Два брата - акробата

   Эта не выдуманная история произошла на маленькой железнодорожной станции, где проживали два неразлучных друга - Вовка и Борька, не расставаясь друг с другом ни днём, ни ночью.
   Вовка был старше Борьки, и мать, уходя на работу, строго-настрого наказывала своему старшему следить за младшим.
   - Вовка, - говорила она, - смотри у меня, не забудь накормить Борьку, уши надеру. Главное, не пускай его за ворота, а то убежит, ищи потом ветра в поле.
   Дав ценные указания, мать со спокойной душой уходила, закрыв на щеколду калитку. Работа была посменная, но мать знала, что на серьёзного и рассудительного не по годам Вовку можно положиться.
   Борька же был намного глупее и беспечнее. Ему каждая лужа была родным домом.
   До соседей часто доносился дуэт: это Вовкин альт заглушал Борькин дискант, переходящий на визг, когда ему не нравилось слишком усердное Вовкино попечение.
   Вовка жестоко, по-взрослому ругался, обзывая Борьку разными словами:
   - Ах ты, скотина такая. Мамка что говорила? Чтоб ты меня слушался. А ты, почему не слушаешься? Она тебе уши надерёт, а не мне.
   Но Борьку не волновали Вовкины вопли, а мать он нисколько не боялся и за свои уши не переживал. Это пусть Вовка боится, ему наказывали следить за домом, а не Борьке, и Борька демонстративно отворачивался. Он был ещё совсем маленький, и в его обязанности пока входило быть накормленным и чистым. Накормленным он соглашался быть, а вот чистым?..
   Хоть один из вас помнит себя ребёнком? Разве могли вы спокойно обойти лужу? Конечно, нет. Вы так и норовили хотя бы одной ногой да наступить на солнышко, что отражалось в воде.
   Даже, когда его не было, всё равно, что-нибудь выглядывало из этого огромного, как вам представлялось, моря. А вы, как дядька Черномор, шагали со своей дружиной по волнам.
   Пусть Борька не был дядькой Черномором и дружины своей не имел, но шагать по волнам очень любил. А если лужа была не только с водой, но и с грязью, то это был настоящий кайф.
   Только этот кайф почему-то быстро заканчивался, иногда не успев даже начаться. Рассвирепевший Вовка подбегал к Борьке и орал на всю станцию:
   - Поросёнок, опять залез в лужу. Опять мне тебя мыть, как в кровать такой ляжешь? Я ведь не буду с тобой спать, свинья, ты, этакая!..
   И схватив Борьку в охапку, тащил его к колодцу. Позабыв про наказ матери, не мыть Борьку холодной водой, чтоб тот не простудился, Вовка набирал в ведро ледяной воды и с наслаждением выплёскивал его на голову орущего Борьки.
   Потом, схватив с верёвки сохнущее полотенце, со всей силой растирал Борькину кожу до покраснения, приговаривая:
   - Теперь не заболеешь, чихать не будешь и меня не заразишь гриппом. Сейчас пойдём есть, а то скоро солнце сядет. Видишь, оно за домами прячется, спать пошло и нам пора. Мамка утром придёт, начнёт спрашивать, как ты ел, как спал? Про меня не спросит, знает, что я поем, а ты сам не можешь, дармоед этакий.
   Соседка Нюра, проходя мимо калитки, ворчала:
   - Что ты, Вовка, его всё ругаешь? Он же маленький, говорить не умеет.
   - Что Вы, тёть Нюр, я его ласково, с любовью.
   И два "брата - акробата" медленно шли в дом. Это прозвище прочно закрепилось за друзьями. Люди, смеясь, оборачивались и добродушно смотрели вслед двум пухленьким, толстощёким, с круглыми брюшками, друзьям. Как они походили друг на друга...
 Итак, накормив Борьку и помыв посуду, Вовка стелил постель, затем, уложив Борьку, ложился рядом...
   Ночью обоим снились детские сны. Друзья спали в обнимку, чуть похрапывая и ворочаясь во сне. Вовке рядом с Борькой было тепло и спокойно, а что думал по этому поводу Борька, Вовке было неизвестно.
   Да, и какая разница, о чём думал его друг?  Главное, совсем не обижался на Вовку, не лез на него драться, не то, что другие друзья, так и норовили в морду дать, а уж обозвать, на это пацаны - мастера...
   Прошло время. Вовка с Борькой также дружили, но вместе уже не спали. Во-первых, мать ругалась, а во-вторых... Борька подрос и на Вовкиных руках уже не помещался.
   Да, и соседка Нюра, как-то зайдя рано утром к ним в дом, высмеяла Вовку, что тот спал с поросёнком.
   А язык у Нюры был ещё тот. На что мамка  была остра на язык, её вся станция боялась, но соседка сумела допечь Вовку и, наконец, он сдался, поняв, что и в самом деле поросёнок - есть поросёнок, каким бы лучшим другом ни был.
   А ещё через полгода Борька превратился в огромного кабана, которого собирались к Новому году зарезать.
   От такой страшной вести Вовка сначала слёг в кровать и неделю провалялся в жару, а чуть поправившись, сел на электричку и уехал к тётке в город, даже не предупредив мать.
   Она же, обегав всех соседей, оставив дом и хозяйство на ту же Нюру, помчалась в город. Мать догадывалась, что Вовка уехал жаловаться родным, искать защиты, как для себя, так и для друга Борьки.
   Но все родственники были заодно с матерью. Конечно, они жалели Вовку, так как все любили его. Долго уговаривали смириться с мыслью, что кабан - это только животное, а не человек, но переубедить страдающего Вовку никто не мог.
   Мать, приехав к сестре, сообщила, что Борьку резать не стали, но продали в колхоз.
   - Ты, Вовка, не переживай, - успокаивала мать, - жив твой Борька, только находиться будет вдалеке от тебя.
   Вовка подулся, подулся, но всё же подумав, согласился:
   - Пусть будет далеко, лишь бы - живой, - и слёзы облегчения омыли страдающую душу по самому близкому, а ныне такому далёкому другу.