Наука ближних странствий. Фирсановка, улица Мцыри

«И скоро вихорь новых грез
Далече мысль мою унес…»

Фирсановка – первое географическое название, узнанное мною в жизни. Первое слово, связанное с конкретным местом на земле. Мое третье лето, жаркий день, мягкая теплая пыль на дороге, и на обочине пушистые кустики ромашки. Почему-то считается, что запахи человек не запоминает, но я с тех давних пор помню этот обволакивающий сладковатый аромат. Родители снимали дачу в Фирсановке. Хозяева – дядя Саша и тетя Саша, оба тучные, огромные, в линялых одеждах и соломенных шляпах. Занимались они, по моим тогдашним представлениям, исключительно тем, что каждый день большим и острым ножом резали красавицу-сосну. Огромное дерево возвышалось в саду среди яблонь и отбирало у них жизненные силы. Во всяком случае, так считал дядя Саша. Но спилить сосну почему-то не разрешалось, а запрет нарушать боялись. И ежедневно методично уничтожали великолепное дерево.

Деятельность была вполне успешной, подтверждением этому служило стоявшее тут же совершенно высохшее дерево. Его можно было повалить, но дядя Саша все не решался. Он, кажется, опасался, что сосна рухнет на дом. Это было тупое и откровенное вредительство, внушавшее мне, так мало в жизни понимавшей, чувство упрямой детской неприязни к хозяевам дачи. Но светлый образ сосны – стройного рыжего ствола с янтарной слезкой смолы – затмил в памяти темь человеческого варварства.
 
Все это я вспоминала, пока автобус неторопливо катился в сторону санатория. Вот и конечная остановка. «Все, выходим, дальше не повезут», – громко протараторила старушка в пестром платке. Думаю, что всем это было хорошо известно. Даже я догадалась, потому что увидела вывеску «Поселок санатория «Мцыри». Спросив для верности дорогу и получив в ответ «туда идите» и неопределенно отмахивающийся жест, я пошла в указанном направлении. Скоро показался проход в тенистую аллею, потом сама усадьба, сияющая белизной и новизной, будто отстроили ее не в восемнадцатом веке, а позавчера.

Центральная часть и четыре флигеля светились, устремляя в небо остроконечные шпили. На маленьком стенде голубели рекламные буклеты с дивными словами: «Приглашаем вас посетить усадьбу…» Господи, какое счастье, это же меня приглашают! По дороге к усадьбе шла женщина-почтальон с большой сумкой. Она обогнала меня и уверенно вошла в ворота. Раз она вошла, то и мне можно. Но не тут-то было. Навстречу почтальонше – не мне! – вышел охранник. Закончив почтовые дела, страж порядка вопросительно глянул на меня.
 
– Можно посмотреть усадьбу? – говорю я нежнейшим голосом.
– Сейчас нельзя, – отвечает охранник.
– Почему же?
– Сегодня закрыто. Вот когда экскурсии, тогда можно.
– А когда экскурсии?
– Позавчера.
Стою, воззрившись на сияющие шпили. Мне так не хочется уходить. Опять я не вовремя, не в тот день, не в тот час. А что, собственно, мне еще надо? Вот она, усадьба – вся как на ладони. Но ведь есть что-то еще, заветное…
– А что показывают обычно экскурсантам? – вкрадчиво спрашиваю я охранника.
– Их водят внутрь, – с достоинством отвечает он.
– Да, внутрь – это, конечно, совсем другое дело… Хотя, если здесь был санаторий, то вряд ли там что-нибудь сохранилось из генеральских-то вещей.
– И еще свадьбы тут празднуют, – как бы между прочим говорит охранник.
– Что же, прямо в усадьбе? Там банкетный зал есть?
– Ну да, и внутри, и тут вот шатры ставят, – отвечает страж. – Ох, гуляют!

Лицо его меняется, взгляд теплеет. По всему видно, что он вспоминает последний брачный пир. Странно, но именно упоминание о бывших здесь застольях меня совершенно примирило с действительностью, уже перестало казаться, что меня лишили чего-то важного. Я спросила охранника, что еще интересного есть в окрестностях. Он указал на старую церковь, которая, по его словам, никогда не закрывалась. И я отправилась искать храм божий.

«Столбы обрушенных ворот,
И башни, и церковный свод…»

Дорога к храму шла через овраг. На пути попались живописные развалины моста. Впрочем, почему развалины – я же перешла на другую сторону. И все переходили – до меня и после еще сто лет ходить будут. Несмотря на свое печальное состояние, мост был прекрасен. Величественное сооружение, ставшее частью лесного пейзажа, старинное и нездешнее, из лермонтовского времени. И по нему можно было ходить в любое время дня и ночи без разрешения, беззастенчиво и просто. Но главное – мост был настоящим. Этим он отличался от гордо сияющей усадьбы.
Дальше тропинка шла через лес, насквозь, к большой дороге. Лес весь был пропитан ароматом ранней осени и полон солнцем. Он звучал и дышал, он – царил. Лес властвовал, совсем не подавляя, а благоволя.

«И все природы голоса
Сливались тут; не раздался
В торжественный хваленья час
Лишь человека гордый глас…»

За поворотом показалась церковь. Как приятно войти под своды тихой деревенской церквушки, вдохнуть аромат оплывших свечей, поглядеть на темные иконы. Там забываешь обо всех земных заботах. Там обитают такие добрые, благообразные старушки, которые, мелко крестясь, сметают невидимую пыль с образов…
Назойливое жужжание газонокосилки вывело меня из состояния блаженной мечтательности. Запах бензина обволакивал со всех сторон. Бодрый мужчина в ярком комбинезоне подстригал почти безупречный английский газончик перед храмом. Зеленый травяной коврик кое-где был украшен роскошными цветами. Я замерла у ворот в тихом оцепенении. От стены отделилась черная фигура охранника. Боже, и здесь охранник! Нет, он не отделился, он вышел из стены, строго взглянув на меня с присущей людям его профессии бдительностью. Обитель божья под надежной охраной. А пускают ли туда вообще?

Оказалось, что пускают. Чувствуя затылком присутствие человека при исполнении, смотрю по сторонам: краса и божья благодать. А еще витрина, совсем как в музее – стеклянная, а в ней экспонаты – огромные книги, иконки, какие-то вещицы – все старинное. И тут же записочка, объясняющая, что и как. Валялись, мол, вещи по избам, пылились, а теперь тут помещаются для всеобщего обозрения.
 
– Закрывать храм пора, – слышится строгий женский голос.
– Да, уж пора, – отвечает ей другой.
Это они для меня говорят. Наверно мне тут быть не положено, вот и намекают. Выхожу, сажусь на длинную и узкую лавку, любуюсь стриженым газончиком. А все-таки дикая и сама по себе растущая трава мне милее.
– Это храм «Мцыри»? – голос деловой и явно городской, женский. – Мы тут усадьбу искали, проехали, наверно…

Объясняю про усадьбу. Женщина уходит, я остаюсь. На лавке сидеть ведь не возбраняется… И охранник совершенно потерял бдительность. И солнце такое ласковое. И газонокосилка заглохла. Тишина.

«И было сердцу моему
Легко, не знаю, почему…»

– А где ваш мужчина? – как гром среди ясного неба.
Нет, не гром – это подошедшая почти вплотную служительница – та, что храм собиралась закрывать. Вопрос застал меня врасплох. В этот момент я как-то совсем не думала о мужчинах.
– Я его с собой не взяла, – говорю я первое, что приходит в голову.
– Это почему?
В самом деле, почему? Тут я, кажется, задумалась…
– И что же, он там, в храме остался? – грозно наступала на меня женщина, и в голосе ее звучали осуждающие ноты. – Охранник сказал, что вас было двое! Где он?
 
«Действительно, где он?» – подумала я. Повисла гнетущая пауза. От страха я все поняла: та женщина, что спрашивала про храм «Мцыри», сказала «мы». Значит, она и была с мужчиной. Они уехали, я осталась – с меня и спрос. Но взять с меня нечего, на вопросы я отвечаю невпопад. И вообще – вид у меня нездешний. К тому же мне пора идти обратно.

«При звучном ропоте дубрав
Блаженство вольности познав…»

Дорога обратно показалась вдвое короче. Или это была другая дорога? Но лес все тот же – плавно качающий ветвями, еще зеленый, ласково шелестящий лес. Он живет своей тайной жизнью, растет, тянется к небесам. Лес вбирает в себя силу земли, свежесть дождей, солнечный свет и щедро делится своими богатствами со всеми без разбора. В лесу каждый – свой, каждый обласкан, одарен, приголублен. Здесь все для всех: птичьи голоса, грибы, ягоды, тропинки, поляны. Так не хочется уходить отсюда, но что делать, надо идти дальше…

Стоящий на остановке автобус я увидела издалека. Будет очень обидно, если он уйдет на моих глазах и без меня. Он тут ходит по расписанию – раз в час. Прибавляю шаг, слышу гул мотора, бегу. Оказывается, я хорошо бегаю, даже с рюкзачком. Успела. Сажусь у окна, смотрю на дорогу, на ели, на тронутые охрой кусты. Вот показались домики, сады, заборы. И на заборах белые заметные таблички: «Мцыри 11», «Мцыри 9», «Мцыри 7»… Это улица так называется. Тут бы и граф Толстой позавидовал: улицы Карениной в «Ясной Поляне», кажется, пока нет…

Сколько на свете чудесного и неведомого! И как мало мы знаем жизнь. Впрочем, почему мы? Правильнее сказать – я. Одно утешение: сегодня я узнала множество неожиданных вещей, про свадьбы, например, что справляют теперь в усадьбе «Середниково» какие-то важные господа. Из грязи в князи, прости Господи! Нет на них генерала Столыпина, уж он бы не допустил…

Ушли поколения, ушли традиции. Остались дороги, деревья и камни. И еще – образы прошлого, зыбкие тени и отзвуки.

«И стало в памяти моей
Прошедшее ясней, ясней…»

P.S. Стихотворные строки заимствованы автором из поэмы М. Лермонтова «Мцыри».