Ниже дна. Глава 4

       Глава Четвертая.

       Школьные годы Георгия Шутова.



       Говорят, что детство, это прекрасная пора. Может и так, но лично я в этом не уверен. Наверное, нужно быть очень простым человеком, чтобы просто отдаваться радости тривиальных вещей и примитивных ощущений. Безусловно, я таким не был. Мое стремление добраться до сути вещей, всегда мне выходило боком. Люди частенько относятся пренебрежительно к тем, кто младше них, а особенно к детям. Многие считают, что прожитые ими годы дают серьезное преимущество, и неважно как эти годы прожиты. Все элементарно, я взрослее, значит я умнее. Так называемым «старшим» невдомек, что тот, перед кем они так гордо преподносят свой жизненный опыт, может быть по своему развитию гораздо выше них. Но никто никогда этого факта не признает, даже если он со всей очевидностью будет маячить перед самым носом. Человеческая гордыня всегда побеждает. И фраза «я взрослее, значит я мудрее», плавно и незаметно на практике превращается в утверждение «я взрослее, значит я сильнее». И не добрые и мудрые учителя окружают нас, а бездарные и самовлюбленные личности, которые все свои усилия употребляют на то, чтобы отомстить маленькому и беззащитному существу за то, что оно посмело быть умнее и разумнее его. И таких «наставников» великие тысячи по всему нашему многострадальному миру. Не смыкая глаз и не покладая рук, днями и ночами, они без устали калечат школьников. Лишь малая часть детей способна противостоять напору этих «педагогов». Большинство ломается. А сломавшись, они уже навсегда остаются обозленными, равнодушными и безынициативными человечишками, и, в свою очередь, тоже не прочь «выпустить пар» над кем-то, кто младше и беззащитнее них. На свете нет более важной и ответственной работы, чем учитель или воспитатель. Только, в высшей степени, духовная и чистая личность имеет право претендовать на эту работу. Так должно быть, но в реальности все иначе. И еще есть одно важное слово, которое также обязано быть атрибутом учителя. Оно настолько затаскано и избито, что смысл его исказился еще в дремучие времена. Это слово - любовь. Прежде всего, ученика нужно любить душой, ценить и лелеять в нем светлые и чистые порывы.

       Ваш повествователь, проучившись в школе, техникуме и в институте, положа руку на сердце, не может назвать ни одного преподавателя добрым и мудрым. Наверное, мне просто не повезло. Тема «учителей» очень непроста и многослойна. Затруднительно ее охватить всю разом. Она еще не раз всплывет в этой книге, чтобы раскрыться полностью.

       В семье деда Протасова в меня вбили крепко, младшие должны априори уважать старших, точка. Посему я к любому взрослому индивидууму относился с уважением, вежливо разговаривал, не грубил, но природная осторожность вынуждала меня как можно скорее избавиться от навязанного мне неприятного общения. И ко всему же прочему, нужно было удалиться на безопасное расстояние. Сложнее было, когда я был лишен свободы маневра. Я всегда старался заранее заботиться, чтобы эта самая свобода всегда была, хотя бы в минимальном виде. Дед Иван частенько говорил мне «Гоша, делай так и вот так!», я всегда сначала выспрашивал, а почему, собственно, я должен делать именно так, и только получив ответ, я исполнял просимое действие. Существовал один нюанс, обучающий меня человек, должен был обладать моим доверием, тогда только я открыто впитывал преподносимое мне знание. Говоря проще, меня нужно было сначала приручить. Деду, конечно, я доверял, но к людям мне не знакомым я всегда относился настороженно и с большой опаской, просто потому, что они большие и чужие.
 
       И вот, в один дождливый сентябрьский день, меня привели в общество незнакомых мне взрослых людей, которые жаждали до меня добраться, конечно, из профессиональных побуждений, да еще и лишили меня свободы. Как, наверное, читатель уже догадался, меня привели в школу, и тот самый сентябрьский день имел порядковый номер один в календаре.

       В этот день случилось еще одно событие, которое на несколько лет определило круг моего ближайшего общения. У меня появился новый приятель. Алексей. Его, так же, как и меня, родители привели в первый класс, только у меня литера «А» была, а его определили в класс под литерой «Б». И, как потом выяснилось, его семья недавно переехала в тот же дом, где проживала семья деда Протасова. Совпал не только дом, подъезд так же совпал, этажи все-таки оказались разные. Их семья поселилась двумя этажами выше нашей квартиры. С того дня у меня сохранилось две фотографии, сделанные отцом Алексея на пороге нашей школы. На одном отпечатке изображен я в новой школьной форме и с букетом гладиолусов, а на другом – мой новый друг Леша Крутов, и тоже в новой форме, и тоже с букетом, куда ж без букета-то в первый класс.



***



       Я сделаю очередное отступление, и поясню, как распределялись дети в школах по классам. Как известно, коммунисты все пытались планировать. И не только продукты питания и промтовары в магазинах, но и развитие детей в школах, тоже пытались спланировать. В нашей школе сформировали два параллельных класса. В класс «А» набирали детей из интеллигентской прослойки населения, а в «Б» класс, соответственно, из рабочей. Так я, имея маму инженера и папу почти офицера, был классифицирован директором школы как ребенок из первой, описанной мной, категории. Леша же, рожденный папой токарем и мамой технологом, автоматом попал к «бэшкам».

       Так, мы с Лёшей и начали учиться в параллельных классах, как бы обреченные на качество преподавания, соответствующего прописанной высшим педагогическим руководством букве. В моем классе было сорок три ученика, в параллельном классе примерно столько же. Справедливости ради нужно отметить, что в моем классе дети больше стремились учиться, чем балбесничать, в лешином же классе ситуация действительно была обратная, учились там единицы. Мой новый друг оказался из этой небольшой группы, желавшей получать знания.

       Почему же мы с Лешей стали так дружны на много лет? Мы хорошо друг друга дополняли, и нам никогда не было скучно в обществе друг друга. Мы оба были технари до мозга костей, но если Алексей более тяготел к электронике, то мои интересы были шире, от механики до прикладной химии. Широта моих интересов имела и свой минус, мои познания в каждой отдельной взятой технической области не были принципиально глубоки, но меня это не огорчало.  Изначально никто из нас не стремился быть лидером в нашей паре, но само собой так вышло, что Леша отдал эту роль мне, так у нас и повелось. Я был ведущим, он ведомым. Обоих это устраивало как нельзя лучше. У моего приятеля голова не болела о наших планах, а я всегда был на полкорпуса впереди, но знал, что рядом плечо друга.

       Итак, стартовал новый этап моего жизненного пути. Я стал первоклашкой. Поначалу учеба меня очень напрягала. Учиться мне было нетрудно, а вот само состояние нахождения в огромном помещении, где потолки высотой метра четыре, в котором находится небольшой табунчик, таких же, как ты учащихся, вызывало поначалу во мне оторопь. Привыкал я долго, не менее полугода. Привыкал к своим одноклассникам, привыкал к первой учительнице. Ясное дело, что учеба в начальных классах не подразумевает серьезной психологической нагрузки, однако за три года я сумел привыкнуть именно к такой схеме обучения. Буквально с первых же дней учебы в школе к каждому ученику приклеивается ярлычок, который потом изменить уже практически невозможно. Одни становятся отличниками, и им автоматически завышаются отметки, другие становятся хорошистами, имеют репутацию неглупых людей, но без страсти к учебе, ну и третьи получают ярлыки троечников, на которых учителя смотрят снисходительно, заранее уверенные в том, что знания их некрепкие, а жизненные устремления таких детей лежат вне плоскости собственного образования. Ко мне прилипла бирка «хорошист» и висела на мне до восьмого класса. Моя учеба для меня поначалу была делом только настроения. Я мог сделать любое задание очень хорошо, а мог и плоховато. У меня не было стремления делать все до точки идеально, порой мне становилось просто скучно, а иногда и лень-матушка давала о себе знать. Моей маме очень часто приходилось меня стимулировать, чтобы я делал уроки более длительно и более качественно. Я был способным учеником, но никогда не был прилежным. Убежать во двор на пару с Лешкой, было для меня более приоритетным, нежели сидеть и грызть гранит науки. Наталия Ивановна очень быстро это пресекала, усаживала меня за стол учиться, а частенько и сама садилась рядом, где помогая, а где и просто исполняла роль соглядатая, чтобы я не отлучался и не филонил.

       В начальных классах проблем для меня особенных не было, после того, как я привык к своим одноклассникам и к первой учительнице. Не все дети, которым довелось учиться в моем классе, могли претендовать на мое доверие. Немногие. Но, так или иначе, я как-то выстроил свои отношения со всеми. С кем-то более приятельские, с кем-то менее, но явных врагов в классе у меня не было. Друзей тоже. Сорок три человека слишком большое число для того, чтобы быть сплоченным коллективом. Наш класс и не был таковым. В каждый отдельно взятый момент времени существовало несколько групп, отношения между которыми не всегда были теплыми, но и открытых столкновений тоже не припомню. Некоторые дети периодически мигрировали из одной группы в другую, иногда и обратно, но общая картина была относительно стабильной. Я не принадлежал ни к одной из групп. Отчасти, это было вызвано тем, что, практически не посещая детского сада, я так и не привык быть частью какого-либо сообщества, но мне видится наиболее вероятным, что мой понемногу прогрессирующий эгоцентризм не позволял быть частью коллектива. Однако и захватывать власть тогда я еще не стремился, не видел в этом смысла. Но и боялся тоже. Быть лидером, это ответственность. Придется быть всегда на виду и периодически отстаивать свое положение на вершине группировки. Тогда я не был готов платить такую цену, вот и оставался одиночкой.

       Первые два года в школе пролетели для меня незаметно. Все учебные дни были похожи один на другой. Учеба моя протекала от каникул до каникул вполне сносно.

       А вот дома ситуация к этому моменту времени сильно изменилась. Мой отчим стал заметно злоупотреблять алкоголем, и к тому времени как я закончил второй класс, он уже представлял собой обычного мужичка, который не менее половины своего времени проводит в компании таких же, как он, алкоголиков. Из прокуратуры его давно уже выперли за систематическую пьянку на работе. Жизнь его покатилась под откос. Моя мама долгое время терпела его пьянство, и терпела бы еще много времени, если бы не одно обстоятельство. Валентин имел такое свойство организма, что под воздействием употребленных горячительных напитков становился весьма глупым и агрессивным человеком. Трезвый он был очень хорошим человеком, как я уже описывал, но стоило ему немного перебрать, как он преображался в безобразное существо, полностью лишенное разума.
 
       Здоровье деда Протасова неуклонно ухудшалось. Наблюдая, как и второй брак его дочери, день ото дня становился все менее благополучным, бесконечные скитания и неустроенность сына, он получил третий инфаркт. Много времени пребывал в лечебных заведениях, а когда был дома, то почти все время вынужден был проводить в постели. Вот таким образом, я постепенно лишился обоих своих воспитателей. И дед, и отчим уже не проводили со мной так много времени как раньше, ибо оба были больны, каждый по-своему, но выздоровления в обоих случаях не предвиделось. Я все больше и больше сходился с Алексеем, ибо все мое свободное от учебы время теперь никто из взрослых не стремился заполнить. Я стал частым гостем в квартире Леши, где и стал проводить большую часть своего досуга. Владимир Владимирович, отец моего друга, был токарем высшей квалификации, что в советское время автоматически означало очень хорошую зарплату. Он видел технические наклонности сына и старался всячески это поощрять, не жалея для этого средств. У Леши было изобилие всяческих «конструкторов», наборы юного химика и юного электрика и множество тому подобных вещей, был даже небольшой токарный станок. Ко мне дядя Вова относился покровительственно и благосклонно, поэтому и я тоже активно участвовал во всех технических мероприятиях своего приятеля, а со временем уже трудно было сказать, чьи конкретно это были затеи, его или мои.



***



       Мой третий учебный год начался, как и предыдущие два, мирно и спокойно. Но произошло несколько событий, которые значительно повлияли на мое дальнейшее развитие. Однако, обо всем по порядку.

       В один из первых сентябрьских дней нового учебного года наша учительница Нина Васильевна объявила, что все желающие учащиеся могут спеть несколько песен преподавателям из музыкальной школы. Как вы, мои терпеливые читатели, наверное, помните, еще в очень юном возрасте я начал певческую карьеру. К моменту описываемых событий, я все еще был настолько наивен, что считал себя талантливым вокальным исполнителем. Пел я всегда также охотно, как и бездарно, ибо голоса был лишен. Понятное дело, я, в компании нескольких своих товарищей по учебе, рванул в классную комнату, где ожидали представители музыкальной школы. Один за другим дети исполняли свои любимые шлягеры, и, те учителя, в которых юные орфеи вызывали интерес, выписывали приглашения их родителям. Дошла и до меня очередь. Громко, не жалея сил и не стесняясь показать всю широту своего таланта, я исполнил песню «Крылатые качели» из популярного детского фильма «Приключения Электроника». Собой я остался крайне доволен, однако аплодисментов почему-то не последовало. Лица преподавателей были кислые. Никто в явном виде, конечно же, не сказал ничего плохого, но на их физиономиях, я прочитал неутешительный для себя приговор. Надо мной сжалилась только преподавательница по классу баяна. Баян, музыкальный инструмент непопулярный, это вам не скрипка и не фортепиано. Желающих учиться игре на баяне было удручающе мало, вот она и решила подобрать хотя бы меня. Врученное мне приглашение я с гордостью (а как же иначе!) принес Наталье Ивановне, и сказал, что хочу учиться в музыкальной школе. Музыкальное образование, в отличие от общеобразовательного, в Советском Союзе было платным. В такой ситуации маме пришлось сделать звонок папе и пообщаться с ним на эту тему. Вопрос вскорости был решен. Мне был куплен баян, и я отправился учиться музыке. В первый год учебы я был полон энтузиазма и истязал баян с полной самоотдачей. Так в мою жизнь вошла музыка и не оставляла меня уже более никогда.



***



       Мой день рождения в тот год был самым знаменательным из всех, что были до него, а также всех последующих. Все дети любят свои дни рождения, это всегда праздник. Много желанных подарков, гости и всяческие вкусности за праздничным столом. Да, да, все это было и у меня, но в тот год мама мне подарила фотоаппарат, а папа подарил велосипед. Это были настоящие взрослые вещи. Велосипедом я давно грезил, ибо во дворе все пацаны гоняли на великах. Все, кроме меня. Добросердечная бабушка Маня все предыдущее лето учила меня кататься на эдаком двухколесном монстре. На даче был найдена некая ржавая конструкция, бывшая когда-то детским велосипедом, которая усилиями отчима была приведена в относительно работоспособное состояние. Появиться во дворе с таким агрегатом я не мог, ни при каких обстоятельствах, товарищи засмеяли бы напрочь, поэтому я понемногу учился кататься только в обществе бабушки в лесной глуши. В общем, к осени я уже имел небольшой навык езды на велосипеде. Но подаренный мне велосипед «Кама» был тяжелым аппаратом для взрослых, и прошло еще много времени, пока я к нему приспособился и полностью овладел техникой езды на этом педальном транспорте.
 
       Фотоаппарат, как изящная техническая вещь, меня также привлекал. Был куплен самоучитель по фотоделу, и я самоотверженно начал фотографировать все подряд. Получаться, конечно, началось не сразу, но постепенно я освоил все процессы, связанные с фото. Я со временем обзавелся даже всем оборудованием для фотолаборатории, включая увеличитель, массу химикатов и комплект кювет. И вот с тех пор, я никогда не разлучаюсь с фотоаппаратом, само собой, сейчас он иной совсем, современный.

       К исходу зимы умер дедушка. Четвертый инфаркт добил его. Для меня это было огромной потерей, но дети, как всем известно, быстро приспосабливаются к новым условиям. Привык и я. Теперь я дома находился только когда делал уроки или, когда терзал баян, все остальное время я проводил с Лешей.

       Время шло. Наступило очередное первое сентября, и наш класс перешел из разряда младших в разряд средний. Я был совершенно к этому не готов. Абсолютно. Больше не было нашего уютного класса и милой Нины Васильевны. Мы теперь должны были шляться по всей школе из одной классной комнаты в другую, и учителей теперь было не менее десятка, каждый их которых был суровый и колючий, к тому же со своими тараканами в голове. Старшеклассники считали своей святой обязанностью ускорять тумаками и подзатыльниками такую мелочь, как мы. Сказать, что для меня это был шок, не сказать ничего. От всего этого я находился в ступоре не менее месяца, пока более-менее не привык к новой схеме существования. Само собой, разумеется, что в этот месяц я учился весьма условно. Отдельно стоит сказать об учителе английского языка. Каждый урок иностранного языка для английской подгруппы был сравним с легким обмороком. Учительница английского языка Луиза Захаровна, комплекцией напоминала тяжелый танк, а ее мощному рыку позавидовал бы сам король Ричард Львиное сердце. Когда она с грохотом входила в классную комнату и ревела свое обычное «гуд монинг, бойз энд гелз!!!», все дети зеленели и растекались по партам, стараясь стать совсем маленькими и незаметными. Время нашей школьной жизни измерялось не часами и минутами, а уроками английского. Пережил благополучно свидание с Луизой – мир снова обретает краски, а легкие наполняются воздухом. И так до следующего урока английского языка.

       Школьная жизнь в новом ракурсе травмировала мою психику немилосердно. Липкий страх, о котором я уже подзабыл, снова вернулся. Теперь он был моим ежедневным спутником. Каждодневное вторжение в мой внутренний мир нового набора чужих и агрессивных людей заставило меня приспосабливаться. Унаследованные по линии Шутовых гены встрепенулись во мне и начали активно действовать. Я стал выращивать защитную маску цинизма и высокомерия. Весьма успешно, к слову сказать. Через пару месяцев она уже действовала, и мне стало значительно проще жить в школе. Друзей это не прибавило, да я и раньше не стремился к этому, а вот некоторые учителя уже даже стали уважать. Циничная резкость моих суждений и эгоцентричная позиция, воспринималась как твердость характера и целеустремленность. Вот оно! Я сымитировал то, чего у меня не было в помине, но мне так хотелось иметь. А цена за это «приобретение» уже начала расти. Я вступил в очень жесткую игру, в которой победителя не могло быть. Моя вторая натура, получившая громаднейший импульс к развитию, не считала нужным обращать внимание на то, что гибнет моя настоящая природа, чистая и светлая. Дремавший во мне черный зверь пробудился и начал поглощать доброго, сердечного и отзывчивого мальчика, взамен демонстрируя иное существо, дерзкого вруна и эгоиста.
 
       Не прошло и полугода с начала четвертого класса, как моя новая натура проявила себя полностью и в жестокой форме. На уроке труда у меня случился конфликт с одним из одноклассников, поводом к которому послужила какая-то несущественная ерунда. Варианта уступить, для меня уже не было. Словесная перепалка очень быстро переросла в потасовку. Вот уже мы двое, совсем еще сопливые пацаны, ни разу не ударившие человека, стоим, сцепившись в кругу зрителей, жаждущих зрелища. На несколько секунд в моей голове случился провал, а опомнился я уже только, когда меня отдирали от моего соперника. При этом, ваш повествователь, методично долбил свою жертву головой об металлический ящик для одежды. В этой истории мне повезло, все обошлось без вмешательства взрослых, в противном случае мне было несдобровать, а среди своих одноклассников я получил репутацию психа, связываться с которым не стоило. Никто и не связывался больше со мной, вплоть до моего ухода из школы.



***



       Было бы совсем не правильно не рассказать побольше и о другом «я». Для меня уже было недостаточно уходить в иные реальности с помощью моих любимых книг. Наравне с ростом моей негативной сущности и ужесточением окружающего мира, настоящий «я» стал искать для себя новые возможности, более глубокие и обширные. Поскольку моя вторая, столь разросшаяся, личность стала занимать так много места во мне, стала часто перехватывать управление умом и телом, хиреющей настоящей личности пришлось уходить в более глубокие слои сознания. Проявлялось это, к примеру, так. Я сижу за столом, делаю уроки. В какой-то момент я перестаю осознавать, что я, собственно, делаю. Поднимаю голову и начинаю смотреть в окно. За окном колышутся деревья, я вижу только их. В моей голове пропадают все мысли, и нет ничего, кроме созерцания деревьев. Я полностью выпадаю из реальности и, так может продолжаться очень долго, и полчаса, и час, и два. Если я слишком увлекался этим процессом, то рисковал получить «по шапке» от мамы за то, что «считаю ворон» и отлыниваю от прямых своих обязанностей, то есть делать уроки. И, конечно, частенько мне доставалось за это. Однако схожесть была только внешней. В то время я, не имея ни духовного наставника, ни, собственно, каких-либо эзотерических познаний, мог стряхивать с себя сон окружающего мира, и быть собой. К моему великому сожалению, я не смог тогда сохранить этот замечательный опыт. Его вытравили из меня совместными усилиями мама, школа и мой собственный монстр. Из меня полным ходом лепили обычного человека, чтобы был как все. Жил как все, думал, как все, поступал как все и так далее. Я не могу точно сказать, когда во мне это исчезло, но это была самая значимая моя потеря, ибо ныне я употребил много сил и времени, чтобы вновь обрести утраченное тогда умение.

       Также я потратил много времени на анализ своих странных реакций и эмоций в отношении матери. Например, почему Наталия Ивановна никогда меня не хвалила, а ощущение, что мной недовольны, присутствовало во мне всегда? Она же любила меня, это совершенно очевидно, но это чувство имело какой-то перекос. Пока я был совсем маленьким все было неплохо, я был милым пупсиком, но когда я подрос, ситуация почему-то не изменилась. Я так никогда и не стал для нее самостоятельным мужчиной, а всегда был и остаюсь ребенком, за которым надо присматривать, чтобы чего не натворил, чтобы не влез куда-нибудь, чтобы не разбился и не покалечился во время своих детских игр. Причем, весь этот букет красовался на фоне ревности. После развода с отцом, она еще не в полной мере сконцентрировала на мне всю свою энергию, а вот после расставания с отчимом, уже абсолютно полностью. Она сама меня возносила на величественный пьедестал для своего единственного сына, а в тех случаях, когда была мной недовольна, то легко свергала с него, и так могло происходить по несколько раз на дню.  А я мучительно хотел быть хорошим, чтобы видели мои достоинства, чтобы хвалили за успехи и не очень ругали за ошибки. Мне не удалось увидеть это в детстве от матери, напротив, я ежечасно ощущал на себе ее давление. Бабушка Маня же любила меня так сильно, что почти боготворила. Она не видела во мне личности, а относилась как к идеальному существу, случившемуся стать ее внуком. И я не только привык к этому, но и позднее стал воспринимать это как норму не только от собственной бабушки, но и от всех других людей, от всего мира вообще. Моя истинная сущность подавлялась день ото дня на протяжении всего детства. Вернее, не так, моя индивидуальность не воспринималась, как что-либо значимое, а значит, мне нужно постоянно указывать, как жить и что делать, ибо сам я ни на что не способен. И в результате, моя вторая личина, получила дополнительные козыри. Эгоизм мой рос в геометрической прогрессии, благодаря бабуле, мнительность, граничащая с агрессией, пестовалась собственной матерью, не намеренно, конечно, но все-таки. Благодаря этому из детства я вынес одну не хорошую черту, когда я занят каким-то делом, не допускаю, чтобы кто-то находился у меня за спиной и наблюдал, пока я не закончу работу. Наталия Ивановна имеет такую привычку, стоять позади трудящегося, наблюдать и комментировать его работу. Мнительность. Если мне кто-то начинал высказывать претензию, возможно и справедливую, неизбежно я стремился вывернуться, оправдаться в глазах окружающих, а если не удавалось этого сделать, то на помощь приходила агрессия. Сверкая глазами, я мог почти любому доказать, что прав именно я, не придавая значения аргументам, а употребляя именно эмоции, как основное орудие. А со стороны могло казаться, что у меня тяжелый характер. Очень логичное, казалось бы, объяснение и я с охотой им пользовался.

       Пожалуй, мне нечего рассказать интересного о моей школьной жизни до восьмого класса, кроме одного интересного случая. Школьная любовь. Ну а как же без нее? Неизменный атрибут взросления школьника. В нашем классе не было традиции сидеть за одной и той же партой на всех, без исключения, уроках. Но все же на большинстве предметов я делил парту с одной девочкой по имени Надя. Весьма недурной, на мой взыскательный взгляд, мадемуазель. Мы очень долгое время хорошо и мирно сосуществовали вместе. Я иногда помогал ей с математикой, она же с большой охотой и изяществом раскрашивала мне контурные карты. В общем, обоюдная симпатия с течением времени постепенно увеличивалась, однако, до поры до времени, не перерастая во что-то более значимое. По большей части, я думаю, это происходило из-за моей нерешительности в отношении женского пола. Все-таки я был романтиком, причем начитанным, а тут, можно сказать, первая барышня, в отношении которой у меня начали наклевываться какие-то намерения. Судя по всему, у нее тоже начало какое-то чувство формироваться ко мне, например, на очередной дискотеке большую часть медленных танцев мы танцевали именно друг с другом. Но в один прекрасный день случилась катастрофа. На ее стуле появилась жирно намалеванная надпись «я люблю тебя!». Ну, казалось бы, что-то тут такого, все школьные стулья изрядно разрисованы еще и не такими надписями, к тому же на этом стуле кто только не сидит в разных классах. Но Надя восприняла эту надпись весьма эксцентрично, и напрямую меня спросила, не я ли это написал? Поскольку я действительно не имел никакого отношения к столь малохудожественному изображению этой старой как мир фразы, то я ответил, что, конечно, не я это сделал. Реакция ее была бурной. Мы, можно сказать, поругались, и мне пришлось пересесть за другую парту. На следующий день одна из ее подруг отловила меня на перемене и устроила мне выволочку, прижав к стене.
 
       - Ты Жора, что, совсем кретин? Разве тебе было трудно сказать да!?? - говорила она, грозно сверкая глазами.

       - Ну, правда, не я это писал! - ответил я, стуча кулаками себя по груди, с глазами совершенно круглыми от происходящего.

       - Полный идиот, диагноз окончательный! -  подвела она итог и со вздохом отпустила меня.

       Так закончилась моя школьная любовь, по сути, не успев и начаться.
Меж тем, я в своем дуализме привык к новой школьной структуре, как-то наладил учебный процесс, чтобы совсем не скатиться вниз. В музыкальную школу тоже похаживал, но уже по инерции. Баян стал мне почти что ненавистным, сольфеджио я прогуливал при первой же возможности, а вот об этом я через несколько лет пожалел, ибо из всего, что мне могла полезного дать музыкалка, это именно была музыкальная теория. С третьего года учебы меня пытались запихнуть в оркестр баянистов. Вкратце объясню, что это из себя представляло. Любой оркестр разбит не только по типам инструментов, но и по номерам партий. Одни солируют, другие ведут мелодические темы, басовые темы и так далее, тем, а значит и их номеров, может быть множество, это зависит от исполняемой композиции и от структуры оркестра. Все это я сейчас могу объяснить, но тогда я этого вовсе не знал, мне просто сунули в партитуру четвертого номера и велели выучить к такому-то дню. Никто не снизошел до каких-либо объяснений со мной, а приставать с расспросами к важным дядям и тетям я как-то постеснялся. Произведение называлось «День победы», всем оно хорошо известно, разучить его мы были должны с октября до мая, и исполнить на городском параде девятого мая, собственно, в День Победы. Я долго крутил-вертел свою партитуру, пытаясь понять где же тут скрывается широко известная песня и не находил ее. Я видел только повторяющиеся басовые аккорды, которые никоим образом не тянули на мелодию песни. Если бы руководитель оркестра имел желание все растолковать и заинтересовать меня, вероятно, все сложилось бы иначе, а так, моя карьера четвертого номера оркестра баянистов бесславно закончилась уже после третьего занятия этого самого оркестра. Я не видел для себя никакого смысла учить эти бестолковые повторяющиеся басы и, конечно, же не знал свою партию, а просто долбил по клавишам баяна, куда рука ляжет и меня благополучно выперли из оркестра, к взаимному облегчению.



***



       В лето между шестым и седьмым классом между моей мамой и моим папой случился некий разговор, результатом которого стала поездка к Черному морю. Николай Шутов купил билеты на поезд, и мы с ним вдвоем отправились отдыхать на море. Это была моя первая в жизни поездка на юг и, конечно же, я ожидал от нее многого. Прибыли мы в большой поселок, название которого уже стерлось из моей памяти, но я точно помню, что расположен он был в непосредственной близи от Адлера. Николай, побродив пару часов по поселку, нашел для нас комнату для проживания, а если говорить точнее, то это была скорее веранда с двумя кроватями, но, ни меня, ни его это не смущало, ибо большое теплое и соленое урчащее животное, именуемое Черным морем, было совсем рядом. Я в него влюбился сразу и навсегда. И дело вовсе не в том, что все мои восторги были связаны именно с первым визитом на юг. Теперь, по прошествии многих лет, я точно могу сказать нет. На момент написания этих строк я посетил более двадцати стран в разных частях земного шара, я омыт во многих теплых и некоторых холодных морях, плавал во всех океанах, кроме Тихого, но к Черному морю я всегда возвращаюсь. Возвращаюсь неизменно, и с нетерпением жду новой встречи...

       Итак, вопрос с проживанием был решен, далее последовала закупка на местном рынке свежих фруктов и овощей. Тут для меня также было много новых открытий. Некоторые фрукты, я не то, что пробовал, видел впервые. Ну, и со всеми пакетами, наполненными рыночной закупкой, рванули на пляж. Купались, затем кушали фрукты. Наевшись фруктов, мы шли купаться. Первый день на море мне очень понравился, что и говорить. Второй день пребывания на юге продолжился в том же ключе. Однако вечером, когда мы пришли с пляжа в хозяйский дом случился эпизод, который определил все дальнейшее наше пребывание на отдыхе. У хозяев была старая немецкая овчарка, а я очень люблю животных. Конечно же, я начал с ней общаться. Несмотря на то, что собаки у нас в доме никогда не было, я этой овчарки не боялся. И вот, я собаку глажу и ласкаю всячески и вдруг хозяйка чем-то очень громко звякнула на кухне, животное пугается и резко вскакивает. Когтем она задевает меня по лодыжке и образуется маленькая царапина. Совсем пустяковая. Я и внимания-то не обратил не нее сначала. Наутро следующего дня царапина покраснела, к вечеру рана стала гноиться, а лодыжка опухать. Несчастное животное занесло в мой организм через эту пустяковую царапину, какую-то очень мощную инфекцию. Прошел день, и наступило новое утро. Его я уже помню смутно, ибо для меня все было в тумане. Лодыжка моя уже напоминала размером валенок. Когда мне попытались измерить температуру, разметки градусника не хватило, а значит, температура моего тела превышала сорок градусов по Цельсию. Врачи, а также люди знакомые с биологией знают, что такая температура тела уже является критической для работоспособности мозга. Иными словами, я оказался на пороге смерти, и это ни в малейшей степени не было преувеличением. Была вызвана скорая медицинская помощь, и приехавшие доктора быстренько мне вкололи укольчик, который в течение нескольких минут вернул моему раскаленному телу почти нормальную температуру. Такой, почти волшебный, укол. Все дальнейшее мое пребывание на юге ограничилось унылым лежанием в постели и периодическим поглощением фруктов, уже утративших для меня восторженный вкус.
 
       Мой отец, Николай, однако, не грустил. Несмотря на мое критическое состояние, он не счел нужным срочно выехать домой. Уверен, что сначала ему элементарно было страшно привезти меня почти в виде трупа с гниющей ногой, а потом, когда состояние мое стабилизировалось, он успокоился и продолжил отдыхать в одиночку. Между тем, срок отъезда все-таки наступил, и мы покинули солнечный юг. Полутора суток в поезде для меня ничего не изменили, поскольку мне уже все равно было, где лежать, там или здесь. А вот появление в родном городе получилось весьма фееричным. После того, как мой папа предъявил меня моей маме в таком вот, экзотическом виде, они уединились на кухне и там общались. Не скажу, что было много криков, нет, но электричество от их разговора растекалось на многие метры вокруг, на манер северного сияния. Не знаю, когда, в тот вечер или позже, мой папа придумал историю о ядовитой рыбе в море, которая и стала причиной трагедии с моей ногой. Байка была весьма убедительна и изобиловала многими подробностями, и даже я в нее поверил на какое-то время. Тогда я еще был очень доверчив. Почти стерлась из памяти та старая несчастная собака, и сверкала чудной чешуей загадочная рыба с ядовитыми шипами. Наверное, в далеких тропических морях такие рыбы есть, например, камень-рыба, но в Черном море они вряд ли когда-либо водились. Я могу сказать точно абсолютно, море непричастно к той беде. Но история получилась красивая, на ней был налет таинственности, который мне очень импонировал, ибо я в ней фигурировал как мученик, страдающий от таинственной и загадочной напасти, почти как принц заколдованный. Это очень льстило моему разрастающемуся эго.

       Со следующего дня началась долгая эпопея моего лечения. Я не буду детально описывать лечение ноги, это не очень интересно, отмечу только, что лечебный процесс был длительным и весьма мучительным, но ногу мне спасли. Все очень осложнилось тем, что эскулапы увидели только то, что было на поверхности, и никто не додумался проанализировать ситуацию в целом, изучить мою кровь, понять, откуда, собственно, образовалась такая чудовищная рана, которую они так долго лечили. Не прошло и месяца с моего возвращения, как меня сваливает новая напасть — гайморит. Он развился быстро, практически моментально. Хватило одного насморка, как внутри моего носа образовались мощнейшие сгустки гноя, лицо мое опухло и перекосилось. В то время в школе делали снимки учеников класса, для общего плаката. Я сам себя на этой фотографии не узнаю. С нее смотрит в мир совсем иной человек, точно не я. И вот я снова попадаю в «умелые» руки медиков. Меня укладывают в больницу на две недели. Медикаментозное лечение нового заболевания не дает никаких результатов. Гной уже проникал в лобовые доли мозга, хирург, увидев это на рентгеновском снимке, медлить уже не стал. Мне прокалывают пазухи носа и все там промывают. Таким образом, за очень непродолжительное время, я второй раз оказываюсь на пороге смерти, и вновь меня спасают. Думаете, мои терпеливые читатели, на этом все закончилось? Как бы ни так! В следующем месяце меня сваливает двухсторонняя пневмония. Третий раз мне выпадает билет на свидание с костлявой. И снова больница. И снова доктора. И снова меня вытаскивают почти что с того света. С момента моего бесславного возвращения с юга прошло около трех месяцев, из которых я дома провел суммарно не более пары недель. Городская больница стала для меня родным домом, я просто перемещался из одного отделения в другое. Доктора и медсестры меня узнавали в коридорах своего подотчетного заведения, я приобрел известность. Можно даже сказать, что я стал частью больничной обстановки. Уж точно известно, что для всего персонала я стал своим. В долгие часы дежурств они частенько скучали, а я их развлекал иногда своими рассказами, а то и партией в домино.

       С какой завидной настойчивостью мне предлагалось раз за разом прекратить пребывание в этом бренном теле. Что со мной было бы тогда?  Через некоторое время я бы снова переродился, как делал уже сотню раз или более. Но мне было уготовано иное предназначение, ничего не происходит просто так или случайно. Все подчинено глобальному замыслу, как у каждого зерна духа есть свой шанс, так у каждого человека есть своя миссия, свое предназначение. Я намеренно более не применяю понятие «судьба», оно всего лишь означает, что человек плывет по течению, оправдываясь отговоркой в одно слово. Кому-то это удобно, а некоторым так проще жить. Будущее человека многовариантно и он, подчиняясь или не подчиняясь влиянию очередного жизненного происшествия, склоняется к тому или иному варианту. То, что люди обычно называют судьбой, это всего лишь модель развития человеческой жизни по пути наименьшего сопротивления. Воля, вот ключевое слово. Только она может помочь существу сделать правильный выбор. А после, она способна удержать индивида на истинном пути. Те, кто наивно думают, что можно устраниться и не выбирать ничего, глубоко заблуждаются. Выбор будет совершен обязательно, только его уже сделают другие за вас.

       Итак, мне четко дали понять, что я свою миссию еще не выполнил, а значит, придется еще пожить какое-то время. Однако, что это за миссия, для меня было загадкой еще очень долго. Информация правильно воспринимается только когда ты готов ее усвоить и в нужный момент, и в нужном месте. Для меня это мгновение наступит уже, когда я перевалю за свой сорокалетний рубеж. А пока мне еще только тринадцать лет, и я продолжаю свое повествование.



***



       Начало моего восьмого учебного года в школе оказалось весьма знаковым. По многим причинам.
 
       Николай Шутов женился вторично. Об этом я узнал далеко не сразу. Сначала, как уже не раз случалось, он пропал из виду на довольно длительное время, и единственным доказательством его существования в мире были только продолжающие вовремя приходить алиментные перечисления. Но в один хмурый осенний день он появился и пригласил меня на ужин. Там я и познакомился с его новой женой. Она полностью соответствовала его идеалу спутницы жизни. В меру обаятельна, в меру сообразительна, хорошо воспитана, вкусно готовит, бездетна и беззаветно любит родителей мужа. Ко всем прочим эфирным достоинствам, был еще и очень практический плюс — домик в деревне. Она была родом из пригорода, где и проживала в отдельном доме с прилагающимся к нему хозяйством. Там мой отец чувствовал себя как рыба в воде, дремлющие его деревенские корни пробудились ото сна и наполнили Николая новыми силами. Одним словом, новая супруга моего отца просто была создана для него, все компоненты были подобраны идеально. У меня с ней отношения с самого первого знакомства и по сей день складывались всегда хорошо. Это правда. Она действительно очень хороший и отзывчивый человек, обладающая еще и неисчерпаемым запасом поучительных историй из жизни собственной, а также житейского опыта своих многочисленных друзей и родственников. У молодых супругов наступила новая счастливая жизнь, с коей мы пока их и оставим.

       Что касается моей учебы, то в ней произошел качественный излом. До этого времени моя учеба протекала достаточно ровно, я имел умеренные успехи во всех науках без каких-либо особых предпочтений. Никто, да и я сам, не мог сказать, к кому типу людей я отношусь, к гуманитариям или технарям. Я развивался очень равномерно. Но с началом восьмого класса произошел прорыв. Наука физика открылась мне, как волшебная шкатулка. Вдруг, мне стало все понятно в ней. Учебник по физике я читал как увлекательный роман. Все задачи решались в моей голове легко и просто, даже не доходя до бумаги. Контрольные работы, которые мои одноклассники делали с большими усилиями и муками, я выполнял за самое большое пятнадцать минут, после чего удалялся гулять по школе. Я по-прежнему не занимался зубрежкой, я просто стал обладать знанием. Учительница физики была в полном восторге от меня. Она даже толкнула на очередном родительском собрании весьма хвалебную речь в мой адрес, чем вызвала бурю ликования у Наталии Ивановны. Я стал предметом гордости, как и положено у матерей. Теперь всем, и мне в том числе, стало понятно, что я приверженец наук точных. А это означает, что выбор моего будущего также обозначился именно в техническом направлении.

       Ко всему прочему начало этого учебного года были знаменательно тем, что я уже был свободен от груза музыкальной школы. Я ее окончил еще весной, и баян стал только предметом обстановки, больше я его в руки не брал. Зато в моих руках оказалась гитара, которая мне по наследству досталась от дяди Юры. Обычная гитара производства Пермского завода музыкальных инструментов. Вот тут-то я и вспомнил о том, как доблестно прогуливал уроки сольфеджио. И пришлось мне снова брать в руки учебник Калмыкова и Фрадкина и восполнять пробелы в музыкальной теории уже самостоятельно. Во время учебы в музыкальной школе все-таки выяснилось, что слух у меня имеется, далеко не идеальной, но все-таки вполне приличный. Много хуже ситуация обстояла с голосом. Его не было. И уж, что было совсем плохо, голоса не только не было, я еще и сам слышал это, всю его нестройность и все фальшивые ноты. Блаженны те, кто самоотверженно отдаются певческому творчеству, например, в караоке-барах, не жалея ни собственных голосовых связок, ни ушей других посетителей. Для меня же слышать фальшь стало совершенно мучительным. С великой грустью, мне приходилось отказываться от исполнения многих хороших песен, именно по вокальным соображениям, и пополнять свой репертуар весьма ограниченным количеством композиций. С годами я немного распел свой голос, но все равно он остается весьма посредственным.

       Музыка стала входить в мою жизнь все сильнее и сильнее. Отец, уступив многочисленным просьбам, подарил мне свой магнитофон. Это был не какой-нибудь задрипанный кассетник, под звуки которого так хорошо пить портвейн в чужих подъездах, а очень приличный, по тем временам, стационарный катушечный магнитофон. Я стал меломаном. Катушки с новыми записями плодились и множились. Музыкальный аппарат выключался только на время сна и школьных занятий. На свой день рождения я уломал Наталию Ивановну купить мне цветомузыкальную приставку. Параллельно мы с Лешей соорудили проблесковый маяк, на который можно было одевать цветные колпаки. И тут началось! Дискотека! Кто не знает этого слова, то не жил на свете! Вторая половина восьмидесятых, у меня были записи на любой вкус. Дискотечными мелодиями моя коллекция не ограничивалась, я ими насытился очень быстро, и активно стал собирать записи многих андеграундных коллективов, как отечественных, так и зарубежных. Мой музыкальный архив постоянно ширился и пополнялся.

       Я учился в восьмом классе, а это означало, что по его окончании я должен сделать выбор, оставаться еще на два года в школе или покинуть ее и поступить в среднее специальное учебное заведение. Мою маму, Наталию Ивановну, вводила в исступление надвигающаяся перспектива моей службы в рядах вооруженных сил. Слово «Афганистан» повергало ее в полуобморочное состояние. Она раскручивала свои материнские инстинкты до космических скоростей и могла рассматривать для меня варианты учебы только такие, где есть отсрочка от армии, а в идеале освобождение от службы. Учеба в институте с военной кафедрой, была перспективой заманчивой, но все же далекой и, ко всему прочему, еще и осложненной трудностями поступления в приличные московские вузы. В ее материнской голове созрел план, включающий в себя расширенную программу моего обучения, который отвечал и ее чаяниям. Видя мои способности в физике, а также всевозможные технические увлечения, она придумала вариант с моим поступлением в техникум. У нас в городе в советское время функционировал техникум, который готовил специалистов в области электроники. Это учебное заведение отличалось солидностью и завидным качеством обучения. В него приезжали учиться студенты со всего Советского союза, что было неизменным предметом гордости нашего города. Молодые люди, получившие образование по одной из специальностей в нашем техникуме получали весьма неплохую перспективу трудоустройства на одном из предприятий в городе. Тот самый завод, на котором трудились некогда мои оба деда, в разных ипостасях, конечно, со временем стал градообразующим, но не единственным, появилось еще несколько предприятий, работающих на военную промышленность, так что хорошие специалисты требовались постоянно. Вопрос, можно сказать, был решен и без меня. Хотя я был совсем не против такого развития событий, напрягать свои извилины на тему собственного будущего я еще не умел. Именно «не против», буду предельно честен. Мне тогда было все равно, куда меня забросит река времени, а вот школа мне опротивела до невообразимого уровня, и я готов был бежать из нее куда угодно, лишь бы подальше.
Для поступления в техникум требовалось сдать вступительные экзамены, да еще и прилично сдать, ибо для учебы на хорошей специальности нужен был неплохой экзаменационный балл. Конкурс в те времена был четыре-пять человек на место для зачисления в группу «радиотехника», самую престижную и уважаемую. Я в своих силах не сомневался, но для пущей надежности записался на подготовительные курсы. Но не один. Мне одному было скучно, и я начал агитационную работу в своем школьном классе. Ваш покорный слуга был настолько убедителен и красноречив, что за ним последовало в техникум еще пять человек.

       Закончился восьмой учебный год в школе, а для меня он оказался не только восьмым по счету, но и последним. Надвигающаяся перспектива учебы в новом учебном заведении несколько пугала, но школьные стены мне стали настолько ненавистны, что я, не моргнув глазом, сказал школе «прощай!». Никогда больше я не посещал этот дом грусти и уныния, где я провел восемь лет. Широко популярные февральские вечера встреч выпускников неизменно проходили мимо меня, не вызывая даже мимолетного интереса. В этом чувстве я был, однозначно, не одинок. Из моего бывшего класса школьная администрация не смогла набрать полноценный коллектив для последующей двухлетней учебы. Ученики стремительно покидали это место, про которое так заманчиво в песне поется «для нас всегда открыта в школе дверь». Кто куда, но главное - подальше. У ребят в параллельном классе дела обстояли еще хуже, чем в нашем. Директору школы пришлось формировать только один класс из жалких остатков, некогда мощных двух классов «А» и «Б». Мой друг Леша, также поступил в техникум, но не в наш. Он в вопросе учебы оказался более амбициозен, чем я, и поступил в интернат при очень престижном предприятии, которое проектирует те самые корабли, которые потом так успешно бороздят мировой океан. Наши с ним пути разошлись, но на сей раз все произошло как-то очень естественно, без надрыва. Общаться мы не перестали, конечно, но встречи наши стали все более редкими и эпизодическими.