Ах, дети, дети! Глава 6. Лета

Задам читателю вопрос: назовите профессию мужа, если его жена школьный учитель?
Совершенно верно, в семидесяти случаях из ста получим ответ: военный. Не минула эта участь и
Лету. В советские годы с подачи Госплана, а может и какой-нибудь более серьёзной организации,
в наших городах мудрым решением было заведено: если уж открывают военное училище, то
непременно надо в этом же городе построить педагогический институт. Советский офицер для
стабильности поведения и моральной устойчивости  должен был иметь семью. А где её найти,
если четыре года учёбы ты в казарме, а потом сразу на Камчатке и видишься только  с бурыми
медведями.  Вышеупомянутая организация своим хитроумным решением создавала все условия
для создания в кратчайшие сроки «ячейки общества» для защитника Родины.



Ещё Ленин в своих трудах говорил о том, что «народный учитель должен быть поставлен на такую
высоту, на которой он никогда не стоял …». Но слова творца революции видимо уже устарели, и
серьёзная организация решила планочку приспустить. Ну, в самом деле, если учи;теля будут не
только уважать, но и хорошо ему платить, то в пединститутах будут учиться одни мужики. Где
тогда черпать ресурсы для «ячеек общества» военным? Вот и решили, что оборону надо крепить,
а образование и так  неплохо поставлено,  – как-никак самая читающая страна, умы уже девать
некуда стало.



Подрезали постепенно зарплатку и привилегии учителям, вот мужчины и разбежались. Замысел
удался. В одном городе существовали два, голодных к другому полу, анклава: одни жили в
чёрном теле в казармах и каждую женщину, встреченную в увольнительной, считали первой
красавицей, вторые довольствовались ежедневным обществом  двух-трёх парнишек-
однокурсников на полсотни девушек. Накал страстей и бесконечность воздержания в общении с
противоположным полом доводили юные существа до умопомрачения. Как говорят, – достаточно
было поднести спичку, чтобы вспыхнул пожар любви.



Такой спичкой был совместный вечер танцев института и училища, устраиваемый обычно на
пятом курсе, когда уже обоим анклавам не было мочи терпеть происки гормонов. Их спускали
друг на друга как голодных собак на дичь, и они, не особенно разбирая, старались ухватить
добычу, пока есть возможность. Девчонки были без ума от мужественных и сильных парней в
красивой курсантской форме.  На фоне контраста со своими однокурсниками-хлюпиками, которых
ко всему прочему уже давно разобрали ещё на втором году обучения,  девушки, не задумываясь,
делали свой выбор в пользу такого неожиданного подарка судьбы.



Курсанты тоже были неадекватны в выборе. Первая же улыбнувшаяся девушка разила их наповал,
а предусмотрительно убранный за два-три дня из рациона питания бром уже не сдерживал
плотских желаний, которые на время становились у руля поведения и были определяющей силой
в безрассудных поступках.



В таких случаях говорят, что они дорвались друг до друга. Нередко такая вечеринка заканчивалась
для мимолётной пары срывом в сексуальную пропасть, что ещё быстрее способствовало
созданию семьи. Но и платонический исход вечера для пары тоже частенько заканчивался скорой
свадьбой.



Девушки, считая, что это их последний шанс, не особо задумывались над предложениями,
влюблялись без памяти. Парни тоже либо влюблялись, либо хотели отбыть в часть с
приличной женой, а не искать на месте назначения абы что. Естественно, за короткие часы встреч
невозможно было как следует узнать друг друга, но каждая половина будущего союза заведомо
обладала несомненными преимуществами перед обычными парнями и девчонками, что в
конечном итоге и определяло выбор.



Даже при таком скоропостижном выборе их союзы оставались на редкость крепкими.
Чувствовалась родственность душ по уровню образования, а постоянное пребывание мужа на
службе не оставляло возможности для ссор на пустом месте. Оба были рады коротким и
насыщенным любовью  встречам, преодоление трудностей сплачивало семью, появление детей
становилось залогом семейного счастья.



Лета в молодости не была в когорте первых красавиц, но явно принадлежала к числу красивых
девушек. Это обстоятельство уберегло её от участи стать женою школьного учителя. Всех
немногочисленных представителей мужского пола в составе групп института разбирали, как
правило, самые-самые красивые или самые проворливые девчонки. Ко вторым Лета тоже не
относилась, поэтому ближе к пятому курсу стала проявлять беспокойство, что в скором времени
пополнит список старых дев.



Кроме института она особенно нигде не бывала, да и времени не было, – надо было оправдывать
надежды мамы на успешное окончание института, и она вместо сердечных дел занималась
догрызанием гранита науки. Но, как известно, природу не обманешь, и даже несмотря на
затворничество, молодая кровь кипела, гормоны играли, мысли безудержно бродили в мечтах о
противоположном поле. Она засматривалась то на одного мальчика, то сохла по другому, но
природная скромность и воспитание не позволяли действовать первой, в то время как ушлые
подруги уводили одного претендента за другим.  Да и претендентов-то в институте было не так
много. На студентов младших курсов она, естественно, и не смотрела, а все старшие к концу
второго – началу третьего курса, если можно так выразиться, «залетели». На фоне всей этой
безысходности у неё стали появляться мысли, что она некрасивая и только поэтому к ней никто не
клеится. Лета ненавидела и себя, и маму, на которую была так похожа, хотя никогда бы и не
подумала, что мама не красивая. Потом она долго разглядывала себя в зеркало, то сходясь на
том, что мила и очаровательна, то злясь на длинный нос и бесформенные губы, то снова
утверждаясь в своей красоте, то прорываясь злостью на несоответствие ушей и щёк глазам и сетуя
на судьбу, что та не одарила её карими глазами и чёрным волосом… Мысли  об участи старой
девы ставили её на грань сумасшествия, и только благодаря молодому организму не
заканчивались так печально. Она, в результате всех терзаний, всё же впадала в мечты о принце на
белом коне и сходилась к тому, что она-то уж не упустит его, появись он хотя бы на горизонте.



Вечер танцев с курсантами военного училища оказался как нельзя кстати. Проходил он в здании
военного  училища. Приглашённые были не на шутку взволнованы, поэтому
подходя к заветному месту, нисколько не придали значения красовавшемуся над зданием
призывному плакату, поражающему своей курьёзностью.  «Наша цель – коммунизм!» - увещевал
плакат, автор которого, видимо, забыл, что целью военных являются, прежде всего, внешние
враги государства.



На первом же танце её пригласил один из курсантов. Все последующие танцы этот курсант
танцевал только с ней – было  заметно, что Лета ему понравилась. Она сначала обрадовалась, но
потом очень скоро пришла в полное уныние – даже при всём её изголодавшемся состоянии
курсантик оказался недалёким и вскоре наскучил ей до отвращения. Белый танец тоже не помог, к
моменту его объявления все курсанты уже были при деле, и не дай Бог кому позариться на чужое
добро.  Переполненная разочарованиями Лета заполночь вернулась домой, кинулась на кровать
и проплакала почти до утра, проклиная и непутёвый институт, и мамины амбиции, и свою
глупость.



Однако надо отметить, что вдобавок ко всем внешним данным Лета была далеко не глупой
девушкой, кто-то бы даже сказал, что чересчур умной. Её начитанность была неоспоримой,
поскольку находила отражение в весьма красивой и богатой речи. Ни одно слово или сравнение
не повторялось ею в течении беседы, а фразеологические обороты были не хуже чем у Толстого.
Причём ей не надо было думать, речь лилась сама собой, поражая собеседника обилием мыслей
и разнообразием интересов.



С нею было занятно поговорить обо всём, сама же она больше всего любила литературу и всё
связанное с писателями и их личной жизнью. Лета  могла часами рассказывать про Чехова или
Достоевского, рассуждать об истоках их творческой гениальности, явно руководствуясь не
школьной программой, а своими собственными выводами на основе колоссального количества
прочитанного на эту тему материала.



Кроме того Лета была изыскана в манерах общения, всегда оставляла приятное впечатление о
себе не только от  обаяния «светлой головы», но и очаровывала всех своей милой улыбкой и
ясными открытыми глазами. Она всегда говорила правду, не юлила, не хитрила и этим подкупала.
Через минуту общения с ней можно было понять, что она очень добрая, отзывчивая и всем своим
существом располагающая к себе девушка. Даже после первого мимолётного общения с ней,
потом вспоминался её яркий светлый образ, пышащий здоровьем и молодостью.



Вдобавок ко всему она играла на пианино и пела, но только исключительно по просьбе мамы,
чтобы потешить её гордое самолюбие за воспитанную в лучших традициях дочь. Самой же Лете
это не совсем нравилось, поскольку считала, что давно уже выросла из того возраста, чтобы
«вставать на табуретку и читать стихи Деду Морозу». Только иногда, когда в дом приглашались
молодые люди, она и сама, смущаясь, хотела блеснуть музыкальными достижениями, но делала
это опять же по просьбе мамы, с теми же ужимками, но, уже не так сопротивляясь  и радуясь
тому, что её всё-таки уговорили проявить себя. В общем, она производила впечатление
всесторонне развитой и гармоничной натуры, с богатым внутренним миром, высокой
духовностью и одним только изъяном – парни просто пугались, что не смогут соответствовать ей.


Всё сходилось клином: бесконечная учёба, переполненные одними девчонками аудитории, парни
тут же исчезающие, стоило ей открыть рот и заговорить о чём-нибудь, бесконечное одиночество и
наплывающие раз за разом всё сильнее желания, не имеющие выхода и не дающие расслабиться.
А тут ещё такой облом при явной возможности ухватить птицу счастья за хвост.  Судьба опять
посмеялась над ней и подсунула ей такой облезлый хвост, в виде нелепого курсанта, что противно
даже было за него браться. 


Но даже после такой оплеухи она не переставала крутить в голове одну мысль: «Ну, хоть кому-
нибудь я понравлюсь? Пускай, пускай он будет некрасивый, и не такой умный, но хотя бы добрый,
уж я-то буду рада любому и окружу его заботой и лаской, и он непременно полюбит меня. А я, я
его уже сейчас люблю, потому, что он выберет меня, именно меня, а не кого-нибудь другую. И я
ему благодарна за это и непременно сделаю так, чтобы мы были счастливы. Где ты мой
любимый? Когда же ты найдёшь меня? Я так истосковалась в одиночестве».


Она была так измучена этим ожиданием, изоляцией, несбывшимися мечтами, что была готова
осчастливить любого, кто бы позвал её с собой. В свои двадцать лет, когда другие уже давно
познали прелести интимных отношений, она оставалась даже не целованной. Сердце же готово
было любить и жаждало любви…


Поздно утром позвонила подруга:

- Слушай, Лета! А ты как вчера? Провожали тебя? К нам с Колей всё время подходил Женька и
раза три расспрашивал о тебе.

- Какой-такой Женька? - Лета заинтересованно привстала на кровати, вытирая последние остатки
моментально высохших слёз.

- Ну, Женька, высокий такой, его ещё Сазыкина пыталась весь вечер захомутать, а он с ней из
вежливости был, и всё время про тебя спрашивал. Но к тебе не подойти было, – какой-то
шизанутый всё время возле тебя крутился. Кстати, как он?

- Никак,… это не моё… очень уж он ограниченный какой-то… и страшный становится, когда мне на
грудь пялится, как будто в животное превращается. Я даже один раз рукой ему перед глазами
провела, а он не отреагировал – так и смотрел в декольте. У меня аж мурашки по коже
пробежали…  Еле отвязалась от него. Да чего мы всё о нём? И что этот Женя?

- Ну, спрашивал, есть ли у тебя кто-нибудь? Давно ли ты с этим Ромкой? Как зовут и всё такое.
Пристал как банный лист, всю дорогу о тебе расспрашивал, мы с Колей даже потанцевать как
следует не успели.

- А ты что сказала?

- Не беспокойся, ничего конкретного кроме имени. Так что, подруга, с тебя причитается, скоро
приведу его. Коля через воскресенье придёт ко мне домой, заодно с родителями его познакомлю,
ну и Женьку тебе организую – вместе-то веселее.

- Спасибо тебе! А как он – ничего?

- Отпад!  Могу тебе своего Колю на него променять – согласна?

- Ты, что, Вера? – возмутилась Лета и хотела добавить: «С ума сошла?», но сдержалась, - Как ты
можешь так говорить? Это нехорошо!

- Ладно, я пошутила. В общем, будешь довольна, пока, до связи.

Лета положила трубку, а глаза уже искрились не от слёз, а от внезапной радости. Её переполняло
чувство неизвестности новой многообещающей встречи и казалось, что она уже немного любила
этого Женю, которого и в глаза-то ещё не видела. Она радовалась как ребёнок, что стала
предметом пристального внимания и ничего не соображала от этого сладостного чувства, только
погружалась в приятные мечты о скорой встрече и в предчувствии обретения счастья.


Две недели промчались незаметно, как один день. Лета, подогретая своими мечтами, просто
сгорала от нетерпения познакомиться. Пару раз на перемене Вера в красках описала Женю, что
ещё больше возбудило интерес Леты. Из её повествований было понятно, что он был очень
хорошо воспитан, никогда не употреблял матерных слов и не имел вредных привычек, был очень
начитан и обходителен. Роста он был выше среднего, с атлетической фигурой, чёрными, как
смоль, густыми волосами, в общем, относился именно к тем парням, которые нравятся девушкам.


Черты лица его были правильными, держался он гордо, но в тоже время располагающе.
Непременно всегда улыбался при встрече с друзьями и всячески выказывал к ним своё
расположение, всегда приходил на помощь, а смелости и силы ему было не занимать. Кроме того
всегда был весёлым и отличался незаурядным умом. Вера даже обмолвилась, что грешным
делом было глаз на него положила, но потом подумала, что лучше уж синица в руках, чем
журавль в небе.


Чем больше Вера рассказывала, тем  мечтательнее становился взгляд  Леты. Её будто уносило в
счастливое будущее, где её муж – необыкновенный человек, заботливый и любящий, лелеет её и
обожает. А она не чает в нём души и всё у них так чудесно, что нет больше сил ожидать
счастливого конца её мытарств. В последнее время всё её сознание было занято предстоящей
встречей. Она не ходила, а летала и светилась, Женя был уже такой близкий и почти родной –
исход встречи был предрешён. Она уже не занималась учёбой, а только раскрывала книгу или
тетрадь и сидела не видя ни букв, ни цифр. Перед её глазами плыли сцены встречи, гуляний под
луной, страстных объятий и жарких поцелуев. Она уже представляла как каждый день будет
провожать его на работу и встречать усталого, но любимого, заботиться о нём, кормить его и
любоваться как он ест. Отужинав, они будут обсуждать Достоевского или Стендаля, слушать
романсы Марии Пуаре, а потом, наспорившись о том, кто как себе трактует Бердяева, обнимутся в
примирении взглядов и будут целоваться…


В мечтах пролетали дни и недели, вся будущая жизнь уже представилась ей в тонкостях и
ощущениях. Женя был в её представлениях заботливым и любящим мужем, хорошим отцом и
мастеровитым хозяином. Всё у них было чудесно, вся жизнь была просто сказкой и чем больше
Лета думала об этом, тем больше любила того, кого в глаза ещё и не видела.


Когда же она увидела его в первый раз, то чуть не лишилась чувств от счастья. Он просто пожирал
ей глазами и трепетал от внезапно набежавшей неуверенности, но, внешне никак не показав
смятения, только замер и замешкался на несколько секунд. А она широко раскрытыми глазами
смотрела на него в восхищении. Неужели этот высокий, статный, красивый мужчина, и вдобавок
военный, в красивой парадной форме, разящей наповал, с запахом одеколона и новой кирзы, с
неотразимым взглядом так интересуется мною и вероятно давно любит меня!



И казалось, позови он её сейчас на край света, она тут же, как собачонка, потеряв всю свою
гордость, побежала бы за ним безропотно, лишь бы он считал её своею. Так они простояли в
нерешительности глядя друг другу в глаза какое-то время, может двадцать, может тридцать
секунд, но им обоим показалось, что прошла вечность, и что они знают друг друга уже как
минимум лет десять. Женя первый понял, что пауза уже затянулась, а все остальные безмолвно
уставились на них и ждали с нетерпением  разрешения конфуза. Непонятно почему, хотя и
готовился сказать это, но не так сразу, а потом, после знакомства и встреч, но он вдруг выпалил,
как будто его прорвало самым нелепым образом, так, что все ждавшие дружно ахнули:

- Выходи за меня замуж… вот.

Воцарилось гробовое молчание. Все, включая самого Женю, оробевшего от своего же
непредсказуемого порыва,  замерли от такой неожиданности. Одна Лета не удивилась, она как
будто уже давно ждала этого вопроса, ждала ни день, ни два, а месяцы и годы. И вот, наконец-то,
сбылась её мечта, и она в ответ на непонятный для всех экспромт курсанта засияла и улыбкой и
глазами. Никто ещё не успел очухаться, а Лета уже всё решила для себя и под удивлённую
реплику Веры – «Оп-па?!», бросилась Жене на шею и замерла, прижавшись головой к его груди. А
он так и продолжал стоять как кол, глядя строго перед собой, с опущенными руками и только,
спустя секунд десять, стеснительно поднял их и чуть приобнял Лету за плечи ладонями. Со
стороны могло показаться, что это не он какое-то время назад произнёс предложение, а вся
ответственность за эти слова досталась ему.

Собравшиеся дружно зааплодировали под радостное всеобщее ликование: «О-О-О-о-оо!!!». Все
были в шоке, одна Лета ничему не удивилась, а только была счастлива и понимала, что обрела, то,
что хотела…

-Мама! Я выхожу замуж…

Серафима Ивановна тихо сползла на стул с открытым ртом и с широко округлёнными глазами. Она
ничего не понимала и, в тоже время, ей всё было ясно как белый день. Лета чмокнула маму в
щёку и порхнула в свою комнату. А вторая так и сидела на стуле ещё часа два.

Мысли её были туманны, нечётки, почти бредовые. Она впервые за долгие годы потеряла
самообладание. В голове проносились картины появления на свет Леты, её первые шаги, детский
садик, успехи в школе, гибель мужа и заплаканное укоризненное лицо дочери, уроки музыки,
летний отдых с детьми в деревне, радость поступления в институт…


Потом Серафима Ивановна как будто с горечью вздохнула и недоумённо вымолвила:

- Как же это?!...