Аркадия. Глава 5

О, как не хотелось Евгению быть взрослым. Взрослые, с их постоянными мелочными заботами, суетой, прагматизмом, перебранками, хитростями, лицемерием, отталкивали Евгения. Ему хотелось постоянного динамического покоя и тишины, но не покоя лени и пресыщенности, а покоя фантазии, сновидений, озарений. Он хотел жить в мире, где нет времени, где нет ограниченного и жёсткого пространства, в онерическом мире, где всё возможно, где возможно невозможное.

 Время – это проклятие человечества, его враг номер один, его злой гений, его постоянный бич. Время говорит человеку о смерти. Время убивает человека. Оно говорит: «Вот твоё начало, а там – твой конец, и никуда ты от этого не денешься». И человек в истерике или спокойно подчиняется времени. Но Евгений не хотел подчиняться. Когда он понял, что смерть неизбежна, он хотел покончить с собой. Но не решился. (Такие рецидивы будут повторяться часто). Суицид – это протест против времени, но и уступка ему. Суицид ничего не решает. И всё же одна мысль о нём – это схватка со временем, это объявление времени войны. И может это ответ на извечный вопрос «Что делать?» - не принимать условий времени.

Евгений любил ходить пешком мечтая и размышляя. Бродить по лесу просто так. Не собирать грибы, ягоды, а бродить бесцельно и бессмысленно, наугад, без дороги, созерцая тёмные кроны деревьев, с пробивающимися сквозь них  солнечными лучами; залитые светом тихие замершие поляны с таинственным жужжанием насекомых и шёпотом трав; слушая с холодеющим чувством в груди ветер, качающий верхушки сосен; вдыхая запахи хвои, сосновой смолы, прелой листвы, гниющей древесины и лесных цветов; рассматривая на солнце радужные паутины с покачивающимися в центре пауками; наблюдая за едва заметными в сухой листве лягушками, муравьями, гусеницами и ящерицами на прогретых пригорках. Удивляться всему. Восхищаться всем. Просто любить лес, любить неизвестно за что.

 «Что такое лес? Сверхъестественное насекомое. Доска для рисования. Что делают леса? Они никогда не отступают рано. Они ждут лесоруба. Что такое лето для лесов? Будущее: в это время года массы теней смогут превратиться в слова; и существа, наделённые даром красноречия, будут бесстрашно обыскивать полночь в нулевой час» (Макс Эрнст). Лес – это некий храм, но не для молитвы, не для литургии, а для созерцания, для напоминания о тайне.

 Тайна не доступна исследованию. Она доступна только касанию. Тайна окружена сиянием, которое не пропускает в тайну ничего кроме тайны. Так боги окружены сиянием. У халдеев это сияние называлось «маламму». Оно было ослепительно. И кто смел поднять на него очи с намерением, тот становился незрячим. Есть целое учение маламмулогия об окружении тайны тайной и о тайне ради тайны. Здесь испепеляется всё рациональное. Как нимфа Аркадия и старый бог Пан лежат в шелковистой траве друг на против друга, так и тайна созерцает самоё себя. Так она расплывается в самой себе, как запах луговых трав. Этот тонкий аромат едва заметными спиралями взвивается к небу и широкими плавными волнами накатывает на грудь.

 Молочно-белое тело нимфы и коричнево-серый торс Пана, словно два облака, кучевое и грозовое, опустившиеся на землю. Небо поцелуем прикасается к ним, травы стебельками рисуют на них, ветер засыпает на них, и им снится одно сновидение на двоих. «И всё безмолвно, как древний Тмолос». И повсюду один лишь неупорядоченный свет. Беззвучные мелодии. Бесцветные колориты. Всё куда-то погружается медленно и тихо, в спокойном величии. И становится мягким, полурастёкшимся, безконтурным, оплавленным и нечётким. В бестрепетном оцепенении. И от этих облаков внизу отражаются тяжёлые облака в небе.
                И нимфы ручьёв и лесов,
                Силены и фавны, сильваны
                Выходят на берег, услышав мой зов,
                На влажные от росы поляны.
                И всё умолкает …
Сапфирное сияние так великолепно и мощно, что скрывает медоточивые и лилейные формы. Сияние ослепляющее!

Токи воздуха это крылья возведённые в степени своих взлётов и парений белых шафранных бабочек лазурных алых стрекоз полосатых мух зелёных кузнечиков золотистых жуков эфирная невидимость обозначающая полёт штрихами послушных атласных лучей ткущих тонкие формы изразцы солнечных бликов изумрудной листвы и палитры слетающих птиц застывшей реки. И когда нимфа Гелия, нимфа Солнца восходит на вершину своего сияющего зиккурата и сбрасывает лепестки проснувшихся цветов, это невесомое испаряющееся трепещущее лучами водных зеркал и ледяных рос горьковатого мёда тысячелистника и полыни невзыскательного девственно-эротического сновидения будто пронзает убаюкивает и пропитывает
                каждая травинка бескрайним половодьем
                теплотой мечтающей земли  низким облаком
                лелеющей выси
каждый венчик цветка  это едва уловимый ответ паутинки замысловатых эскизов
                эололазурные небеса мерных гекзаметров эпосов медных тонкий
               флюид важный как грёза долины жёлто-коричневых полосатых мух пьющих
                нектар пчёл с медовым брюшком золотых цветочных чаш у каждого цветка свой особый вкус огромных фасеточных глаз насекомых распадающаяся долина на миллионы миров манящих амброзией нежной пыльцы любовь не слепа тучи подретушированные свинцовыми пальцами жаркой реки мягкой и немного влажной как губы стремящиеся к поцелую ароматных смеющихся трав на лапках шмелей несущих тяжёлый мёд и пластичный как воск опьянённого солнца

Нимфа Аркадия лежала на пушистой траве, и солнце, специально для неё превратившись в зеркало, отражало незабываемые и несотворённые формы. Эта картина когда-то вдохновит великого Веласкеса. Временные передвижения с конца обратно вдоль затем в эзотерической точке растворяются в зените зрачков в капельке невысохшей росы, застрявшей между шипами старой крапивы, растущей в тенистом овражке. Аллегория тишины в вибрировании и стрекотании лугового энтемоса усугубление непомерное охвата живого акмэ-бытия повелительниц влюблённых мистерий Аркадии. Венок фиолетовых маков светло-русых волос неотрывно в наслаждении длящих волной ниспадала в амальгаму ивовых ветвей шепчущих экстатические глоссы облачных телепатий непобедимых и насыщенных треугольниками лон глаза туманно-вечерние центр лазури заоблачных архипелагов напитки богов как формы прозрачные двух близко лежащих незнающих золотых двойников изогнутых талий лучах искрящихся на плечах в зеркалах поцелуев неподвластных искусств прикованных взглядов словно к скале Прометей тысячу раз очаровательной нимфы между лопаток её и затылок как нежная чаша цветка элексир совершенства отталкивающий звёзды желая упасть это лоно тут же и где неизвестно взлететь вместе с ней в точку её высоты в высоту превращаясь в огонь ласковый и бездонный сапфирный он заключён в бесчисленности объятий раздваиваясь становясь принимая сжимаясь в точку в единую линию света рассвета и тьмы тишины пустоты полноты неисследимости глаз сомнамбулических грёз онерической музыки песен сумерками танцев горящих костров танцев хороводов лугов вечных лугов.
Кто сказал, что Великий Пан умер?! Он не может умереть! Он в окружении нимф, вторящему его победному и радостному крику: Эвой!