Свято место. Глава 27

Сабанов разбудил Семёна, как и договорились, ещё до рассвета. Велел будить Аню, которой постелили всё в той же детской комнате.
– Завтракайте и пойдём, – Василий Григорьевич спешил.

Аня уже собиралась, будить её не понадобилось.
– Доброе утро, – первой сказала она вошедшему Семёну.
– Утро добрым не бывает, – хрипло ответил Семён, так, как отвечали на это приветствие в экспедициях.

На часах, что звонко тикали на стене ещё не было и шести. Завтрак парил на столе, бодря и возбуждая аппетит. Пока усаживались, вернулся, вышедший куда-то Василий Григорьевич.
– Пойдём на лыжах. Я там ремешки подогнал. На лыжах-то хоть умеете ходить?
– Ну, как же, умеем. Только, зачем, на лыжах-то? Что там столько снегу, что ли? Может, и так пройдём, – на всякий случай спросил Семён.
– Ну, может и пройдём, – не громко рассуждал Сабанов, – но возле лесу, говорят, так насадило, что, точно не пробраться, а нам ещё и по болоту топать, так, что уж возьмем.

За ночь ещё больше выморозило, но, поспевая за Сабановым, скоро согрелись. Сабанов тащил свои охотничьи лыжи за собой на верёвке, не надевая их, за ним шла Аня, замыкал процессию Семён, водрузивший на плечо свои и Анины лыжи.

Холодных звёзд на небе было так много, что казалось, будто они слегка освещали снега. Шли почти прямо на мерцающий голубым искристым светом Сириус. Правее раскидал свою шитую самоцветами рубаху, вместе с алмазным поясом и ножнами охотник Орион. Млечный путь был не столь широк как в августе, но тоже ярок.
– Обалдеть, – уже который раз повторил Семён, оглядывая небо.
– Здорово, я так давно не видела зимние звезды утром. В городе почти и не видно ничего, а в деревне так рано ещё сплю, – отозвалась Аня.
– Анька, догоняй, отстанем, – Семён показал на удаляющегося Василия Григорьевича.

Восточный край неба медленно светлел, звезды потихоньку меркли. Лишь Сириус какое-то время светил, теряя по лучику своё великолепие, но и он не смог продержаться долго, погас, и угадать его стало уже невозможно. Вот показалось и Солнце, выплыло из-за склизких длинных чёрных туч, неудачно спрятавшихся у горизонта.

Василий Григорьевич остановился и молча надел лыжи. Аня и Семён последовали его примеру. Аня по лыжне шла за Сабановым, следом почти наступая на её лыжи Семён...

– Там в лесу избушка раньше была, если жива в ней и передохнём, или не устали ещё? – спросил Сабанов немного погодя.
– Да нет, – отозвалась Аня.
– Тут ведь нам рекорды-то не нужны, надо дойти, да ещё и обратно пришлёпать. Вы на родину-то когда? Если сегодня, так, точно не успеете… – медленно рассуждал Сабанов.
– Анька, я про работу совсем забыл, так далеко это всё кажется, а ведь надо как-то сообщать, проблемы ведь будут… – вдруг вспомнил Семён.
– А как сообщить-то, связи же тут нет? – Аня достала из-под куртки висящий на шее телефон, – ну, точно нет.

Дальше шли стылым лесом, солнечные лучи пробивались сквозь него ослепляя, светили, не давая поднять взгляд. Ход Сабанова заметно убыл.
– Ох-хо-хо, ни хрена не вижу, – тихонько ворчал Василий Григорьевич, вызывая Анины смешки.

Семён оглядывал лес вокруг, не в силах смотреть вперёд. Вчерашний снег лежал на кустах причудливыми фигурами, иногда лепнями опадал с высоких берёзовых крон. Лыжня пересекла заячий след…
– Кто это был? – спросила Аня.
– Это заяц, – одновременно ответили Семён и Василий Григорьевич, опять вызвав её негромкий смех.

Скоро вышли из лесу, продрались сквозь мелкую берёзовую поросль, и оказались на большой окруженной с трех сторон лесом пустоши.
– Всё зарастат, – с горечью произнёс Сабанов, – вот тут ить покос был, а там подальше и избушка стояла.
Василий Григорьевич шёл по краю поляны. Солнце разожгло снега, и они мерцали радужными вспышками со всех сторон. Аня смеялась просто без причины, и Семён отзывался на её смех.
– Что веселитесь-то? – наконец, не вынес Сабанов, – привал нужен, а я избушку никак не вижу. Сожгли, наверно, варнаки. Или на брёвна раскатали.

Так и не найдя избушку Василий Григорьевич остановился у сваленной ветрами старой корявой берёзы.
– Сто лет наверно простояла, – он разгребал рукавицей снег со ствола, – ну вот и стол готов.
– Как её только на дрова всё ишо не увезли? Наверно толстая, да и возёкаться с сучками надо, нынче это не любят. По-быстрому надо, чтобы побольше старухам-то продать, некогда по-уму-то сробить, – опять ворчал Василий Григорьевич.
– А далеко ещё идти? – спросила Аня.
– Да как не далёко-то? Далёко. Почто нетерпеливые такие? Вспомните сколько на лошаде осенесь ехали, а сейчас ведь не быстрее.
– Зато, вроде, прямее… – вступил в разговор Семён.
– Что прямее, это точно, только идём-то мы своим ходом, поэтому и спешить нельзя, устанем.

Семён вдруг догадался, Василий Григорьевич просто на самом деле устал, выдохся.
– Василий Григорьевич, давайте дальше я первым пойду, – предложил он, – а вы будете курс подправлять, всё легче по лыжне-то.
– Надо было лошадь с санями взять... Только тогда бы перемерзли опять. Нет, зимой лучше на печи сидеть, если жить охота, а не шастать по лесам-то.

Дальше Семён всё-таки шёл первым. Прокладывать лыжню, да ещё и держать темп оказалось не таким уж и простым делом. Стало неловко за усталость Сабанова, и Семён, пытаясь оправдаться перед ним и Аней, ещё прибавил шаг.
Теперь шли через не густой, но высокий бурьян. Запущенные поля и под снегом оставляли не радостное зрелище.
– Вон туда правь, – командовал, время от времени, Сабанов, показывая какой-нибудь ориентир.
Солнце постепенно оказалось в стороне, теперь шли уже не на него.
– Скоро в лес заходить, там опять передохнём, – кричал сзади Сабанов, – давай-ко мне широки-то лыжи, Семён Александрович, так-то мне сподручней, а то пройдем дорогу.

Опять обменялись лыжами. Семён стал ждать, когда пройдет Аня, не упустив возможности, поцеловать её.
– Ну, как ты?
– Нормально…
До Проклятого болота добирались через осиновый лес. По глубокому и рыхлому снегу обходили толстые валежины тут и там черневшие из-под снежных шапок. Где снег оказывался не глубоким, переносили лыжи в руках. Болото опять появилось неожиданно, стало светлее, на пути чаще стал попадаться тальник и местами высохшие камыши.

– Ну что, поздравляю, до болота дошли, – Сабанов опять разгребал снег с лежащей неподалеку, теперь уже осины, – сейчас надо обязательно подкрепиться, дыхание восстановить, и пойдём дальше. Нам ведь ещё и обратно возвращаться.
– Это, что же мы почти шесть часов добирались? – Аня смотрела на своём телефоне.
– Обратно по лыжне-то быстрее получится, – успокоил Сабанов.

Он развязал рюкзак и вынимал из него пакеты с едой и термос.
– Я ведь вам много рассказать собирался, да на ходу не получается, а на привале некогда, так вот и сейчас, перекусим и айда... Нельзя останавливаться-то. Ещё не скоро дойдём… И, это… Не забывайте, что оглядываться нельзя. Охота, а нельзя. Первым я пойду, тут полыньи бывают, наледи…
– А, что были случаи, что из этого болота не выходили? – несмело поинтересовалась Аня.
– Да бывало... Вроде зима по лыжне бы вернуться, а нет, и зимой пропадали. Я вам, вроде, уж рассказывал, что охотники его обходят. Так вот и зимой не ходят сюда, потому что боятся. Вот как раз охотники и пропадали, говорят, искали по лыжне, туда уходит, а обратно нет. Человек-то, вроде, бывалый, а то в полынью угадат, то замёрзшего найдут. Мне-то одинова только искать пришлось. Летом было, кто его знает, где шатался пьянчужка один? А Офросинья говорит: «Пойди…». Ну, пошёл, походил тут, да и обратно, никого нигде не было. А он потом сам пришлёпал, через сутки, комарами весь изъеден, и не помнит ничего. Офросинья-то потом говорит: «Худо искал». Вроде как в Святом месте он и был. А я весь день до потёмок тут проползал… – не спеша, разворачивая свертки с продуктами, рассказывал Сабанов, – я ведь когда Семёна-то потерял, напугался, пожалуй, больше него. «Всё», – думаю: «ухайдакал парня». А как увидел живёхонького, понял, что Свято место тебя приняло.
– Перминова вроде тоже приняло, а почему его-то не надо было привозить? – заметил Семён.
– Сашка ваш, тоже не простой. Только если бы один пошёл, точно бы, что-нибудь случилось. Он не верит правда не во что. А ведь по вере нам и дается. И мне не поверил, что оглядываться нельзя. И точно знаю, оглядывался. Только потому, что с вами был, и миновало его. По весне-то Бутаковский со своими соберутся, уговаривать начнут, а он и согласится...
– Да он уже и так с ними работает, даже вроде платят ему там что-то, – опять негромко сказал Семён.
– Этот Бутаковский всем голову заморочит… Ему проводник, край нужен, меня будет вербовать и вас обрабатывать, да знаю вы теперь не купитесь. Остаётся он – ваш Сашка...
– А нас-то Вы, почему сразу повели? – спросила внимательно слушавшая Аня.
– Да говорю же, надо было скорее проверить, как вы на Свято место отзовётесь, а вы с Перминовым пожаловали. Куда его было девать?
– Это я всё… Таскаю его везде по старой дружбе, – признался Семён.
– Окружаются они, ещё и умом тронутся, кто послабее, – продолжал Василий Григорьевич, – так, что уж если Сашку жалко, отговаривайте его как ни будь…

– Я-то ведь приезжий, тоже не местный, – вдруг сменил тему Сабанов, – хотя сейчас, пожалуй, получше многих местных эти места знаю. Так вот, меня же старик Галактион, прежде чем в Свято место сводить проверял не одинова. Потом к Офросинье Онисимовне привёл, та ещё проверяла. Признала и тоже охранителем назвала. А вот Клавдию мою не назвала. Не у всех видать одинаковое свойство, а Клавдия-то ведь тоже сильная, бывает, и я её боюсь, как скажет-скажет… И ученики её уважали. А вот Офросинья забраковала. Никак не могла найти себе замену, все умереть боялась. А уж как обрадовалась, когда я ей про Аню рассказал…
И мне сейчас никакого покою нет, и не будет, от глупости-то моёй, пока свою вину не искуплю и не исправлю. Шибко неверующий я был, никак не мог принять, всё казалось сказки, занятные истории. Даже записывал, думал, обработаем с Клавдией и в «Уральский Следопыт» пошлём. Она мне глаза-то и открыла, да уж поздно было. Разболтал этому учителю истории Бутаковскому, он тогда ещё Шмаковым был… Специалистов-то в деревнях немного было, вот и общались друг с дружкой, вроде как интеллигентского клуба. На квартире у кого-нибудь сойдёмся. В шахматы, ну или там в картишки играем, и выпивали, конечно, бывало. И до ночи говорим про что-то, а он начитанный был, то нам стихи читал, то про какого-нибудь художника рассказывал, вот и я тоже давай ему рассказывать. Да ещё подрядился с ним ребятишек в поход сводить… – Василий Григорьевич в задумчивости замолчал, – а потом и виниться пошёл к Офросинье. Она меня тогда успокоила: «Не бойся, он расскажет, только ему не поверят. Ты потом жди, навезет он пахахаев, вот тогда и забегашь…» А мне казалось, хуже того фельетона про помешательство и быть-то ничего не может, выговор я получил на работе, да прозвище на всю жизнь – блаженненький. Думал это кара мне за болтливость… – Сабанов опять ненадолго задумался.
– Ну, всё, пошлите дальше… – он резко поднялся и стал укладывать в рюкзак недоеденные припасы.

Меж кустов и чёрных с подтаявшим снегом ключей петляли больше полутора часов. Снег иногда оседал под ногами большими, как железобетонная плита, пластами. С него хотелось скорее уйти. Желание оглянуться Семён почувствовал, на этот раз почти сразу. Дважды пересекли глубокий след, Семён принял его за след косули. Солнце освещало пейзаж, создавая длинные голубые тени, путавшиеся в кустах.
Стало светлее, но всё равно, на остров вышли, как всегда, неожиданно. Везде, во множестве, обнаружились заячьи следы.
– Ну, слава тебе, Господи, добрались, – Сабанов перекрестился в сторону Солнца.
– А как оглянуться-то хотелось, – негромко сказал Семён.
– А сейчас и оглядывайся, сколько угодно, – Сабанов искал, что-то в снегу.
Он подминал высокие сухие стебли, разгребал рукавицей снег. Наконец нашёл, расчистил, это оказалась плоская гранитная плита.
– Василий Григорьевич, а зачем тут камень, я ещё с прошлого раза спросить хотел? – Семён тоже бросился обтаптывать снег.
– Это мы с Галактионом его сюда доставили, зимой тоже, специальные сани под него делали. Ночью вышли, буранило здорово, погрузили его в темноте, да и пошли, чтобы следа не оставлять, – Сабанов продолжал обтаптывать траву и снег вокруг камня.
– А зачем он тут? – Аня, присев, разглядывала камень.
– Офросинья велела. Сказала найти вот такой камень, цементный запретила… А осенью как раз привезли полный самосвал плитняка, толи из Каменска, толи ещё откуда-то. Ну, мы и выбрали камешек, какой получше...

Он стал выкладывать на обнаружившуюся мерзлую глыбу сухари, положил два оставшихся от последнего привала пирожка, развернул пакет и выложил замерзший и твердый кусочек домашнего сливочного масла.
– Это что, жертва? – шёпотом спросила Аня.
– А и не знаю что, – отмахнулся Сабанов, – только так уж заведёно тут, оставлять, что ни будь из еды, особенно зимой. Вот, как на кладбище, для чего оставляют? Говорят птицам. А это люди душе своего родича оставляют. Вот и тут, раз заведёно, значит надо выполнять. Может вон через зайцев и души питаются и все другие, у которых тела нету… Сами же чувствуете, как смотрит кто-то. А что смотрит? Испытывает пришедших, сильны ли в вере. Это ведь и от вас тоже, как от новых охранителей. Что-бы вас знали, помнили. На другой раз, может, и без меня уж пойдёте.
– Я и дорогу-то не запомнил, – отозвался Семён.
– А её и не надо запоминать. Если стремиться, так сама она и приведёт, а если не найдёшь, значит, не шибко и хотел. Я вот ведь тоже не всякий раз попадаю. Бывает, где-то промелькнет мыслишка, что зря сегодня пошёл и всё, точно, зря. Прокружашься по болоту-то и еле выползешь, ходишь как в лабиринте. Жутко…
– И что, бывает, что не находите? – насторожилась Аня.
– Ну, было пару раз, так и ушёл домой.
– Ну, тогда Перминов, может и не найдёт, – ответил Семён.
– Может и не найдёт, – согласился Сабанов, – а только к болоту всё равно выведет. А сейчас, сами знаете и с самолета и из космоса можно всё разглядеть. Это вам не в стары годы. Остров-то, уж всяко видно. И кусты другие на нём. Так что, и не знаю, как дальше тайну-то хранить. Одно радует, дорогое удовольствие, из космоса-то изучать, да и с самолета тоже. Ну, конечно, ежели деньги есть, да ещё больше сулятся, могут и потратиться. Опять же побоятся так-то уж сразу, одно дело машина заглохнет всё на земле, а самолет-то и упасть может…
– Василий Григорьевич, а знаете, один ученый-самоучка, в этом месте метеоритный кратер разглядел, древний и давно разрушенный, затопленный водой. Наверно озеро в нём было, а потом затянуло его, и болото стало… – вспомнил вдруг Семён.
– А что, может и так, – после раздумья согласился Сабанов.
– Ну, всё, пора, пошли обратно. Вон уж солнце-то где, – встрепенулся он вдруг, – помните, что лучше не оглядываться. Вас сейчас вовсе внимательно разглядывать будут.

Обратно пошли по своей же лыжне, правда Сабанов несколько раз, ничего не объясняя, сходил с неё, делая какие-то петли и возвращаясь, потом ушёл совсем и вернулся уже далеко за краем болота.