Корявый

 
Часть 1

Корявый живет в артели рыбаков приморского колхоза, в тихом месте при устье небольшой реки. Работает на пирсе, чинит сети, заготавливает воду, дрова для кухни. Ходит в поселок, разгружает в магазине машины с продуктами, там же продает пай рыбы, который получает от рыбаков. Круглый год собирает, где попадется, бросовый хлеб, а зимой меняет его на молоко и деньги в ближайших деревнях у хозяев со скотиной.

На вид ему лет шестьдесят, он мешковат и жилист, лицо в сильных морщинах, а руки в коросте; по коричневой от труда и загара коже шелушатcя розовые пятна экземы, за что он и прозван Корявым.

Сейчас он сидит возле реки на ящике из-под рыбы и чистит развешанные для сушки сети. Дель у него в руках постоянно дрожит, грязь и водоросли, шурша и ломаясь, отлетают в воздух. Ячея мелкaя, капроновая, сечет и сдирает кожу. Для рыбаков это занятие нудное, ему же в охотку: пальцы его без устали шевелятся, в губах подрагивает дымящаяся папироса, Он изредка щурится на солнечные блики, гуляющие по ближней воде, отмахивается от нaдoедливых мух, заправляет под кепочку и назад длинные седые волосы, чтобы не падали на глаза и не мешали.

- Корявый, езжай за водой! - кричат ему с пригорка, где стоит барак рыбаков.

Он привстает с ящика, медленно разгибаясь от боли в спине, хлопает по штанам, отряхивая пыль, она вулканчиками взлетает над его бурыми ладонями, откашливается и, чертыхаясь, не спеша идет к бараку. Ноги в кирзовых сапогах вязнут в песке, папироса гаснет, на середине пути Корявый останавливается, достает новую. Oглядывaeт реку от одной излучины до другой, вдоль всего золотистого - под высоким солнцем и голубым небом - яра. Раскатывает в пальцах хрустящую гильзу, прикуривает, присматривается к бурлящему течению у противоположного берега ,- туда ему плыть. Там на опушке леса бьет родник; ключевая вода вкуса необыкновенного, любая другая для питья и еды не ровня ей. Корявый возит ее в больших алюминиевых бидонах.

В сенях барака прохлада.

Корявый не торопясь опорожняет бидоны, сливает остатки воды в рукомойник.

В дверях показалась повариха Люська, баба неряшливая, толстая и сварливая. Корявый побаивается ее. Еще в первые дни, как прижился он здесь, ее муж, большой крикун и силач, за артельным столом обмолвился под хмельком, что, мол, кто к Люсе будет клинья подбивать, того он - пристукнул кулаком в ладонь - в хлам раскрошит. Зачем Корявому так рисковать. Ведь выгнать могут рыбаки после этого - и болтайся тогда дальше по белому свету. Да и Люська, хоть иногда делает ласковые глазки, баба до того вредная, что Корявому легче иной день голодным промаяться, чем возле нее на кухне без дела оказаться.

Он подхватил бидоны и - бочком, бочком - хотел выйти. Люська встала в дверном проеме.

- Ты до каких же пор будешь у артели хлебом побиpаться? - начала лютым голосом.

Корявый взвалил бидоны на плечи, подсогнулся и, глядя только себе под ноги, пошел к порогу. Люська отступила, пропуская его.

- Ирод. Не человек. Собака, - запричитала вслед. - Вчера опять весь хлеб украл. Людям и позавтракать было не с чем. У, пес шелудивый, доберутся до тебя власти! - погрозила ему в спину морщинистым кулаком, перевела дух, огладила подол и, переваливаясь на коротеньких пухлых ногах, спустилась с крыльца; только, значит, и поднималась, чтобы поругаться.

Корявый уже около мостков, где привязана разъездная лодка. Поставил в нее бидоны, отчалил и выгребает на стремнину, правит через реку, минуя водовороты и камни. Ему наплевать на ругань Люськи, и заигрывать с ней он не будет до конца света. Да и нашла из-за чего разораться? Хлеб залежалый пожалела ? Eго бы все одно никто не съел, куски были давнишние, не первый день в хлебнице болтались. Рыбаки всегда режут к обеду целую буханку без остатка, а съедают не всю. Ломти сохнут, вянут, корежатся. К следующему столу они опять свежую буханку возьмут. На черствый и не глянут . А Витька, молодой, так вообще смахнет его в мусорное ведро. А зачем хлебу пропадать ? Не можешь сам есть - пускай скотинка полакомится.

Лодка ткнулась носом в берег, Корявый зачалил ее за корягу, вытащил бидоны и по тропке поднялся до высоких светлоствольных сосен: под ними был родник - из врытой в травянистый склон обломленной чугунной трубы вытекала струйка неумолчной, живой воды. Рядом стояла, невесть кем сколоченная из грубых плах, замшелая скамья. Корявый подставил бидон под струю, заслушался, как она забарабанила по дну, побесновалась, потом приумолкла, заурчала размеренно и легко. Он вольно сел на скамью, раскурил новую папиросу, завел разговор с собой, с лешими, которые непременно должны жить здесь :

"Стоит лес, а рядом река. Из земли идет вода, Тихо течет, голос свой имеет: жур, жур-ли, жур. Долго можно слушать. Никогда не иссякает родник, не замерзает в самые лютые морозы и не высыхает в жару. Кто им правит? Водяной! Почему вода под землей в море не уходит? А струится, воркует, словно горлинка. Водяной силу ее сохраняет, чтоб я помнил: не один на земле живу, все прилажено вокруг друг для друга".

Послышался с того берега стрекот мотора, Корявый привстал, увидел, как к летней кухне у барака подкатил желтый, с синей полосой на коляске, мотоцикл. Водитель быстро поговорил с Люськой, развернулся и уехал.

"Участковый, наверное, рыбаков спросил, когда с моря придут", - Корявый прищурился вдаль, за последнюю излучину, поверх ивового кустарника в устье, сквозь редкие сосны. Там под ocлeпитeльным солнцем блистало море. Как он ни вглядывaлcя в горизонт, даже глаза заслезились от напряжения и бездонности голубого простора, но баркаса рыбаков нигде не приметил,- значит, еще работают на сетях, есть улов.

Он заменил наполнившийся бидон порожним, порадовался, что лишний раз не попался на глаза милиции.

Давно - никто не помнит, сколько лет назад, прибился Корявый к рыбакам, сразу говорил, что никаких документов не имеет. Собирался подхалтурить бичом на путине, а потом податься куда-нибудь дальше. При большом лове, как сильный работящий человек, он был ценен для артели, за кaждый день работы бригадир paccчитывался с ним хорошим паем рыбы. Корявый продавал ее. Познакомился с местными жителями и задержался на зиму, потом еще на путину. На вопросы любопытных, где его паспорт, есть ли пропискa, была ли семья, дети в его судьбе, отвечал с вызовом: "А тебе зачем?" Участковый в первый же год пpocлышaл про него, хотел взять в казенный оборот, но заступился за Корявого Павел Лазаревич начальник участка рыболовецкого колхоза, которому подчиняется артель.

С первой встречи благоволил к нему Павел Лазаревич. Мало кто при знакомстве пожимает Корявому руку, уж больно отвращает шелушащаяся в коросте экземы кожа, а Павел Лазаревич сразу же запросто, широко обхватил его ладонь, пожал и ласково, с участием посмотрел в глаза. Наслышан уже был о приблудном дельном работнике. Посочувствовал ему. Сам, рассказывал, жил когда-то перекати-полем, сразу после войны еще почти мальчишкой угодил в тюрьму за подделку хлебных карточек и, как говорит, "хлебнул горя на полную восьмерку" ; может , с тех пор и имеет святость к хлебу, за которую и Корявого любит.

Сильно обидел его Корявый, когда отказался документами обзаводиться. Уж как ни уговаривал его Павел Лазаревич, обещал законно сторожем в артели оформить, прописку сделать, паспорт новый - благо сам начальник районной милиции за многое Павлy Лазаревичу должен, - но наотрез говорить об этом не стал Корявый. Недовольно пробурчал что-то невнятное - мол, и без этого проживу, а иначе убегу. Павел Лазаревич только безнадежно махнул рукой. Жалеет Корявого. Когда тот совсем бывает без денег, дает ему подзаработать, посылает или лед вместе с мужиками заготавливать, или на складе ящики ремонтировать, а то попросит на своей даче листву сгрести или нужник на огород вычистить.

Есть у Корявого мечта: когда Павел Лазаревич выйдет на пенсию и насовсем поселится на даче, то возьмет к себе Корявого истопником, цветочником, кем угодно, просто другом и помощником. Никогда еще явно не обговаривали они этот план, но молча, негласно понимали, что лучшего в будущем друг для друга придумать не смогут. Пару лет еще оставалось ждать такой счастливой жизни. Корявому отчетливо представлялось, каким он будет работником: разгребать от снега дорожки, топить котел, варить oбeды; вблизи дачи течет река, и если ставить мерёжи, то будут от продажи рыбы и свои небольшие деньги...

Вода уже лилась через край бидона, а Корявый все еще сидел в сладостной забывчивости.

Как только он вернулся с водой, Люська достала из красного пожарного ящика пять пyстых бутылок, отряхнула от песка, выставилa на крышке в ряд.

- За них принесешь из магазина пять буханок хлеба, - вeлeлa Корявому.

Он молча кивнул, сложил бутылки в авоську, поспешил за ворота, на тропку к поселку.

Летом каждый день, а зимой два раза в неделю, в магазин привозили хлеб. Постоянного грузчика Рая-продавщица не держала. Ей давно помогал Корявый, за что получал мятый, грязный нeпpoдaнный xлeб, немного продуктов или вина.

Сегодня машина с хлебом подъехала сразу после его прихода. Нужно было разгрузить три секцин. Корявый не медлил. Он любил горячий хлеб, когда буханки еще держат тепло пекарни, жар печи; немного кружится голова от хмельного кислого дурмана, можно отломить и съесть вкусную хрустящую корочкуy, особенно лaкомую, если чуть пригорела.

Белые булки рядком лежали в лотках pyмяныe, пухлые, с теплом, будто дышaли как спящие дети. Корявый из ячейки фургона вытягивал крюком каждый лоток и переворачивал его над большой металлической корзиной. С сожалением вздыхал: булки падали как попало, мялись, терлись друг о друга; но так было удобно для Раи. Корзину она поставит возле себя и, сидя на табурете, будет выуживать батон всякому, кто в латунное блюдечко на прилавок кинeт восемнадцать копеек.

"А ведь это несправедливо, - paccyждaл Корявый. - Может, кто сухаря пpостогo не заработал, не то что батона белого или черного. Ан нет, есть у него восемнадцать копеек - и он уже со всеми вместе хлеб ест".

Шофер, молодой парень цыганской внешности, вытащил из нижнего ряда лоток, в котором рядом с простыми батонами лежали две халы- булки-плетенки, обсыпанные маком. Одну он протянул Корявому:

- Твоя доля, на заводе положили.

Корявый вытер руки о чистый угол фартука и уважительно принял булку на ладони. Как всегда, осмотрел ее на вытянутых руках, удивляясь: ведь вроде нехитрая штука - взяли две тугие струи теста, свили, присыпали сверху маком, спекли в жару и пламени, а получилось почти чудо, нежнейшая булка. Он сглотнул слюну и поймал в ладонь несколько сорвавшихся с корочки маковых зернышек, отправил их в рот, достал из кармана холстину и аккуратно запеленал халу. Дома он съест ее с чаем.

Черный хлеб он прямо в лотках выносил за прилавок, покупателям. Пять лотков вверх друг на друга, в два ряда. Черные, с горклым запахом, испеченные килограммовыми кирпичами, буханки выпирали из лотков, металлические острые углы прижимали и рвали хлеб. Корявый всегдa норовил бережно ставить лоток на лоток, но потом их грубо дергали, оставляли порченые, битые буханки. Корявый собирал их и уносил с собой.

Bечером, когда на apтельной кухне никого не осталось - Люська ушла спать, а рыбаки смотреть телевизор, - Корявый достал припасенную халу. Распеленал, coбpaл на холстине в щепоть крошки и маковые зернышки, ухватил, бросил на язык и вкусно сглотнул. Взял большой нож, остро по-рыбацки отточенный, положил на деревянную чистую дощечку халу и разрезал на тонкие длинные ломти : у каждого одна сторона - маковая румяная корочкa - бугрилась, как мышцы сильного человека, а другая - прямая, хранила линию печного поддона. Сдерживая аппетит, он намазал ломти сливочным маслом. Нож и доску положил на полку, горбушки завернул в холстинку, убрал в карман: какая ни мягкая была булка, зубы Корявого, редкие от болезней и лет, горбушки уже не брали, их он оставлял на сухари.

Чай у рыбаков был заварен до дeгтярной темноты. Корявый подогрел на плите кипяток и сел к столу. Около чашки с блюдцем, на бледно-зеленой, протертой местами до исподней ткани, клеенке положил два куска колотого сахара. Они так светились белизной, что он подмигнул им, вспомнил, как мать шутила : "Чaй вприглядку". Сейчас он ловко yхватил кубик сахара и осторожно, чтобы не обжечь кончики пальцев, примочил его краешком в заварку. Сахар побурел, отдал свою крепость, и Корявый с хрустинкой откyсил угол кусочка, отхлебнул чaя с блюдцa, зажмурился от удовольствия. Вся хала, литр чаю, два куска сахара - это был приятный ужнн. Ему никто не мешал, и он пил чай, пока обильный пот не выступил на лбу; тогда он устало откинулся спиной к стене и задумался.

Хорошо жить, когда есть люди, которые тебя понимают. Чуют родственную душу. Не меряют себя на деньги или на успех по службе, а смотрят, ждут, как ты на их старания отзовешься, поймешь и поддержишь.

Далеко отсюда, за сорок километров, на хле6озаводе в районном центре одни и те же мастера много лет пекут хлеб. Не меняют дела, не бегут на другой воздух, а пекарня с кислым, тугим духом держит их. Через уста водителей хлебных машин дошла к ним весть, что есть на свете чудной человек - Корявый, который бережет каждую крошку хлеба. И посылают они ему с каждой машиной халу, лучшую булку, вкусную и горячую. Никогда не видел Корявый этих пекарей, не бывал на хлебозаводе, а везут шофера.

Пора было спать. Летом Корявый укладывался прямо на лавках под кухонным навесом.

Расстелил две телогрейки, лег на них, под голову пpилaдил свернутый пиджак, накрылся овечьим тулупом.

Короткая июльская ночь наступала тишиной и легким свечением звезд в пепельно-голубом, еще светлом по западу, небе. "Какой нынче день ?" - задумался Корявый. Никак не мог припомнить. То ли среда, то ли прошел уже четверг. Рыбаки работали без выходных, и Корявый по их работе не мог следить за порядком календаря. Сон не шел. "Какое же завтра число ? - забеспокоился он. - Вот-вот должен подойти день Петра и Павла, именины Павла Лaзapевичa".

Корявый не пропускал большинства старых праздников. Согласно им, он поздравлял именинников, давал советы по хозяйству, предсказывал погоду. Познания его не были глубоки, но их хватало, чтобы прийти в нужный день именно в тот двор, где хозяйка отмечала Знамение или Успенье. Тогда он не спеша зaводил разговор о старых временах, о престольных днях, вспоминал pодную вологодскую деревню, рассказывaл, каких родственников на этот день в былыe годы мальчишкой он навещал, какое было угощение. Хозяйкa, как правило, не выдерживала, накрывала стол, и был Корявый гостем в доме. Ел досыта. Пpовожали с подарочком, пpосили их семью не забывать, приглашали навещать.

Нынче Корявый не уснул, пока на пальцах не высчитал, что до Петрова дня осталась неделя.

Часть 2
В сентябре Павел Лазаревич умер в областной больнице от рака. За два месяца его скрутило - слег , отнялись ноги, разрезали, поглядели, зашили, отошел в мир иной.

Горевал Корявый тихо. Понимал, что не просто покровителя и друга потерял, а будущее потерял. Рыбаки, в большинстве молодыe и городские, работали здесь только лето, на зиму уезжали к семьям, жизнь Корявого их не волновала.

В утро праздника Покрова шел первый снег. Корявый затемно выглянул на улицу, подивился. Все вокруг было белым-бело, только чернела река. Слышно было, как с крыши падают редкие капли. Он постоял в задумчивости на пороге, потеплее кутаясь в ватник, и проложил след к пирсу. Снег под галошами приятно скрипел. Он посмотрел, много ли за ночь натекло воды в лодки. Много. Надо было вычерпывать. Немедля. Скоро рассвет. Рыбаки в эти последние перед ледоставом дни выбирали с моря все сети, заколы, привозили их на берег. Сушили. Корявый разбирал их, чистил, укладывал и развешивал в сараях до весны. За последнюю неделю он ни разу из артели никуда не отлучался, даже свой пай рыбы продавал здесь же, задешево, заезжим покупателям. Но сегодня надеялся обязательно сходить в поселок. Потому что праздник, никто слова ему против отлучки не скажет, и была у него примета: если в Покров удачно продать мешок хлеба, то весь год пройдет легко, ненатужно и сыто. Сегодня его точно где-нибудь посадят к столу; может быть, чего-нибудь подарят из теплой одежды, хотелось ему белые бурки, пусть и поношенные, из войлока, на кожаной подошве, с рыжими головками, давно мечтал о таких.

Корявый спокойно отчерпывал воду. Проснулись тем временем рыбаки, сели завтракать на кухне?

К бараку подъехал мимлцейский мотоцикл.

Участковый заглушил двигатель, кряхтя слез с сиденья, оглядeлcя, вошел в сени барака, oбcтучал снег с сапог, открыл широко дверь, yвидел за общим столом всю бригаду.

- Привет морским труженикам! -- поздоровался негромким обычным голосом и, переступив порог, замешкался, закрывая дверь. Расстегнул застежку на шлеме, снял его, отфыркнулся.

Был он молод, хотел выглядеть важным, недавно получил звание старшего лeйтeнaнтa, правую щеку его уродовал шрам - след paнения в армии.

- Здорово, здорово, начальник. Caдись к столу. Гостем будешь, - откликнулись рыбаки. Он отмахнулся, грузно сел на табурет около телевизора, пригладил рукой волосы.

- Что хорошего скажешь ? - начал из вежливости бригадир.

- За поселком на дороге военные шлагбаум ставят. С сегодняшего дня мы живем в погранзоне. Где ваш Робинзон?

- Корявый, что ли?

- Он самый. Теперь к нам въезд и выезд только по документам с пропиской или по пропускам.

- Предупредил бы раньше, он бы сделал себе документы.

- Предупреждать уже поздно. Если он сегодня не поедет со мной в отделение, то завтра пойдет, сами догадываетесь, как и куда.

Бригадир покачал головой, тяжело :

- Нужный он нам нынче человек.Вот-вот лед на реке и в море встанет.Может в другой день ? Я тебя прошу. Ради дела.

Участковый посуровел.

- Я потом оправдаться перед погранцами не сумею, сами знаете, какое это ведомство.

- Ну жил же он раньше, не мешал, - вступил кто-то из рыбаков.

- То раньше, а теперь нельзя.

Завтрак кончился, рыбаки встали из-за стола. Без перекура поспешили одеваться в paбoчee. Снег поредел, поднялся легкий ветерок, завьюжило. Пока в море не разгулялась большая волна, им нужно было дойти на баркасе до сетей. Каждая минута дорога. Кто-то на улице прокричал Корявому: "Володя. к тебе приехали".

Корявый сполоснул ладони в речке, чтобы поздороваться с тем, кто к нему. Тот же голос разъяснил: "Ты иди сюда, на кухню. Что-то участковый к тебе".

От лодок к бараку Корявый шел как из последних сил: два шага, постоит, оступится, дальше; никогда рыбаки еще не видели его таким усталым; ноги волочились, вязли в песке, два раза он терял галошу, ступал все медленнee, тяжелее.

Участковый с бригадиром вышли ему навстречу.

- Здравствуй, Корявый. я к тебе по обязанности службы, - громко начал участковый.

Его перебил бригадир:

- Сейчас поедешь с ним к его начальству. Объяснишь, как жил. Без документов здесь уже конец. Погранзону у нас делают. Прописка нужна. Послушался бы ты тогда Павла Лазаревича. Эх, не поможет уже покойничек. Ну да ладно, думаю, быстро вернетесь. Иди, оденься потеплее, путь все же дальний. Корявый поковылял в сушилку. Здесь, в маленькой черной комнатке без окон, рядом с кочегаркой, где рыбаки сушили одежду, а он зимой спал, хранил мешки с сухарями, свои нехитрые пожитки, воздух был острый и горячий от рыбной вони, прелого пота и жара батарей.

Корявый, чувствуя боль в сердце, все же не мешкая оделся во все свое лучшее, самое теплое, чистое и не рваное. Из-за листа фанеры на потолке достал полиэтиленовый сверточек, убрал во внутренний карман пальто. Обшарил напоследок всю сушилку, нашел два зaпыленных сухаря, обдул, развязал ближайший мешок, убрал их.

В раздумьях перед дорогой присел на топчан. Вдруг приободрился, как будто решил что-то важное для себя, проворно снял сапоги, размотал портянки, из-за пазухи достал полиэтиленовый сверточек, приладил за штанину на левой голени под резинку носка, навернул портянки, обулся. Потопал сидя, встал, походил, довольный присел снова.

Когда вышел на улицу, бригадир с участковым были возле маленькой пристройки к бараку - холодной кладовой. Бригадир ключами открывал большие навecныe замки. Распахнул дверь, выдвинул из-под полок длинный деревянный ящик, достал из него рогожный сверток в размер телячьей ноги, развернул: на пол закапал рассол, заблестела серебристая, в мелкой чешуе и пестрых крапинках, большая рыба - обезглавленный лосось с крупными булаными плавниками, желтыми жировыми полосами на брюшке и розовым нежнейшим мясом спинки.

- Э-хе-хе! - потянул голосом бригадир, покачивая на руке рыбину. - Хорош лох ? Килограммов на восемь. Хватит? - Жестким взглядом кольнул участкового, тот смутился, пожал плечами. Бригадир нагнулся, тщательно перебрал в ящике другие свертки. "Крупнее этого, целого, все одно нет. Хватит !" утвердился он. Снял сверху рулон пергамента, оторвал большой хрустящий лист и плотно перепеленал рыбину - так, чтобы через бумагу проступал рисунок кожи самца-лосося.

Корявый переминался с ноги на ногу в ожидании отъезда. Бригадир принес большую спортивную сумку, в нее положил рыбу, сумку поставил в коляску мотоцикла. Участковый сел за руль. Бригадир отвел Корявого в сторону.

- Видишь, я договорился, чтоб все было нормально. Не дрейфь, - он похлопал его по плечу. - Помнишь, как говаривал Павел Лазаревич: держись, Володя, за ячею, всегда будешь пьяным.

Корявый не улыбнулся любимой рыбацкой поговорке. Его седые волосы развевались на ветру, из-под козырька кепочки смотрели большие печальные глаза.

На баркасе завели дизель, он зacтучaл мерно, сизый дым из выхлопной трубы густыми клубами поднимался в берег, его разрывал ветер.

Бригадир снял с себя собачью шапку, надел на Корявого.

- Не замерзни в дороге, а то заболеешь. Не перечь там им. Дел сейчас много, возвращaйcя сразу, - и, крикнув участковому: - Не забудь про уговор! - махнул на прощание рукой и побежал к пирсу. Не дожидаясь, пока двигатель до конца прогреется, рыбаки отчaлили.

Корявый хотел сесть на заднее сиденье, но участковый велел в коляску. Закрыл его грудь пологом, застегнул замочки.

На крыльцо вышла Люська с авоськой продуктов. - Уж и поесть человеку не дали! - закричала она. - Возьми, Boлоденькa, хоть еды в дорогу. Праздник ведь сегодня, Покров.

Участковый медлил отъезжать. Она спустилась с крыльца, засунула авоську под полог коляски, в ноги Корявому. Погладила его по плечу.

- Вот получишь документы, перестанешь хлебом побираться. В колхоз заявление напишешь. Как люди жить станешь. Невесту тебе найдем.

- Поехали, что ли? - попросил Корявый участкового. Тот подул на озябшие пальцы, застегнул ремешок на шлеме, надел краги, завел мотор, тронул с места мотоцикл и на маленькой скорости, плавно огибая лед непромерзших луж, выехал за ворота.

За поселком, где местная дорога сходилась с большим асфальтовым шоссе, уже стоял военный пост: зеленая деревянная будка с окнами на три стороны и опущенный красно-белый шлагбаум из металлической трубы.

Два солдата в расстегнутых кителях, без ремней, разгоряченные, с лопатами в руках, азартно утаптывали желтый песок возле столбиков ограждения. По тому, как они спешили и удовлетворенно поглядывали вокруг, видимо, это была последняя работа по обустройству поста.

Участковый плавно подкатил к шлагбауму, остановил мотоцикл. Из будки вышел офицер, лейтенант погранвойск. Отдал честь, попросил документы. Участковый неторопливо достал из-под куртки свое удостоверение, раскрыл; не выпуская из рук, дал офицеру вычитать звание и должность, убирая, упредил его вопрос к Корявому:

- Этот гражданин со мной. Он рыбак. Пришел морем. Задержался. Документов с собой нет. Везу обратно.

Корявый уперся взглядом в фуражку лейтенанта, тот поверил в честность участкового. Но, откозыриваясь, строго выговорил:

- В cлeдyющий раз, товарищ старший лейтенант , о всех пришедших морем и тем более без документов, необходимо докладывать нам.

Yчacтковыйпонятливо кивнул, газанул на нейтральной скорости, солдаты по взмаху руки офицера подняли шлагбаум, и мотоцикл рванул с места.

На шоссе снега почти не было, его свивало в кювет частoe движение машин, acфaльт был сухим, и yчастковый быстро гнал мотоцикл.

Корявый согнулся, прячась от встречного, жгучего ветра за небольшим стеклом.

Страха он не имел; давно привык не бояться своего положения, на себе знал: мир не без добрых людeй, всегда поймут в любом месте его жизнь и из уважения к годам оставят в покое. Но беспокойство было: "Вoенные назад без документов не пустят. А праздник сегодня. Эх, если б стаканчик винца в дорогу, все было б легче", - досадовал он.

Здание милиции видом походило на нeбoльшyю школу. С парадными дверьми посередине фасада, широкими окнами светлых комнат, газоном и клумбой перед входом, во дворе гимнастический городок и площадка для автомобилей.

Корявый с участковым поднялись на второй этаж. Перед кабинетом начальника остановились.

- Жди здесь, - велел участковый, показывая на скамейку в коридоре.

Скрылся за дверью, вернулся спустя несколько минут, позвал Корявого за собой. Начальник сидел в кресле, в штатском костюме, в рубашке без галстука, молодо выглядел, скулы и щеки рделись румянцем. Руки, сомкнув пальцы в замок, держал на столе - большом, светло-желтом, по его полированной поверхности раздражающе играли блики. На улице переменчивые oблaкa разошлись, и по-осеннему низкое coлнцe светило прямо в окно.

- Садитесь, - начльник показал Корявому на стул у противоположной от окна стены.

Корявый сел, опустил голову, солнце слегка слепило. Участковый остался стоять в двух шагах до стола.

- Вы давно живете у нас без прописки ? - вежливо спросил начальник.

- Не помню,-Корявый нахмурился, смотрел в пол.

- А где ваши документы?

- А где, где? Потеряр где-то. Выпивал я раньше. Было дело. Как в бреду жил. Бумажками не дopожил. Вот, теперь уж не отыскать.

- А вы не в розыске? По делу какому или алиментам? Сможете письменно изложить, где и когда вы последний раз прописывались, работали, куда запрос на вас посылать? Какие ваши анкетные данные? Корявый молчaл, головы не поднимал.

- Вам неoбхoдимo заполнить все справки, и тогда только ждать документов. До их получения пройдет полгода, не меньше. Паспорт новый получить - это не справку в поликлинике о санации полости рта пoлучить.

Начальник, довольный, что сострил, откинулся в кресле.

- Молчите ? Выйдите, мы вас позовем, - пoпрoсил небрежно.

Корявый, одной рукой сжимая шапку, а другой опиpaяcь о косяк, вышел, неплотно прикрыл дверь, прислушался.

Начальник сразу спросил участкового:

- А где и на что он будет эти полгода жить ? Сию ночь, завтра ? Назад пути нет. Ты об этом подумал? Болтаться здесь по городу будет. Так меня заставят через четыре месяца его за тунеядство посадить. Ты этого хочешь?

Участковый отрицательно закачал головой, шрам на его щеке побагровел.

- Катился бы он от нас подальше, раз за ним по твоему участку дел нет. и было бы всем проще, - в виде размышления, вполголоса, высказался начальник.

- А что я рыбакам скажу, как в глаза погляжу? - А что я могу сейчас сделать ? - начальник развел руками. - Иди, с ним посоветуйся. Чего надумаете, доложишь.

Участковый вышел из кабинета. Корявого не было. Он осмотрел коридор, спустился вниз, заглянул в туалет. Тоже нет. Заметил через окно, что полог на мoтoцикле откинут небрежно. Поспешил на улицу. В кoляске стояла только сумка с рыбиной, авоськи с продуктами не было.

1983


 

© Андрей Жуков, 1983.
© Интернет-публикация terijoki.spb.ru , 2001.
© Публикуется по сборнику"Молодой Ленинград: Сборник.- Л., Сов. писатель, 1988."