преломляясь сквозь её стекло, разбрасывал по белой деревянной поверхности подоконника разноцветные брызги. Ваза была пуста; она сияла и горела, купаясь в весеннем солнце, прозрачная и изящная.

Вазу отнесли вниз, наполнили хрустально звенящей водой из источника, огранённого в мрамор, и вновь поставили обратно. Тогда в комнату внесли благоухающий букет нежных роз, завёрнутых в полупрозрачную хрустящую бумагу. Его поставили в вазу, чуткими прикосновениями расправляя каждый лепесток. Рядом с вазой оказался конверт из плотной  тёмной бумаги, перевязанный узкой ленточкой, и книга с теснёнными на переплёте золотыми буквами.

Кисейные занавески овевали вазу, распахивая воздух, напоенный свежестью и капелью.
 
Вся комната небольшого дома на пригорке дышала весной и ароматом мёрзлой земляники, насыпанной в плетёную корзинку, которая стояла рядом с вазой.
Девушка, распахнув порывисто дверь, удивлённо всматривалась в вазу, помня её ещё вчера пустой и холодной.

Бывало, вечерами на её стенках застывали блёстки льда. Рядом с ней теплилась свеча, отражением колеблющаяся на стекле. Теперь ваза цвела гордо, предвестником лета озаряя комнату. Ни следа не осталось холода. Таял снег, таял лёд, искрились, плача, сосульки, звонко пели вешние воды.

И в душе девушки тёплым пушистым комочком зашевелилось счастье.Она поцеловала каждую розу, и букет распустился и повеял сладким тропическим ароматом от её тёплого дыхания. Она тонкими пальцами провела по чуть заметному льдистому налёту на землянике, превращающемуся в капельки воды, и взяла в руки конверт. Ленточка, свившись, упала на ягоды.

Шурша бумагой, девушка развернула конверт. Сверкнул матовый глянец открытки в зернистой темноватой бумаге.
 
Она держала в руках белый мраморный дворец, окрашенный румянцем утра в розоватый отсвет. Узкий канал с лилиями бежал к его ниспадающим ступеням. И девушке казалось, что вновь тот тяжёлый пряный воздух витает вокруг неё.

На обороте была написана размашистым почерком лишь одна строка:"Лукреции в благодарность за ответ на неразрешимый веками вопрос"

Лукреция улыбнулась тепло. И ещё ярче засияло для неё солнце.

Она присела к столу, янтарная поверхность которого была украшена брызгами чернил, и, обмакнув перо в чернильницу, повела им по бумаге.
"Когда год назад в этот день ты спросил меня: “Существует ли на свете настоящая любовь?”, я была в замешательстве. Ты просил, чтобы я своей скрипкой ответила на твой вопрос. И, хотя я знала много примеров самой преданной любви, выразить их мелодией я была не в силах: в них не хватало нот. Ни чистых слёз скорби, ни перехватывающей дыхание радости, ни тоски, ни готовности отдать все своё существо без остатка, до последней капли другому. Самое драгоценное - душу пожертвовать без сожаления...

Тогда я собралась в далёкий путь. Я никому не сказала, куда я уезжаю, ведь и я сама не знала куда. Я посетила прекрасные дворцы Франции, я посетила родину скрипок и поэзии - Италию, знойный Египет и илистый Нил, холодную и величественную Норвегию, золотой Китай, я бродила под сакурами Японии и манговыми деревьями Мьянмы, пока однажды на самой широкой улице Индии не остановилась перед одной картиной. Картин было много. Они длинным рядом висели на стенде. Но эта была особенной. Не являясь самоцветом искусства, принадлежа кисти уличного художника, она простотой своей передавала всю силу чувств и самые сложные переплетения линий, и шелест зелени, и цветущий жасмин, и плач и счастье, и беспокойство горечи... О, она говорила так много! Я почувствовала её мелодию в своей душе, однако все ж таки это были отзвуки, обрывки.
Художник, заметив, что я не отвожу взгляда от картины, сказал мне:

- Тадж-Махал завораживает. Когда – то и я был заворожён. Так появилась эта картина. И теперь я отдаю её вам.

Я вздрогнула, услышав родную речь. Никто бы не признал в художнике нашего соотечественника. Его глубокого оттенка смуглую кожу оттеняла белая чалма, а глаза были чёрные, словно беззвёздная ночь.

- Почему? - только и спросила я.

- Тысячи проходят мимо этого полотна, и никто не бросит на него взгляда более чем пристального. Только чистое и ищущее сердце может остановиться перед ним. Это оказались вы.

- Ведь я волшебник, я заколдовал эту картину,- добавил он полушутливым тоном.
Я не могла вымолвить и слова. И вот сейчас не помню, как оказалась я одна на шумной азиатской улице с картиной, затянутой в чехол. Художник растворился, словно прихотливый мираж.

Что мне оставалось делать? В руках моих была нитка от мучившего тебя вопроса. Я отправилась к Тадж-Махалу.

Сердце моё билось в предчувствие. Белый дворец из белого мрамора. Что было в нём такое притягательное и волшебное?
 
Я пришла к нему одна, когда диск солнца только едва золотил линию горизонта.
Какая тишина царила вокруг! Слышалось, как капля скатывается с листа лилии и падает в воду.

Белым туманом парил Тадж – Махал в бледных разводах неба. Таинственный, прекрасный и гордый…

И дворец говорил со мной, он поведал мне историю простой и настоящей любви, историю тепла, солнца, тоски и счастья. Он помнит на себе взгляды, полные любви и горя, помнит песни, помнит руки, помнит то, что любовь требует жертвы. Жертвы - своего душевного тепла...

Я подняла смычок и удивилась той невиданной мелодии, лившейся со струн моей скрипки.  Весь мир стал сер, кроме горящего белым пламенем мрамора дворца и скрипки в моих руках. И не было больше отрады, чем раствориться в тревоге музыки. Я была свободна, кровь огнём растекалась по моим жилам… В тот день я ощутила вкус искреннего счастья, подобного воде из самых чистых источников.
 Я закончу на этом. Помни ту мелодию, что я посвятила тебе. Мне её поведал Тадж-Махал"

Лукреция вздрогнула, когда скрипнула дверь. На пороге стояла её маленькая соседка, улыбаясь ей веснушчатым личиком из-за первых ландышей. Лукреция отложила перо и тоже улыбнулась ей.

- Ну, вот и настала весна, - сказала она.