Аркадия. Глава 11

Видения и при-видения и пара-видения и оо-видения не только окружали Евгения, но и становились его плотью и телесными жидкостями. Рядом с эритроцитами и лейкоцитами двигались онейроциты и фантомоциты. Онейропиаты увлажняли его язык, нектароонейросы устилали его носоглотку, гидроонейроиды омывали его глазные яблоки, амброзиосомнамбуллоны формировали его желудок, кишки, селезёнку, почки, холофантомы – печень и желчный пузырь, эфирогаллюционы – лёгкие, феерриоглифы – мышцы, урифоотты – мочевой пузырь, а монстропроклокклы – прямую кишку. Кожа его была чистым онейрофотонным асгардопластом, а пот – ирреалломирровым пироээлитом. Мозг Евгения – это гигасверхплотная онейросфера.

 Триллион сверхреальностей на один кубический ангстрем. Нормы и ненормы утрачивают свои устойчивые или вообще какие-либо границы и просто смываются космосомнамбулическими экпирозисами.  Мягкая майская трава с которой соприкасаются пятки нанотоки создают эротофарфорноктеоидное поле в котором замешиваются молекулы камадендрических зооллалических эндофаллий среди свежей нефеловой растительности  термомеонально  офтальмоонейрируют все пневмонейроны тела с обрывками онейроаббревиатур параболоидными длительностями эональных эректорных штрихов препендикулярно-призмоидных аффектаций медленноконусных асфикций и мегалоовальных ооооолов

Зооморфемы зоолонны зооэроны точки зоофантазмов сплетающиеся в неевклидовую септосферу и поджигающие хаотическую панабсурдность мистериальной весны клонирование фантасмагорических образов восходит словно по ступеням майянской пирамиды в ствол параноуменального света и эндоморфирует агонизируя в натосомнафаллическом апогее порождая жемчужные облака

Как то раз Евгению пришлось видеть как крестьянка, работавшая в поле, стоя, чуть приподняла юбку, расставила ноги и увлажнила землю своими прозрачно-золотыми элексирами. Как ему хотелось подлезть под её юбку и увидеть... И вот он видит в своих фантазиях... Юркой ящерицей Евгений подлазит, переворачивается на спину и видит как из розовой прорези чего-то лохматого вылетает, словно стеклянный солнечный луч, толстая искрящаяся струя и ударяет ему в лицо. Он зажмуривается... мгновенно покрываясь густым липким потом... чёрные щупальца втягивают его во что-то непредставимое, непонятное, не... у него кружится голова...  таинственные формы, лабиринты, углубления, складки, заводи, лесные поляны, уютные гроты, солнечные песчаные излучены рек, тенистые рощи, густые сумрачные чащи, пушистые кустарники и нежно-изумрудные луга. Музыка эрегированных солнечных лучей и ктеических световых пятен ташистско-рубиново разбросанных сатурналических купаний в виноградных округлостях спирально-кольцевых конически-змееподобных вокруг вокруг вокруг покоряющих мчащихся прозрачно-воздушных и мутно-облачных раскаляющихся до точки плавления-испарения-растворения достигает своего пирамидального апогея и эллиптически стекает в едва уловимые звуки постъэкстатического дыхания и анастезис-меонового замирания.

Евгению нравились зрелые и пожилые женщины. (Пушкину, например, нравились женщины значительно старше его). Их уже несовершенные и неправильные, плывущие формы привлекали своей близостью к хаосу, туману, расплывчатости, нечёткости, непонятности. Он сравнивал их с телами своих сверстниц, и оценки последним ставил самые низкие.

У Евгения была знакомая Лиля – его соседка. Они часто играли вместе, иногда только вдвоём и играли, и настолько сблизились, что дело дошло до интима. Лиля была экстравертивна и попроще. Однажды она сказал Евгению: «Покажи мне своё переднее место, а я тебе покажу своё». Это было так неожиданно и соблазнительно, так удивительно и удовольственно, что тут же в ближайших кустах они совершили обмен любезностями. Затем это повторялось неоднократно, сопровождаясь потрагиванием, пощупыванием и изучением. А потом произошло ещё более интересное событие. Как то раз Лиля позвала Женю к себе в гости. Не поиграв и четверти часа, они должны были расстаться, так как Лилина мама сказала, что Лиля должна купаться. Девочке не хотелось так скоро расставаться с Женей  и она упросила маму, чтобы он остался и подождал её. Не успела Лиля войти в ванну, как зазвонил телефон, и её мама надолго увязла в разговоре. Маленькая эксгибиционистка не преминула воспользоваться этим и потихоньку провела Евгения в ванную комнату, где и продемонстрировала перед ним своё купание. Причём так сладенько выпячивала попку и вертела ей, что Евгений даже возбудился, но лишь на мгновение. Но в целом голенькая Лиля не произвела на него особого впечатления. И хотя он впервые видел обнажённую девочку, это не поразило его, не вызвало экстремальных чувств. То ли дело тётя.

Это было в деревне. Завтракали на улице под пышной старой сахарной шелковицей, создававшей уютный, прохладный, тенистый уголок. Уже  все собрались, кроме тёти Лиды – она замешкалась где-то в доме. Кто-то заметил, что на столе не хватает ножа, и Евгения послали в дом принести его. Когда мальчик открыл дверь, то сначала даже не понял что происходит – ему показалось, что он не туда попал, а очутился в чертогах античной мифологии, где боги и богини всегда предстают обнажёнными. Тётя Лида стояла перед зеркалом в первозданном облачении и рассматривала себя. Она сделала вид, что не заметила Евгения и продолжала с олимпийским спокойствием созерцать свои перезрелые формы Юноны. Евгений застыл в дверном проёме и превратился в каменное изваяние, живым у которого остались только взгляд и гениталии. Глаза его стали двумя метеоритами, стремительно падающими на белую планету женского тела, и прямо пропорционально их ускорению росла упругость его члена.

Тётя будто не замечая всего этого, провела ладонью по груди, лобку, бедру и ягодице и повернулась в пол оборота к Евгению, так что стали видны округлости её задней части, соблазнительно рассечённые тайной рекой, берущей начало где-то в таком же тёмном и таинственном треугольнике, и через лотосную дельту копчика теряющуюся в открытом море белых просторов. При этом тётя мельком взглянула на деформированные штанишки Евгения, и едва заметная улыбка засияла ореолом вокруг её тела. Тела, на котором зиял уже огромный кратер с упавшим и глубоко зарывшемся метеоритом Евгения. Будто чисто белая пастила или густой молочный кисель были влиты в очертания, созданные ветром, колышущимися травами, дождями и облаками. Это был оживший рисунок Пикассо или Энгра, обрамлённый скромной обстановкой деревенского дома. Несколько мгновений созерцания уплотнились до нескольких бесконечностей, наполненных объёмными томами фантазий, написанных ещё неведомыми миру словами.

Через несколько дней последовало логическое продолжение столкновения планеты Венеры с сгорающим в себе и на её поверхности метеоритом. После завтрака тётя собралась на реку. Только она заикнулась о том, чтобы Евгений пошёл с нею, как его бросило в дрожь, и он залился краской. Ничто в этот миг его не заставило бы отказаться от такого предложения.

По пути на реку Евгений ничего не видел кроме плавно переходящих одна в другую сочных галлюцинаций обнажённых женских тел. Когда тётя прикасалась к его руке, Евгения передёргивало от электрического разряда, и его грёзы становились гигаморфными образованиями.

Как только похотливая растлительница и её подопечный оказались на пустынном берегу среди густых плакучих ив, тут же она сбросила с себя одежду, как надоедливую липкую шелуху и подошла к Евгению, багровому и трепетавшему, неся свои белые прелести и интимные ароматы. Всё происходило будто во сне или даже в зазеркальной сомнамбуличности. Он трогал её выпуклости и впадины, мягкие и пахучие, нежные и влажные. Руки будто прилетели из другого мира и какими-то смутными хлипкими нитями были прикреплены к суставам Евгения. Он чувствовал тело тёти не кончиками пальцев, а промежностью. Вскоре он сам оказался обнажённым и тогда почувствовал в паху не свою руку. Волны блаженства прокатились от макушки до пяток и от сосков к лобку. Сладкая лихорадка несколько мгновений держала Евгения в парализующем обмороке, потом отпустила, и ему показалось, что он начал растворяться в зелёной листве. Когда к нему вернулось зрение и ориентация в пространстве, тётя потащила его купаться. В воде кожа становилась шёлковой, и руки не хотели отрываться от прикосновений. Ни с той, ни с другой стороны не следовало антракта. И одним из часто посещаемых мест были ягодицы. Потом они подставляли их солнцу, лёжа на не топтаной траве. А напоследок Евгений увидел ещё одну обескураживающую сцену. Присев возле кустика, тётя продемонстрировала то, что всегда скрывается от посторонних глаз за дверями сортиров, причём и то и другое сразу. Этот спектакль просто взорвал Евгения.

Остаток дня мальчик проходил в каком-то перекатывающемся с волны на волну трансе, видя вокруг только непонятные парадоксальные пейзажи и полуженских полузоологических существ, принимающих самые развратные позы. Эти фантасмагории окрыляли его всю ночь, и рука его будто приклеилась к межножью. Лишь когда за окном начало сереть, Евгений провалился в глубокий неподвижный сон.