10. 13. Пополнение. Пикалов

Ночью было около пяти градусов тепла.
Днем ветер поутих.
В ясном небе по-весеннему просияло солнце, воздух прогрелся градусов до двадцати.
{10.26, л.87}

Из оперативной сводки 98-й осбр.
23 апреля противник по-прежнему активности не проявлял, вел беспорядочный артиллерийско-минометный огонь
из района хутора Берестово, балки Холодная.
В этот раз досталось в основном 2-му и 4-му батальонам.
С 15 до 18 часов била крупнокалиберная артиллерия с западной окраины Ново-Бахмутского.
С 18 часов Фокке-Вульф производил разведку нашего переднего края. {10.А.3, л.380}

С офицерами штаба бригады проводились практические занятия: стрельба из полкового и батальонного минометов,
противотанковых ружей, инженерное дело.
{10.А.3, л.380}
Можно предположить, что отец мой помогал им разбираться с восьмидесятидвухмиллиметровыми минометами.

А еще в тот день в отцовскую роту прибыло пополнение: командирами взводов назначены лейтенанты Земсков и Турчанинов
{5.2, лл.66, 66 об.}, младший лейтенант Потапов {5.2, л.65 об.}, заместителем командира роты – лейтенант Пикалов.{5.2, л.66 об.}

Характерно, что все они побывали, хотя и недолго, в немецком плену и прошли спецпроверку через армейское подразделение «Смерша».
Тем не менее определили их, как сформулировано в приказе, «без понижения в должностях и званиях».

Пикалова мой отец поселил у себя в блиндаже.
Командиры взводов обычно размещались в землянках со своими подразделениями.
Наутро новички должны были явиться к заместителю командира роты, чтобы коллективно прорабатывать тему
«Взвод в наступательном бою».
До 28 апреля осталось мало времени, а подлежащий изучению Боевой устав пехоты 1942 года имелся
в единственном экземпляре.

После того как новички взводные разошлись по своим подразделениям, командир роты решил познакомиться с новым заместителем.

Лейтенант Пикалов был родом из хутора Верхнесолоновского Нижне-Чирского района Сталинградской области, русский,
беспартийный, старше моего отца на целых шесть лет.
В молодости это значительная разница, когда одному ещё нет и двадцати, а другому уже двадцать шесть.

В армии Георгий служил с 1938 года и даже отучился на курсах лейтенантов, находившихся в гарнизоне советских войск
в столице Монголии Улан-Баторе.
К тому же успел повоевать: с августа 1941 года – на Южном фронте, с апреля 1942-го – под Керчью, затем, с августа,
на Северо-Кавказском.
Так что по части военной науки мог и фору дать ротному.

Мог, да только мешало одно обстоятельство.
Он был в немецком лагере четыре с половиной месяца, с 15 сентября 1942-го по 1 февраля 1943-го года.
А затем – наш лагерь, СМЕРШ, спецпроверка.
И хотя в его поведении не нашли признаков предательства, а потому не понизили в звании и должности, он все-таки
никак не мог избавиться от невольного чувства вины за то, что не сумел избежать позора плена.
Разговаривал негромко, скупо, тщательно подбирал, точно взвешивал каждое слово.

Досталось ему крепко.
Попавший в плен в мае 1942 года под Харьковом младший лейтенант Дмитрий Небольсин вспоминал:
«Сборный лагерь военнопленных, куда нас привезли, представлял собой громадную кочковатую низину, обнесенную
колючей проволокой в несколько рядов.
Под открытым небом находились десятки, а может быть, и сотни тысяч советских военнопленных.
Подстелить и укрыться было нечем, все осталось на поле боя или забрали немцы».
{14.48}

Как кормили?
«Утром на так называемый завтрак нам выдавали граммов по сто суррогатного хлеба, который моментально проваливался
в пустую утробу, в обед — черпак баланды, на ужин — ничего».

Что касается обеда, то давали «суп, вернее, жидко заправленное мукой пойло.
Это были настоящие помои.
Котелков и ложек почти ни у кого не было, баланду разливали в пилотки, а то и просто в подолы гимнастерок».
{14.48}

Удивительно ли, что «голод о себе давал знать, – рассказывал Небольсин то, что, наверно, можно было услышать от Пикалова.
– В ход пошла трава, которая росла на пойме, щипали, ели всю подряд, без разбора, я даже нащипал в карман про запас…» {14.48}

«Люди таяли на глазах.
Вскоре и у нас, «свежих», худоба начала пробиваться наружу, резче обозначались надбровные дуги, подбородки,
сгорбились спины.
Жестокий голод лишал людей всякого рассудка — резали и крошили мелко-мелко ремни, крошку смачивали водой,
жевали и глотали.
Я видел, как узбеки пили глину, разведенную водой, а потом, на второй день катались по земле, корчились
от адских болей в животах, вызванных тяжелейшими запорами и умирали в нестерпимых муках.
Каждый день колымага, запряженная лошадьми, объезжала лагерь и увозила трупы пленных». {14.48}