Числа и идентичность. Глава 12

1. В двух последних главах мы выяснили как некоторые типы смыслового разделения, связанные со специфическими парадигмами идентичности, проявили себя в эпоху кризиса российского общества в начале 20 века.Раскол общества сопровождался размежеванием между сторонниками альтернативных парадигм идентичности и характерных для них типов мысли и поведения.

2. Использование матрицы идентичности позволяет отобразить эти парадигмы в матрице и исследовать их соотношение. Так мы выяснили например, что пользовавшаяся покровительством монархии консервативная иерархическая морфономика BDH, образованная нисходящим формативным вектором BD традиции/судьбы и нисходящим дифференциальным вектором ВН статусных различий противостояла регуланомике HAF динамичной новой парадигме восходящей социальной мобильности, образованной восходящим референциальным вектором НА (образование, наука, знание), соединяющим нижнее центральное контекстное поле ценностей Н с верхним левым (а от наблюдателя правым ) контекстным полем общих принципов А, и восходящим инструментальным вектором HF независимого трудового усилия/заработка, эмансипированного от социального контроля в условиях рыночного общества и дававшего работнику/обьекту Н новое ощущение собственной субьектности (контекстное поле субьекта власти F), способности самостоятельно определять собственное поведение и менять собственную судьбу.

3. Регуланомика НАF с центральным для нее контекстным полем общих принципов А (истина, справедливость) противопоставляла морфономной идее сословно расчлененного общества, как иерархии привилегий и социальных "мест" идею общего для всех правового пространства и равенства граждан перед законом. Вокруг этого противопоставления разворачивалась политическая динамика российской жизни начала 1900 х годов вплоть до октябрьского манифеста и выборов в Гос. Думу превративших Россию (хотя и не полностью, учитывая слабость новых общественных учреждений и сохранение элементов сословности и самодержавия) в конституционную парламентарную
монархию.

4. Однако после революции 1905/1906 гг. дальнейшее развитие промышленности и быстрое разрушение старого уклада жизни в связи с стремительным ростом рыночной экономики и промышленности выдвинули вперед потребность в новой коллективной идентичности, укорененной в общих исторических культурных традициях. Отсюда взрыв нового этнического национализма (мы увидим описание этого процесса национализации русской молодежи в воспоминаниях Раевского)и новая сосредоточенность не на регуланомном общем для всех нормативном пространстве, а на отдельном, своем, родном коллективном "доме", на России, как единстве не общих а специфических жизненных форм (верхнее правое контекстное поле совершенных жизненных форм В).

5. Так же как и консервативная или реакционная морфономика BDH, новая националистическая агономика HBF тематизировала в первую очередь дифференциальную линию ВН, но в отличие от морфономики делала это не вниз, а вверх, тем самым превращая ее в восходящий дифференциальный вектор НВ. В центре агономики лежала идея героизма, подвига, личных и коллективных достижений, которые бы позволили индивиду и стране занять более высокое, престижное место в обществе (индивид) и на международной арене (страна).

6. Очевидно что такой агономный уклон в сторону отдельного был бы невозможен без предшествующей регуланомной борьбы за создание общего правового и политического пространства в котором индивидуальные таланты и достижения могли менять положение человека независимо от его сословного или этнического происхождения. Однако агономная современность стремилась в первую очередь к собственной легитимации внутри исторической традиции монополизированной авторитарным государством и морфономной сословностью. Новый национализм и связанная с ним романтизация и идеализация прошлого не как сосредоточия косных морфономных традиций, а как цепи исторических свершений и подвигов, составляющих национальное достояние, должен был обеспечить такую легитимацию.

7. Очень важно учитывать, что агономный национализм (порой, как у того же Булгакова не желавший признавать себя за национализм и препочитавший название патриотизма) брал за образец не саму данность этих жизненных форм, а их идеальную более совершенную сущность (верхнее правое контекстное поле совершенных жизненных форм В), выявленную ценностной проекцией (отображенной в матрице восходящим дифференциальным вектором НВ, соединяющим В с нижним центральным контекстным полем ценностей Н).

8. Вот, что писал об этом Сергей Булгаков: " Идеал национального мессианизма требует своего выражения в некоторой идеальной проекции, а в то же время неизбежно становится и нормой для суда над действительностью. Народность представляет собой идеальную ценность не как этнографический материал, не своей внешней оболочкой-плохо для национального самосознания, если только к этому и сводится оно-но как носительница идеального признания высшей миссии. Поэтому чистейшее выражение духа народности представляют собой его "герои" (в Карлейлевском смысле) или "святые" в религиозном смысле). Вот почему каждый живой народ имеет и чтит как умеет, своих святых и своих героев.Они те праведники, ради которых существует сырой материал этнографической массы, в них осуществляется миссия народа. Они самый прекрасный и нежный цветок, расцветающий на ветвях дерева, которое имеет толстый и грубый ствол и глубоко уходящие в землю корни." (Булгаков 1910/1991, 181)

9. Здесь в Булгаковской образности возникает неувязка: яблоко или яблочный цветок не может быть важнее самого яблоневого дерева с его корнями и стволом. Они могут быть вкусны или красивы, но и только. Так результаты дела не могут быть важнее самого дела, так и, по справедливому замечанию Гегеля в предисловии к Феноменологии Духа процесс познания не исчерпывается его результатами. А вот сырой материал действительно менее важен чем скульптура которую из него делают, его при случае легко заменить, а ее нет. Так что один из этих образов отрицает другой: либо дерево, либо материал.

10. Для носителей героического идеала агономного национализма было шоком то, что в 1917 г. солдатская масса отказалась им подчиняться и вместо этого пошла за большевиками (в прошлой главе я обозначил некоторые из возможных причин такого поведения солдат). То, что для этих солдат было утверждением собственного личного достоинства и субьектности для агономных националистов было бунтом народа против своего идеального предназначения.

Вот что пишет об этом в своих Воспоминаниях Николай Раевский.

На наших настроениях в период начала гражданской войны стоит остановиться подробнее. Как я потом не раз имел случай убедиться из разговоров, они далеко не были исключением. То же самое переживали очень и очень многие русские офицеры, имевшие несчастье видеть смерть армии.
   "Все кончено, все надежды разбиты. Темная ночь впереди. И мы, молодые здоровые люди, чувствовали себя живыми покойниками. Ничего не хотелось делать. Руки опустились. Физически мы не пострадали от большевизма, не было личных счетов с солдатами, но никогда не было такого глухого, беспросветного отчаяния, как в то время. Бесцельно бродили по глухим городским улицам, часами слонялись по длинным светлым коридорам... И та тёмная, давящая злоба, которая появилась в дни развала фронта, росла и крепла. Один вид серых шинелей вызывал слепую болезненную ненависть. Стыдно было чувствовать себя русским. Стыдно было сознавать, что в твоих жилах течет та же кровь и ты говоришь на том же языке, что и те, которые братались с врагом, бросили фронт и разбежались по домам, грабя и разрушая все на своем пути.
   Тогда еще нельзя было утешать себя мыслью о том, что и враги заболели той же позорной болезнью.
   И пусть поймут те, которые остались в стороне от борьбы, отчего первые добровольцы поголовно истребляли попадавшихся к ним в руки солдат -- товарищей. Не за себя мстили они и даже не за своих близких. Мстили страшной местью за поруганную мечту о Великой и Свободной Родине..."
   "Часто по вечерам, когда полная луна бросала яркие решетчатые пятна на паркет коридора, мы усаживались на широкие мраморные подоконники и говорили вполголоса... Говорили без конца. Проклинали всех и все".
   "Почему мы не уехали за Дон? Об отряде полковника Дроздовского мы не слышали ничего, несмотря на то, что были на Румынском фронте. Но газеты, хоть неясно, туманно, но все-таки упоминали о "корниловских бандах". Почему же мы не поехали туда? Иногда кто-нибудь из нашей маленькой группы подымал об этом разговор и все, не сговариваясь, махали на него руками.
   -- Довольно!.. К черту... Опять с этой сволочью возиться...
   -- Противно...
   -- Все равно ничего не выйдет!
   Да, было противно. Было страшное, непобедимое отвращение к русской массе. Не хотелось "путаться".
 
   Будущий исследователь, пожалуй, усомнится в том, что офицерам развалившейся армии могло быть стыдно чувствовать себя русскими. Я, однако, готов утверждать, что это чувство шевелилось в душе у многих. Некоторые говорили вслух -- отлично это помню:
   -- Повезло же родиться русским... ведь, возьмите, -- французы, немцы, китайцы-- ведь люди как люди, одни мы какая-то дрянь...
   Завидовали уехавшим в заграничные командировки. В очень откровенные и горькие минуты, случалось, завидовали и мертвым.
   При всем этом, может быть, за очень редкими исключениями, мы (я имею в виду не только моих товарищей по батарее и дивизиону, но и всех вообще офицеров,с которыми приходилось встречаться в период развала), тосковали по умирающей^ России, а не по умершей, как казалось, навсегда, монархии. В офицерской среде того времени было чрезвычайно сильно убеждение в моральной ответственности императорского правительства за события, последовавшие за его падением. Часто приходилось слышать: -- Вот до чего довели... -- Впоследствии взгляды на вещи очень изменились..

Любопытно отметить, что в 1919 году вера в "народ" (в народническом смысле слова) воскресла у большинства офицеров Добровольческой армии с чрезвычайной силой. Ее, судя по всему, разделял и генерал Деникин -- иначе организация воинских частей получила бы другой характер, да, вероятно, и стратегические задачи иначе бы ставились.
   Я лично принадлежал (и поныне принадлежу) к тому меньшинству белых офицеров, которые, твердо веря в Россию, в то же время потеряло веру в государственный разум русских масс или, точнее, русских крестьян. По крайней ' мере, при всем желании усмотреть разумность в действиях крестьянских масс в у 1917--20 гг. мы ее обнаружить не можем. Исторические процессы, понятно, не останавливаются. Мужики 1932 года не те, что были в первые годы революции, через десять -- пятнадцать лет разница будет еще больше, но это не изменяет моего основного впечатления от событий 17--18 годов. Когда кадровых солдат выбили, вместо нации в деревне оказалась налицо этнографическая масса, которой до интересов Российского государства по существу не было никакого дела. Защищать родину она не пожелала.
   Я не могу забыть, как в день заключения перемирия фейерверкер нашей батареи, как оказалось после революции, давнишний член партии с. р., говорил мне со слезами на глазах: -- Господин поручик, разве же это народ? -- Приходится повторить еще раз -- было от чего прийти в отчаянье...
   Итак, настроение "средних" офицеров в период начала гражданской войны можно, как мне кажется, охарактеризовать следующим образом:
   1) сильнейшее разочарование;
   2) ненависть к солдатам-большевикам, бросившим фронт и погубившим Россию;
   3) душевная усталость и апатия;
   4) у некоторых -- потеря веры в Россию;
   5) как следствие -- непринятие участия в вооруженной борьбе даже когда к этому предоставлялась возможность;
   6) отсутствие у огромного большинства монархических устремлений.

(Раевский 1933)

11. Для агономного национализма, возникшего в новом политическом пространстве, созданном регуланомной революцией 1905 г., монархия и государство вообще (центральное верхнее контекстное поле субъекта власти F)были прежде всего политической оболочкой национальной общности/страны и в этом смысле не имели самостоятельного существования. Это предполагает цитированное выше наблюдение Раевского, в общем виде этот принцип формулирует и Булгаков в цитированной выше статье. По его словам "Нации не существуют без исторического покрова, или облегающей их скорлупы. Эта скорлупа есть государство...государства создаются не договором космополитических общечеловеков и не классовыми или групповыми интересами но самоутверждщимися национальностями,ищущими самостоятельного исторического бытия. Государства национальны в своем происхождении и в своем ядре-вот факт, на котором неизбежно останавливается мысль. Даже те государства, которые в своем окончательном виде состоят из многих племен и народностей, возникли в результате государствообразующей деятельности одного народа, который и является в этом смысле "господствующим" или державным. Можно идти как угодно далеко в признании политического равенства разных наций-их исторической равноценности в государстве это всё же не установит. В этом смысле Россия, конечно, остается и останется русским государством при всей своей многоплеменности даже при проведении самого широкого национального равноправия. Совместное существование многих наций под одной государственной кровлей создает между ними не только отношения солидарности, но и соревнования, борьбы. В этой борьбе напрягается чувство национальности, и оно конечно всегда угрожает перейти в национализм... (Булгаков 1910/1991,183-184).

12. Булгаков, в течение своей жизни много и заслуженно критиковавший позитивизм за его низкопоклонство перед фактами, мог бы наверное согласиться с тем, что мысль не должна останавливаться на факте хотя бы самом неоспоримом. Однако это то, что он здесь предпочитает сделать и именно в силу своего нежелания идти дальше факта с неизбежностью становится (вопреки своей чуткости и осторожности см. конец отрывка) заложником агономного национализма.

13. Безусловно, что государства национальны в своем происхождении, это также очевидно как то, что конкретный человек не является общечеловеком в том смысле, что он рождается от конкретных родителей, имеет имя и фамилию и принадлежит к определенному народу. Однако легко заметить, что общее является такой же интегральной частью человеческой природы, как и особенное. И попытка свести человеческую природу к одной из ее половинок, а именно к особенному также рискованна как и справедливо критикуемая Булгаковым попытка свести человека к общему. В этом смысле национализм и интернационализм это две стороны одной медали имя которой разделение.

14. В матрице идентичности государство (контекстное поле субъекта власти F, которое согласно нашей нумерации имеет порядковый номер 7) расположено ровнехонько посередине между общими (для всех индивидов и наций ) принципами истины и справедливости А (2)и отдельными конкретными жизненными формами В 3 (такими как национальность, народ, страна, традиция). Если принимать это среднее положение государства всерьез, то можно сказать, что его призвание это синтез общего и отдельного, способность учитывать общие правила и конкретные обстоятельства внутри единого понимания ситуации.

15. Тенденция сдвинуть государство в сторону жизненных форм В, то есть в сторону отдельного (мы будем в дальнейшем называть такую тенденцию правосторонней имманентной редукцией) неминуемо влечет за собой готовность пожертвовать общими принципами, а такая готовность пожертвовать принципами и отдать предпочтение "своим" жизненным формам будет означать сигнал другим, "иным", что и они в свою очередь должны, насколько возможно руководствоваться своими групповыми интересами, а не исходить из нужд и потребностей целого.

16. Неуклонное следование в фарватере агономного национализма было одной из важнейших причин проигрыша белыми Гражданской войны. В 1919 г. во время наступления армии Юденича Маннергейм, подавивший финский большевизм, был готов, невзирая на угрозы Зиновьева расправиться с Финляндией, бросить финские войска на красный Петроград. Для этого он требовал от Юденича только одного-признания независимости Финляндии, такое признание Юденич дать отказался.

17. Характерно и то, что упирая на отдельное агономный национализм тем самым подчеркивал иерархический аспект целого (дифференциальная линия НВ агономной парадигмы идентичности HBF)в ущерб столь же необходимому принципу равенства. Отсюда элитизм и отмеченное у Раевского нежелание офицеров возиться с (преимущественно русскими) массами, вдруг не пожелавшими играть уготованную им в агономном национализме роль сырого этнографического материала (см. выше первый отрывок Булгакова).

18. С массами возились большевики. Уговаривая и угрожая, убеждая и расстреливая они сумели в конце концов втащить массы в свое понимание целого, почти столь же одностороннее как и у белых, только разумеется в другую сторону, в сторону заслоняющего отдельное общего (контекстное поле общих принципов истины и справедливости А). Правда их понимание этого общего было также отмечено печатью разделения и субьективизма (классовая справедливость), мы будем называть эту левостороннюю редукцию государства F к классовой диктатуре трансцендентальной редукцией.

19. В матрице идентичности правая имманентная редукция отображается горизонтальным вектором BF (это означает, что содержание государственной политики F наполняется запросами и подходами характерными для агономного национализма В), а левая трансцендентальная редукция вектором AF (содержание государственной политики наполняется запросами и подходами характерными для классового интернационализма).

20. Внимательный читатель может заметить, что я не называю этот интернационализм регуланомным (регуланомика HAF это подобно агономике другая половинка гипономики AHB, расположенная по левую сторону от общей для них инструментальной центральной вертикали HF). Регуланомным, как мы увидим было толстовство, но не большевизм. В первом томе книги Время смыслов мы с помощью контекстного анализа конкретных текстов (например Интернационала) и различных ситуаций выяснили, что основной смысловой парадигмой большевизма была парадигма социального возмездия- экзономика DAF. Но это не меняет вектора транцендентальной редукции поскольку сторона AF является общей у экзономики и регуланомики. В большевизме и толстовстве при их многочисленных коренных различиях были общие моменты в плане интернационализма и критики экономического и социального неравенства.

21. Теперь я могу начать выполнять свое обещание и применять числовой метод к анализу обнаруженных нами парадигм. Однако прежде чем это сделать заметим вот что: линии имманентной BF и трансцендентальный AF редукции тематизированы(задействованы) в разных парадигмах: первая например внутри эндономики CBF, агономики HBF и параномики DBF, вторая внутри регуланомики HAF, экзономики DAF и катаномики CAF. Поэтому лучше всего сама числовая динамика редукций представлена не через эти глубинные парадигмы, а через парадигмы ближе расположенные к самим линиям редукции и в большей степени определенные этими линиями.

22. Такими парадигмами, чье числовое значение более непосредственно выражает динамику редукций будут две половинки радиальной (и потому в особой степени мировоззренческой, ибо исходной точкой многих типов мировоззрения является центральное положение субъекта мировоззрения в центральном контекстном поле смысловых взаимодействий I, ср. центральное положение человека в мире у основоположников новоевропейского гуманизма, таких как Пико дела Мирандола в его речи "О достоинстве человека" и Марсилио Фичино)парадигмы сюнетономики AIB (от греческого слова сюнесис понимание).

23. Так правая (а от наблюдателя левая) половинка сюнетономики I (1) B (3) F (7) имеет числовое значение 137 (имманентная редукция), а левая половинка сюнетономики I(1) A (2) F (7) имеет числовое значение 127 (трансцендентальная редукция). Однако если мы сложим числовые значения этих двух половинок, тем самым преодолев редуктивную односторонность мы получим 264 (=265-1) как числовое значение полной, единой парадигмы сюнетономики. Это число 264/265 мы уже встречали в качестве числителя дробной пропорции 265/153=1,73= Корень из 3, которое Архимед дал как числовое значение соотношения высоты и ширины "рыбы" образованной двумя окружностями, пересекающимися таким образом, что центр одной из них находится на орбите другой (символ прочной/связи соединения/интеграции, на который указывается в сцене встречи воскресшего Иисуса со своими учениками на Галилейском озере Ин 21.11, где упоминаются именно 153 рыбы).

24. Мы также видели, что суммарное числовое значение главной парадигмы горизонтальной нравственной солидарности- этономики в восходящем векторном прочтении CEB=С 4 E 6 + Е 6 В 3 + С 4 В 3=152. Получается, что если значение сюнетономики разделить на значение этономики мы имеем ту же пропорцию 1,73. То же соотношение мы видели в энергономике DAB между трехчленной нумерационной формой стороны A (2) E(6) D (5) 265 и ее гипотенузы диагонального вектора I (1) D (5) B (3).

25. Такое количество совпадений вряд ли может быть случайным. Поэтому возникает мысль о том, что число 173/1,73 является смысловой константой, назовем ее коэффициентом смыслового соединения. Интересно, что внутри той же радиальной парадигмы понимания сюнетономики AIF другое не редуктивное векторное прочтение обеих половинок I (1) F (7) B (3) и I (1) F (7) A (2) дает именно этот код смыслового соединения 172/173.

26. А как же насчет разделения? Ведь о нем то у нас главным образом и шла речь. Обратим внимание на число 137 которое обнаружилось в процессе осмысления правосторонней имманентной редукции. Сходное число 136 появляется и слева -в сфере левосторонней трансцендентальной редукции: сумма сторон упоминавшейся выше и связанной с большевиками парадигмы социального возмездия экзономики DAF: D (5)A (2)+ D (5)F (7)+ A(2)F (7)= 136. Мы еще не раз столкнемся с этим числом 137/136, которое, как мы увидим, тоже окажется константой, константой смыслового разделения. Но речь об этом еще впереди.




Примечания

7. Текст Булгакова взят из его статьи Размышления о национальности (1910) и цитируется по изданию С.Н. Булгаков, Христианский социализм. Новосибирск, Наука, 1991.

10. Текст Раевского из его книги воспоминаний Тысяча Девятьсот Восемнадцатый Год. Доступна в сети  на сайте lib.ru.