Судьбоносный 1977-й

В стране периода развитого социализма наступивший 1977 год, казалось бы, не должен был принести с собой каких-либо изменений в моей судьбе.
Как и прежде я работал на кафедре автоматизированных систем управления инженером-стажером. Работа эта уже успела до чертиков надоесть, но иного выхода и места для себя я пока еще не видел.
На кафедре шли непрерывные ссоры и дрязги, которые сопровождались уходом некоторых не очень нужных сотрудников, ну а их места мгновенно заполнялись другими, такими же ненужными: ведь надо же кому-то ездить со студентами в сельскую местность и обрабатывать необъятные поля нашей прекрасной Родины.
Я получал минимальную зарплату инженера в 100 рублей, не «выступал», на какие-либо теплые места не претендовал, поэтому, стараясь сохранить свое здоровье, оставался в стороне от многочисленных ссор и конфликтов, которые среди ученого люда (доцентов, старших научных сотрудников, профессоров и просто преподавателей) социалистической закалки происходят наиболее жестко, цинично и извращенно.
Среди событий личного масштаба хотелось бы отметить, что я потерял Ларису с 4-го курса и начал сближаться (не подумайте чего-нибудь низменного и похабного) с Сазоновой Леной. Она училась на вечернем факультете и стучала на пишущей машинке у нас же на кафедре. Пока Лена мне просто нравилась.
Начало 1977 года было тягуче длинным и абсолютно похожим на все предыдущие годы. Традиционно по второй программе телевидения на Новый год показали, как и много лет назад, разрешенный фильм «Эта веселая планета», а по первой впервые продемонстрировали «Иронию судьбы или с легким паром». Мне с первого раза очень полюбился и понравился этот фильм, его душевная чистосердечная ирония, песни. С тех пор я смотрел его много раз, всегда открывая при этом для себя что-то новое. С годами я все больше понимал переживания героев, их боли, муки и страдания.
Все было бы хорошо, но перед самыми первомайскими праздниками министр иностранных дел А.А. Громыко произнес очень запомнившуюся мне речь. В ней говорилось, что окружающие нас империалисты спят и видят, как бы захватить СССР или его союзников, угрожают братской Кубе и другим странам, вставшим на некапиталистический путь развития. В речи хоть и не говорилось, что белые негров угнетают, но упоминалось, что в Анголе происходят нехорошие дела, за которыми стоят происки империалистов и расистов. Сейчас, по прошествии многих лет, многое в этом выступлении кажется наивным, но суть его, по моему мнению, верна. Никогда ни Соединенные Штаты, ни сытая Европа не хотели, чтобы русские люди жили спокойно и в достатке.
Насколько мне было известно, что после окончания высшего учебного заведения, имеющего военную кафедру, инженеры становятся офицерами запаса и на службу не призывались. Исключением были добровольцы, которых, как мне кажется, набиралось не много.
Вскоре после достопамятной речи Громыко на работе поползли упорные слухи, что мужикам, как из рога изобилия, посыпались повестки из военкоматов. Эти слухи моментально подтвердились на практике, так как эта самая повестка пришла ко мне. Работала СИСТЕМА и дело было поставлено на конвейер.
Первая повестка была, как правило, самая безобидная. В ней предлагалось придти в военкомат на сверку документов, имея с собой, как вы понимаете, паспорт и военный документ. По прибытии нас мгновенно пересчитывали, отбирали документы, ставили пометки в своих тетрадях (о том, что пришли с первого, второго, третьего и т.д. раза) и предлагали расписаться в получении другой повестки.
Целью второго посещения военкомата являлась медицинская комиссия. О том, как я проходил приписную и медицинскую комиссии, я уже рассказывал, и поэтому не буду повторяться. Отмечу лишь, что в отличии от приписной комиссии в данной господствовал ПЛАН. Перед людьми в белых халатах, а в данном случае они не обязательно должны быть врачами, была поставлена очень четкая цель: отобрать для продолжения службы определенное количество граждан.
Все выше сказанное могу сформулировать более понятно. Предположим, что вызвали 100 человек. Из них надо отобрать 95 для службы. Может быть, из 100 человек 24 не годны для несения военной службы. Но ведь вот какая получается простая философия: из 24 кто-то более не годен для службы, а кто-то более годен. И вот тут-то начинается ажиотаж. Не желающие служить, а ведь их – то большинство, приносят всевозможные мыслимые и не мыслимые справки. В дело идут взятки, подкуп. Одним словом, идет борьба: кто кого.
Не удивляйтесь особо, что после такой борьбы какой-нибудь калека (ну, без какого-то члена, не очень важного) окажется в списке годных. Как правило, сынки партийных боссов, заведующих складами, магазинами, базами не вызывались на подобные комиссии. Они тихонько отсиживались в научных учреждениях и кропали в это время «научные» диссертации, мысленно посмеиваясь над нами – мужицким быдлом.
У меня не было папы – начальника, все члены тела оказались, к счастью, на месте, поэтому я очутился в списках успешно прошедших ту самую комиссию, где заключительными являются слова: «годен к несению строевой службы».
Не думайте, что после медицинской комиссии последует призыв в армию. Нет, ведь людям надо еще как следует попортить нервы, побеспокоить их родителей, невест, любимых.
После медицинской комиссии следует, так называемая, мандатная. Название мандатной комиссии происходит от слова «мандат» или во множественном числе «мандаТЫ». Именно так произносят это слово потенциальные рекруты. Прошедшие эту комиссию – это 100 % службисты.
Мандатную комиссию я проходил в Октябрьском райвоенкомате. Мои товарищи уже побывали на такой комиссии несколькими днями раньше. От них я был в курсе тех примитивных вопросов, которые там задавали. Основным был такой: «Желаете ли вы служить в рядах Советской Армии?» Как вы думаете, что можно ответить на такой вопрос? Это ведь то же самое, что спрашивать в те годы: «Вы за коммунизм или капитализм?» или «Вы поддерживаете или нет правое дело Коммунистической партии – вдохновительницы всех наших побед?»
Прокручивая все эти мысли в голове, я понуро стоял во дворе военкомата, прислонившись к стволу тополя. В ветках дерева прыгали и щебетали какие-то птицы, и я не обращал на них внимания до того момента, как два шлепка ударили неожиданно по моему плечу. Сначала я не понял в чем дело, а когда посмотрел внимательно – ужаснулся: мое правое плечо было загажено птичьими испражнениями.
Окружающие товарищи сначала отпрянули от меня, а потом, несмотря на нервную обстановку, дружно рассмеялись:
- Поздравляем с присвоением очередного воинского звания. Это дело надо бы вспрыснуть.
Я густо покраснел и, ничего не сказав, пошел в угол двора, сорвал листья подорожника и попытался ими стереть с плеча прилипшую мерзость. Частично мне это удалось, но два пятнышка продолжали красоваться на плече моего модного пиджака, купленного в прошлом году по случаю окончания радиотехнического института.
Это маленькое досадное происшествие немного отвлекло меня от грустных мыслей, а когда меня вызвали, я бодро зашел в кабинет, где заседала пресловутая мандатная комиссия.
Мне раньше рассказывали, что во главе ее сидит и председательствует генерал. Однако, к моему разочарованию, во главе этой комиссии сидел невзрачного вида лысый подполковник. Он устало, взглянув на меня, начал с совершенно глупого вопроса: «Вы знаете, с какой целью вас сюда вызвали?» На что я мгновенно ответил: «Догадываюсь».
Подполковник хотел, было, по привычке возмутиться моему слишком вольному ответу, но, представив, что после меня к нему зайдет еще не один десяток рекрутов, быстро успокоился и задал мне несколько стандартных вопросов, на которые я ему ответил вполне стандартно, без лишней экзотики.
Результаты решения комиссии нам не объявили, но все мы душой  и телом поняли, что к осени наденем военную форму.
Потянулись томительные дни ожидания. Знающие люди рассказывали, что на войне самое страшное не сам бой, а его ожидание. Вот точно также было и у меня. От этого дурацкого ожидания чего-то, может быть, и не такого уж страшного, не хотелось ничего делать ни дома, ни на работе.
В память о том томительном времени отложилось всего несколько эпизодов.