Джузик

Моя сестра Ленка моложе меня на четыре года. Жили мы в подмосковном Болшево. Родители наши инженеры по образованию, но в девяностые  занялись текстильным бизнесом. Развернулись они не очень, но все же был свой магазин, на жизнь хватало. Поскольку родители все время были заняты, сидеть с Ленкой приходилось мне. Но мне не очень это было в тягость. Ленка – компанейская девчонка, никогда не ныла, и мы с моими друзьями, Димой и Владиком, все время таскали ее с собой. Рядом с нами был лес, куда мы ходили искать клад и жечь костер. И однажды Ленку там потеряли. Ей было лет семь. Как мы перепугались! Но Ленка сама нашлась и даже не пожаловалась родителям. Когда она подросла, то с ней стало совсем интересно. Могла ляпнуть что-нибудь смешное, и мы смеялись потом весь день, вспоминая. Улыбка у нее стала такая, хулиганская. То угрюмо сидит, а то вдруг как ухмыльнется и глазищами зелеными сверкнет. Значит, придумала какую забаву. У нее это получше нашего получалось. Так мы и таскались всюду вчетвером. Ленка как-то сильно выросла, была  с меня ростом,  никто и не понимал, что она еще маленькая. Ленка была выше всех в классе, очень тощая, рыжая и какая-то очень нескладная. Я к тому времени стал заниматься дзюдо и все хотел пристроить Ленку в какой-нибудь подходящий спорт. Но на баскетболе она в кольцо решительно не попадала, в бассейне чуть не утонула, а с велосипеда падала и ходила все время с разбитыми коленками. В школе Ленку дразнили, конечно, хотя она никогда не жаловалась. Молчит только, насупится и чуть не плачет. Я однажды увидел, как какой-то белобрысый придурок бросил в нее палкой. Я его догнал и собственноручно дал в ухо. И Дима с Владиком тоже за нее заступались все время. Поэтому не думаю, что Ленкины буйные одноклассники упорствовали в ее травле.

Мама у нас тоже рыжая, но она красивая, с пушистыми волосами, с правильными чертами лица и очень ладной фигурой. А Ленка получилась остроносая, с широкими скулами, с торчащей гривой и длиннющими ногами-спичками, похожая больше на папу.   Глазищи у нее, правда, были что надо.

Училась Ленка не очень, без охоты. Ходила одно время в художественную студию, но тоже без особенной охоты. Правда, иногда находило на нее: закроется на целый день в комнате и рисует странные картинки, на которых вроде и происходит что-то, но рассмотреть это трудно за какой-то цветной пеленой. И глаза делались злые, хищные.


После школы я поступил в университет, у меня началась своя жизнь, и я не очень был в курсе Ленкиных дел. Между тем, когда  Ленке было лет пятнадцать, она  поехала за каким-то интересом в Москву и там к ней в метро подошла женщина, которая пригласила Ленку в модельную студию. Она сказала, что им нужны высокие худые девушки, что они учат их правильно двигаться, и еще они сотрудничают с молодыми дизайнерами, можно вместе придумывать и конструировать одежду. Все говорила, как у них интересно, оставила свою визитку, чтобы позвонить, если Ленка надумает. И приглашала родителей позвонить, ежели те в чем сомневаются. Ее звали Вера Николаевна. Ленка надумала, но никому в школе не сказала. Все девчонки хотят стать супермоделями, и Ленка, имевшая в школе твердую репутацию урода, знала, что над ней будут потешаться. Ленка стала ездить в Москву и пропадать в этой своей студии, и имя Веры Николаевны стало звучать у нас дома очень часто. Как я понял, она была у них в студии прямо-таки предметом обожания.

Ленка ожила, перестала сутулиться,  голову на тонкой шее держала высоко, стала стильно одеваться, и ее  иногда можно было принять за в некотором роде красотку.
Так прошло два года, Ленка заканчивала школу и заявила, что будет поступать в Суриковский институт. Но никуда она в конце концов не поступила, поскольку завалила творческий конкурс. Стала работать в этой своей студии помощницей Веры Николаевны за  символические деньги. Родители были рады, что она при деле, но все заводили разговор о том, чтобы Ленка поступала на следующий год в какое-нибудь общечеловеческое учебное заведение.


Однажды Ленка пригласила нас всех на показ какого-то подающего надежды итальянского дизайнера. «Будет много красивых девочек, - сказала она специально для меня. -  А у меня будет такое ммм… пудровое платье». На показ собралось  много народу, но мы сидели в первом ряду на правах родственников. Действительно было много красивых девочек. Ленка выходила три раза. В первый раз на ней был иссиня черный парик, похожий на шапку, свободное платье, на котором под верхним прозрачным слоем просматривались какие-то мудреные цветы и птицы, и малиновые ботинки на толстой подошве. Платье чем-то напоминало Ленкины туманные картинки. Во второй раз на Ленке было надето кружевное белое платье, похожее на свадебное, но при этом черная кожаная косуха и грубые солдатские ботинки. На голове у нее был венок из живых цветов. Все это было совершенно несуразно, но вместе с собственной Ленкиной несуразностью выглядело даже ничего. В третий раз она вышла в совершенно закрытом длинном платье телесно-розового цвета с длинными рукавами, на голове был повязан такого же цвета платок на мусульманский лад, и туфли на остром каблуке у нее были того же цвета. Но при этом на платье сверху были нашиты крупные черные кружева, и это почему-то придавало всему образу чрезвычайно развратный вид. Когда Ленка проходила мимо, я заметил, что на узком платье внизу есть небольшой разрез и подкладка снизу темно-розового мясного цвета. У меня прямо дыханье сперло. Но тут Ленка посмотрела на меня, хотя до этого, как и все, смотрела прямо перед собой, и на лице ее полыхнула  характерная хулиганская улыбка. В конце вышел дизайнер, который оказался совсем молодым парнем в джинсах и черной футболке с надписью «Я люблю Москву». Ему много хлопали.

Дома Ленка показывала фотографии с этого показа. Это Алехандро, дизайнер, это Вера Николаевна, это Юля, это Маша, это Лиза, она поступила во ВГИК. На этих фотографиях я впервые увидел невысокого человека средних лет, похожего на грустную птичку. «А это кто?» - спросил папа. «Это? Джузик.» Оказалось, это какой-то знакомый Алехандро, журналист, русского  совсем не знает. Когда говорит, то упирается кулаком а грудь и запрокидывает голову – вот так (Ленка смешно показала).  Девчонки прозвали его Джузиком, а так он Джузеппе. «Между прочим, говорит, что я талантливая, - хихикнула Ленка. -  Что мне надо в Милан или Рим ехать.» «Смотри, увезет он тебя в Милан и сдаст в бордель», - сказал папа. Ленка фыркнула и ушла в свою комнату. Сказать по правде, я тоже думаю, что перспектив у Ленки в борделе никаких.

На следующее лето Ленка поступила в педуниверситет, но не на художественно-графическое отделение, как хотела, а на филологический факультет, где ей светило стать учительницей русского языка и литературы. Не бог весть что, но родители успокоились.
Ленка стала учиться в своей прежней ленивой манере – ничего лишнего. В студию ходила, но  больше по старой памяти. Ее прежние подруги разбрелись, а с новенькими девчонками Ленке было неинтересно. Так прошел почти год. Но в апреле в студии опять появился Джузеппе. С Ленкой он особенно не общался, или общался, да она нам не рассказывала.

Джузеппе поступил неожиданно. Он подошел к нашему папе. Я не знаю, как он его вычислил. Наверное, за Ленкой следил.  На очень сносном русском Джузеппе стал говорить, что Ленка очень талантлива, что у нее очень востребованная сейчас внешность, и если она уедет в Италию, то наверняка будет иметь успех. Что просто грех не воспользоваться таким шансом. Что он давно знаком с миром моды, и что очень редко там встречаются такие бриллианты, как Ленка. Может быть, вообще не встречаются. Сказать, что папа был потрясен – ничего не сказать. Думаю, что он дара речи лишился. Но тут Джузеппе добил его окончательно. Он попросил Ленкиной руки. Он заверил, что сможет обеспечить семью. Что у него есть небольшой домик у моря и некоторые сбережения, которые позволяют снимать хорошую квартиру в Риме. Что он пишет для журналов и ему неплохо платят. Только шоком можно было объяснить, что наш папа не послал Джузеппе куда подальше, а промямлил что-то вроде того, что Ленке самой решать. Видимо, помнил, что Ленка смешно показывала, как он прижимает кулак к горлу и запрокидывает голову. И что  называла его Джузиком.

Но Ленка неожиданно согласилась. Причем согласилась тут же, без раздумий и с какой-то блаженной улыбкой, которая ранее не была за ней замечена.

На этой странной свадьбе было мало людей. Кроме папы, мамы и меня было несколько Ленкиных подруг. Со стороны Джузеппе не было никого. Он сказал, что из родных у него остался только дядя со стороны матери, но он уже старый, да и отношений у них близких нет. Джузеппе оплатил хороший ресторан. На Ленке было то самое белое платье, в котором она была на показе, где впервые познакомилась с Джузеппе. Подарок Алехандро, дизайнера. Но никакой косухи и ботинок на ней больше не было, а были красивые серебристые туфли, и платье в своей верхней части тоже было очень красивым. Венка на голове у Ленки тоже не было, ее рыжие волосы торчали во все стороны, и она была похожа на горящую спичку. Джузеппе был одет в темно-серый элегантный костюм, который скрадывал его сутулость. Вначале все было как-то натянуто и мы не знали, о чем говорить. Но тут Джузеппе встал, став выше сидящей Ленки, и сказал, обращаясь к нашей семье: «Дорогой Пьотр, дорогая Валья, дорогой Ванья (это я)! Повьерьте мне, я всьё, всьё…» Он прижал руку к галстуку и слова на чужом языке изменили ему. Тут Ленка вдруг улыбнулась во все зубы своей хулиганской улыбкой, и эта улыбка отразилась на его лице. И они засмеялись. И все мы засмеялись.

Через некоторое время они уехали в Италию. «Небольшой домик у моря» оказался двухэтажной виллой в Калабрии, стоящей посреди рощи апельсиновых и лимонных деревьев, а сам Джузеппе оказался графом, о чем он очень стеснялся упоминать.  У Джузеппе действительно были нужные связи, и Ленку стали приглашать участвовать в показах и фотосессиях. Ее стремноватая внешность оказалась действительно  очень востребована. Ленка даже появилась на обложке какого-то влиятельного глянцевого журнала, для которого ее снимал модный фотограф. Мне, впрочем, совершенно не понравился этот снимок. Ленка лежала, разбросав свои тощие руки и ноги, запрокинув голову, и на нее была наброшена только какая-то серебристая сеть, которая,  по чистой случайности скрывала все, что положено. Ленкины волосы были выкрашены в красный цвет, а выражение лица в готическом макияже было совершенно отсутствующим и даже загробным. Снимок, возможно, должен был быть эротическим и провокационным, но вызывал только странные ассоциации одновременно с пауком, паутиной и мухой, попавшей в эту паутину. Я вспомнил, что в школе Ленку дразнили караморой.

 Спустя довольно короткое время Ленка заявила, что такая жизнь ей надоела. И что она не хочет стричь волосы, как того требует очередной фотограф. И что она хочет учиться живописи. Джузеппе наблюдал за Ленкиными метаморфозами с любопытством натуралиста и устроил Ленку в какую-то правильную школу. И Ленка стала учиться. Мы ее не узнавали. Она училась совершенно яростно, как будто старалась наверстать упущенное. Рисунок, композиция, живопись. От работы отрывалась неохотно, с нами разговаривала второпях. «Как ты там с ней там справляешься?», - с удивлением спрашивал папа. Джузеппе смеялся, впрочем, довольно счастливо смеялся.

Потом Ленку по старой памяти пригласили участвовать в дефиле в Нью-Йорке. Автор коллекции уверял, что нужен именно Ленкин типаж, и если Ленка не поедет, то его ждет полный провал. В Нью-Йорке Ленка познакомилась с Эндрю. Эндрю был художник, ирландец по происхождению, и он тоже был длинным и рыжим. Они казались людьми одной расы и очень подходили друг другу. По правде сказать, он походил на Ленкиного брата гораздо больше, чем я. Они как-то сразу сошлись и стали жить и работать вместе. Они устраивали перформансы. Эндрю писал большие картины долго и кропотливо, со множеством деталей. Это были переходящие друг в друга пейзажи, написанные в одном месте в разное время года, городские ландшафты с  тщательно выписанными деталями, написанные с одного ракурса в разное время. Поначалу казалось, что это целый пейзаж, но потом оказывалось, что это составленные вместе картины одного и того же места. На открытии выставки при большом скоплении народу эти картины укладывались на пол, приносилось ведро краски, Ленка разувалась, обмакивала в краску ноги и скакала по этим картинам. Она мне присылала фотографию, где был четкий отпечаток ее огромной ноги 41 го размера с оттопыренным большим пальцем. Это придавало картинам особенную апокалиптическую тональность. Они имели успех и очень хорошо продавались.
Папа не одобрял ни Ленкиной деятельности, ни ее взаимоотношений с Эндрю. Он  говорил, что надо попробовать выпустить попрыгать обезьяну, она справится лучше. Но Ленка хохотала и говорила, что этого не допустит общество по защите животных. Она уже не слушала папиных советов. Джузеппе все это время жил в Риме.

Надо сказать, что папа с Джузеппе очень подружились. Они часто болтали по скайпу безо всякой Ленки, и у них даже образовались свои секреты. И однажды Джузеппе проговорился папе, что он болен, что у него какая-то редкая наследственная неизлечимая болезнь, от которой умерли его отец и дед. Что он чувствует себя очень виноватым, что не сказал он сказал об этом Ленке до свадьбы. Он надеялся, что современная медицина…
Но эта болезнь в последнее время стала прогрессировать, и прогноз неблагоприятный. Он рад, что у Ленки так все складывается хорошо, он все знает и рад за нее. И он очень просил не говорить Ленке, не беспокоить ее. Даже взял с папы честное слово.
 
Но папа тут же позвонил Ленке. В Нью-Йорке было четыре утра. Ленка немедленно собралась, не удосужившись ничего объяснить своему Эндрю, вызвала такси в аэропорт и первым же рейсом улетела в Рим. Джузеппе пытался выставить ее вон, но плохо он знал нашу Ленку. Она была настроена решительно и заявила, что сама будет решать, где и с кем ей жить. Не думаю, что Джузеппе очень сопротивлялся. Вскоре они уехали в на юг, в Четраро. Там они провели неразлучно все полтора года до смерти Джузеппе. Ленка неожиданно оказалась самой заботливой и толковой женой, хозяйкой, а потом и сиделкой. Когда мы звонили им по скайпу, мы видели, что им хорошо вместе, что они смеются и дурачатся. Когда Джузеппе уже не мог ходить, она наняла парня из местных, Паоло, который помогал ей ухаживать за Джузеппе и перекладывать его с кровати на коляску и обратно. Каждый день Ленка и Джузеппе отправлялись смотреть на море. Вниз по дорожке коляску было катить легко, а назад возвращаться трудно, и Джузеппе  велел позвать на помощь Паоло. Но Ленка всегда отказывалась. Она очень ревниво относилась  ко времени, оставшемуся у них. И еще Ленка его рисовала. Она рисовала его очень много, как будто этим  могла продлить ему жизнь.

На похороны я приехал один, потому что папа и мама не успели получить визу. А я в это время был на стажировке в Германии. Людей было довольно много: и друзья Джузеппе, и местные. Говорили,  какой он был добрый и талантливый, в потом вышла какая-то древняя старуха из местных и стала говорить, какой он был справедливый и как жаль, что он так рано умер. Правда, потом выяснилось, что она имела в виду отца Джузеппе. Похоронили Джузеппе вместе с отцом, матерью и дедом. Ленка была совершенно безучастной, как зомби, и чем-то напоминала себя на той дурацкой обложке журнала. Джузеппе в своем гробу и то выглядел поживее. Ленка надела какой-то серый балахон, который болтался на ней, как на пугале, а голову плотно замотала черным платком. Когда она сняла платок, я увидел, что она побрилась наголо.

«Я уеду в Россию, - сказала Ленка, разговаривая вечером с папой. – Что мне здесь?»  «И что ты будешь делать в России?» – спросил папа. «Что-нибудь. Вы же что-то делаете.» «В магазине у меня будешь работать?» – усмехнулся папа. «Ну хотя бы», - ответила Ленка. «Ну ты подумай еще», - сказал папа.

Ленка подумала и осталась. Она закрыла часть дома и поселилась на втором этаже в  светлой угловой комнате.  Там у нее была мастерская. Ленка ездила на рынок на велосипеде, покупала моцареллу, домашний хлеб, оливковое масло, сладкие помидоры. Все это крошила в миску и ела. Местные любили и жалели ее. Учитывая Ленкину наружность, думаю, что она у них была чем-то вроде городской сумасшедшей. Деньги у нее были. Джузеппе оставил ей все свои, не очень то и великие, сбережения.  Ленка никуда не выезжала, гостей  не принимала. С нами разговаривала, но как бы нехотя, отвечала коротко и если ее не спросить, то она и не расскажет. Мы прямо стали за нее опасаться, думали, что ее надо оттуда забирать.

Через год  Ленке позвонил знакомый и сказал, что они в Риме хотят провести вечер  памяти Джузеппе. Спрашивал, нет ли у нее последних его фотографий. Ленка сказала, что есть портрет. Знакомый сказал, что это очень здорово и просил привести. Ленка привезла.

Этот портрет всех прямо потряс. Джузеппе был изображен так, как будто в спину ему светило солнце. И это же солнце светило зрителю в глаза, отчего в глазах плыли желтые круги и мешали вглядываться. Но если сосредоточиться и вглядеться, то было видно, что Джузеппе очень похож, что  его привычное печальное и чуть насмешливое выражение лица хорошо уловлено. Однако тут же внимание опять рассеивалось за желто-лимонными кругами и портрет  скрывался за пеленой. Это было что-то невероятное. Совершенно не верилось, что автор  вот эта тощая  длинная девица, манекенщица и беглая жена, которую друзья Джузеппе никогда не воспринимали всерьез. Портрет тут же захотели купить и предлагали большие деньги. Однако Ленка категорически отказалась продавать, потому что именно этот портрет она писала, когда Джузеппе был еще жив. Так выяснилось, что есть и другие портреты.

Через два месяца у Ленки состоялась выставка. Она имела очень большой успех.  Это было полотен тридцать, и на всех присутствовал Джузеппе. Он был маленьким человечком, идущим вдоль моря, его рука опиралась на спинку скамьи, его тень лежала на ступенях лестницы, его лицо отражалось в оконном стекле и в набалдашнике дверной ручки. И все это было нечетко, за световой пеленой, в это надо было вглядываться, а вглядевшись, нельзя было оторвать глаз. Все римские газеты написали об этой выставке с приложением трогательной истории об умирающем  аристократе и молодой русской художнице. Ленку стали звать на телевидение, за ней начали охотиться журналисты. Она решительно отказывалась давать интервью, что даже подогревало интерес к ней. Вернувшись в Четраро, она увидела, что возле дома ее караулят машины сразу трех телеканалов.

Со временем история эта забылась.  В семье  мы никогда не разговариваем об этом, у нас  что-то вроде табу. Ленка стала известным художником. У нее есть деньги и большая мастерская в Риме. Волосы ее отрасли и рисует она теперь не только Джузеппе. Но все равно многие ее помнят как «ту самую русскую». У меня есть каталог её первой выставки. На первой странице там этот портрет Джузеппе на фоне солнца, которое как бы бьет зрителю в глаза и мешает всматриваться. Даже репродукция передает этот эффект. Вот как это у нее получилось?

Я вспоминаю, как тогда на свадьбе Джузеппе сказал, что он  «всё, всё…». Так вышло, что оказался прав. Насколько я знаю, Ленка живет одна. В свой последний приезд она сказала мне, что хочет усыновить мальчика.