Отпуск

Сначала спасатель долго болтался в переходе через два моря, потом впереди встал лёд. Сначала у горизонта ниже синих полос дальних гор, а потом вокруг нашего корпуса. Обозначился берег. Дымы ледокола и косо торчащие мачты огромно аварийного рыбака.
Мы подобрались к борту железного горемыки, подали концы. Почерневшие в драной одежде люди из упрямого экипажа приняли обледенелые швартовы на свои кнехты.
- Ветер скоро дунет с материка. Уйдёт лёд и ледокол. Это здесь называется весной. Других изменений не ждите. Всё. По местам. План работы ясен? Вот по плану и вперёд.

Начэкспедиции ушёл в тёплый салон, а мы на холодные палубы Бэмэртоса.
Сначала осмотр подводной части. Пробоина для манёвров трамвая в депо нас не впечатляла. Ушёл лёд. Вода прозрачна в нулевой температуре. Болельщики крабы суетятся на дне. Отбойный молоток, электросварка под водой и над водой. Насосы. Машинное отделение в прилив с водой до главного двигателя. В отлив видим горы и песок безбрежного дикого пляжа. Речка, шланги, трактор. Пока был отлив заделали низ. Потом был прилив, заделали верх. Откачка. Судно выпрямилось и встало в прилив. Буксиры натянули цепи и тросы. Огромная махина скользнула на глубину. Рёв «Ура!» и гудки спасателей.
- Запускайте вспомогачи. Разобраться по вахтам.
Не было оркестров, цветов, баб. Хмурое начальство, док. Наш серый измочаленный спасатель втиснулся на базу. Из тёплого салона вышел начальник рейса.
- В отпуска. Аварийная партия хорошо сработала. Премия и отпуска.
Шитый золотой краб съехал вместе с козырьком на глаза.
- Постарайтесь, чтобы вас не нашли и не выдрали из отпуска. Я с вами пойду ещё раз. При таком спирте и без пьяных. Всё получить и с моих глаз. А тебе специалист смыться как можно дальше.
Краб поднялся над лбом. Фигура встала спиной ко всему миру. Дверь нежно клацнула замками.
Мои сволочи – летуны с пониманием отнеслись к словам начальства. «С моих глаз и чтобы не нашли».
- У тебя такое место есть?
- Да.
- Пальчиком покажешь в пределах радиуса заправки и мы там. Идёт?
Я добрался до маленькой хитрой старательской и охотничьей деревеньки – крепости местного значения. Хорошие дома, хорошие машины у домов. Люди без вопросов. Участковый с полевой сумкой в синих галифе поздоровался. Он знает меня, я его.
- Умер твой, зайди. Записка и в очкуре всё твоё. Там покажут. Переночевать ко мне.
Я с тягостной душевной болью подошёл к ухоженному уже чужому дому друга. Две бабы встретили меня у калитки. Псы и старая меня узнали.
- С Владивостоку? Ждал тебя. Ты на северах робил. Связи нету туды. Два месяцу как схоронили. Покажу место. Заходи.
Вторая ушла на огород. Псы остались со мной.
- Ишь ты! Как они к тебе льнут. Заходи.
Дом был чуток чище и очень тоскливый. Стояло всё новое. Баба открыла комнатёнку друга. Огромный тюк и записка.
- Сверь по документу.
Сказала молодая.
- Вдруг ещё кто-сь пожалует, сверь.
- Один у него был, этот. Я помню. Не пили они как твой. Разговор у них как у академиков, без матюков.
Молодая подняла перья.
- Ну, пьёть мой. В леса не ходить. Дома всегда вечером, а эти только по тайге. Чё им пить? И так страху хватат. Амба там, медведи и ещё какие –то страхи в камнях.

Вертолёт загремел, взял меня и улетел. Остались внизу дома, собаки, мелькнули задранные головы, застывшие фигуры, крыши сверху. Деревня стала ещё меньше и исчезла.  Каких то двадцать минут полёта вместо недели налегке ногами и зимой, только зимой и можно попасть через эту жуть сопок сюда в зимовьё. Тюк, мешки аккуратно положили почти у дверей крепкого таёжного дома.
- А ты?
- Я? Пальчиком покажу.
Сарай сделал круг, метнулся через таёжные голубые и каменные увалы, завис над поляной. Мне сунули радиостанцию.
- Начнёшь подыхать, свяжись. Бывай!
- Бывай!
До земли диаметр колеса. Три предмета коснулись земли – я, рюкзак и карабин. Вертолёт пополз вверх, качнулся вперёд и взлетел над Алинем, исчез. Вернулась тишина, зашумел лес. Живой мир встретил меня. Я сам по себе, он сам по себе.
Бывал я здесь. Годы, годы! Подлесок стал лесом, но поляна ещё боролась за себя. Сто пятьдесят лет назад в последний раз плуг поднял здесь последнюю борозду плодородной земли. Вон столбы. Чёрная лиственница. Здесь мир не сдвинулся в сторону от прошлого и не стал будущим. Дорога с этой поляны в оба конца упирается в никуда. От неё к зимовью моя тропочка. Дорогу я пройду до странного рукотворного нагромождения каменных блоков. С вершины сопки ступени уходили в небо между старыми кедрами, оседали и рухнули к подножью. Вот этот рухнувший блок во мху со следами каменотёса я и нашёл в странствиях по дебрям Алиня.
Дорога случайно прошла около основания пирамиды. Этой дороге другого мира всего две сотни лет за душой. А каменное нагромождение уходило в своё время. Шестьдесят тысяч лет назад эту постройку оставили за спиной жители современного американского континента. Всего то мне прошагать два спокойных дня. Осмотреть чудо прошлых тысячелетий и начать спуск в долину к зимовью. Там уже будет Колумбэ. Речка рыбная. Рыбакам туда не дотянуться. Полмесяца отпуска пройдут быстро. Книга хорошо помогает спокойному сну. Фантазия пирамиды стоит перед глазами.
- Я видел это. А вы, господа, это счастье не увидите. Все остальные только вторые. А это уже серая муть для будущего. «Они были первыми…» Вот это из настоящего.
Подо мной дорога в три колеи. По арсеньевски три фута. По средней колее копыта коней, по двум другим следы колёс в тягостях насущного груза. Мощные кони легко тащат небольшую крепкую повозку. Я нашёл такую. Хороший мастер, опыт, умение дышало в каждом сантиметре человеческого творения. Дорога умно умно обходит все злобствования природы – косогоры, скалы, болота. Чтобы такую дорогу создать, нужно видеть характер ландшафта. Дорога идёт сотни вёрст по Алиню. Это под силу жителю, а не пришельцу.
Дорога от Карпат до Тумангана проходит Евроазию, минуя перевалы, пески, болота, тайгу. Уж я то знаю! Ходил.
Завтра будет пирамида, а через день и зимовьё. Там тюк, а в нём вся мечта белого дикаря нанайца. Радиостанция зашипела.
- Как дела, поддонок? Жив? Приём.
- Что это вас затрясло? Жив. Конец связи.
Кедры плотно жмут телами стволов на дорогу. Просветы исчезли. Дорога стелется под мягкой чёрной хвоей. Мой костёр. Не было здесь двуногой разбойничьей скотины. Запаха пота, махры, потной одежды, масла, резины. Весь мир ближе уже убит сегодня, а этот мир ещё жив для будущего и я иду в этом мире. Да будет так!
Плиты имеют разный объём и вес. Самые большие снизу, самые небольшие с меньшим весом наверху. Мощные древесные стволы и корни за столетия разорвали часть стыков и сдались. Постройка сохранилась. Между двумя башнями глухая площадка. Выше только полёт птиц. Выше только дорога к забытому богу. Время стёрло верхние слои на камне, но надписи здесь есть. Над пирамидой ветер и ниже вершины кедров. Для чего эта щель строго на восток? И что на вершинах этих глухих башен?  Я сбрасываю мешок, оружие и по еле заметным выступам делаю круг по стенке, выползая на площадку с круглым отверстием в центре. Что то ещё здесь торчало в верхи ближе к богу? Если ошибусь на спуске, меня встретят три ступени огромных сучьев на огромных стволах. Я ещё на Урале не ошибался на таких ступенях. Вперёд!
Вернусь и забуду диковину тайги. Но постоять здесь на вершине, над вершинами Алиня приятное мгновение. Очень похоже, когда ты рвёшь ленточку трудного забега финала, а остальные трудяги ещё проходят дальнюю дугу на дорожке.

«…лишь мгновение ты наверху
И стремительно падаешь вниз…»

Честно говоря, это здорово вот так стоять наверху. Только от тебя зависит, когда ты пойдёшь вниз. Я осмотрел близлежащие горные вершины. Явно там есть что – то ещё такое. Это комплекс по дуге огромной долины. Как воронка Нгора – Нгора в двести и более километров диаметром. Торжество и благодать древней жизни Турана. Пора, пора назад из счастья восторга первого в обыденность мироздания повседневности. Пора! Мои ноги коснулись плиты у карабина и мешка. Мир не рухнул, не закачался. Он просто открыл свои внутренности в прошлое.
Пирамиды имеют двенадцать рядов. Высота ряда около метра. Логика постройки говорит, что существует или существовал ещё путь древнего подъёма на вершину. Да что угодно разрушенное временем. Но должны быть какие то удобства подъёма к богу. Ихний дохлый старый жрец, увешанный атрибутами веры должен комфортно пилить к небесам. Я по старинке иду там, где мне удобно и безопасно, где мои следы. Эти древние умели своё защищать. Сунусь искать ступени, а там какой – нибудь рычажок …   Под ним дырка на ту сторону земли. Амазония, анаконды, индейцы.
- Ты, белая тварь, откуда? Алинь, Азия? Мы там семьдесят тысяч лет не были. Так утверждают белые из Мичигана. В котёл реликт.
Уж я лучше по старому следу, своему, а не дошлых предков туранской азии.
Я роскошно поставил палатку на старое место у ручья. Любой плевок остался на месте с прошлых лет. Костёр, чайник, сковорода. Яркий свет корейского прибамбаса. Книга Кондратьева русский батальон умирает под Ржевом на снегу.
Сон пришёл. Стук отбойных молотков в шлёме, гудели шланги. Рубаха обжимала тело. Выли ногти, оторванные бахилами. Когда ещё пройдут эти воспоминания или раньше начнутся новые. А вокруг меня в тишине синей ночи белыми пятнами, стоят стеной следы истории. Время что – то натворило в здешних местах само по себе. Попыталось разобраться, а потом махнуло рукой.
Продрать глаза, сунуть тело в ручей, вынуть …   Обойтись лёгким завтраком, оглянуться на громаду пирамиды, шагнуть по следу дороги в кедраче.
Кабарга встала лёгкой чёрной тенью над павшими стволами в пихтаре. Карабин крякнул и тишина опять закрыла просторы. Я подошёл. Маленькое клыкастое тело рассталось с душой до моего подхода. Еда! Белок! Белый человек бросился пополнять запасы ещё не тронутые во славу желудка. Они на чёрный день. Но если этот день наступит, никаких консервов запасов не хватит. Я шагаю с добычей на спине. Никаких эмоций, тащу и всё. 
Что – то сломалось в кругах своих, сломалось здесь на пути моём. Не я виной. Но вот он вопль чужой беды. Горячая струя беды обожгла душу. Шаг с тропы, карабин в руку, ещё шаг. Сотни две шагов в волнах чужой беды. Большой, громкой как своя. Теперь не ошибись и не сделай чужую беду своей смертью. Впереди между деревьями лежал тигр. Сломанная тяжёлая поза ослабевшего гиганта. Он не звал меня. Его рефлексы работали на себя. Клыки и лапы поднялись мне навстречу. Я сбросил мешок, добычу, осмотрел округу. Почему эта жизнь до сих пор не оборвалась, но повисла на последнем волоске? Что – то внутреннее держало тело гиганта на этой стороне бытия. Вот оно! Жалкий лёгкий комочек живого пополз ко мне. Вот ради чего жила мать. Комочек полз и что – то мурлыкал из последних сил. Голод притупил любой зов самосохранения. Как это мне знакомо. Не просто с чужого наветрия времени, а из моей детской глубины.  Я схватил рюкзак и выхватил банку сгущёнки, бутылку с запасом воды. Половину вылил в котелок. От резиновой перчатки отмахнул палец, натянул на резьбу на горле. Комочек тихо стонал. Жизнь не хотело в своё флиюдное начало. Не дадим! Струйка молока коснулась рта. Чудо вздрогнуло, задвигало лапками, схватило соску. Я качнул корпус полиэтилена. В меня упёрлись глаза взрослого гиганта. Тигр не порождение эволюции Земли. Это забытое порождение  глубин человечества планеты.
 Сейчас, зверюга. Сначала он, а потом посмотрим что с тобой.
Чудо с рукавицу наполнялось своим спасением жадно, взахлёб. Мать смотрела на нас и я почему то уверился что буду жив. Комочек вобрал в себя живительную влагу и раскованно отключился в благодатном сне. Теперь мать. Что ей мешает? Вот оно варварство ленивого добытчика. Петля! Она захватила задние ноги и тело, сдавило мышцы. Узел не давал петле ослабить захват. Бревно повисло с той стороны упавшего ствола. Зверь долго и далеко тащил эту пытку человека. Я перебросил обрубок через гнилой ствол. Трос ослаб. Потом срубил трёхметровый кусок пихтаря, зачистил.
- Потерпи зверюга, я сниму петлю.
Мне удалось перетолкнуть трос через узел. Петля разошлась. Я зацепил край и растянул трос больше тела зверя. Петля упала под ноги. Я взялся за бревно и вытащил злую смерть из под зверя.
- Всё царь Алиня.
Тигрица попыталась встать, но голод и трамвы были серьёзным препятствием. Передние лапы работали, но тело почти не двигалось. Я разорвал тушу кабарги ножовкой на несколько частей. Палкой подвинул мясо к морде тигра и отошёл к спящему котёнку. Это полосатое чудо спокойно спало. Мир начал возвращаться и превращаться в жизнь. Тигрица мучительно сменила позу. Без петли это удалось. Закачался кусок кабарги. Зверь ел! Я уселся у мешка и горестно понял – моя дорога к зимовью оборвалась здесь у сигнала о беде. От этих медленно умирающих зверей. Человек повинен в несчастьях природы. Здесь есть конкретный изверг и палач. Ведь всё бы ушло в Китай, даже кости. Если он мне попадётся, его кости лягут на край могилы.
Я отошёл ещё на пару метров, нашёл место для палатки. Ручеёк я перешагнул, когда шёл на зов чужой беды. Вода есть. Еда есть. Тепло. Есть шанс оставить зверей в тайге живыми. Я собрал петлю, оторвал бревно, сломал и раскрутил трос. Повесить владельца можно, поймать зверя нельзя.
Тигрица лежала. Я видел как при дыхании подымаются и опускаются её бока. Тигр спал после еды. Мне доверили своё главное достояние. Доверие нужно оправдать. Петли не держат ноги. У зверя хватит сил достать меня в память об изверге с петлей. А пока костерок, котелок. Стоп! Зверю нужно дать напиться. Я пошёл к ручью, зачистил бережок, напился, наполнил тару и вернулся в мой лагерь – лазарет. Тигрёныш, лохматая сволочь, ещё спал. Но мать подняла голову, сдвинулась. Встать не получилось. Я подошёл и на палке подал котелок. Клыки открылись, лапы дёрнулись. Тигрица узнала воду. Жадно вылакала всю ёмкость. Наши глаза встретились. Ну, вот! Вот так рождается доверие дикого существа к одичавшему. Я вернулся к ручью. Теперь зверь понял меня и спокойно выпил всю ёмкость. Я отошёл к биваку.
Проснулось чудо с рукавицу и схватило бутылку ртом и лапами. Я был умнее и налил всего полбутылки. Зверёныш всё выкачал и отпал от соски.
- Подойди к маме, малыш.
Мама поняла, мурлыкнула. Полосатое создание сразу заковыляло к тёплой шерсти родителя. Явится на ужин. Кабарга опять затрещала шкурой и мясом в челюстях зверя. Зверь умный и ел очень маленькими порциями.  Дым моего костра не мог беспокоить зверя. Его мог беспокоить только я. Но особое отношение двух существ уже существовали. Тигрица и тигрёныш спали вольно раскинувшись на случайной свободе и жизни. Вечер сползал под кедры. Малыш приплёлся за молоком. С удовольствием опорожнил свою дозу жизни.
- Ну, что, царёк? Ужрался? Иди спать к маме.
Царёк к маме не пошёл. Мать ела, спала и наблюдала за смелым недотёпой. Но стоять на задних ногах ещё не могла. Хотя движения показывали, что всё приходит в норму. Травмы не задели и не разрушили двигательный аппарат зверя, а только чудовищно ослабили. Я подходить к тигру не собирался. Он должен окрепнуть, встать и подойти сам или уйти. Ведь подошёл же ко мне детёныш. Драгоценная плоть. Это пример безопасности, неминуемый опыт контакта. После этой петли человек никогда не будет в друзьях. Это враг. Или избегать встречи, или уничтожать при встрече. Сейчас ослабленный зверь по новому воспринимает ситуацию. Мир помощи в природе не существует. Интеллект громоздкая тяжелейшая нагрузка на рефлекс. Интеллект – щадящее свойство белкового тела. Рефлекс не имеет таких свойств как человечность, доброта, помощь. Поэтому человеческая особь формируется десятилетия, а рефлексная год – два или менее того.
Сейчас возникло противостояние интеллекта с контактом через рефлекс. Вот таково сейчас соседство двух белковых тел. Я спас обречённое животное. Включился механизм, способный качество интеллекта сблизить с качеством рефлекса. Никакой воли бога здесь нет. Стечение обстоятельств, что – то такое есть, но есть и индивидуальное – моё внутреннее ощущение, познавание, беды ближнего. Вот это точно во мне. В практике такое имело место уже несколько раз. Я использовал свои возможности сознательной помощи существу только с рефлексом. И был даже миг, когда изменились взаимоотношения рефлекс – интеллект. Бесподобное ощущение! Величайшее по своей гуманности состояние. Совершенно бессмысленное в природе. В природе аналогов не существует.
Тигрица медленно расправлялась с кабаргой, отдыхала. Я приносил ей воду. И вот я увидел её сидящей. А рядом в той же позе восседал полосатый отпрыск тигрового рода. Вот это зрелище!
- Ну, ублюдки, хорошо смотритесь!
Мама с трудом встала на ноги, качнулась и легла. Да! Рановато вам в бой за свою жизнь в дикой природе. Кабаргу почти съели. Молоко у меня ещё есть. Я сварил крутой бульон из костей, остудил, подал тигрице. Нюхала, нюхала, но съела без остатка. Я подал ей воды – вылакала. Дело пошло. Ближе этого развивать события опасно для существования матери и зверёныша. Они явно вдали от своей территории.
Вопрос пищи встал и удачно разрешился. После третьего дня нашего совместного обитания кабанья колонна обнаружила своего главного врага в беспомощном состоянии. Полдесятка взрослых и горох из поросят радостно захрюкали. Особенно активной была огромная свинья в засохшей твёрдой броне грязи. Она со стаей отпрысков сблизилась с тигром. Малыш прижался к матери, я поднял карабин. Выстрел оторвал полголовы и ухо смельчаку. Стадо с грохотом исчезло. Тигрица свалилась на бок. Отпрыск кинулся ко мне. Но тишина уже расползалась безопасной тенью над лесом и головами полосатых горемык.
- Ну, вот, други. Гора мяса. Магомет пришёл к горе. Работаем.
Ножовка – хороший инструмент вместе с ножом. Запас мяса для меня и тигров снял вопросы и проблемы пищи насущной. Три огромных куска со шкурой легли перед тигрицей. Один кусок мне. И маленький кусочек сочного кровоточащего живого мяса я положил перед тигрёнком. Мелкий полосатый гадёныш проявил невероятную прыть. Мать с трудом поднялась и всё – таки подошла к куску кабана. Прогресс! Улеглась, вцепилась в ещё живую тёплую плоть. Иногда смотрела на меня и малыша. А этот оболтус во всю пытался оторвать себе свой кусок. Я попробовал помочь. Куда там! Забыто добро. Когти ударили всей своей силой по моей руке. Это я понимал. По – другому просто не должно быть. Я отхватил мелкие куски от своей доли и аккуратно подал зверёнышу. Схватил, проглотил и уставился на меня. Ему давали пищу и не отбирали его кусок. С этим рефлекс справиться не мог. С тобой делятся пищей, той самой, что принадлежит только тебе, другого не существует. Но другое, оказывается, существовало. Огромный со страшным запахом зверь не отбирал, а делился своей добычей. Это может сделать только родная тёплая мать. Мама. Это не может сделать никто в сути природы.

Вот он провал и поражение рефлекса. Малыш оставил свой кусок и подошёл к моему. Мать подняла голову от тёплого мяса. Её малыш стоял под огромным зверем и брал куски из его рук. Мать вздохнула и углубилась в трапезу. Огромный чёрный зверь опасности не нёс, а что – то новое во спасение её жизни.
Я устроил себе мясной пир со сковородой. Полосатое брюхо спало в двух метрах от меня. Когти на всю длину торчали в куске мяса. Тигрица зализывала раны на задней части тела. Солидный кусок кабана исчез. Я принёс ей воды.
- Слушай, царь Алиня. Поимей совесть. Сходи к ручью.
Зверь поднял голову мне навстречу. Я понял – я могу подойти и ближе. Но зачем? Ослабить рефлексы в борьбе за жизнь? Недоверие ко мне необходимо. То, что я спасаю от голодной смерти и от смерти в петле понятно только мне. Но совершенно не понятно зверю. Пусть так и будет.
Я спал свободно и раскованно, долго. Что может быть со мной, когда всё уже и так случилось? Рядом восстанавливал свои силы и рефлексы сильнейший зверь в природе Земли. Полосатое чудо утром потребовало бутылку, увидело вожделенную ёмкость, замурлыкало и поднялось на задние лапки. Я отдал бутылку. Полосатый хозяин был уверен, что она только для его брюха. Присосался, отпал и подошёл к мясу. Но бросил свой кусок и потянулся ко мне. Вот так! Дармоед уже родился. Ещё один миллион лет и родится чудо с каменным топором в черепе ближнего. Я нарезал мелких кусочков, зверюга всё умял. Мать уже увереннее встала на задние ноги. Шаг, шаг, ещё шаг. На меня смотрел зверь такой рождающейся мощи, что всё во мне похолодело. Я что, буду показывать этому таёжному недоноску свою слабость? Я встал уверенно – бог царь, властелин и друг.
- Ну, что, дама полосатая? Шагнула снова в жизнь Алиня? Как там твои трамвы? Подойди. Вон твой нахал уже жрёт из рук. Подойди. Осмотрим. Ведь после петли живых нет.
Тигр стоял. Уши прямо и спокойно. Хвост мирно двигался без агрессии. Как велик этот зверь, как прекрасен и как нужен только самому себе. Малыш стал уже на полрукавицы побольше. Он сделал шаг от меня к маме, подошёл. Его лизнули, обнюхали. И этот ублюдок двинулся ко мне. Я остановился. Вся поза кричала в пушистом теле.
- Мама подойди. Это не страшно.
- Нет, малыш. Это очень страшно и мне и ей.
Подождём. Ещё много мяса, а у меня мало времени. И мне что – то снова очень захотелось снова жить на асфальте, а мясо добывать острогой в море.  В эту ночь я спал без снов, без грохота отбойных молотков, без свиста воздуха под клапаном шлёма.
Что – то было у тигрицы повреждено петлей, узлом. Глянуть бы. А как? Зверь что – то зализывал, но явно не было результата. Малыш уже находил у матери молоко. Но что – то там не так. Кабан будет съеден через день – два. А там я рискну. Ведь делал я такое. После росы тигрёнок устроил возню со мной. Острые зубы, острые когти, сильные лапы, азарт в глазах. Я сделал ему из куска шкуры мяч – игрушку. Началось. Котёнок приходил в норму раньше матери. Тигрица лежала и ей хотелось поучаствовать в игре с родной плотью. Она шевельнулась. Вот момент! Я взял полосатое чудо в руки и пошёл к матери. Меня подпустили без проблем и без клыков. Тигрицы рухнула на бок, и я увидел огромный волдырь у соска. Огромное гнойное образование. Я дотронулся. По телу зверя прошла дрожь. Я похлопал по передней лапе. Когти мелькнули и ушли внутрь. Меня убивать не собирались. Я вынул нож. Тонкое касание, фонтан гноя и крови ударил из раны. Я осторожно провёл по ране. Гной жёлтой густой массой освобождал полость у соска. Облегчение зверя было заметно по его раскованной позе. И я понял, мне нужно отойти вместе с котёнком. Мать взялась за рану. Мы отошли к моему биваку поиграть. Да! Когти отпрыска были ещё те. Дитё устало и заклянчило молочка. На мясо не смотрело. Бутылку изрядно опорожнили. Я взялся за ужин для себя.
Мы с котёнком ещё спали, а мама уже куда – то уходила. Бесшумная тень лёгким прыжком появилась перед нами. Всё просто. Утренний туалет и водопой. Я увидел у ручья свежий след зверя. Природа и сила в звере взяли верх. Рефлекс победил интеллект. Завтрак длился долго, а потом все просто лежали. Я чистил карабин. Полосатая рукавица спала в обнимку с бутылкой. Сияло хорошее светлое утро. Все ели и заботились только о себе. Я осмотрел рану зверя. Розовый кусок кожи был тщательно очищен. Молоко наполняло соски.
- Эй, парень, проснись. У мамы проблемы, выручай.
Я взял сонное существо и положил рядом с телом матери. Рефлекс сработал. Чудо схватилось за полный сосок. Мать облизала своё кровное дитё. Я потрепал мать по голове и ушам. Приняли. Меня в ответ толкнули мокрыми усами в ухо. Рефлекс признал своё могущество и ответил благородному собранию. Бутылка с соской чередовались с материнским молоком. Кабан продолжал исчезать. Я отдал и свой кусок. Меня не благодарили. Подвижность и прежняя уверенная мощь вернулись к матери. Вот сейчас они уже не пропадут и никуда не влипнут. Прощай прекрасный и злой мир естества природы. Я сыт. Прощай. На нары зимовьё. Книга, рябчики, ленки, свист и цоканье белок. А этим своя счастливая дорога рефлекса. Мать здорова. Силы и сила вернулись.

Ещё день и я снял подсушить палатку, уложил рюкзак. Тигрёнок откачал мои последние запасы молока. Я сунул ёмкость в мешок, завалил костёр и сел на ствол кедра рядом с тигриной парой.
- Ну, прощай! Живи. И не забудь о ненависти к человеку.
Я ещё раз коснулся зверя, блестящей здоровой шерсти. Посмотрел в глаза. В них был жёлтый глубокий блеск. Я пошёл к дороге. Тигрёнок пошёл за мной. Но мать тяжёлой лапой остановила котёнка. Всё правильно. Она прекрасно поняла дальнейшую опасность нашего совместно пребывания.
Тигров уже не было видно за моей спиной. Там есть ещё кусок кабана. Сильная мать. Мир Алиня уже узнал, что царь вышел на свою тропу.

 Зимовьё открылось там, где оно и должно было быть. Тюк лежал перед дверью. Я открыл дверь, но перед дверью не встал. Зачем спешить. Законы в тайге одинаковы зверю и человеку. И вроде всё как всегда. Я вошёл, осмотрелся и занялся тюком. Всё по полкам – соль, мука, инструменты, консервы, газ, спички, РТ. Проверка связи. Я включил станцию. Позывной. Внятный голос сквозь шум и разряды.
- Ты?
- Я. Порядок. Конец связи.
Уборка, уборка. Я вычистил все углы, обмёл стены, набросал лапник у входа, протёр стёкла и зажёг камин. Включил приёмник. Голоса мира вплыли в шум тайги и тишину жилища. Как прекрасен этот мир. Я вспоминал тигриную встречу как далёкое явление потустороннего мира с пирамидой и загадками мироздания. Всё закрыли сумерки тайги.
Вечером я дочитал Кондратьева. Пять живых на целый батальон. Призрачное счастье живого среди мёртвого мира Родины. Каждый по – разному ставит вопрос жизни и смерти в бою. Герои лежат под крестами, звёздами, под мрамором неизвестных солдат. Слава героям, хвала живым! Жизнь труднее подвига. Вечером тепло камина и яркий свет лампы, шумы приёмника составили хороший фон для отдыха. Я не вспоминал ни тигров, ни работу, ни фантазии пирамида. Я читал Задорнова. И другой мир бушевал в той же части земного шара, где сейчас с книгой был я.
Утро. Расплескалась заря и зашевелил ветви ветер. И что это я здесь развалился на шкурах? «На земле лежали люди и шкуры…» Я шагал на маленькую горную скачущую по камням речушку. Рыба, комары, звон струй и звенящая тишина под голубыми кронами кедров. Дни то летели вскач, то тянулись как нудный дождь. Десять рыбок и одна рыбина составили мой пятиминутный улов. Я прошёл сначала тропой, потом поляной, потом какой – то древней заросшей пахотой, пригорок, врезанный  в столб староверческий крест. На этом вспыхнул и исчез мир прошлого.
- Крутанись к этой сопке.
- Нет, друг. Мы здесь не крутимся.
Рёв двигателей перекрыл все шумы мира.
Тень машины ломалась под нами на фоне тайги. Сопки то закрывали горизонт, то распахивали до сверкающей дали океана.
- Ну и местечко тут у тебя. Садишься и волосы дыбом.
- А ещё други, что вам привиделось?
- Старик, створные огни в рай и посадочная полоса в ад.
- Вот, вот. Пошагайте сразу по этой полосе из рая в ад или наоборот. Тогда и будет вам возможность понять где я был. Вы ведь только коснулись колесом своей машины колеса истории мироздания.
- Что бывало так не смешно?
- Да, бывало так не смешно, что страху не было. Только ледяной ужас бытия.
- Ну и занесло.

Тебе звонили. Провода оборвали на телефоне. Но успокоили. За два моря ехать не придётся. Свои в бухте натворили больше любого спецназа.
- Как отпуск?
- Хорошо. Видишь живой, бодрый и согласен с вами в огонь и в воду.
- В огонь опоздал, а в воду всегда пожалуйста.
Начальник вышел из своего салона, из уюта готового существования.
- Тебя искали и не нашли. Заходи.
- Обойдусь.
- Ниночка, нам сюда чаю, а потом по делу.
- Сразу по делу, а потом без чая.
- Сразу так сразу … 
Скопище людей и начальства ночью исчезло. Начальники надёргались, успокоились, уехали. Началась работа у нас. А начальник может спокойно уехать, поспать и утром по телефону справиться о ночных делах. У меня до утра целая ночь на дне. Утром меня сменить или Пашка, или Виктор. Им и слова говорить не надо. Нудная продвижка по каналу вместе со шлангами. Мысли далеко от дел вокруг и над головой. Чтобы сделать много и хорошо об этом не нужно думать, а просто делать. Мысли твои не на слуху, а глубоко в тебе.
 
Ну как появился в природе тигр? У зверя нет признаков зверя. Кто ещё около человека не имеет признаков зверя? Ясно – лошадь и собака. Философ водной купели. Ладно, продолжим. Так. Где живёт тигр? Его ореал? Да, там, где древняя белокожая общность дольше всего населяла планету. Конечно, это Азия Турана, древняя страна Годвана. Тигр творение и спутник людской эволюции. Нет тигру аналогов в природе земли. Привозной или ручной зверь. Собака и фантазия лошади в обязательном порядке явление культуры человечества. Если у лошади и собаки случайный аналог был, то предков не было. То тигр более древний спутник азиатской культуры мироздания. У зверя имеются остаточные признаки совместного существования с человеком до планеты Земля. Цикл жизни белокожего человека двадцать пять часов, а у Земли двадцать четыре. Наша прародина медленнее вращалась на орбите. Гены это помнят. Земля медленнее крутиться не может.
- Что это ты там такое ворчишь? Зэков испугал, лопаты побросали.
- Пусть перекурят. Я всё осмотрю.
- Тебе на декомпрессию выходить пора.
А я ещё даже до лошади не дошёл. С лошадью та же история. Лошадь легко обучается и легко теряет связь с человеком. А почему это вдруг так? Лошадь не создавалась как тягло. Она была спортом, другом, спутником белокожего культурного прародителя нашей расы. Имею в виду славянскую. Других белых рас на Земле нет. С собакой сложнее. Этот спутник человека создан универсально и ясно почему. Характер собаки многогранное повторение характера человеческой особи.
- Что затих? Выходи.
Гремят бахилы по трапу, ревёт воздух в шлёме, свистит по резьбе иллюминатор. Удивлённые глаза и лица.
- Ну, ты, старик, и уработался.
Сухая и мокрая соль облепили феску. Свитер, роба огромным мокрым комком сползли с меня. Это такая простая философия бытия, что все твои воспоминания о таёжных видениях очень простая и романтичная и даже не нужная ситуация в поисках приключений. Гремят весёлые голоса. Шутки, грохот палубы и удивлённые восклицания. Тяжелейшую работу я закончил почти один.
Этот момент даже вытолкнул начальника из тёплого салона. Фуражка с крабом скрывала глаза. Но ведь мы все знали – этот человек долго был хорошим водолазом…. 

Генрих Костин  Владивосток 20 век  Алинь