Милосерднее, ещё милосерднее!..

Сегодня с утра у Тамары Семёновны было прекрасное настроение: наконец-то у неё снова появилось дело. И снова все увидят, какая она удивительная женщина. Сколько в ней добра и милосердия!
   Значит, так: сначала надо до конца выяснить обстановку, одинок ли умирающий. Если нет – это не очень хорошо; знает она этих одиноких. Умрёт – и какая благодарность?..
   Другое дело, если есть родственники. У этого, слава Богу, были.
   Тамара Семёновна ходила к умирающим «читать». Так уж получилось, что люди верующие хотели «отходить» в лучший мир, примирившись с Богом, и для этого дела – такие, как Тамара Семёновна, были просто клад. 
   Тамара Семёновна не зря любила себя. Было за что, было! Часто, думая о широте своей души, она умилялась до слёз. Ведь не жалея времени помогала людям! И это несмотря на то, что была уже очень даже немолода; давно «стукнуло» семьдесят.
   Она пела в церковном хоре, и вообще – была истовой верующей, фанатично посещающей церковь. Правда, так было не всегда, а лишь последние пять лет; но разве это важно? Главное – нашла она себя, своё призвание. И недаром именно её чаще всего и приглашали. Знали: уж кто-кто, а Тамара Семёновна ни денёчка не пропустит, ни странички не сократит. Отчитает, как положено. 
   Давным-давно, ещё до пенсии, Тамара Семёновна работала на почте. Уставала, конечно; но всегда считалась работницей добросовестной и безотказной. Так шли годы, а потом – постарела, ушла на «заслуженный отдых», да и заскучала без дела. К тому же – умер муж; а детей у них никогда не было, и никаких внуков – значит, тоже. Вот и потянулась Тамара Семёновна к старушкам на скамеечку; от них прознала про церковный хор и – пожалуйста! Так и к вере постепенно пристрастилась. 
   Тамара Семёновна теперь страстно презирала всех «нечистых», гневно выступала против тех, кто не соблюдал посты, ну и вообще…
   - Бог-то всё-о-о-о видит! – любила она вещать жадно внимавшим скамеечницам. – Будут гореть в геене огненной, голубчики!!! Дайте срок!!!
   Самой ей гореть, конечно, не придётся. Уж такая истовость жила в её сердце, такая святость! Не все, правда, это понимали. 
   Вот, например, дворничиха Елизавета (Лизка-Чушка, как звали её во дворе; уж очень неряшлива была) всерьёз разругалась с Тамарой Семёновной. Лизка тогда была выпивши, что с неё взять? Но Тамара Семёновна хорошо запомнила, что Чушка вопила, и не собиралась её прощать.
   Вы только подумайте: Лизка заявила, что у Тамары Семёновны – не доброта, а показуха одна!!! Все тогда возмутились, все пять старух, которые сидели у подъезда. Кто ж тогда и добрый, если не Тамарочка?! Так Лизке хором и ответили, а она опять своё:
   - Да вы глазки-то разуйте, соседки дорогие! Тамара – если кому-нибудь что доброе и сделает, так потом триста раз напомнит, какая она хорошая!!! Любит просто, чтоб её хвалили!
   Потом икнула и напоследок громко выкрикнула:
   - А настоящей доброты в ней – как в бревне молока!
   Конечно, возненавидела Тамара Семёновна эту неряху. Ей ли, алкоголичке, судить о Тамарином милосердии?! Да она за всю свою поганую жизнь того не сделает, что Тамара Семёновна за неделю совершает!
   Тамара Семёновна продолжала и после Чушкиного скандала оставаться такой же возвышенной, но дворничиху больше в упор не видела, даже не здоровалась. Правда, и та тоже: отворачивалась всякий раз, завидя Тамару, а потом долго смотрела ей вслед нехорошими глазами.
   …Итак, умирающий. К Тамаре Семёновне вчера подошли чуть ли не с поклоном, и она, конечно, согласилась. Побежали дни работы, но больной был совсем плох, и, не успела Тамара войти во вкус настоящего чтения, как он уже и умер. Не почувствовала Тамара настоящего удовлетворения и красоты своей жертвенности, хотя, конечно, родным покойного подробно, умиляясь, рассказывала, как ей, такой немолодой, тяжело было целых шесть дней преодолевать лестничные пролёты («Шестой этаж, милые! Я ж не девочка!..»); как нелегко было читать над «болящим», который почти всегда громко стонал…
   А один раз даже (правда, этого Тамара никому не рассказывала) замахнулся на неё слабой рукой и, задыхаясь, прошептал:
   - Уйди, ради Христа!.. Дай умереть спокойно! Душно с тобой…
   Потом он потерял сознание, и уже не мешал Тамаре Семёновне исполнять свой долг. Родственникам она ничего не сказала, а, наоборот, когда больной умер, все без исключения узнали, что умирающий со слезами на глазах благословил Тамару Семёновну и сказал ей: 
   - Святая ты душа, Тамара!
   И, хоть покойник уже не мог ни подтвердить, ни опровергнуть это событие, слова Тамары Семёновны ни у кого сомнения не вызвали. И как хорошо было после, спустя и девять дней, и сорок, как бы невзначай попадаться на глаза родным и умильно рассказывать: 
   - Ой, а мне-то сегодня покойничек ваш снова снился, упокой Господь его душу! Всё благодарил. Мне уж и неловко; я ж ничего особенного и не сделала. По-христиански отнеслась, и всё. Так поступил бы всякий…
   И уж, конечно, родные снова начинали рассыпаться в благодарностях.
   Тамара Семёновна не знала, конечно, что о ней потом они же и говорили:
   - Ну до чего надоела!!! Денег, что ли, мало ей дали, так не знает, как намекнуть, чтоб добавили?..
   И сокрушались: 
   - Лучше б и не просили, чтоб ей провалиться! Замучила своим «милосердием»!