Джентльмены на Марсе

Глава 1

    Стоял погожий, довольно приятный летний денёк. Я брёл неспешной походкой, думая о своём и любуясь теми остатками живой природы, что сумели пробиться сквозь железобетонный панцирь дорог и зданий нашего большого города.

    Проходя по центральной улице, я привычно взглянул на циферблат огромных часов, установленных на верхушке здания аэровокзала – часы показывали без двадцати минут девять. Значит, у меня есть ещё двадцать минут, чтобы не спеша добраться до работы и, может быть, даже выпить чашечку горячего кофе.

    Пунктуальность, на мой взгляд, – одно из важнейших человеческих качеств. Что было бы с нами, отпрысками Матери-Земли, не умей мы грамотно управлять тем временем, что даровала нам природа? Мы были бы похожи на едва родившихся слепых котят, тщащихся найти свой путь на просторах Жизни и не сознающих, насколько жалки и смешны их попытки с точки зрения разума более организованного, обладающего пунктуальностью.
 
    Это качество я успешно развил в себе и не без основания им гордился. Будучи доктором экономических наук, а значит – человеком расчетливым, я умел тщательно планировать своё время и безукоризненно следовать составленному плану, не отклоняясь от него ни на йоту и никуда не опаздывая больше, чем на полчаса.

 - Снова опаздываете, доктор Берч, - охранник на входе одарил меня лёгкой улыбкой, в которой сквозила некоторая снисходительность, - уже без четверти десять.

 - Странное дело, - пробормотал я, силясь восстановить дыхание после длительной пробежки. - Мне казалось, у меня ещё уйма времени.

Охранник снова улыбнулся.

    Перкинс – кажется, фамилия его была Перкинс – порой доводил меня до белого каления. Одного вида этой ухмыляющейся рожи под козырьком служебной фуражки было достаточно, чтобы испортить мне настроение на следующие полтора часа.

 - Мистер Торсен просил передать вам, сэр, - произнёс он, делая вид, будто сверяется со своими записями, - чтобы вы зашли к нему в кабинет, если всё же решите явиться сегодня на работу.

    Я счёл за лучшее сохранить остатки достоинства и с гордо поднятой головой проследовал в кабинет мистера Торсена.

    Мистер Торсен был начальником отдела по исследованию новых планет. Можно сказать, он был одним из самых больших начальников в нашей компании – ведь основная деятельность «Грейт Мув» была нацелена именно на исследование и освоение планет, потенциально пригодных для жизни человека.

    Работа донельзя актуальная. Обычные проблемы 21-го века, такие как перенаселение, загрязнение атмосферы, дефицит пресной воды и прочее, к 2090-м годам переросли из обычных проблем в проблемы, требующие немедленного решения. Жить на Земле становилось просто опасно. «Грейт Мув» была создана правительствами ведущих стран именно для того, чтобы решить эти проблемы, и решить единственно возможным способом – найти и приспособить для жизни землян новую планету. Задача была колоссальной. Почти все планеты-кандидаты находились вне Солнечной системы и требовали для своего подробного изучения не только высочайших технологий, но и времени.

    Моя роль в деле компании была чуть более приземлённой: я занимался организацией поставок оборудования и прочего имущества. Задача важная, но всё же я был порядком удивлён тем, что начальник вызвал меня к себе в самом начале рабочего дня.

    Мистер Торсен был тучным джентльменом с приятным лицом и довольно добродушным нравом для человека его ранга. Он начал с того, что горячо пожал мне руку, усадил в самое мягкое из кресел своего кабинета и любезно предложил чашку кофе. Пожалуй, слишком любезно. Конечно, я был незаменимым специалистом, превосходно выполнял свою работу и осуществлял организацию поставок с минимальными просрочками и перебоями, и всё же такое почтение было мне несколько непривычно.

 - Должен вам сообщить, доктор Берч, что с завтрашнего дня ваши обязанности мы передаём другому специалисту.

    Всё ясно. Не стану скрывать, я был несколько расстроен. Довольно обидно, когда после восьми лет верной службы тебя выбрасывают на помойку, точно износившийся сапог. Только вот унижаться я не собирался – нет, господа, пусть кто-нибудь другой лебезит перед начальством и выставляет себя болваном. У доктора Рональда Берча есть гордость!

    Я встал.

 - Вот как? – бросил я, расправив плечи и попытавшись выдвинуть грудь вперёд живота. – Что ж, я давно уже чувствовал, к чему всё идёт.

    Вслед за этим я кратко изложил своё беспристрастное мнение по поводу политики компании, её будущего, а также по поводу добросовестности отдельных начальников, главным образом – мистера Торсена.

 - Успокойтесь, - добродушно откликнулся мистер Торсен, - мы вас не увольняем.

 - Нет?

 - Вовсе нет. Это не увольнение, а скорее повышение. Хотя, наверное, стоило бы всё же назвать это командировкой.

    Я смутился и опустился обратно в кресло. В конце концов, любой бы ошибся на моём месте.

 - Командировка куда? – осведомился я.

 - На Марс, - просто ответил мистер Торсен.

    Я спросил:

 - Это шутка?

    Он ответил:

 - Вовсе нет.

    Тогда я сказал:

 - Вы ведь знаете, мистер Торсен, что я не космонавт. У нас есть специальный штат космонавтов – они прошли подготовку, они подходят для полётов на другие планеты. Зачем вам я?

    Начальник тряхнул головой и замахал руками, словно его вдруг атаковала стая комаров:

 - Нет-нет, доктор Берч. Люди, о которых вы говорите, занимаются освоением новых планет, вращающихся далеко за пределами Солнечной системы. Это бравые парни с квадратными плечами, отменным здоровьем и литыми нервами. Их задача – найти нам с вами новый дом. Вас же мы отправляем всего лишь на Марс.

    Я возразил, что частица «всего лишь» уместна тогда, например, когда нужно отправить человека в соседний квартал или хотя бы в другой город, но уж никак не на Марс. Кроме того, от Марса в качестве заменителя Земли отказались уже давно. Исследования, проведённые ещё восемьдесят лет назад, показали, что на поверхности Красной Планеты есть вода, но её и близко не хватит для создания нужной атмосферы. Это не говоря о прочих трудностях терраформирования. Поэтому, если не брать в расчет две первые экспедиции, люди никогда на Марс не высаживались, ограничиваясь отправкой марсоходов, да и то чисто лишь из научного интереса.

    Мистер Торсен выслушал мои доводы и спросил, известно ли мне, сколько именно марсоходов было отправлено на Марс. На это я ответил, что, если считать только успешные проекты, марсоходов было шесть, причём бо;льшая часть запускалась ещё до 2020 года. 

 - Это популярное мнение, - кивнул мистер Торсен. - На деле же марсоходов было не шесть, а двадцать два, и десять из них до сих пор функционируют и поддерживают связь с Землёй. Марс хоть и не подходит для колонизации, но всё же представляет ценность как объект для исследования.

    Словно прочитав на моём лице вопрос, который я намеревался задать, мистер Торсен добавил:

- Как вы прекрасно знаете, компания «Грейт Мув» не занимается исследованием Марса. Наши цели куда более важны и глобальны, нежели сбор марсианской пыли и прочих сомнительных образцов – этим с незапамятных времён заведует одна крохотная частная фирма. Мы просто получили заказ на… скажем так, обслуживание этих марсоходов. У нас есть нужное оборудование, и такой вариант получается наиболее выгодным для всех. Думаю, вам не нужно объяснять все экономические подоплёки этого дела, не правда ли?

    Я спросил:

 - Мистер Торсен, я всё же так и не уяснил, для чего меня отправляют на Марс. Колонизировать его нельзя, а исследованиями пусть дальше занимаются роботы.

 - В том-то и дело, доктор Берч, что наши роботы больше не занимаются исследованиями. В течение последнего месяца мы один за другим потеряли связь со всеми марсоходами до единого. Буквально три дня назад из строя вышел последний робот. Вашей задачей будет выяснить причину неполадок и по возможности устранить их.
 
    История была любопытной. Я решил поставить вопрос чуть иначе и спросил:

 - Почему отправляют именно меня? Я ничегошеньки не смыслю ни в Марсе, ни в роботах.
Мистер Торсен встал из-за стола и, как мне показалось, с некоторой торжественностью, объявил:

 - Именно поэтому с вами полетят доктор Сид Макгрегор, доктор Мэлори Донован и мистер Адам Нельсон.

    Добрую секунду я переваривал услышанную информацию, а когда всё же переварил, едва удержался от смеха. Названные мистером Торсеном джентльмены были моими хорошими друзьями, а заодно – сотрудниками компании, как нельзя меньше подходившими для космического полёта. Фору им мог дать разве что старик Фергюссон – уборщик, лежавший при смерти в городской больнице.

 - Позвольте, Мистер Торсен, - начал я, сдерживая улыбку, - я – ещё куда ни шло, но насчёт этих троих.… С тем же успехом вы можете высадить на Марс группу шимпанзе и приказать им чинить марсоходы.

    Мистер Торсен заверил меня, что это лучшие специалисты в своей области, и что на них вполне можно положиться. Я не стал разбивать его иллюзий. В конце концов, человек вправе верить в то, во что хочет. Вместо этого я спросил:

 - Зачем же вам я, мистер Торсен? Я – доктор экономических наук, мне не место на Марсе.

 - Мы ценим ваши управленческие навыки, - мистер Торсен подошёл ко мне и крепко пожал мою руку. – Завтра в шесть утра начинается ваш курс тренировок. Дело не терпит отлагательств, и мы сократили программу до приемлемого минимума. Через месяц вы вылетите на Марс.

    Я решил попробовать в последний раз:

 - Решение окончательное, мистер Торсен? Я так понимаю, ссылка на содержание моего трудового договора мне не поможет?

 - Не поможет. В вашем договоре есть необходимые пункты, напечатанные мелким шрифтом. Удачи вам, доктор Берч!

    Поскольку мои обязанности уже успели переложить на плечи заместителя, я решил навестить своих будущих собратьев-марсиан. Кабинет Сида Макгрегора был ближе всех, и я первым делом направился к нему. Как выяснилось, не зря – там уже собрались все трое. Освобождённые от своих обычных рабочих дел, мы сидели и размышляли над нашим новым положением.

 - Не могу понять, - говорил Нельсон, - почему выбрали именно нас? Конечно, все безумно заняты, но неужели нет вообще никого?

 - Я и сам недоумеваю, - отвечал ему Мэлори, сокрушённо качая головой. – Ведь даже если брать в расчёт новейшие корабли последнего поколения, их тяги всё равно не хватит на то, чтобы унести Сида с поверхности Земли.

    Мы с Нельсоном дружно согласились с этим высказыванием. Сида определённо было слишком много для полёта на Марс.

    Сид на это заметил, что, раз уж компания планирует отправить на Марс Мэлори, то ей следовало бы сперва организовать бесперебойную поставку туда виски и табака, да вдобавок заменить всю питьевую воду в его скафандре на чистый спирт.

    Нельсон и я снова согласно закивали. Любовь Мэлори к выпивке была известна даже за пределами нашего круга, а количество потребляемых им сигарет было основной причиной того, что незнакомые люди, видя его в нашем обществе, часто принимали Мэлори за нашего отца. А ведь ему, как и нам, ещё нет и сорока.

 - Заодно им не помешало бы изобрести сверхпрочный корсет для старины Ронни, - хохотнул Нельсон.

    Тут уж я обиделся. Как некрасиво с его стороны столь бесцеремонно тыкать человека носом в его недостатки. Такое поведение недопустимо для джентльмена. И тем более обидно слышать подобные слова от Нельсона – человека, знакомого с тренажёром лишь по фотографиям и страдающего аллергией на всякую активную деятельность. Я так ему и сказал.

    Почти до самого обеда мы увлечённо перечисляли моральные и физические изъяны друг друга, которые, по нашему мнению, могли помешать нам в нашем путешествии.

    Справедливости ради стоит отметить, что раньше – много-много лет тому назад – Нельсон находился в неплохой, насколько это возможно в его случае, физической форме. Однако это обусловливалось исключительно профессиональными требованиями – Нельсон был инструктором по выживанию в «диких инопланетных условиях». Как и всякий уважающий себя инструктор, он по большей части занимался устным инструктированием будущих космонавтов. Он без устали инструктировал, инструктировал и инструктировал их, заваливая грузом теории. Пользоваться же ею на практике они должны были без его, Нельсона, непосредственного участия. Он говорил, что такой подход чрезвычайно эффективен, и очень гордился им. Он объяснял, что практика – это та вещь, с которой новичок непременно должен встретиться один, так сказать, лицом к лицу. Было бы ошибкой, говорил он, находиться вместе с ними в полевых условиях и постоянно вытирать им сопли. Так они будут совершенно не готовы к тем трудностям и опасностям, которые поджидают их на далёких, чужих планетах. Самой большой трудностью и опасностью, которую довелось испытать самому Нельсону, было отсутствие на Международной Космической Станции автомата с содовой и комфортной уборной – дальше Станции он нигде никогда не бывал. И всё же среди нас Нельсон был единственным человеком, который знал, что такое космический полёт.

    Очень скоро после начала нашего теперешнего разговора он вдруг вспомнил об этом обстоятельстве. Он как бы невзначай поднялся со стула, расправил плечи, легко и изящно, как ему казалось, опёрся о стол и, попытавшись придать своему выражению долю суровой надменности, принялся наглядно описывать нам те ужасающие, непереносимые ощущения, которые испытывает космонавт при полёте. Это было очень зрелищно. Если верить ему, то такое путешествие не под силу пережить ровным счётом никому, кто ходит под этим небом, и разве что сам Нельсон, благодаря безграничной силе духа и тела, смог уцелеть, дабы поведать о своих муках простым людям вроде нас. По его словам, при старте ракеты человек подвергается настолько чудовищным перегрузкам, что сквозь рёв двигателей слышит треск собственных костей, и что следующее за этим чувство невесомости сравнимо разве лишь с казнью колесованием.

    Я, Мэлони и Сид смиренно слушали его рассказы, вежливо ужасаясь, когда это было нужно, и в целом сохраняя на лицах испуганное выражение. Мы никогда не бывали в космосе. Однако мы были людьми хорошо образованными и не лишёнными, в моём случае, ума и сообразительности, а потому понимали, что основная масса слов Нельсона – пустые россказни. И всё же предстоящее путешествие обещало быть очень и очень непростым.


Глава 2


    Курс предполётных тренировок мне не хочется вспоминать и по сей день. И хотя положенный курс сократили до смехотворного по меркам настоящих космонавтов одного месяца, он не стал от этого более приятным. Напротив: все те издевательства, которым подвергают потенциального покорителя космоса, и которые тот терпит в течение полугода, обрушились на нас сполна за какие-то четыре недели. Как нам удалось уцелеть, я не знаю. Ситуация усугубилась тем, что Нельсон, опробовавший в незапамятные времена некоторые из этих «упражнений», посчитал себя просто обязанным взять опеку над нами и наглядно доказать, что уж с его-то помощью любые испытания покажутся нам не страшнее детского бассейна.

    Помню тот злополучный день, когда нам троим пришлось познакомиться с центрифугой. Я говорю троим, потому как Нельсон утверждал, что уже хорошо знаком с вышеозначенным агрегатом и прекрасно знает, как с ним управляться.

 - Собственно, здесь нет ровным счётом ничего сложного, - говорил он, проводя нас в огромное круглое помещение, посредине которого расположилась здоровенная стальная балка. Одним своим концом она была прилажена к центру зала и напоминала стрелку гигантских часов. На другом конце этой «стрелки» крепилась небольшая кабина, где, как я догадывался, и полагалось находиться жертве этого изуверского обряда.

    Группа лаборантов, проводивших с нами все испытания, ещё не прибыла, и Нельсон заявил, что перед их приходом нам стоит потренироваться и выяснить, на что мы способны. Я, Сид и Мэлори с сомнением поглядели на установку. Та выглядела серьёзной, мощной, не склонной к состраданию и не прощающей ошибок. Сид без долгих раздумий сказал, что не хочет тренироваться. Мэлори в тон ему добавил, что готов ограничиться визуальным знакомством с центрифугой и не горит желанием пробовать себя в этом деле, по крайней мере, до прибытия лаборантов. Честно говоря, мне и самому ни капли не хотелось очутиться в этой штуке. Однако Нельсон был неумолим. Поскольку кабина была рассчитана лишь на одного подопытного, мы постановили тянуть жребий. Короткую палочку вытащил Сид. Мы втроём заверили его, что бояться нечего, после чего прошли в соседнее помещение – комнату управления, снабжённую, помимо компьютеров, большим окном, выходящим в зал с центрифугой. Сид же, опустив голову и бормоча про себя молитву, нетвёрдой походкой направился к кабине.

 - Ты уверен, что знаешь, как она включается? – спросил я Нельсона.

 - Не беспокойтесь, - ответил он, щёлкая тумблерами, - это не сложнее, чем водить железнодорожный состав.

    Мы спросили, умеет ли он водить железнодорожный состав. Нельсон пробормотал что-то не очень внятное, потом подвинул к себе микрофон и произнёс в него:

 - Сид, дружище, ты удобно устроился?

 - Достаточно удобно для путешествия к Господу, - раздался из динамиков слабый голос Сида.

 - Не говори ерунды, - буркнул Нельсон. – Так, теперь застегни ремни, затяни их потуже и ни о чём не беспокойся. Если почувствуешь, что пора останавливать, просто скажи мне, хорошо?

    Не став дожидаться ответа, он нажал большую красную кнопку. С утробным гулом, поселившим в моих ногах слабость и дрожь, центрифуга пришла в движение. Сделав два ленивых оборота, она принялась вращаться всё быстрее и быстрее, и я почти сразу почувствовал, что у меня кружится голова. Почти в тот же миг из динамиков донеслись жалобные мольбы Сида, призывавшего нас выключить аппарат.

 - Но позволь, - запротестовал Нельсон в микрофон, - эта нагрузка – ничто по сравнению с настоящим космическим полётом. Если ты не можешь выдержать даже этого, то в ракете тебе придётся совсем худо.

    Как нам показалось, этот довод подействовал на Сида, потому что он промолчал, давая тем самым понять, что готов продолжить испытание.

 - Я увеличу нагрузку, - объявил Нельсон.

    В ответ мы услышали лишь прерывистое хрипение, расцененное нами как издевательский смешок. Сперва мы преисполнились восхищения величием духа нашего друга. Какая твёрдость характера, думали мы, нужна для того, чтобы так самоотверженно смеяться в лицо трудностям. Но когда показатель перегрузки достиг 5g, что уже почти соответствовало настоящему старту ракеты, а Сид продолжал как ни в чём не бывало хихикать, мы, признаться, забеспокоились. Нельсон попытался снизить обороты, но устройство оказалось куда хитрее, нежели могло показаться сразу, и наотрез отказалось останавливаться.
 
 - Очень интересно… - бормотал Нельсон, лихорадочно щёлкая переключателями. Посредством своих манипуляций он увеличил уровень перегрузки до 7g, и теперь из динамиков доносилось лишь тихое поскуливание, какое могла бы издавать мёрзнущая под дождём раненая собака.

    Уверяя друг друга, что для Сида это будет хорошей тренировкой, мы продолжали терзать панель управления, но заставить центрифугу остановиться мы не могли. На наше счастье – вернее, на счастье Сида – вскоре прибыла группа лаборантов и отключила тренажёр. То жалкое подобие человека, что на четвереньках выползло из остановившейся кабины, едва ли можно описать. В лице Сида не осталось ни кровинки. Глаза его смотрели в разные стороны, по лбу струился пот, а сам он дрожал и шатался, словно детский замок-батут в разгар веселья. Как выяснилось, от перегрузки Сид просто напросто не мог выдавить из себя ни слова, и те хриплые звуки, что мы приняли за презрительное хихиканье, в действительности были последними мольбами человека, готовящегося отойти в мир иной. Бедняге было настолько плохо, что он даже забыл обрушиться с гневной проповедью на Нельсона. Тот, в свою очередь, посчитал это добрым знаком и не стал подходить к Сиду со своими извинениями.

    В целом это происшествие, как ни странно, вселило в нас некоторую надежду – хотя бы на то, что при старте ракеты мы не испустим дух. Ведь Сид выдержал положенную нагрузку, а из нас четверых он меньше всех подходил для подобного испытания.

    Сид был доктором роботостроения. Исключительно уважаемая и востребованная профессия в мире, где всю стоящую и не стоящую упоминания работу люди спешат переложить на плечи роботов. Роботы-продавцы, роботы-уборщики, роботы-няньки, роботы-садовники, роботы-сборщики бананов, роботы-крысоловы, роботы-переключатели телеканалов и так далее и так далее, и списку этому несть конца. Так что вы можете представить, насколько выгодно быть доктором роботостроения в таком вот роботизированном мире. До тех пор, ясное дело, пока не появятся роботы-роботостроители, но тут уж ничего не попишешь. И, тем не менее, Сид Макгрегор сумел устроиться на самую скучную и низкооплачиваемую работу из всех, какие только открывала перед ним его специальность. «Грейт Мув» выдавала ему неплохую заработную плату, составлявшую половину от среднего заработка рядового роботостроителя, а кроме того давала возможность безвылазно сидеть в тёмном кабинете и отвечать на телефонные звонки, которые иногда в той или иной степени всё же касались отдельных вопросов роботостроения.

    Сам Сид не унывал. Он неустанно твердил, что любит свою работу, что гордится результатами своего труда (хоть таковых ему пока ещё и не доводилось видеть), и что он никогда не пожелал бы себе иной участи, чем работа в «Грейт Мув». Мы-то знали, что подобным жестом Сид всего лишь оправдывает своё жалкое существование. Мы знали это, потому что каждый из нас делал ровным счётом то же самое. Однако сейчас не самое лучшее время говорить об этом.

    Для испытания перегрузками Сид подходил меньше всего потому только, что был очень толст. Скорее всего, виной тому малоподвижный образ жизни и ещё менее подвижная работа. Вне офиса Сид ещё делал слабые попытки передвигаться: он самостоятельно доходил до кухни, если хотел есть, а потом так же самостоятельно добирался до постели, когда хотел спать. Иногда он отваживался на короткую вылазку в магазин через дорогу от дома. И, конечно же, не стоит забывать о ежедневных походах до двери такси, отвозившего его на работу, и об аналогичной дороге по приезде домой. В офисе же Сид проявлял завидную непреклонность и, уподобившись объёмной скульптуре мыслителя, сидел. Он сидел так упорно, так непоколебимо, так твёрдо и так неизменно, что новых сотрудников компании во время их первого знакомства с местом работы всегда приводили к дверям кабинета Сида и демонстрировали им этот эталон трудолюбивого служащего. Если же кому-то вдруг случалось увидеть Сида шагающим по коридору, то эти люди либо навсегда приобретали веру в Чудо Господне, либо стремглав бросались к ближайшему пожарному выходу, уверенные в том, что прозевали тревогу, и что здание уже объято пламенем.

    Как бы там ни было, после случая с центрифугой мы четверо несколько воспряли духом.

    В течение месяца предполётных испытаний наш начальник, мистер Торсен, часто вызывал нас к себе – не то для того, чтобы подбодрить, не то – чтобы удостовериться, что мы всё ещё живы.
 
    Несмотря на тяжесть тренировок, я понемногу начинал находить удовольствие в нашем новом положении. Может, это мне просто казалось, но остальные сотрудники «Грейт Мув» стали относиться к нам с несколько большим уважением, чем раньше. По крайней мере, из их лексикона при обращении к нам исчезли такие выражения, как: «ленивый остолоп», «бездарь» или «ведро для пончиков». Никого из нас больше не приветствовали словами: «эй, ты, ну-ка помоги здесь, всё равно ничего не делаешь». Вместо этого все говорили: «да, тот самый сотрудник, что полетит на Марс». Согласитесь, это довольно приятно. Ещё приятнее было то, что весь штат космонавтов в полном составе был сейчас занят работой на других планетах и фактически находился далеко за пределами Солнечной системы. Настоящий освоитель далёких планет просто поднял бы на смех нас и нашу экспедицию. Но в их отсутствие мы могли позволить себе купаться в слабых лучах той относительной славы, что свалилась на нас. Вот правда купаться нам было особенно некогда. Предполётная подготовка включала в себя не только истязания тела, но и получение необходимых знаний. В перерывах между прыжками с парашютом, катаниями на центрифуге и заседаниями в барокамерах в наши кружащиеся головы втискивали тонны и тонны информации об оборудовании, которым нам предстояло пользоваться, о местности, на которой нам предстояло обретаться, и, конечно же, о психологических аспектах долгого перелёта в замкнутом пространстве.

    Должен признать, последний вопрос волновал меня больше всего. Сносить присутствие рядом с собой Сида, Мэлори и Нэльсона в течение рабочего дня ещё худо-бедно, но можно, успокаивая себя тем, что уже к вечеру ты получишь возможность удрать домой, выпить изрядную порцию виски и забыться беспокойным сном. Но лицезреть их физиономии в течение всего тридцатидневного полёта до Марса, неизвестно сколько на самом Марсе, а потом ещё и во время обратного пути – это уже слишком. На это требуется либо человек с полностью атрофированной нервной системой, либо же безумный фанат глупых выходок и раздражающего поведения. В плане глупых выходок и раздражающего поведения эти трое стоили друг друга. И всё же здесь мне хотелось бы особенно выделить старину Мэлори. Не подумайте, что он обладал более скверным характером, чем Сид или Нэльсон, вовсе нет. Такое вообще вряд ли возможно. Дело в том, что Мэлори любил выпить. А выпив, становился ещё невыносимее себя трезвого.

    Мэлори занимал должность «специалиста по Марсу». Точно неизвестно, почему он решил посвятить свою карьеру именно Марсу. То ли алкоголь пробудил в нём мечты о других планетах, то ли мечты о других планетах родили в нём пристрастие к алкоголю – здесь причинно-следственную связь Мэлори и сам провести не мог. Что бы там ни было, когда нам четверым случалось иной раз встретиться вне работы, сесть за стол и пропустить рюмку-другую, Мэлори неизменно заводил разговор о Марсе. О том, как прекрасна его бледная поверхность, нагретая Солнцем до сорока градусов ниже нуля, пылевые вихри высотой с небоскрёб, как величественны исполинские горы и не менее исполинские каньоны. Говорил он так, по правде, лишь до того рокового дня, когда нас подписали на непосредственный полёт к его любимой планете. После этого восторг его поутих, и даже после рюмки спиртного Мэлори отзывался о Марсе не иначе как о «никчёмной пустынной планете, холодной как лёд и бесполезной до невозможности, и зачем вообще его заставляют лететь на этот распроклятый Марс, чёрт бы его побрал».

    Что до навыков и знаний Мэлори, касающихся Марса, то о них нам ничего не было известно. Оставалось лишь надеяться, что во время выполнения нашей миссии он проявит должный профессионализм и такую же осведомлённость, какую проявлял всегда, когда требовалось найти в незнакомом городе питейное заведение или табачный магазин.


Глава 3


    В целом тренировки не прошли для нас даром. Конечно, одного месяца было слишком мало, чтобы тело претерпело какие-то заметные внешние изменения, но в плане выносливости и устойчивости к перегрузкам мы заметно улучшили свои показатели. Сид, например, перестал ездить в офис на такси. Теперь он самостоятельно проходил те полтора километра, что отделяли его от работы, и что доселе были для него непреодолимой преградой. Мэлори снизил потребление сигарет до трёх пачек в день, а Нэльсон даже записался в тренажёрный зал, объясняя это тем, что по прибытии обратно на Землю начнёт вести здоровый образ жизни. Мы на всякий случай не стали его отговаривать – чем чёрт не шутит?

    В последний день перед стартом мистер Торсен вызвал нас к себе в кабинет. До этого все наши визиты носили исключительно деловой характер, но по такому важному случаю наш начальник попытался даже произнести некое подобие торжественной речи.

 - Что ж, джентльмены, - говорил он, встав напротив нас и заведя руки за спину, - вот и настал тот день, к которому вы так усердно шли и которого так ждали. Многие мечтают проникнуть в глубины космоса, и лишь единицам удаётся воплотить эти мечты в реальность и воспарить над матерью нашей, Землёй, бросая вызов пространству и преодолевая трудности и опасности, ощущая на себе заботливый взгляд звёзд, их тепло и благословение.

    Мы вчетвером стояли и внимательно слушали мистера Торсена. Изо всех сил мы старались проникнуться хотя бы сотой долей того вдохновения, которое источали его слова. Не ручаюсь за остальных, но сам я чувствовал лишь дрожь в руках, слабость в ногах и что-то очень тяжёлое и трусливое, поселившееся в моём животе. Бо;льшую часть этого месяца я и в самом деле думал о предстоящем полёте с воодушевлением. Я представлял себе красоты космоса, Марса, грезил о той славе, что неизменно преследует всех покорителей этого безвоздушного мира. Однако теперь, в самый ответственный момент, когда требовалась наибольшая собранность и решительность, я, как и задумано коварной природой вещей, во всей полноте узрел опасности и лишения, что готово было преподнести нам наше путешествие.



    Надо ли говорить, что, вопреки совету мистера Торсена «хорошенько выспаться и набраться сил перед стартом», уснуть в эту ночь оказалось не проще, чем остановить лбом центрифугу. Не уверен, имелись ли те же проблемы у моих друзей, чья душевная организация по толщине не уступала лобной кости старого слона. Моя же чувствительная натура и тонкий ум бушевали под натиском переживаний и сомнений.
 
    Я вспоминал тот роковой день, месяц назад, когда мистер Торсен объявил нам о предстоящем полёте. Был ли я тогда напуган? Едва ли. В тот момент я испытывал скорее потрясение, нежели страх. В течение следующего месяца страх мало-помалу перерастал в восторг, питавшийся моими собственными фантазиями. Ну а теперь, лёжа в постели и предательски потея, я последними словами проклинал свою глупость. Как вообще можно было на такое согласиться? Потерять работу – да это сущая ерунда по сравнению с тем, во что может вылиться наша миссия. Да, меня бы уволили, откажись я лететь. Так разве трудно было бы мне – компетентному, опытному и энергичному специалисту, найти новую хорошую работу в современном мире?

    Тут я отчего-то расстроился ещё сильнее и, окончательно оставив надежду отойти ко сну, поднялся с кровати и перекочевал за компьютер. У меня больше не было сил изводить себя тривиальными мрачными мыслями, и я решил придать делу новый характер. Я собрался с духом и ввёл: «Статистика несчастных случаев при старте космических кораблей». Как легко догадаться, статистика была неутешительной. Собственно говоря, неутешительным был уже сам факт существования такой статистики. Как по мне, одной-разъединственной аварии подобного рода было достаточно, чтобы здравомыслящий человек никогда не возымел желания даже носа сунуть в кабину ракеты.

    Насколько я могу судить, за остаток ночи я просмотрел абсолютно все видеозаписи с кадрами катастроф космических ракет, а заодно прочёл тонну живописных статей, подробно описывавших детали этих катастроф. Титанические, высотой с многоэтажный дом металлические обелиски сперва мирно покоились на земле, направив заострённые носы в голубое небо, потом вдруг выпускали струю чудовищного пламени, вставали на неё и с невообразимой скоростью устремлялись вверх. И всё шло превосходно до тех пор, пока крохотный дефект конструкции или микроскопическая ошибка в расчётах внезапно не оборачивались трагедией. И тогда ракета взрывалась и разлеталась на куски, а иногда сначала разваливалась, а уже потом взрывалась. Бывало и так, что взрывалась она ещё на земле, но результат неизменно был один: ни одного выжившего.

    К утру я более или менее примирился с возможной гибелью и перспективой сгореть заживо в собственном скафандре.
 
    Мне полагалось прибыть в «Грейт Мув» к половине седьмого утра. Поскольку бриться я не видел особого смысла, а проглотить завтрак меня не заставила бы и угроза расстрела, я собрался непривычно быстро. Выйдя за порог, я закрыл герметичную дверь и нажатием кнопки погрузил квартиру в вакуум. Это превосходное средство, если вы хотите преподнести сюрприз возможным взломщикам.

    Никогда ещё дорога на работу не казалась мне такой безрадостной. Людные даже в столь ранний час улицы казались ещё более грязными, ещё более тесными и серыми. Воздух, в котором из года в год росло содержание разных интересных примесей, в это утро был особенно удушлив и едок. И без того постоянно серое небо выглядело сегодня ещё темнее, ещё мрачнее и тоскливее. Глядя на редкие чахлые деревца, стиснутые между стеклянными зданиями или плитами тротуара, на серое небо цвета этих же бетонный плит, вдыхая тяжёлый грубый воздух, который можно было при желании зачерпнуть ложкой, я как никогда проникся пониманием и уважением к работе компании «Грейт Мув». От Земли мало что осталось. Людей становилось всё больше, и в своём желании отгородиться от природы они почти полностью её уничтожили. Остался лишь самый минимум, должный, по всем расчётам, поддерживать равновесие экосистемы. Но расчёты не оправдались.

    Я шёл, и мне не верилось, что уже через несколько часов я покину эту планету и устремлюсь в просторы пусть и не очень глубокого, но всё же космоса. Я никогда не представлял себе, как космонавты добираются до места старта. Но если бы меня спросили об этом, то ответ: «полчаса пешком и десять минут на метро с одной пересадкой» был бы последним, что пришёл бы мне на ум.
 
    Уйдя в свои мысли, я на короткое время вообразил себя тем самым освоителем новых планет, гордо шагающим вперёд, навстречу жаркому дыханию дюз ракеты. Готовым очертя голову пуститься в далёкое-далёкое путешествие к другой планетной системе, чтобы там найти своим братьям и сёстрам землянам новый дом, изучить и преодолеть его опасности, и в итоге спасти людской род.
 
    Войдя в парадные двери «Грейт Мув», я мигом растерял весь свой восторг. Его снова вытеснил липкий, холодный страх. И почему-то ещё страшнее мне стало, когда я увидел стоящих невдалеке Нельсона, Мэлори и Сида. Настроение у всех троих было похоронное. Как это чаще всего бывает перед важным мероприятием мы, сами того не желая, пришли намного раньше положенного времени, и теперь имели в запасе целый час на то, чтобы вдоволь повариться в соку собственных тревог и панических мыслей.

    Едва я подошёл к моим товарищам, Сид, бледный как мел, принялся вслух пересказывать нам «статистику несчастных случаев при старте космических кораблей». Ни Мэлори, ни Нэльсон не обращали внимания на его речь. Потому, наверное, что оную «статистику» и без Сида знали наизусть. Мэлори, открыто наплевав на нормы приличия и все запретительные знаки, курил прямо в холле – курил так, словно решил во что бы то ни стало успеть употребить все сигареты, полагавшиеся ему в этой жизни. Даже Нельсон, обыкновенно самый бодрый и жизнерадостный из нас, хранил угрюмое молчание и исподтишка бросал косые взгляды в сторону ближайшего окна. Не иначе как продумывал пути отступления.

 - Как ваше самочувствие, джентльмены?

    Голос мистера Торсена заставил нас нервно дёрнуться, а Мэлори вдобавок едва не выронил драгоценную сигарету. Сам вопрос мы сочли риторическим и продолжали стоять молча.

- Вас ждут на медицинском освидетельствовании, - продолжал мистер Торсен, - последняя проверка перед стартом.

    Последнюю проверку мы все, к нашему общему огорчению, прошли успешно. Ни слабые покашливания Мэлори, ни робкие намёки Сида и Нельсона на боль в ушах, ни даже мои попытки выдать частое сердцебиение за аритмию не произвели впечатления на доктора. Проведя беглый осмотр, этот бездушный старик объявил, что мы на сто процентов готовы к полёту.

    До старта оставалось два часа, когда нас и мистера Торсена доставили на космодром за чертой города. Честно говоря, я всегда представлял себе отправку человека в космос в более торжественной обстановке. Здесь же царила деловая тишина. Никто не встречал нас радостными возгласами, никто не лез обниматься, и даже те немногие сотрудники, что лично знали нас благодаря курсу подготовки, не спешили приходить в восторг от нашего появления. Я намекнул мистеру Торсену на это обстоятельство, но он только усмехнулся и осведомился, не ожидал ли я увидеть залпы фейерверков и прыжки мотоциклистов-каскадёров.

- Вы же не планеты покорять отправляетесь, - говорил он, - вы летите чинить оборудование.

    Тем не менее, мы провели все ритуалы, положенные космонавтам перед вылетом: оставили автографы на бутылках спиртного, которые мы должны будем выпить по возвращении, посмотрели фильм, почему-то никак не связанный с космосом, и под конец, перед самым выходом на стартовую площадку, получили по счастливому пинку от мистера Торсена.

    Торжественное шествие до кабины ракеты нам тоже не удалось. Хоть мы и успели до определённой степени привыкнуть к тяжёлым, неуклюжим скафандрам, походка наша больше напоминала движение скованных каторжников, нежели доблестных космонавтов. В итоге мы всё же добрались до кабины, но тут, совершенно неожиданно, столкнулись с новой проблемой. Виной тому, как я полагаю, было наше нервное состояние. Разместиться в положенных нам креслах оказалось не так-то просто. Втиснуться между панелью управления и противоперегрузочным сидением было сложно даже в простой одежде. Наличие же скафандра делало эту операцию практически невозможной. На тренажёрах у нас всё отлично получалось, но теперь – то ли ум наш был расстроен, то ли кабина нам досталась другая, то ли Сид от волнения начал ещё больше раздуваться.
 
    Сперва мы вместе помогли Сиду, как самому беспомощному. Говоря «помогли», я имею в виду, что мы просто грубо затолкали его к самому дальнему креслу, хотя Мэлори и высказал свои сомнения, заявив, что в целях лучшей «развесовки» Сида лучше бы посадить ближе к центру. Однако это было уже невозможно – Сид сидел теперь очень крепко. В качестве компромисса следующим полез Мэлори, как самый лёгкий. Представляя собой всего-навсего семьдесят килограмм сплошного никотина и цирроза, он мог бы и сам влезть куда положено, но по пути запутался в пристежных ремнях, запаниковал, и нам с Нельсоном пришлось броситься ему на выручку. Размещать Нельсона мне пришлось в одиночку. Мне, соответственно, помочь было некому, и я в растерянности стоял, не зная, что делать. К счастью, кто-то из персонала заметил это, и пару минут спустя меня всё же водворили на место, чему я был несказанно рад, хотя и чувствовал при этом некоторую неловкость.

    Люк кабины с мягким стуком захлопнулся. До старта оставалось пять минут, и эти пять минут показались нам самыми долгими за всю жизнь. Сам я был настолько напуган, что едва не прозевал обратный отсчёт. Ах, чего бы я только не дал за возможность покинуть эту ракету. Но вот раздался оглушительный взрыв двигателей, кабина завибрировала. Мы завибрировали вместе с ней, а через секунду на нас навалилась перегрузка. Следующие пять минут, напротив, были для меня самыми короткими, потому что в себя я пришёл уже будучи «невесомым».

    Ощущение это весьма странное. Сперва мне показалось, будто меня перевернули вверх тормашками, но взгляд на панель управления помог мне сориентироваться и избавиться от неприятного чувства.

    Мои друзья тоже выглядели не самым лучшим образом. Притянутые к ложам ремнями и неспособные пошевелить даже рукой, мы радовались, что управление кораблём было почти полностью автоматизировано, и от нас не требовалось ровным счётом ничего. По крайней мере, пока.

    Ближайшие шесть часов нам предстояло провести в нашей сверхтесной кабине, пока наш челнок не состыкуется с Международной Космической Верфью, где нас уже ждал настоящий космический корабль для полёта на Марс.

    МКВ была создана под началом компании «Грейт Мув» ещё в 2085-м году, что и позволило совершать все эти дальние полёты к другим планетам и даже системам. Корабль «дальнего плавания» должен был вмещать команду из десяти человек, обеспечивая при этом все условия существования на долгие и долгие месяцы, а то и годы. Само собой, поднять такую конструкцию с земной поверхности было делом едва ли возможным. На МКВ корабли доставлялись постепенно, в разобранном виде, и уже в открытом космосе обретали свою форму и сущность.

    Нам четверым нужно было всего лишь просидеть на своих местах ещё шесть часов, позволить автоматике произвести стыковку с МКВ и спокойно перейти на другой корабль. Ничего сложного. Но, увы, даже самые гениальные планы редко осуществляются так, как было задумано.

    Не прошло и двадцати минут нашего полёта, как нас стала одолевать духота. Это, надо полагать, было нормальным явлением, но тогда мы чувствовали себя словно овощи в пароварке. Не говоря ни слова, мы дружно стянули с головы шлемы. В плане температуры это не улучшило положения, но зато мы обеспечили себе досуг на следующие полчаса: отделённые от скафандров шлемы плавно воспарили к потолку кабины и там зависли, мягко стукаясь друг о друга.
 
    Мы предали анафеме шлемы, корабль и собственную рассеянность. Отстёгивать ремни и пускаться в плавание за сбежавшими элементами скафандра не хотелось никому.

- И кому только в голову пришла эта идиотская затея? – ворчал Нельсон, гипнотизируя взглядом свой шлем.

    В этот раз инициативу проявил Сид. Он не без труда отстегнул ремни, зачем-то запрокинул голову и попытался оттолкнуться от своего ложа. Мы наблюдали за ним, затаив дыхание. Как и следовало ожидать, Сид не принял в расчёт, что здесь его обычно грузное тело не весит ровно ничего. Он оттолкнулся чересчур старательно, одному богу известным образом закрутился и как следует приложился спиной о панель управления. Само собой, это не улучшило траектории его полёта. Сида завертело ещё сильнее, и он, судя по всему, окончательно потерялся в пространстве, дрыгая руками и ногами подобно игрушке-танцору. Увидев это, я, Нэльсон и Мэлори призвали всё лучшее, что в нас было, отстегнулись и не сговариваясь ринулись на помощь Сиду. На беду, сделали мы это одновременно. Несколько секунд спустя кабина ракеты напоминала барабан стиральной машины. Все мы смешались в быстро вращающуюся кучу, не в силах ни остановиться, ни замедлиться, ни даже просто понять, где мы. При этом в ход шли такие выражения, каким позавидовал бы любой трактирный дебош. Я орал на Нельсона, Нельсон поносил Мэлори, Мэлори от души охаивал Сида, а Сид без лишней щепетильности костерил всех троих. Шлемы были благополучно забыты. Следующие несколько минут мы были заняты исключительно тем, что отчаянно боролись за собственные жизни. Наконец, кому-то из нас удалось зацепиться за поручень у входного люка, и тем самым положить конец царящему в кабине хаосу. На места мы возвращались по одному, с маниакальной осторожностью и крепко держа в руках своенравные шлемы.

    Остаток полёта прошёл в гнетущем молчании. Когда до стыковки осталось две минуты, мы нацепили шлемы и застыли в ожидании.
 
    Чудодеи из «Грейт Мув» полностью автоматизировали процесс стыковки со шлюзом МКВ, но по каким-то причинам не посчитали нужным убрать с панели управления экран, демонстрирующий этот процесс. На месте были и джойстики управления, и мы холодели от одной мысли дотронуться до них. Как зачарованные мы глядели на приближающуюся станцию. Нас не раз уверяли, что автоматика в космических кораблях надёжна на 110%, но почему-то сейчас никакой уверенности у нас не было.

- Она приближается слишком быстро, - озвучил общую мысль Сид.

    Нельсон и я сочли за лучшее промолчать, а Мэлори заявил, что уже давно готов к смерти, и что всё, чего он хотел – это уйти достойно, как и подобает джентльмену.

    Станция приближалась, и наше напряжение росло в геометрической прогрессии. Внезапно в передатчиках раздался громкий голос, едва не вызвавший во мне сердечный приступ. Голос бесцветным тоном объявил:

- Десять секунд до стыковки.

    Круглый шлюз станции теперь приближался заметно медленнее, но всё равно с чудовищной быстротой.

- Пять. Четыре. Три…

    Мы все невольно испустили протяжный стон облегчения, когда зажимы шлюза мёртвой хваткой вцепились в специальные пазы нашего корабля. Минуту спустя со стуком распахнулся люк кабины, и к нам вплыл весёлого вида человек в синем комбинезоне. Его движения были спокойны и плавны, а со своим невесомым телом он управлялся не хуже океанской трески. Человек жестом предложил нам снять шлемы, и как только мы это сделали, представился:

- Меня зовут Джо Джонсон, и я рад приветствовать вас на борту МКВ. Мне поручено сопроводить вас до вашего корабля. Мы только что закончили заправку, и старушка готова вновь лететь на Марс, - он одарил нас добродушной улыбкой на бородатой физиономии и махнул рукой, приглашая следовать за ним.

    Несколько подавленные словами «старушка» и «вновь», мы осторожно последовали за Джо Джонсоном. Спустя минуту Мэлори всё же не выдержал и спросил:

- Прошу прощения, мистер Джонсон, что значит «вновь лететь на Марс»? Этот корабль уже бывал там?

- Не совсем так, - вновь разулыбался Джо, - на нём планировалась третья экспедиция.

- Никогда не слышал про третью экспедицию на Марс, - озадаченно проговорил Нельсон.

- Это потому, что до Марса они не долетели, - всё так же весело произнёс Джо. – Не прошли и четверти пути, как что-то у них там разладилось. Едва смогли вернуться обратно. Да вы не переживайте, - добавил он, заметив наши траурные лица, - теперь там всё на высшем уровне.

    Никто из нас не стал допытываться, что же всё-таки отказало у «старушки» во время экспедиции. Зачем? Лишняя головная боль не нужна никому, а если чему-то и суждено сломаться, то помешать этому мы не в силах.


Глава 4


    Не стану подробно описывать наше знакомство с экипажем Космической Верфи. Скажу только, что на фоне настоящих, подготовленных космонавтов мы своим видом не блистали. Если бы они были хорошо прожаренными кусками говядины, то мы – чем-то вроде варёной колбасы.

    На процессе посадки в корабль до Марса тоже останавливаться не буду – всё прошло быстро и без проволочек, как и положено на космической станции.

    Доставшийся нам корабль был внушительных размеров, по крайней мере, если сравнивать с той шкатулкой, в которой мы летели сюда. Внутреннее пространство соответствовало среднему городскому автобусу. Всё жилое пространство было разделено на три отсека: комната управления, жилой модуль и склад образцов. Так как никаких образцов нам везти не полагалось, склад был полностью забит продовольствием – голодная смерть нам точно не грозила, что весьма обрадовало Сида.
 
    На этом корабле мы так же играли роль живого груза, а потому комната управления подверглась некоторой реконструкции. Самые сложные и ответственные элементы управления от греха подальше изъяли и перевели на автоматический режим, а на нашу совесть оставили лишь некоторые малозначительные функции вроде терморегулятора, системы кондиционирования и интеркома. Мы на подобные усовершенствования не жаловались – нам вовсе не улыбалось сажать корабль на Марс вручную.

    Однако были и неудобства. Компания посчитала, что месяц полёта – не такой уж большой срок, и не стала разоряться на корабль с системой искусственной гравитации, а посему этот месяц нам предстояло провести в невесомости. Я мысленно уговаривал себя, что со временем привыкну к жизни без единого грамма в теле, однако верилось мне в это с трудом.

    Наконец, настал долгожданный момент старта. Нельсон хотел было произнести торжественную прощальную речь, но экипаж МКВ без лишних слов затолкал нас в корабль, задраил шлюз и лаконично пожелал нам «долететь живыми». Не прошло и пяти минут, как наша «старушка», медленно набирая скорость, двинулась заданным курсом к Марсу.

- Они не очень-то верят в успех нашей миссии, - с осуждением в голосе произнёс Нельсон и принялся выбираться из скафандра.

- Наверное, сомневаются в нашем профессионализме, - подхватил Мэлори и последовал примеру Нельсона, забыв при этом отстегнуть перчатки.

    Пока эти двое возились со скафандрами, мы с Сидом поспешили занять самые удобные спальные места. Надо сказать, что как таковых удобных спальных мест на корабле не имелось – все они представляли собой нечто среднее между спальным мешком и багажной полкой, и были установлены в ряд вдоль одного из бортов. Но мы всё же заняли два крайних мешка по разные стороны – для того хотя бы, чтобы не тесниться в середине.
 
- Неужели вы собрались спать? – в спальный отсек влетел Нельсон, успевший избавиться от скафандра. – Сейчас всего пять часов. Самое время для чая.

    Мы с Сидом не спешили покидать так удачно занятые мешки, однако в словах Нельсона был определённый резон, в особенности касаемо чая.

    Мы единогласно решили сперва уделить время чаепитию, а уж потом заняться распаковкой багажа – каждому из нас позволили взять с собой определённое количество личных вещей. Спустя пятнадцать минут мы успешно вылезли из скафандров и остались в обтягивающих комбинезонах.

    Настало время заварить чай. Заваривание чая в космосе – совсем не то, что на Земле. Если на Земле это приятная и расслабляющая процедура, то в космосе она превращается в долгую, трудоёмкую и в каком-то смысле даже опасную работу. Первым делом надо было вскипятить воду. Тут мы были до некоторой степени подготовлены – на борту даже имелся специальный чайник, позволяющий кипятить невесомую воду. Вот только залить в него эту самую воду нам удалось далеко не сразу. К тому моменту, как мы разобрались с устройством этого дорогого, но довольно старого чайника, вокруг нас летало в общей сложности не меньше пяти литров воды. Большие и маленькие водяные шарики кружили со всех сторон, не позволяя себя схватить, но с огромным удовольствием впитываясь в наши костюмы. Да и сами попытки схватить их ни к чему хорошему не приводили. Крупные шарики лишь распадались на более мелкие и с бешеной скоростью разлетались во все стороны.

- Тут явно что-то не так, - заметил Сид, когда мельчайшие капли воды буквально заполнили собой всё жилое пространство. – Согласно всему, воздух должен постоянно циркулировать и фильтроваться. А он не фильтруется.

    Мы от души поблагодарили Сида за наблюдательность и вежливо попросили, как специалиста по технической части, разобраться с этой проблемой, пока каюта не превратилась в плавательный бассейн. Это было бы крайне неприятно. Не говоря уже о том, что мы вошли бы в историю как первые люди, умудрившиеся утонуть в космосе.
 
    Сид, к его чести, не стал отлынивать от работы и смело бросился устранять неисправность. Пока он тихо дрейфовал в сторону комнаты управления, мы втроём продолжили нашу эпопею с чаем. Вода закипела довольно быстро, но теперь нам предстояло самое сложное – вскипевшую воду нужно было извлечь из чайника и поместить в специальные полимерные пакетики с заваркой внутри. Техническое устройство чайника позволяло подобную операцию, но действовать нам приходилось с величайшей осторожностью. Когда вокруг тебя бесцеремонно летает холодная вода – это малоприятно, но если вместо неё это делает вода горячая, то тут уже впору лезть в петлю. Рискуя показаться хвастуном, скажу, что мы блестяще справились с задачей: в итоге вода была разлита по четырём пакетикам и успешно заварила каждому по порции чая. Правда, к тому времени она уже успела здорово остыть и теперь была не теплее сорока градусов, но и сами мы до того измучились, что готовы были выпить что угодно.

    Едва только чай был готов, в комнату впорхнул Сид и заявил, что вентиляция включена, и что вода скоро рассосётся. Я свято убеждён, что этот мошенник давно уже успел исправить вентиляцию и всё это время просто где-то прятался, наблюдая за нашими мучениями и дожидаясь, пока мы закончим работу. Мы подняли вверх наши пакетики с остывшим чаем, и Нельсон произнёс тост:

- За нас и за наш славный корабль, джентльмены. Пусть борта его будут несокрушимы, курс точен, а экипаж цел.

    После того как с чаепитием было покончено, кто-то из нас сказал:

- Нашему кораблю следует дать имя.

    Эта идея понравилась всем. Однако когда дело дошло до конкретных предложений, никто не смог блеснуть фантазией.

- «Арго», - после долгого молчания выпалил Мэлори и обвёл взглядом наши лица, словно ожидая бури восторга и одобрительных улыбок.

- Это слишком банально, - отмахнулся Нельсон с видом великого мыслителя, имеющего дело с младшей группой детского сада. - Нужно что-то более…

    Что же это за «более» нам так и не удалось узнать – Нельсон замолк и сделал вид, будто глубоко задумался.

- Может, что-то символическое? – предложил я. – Например, «Река». Течение реки олицетворяет наш нелёгкий и дальний путь, и корабль будет неколебим, как речные воды.

    Мэлори на это сказал, что с таким уровнем фантазии как у меня впору заниматься продажей хозяйственного мыла, но уж никак не именованием космических кораблей.

    Я не стал унижаться до спора с ним и, отлетев чуть в сторонку, стал распаковывать свою сумку с вещами. Много нам взять не позволили – основную массу моих вещей составляла одежда и кое-какие безделушки, так сказать, для души.

- Леди Макбет, - донёсся голос Сида.

- Мрачновато, - с сомнением протянул Нельсон. – Нужно что-то…

    Он вновь умолк. Мэлори не выдержал и спросил, собирается ли он сам что-то предложить, или же намерен лишь критиковать.

    Понемногу все трое, заразившись моим примером трудолюбия и хозяйственности, тоже взялись за свои сумки, не прекращая при этом споров. Вещи следовало переложить на специальные полки с крепежами. Они не давали нашим трусам путешествовать по всему кораблю, но в то же время позволяли без труда взять всё, что необходимо.

- Я придумал, - заявил Нельсон, расстёгивая сумку, - «Неустрашимый».

- И вот над этим ты думал всё это время? – Сид с презрительным видом взмахнул связкой носков. – Ты бы ещё предложил «Джеймс Кук» или «Оливер Кромвель».

    Нельсон поспешил уделить всё своё внимание одежде, между тем как Мэлори предложил окрестить корабль «Бронзовым Лучом» и на этом прекратить препирания. К этому названию никто не смог придраться. Или, как я подозреваю, не захотел, и таким образом имя было успешно выбрано и закреплено за кораблём.

- Боже мой! – воскликнул Сид, воззрившись на Нельсона, - за каким чёртом ты взял с собой этот ужас?

    Нельсон держал в руке широченные домашние штаны, которые мы не раз видели на нём, наведываясь к нему в гости. Услышав недовольство Сида, он лишь вопросительно поднял взгляд и осведомился:

- Что же тебе в них не нравится, дружище? Это мои любимые штаны.

    Сказать по правде, штаны были и в самом деле роскошные: очень яркие, длинные, а главное – широкие и просторные, так что при желании надеть их мог бы даже Сид, а уж мы с Мэлори и вовсе уместились бы вдвоём в любой из штанин. Я и сам хотел бы иметь такие штаны. Я не раз спрашивал у Нельсона, где он добыл такое сокровище, но он всегда только бубнил что-то и говорил, что штаны мне всё равно не пойдут, и что мне даже не стоит строить на этот счёт никаких иллюзий. В общем, штаны были просто загляденье. Но едва только Нельсон нацепил их, молодецки скинув с себя комбинезон, как штаны повели себя самым коварным образом. Не имея веса, широкие штанины отказывались самостоятельно опускаться ниже колена, а как только их заставляли сделать это, быстренько возвращались в исходное положение. Так мало того: вся остальная ткань тоже обрела жизнь, припомнила Нельсону все старые обиды и теперь пыталась буквально поглотить его, как амёба поглощает инфузорию. Первое и очень недолгое время Нельсон всячески заверял нас, что ему страсть как удобно, и что обнажённые ноги и карманы на уровне глаз его нисколько не смущают. Он даже пытался продемонстрировать нам все прелести своего наряда, летая по кораблю, словно большая медуза. Однако такая жизнь очень быстро ему надоела. Восторги поутихли, и мы заметили, что Нельсон начинает понемногу сатанеть. Сперва он отмахивался от штанов, норовивших залезть к нему в рот и задушить его, после попытался передвигаться, зажав ткань в руках, но неизменно терял управление над собственным телом и начинал хаотично вращаться.

    Мы не подавали виду, что замечаем его страдания. Ведь человек – существо до невозможности гордое, и очень неохотно принимает помощь других людей, если только это не вопрос жизни и смерти. По крайней мере, таковым было большинство встречавшихся мне представителей человечества. Врождённое тщеславие мешает нам рационально мыслить и  заставляет гордо отталкивать протянутую руку помощи, оставляя нас самих бороться с проблемами и тем самым давая нам шанс подняться в собственных глазах. А заодно, как нам кажется, и в глазах окружающих. 

    Помня о подобном свойстве человеческой натуры, мы не досаждали Нельсону своей помощью, и спустя всего десять минут он уже нашёл верное решение. Изрыгая хриплые проклятия, он стряхнул с себя штаны, скомкал их, туго перевязал резинкой и засунул обратно в сумку.

Глава 5

    Так началось наше тридцатидневное «космоплавание» к  Красной Планете. Как я уже говорил, наши обязанности по обслуживанию и управлению кораблём были сведены к минимуму, и заключались лишь в элементарной уборке, регулировании освещения, ежедневной отправке на Землю отчётов с сообщением о том, что мы всё ещё живы, да посильной проверке основных систем поддержания жизнедеятельности. Однако сказать, что полёт наш был лёгким, значило бы погрешить против истины. Если вы захотите испытать нечто подобное, попробуйте закрыться на месяц в вагоне метро или в номере дешёвой гостиницы. А чтобы не было очень уж скучно, подселите к себе трёх не слишком сообразительных представителей рода орангутанов. Добавьте к этому нулевую силу тяжести, отсутствие естественной смены дня и ночи, скудность рациона, а также колоссальные трудности со стиркой, и вы отчасти поймёте, каково было мне во время этого путешествия.

    Каждое утро – само собой, условное – начиналось с того, что Нельсон разом включал всё освещение на борту и громогласно приветствовал нас фразой «поле труд любит» или «без труда нет плода». После этого он спешно отлетал в отсек с продовольствием и начинал свой труд с двойного завтрака и просмотра записей старых футбольных матчей. Сказать по правде, поначалу мы все не гнушались двойного завтрака, благо продовольствия хватало. Однако нас самих хватило ненадолго. Наш завтрак неизменно состоял из чёрного чая и гусиного паштета, потому как иных припасов на корабль по какой-то причине не погрузили. И даже тот факт, что чай был отборный, а паштет чрезвычайно нежный и вкусный, на вторую неделю уже не мог служить нам утешением. Сначала мы отказались от второго завтрака. Потом от позднего ужина. Не прошло и трёх недель, как все мы перешли на одноразовое питание. Быть может, некоторым из нас это и было полезно, однако я не видел для себя никакого проку в лечебном голодании. Надо сказать, приём пищи был ничуть не лучше голодания – одним своим видом паштет вызывал у нас тошноту и головные боли, а Мэлори без устали твердил, что к концу путешествия мы все заболеем цингой и умрём в страшных мучениях. Никто из нас не осмеливался прямо оспаривать это утверждение.

    Скука тоже давала себя знать. Как и в случае с паштетом, запас развлечений на корабле был скуден и исчерпал себя уже на третий день полёта. Мы посмотрели все до единого фильмы из бортовой коллекции, а библиотека ограничивалась десятком старых журналов. Мы, конечно, прихватили с собой по паре книг, но читать целыми днями – тоже дело утомительное. Предусмотрительный Нельсон умудрился втиснуть в свою сумку несколько настольных игр и колоду карт, однако мороки с этими развлечениями было куда больше, чем самого развлечения. Играть плавающими в воздухе картами было чрезвычайно сложно. А если у кого-нибудь когда-нибудь получится сыграть в настольную игру в невесомости, я готов лично вручить этому человеку медаль за выдержку. Единственным, кто нашёл себе занятие, был Сид. Целыми днями он штудировал инструкции ко всем двадцати двум марсоходам, которые нам предстояло найти и починить. Вряд ли он делал это из чувства ответственности – скорее чтобы отвлечься от голодной прозы бытия. Однако это не уменьшало его трудов. Инструкции были чертовски сложными, длинными и пугающими, и мы впервые в жизни начали проникаться уважением к нашему товарищу. Немного пристыженные нашей темнотой, мы несколько неуклюже пытались блеснуть своими профессиональными знаниями. Стоило кому-то из нас краем глаза заметить Сида, увлечённого изучением очередной микросхемы, как из наших уст сами собой вылетали заумные выражения вроде «долгота восходящего узла» или «ревальвация национальной валюты». Всё это, конечно, было ребячеством. Мы понимали, что именно знания и опыт Сида должны сыграть главную роль в нашей работе. А работа нам предстояла исключительная: двадцать два марсохода вышли из строя в разных точках по всей поверхности Марса. Самый маленький робот был размером с игрушечную машинку, самый большой – со средний танк. Нам предстояло отыскать их, что само по себе уже непросто, вернуть к жизни и установить причину неисправности. На последнем пункте мистер Торсен настаивал особенно. Ведь что могло заставить марсоходы сломаться, и притом один за другим, словно по заказу? Природная аномалия? Или просто неудачное стечение неудачных обстоятельств? Гадать бессмысленно – нам всё придётся выяснить самим. А пока что мне, Мэлори и Нельсону оставалось бесцельно парить по кораблю, ожидая прибытия. Конечно, праздность была чужда нашим деятельным натурам. А там, где деятельная натура вынуждена погрузиться в пучину праздности, она сама создаёт проблемы и самозабвенно принимается за их решение.

- Что это за панель? – спросил как-то Нельсон, остановившись возле небольшой плоской крышки, плотно пригнанной к потолку корабля.

    Не могу сказать, что его вопрос кого-то заинтересовал, но делать было совершенно нечего, и мы с Мэлори лениво подлетели к предложенной нашему вниманию панели. С виду ничего особенного.
 
- Зачем тебе понадобилась эта панель? – осведомился Мэлори.

- За ней наверняка что-то есть, - задумчиво произнёс Нельсон, проводя пальцами по краям крышки, - вы не находите?

    Мы как могли постарались объяснить ему, что за каждым квадратным сантиметром этого корабля «что-то есть», но Нельсона это не успокоило. Он приложил к панели ладонь.

- Очень тёплая, - проговорил он и многозначительно поглядел на нас. – Даже, я бы сказал, горячая.

    Я и Мэлори по очереди дотронулись до панели и убедились, что та и в самом деле довольно тёплая.

- Ну и что? – сказал Мэлори, - может, так и должно быть. Ты, Адам, когда-нибудь прикладывал руку к телевизору у себя дома? Он тоже тёплый.

- А вдруг так быть не должно? – парировал Нельсон. – Вдруг что-то перегревается? Может вспыхнуть пожар.

    Мы на секунду задумались.

- Устами младенца глаголет истина, - сказал я, воздев палец. – Как вы думаете, не позвать ли Сида?

    Все согласились, что позвать Сида будет разумнее всего. Мэлори кликнул его, но оторвать Сида от чтения инструкций было не так-то просто, и чтобы донести до него суть наших подозрений, нам пришлось кричать через весь корабль.

- Всё в порядке, - крикнул нам в ответ Сид, - так и должно быть. И прекратите заниматься ерундой.

    Тут нами завладел дух противоречия.

«Да что он в этом смыслит?» - проворчали мы и снова повернулись к подозрительной панели.

- Нужно подцепить её чем-то, - со свойственной ему уверенностью сказал Нельсон. – Нужно что-то вроде отвёртки.

    Чего-то вроде отвёртки у нас не было, но зато нашлась сама отвёртка. И всё же отковырнуть панель оказалось далеко не просто. Уже теперь, став старше и мудрее, я понимаю, что панель эта просто не была предназначена для вскрытия, но тогда в нас бушевали молодость и энтузиазм, и мало что могло остановить нас. Под натиском трёх пар рук, отвёртки и грубых проклятий панель всё же поддалась и с пугающим хрустом отделилась от потолка. За ней скрывалось нечто, напоминающее электрощиток с целым сонмом разноцветных проводов.
 
- Ага, - кивнул Нельсон, будто ничего другого и не ожидал увидеть. – Ну, и что нам с этим делать? Почему оно перегревается?

    Для верности мы снова приложили ладони к щитку. Тот всё ещё был очень тёплым. В этот момент мы окончательно поняли, что потревожили неподвластные нам силы, но упрямство и гордость каждого из нас мешали нам отступить. Мэлори и Нельсон задались целью проследить путь каждого провода, что торчал из панели, и тем самым решить проблему перегрева. Как это должно им помочь, они, по-видимому, и сами не знали. Я смиренно наблюдал за процессом, крепко держа отломанную крышку и каждую секунду ожидая катастрофы. Вы бы тоже ожидали катастрофы, если бы такие люди как Нельсон и Мэлори взялись чинить хоть что-нибудь, даже будь то дверная ручка или маникюрные ножницы. Меня не покидала уверенность, что я сам справился бы с задачей куда лучше.

    Откровенно говоря, эта уверенность не покидает меня практически никогда. Она преследует меня, когда я смотрю футбольные матчи, когда наблюдаю за бригадой ремонтников или взглядом контролирую процесс приготовления моего утреннего кофе в киоске. Скрыться от этой напасти решительно невозможно. Стоит мне увидеть беднягу, раздающего на улице листовки, как меня тут же настигает уверенность в том, что, будь на его месте я, то листовки давно бы уже заняли своё законное место в руках прохожих, а сам я с чистой совестью ехал бы домой. А уж если мне случается сидеть за рулём автомобиля и лицезреть других участников дорожного движения, то вышеозначенная уверенность переходит всякие границы. В такие моменты я готов отдать всё, чтобы оказаться рядом с каждым водителем в радиусе сотни метров и показать этим остолопам, как нужно управляться с машиной. Впрочем, злость пагубна, и этих бедняг можно только пожалеть.
 
    В конце концов мне надоело ждать в напряжении. Пора было браться за дело самостоятельно, пока всё не полетело к чёрту.

- Ну-ка, господа, дайте дорогу. Доктор Рональд Берч готов решить проблему. – С этими словами я втиснулся между Нельсоном и Мэлори, успевшими перепутать все провода, и принялся за работу. Проводов было много, и я решил сперва проследить путь тех, чья изоляция имела красный цвет. Так мне не угрожала опасность запутаться. Вообще я горжусь своей привычкой делать всё последовательно и обдуманно. Нельсон и Мэлори, глядя на меня, умело скрывали восторг, но я на них не сердился. Сначала – дело, потом уже эмоции. Я взялся пальцами за ближний ко мне красный проводок и слегка пошевелил им, чтобы найти его продолжение в том пёстром колтуне, что умудрились сотворить мои друзья. С тихим щелчком, показавшимся нам громовым раскатом, проводок отделился от панели и остался висеть в воздухе.

«Проклятый идиот!» – обрушились на меня Нельсон и Мэлори, которые только и ждали подходящего момента. - «Да чтоб у тебя руки отсохли! Какого чёрта ты лезешь туда, где ничего не смыслишь?»

- Как ты вообще умудрился его выдернуть? – причитал Нельсон, потрясая перед моим носом злосчастным проводом.

- Ты что, не знаешь Ронни? – в тон ему отвечал Мэлори. – Он и несущий трос из моста умудрится выдернуть, коли руки дойдут.

    Я всегда умел признать свою ошибку, и уже собрался было это сделать, как внезапно весь корабль погрузился во тьму. То, что за этим последовало, невозможно в полной мере предать описанию. Первым завопил Нельсон, причём неожиданно тонким для мужчины его габаритов голосом. Его поддержал я, как мне самому потом казалось, самым что ни наесть мужественным криком. Последним подал голос Мэлори. Выкрикнув первое, что пришло ему на ум, а именно: «Разгерметизация», он, невзирая на темноту вокруг, пулей рванулся к скафандрам. Мы с Нельсоном не успели толком подумать и стремглав бросились следом. Что в космосе может быть хуже разгерметизации? Пока моё тело действовало, воображение рисовало картину: корабль разрывается на куски под давлением воздуха, и нас вышвыривает в открытый космос. Не так уж важно, успел ты нацепить скафандр или нет – надежды на спасение никакой. И всё же почти любой человек в подобной ситуации выберет скафандр – просто рефлекторно, в последней попытке защитить себя, словно бы прикрываясь руками от ядерного взрыва. Так поступили и мы. Паника гнала нас вперёд и сильно сбивала с толку: в ушах гудело, руки и ноги предательски ослабли и тряслись – я чувствовал себя как в каком-то невообразимом кошмаре, от которого мне не дано проснуться. Мимо скафандров мы, само собой, промахнулись по меньшей мере метра на два, и ту минуту, что мы потратили на их поиски, я не забуду никогда. Я ощущал себя беспомощным жеребёнком, тонущим в мутной воде. Наши руки судорожно обшаривали стены корабля в поисках скафандров, и стоило только оторваться от спасительной стены, как терялась всякая пространственная ориентация, а паника буквально захлёстывала с головой. Я уже отчётливо чувствовал нехватку воздуха и стал судорожно хватать его ртом. Вот, вот он, рукав скафандра. Осталось лишь надеть его…

    В следующий миг нас ослепила вспышка яркого белого света.

«Смерть», - подумал я. – «Вот она какая – смерть».

    Однако вслед за светом до нашего сознания донёсся отвратительный, но явно искренний хохот Сида. Он завис возле отсека управления, держась за живот и корчась от приступа гомерического смеха. Первую минуту я, Нельсон и Мэлори тщетно пытались сообразить, что всё-таки происходит, но не прекращающаяся истерика Сида в конце концов натолкнула нас на верную мысль.

- Это… - задыхался он, силясь вымолвить хоть слово, - это… это просто невозможно… - тут его снова скрутил смех.

    Как выяснилось, увидев наше замешательство по поводу вырванного провода, этот болван решил подшутить над нами и просто выключил свет. Шутка вполне достойная такого никчёмного висельника, как Сид. По его собственным словам, на столь яркий эффект он даже и не смел рассчитывать. Он описывал наши вопли ужаса как «визг загнанных в мешок капуцинов», а наши попытки отыскать скафандры сравнил с попытками домашней мухи вылететь в открытую форточку. Слушать его насмешки было невыносимо. Ведь мы-то втроём вели самую что ни наесть настоящую борьбу за собственные жизни, в то время как Сид висел в сторонке в полной безопасности.

    Немного придя в себя и старательно не обращая внимания на омерзительное блеяние Сида, которое сам он называл смехом, мы с Нельсоном напустились на Мэлори.

«За каким дьяволом ты начал орать про разгерметизацию?» - хрипели мы. – «Как это вообще пришло тебе на ум? Такому паникёру как ты не место в космосе!»

    На это Мэлори со всем оставшимся достоинством отвечал, что каждый человек должен думать своей головой, а не слушать всё, что долетает до его ушей. Попутно он обозвал нас с Нельсоном безмозглыми обормотами, после чего с неподдельной экспрессией напомнил нам, чьей именно идеей было расковырять панель и варварски оторвать от неё провод.

    Когда наш гнев немного поутих, мы спросили Сида, что всё-таки это был за провод. Тот лишь пожал плечами и сказал, что если уж ничего страшного пока не случилось, то уже и не случится, и уверил нас, что выдрать жизненно важный провод нам бы так легко не удалось.
 
    У кого-то может сложиться впечатление, будто Сид – человек здравомыслящий. Ведь он, судя по всему, прекрасно владеет ситуацией и способен на решение любой проблемы. Как бы не так.
Кажется, я уже упоминал, что стирка на борту космического корабля – дело сложное и требующее недюжинной сноровки. Насколько мне известно, на МКВ космонавты вовсе с ней не связываются, предпочитая сжигать грязное бельё в земной атмосфере. У нас же ситуация была несколько иная. Выбрасывать вещи за борт мы не могли: во-первых, нам неоткуда было взять новые, а во-вторых – негде было их сжечь, и нам вовсе не хотелось, чтобы наше исподнее бороздило просторы космоса. Это казалось нам проявлением невоспитанности. Хотя, быть может, какие-нибудь жители далёких планет, наткнувшись на наши трусы, вовсе и не сочли бы их мусором. Напротив: они бы приняли их за таинственное послание великой и могущественной цивилизации, содержащее в себе уникальные знания и технологии, и величайшие светила науки поколениями пытались бы разгадать секрет розовых сердечек на трусах Нельсона. Впрочем, надежды на это было мало, и мы выбрали для себя стирку. Забота об окружающей среде никогда и никому не давалась легко. Вот и нам четверым пришлось угробить кучу нервов и времени, чтобы овладеть премудростями космической стирки. В теории всё выглядело относительно просто: требующее стирки бельё засовывалось в небольшой пластиковый пакет, в который после подавалась вода, смешанная с высокоэффективным стиральным гелем. Затем пакет надлежало нещадно трясти до тех пор, пока вам не покажется, что дело сделано. Далее следовало лишь подсоединить шланг отсоса и откачать из пакета воду. Несложная такая операция, если вы знаете последовательность действий. На деле же всё было куда сложней. Впрочем, не стану описывать наши физические и нравственные муки, связанные со стиркой, хочу лишь упомянуть о той политике, которую избрал для себя Сид, а также о её закономерных последствиях.

    После первых же неудач со стиркой Сид, как и следовало от него ожидать, полностью сдался и пошёл по пути наименьшего сопротивления: он завёл отдельный пакет с пометкой «грязное» и принялся со спокойной совестью истощать свои запасы белья. Нечего и говорить, что через каких-нибудь десять дней у него закончились чистые трусы. Тогда он стал «одалживать» наши трусы, взяв за оправдание свою чрезмерную занятость. Нам вскоре пришлось втолковать ему, что так не пойдёт. Мы были рады делить исподнее с нашим товарищем, но ведь и наши запасы не бесконечны. Коротко говоря, Сид оказался перед неприятной альтернативой: заняться стиркой или учиться жить без трусов. И вот однажды, проснувшись рано утром, он принялся за дело. По сей день я не могу сказать, как ему это удалось, однако, едва только я, Мэлори и Нельсон проснулись, Сид со счастливой улыбкой заявил нам, что выстирал все пары трусов до единой и повесил сушиться. Мы отдали должное его самоотверженности и собрались было приняться за приготовление чая, как вдруг Мэлори спросил:

- Постой, Сид, дружище. Что значит «повесил сушиться»?

    Мы с Нельсоном тоже недоумённо воззрились на Сида. В этих его словах, в самом деле, было что-то подозрительное. Сид – человек изобретательный, можно даже сказать, с воображением, но ведь не настолько же, чтобы умудриться повесить бельё в невесомости!

    Сид улыбнулся и обвёл рукой каюту корабля. Сперва мы ничего не могли понять, однако потом заметили, что буквально все вентиляционные отдушины были увешаны белоснежными трусами Сида. Именно что увешаны – сила всасывания системы вентиляции плотно прижимала бельё к решёткам, а заодно обеспечивала неплохую просушку.

- Гениально, - признал Нельсон.

- Потрясающе, - выдохнул я.

- Сейчас твои трусы соберут всю пыль с нашего корабля, - заметил Мэлори, ехидно ткнув пальцем в ближайший образец хозяйственного гения.

    В первую секунду Сид, казалось, не на шутку встревожился, но быстро овладел собой и подлетел к панели управления.

- Пыль – это отмершие частички человеческой кожи, - наставительно произнёс он. – Таким образом, чем быстрее высохнет моё бельё, тем меньше нашей кожи успеет отмереть и осквернить его. Вы согласны, джентльмены?

    Мы были вынуждены признать его правоту. В конце концов, трудно спорить с простой и беспощадной логикой.

- А следовательно, нужно лишь слегка усилить поток воздуха, - подытожил Сид и до отказа крутанул регулятор. В следующий миг ему довелось в полной мере ощутить превратность судьбы и на собственном опыте познать, куда может завести незаконченная логическая цепочка. Не успели мы глазом моргнуть, как шесть из десяти висевших на решётках вентиляции пар трусов разом исчезли, словно по мановению волшебной палочки. Оставшиеся на местах элементы гардероба задержались явно по ошибке и всем своим видом демонстрировали желание отправиться вслед за собратьями. Забыв про регулятор, Сид с воплем бросился спасать уцелевшее бельё. Печально говорить, но к тому времени как мы подоспели к панели и ослабили воздушный поток, в живых остались лишь две пары трусов. Теперь Сиду приходилось ежедневно заниматься стиркой, каковой факт он воспринял стоически, пустив разве что скупую мужскую слезу. Вернуть утянутые вентиляцией трусы не было никакой возможности, и нам оставалось лишь утешиться той мыслью, что ребята погибли чистыми.

Глава 6

    С каждым днём, скрупулёзно отмеренным корабельным хронометром, приближалась наша высадка на Красной Планете. Надо сказать, в отличие от мореходов эпохи Великих географических открытий, встречавших сушу громогласным криком «земля!», мы с Мэлори, Сидом и Нельсоном не спешили впадать в щенячий восторг и сотрясать стены корабля воплями «Марс!» или какими бы то ни было ещё. Да, мы уже не ощущали того мучительного гнилого страха, какой гнездился в нас перед стартом с Земли или перед стыковкой с космической верфью. За почти месячный полёт сквозь холодную пустоту мы стали куда уверенней в себе. Минули те времена, когда мы скулили и роптали на отсутствие силы тяжести. Хозяйственные трудности на борту «Бронзового луча» больше не смущали наш ум и не изматывали тело. Мы свыклись с кораблём и с нашей миссией, и теперь чувствовали себя самыми отчаянными космическими волками, грозой Млечного Пути и едва ли не высшими ангелами самой Вселенной. Мы словно бы сроднились с космосом. Мы чувствовали его существо, мы каждой клеточкой тела ощущали его величие и бесконечность. Но они больше не пугали нас. О нет, только не нас – четверых суровых викингов, смело правящих свой видавший виды драккар к чужим берегам. Да и то: разве хоть одному викингу было суждено прорываться сквозь тот холод и мрак, какой лежал на нашем пути? Двести семьдесят три градуса ниже нуля – это вам не Северное море, даже в разгар зимы. Мы неслись по орбите Солнца, на скорости в сотни тысяч километров в час прорываясь сквозь его радиацию, и делали всё это ради спасения человечества!

    За два дня до высадки у нас пропал аппетит. Само собой, наши слюнные железы уже давно перестали реагировать на треклятый паштет, но тут дело было совсем другое. До сей поры ничто не мешало нам предаваться розовым мечтам о сочных отбивных, об овощных салатах и кружках холодного пива, однако, как и было сказано, ровно за два дня до конца полёта всем мечтаниям пришёл конец. Мысли о человеческой еде больше не приносили нам радости. Напротив: стоило кому-нибудь из нас подумать о чём-то подобном, как тугой жгут из его собственных внутренностей стягивался в чреве несчастного, а холодные и бледные руки начинали трястись и отчаянно потеть. Мы почти не разговаривали друг с другом. Любая беседа мгновенно угасала, как пламя на отсыревшей спичке, а все попытки поднять боевой дух экипажа лишь повергали нас в ещё большее уныние. Да, мы чувствовали себя викингами, космическими волками и вселенскими ангелами – чувствовали ещё совсем недавно. Теперь же мы были обыкновенными, до смерти напуганными представителями животного мира, запертыми в герметичной банке и брошенными на растерзание межзвёздного пространства. Совсем как те несчастные звери – собаки, кошки и обезьяны – которых предусмотрительные люди отправляли вперёд себя в космос на верную гибель. Уже почти забытое нами нервное напряжение вновь дало себя знать, возрастая с каждой минутой приближения к Марсу.

    В старине Мэлори вновь подняли голову его дурные привычки. Он стал поглядывать на нас безумными глазами, точно вместо нас по кораблю летали громадные пачки табаку, а чуждое ему ощущение перманентной трезвости окончательно лишало его остатков человечности, превращая в самого жалкого мизантропа и гнусного брюзгу. Находиться рядом с ним было решительно невозможно, да и сам Мэлори не проявлял желания идти на контакт.
 
    Зато Сид, напротив, стал куда более зависим от чужого общества, нежели раньше. Он тоже хранил скорбное молчание, но при этом отделаться от него было не так-то просто. Он походил на огромный испуганный воздушный шарик – если только вы можете себе представить испуганный шарик. Не вполне уверен, однако мне кажется, что Сид действовал с каким-то умыслом и по заранее продуманному плану. Он выбирал себе жертву и часами следовал за ней всюду, куда бы та ни направилась, храня при этом на лице неизменное выражение хмурого испуга. Чего он этим добивался, оставалось неразрешимой загадкой. Когда намеченная жертва наконец теряла терпение и принималась с ожесточенными проклятиями швыряться в Сида всем, что есть под рукой, он, не вдаваясь в дискуссию, тут же переносил своё внимание на другую мишень. Наличие целых трёх мишеней позволяло Сиду действовать непрерывно, по системе Гатлинга: пока он был занят одной жертвой, оставшиеся две уже успевали остыть до нужной степени и были вновь готовы к «преследованию».

    Нельсон, честь ему и хвала, дольше всех старался подбодрить нас и заодно подбодриться сам, однако скоро сдался и он.

- Тридцать шесть часов до высадки… - периодически бубнил он, с напускным спокойствием дефилируя мимо кого-нибудь из нас в одних трусах и бросая при этом косые взгляды, словно ожидая реакции на свои слова. Если же соответствующая реакция всё же имела место, лицо Нельсона приобретало выражение смертельной обиды, и он торжественно удалялся, бормоча, цитирую: «Какого чёрта все вокруг такие нервные?»

    Насколько можно судить, я справлялся со стрессом гораздо лучше своих товарищей. А их периодические замечания по поводу того, что я веду себя как «необъезженный осёл», сам я справедливо приписывал их болезненному состоянию.

    Поводы для определённого беспокойства у нас имелись: процедура высадки несколько отличалась от процедуры старта. Тогда нашей задачей было сидеть как можно тише и ничего не трогать – никакой ответственности, что не могло нас не радовать. Теперь же наше выживание зависело от нас самих. Не в полной мере, конечно же, скорее процентов на пять, однако и этого было достаточно для резкого падения боевого духа.

    Атмосфера Марса, как известно, гораздо более разрежена, нежели земная. Пройти сквозь неё куда проще, однако в нашем случае это не играло никакой роли. Наш «Бронзовый Луч» не был приспособлен ни ко входу в атмосферу, ни для посадки вообще. Он был сродни большому судну, не имеющему возможности пристать к мелководному берегу – для этой цели команде необходим маленький ял. Такой ял был и у нас. Правда, гораздо уместнее было бы обозвать его спасательной капсулой. «Ялик» был одноразовый, то есть служил исключительно для доставки наших драгоценных тел на поверхность Марса. Переправить же нас обратно должен был один из запасных челноков, оставленных первыми двумя экспедициями.

    Как вы уже могли понять, наша миссия вообще не предусматривала выживания в диких инопланетных условиях, ночёвок на открытом «воздухе» и долгих походов с рюкзаками за спиной. Люди, побывавшие на Марсе до нас, не были бумажными работниками и никогда не просиживали зады в офисах. Это были настоящие космонавты. Когда-то давно они прилетели на голый и совершенно дикий Марс, имея в своём распоряжении лишь древние технологии двадцатых годов. У них даже не было полноценных роботов – только убогие страшилища, запрограммированные на исполнение какой-нибудь сотни несложных команд. И, тем не менее, эти люди, среди которых были и женщины, умудрились возвести целую исследовательскую базу, по площади не уступающую иному загородному дому. В этом «доме» имелись все условия для жизни человека, можно даже сказать, для жизни весьма комфортной. Вся эта база строилась с расчётом на последующие научные экспедиции. Однако вместо бравых и учёных героев ей было суждено принять под своим кровом Сида, Мэлори, Нельсона и меня. По моему скромному мнению, это было всё равно что возить глину в багажнике «Роллс-Ройса». С другой стороны, мы четверо не просили себе такой участи, и в этом плане совесть наша была спокойна.

- Два часа до высадки, - прожужжал голос Нельсона из спального мешка.

«Пятнадцать минут до высадки», - раздался из динамиков холодный женский голос. Корабль заговорил с нами впервые за всё время полёта, и этот непривычный и незнакомый голос оказал должное действие. Нельсон вылетел из своего спального кокона не хуже пушечного ядра, да и мы с Сидом и Мэлори судорожно задёргались в воздухе, имея в виду приступить к немедленным действиям. Что это должны быть за действия, мы сообразили несколько позже, когда первая волна паники схлынула, и мысли побежали в нужном направлении. На то чтобы предать анафеме Нельсона и его хронометр времени не оставалось. Перво-наперво мы принялись облачаться в скафандры. Лишним будет сказать, что это заняло у нас гораздо больше положенного времени, а периодические замечания корабля, вроде «двенадцать минут до высадки», не повышали нашей производительности. Тут уж мы успели горько пожалеть и о том, что весь месяц не утруждали себя тренировками по надеванию скафандров, и о том, что не догадались нацепить их заранее, да и вообще о многом.

«Пять минут до высадки» - объявил женский голос, едва только мы управились со скафандрами. Лишь теперь мы сообразили, что сделать это нам полагалось непосредственно в «ялике», и что теперь нам предстояло проделать путь в целых пятнадцать метров. Кому-то это может показаться смехотворным расстоянием, однако стоит вспомнить об отсутствии силы тяжести, а также о том, что скафандр как минимум вдвое увеличивал объём каждого из нас. Рывок до посадочной капсулы, таким образом, был чем-то похож на заплыв в мешках против быстрого течения. Каждую истекшую минуту корабельный компьютер провожал бесстрастным комментарием, а мы четверо медленно но верно пробирались к цели. Наконец, под звуки хладнокровного голоса, возвестившего «две минуты до высадки», последний из нас протиснулся в капсулу и закрыл за собой герметичный люк. Мощные на вид зажимы намертво приковали нас к нашим местам, лишив возможности сложить руки в последней молитве.

    Всё дальнейшее можно описать как спуск в жестяной бочке по ниагарскому водопаду. Лично мне вскоре уже стало абсолютно наплевать, куда мы летим, когда приземлимся и приземлимся ли вообще. Капсула дрожала как исполинский камертон, желая вытрясти из пассажиров душу вместе с прочим содержимым, и я молил господа лишь о том, чтобы никто и никогда не увидел мой ужасный труп, разбрызганный по скафандру.

    На деле, полагаю, всё было не так фатально, как казалось. В противном случае мне бы не удалось поведать вам эту историю, да и вообще судьбы многих людей сложились бы совсем иначе. Однако всему своё время. Так вот: в целом посадка прошла вполне успешно. Заводить речь о таких мелочах как синяки, ссадины и головная боль – дело, недостойное мужчин. Мы были живы, по большей части здоровы и трудоспособны. Чего ещё желать? Правда, боевого духа в нас осталось совсем немного – его едва хватало на банальную перебранку. К счастью, челнок был запрограммирован доставить нас непосредственно к научной базе, где мы будем иметь возможность выбраться из скафандров, принять душ, растянуться в мягких креслах и вообще насладиться прелестями хоть и слабой, но всё же ощутимой гравитации. А еще нас ждала еда. Настоящая еда, должная прогнать из нашей памяти вкус ненавистного гусиного паштета. А уж под хорошее угощенье даже опостылевший чёрный чай вновь явит нам свои самые лучшие свойства.

    Вот какого рода мысли занимали наши ноющие головы, пока мы спешно покидали наш «ялик». Он умудрился опуститься на здоровенный валун и завалиться набок, задрав кверху дверь и предоставив тем самым возможность нам четверым вдоволь поупражняться в верхолазании. То счастливое обстоятельство, что единственный выход оказался всё же вверху, а не внизу, не было нами отмечено, однако я позволю себе простить нам этот недосмотр. Мы забыли даже о том, что впервые в жизни ступаем на другую планету, и что лишь единицам из ныне живущих удалось сделать то же самое. Нельсон жаловался, что я и Мэлори слишком грубо извлекаем его из челнока. Мэлори в свою очередь жаловался на то, что Нельсон слишком тяжёл даже на Марсе, и что он, Мэлори, ни за что не возьмётся вынимать из кабины Сида. Сид, оставшийся в капсуле последним и очень из-за этого переживавший, сетовал на всех тех, кто оставляет друзей в трудную минуту, на тщедушность Мэлори и моё «бездельничество», на жалобы Нельсона и на всё остальное, до чего хватало его воображения. Я старался не опускаться до пошлого нытья, поддерживая разговор лишь посредством крепких выражений и едких замечаний.

    Только когда самая изматывающая часть работы была позади, и Сид очутился в наших рядах, мы дали себе труд оглядеться кругом. Бледная пустыня – не красная, а скорее изжелта серая – предстала нашему взору. Там и тут из крупного серого песка выглядывали действительно красноватые камни, точно островки суши в хмуром, но спокойном океане. Их длинные тени, похожие на стекающие вниз по стене чернильные брызги, провожали заходящее Солнце. Само Солнце, бледное и словно бы немного больное, слабо светило в тусклом, песочного цвета небе. Мы вчетвером невольно забыли наши недавние проблемы и ссоры. Красота лечит душу. Чудесный пейзаж Красной Планеты живо напомнил нам красоты нашей родной, земной природы. В этом виде было что-то знакомое, и вместе с тем что-то совершенно чужое для нас, уроженцев Земли. Едва ли можно сказать, что конкретно это было – скорее непривычные сочетания привычных красок и форм. Глядя на великолепие Марса, я как никогда жалел о том, что среди космонавтов очень мало настоящих поэтов.

    Наше восторженное созерцание местных красот прервал Сид. Оглядевшись ещё пару раз, он спросил:

- Где база?

    В первую секунду мы его не поняли и даже рассердились на него за столь прозаическое замечание. Почти сразу же, впрочем, наш возвышенный полёт мысли был побеждён простым и неприглядным фактом: никакой научной базы здесь не было. Мы топтались и крутились на месте, мы вращали головами как только могли, но ничего кроме пустыни и редких красных скал не попадало в поле нашего зрения.

- Без паники, - проорал Нельсон не своим голосом и поднял вверх руки, требуя всеобщего внимания. – Это может быть небольшой просчёт корабельной электроники. Ветер мог отнести наш челнок в сторону от станции, однако совершенно незачем создавать проблему на пустом месте.

    В ответ на это мы высказали мнение, что «небольшой просчёт корабельной электроники» мог с тем же успехом быть очень большим, и что нас могло забросить не на то полушарие. Еды у нас с собой не было, воды едва хватило бы на сутки, а запас воздуха в скафандрах позволял нам прожить ещё часов двенадцать.

- Главное – не впадать в отчаяние, - с отчаянием в голосе проговорил Нельсон. – Нужно продумать все варианты. Для начала нам нужно выбрать точку повыше и как следует оглядеться. Быть может, дела наши не так уж и плохи.

    Мы вдохновились этой надеждой, как церковные прихожане проникновенной речью своего пастора. Было решено, что один из нас взберётся на скалистый холм, высившийся в десяти метрах от места нашей посадки, и оценит обстановку. Путём каких-то странных и не вполне понятных для меня рассуждений мои товарищи пришли к выводу, что из всех четверых я устал меньше всех, что зрение моё острее их зрения, и что вообще я должен в кои-то веки сделать что-то полезное. Расценив это как чистой воды зависть моему отменному здоровью, я лёгкой походкой направился к холму. Походка действительно была почти что лёгкой, ведь сила тяжести на Марсе составляет чуть меньше сорока процентов от земной. Наверное, я бы чувствовал себя маленькой крылатой феей, если бы не чудовищная усталость, вкупе со стокилограммовым скафандром уничтожавшая почти всё преимущество. Холм был довольно-таки пологий, и мне удалось взобраться на него, даже не прибегая к помощи рук. А за холмом простиралась всё та же бесконечная пустыня, едва колышимая редким дуновением сухого ветра. Не было видно даже следов базы, как и вообще не было видно никаких следов присутствия человека.

    Наши передатчики действовали на расстоянии до десяти километров, так что я смог тут же передать моим друзьям роковые новости. Затем, погружённый в мрачные мысли потенциального покойника, я стал спускаться обратно. Голоса Нельсона, Сида и Мэлори едва пробивались сквозь моё загустевшее от горя сознание.

- Посмотри ещё раз! – задыхался Сид.

- Мы просто ещё не проснулись, джентльмены! – с наигранной весёлостью лепетал Мэлори.

- Главное – сохранять спокойствие! – грохотал Нельсон голосом, близким к буйному помешательству.

    Однако когда я спустился, все разом притихли. Говорить больше было нечего, да и делать, собственно, тоже нечего. Разве только сидеть и ждать смерти.

- Чёрта с два! – выкрикнул Мэлори минут через пять. – Я не буду сидеть и ждать смерти! Я пойду вперёд и буду идти, покуда хватит сил или воздуха!

    Спустя минуту он вернулся и, не говоря ни слова, уселся на песок рядом с нами. Индикаторы воздуха, встроенные в рукава наших скафандров, предрекали нам малоприятную смерть всего через десять часов.

- Делимся откровениями, джентльмены? – спустя некоторое время предложил Нельсон.

    Сид пролепетал что-то про разбитые мечты стать балетмейстером, и этим всё было исчерпано. Других откровений ни у кого не было, а если и были, то мы твёрдо решили унести их с собой в могилу. Но в какую могилу? Едва ли нас когда-нибудь похоронят. Снаряжать очередную многомиллионную экспедицию только затем, чтобы доставить на Землю скелеты четырёх офисных работников? Куда проще причислить нас к лику святых. Хотя и это вряд ли.

    Мы не стали делиться откровениями друг с другом, однако это не помешало, по крайней мере, мне, поделиться откровениями с самим собой. Я всегда мечтал быть если и не космонавтом, то хотя бы чем-то большим, нежели менеджером поставок. Своими мыслями и мечтами я всегда был не на Земле, не среди людского мира, а гораздо выше. Наверное, поэтому я делал в жизни так много ошибок – попробуйте ходить, глядя в небо, и при этом не спотыкаться. И вот, самым неожиданным образом мои мечты стали реальностью. Я полетел в космос и ступил на чужую планету за сотни миллионов километров от Земли. И теперь должен был задохнуться как карась всего через десять часов после высадки.

    Не помню, о чём ещё я думал все эти часы.

- У меня воздух на пяти процентах, - хрипло объявил Мэлори.

- У меня семь, - отозвался Нельсон.

- Пойду, пройдусь, - мертвенным голосом сказал Сид и поднялся на ноги. – Если мы больше не увидимся, хочу сказать, что дружить с вами почти всегда было приятно, джентльмены.

    Мы тоже сказали ему что-то тёплое, и Сид, ступая нетвёрдым шагом, скрылся за холмом. Не хотел, наверное, чтобы друзья видели его предсмертную агонию. Пару секунд спустя, однако, в динамиках послышался его голос:

- Болван… чёртов идиот, кретин… безмозглый осёл…

    Сид определённо попал в беду. Голос хрипел и булькал, словно его обладатель боролся с кем-то или чем-то, напрягая при этом последние свои силы. Быстро переглянувшись, мы вскочили и бросились на помощь другу, хоть это и было очевидно бессмысленно. Голос Сида тем временем становился всё громче, и в нём начинали проскальзывать нотки ярости:

- Проклятый остолоп… Рональд Берч, дьявол тебя забери! Недоумок несчастный!

    Сид уже почти кричал, когда мы, сбиваясь с ног, обогнули холм и увидели... пыльные белые стены научно-исследовательской базы. Потрясение было настолько велико, что первую минуту ни я, ни Мэлори, ни Нэльсон не могли вымолвить ни слова. Я пришёл в себя, когда подскочивший ко мне Сид принялся встряхивать меня точно пыльный коврик, проклиная при этом последними словами. Очень скоро к нему присоединились Нельсон и Мэлори. Все трое поливали меня отборнейшими, сложнейшими и выразительнейшими проклятиями, какие в обычной обстановке придумать просто невозможно.

    Оказалось, что, взобравшись на холм, я был настолько увлечён созерцанием пустыни со всех четырёх сторон, что мне и в голову не пришло посмотреть вниз. Именно там, притулившись у отвесного склона холма, и расположилась база.

Глава 7

    Сразу поспешу сказать, что никто из нас не успел задохнуться в своём скафандре, и что все успели благополучно пройти сквозь воздушный шлюз базы. За счёт прочных и герметичных стен, вынужденных противостоять давлению воздуха, внутреннее пространство базы было не таким большим, как могло показаться снаружи. Впрочем, поначалу мы были далеки от того, чтобы жаловаться. Первые три часа мы провели в некоторой прострации, обдумывая смысл жизни и превратность судьбы, и не помышляя ни о каких мирских удобствах. Однако в конце концов природа взяла своё, и Сид, переменив выражение лица со скорбно-задумчивого на радостно-торжественное, провозгласил:

- Ужин, господа!

    Одного этого короткого слова было достаточно, чтобы реанимировать наши увядшие чувства и пробудить интерес к дальнейшему существованию. Мы медленно поднялись на ноги, обмениваясь друг с другом невольными улыбками, и твёрдым шагом направились к продовольственному складу. Мы не знали, где он, но наше общее торжество, наша радость и наши поющие души, предвкушающие славное пиршество, безошибочно вели нас к нашей заветной цели. Мы остерегались идти слишком быстро. Святость этих мгновений витала в воздухе, и мы вздрагивали при одной только мысли о всякого рода поспешности. Нам казалось, что спешить и проявлять нетерпение в данный момент – всё равно как разразиться криками в церкви. Медлить нам, впрочем, тоже не хотелось, и вскоре мы уже стояли напротив двери с самой прекрасной, на наш взгляд, табличкой: «ПРОДОВОЛЬСТВИЕ».

    Мы долго не решались войти в этот храм, затем Мэлори всё же распахнул дверцу и сделал шаг навстречу длинным рядам стеллажей, устланных блестящими упаковками с едой.

- Найди-ка нам что-нибудь приличное, дружище! – хохотнув, попросил Нельсон и попытался протиснуться вслед за Мэлори, однако пространства было слишком мало, и он был вынужден оставить эту затею.

    Тем временем Мэлори с самым ехидным видом взял в руку один из пакетиков и весело спросил:

- Джентльмены, кто-нибудь желает паштет?

    Мы все от души рассмеялись над этой незатейливой остротой. Теперь мы могли смеяться над чем угодно – мы были веселы и полны уверенности в завтрашнем дне.

    Отсмеявшись, Мэлори положил паштет на место и взял другой пакет.

- Хм… - произнёс он, оглядев его, и, ничего не добавив, вернул обратно.

    Я, Сид и Нельсон затаились в ожидании. Мэлори взял третий пакет, потом четвёртый. При этом улыбка на его лице стала какой-то вялой и неестественной, словно засохший цветок. По мере того как продолжались его поиски, выражение лица Мэлори приобретало всё больший и больший оттенок уныния. Постепенно оно утратило последние следы улыбки, и стало похоже на старый силикатный кирпич, а сам Мэлори работал уже не с таким рвением. Наконец он развернулся и молча ушёл, не взглянув ни на кого из нас. Его место занял Нельсон, но после нескольких секунд копания в провианте и он почувствовал себя неважно. С видом человека, надежды и мечты которого были в единый миг растоптаны и перетёрты в прах, он тоже вышел из комнатки и скорбно удалился.

    Нехорошее подозрение закралось в наши с Сидом умы, и в результате произведённого нами обследования худшие страхи стали явью. Все до единого стеллажи были забиты гусиным паштетом. Других припасов мы отыскать не сумели, хотя обшарили все закоулки склада.

    Разочарование, постигшее нас, едва ли можно выразить простыми словами. Разве только пленник знойной пустыни, из рук которого в последний миг вырвали кувшин с водой, способен понять наши чувства. Все радости жизни перестали быть для нас радостями, все горести возросли десятикратно. Существование наше казалось нам теперь пустым и бессмысленным, надежды обратились в ничто, а будущее было скрыто тяжёлой завесой мрака. Каждый из нас уже успел глубоко пожалеть о том, что не принял сегодня смерть среди серых песков.

    Довольно, однако, слов о нашем бедственном положении. Мне бы не хотелось, чтобы у кого-то создалось впечатление, будто мы окончательно пали духом. В конце концов, нашей миссией был вовсе не роскошный ужин, а починка марсоходов, так что нами было принято решение: как можно скорее взяться за дело. Ведь чем раньше мы всё сделаем, тем раньше уберёмся отсюда, и тем меньше паштета попадёт в наше нутро.
 
    Человек такое существо, которое привыкает ко всему. Отправьте арахнофоба жить на паучью ферму, и через пару месяцев он уже будет сам плести паутину. Вот и мы четверо, подкрепившись паштетом, принялись за подготовку операции. Основная часть подготовки заключалась в том, чтобы проложить безопасные маршруты ко всем марсоходам, подготовить снаряжение, проверить транспорт и распаковать робота.

    Подобные роботы были настоящей гордостью компании «Грейт Мув». Собственно говоря, спроектирован и изготовлен он был совершенно другими компаниями, и всё же «Грейт Мув» гордилась тем, что купила целую партию этих чертовски дорогих и умных роботов. Они были настоящими помощниками космических освоителей. Роботы могли выполнять огромный спектр работ различной сложности и деликатности, от вырубки деревьев до хирургических операций на глазу. Вы, конечно же, спросите: почему бы компании просто не отправить на Марс робота вместо нас? Ведь роботы этой модели и впрямь могли бы, пройдя трёхминутное обучение, разобраться с поломками всех марсоходов, да еще и не в пример быстрее нашего. Беда в том, что стоимость каждого отдельного робота с лихвой перекрывала затраты на нашу экспедицию, даже если приплюсовать к ней стоимость всех марсоходов. Нам, конечно же, не позволили взять с собой полноценного робота. Доставшийся нам экземпляр сошёл некогда с конвейера с целым рядом дефектов и поначалу был признан бракованным и не годным к использованию. Потом инженерам всё же стало любопытно, и они разобрали робота, чтобы выяснить причину неисправностей. Неизвестно почему, однако выяснить им так ничего и не удалось. Они наскоро собрали робота и отдали компании «Грейт Мув» в качестве «подарка» к заказу первой партии. Руководство компании долго ломало голову над тем, что им делать с этим «подарком», после чего робот был пристроен в подвальные этажи на уборку пыли и уничтожение крыс. До тех пор, разумеется, пока не была организована наша экспедиция. Показывая нам журнал с командами управления, мистер Торсен недвусмысленно намекнул, что даже дефективный робот стоит куда дороже четырёх специалистов нашего уровня, и что если мы вдруг попадём в критическую ситуацию, и нам придётся выбирать, кто из нас вернётся домой, первое место на борту должно принадлежать роботу.

    Первым делом необходимо было вытащить робота из нашей посадочной капсулы и доставить за стены научной станции. И мы сделали это. Несмотря на то, что ухватиться вчетвером за перевозочный ящик было почти невозможно, несмотря на чудовищную даже для Марса тяжесть робота и его размеры, мы всё-таки его дотащили и с помощью колоссальных усилий поместили в центре жилого модуля. Памятуя о том, какой ценный и дорогостоящий агрегат был нам доверен, мы не посмели осыпать его положенным набором проклятий, и даже не дерзнули жаловаться на усталость.

    Покрутившись немного вокруг ящика, Нельсон сумел наконец открыть его, и нашим глазам предстал робот. Это было что-то вроде большого, величиной с телёнка, морского ежа. От маленького туловища во все стороны расходились десятки тонких и гибких манипуляторов, каждый из которых был увенчан тоже гибкими пальцами в количестве трёх штук. В данный момент манипуляторы застыли в безжизненном окоченении, что и впрямь делало робота похожим на ощетинившегося ежа, или скорее дикобраза.

    Мы невольно испустили вздох благоговения. Пусть этот робот не так хорош, как его братья, и всё же это самый мощный искусственный интеллект, с каким нам доводилось работать.

    Из того же ящика был извлечён журнал с перечнем команд. На обложке большими буквами значилось: «Модель 024-118GH». Сделать из этого неблагозвучного названия какое-нибудь милое прозвище нам так и не удалось, и впоследствии робот приобрёл кличку «Ёж», хотя гораздо чаще мы называли его просто роботом. Сам журнал был довольно толст, однако подавляющая часть содержащихся в нём команд была аккуратно закрашена чёрным маркером. Это были команды, на которые робот, в силу своей ущербности, не реагировал, или которые был не способен выполнить.

    Сид, как главный по части роботов, первый завладел журналом. Ему пришлось пролистать добрых десять страниц, прежде чем он нашёл доступную для использования команду. Тогда он прокашлялся, приосанился, словно собираясь обратиться к совету директоров компании, и торжественно отчеканил:

- Робот, принеси полотенце!

    Ничего не произошло.

- Быть может, его надо как-то включить? – предположил Мэлори.

    Однако на роботе не было ничего, похожего на выключатель. Больше того, не было никакой возможности дотянуться до его туловища – лес стальных манипуляторов не позволял даже просунуть руку.
 
- Ну-ка, Ронни, поройся ещё раз в ящике, - посоветовал Нельсон. – Быть может, есть какой-то пульт.

    Я уже склонился над ящиком, как вдруг робот неожиданно ожил. Он разом шевельнул всеми манипуляторами, отчего подскочил на месте, словно баскетбольный мяч, и после этого плавно покатился в сторону. Мы смотрели как зачарованные на это металлическое перекати-поле, поражаясь тому, каких высот достигли человеческие технологии. Проехав метра три, робот, однако, остановился, пару секунд подумал и устремился в другом направлении. Преодолев ещё три метра, он снова встал как вкопанный и задумался.

- Что он делает? – шёпотом спросил Мэлори, когда робот вновь переменил направление.

- Ищет полотенце… - не вполне уверенно ответил Сид.

- Однако! - удовлетворённо кивнул Нельсон. – И как вы думаете, что же…

    Договорить он не успел. Робот, придя в своих электронных мозгах к какому-то решению, выпростал одно из своих щупалец и схватил одинокий носок, валявшийся возле раскрытой сумки Мэлори. Он уже двинулся к нам, когда осознал свою ошибку. Тогда он бросил носок, причём с такой видимой злобой, словно тот оскорбил всю его семью, вновь развернулся и продолжил поиски.

- До чего приятно видеть, как машина стремится услужить человеку, - хохотнул Нельсон.

    Робот опять отрастил щуп, безапелляционно схватил мой тёплый свитер и, размахивая им, как флагом, двинулся к нам. 

- Свитер Ронни вполне сойдёт за полотенце, - заметил Сид, и вместе с Нельсоном и Мэлори принялся остервенело хихикать.

    Робот, точно услышав его слова, отшвырнул от себя свитер, вцепился в подушку на ближайшей койке и сорвал с неё наволочку. Поняв, что и это не полотенце, он решил действовать увереннее и запустил сразу десяток щупалец в вещевую сумку Нельсона. Штаны, майки, кофты и нижнее бельё полетели во все стороны.

- Сид, будь добр, дай ему другую команду, - попросил Нельсон, с болью глядя на учинённый разгром, - у меня нет полотенца.

    Сид перевернул ещё несколько страниц и выкрикнул:

- Робот, пой песню!

    Не знаю, кому понадобилось оснащать робота возможностью петь песни. Я где-то слышал, что первые марсоходы были запрограммированы раз в год, в день своего рождения, петь себе поздравительную песню. Вероятно, такая задумка носит исключительно развлекательный характер. Впрочем, как бы там ни было, наш робот не пожелал петь песню. Вместо этого он принялся усердно потрошить сумку Мэлори, конечно же, в поисках полотенца.

    Сид прочитал ещё с дюжину команд, однако робот ни на что не реагировал, задавшись целью во что бы то ни стало отыскать полотенце.

- По-моему, проще самим найти полотенце и вручить ему, - рассудил я, наблюдая за развлечениями робота. – Джентльмены, кто-нибудь, дайте ему полотенце.

    Повисла зловещая тишина, нарушаемая только усердными стараниями робота.

- У кого-нибудь вообще есть полотенце? – осведомился Нельсон.

    Мэлори ответил, что не брал полотенце. Он был уверен, что хоть один из нас захватит с собой полотенце, и потому решил не перегружать посадочную капсулу лишним грузом. Я сказал ему, что с той же целью, но с гораздо бо;льшим успехом Мэлори мог сам остаться на корабле, отдав нам при этом своё полотенце. Сам я, разумеется, не стал брать полотенце, потому как собственными глазами видел, что Сид заботливо укладывает своё полотенце в сумку. Согласитесь, было бы невероятно глупо тащить с собой лишнее полотенце, когда счёт общей массы идёт на граммы. Сид со своей стороны клялся всеми святыми, что никакого полотенца он не укладывал, и что все свои надежды касательно полотенца он возлагал на Нельсона, с которым, по его словам, он договаривался ещё на Земле. Нельсон, само собой, никакого уговора припомнить не мог, а своё полотенце просто-напросто забыл.

    Пока мы спорили, робот успел разворошить все четыре сумки, сорвать постельное бельё с трёх кроватей и теперь проделывал это с четвёртой. Я, Мэлори и Нельсон бросились в душевой отсек. На беду там были лишь одноразовые бумажные полотенца, которые робот, когда мы предложили их ему, отверг с горячностью, совершенно не свойственной электронным устройствам. Сид ещё некоторое время пытался урезонить его, давая разнообразные команды, однако быстро сдался и, стараясь не глядеть на робота, с треском сдиравшего обивку матраса, подключился к нашим поискам. За следующие полчаса научная база подверглась такому тщательному обыску, какому не подвергался ни один наркопритон, квартира чиновника или офис главы компании. Четверо мужчин и один возбуждённый механизм метались из угла в угол в поисках хоть какого-нибудь полотенца. Все платочки, тряпочки и салфетки, что мы предлагали взамен, робот воспринимал как личную обиду и с ещё большим рвением продолжал сдирать со стен мягкую обшивку, переворачивать столы, вытряхивать ящики и расшвыривать их содержимое во все стороны. Мы четверо не сильно уступали ему в этом деле, усугубляя творящийся вокруг хаос и прилагая все старания, чтобы найти и отдать роботу полотенце. Наконец, когда мы уже были до последней степени измучены и готовы пасть ниц с мольбами о пощаде, Мэлори не своим голосом выкрикнул: «Есть!», и трясущейся от усталости рукой протянул роботу крохотное махровое полотенце. Тот принял его, критически оценивая, потом с невозмутимым видом подкатился к Сиду, вручил ему трофей и замер в неподвижности, ожидая новой команды. Потратив на уборку оставшуюся часть дня, мы клятвенно пообещали друг другу впредь быть более разборчивыми по части команд.

    Подготовка к ремонту первого марсохода шла полным ходом. Ближе всех расположился марсоход «Интерлопер», так что его мы и решили навестить в первую очередь.
 
    Сид с ещё большим усердием изучал инструкцию, а мы с Мэлори, Нельсоном и роботом должны были заняться подготовкой транспортного средства.

    Чтобы преодолеть тысячу километров марсианской поверхности не задохнувшись и не погибнув от солнечной радиации, нам был необходим основательно подготовленный транспорт. Именно такой транспорт и был в нашем распоряжении. В отличие от увечного робота, выданного нам, этот ровер предназначался для серьёзных научных экспедиций, и на него можно было положиться. Ровер хранился в специальном герметичном гараже. Поскольку его планировали использовать в третьей марсианской экспедиции, важно было сохранить его работоспособность, а марсианская пыль – худшее, что может угрожать технике на этой планете.

    Нам пришлось немало повозиться, чтобы подготовить ровер к очередному путешествию. Формой и размерами он напоминал большой шестиколёсный грузовик, и чтобы забраться в кабину, нужно было проявить некоторое усердие. Пока мы находились в герметичном и пригодном для жизни боксе, всё было относительно просто, но в скафандре это должна была быть мучительная работа. От робота не было никакого проку. Команда «развернуть солнечные панели ровера» была зачеркнута, а экспериментировать с другими просьбами нам не хотелось. В итоге нам пришлось всё делать самим, в то время как робот метался туда-сюда, путался у всех под ногами и мешал забраться в ровер.

    Когда панели были развёрнуты, мы всё же залезли в просторную кабину. Салон оказался неожиданно удобным, а внутренняя отделка цвета кофе с молоком была приятна для глаз и навевала ассоциации с автомобилями премиум-класса. К тому же кабина была герметичной и хорошо отапливаемой, что позволяло путешествовать без скафандров.

    Теперь нужно было подзарядить ровер. У нас был выбор: либо выкатить его наружу и оставить с развёрнутыми панелями, либо подсоединить к аккумуляторам станции. Мы, конечно же, выбрали первый вариант. Ничто не могло удержать нас от возможности хотя бы малость прокатиться на подобном автомобиле – думаю, любой мужчина поймёт наши чувства. Согласно прилагавшейся к роверу инструкции, дверь гаража открывалась нажатием на кнопку возле панели управления. Я уже хотел было нажать её, но Мэлори вовремя перехватил мою руку.

- Сначала нужно выровнять давление, - сказал он, - иначе нас вышвырнет отсюда вместе с дверью.

    Мы с Нельсоном кивнули, признавая его правоту. Приятно видеть, что даже Мэлори способен иногда проявлять предусмотрительность.

    Для нормализации давления использовались специальные панели, установленные в каждом шлюзе. Поскольку гараж играл заодно и роль шлюза, на стене возле двери была вмонтирована вышеозначенная панель.

    Нельсон вылез из кабины, нажал нужную кнопку на панели и бегом вернулся обратно, захлопнув за собой герметичную дверь. Я прямо сказал, что не считаю такой образ действий безопасным, но Нельсон только посмеивался надо мной, уверяя, будто он прекрасно знает, что делает, и называя меня самым трусливым космонавтом на свете. Я был коренным образом не согласен. По-моему, хороший космонавт должен отличаться не столько безрассудной храбростью, сколько умением чётко действовать по инструкции и соблюдать необходимые меры безопасности. В космосе нет места легкомыслию и беспечности. Да и как может быть иначе, когда цена ошибки здесь в сотни раз выше, нежели на нашей родной планете. Забыв хорошенько одеться и выйдя на улицу на Земле, вы рискуете разве что подхватить какую-нибудь неприятную простуду. Забыв хорошенько одеться на Марсе, вы, скорее всего, погибнете страшной смертью от разницы давления, холода, удушья или радиации – в зависимости от того, что прикончит вас первым. Поэтому нет ничего удивительного в том, что поведение Нельсона меня, мягко говоря, возмутило.

    Но вот, наконец, давление выровнялось, мы открыли ворота, и Нельсон вывел ровер наружу. Электродвигатель не издавал ни звука, и было похоже, будто мы плывём в толще воды вдоль песчаного дна океана. Глядя на просторы Марса сквозь широкое ветровое стекло, мы получали гораздо более яркие впечатления, нежели будучи упакованы в неудобные и душные скафандры. Высокая посадка лишний раз усиливала эти впечатления. Нам казалось, будто весь Марс лежит у нас на ладони, будто Красная Планета только для того и была создана природой, чтобы мы могли колесить по ней на машине и восторженно любоваться её величественными пейзажами. В тот момент я отдал бы всё на свете, чтобы иметь возможность включить свою любимую музыку, разогнать тяжёлый ровер до отказа и, забыв про всё на свете, устремиться навстречу восходящему неоновому солнцу. Мои друзья тоже были захвачены новыми ощущениями. Мы сделали несколько кругов перед станцией, восхищаясь простотой управления и плавностью хода ровера. Индикатор заряда, тем временем, неумолимо полз к нулю, требуя, чтобы мы остановились и дали машине спокойно зарядиться.

- Делу время, потехе час, - наставительно произнёс Нельсон и остановил машину. Панели были развёрнуты, так что через семь-восемь часов ровер будет готов к полноценному путешествию.

    Осознание ситуации приходило медленно. Мы ещё какое-то время посидели молча, чувствуя лёгкое беспокойство, хотя и не знали, почему именно.

- Надо вернуться на станцию, - сказал Мэлори.

- Да, пора, - согласился Нельсон.

- Поддерживаю, - добавил я.

    Высказавшись в этом смысле, мы продолжали неподвижно сидеть на своих местах. Вдруг Мэлори начал беспокойно ёрзать, фыркать и бормотать что-то малопонятное. Нэльсон, напротив, впал в апатию и прислонился щекой к герметичной двери ровера. Я держался дольше всех, но в итоге и мною овладела чёрная тоска. Бывают в жизни моменты, когда неудачи сыплются на голову одна за другой, и даже тот факт, что причиной многих из них являетесь вы сами, не улучшает вашего настроения. Это обычное дело. Однако совсем иной окрас приобретают неудачи, постигающие вас на чужой планете, за миллионы километров от матери-земли. При частых неудачах на Земле вы озлобляетесь, становитесь раздражительны, ваша душа чернеет и сохнет, а организм тратит все силы на производство лишней желчи. Здесь же вы волей-неволей начинаете видеть во всём этом нечто возвышенное, вмешательство неких сил, неподвластных вашему пониманию, а потому не заслуживающих ваших упрёков. Вы принимаете всё как должное и только молите про себя Судьбу о том, чтобы Она была к вам чуточку более благосклонна.

    Впрочем, всё это только мои мысли. Не всем дано почувствовать влияние высшего разума, как не всем дано в полной мере оценить красоту звуков арфы, прелесть натюрморта или вкус изысканного блюда. Мэлори, в чьей душе не было и капли чувствительности, начал бесноваться самым пошлым образом и ругаться самыми последними словами.

    Мы сообразили, увы, слишком поздно, что не можем вернуться на базу без скафандров. Дверь гаража была открыта, однако выровнять давление можно было только вручную, с помощью упомянутой ранее панели. Таким образом, нам оставалось лишь сидеть в ровере и ждать помощи от Сида, который, как мы прекрасно знали, был сейчас занят схемами и не мог думать ни о чём ином.

- Может, дать ему какой-нибудь сигнал? – предложил Нельсон. Но устройства связи имелись только в скафандрах – предполагалось, что нормальному космонавту никогда не придёт в голову путешествовать по Марсу без скафандра.

    Полчаса спустя Мэлори предложил стукнуть ровер о стену базы и тем самым привлечь внимание Сида. Однако тут была опасность переборщить и угробить нас всех вместе с Сидом. Да и вряд ли Сид догадался бы о значении такого «сигнала».

    Посетовав некоторое время на несообразительность Сида, мы принялись обсуждать совсем уж несуразные и неосуществимые планы нашего спасения – от идеи смастерить кустарный радиопередатчик до возможности «быстренько добежать до шлюза». К счастью, мы не успели претворить в жизнь последнюю мысль – из дверей гаража вышел Сид, облаченный в скафандр, и знаком велел нам загнать ровер в гараж. Мы были так рады, что едва не задавили нашего спасителя, пока тот выравнивал давление в шлюзе. Выбравшись из кабины, мы возблагодарили господа за чудесное спасение и осведомились у Сида, какого дьявола он так долго канителился.

- Я бы вообще не вышел наружу, если бы не робот, - отвечал Сид, указывая рукой на покоившееся рядом металлическое чудовище. – Он передал по радио, что вы в беде. Он сказал, что всячески пытался помешать вам сесть в ровер без скафандров, и что вы грубо проигнорировали его предупреждения.


Глава 8

    Как я уже упоминал, первым марсоходом в нашем ремонтном списке стоял агрегат под названием «Интерлопер». Это был самый старый из функционирующих обитателей Красной Планеты. Он был посажен на Марс в далёком 2035-м году и, как легко догадаться, не отличался высокой технологичностью и точностью измерений. «Интерлопер» представлял собой довольно неуклюжую самоходную конструкцию, более похожую на диковинный экземпляр из рода строительной техники. Передвигался он до неправдоподобия медленно, уступая в скорости даже своим предшественникам и делая не более двух сантиметров в секунду по ровной местности. Проходимостью марсоход тоже не блистал, и фактически единственным его преимуществом была бурильная установка. Лёгкий, но необычайно прочный складной бур способен был углубиться на сотни метров в марсианскую поверхность. Цели проведения подобного рода экспериментов были известны одним лишь создателям этой программы, что вовсе не помешало им сконструировать и отправить на Марс своё неказистое творение.

    Наконец, спустя три сола (иначе говоря – трое марсианских суток) после нашей посадки, мы были готовы пуститься в наше первое путешествие вдоль поверхности Марса. Да, мы готовились именно к путешествию, ведь нам предстояло преодолеть почти пятьсот километров только в одну сторону – едва ли это можно назвать увеселительной прогулкой.

    Кстати, что касается прогулок – за эти три сола мы успели совершить некоторое количество прогулок по Марсу, и всякий раз возвращались, не пробыв на улице, если можно так выразиться, даже часу.

    Вообще многих мечтателей, что перед сном грезят о волшебных и увлекательных прогулках по чужим планетам, ждёт горькое разочарование. Что уж говорить, когда-то я и сам с восторгом представлял себе, как буду мерить шагами Марс, как буду часами исследовать каждый камушек, каждую песчинку инопланетного мира не хуже пресловутых марсоходов, как друзья будут уговаривать меня сделать хотя бы небольшой перерыв на еду и сон, и как я не смогу спокойно спать, ворочаясь и томясь в ожидании новой увеселительной прогулки. На деле же всё оказывается несколько иначе. После того как вам впервые в жизни довелось насладится красотой марсианской природы, вы уже никак не можете отделаться от ощущения, что этого как будто бы вполне достаточно. Буйство эмоций немного поутихло, воображение до известной степени насытилось, и теперь предложение о выходе на прогулку вызывает у вас скорее легкое уныние, а то и серьёзное недовольство. Вы вдруг вспоминаете, что у вас разболелась нога, и с чувством глубокого стыда заворачиваетесь в одеяло, дабы малость вздремнуть после обеда. Вечерняя прогулка так же не кажется вам хорошей затеей. Температура за стенами станции опускается всё ниже, и если двигаться недостаточно быстро, то, чего доброго, замёрзнешь и подхватишь насморк. А те самые друзья, что в ваших мечтах взывали к вам и умоляли сбавить темп, с аналогичным жаром уговаривают вас выйти, наконец, наружу и дать глазам впитать хоть крупицу солнечного света.

    Однако порой возвышенные чувства всё же настигают вас и заставляют вспомнить, что когда-то давно вы умели мечтать, и что в этой жизни для вас всё же было что-то святое. Кряхтя вы поднимаетесь с койки, с излишней неторопливостью облачаетесь в скафандр и через шлюз выходите наружу. Вам неудобно, и в голову приходят первые мысли о капитуляции. Оглядев горизонт и истратив последние крохи вдохновения, вы начинаете лениво шагать вперёд, то и дело спотыкаясь об острые камни. Первую минуту ваш взгляд ещё пытается за что-то зацепиться на просторах чудесного, но, чего уж там, довольно однообразного пейзажа. Всё, что может представлять хоть какой-то интерес, вроде исполинских скал или головокружительной глубины ущелий, находится далеко за пределами досягаемости, в то время как вокруг вас – камни и песок. Минут через десять вы уже не можете игнорировать неудобство своего скафандра, и мечтаете только о том, чтобы вернуться на станцию и принять горячий душ. И всё же совесть гонит вас дальше. Вы взбираетесь на пригорок, горя желанием увидеть за ним нечто из ряда вон выходящее, но вместо этого видите всё то, что и ожидали увидеть. Вы берёте в руку ближайший камень, лелея надежду отыскать в нём окаменелые останки древних морских животных, а потерпев неудачу, изо всех сил швыряете его навстречу солнцу. Из-за малой силы тяжести камень летит заметно дальше, чем вы привыкли, и вы проделываете этот трюк ещё с несколькими камнями, пока не осознаёте, что и это занятие уже успело вам наскучить. Тогда вы последний раз оглядываете окрестности, отчаянно силясь отыскать хоть что-нибудь, что оправдало бы ваш выход за стены станции, терпите окончательное поражение, с досадой разворачиваетесь и идёте обратно, с трудом сдерживая желание перейти на бег.

    Однако теперь, как я уже сказал, нам предстояло нечто куда более грандиозное, чем простая прогулка.

    Ремонтное оборудование было погружено в ровер ещё накануне, так что нам оставалось лишь погрузиться самим и тронуться в путь. Первым за штурвал сел Мэлори, пообещав показать нам, как нужно управляться с машиной. Мы не стали с ним спорить или что-то там доказывать, опасаясь, как бы ершистый нрав Мэлори не толкнул его на какую-нибудь опасную выходку. Оказалось, что переживали мы совершенно напрасно: под командованием Мэлори ровер делал не больше тридцати километров в час, то и дело притормаживая и скрупулёзно объезжая каждый камень. Выведя наш автомобиль на просторную гладкую равнину, Мэлори посоветовал нам «держаться покрепче» и разогнался до тридцати пяти километров в час. После этого мы окончательно перестали волноваться и расслабились, откинувшись на спинки мягких кресел и отстегнув шлемы. Мягкая подвеска ровера словно бы не замечала мелких неровностей под колёсами, а более крупные лишь заставляли машину мягко и вальяжно покачиваться, словно большой баркас при слабом волнении. Вкупе с черепашьей скоростью, что выбрал Мэлори, всё это здорово вгоняло в сон. Помнится, несколько раз я и вправду задремал, просыпаясь лишь благодаря восторженным восклицаниям нашего водителя, навроде: «Ого!», или «Ну сейчас!». У Нельсона и Сида вид тоже был не самый бодрый. Оба то и дело стукались головами, проваливаясь в сон, и беспрестанно тёрли глаза. Само собой, такая жизнь скоро нам надоела, и мы согнали Мэлори с водительского кресла. Тот не высказал особых возражений, да и вообще имел вид человека, готового уснуть в любую минуту. Теперь его место занял Сид. Вот уж от кого мы не ждали выдающихся водительских талантов! Тем не менее, Сид начал довольно бодро, сходу взяв неплохое ускорение и мигом разогнав сонную атмосферу в кабине. Под его началом ровер нёсся, словно по скоростному шоссе, и будь дело на Земле, то мы оставляли бы за собой неплохой пылевой шлейф. Сид, в отличие от Мэлори, не комментировал свой заезд, и вообще выглядел куда более расслабленным, даже немного скучающим, будто бы каждый день вот так рассекал на роверах по чужим планетам. Ехать так было куда приятнее, однако спустя какое-то время мы стали замечать, что ровер то и дело подпрыгивает на ямах и кочках, и что Сид не слишком-то старается этому препятствовать. Мы стали внимательнее присматриваться к его стилю вождения и заметили, что всякий раз, когда мы стремительно приближались к очередному камню или любому подобному препятствию, Сид игнорировал его до последнего момента, словно вовсе позабыв о руле. Когда вышеозначенное препятствие оказывалось совсем близко, и объехать его уже не было никакой возможности, глаза Сида внезапно расширялись, брови ползли вверх, а руки судорожно стискивали обод рулевого колеса. Толчок – и Сид снова принимает безмятежный и мечтательный вид, и так всё повторяется раз за разом.

- Почему ты его не объехал? – строго спросил Нельсон после того, как ровер в очередной раз сотрясся всем корпусом.

    Сид промямлил что-то насчет того, что просто не заметил.

- Даже одноглазый осёл с катарактой заметил бы этот валун, - не унимался Нельсон, - надеюсь, хотя бы вот эту яму ты видишь? Объезжай же, разрази тебя гром!

    Сид резко дёрнул руль сначала в одну, потом в другую сторону, так что всех сидящих в кабине швырнуло сначала влево, потом вправо. После этого мы больше не просили Сида объезжать препятствия, а когда равнина кончилась, и началось извилистое ущелье, он сам остановил ровер, бросил руль и перебрался на пассажирское место.

    Настала моя очередь проявить себя. Это было незабываемое впечатление! Ровер слушался меня как родную мать, а сам я получал несравненное удовольствие от вождения. Я вёл машину так плавно и аккуратно, как только мог, лишь иногда позволяя себе чуть подзадорить мощный аппарат и поиграть рычагом тормоза, чтобы лучше прочувствовать управление и слиться с ровером в единое целое. Я был уверен, что прекрасно справляюсь с задачей, однако уже через десять минут меня грубо оттащили от руля и с проклятиями затолкали к противоположному краю кабины. Должно быть, у моих товарищей случилось краткое помутнение рассудка.

    В конце концов, нашим «водителем по умолчанию» был выбран Нельсон. В его руках ровер двигался почти так, как было нужно, а опасность опрокинуться или разбиться обо что-нибудь была не слишком велика.

    Сказать, что дорога была долгой и скучной, значило бы не сказать ничего. Путешествие заняло у нас весь день, и к тому времени как мы добрались до места назначения, солнце уже почти полностью село, и в его угасающих лучах едва можно было различить громаду марсохода «интерлопер». Само собой, ни о каком ремонте в столь поздний час не могло быть и речи, так что мы со спокойной совестью решили отложить всё на завтра. Спать никому из нас особенно не хотелось – каждый успел вдоволь подремать в пути, особенно когда наставала очередь Мэлори вести машину, и мы решили занять себя игрой в карты до тех пор, пока нас не потянет ко сну. Денег у нас не было, и в качестве ставок использовались элементы скафандров. Как назло, игра оказалась чертовски увлекательной. Днём, во время поездки, когда нам хотелось взбодриться и побороть сонливость партией в покер, мы уже через пять минут теряли всяческий интерес к игре и бросали это дело. Мы не могли сосредоточиться, мы забывали смотреть в собственные карты, мы не интересовались результатами игры и бездумно совершали положенные движения, подобно хорошо отлаженному механизму, пока не засыпали прямо с картами в руках. Зато теперь, когда нами руководило лишь одно желание – измотать себя и поскорее завалиться спать, карточная баталия развернулась не на шутку и буквально затянула нас с головой. Мы кричали, махали руками, спорили до хрипоты, швырялись друг в друга картами и периодически принимались петь песни. Давно уже нам не было так весело, и давно мы не проводили время с таким наслаждением. К тому моменту как Мэлори собрал вокруг себя части всех четырёх скафандров и объявил себя победителем, до рассвета оставалась всего пара часов. Только тогда мы пришли в себя и стали готовиться ко сну, уверенные, что проснёмся не раньше полудня.

    Наш ровер был в состоянии с относительным комфортом приютить на ночь до пяти человек – спальные места находились за сидениями, как в кабинах дальнобойных грузовиков. Сказать точнее, спальное место было только одно, но зато очень просторное – широкая и глубокая полка под самым потолком. Я не знаю, что помешало конструкторам проявить заботу о пассажирах и чуть приподнять потолок ровера – спальное место здорово напоминало пятиместный гроб. Совершенно естественно возник вопрос: кто из нас полезет в самую глубь, а кто расположится на краю, в относительной безопасности для психики. Я никогда не страдал клаустрофобией, но всё же вид тёмного тупика в конце длинной полки навевал какие-то мрачные мысли об ужасной смерти и муках грешной души.

    «Рациональность – всему голова», - решили мы и, руководствуясь этой нехитрой мыслью, отправили в самую глубь Мэлори, как наиболее компактного члена экипажа. Следующим полез я, предусмотрительно закрыв глаза и стараясь ни о чём не думать. Куда там! Едва я занял относительно удобное положение на спине, как пристроившийся рядом Нельсон грубо пихнул меня локтем в бок и посоветовал поменьше пихаться. Секунду спустя массивная фигура Сида окончательно перекрыла последние проблески слабого света, и я остался в полной темноте. Сразу скажу: я не думал о том, чтобы уснуть в эту ночь – боже упаси! Всё, чего я хотел – это выжить и иметь возможность понянчить будущих внуков.

    Лежать было неудобно, и мне сразу же захотелось переменить позу. Забывшись, я попытался сесть и крепко стукнулся лбом. Стало душно. Невидимый в темноте потолок давил на меня, и я принялся дышать чаще, что, конечно же, только усугубило ситуацию. Не в силах больше вперять взгляд вверх, я попытался перевернуться на бок. Пространства для этого было в обрез, однако после некоторых усилий мне это удалось. Теперь я чувствовал себя придавленным поршнем гигантского пресса, который неумолимо сдавливает мою грудь вместе с бешено колотящимся сердцем. Я постарался прогнать панику и несколько раз глубоко вздохнул, отчаянно силясь извлечь из памяти уютный образ родного дома. Тут Мэлори, давно уже ёрзавший по правую сторону от меня, принялся молотить руками и орать во всё горло, призывая нас либо выпустить его, либо милосердно прикончить. Я, сам того не заметив, последовал его примеру, и вдвоём мы вытолкали Сида и Нельсона наружу, после чего выбрались сами, мокрые и дрожащие.
 
    Мы попробовали разместиться иначе, и на этот раз мне досталось место у самого края. Теперь я мог повернуться лицом к просторной кабине и беспрепятственно вдыхать свежий воздух, а сквозь сомкнутые веки еле-еле пробивался свет ночной лампы, показавшийся тогда бальзамом для моей израненной души. Я понял, что искомое положение для сна найдено, и уже мысленно поздравил всех нас с успехом, когда вдруг Нельсон, занимавший теперь место у дальней стенки, ни с того ни с сего принялся кричать и стучать ногами. Разозлённый таким проявлением слабости, да ещё именно в тот момент, когда все так удачно устроились, я решил не обращать внимания на Нельсона и дать ему возможность побороть свои страхи. Страх не должен брать верх над человеком – это старая как мир и вполне справедливая мудрость. Но тут к воплям Нельсона присоединились завывания Сида, и миг спустя меня бесцеремонно вытолкнули наружу.

    Мы перепробовали ещё ряд комбинаций, но каждый раз всё заканчивалось одинаково: лежащий последним начинал неистово бесноваться и паниковать, его сосед принимался делать то же самое, и в итоге все четверо оказывались на полу кабины. Уже занимался рассвет, когда Мэлори, после очередной неудачной попытки отойти ко сну, обратил внимание на небольшую табличку рядом с кроватью. На ней были схематично изображены пять человек, разместившиеся на кровати вдоль, головами к выходу.

Глава 9

    Блеклое солнце было уже в зените, когда мы четверо, измученные и невыспавшиеся, обступили марсоход «Интерлопер». Браться за работу не хотелось никому, тем более что дело обещало затянуться до вечера. На меня лично марсоход производил впечатление фантастического и совершенно непостижимого для человека творения, однако Сид уверенно принялся откручивать какие-то винтики и копаться в электронных потрохах, то и дело сверяясь с привезёнными схемами. Наша с Мэлори и Нэльсоном работа заключалась в том, чтобы вовремя подавать нужные инструменты и не путаться под ногами.

- Ага! – периодически восклицал Сид, но, бросив взгляд на схему, вновь принимал озадаченный вид и продолжал борьбу. Мы не рисковали прерывать его работу, лишь изредка спрашивая: «Ну как там?», и всякий раз ответом нам служило задумчивое «Мммм…». Однако постепенно стало заметно, что Сид всё больше раздражается. Он уже не произносил «Ага!», мало-помалу заменяя данное восклицание на более крепкие выражения, крепость которых усиливалась с каждым часом, проведённым возле марсохода. Из этого мы сделали вывод, что диагностика затянулась дольше планируемого, и что причина неполадок до сих пор остаётся невыясненной.

- Да провались оно к дьяволу! – вскричал наконец Сид, швыряя на землю шуруповёрт и топча его обеими ногами. Я, Нельсон и Мэлори ожидали этого, а потому спокойно отвлеклись от игры в самодельные каменные шашки и с самым сочувствующим видом осведомились, в чём, собственно, проблема.

- Ни в чём! – рявкнул Сид, пинком отправив шуруповёрт в дальний полёт. – В том-то и проблема, что никакой проблемы нет!

    После того как наш товарищ отвёл душу, в сердцах расшвыряв инструменты и тщательно собрав их обратно, мы резонно попросили у него дополнительных разъяснений.

- Этот марсоход, - Сид со злостью пнул ни в чём не повинный «интерлопер», - должен работать. Он полностью исправен! Он принимает команды со всех возможных спутников, но не желает их выполнять. Он стоит тут как… - здесь Сид вновь перешёл к грязным оскорблениям, однако суть мы уже успели уловить.

- И ты ничего не можешь с ним поделать? – осторожно спросил Мэлори, когда Сид остановил поток сквернословия чтобы перевести дух.

- Ну, я возьму с собой пару блоков для дополнительной проверки, хотя боюсь, толку будет мало. Остаётся надеяться, что со следующим марсоходом нам повезёт больше.

    Во время обратной дороги до станции все были в подавленном настроении. Из-за того, что диагностика растянулась почти на весь световой день, назад нам пришлось ехать ночью, и это нисколько не добавило нам бодрости духа. По приезде мы с Нельсоном и Мэлори с чистой совестью завалились спать, а Сид с упорством маньяка взялся за исследование привезённых частей «интерлопера».

    Не стану никого утомлять техническими подробностями, тем более что я и сам в них не особенно разобрался, но итог был таков: марсоход находился в отличном техническом состоянии, был полностью исправен и мог работать. Однако он не работал.

- Быть может, проблема в спутниках? – безо всякой уверенности предположил Нельсон, когда на следующий день мы вчетвером уселись в кружок, держа военный совет. Нужно было как следует обмозговать проблему, прежде чем докладывать обо всём мистеру Торсену.

    Сид только сокрушенно покачал головой. По его собственным словам, до сего дня он и представить себе не мог, что такое возможно. Ведь если всё в марсоходе работает, то и сам марсоход должен работать. Во всяком случае, если он работал изначально. Для него это было так же несомненно, как то, что дважды два – четыре.

- Решение наверняка лежит на поверхности, - попытался подбодрить друзей я. – Сид, может быть, ты копаешь слишком глубоко? Иногда нам свойственно увлекаться и создавать проблему на пустом месте. Ты не думал, что у марсохода просто сели батарейки?

    В ответ на это Сид одарил меня таким взглядом, что я поспешил рассмеяться и выдать всё за шутку. Собственно говоря, если уж Сиду не удалось выявить неполадку, то какие шансы были у нас троих? Мы с тем же успехом могли рассуждать о природе чёрных дыр или теории возникновения Вселенной.

    Настало время отчитаться перед начальством. Уж насколько несчастному Сиду было тяжело уяснить для себя сложившееся положение, однако объяснить его мистеру Торсену оказалось не в пример тяжелее. Не меньше часа мы потратили на то, чтобы втолковать нашему начальнику суть проблемы.

    «Как исправный марсоход может быть неисправен?» - вот всё, что мы получали в ответ на наши клятвенные заверения. В конце концов мистер Торсен велел нам приниматься за следующий марсоход, на прощание пригрозил уволить всех четверых в случае неудачи, и завершил сеанс связи. Что ж, ничего другого нам и не оставалось.
 
    Постановив не терять понапрасну время, мы на следующий же день отправились обследовать марсоход под названием «клаймер». Это был один из самых компактных роботов, засланных на Марс, и предназначался он для бесконечного карабканья по скалам. Преследуя свои научные цели, этот марсоход, или вернее – марсолаз, мог покорить любую гору, взобраться на любую скалу и спуститься в самые глубокие ущелья по отвесным склонам.

    Поначалу мы обрадовались – ведь чем меньше марсоход, тем меньше времени потребуется для его ремонта. Так мы полагали, хотя Сид не преминул обескуражить нас, утверждая, что компактный размер – скорее минус, чем плюс, что в маленьком роботе ничуть не меньше составляющих, чем в большом, и что работа с крохотными деталями гораздо труднее. Нам не особенно хотелось верить в его слова, и мы не стали придавать им большого значения.

    Путешествие получилось ещё более долгим и утомительным, чем первое. Когда же мы прибыли на место, стало ясно, что проблема мелких деталей – отнюдь не самое страшное из того, что уготовил нам сегодняшний день. Задним умом все крепки, и теперь-то кажется вполне очевидным, что робот, предназначенный исключительно для передвижения по скалам, вряд ли будет дожидаться нас на пятачке ровной земли. По правде говоря, вид марсохода, зависшего на отвесной скале в доброй сотне метров над нашими головами, поверг нас в такое отчаяние, что мы уже собрались сесть в наш ровер и уехать обратно. Кто-то из нас даже предложил вовсе отказаться от ремонтной миссии, осесть на Марсе и прожить в тишине и спокойствии столько, сколько позволит нам наша изобретательность. Ввиду того, что нашей изобретательности едва хватило, чтобы дожить до сего момента, предложение было отвергнуто, хотя и не потеряло видимой привлекательности.

    С помощью оптических приборов, встроенных в наши шлемы, нам удалось хорошенько рассмотреть застрявший «клаймер» во всех деталях. При наличии должного уровня фантазии его можно было сравнить с уродливым механическим подобием сверчка. Четыре передние лапы вцепились в выступ скалы, а две задние болтались над пропастью, словно бы взывая о помощи. По всей видимости, в момент отказа марсоход выполнял подзарядку – тонкий парус солнечных батарей был распущен и едва заметно колыхался на ветру, напоминая вывернутый наизнанку золотистый зонтик.

- Ну, - ободряющим тоном протянул Нельсон, оглядывая всех нас по очереди, - кто из нас силён в скалолазании?

    Мэлори вышел вперёд, повращал для разминки руками и попытался взять штурмом первый выступ скалы. Не сказать, что из этой его затеи ничего не вышло – он даже смог закинуть на уступ правую ногу. К сожалению, на этом этапе силы оставили Мэлори, и он замер в таком положении, не имея возможности продвигаться дальше и не находя храбрости спуститься обратно. Долго нам пришлось уговаривать его спрыгнуть вниз, даром что уступ находился на высоте метров двух, но в конце концов нам это удалось, и бледный Мэлори на трясущихся ногах сполз на землю.

    Но не стоит строго судить нашего товарища. Как я уже упоминал ранее, почти все прелести малой силы тяжести Марса нивелировались тяжёлыми скафандрами, которые, помимо прочего, здорово стесняли движения.

    Нельсон тоже сделал попытку, однако сумел продвинуться не намного дальше Мэлори. И уж точно не могло быть речи о том, чтобы кто-то из нас преодолел весь путь до конца, а потом вернулся назад с марсоходом под мышкой. Верёвки у нас не было, а возвращаться за ней на станцию казалось вовсе сумасшедшей затеей. Да и не факт, что на станции нашлась бы верёвка нужной длины, а пускай бы и нашлась – мы всё равно не имели понятия, что с ней делать. Идея сбить марсоход камнем также не нашла среди нас одобрения – в случае успеха нам могла достаться разве что кучка металлолома.

- А ведь у нас есть робот! – неожиданно вспомнил Нельсон.

    Признаться, за всеми мрачными мыслями мы напрочь позабыли о том, что в одном из грузовых отсеков ровера находится наш высокотехнологичный многофункциональный робот. Воспряв духом, мы активировали его и скомандовали достать марсоход. Робот не двинулся с места, да мы и не ждали иного. Ведь даже полноценные роботы могли выполнять только те команды, которые имелись в списке. Тогда мы раскрыли список и принялись искать в нём команду, могущую быть нам полезной. Не найдя ничего подходящего, мы вновь погрустнели, и я, дабы хоть немного развеяться, приказал роботу «петь песню». В наших шлемах тут же зазвучала какая-то старинная песня о бравых космонавтах-первооткрывателях, исполненная такой глубокой грусти и надрывной тоски, что, не будь мы друг у друга на виду, мы бы зарыдали. Целиком текста я не запомнил, но, кажется, там было что-то вроде этого:

«Покидая свой дом,
 Мы не плачем о том,
 Что с семьёю своей
 Мы, быть может, простились.

И встречая рассвет
На одной из далёких планет
Будем помнить всегда
Землю-мать, на которой родились»

    На беду, команды «прекратить петь песню» в списке не было, и нам волей-неволей пришлось дослушать произведение до конца.

    Взбодрившись таким образом, мы по новой взялись за изучение списка, решив в этот раз подключить к делу воображение и смекалку.

- Если бы один из нас оказался наверху, - задумчиво проговорил Сид, - и добрался до марсохода, то робот, как пить дать, бросился бы на выручку и доставил обоих на землю.

    В этой идее был определённый смысл. Робот, даже такой ущербный, как наш, ни за что не оставил бы человека в беде и предпринял всё возможное для его спасения. Это старый как мир принцип робототехники, известный даже малым детям. Да только вот залезть наверх для любого из нас было ничуть не проще, чем запрыгнуть в наш «Бронзовый луч», кружащий сейчас по орбите планеты. Поэтому мы проигнорировали предложение Сида «оказаться наверху», и стали думать дальше.

    Мэлори сказал:

- А вот будь у нас небольшой радиоуправляемый дрон и длинная леска, мы могли бы закрепить её на марсоходе и…

- У нас нет ни лески, ни дрона, - оборвал его Нельсон. – Давай исходить из имеющихся у нас возможностей. Вот например: если всё же сбить марсоход камнем, то, вполне вероятно, робот поймает его. Он ведь должен быть запрограммирован на то, чтобы заботиться о сохранности других роботов, так?

- Даже не знаю, - покачал головой Сид. – Так-то оно так, но ведь ничто не помешало ему устроить погром на станции, помнишь?

- Ну так ведь мебель и марсоход – совсем разные вещи, - настаивал Нельсон, хотя уже и с меньшей уверенностью.

    Тогда Сид предложил:

- Для начала попробуй-ка дошвырнуть до него камень, а уж потом мы поговорим.

    Оказалось, что камень, достаточно увесистый для того, чтобы сбить марсоход со скалы, Нельсон не в состоянии подбросить и на пятнадцать метров, не говоря уже о сотне. Пришлось оставить и эту идею.

- Вот если бы у нас был второй такой же марсоход, - начал было Мэлори, но быстро умолк под шквалом проклятий.

    Как многие успели заметить, во время всей дискуссии я хранил молчание. В моей голове билось множество мыслей, сменяя друг друга, но одна из них почему-то никак не хотела покидать моё сознание. Я то и дело мысленно возвращался к «клаймеру», а именно – к его солнечной батарее, развевавшейся на ветру подобно золотому флагу.

    Спустя пять минут все были готовы. Наш робот, ощетинившись манипуляторами, стоял у подножья скалы. Мы вчетвером надёжно укрылись внутри ровера, преисполненные решимости и готовые в любой момент пуститься наутёк. Убедившись, что все на своих местах, я настроил передатчик на частоту робота и дал команду:

- Робот, принеси полотенце.

    Первые несколько секунд ничего не происходило. Мы, наученные горьким опытом общения с отсталым роботом, невольно надеялись, что ничего и не произойдёт, но внезапно робот вздрогнул, дёрнулся сначала вправо, потом влево, повертелся на месте, и неожиданно рванул вверх по скале со скоростью олимпийского бегуна. Каждый из нас затаил дыхание и шептал про себя самые дорогие молитвы, однако всё окончилось благополучно. Довольный робот с гордостью вручил нам «полотенце», а заодно и болтающийся на его конце марсоход. Конечно, в процессе спуска «клаймер» слегка помяло, а солнечные батареи определённо нужно было менять, и всё же мы праздновали победу. Посовещавшись, мои друзья даже пришли к выводу, что я, в конце концов, оправдал своё нахождение в этой экспедиции и могу смело быть вычеркнут из списка багажа.


ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ