Встреча

Светлана Михайловна!!! Светлана Михайловна!!!
Я растерянно обернулась… В здании Хабаровского аэропорта, готовясь улететь в Москву для проведения тренинга в одной из компаний, я  точно не была готова никого встретить …
Светлана Михайловна!!!
Сомнений не было, звали меня… Я еще раз оглянулась: из зоны первичного досмотра на входе мне махали руками какие-то женщины… «А может, не мне?» - подумала я, боясь подвоха со стороны моего плохого зрения… Нет, женщины подхватили сумки и бегом направились в мою сторону…
Я онемела: ко мне бежала, радостно улыбаясь Оля, Оля Затомирова…. Уж кого, кого, а ее я ожидала увидеть меньше всего… Мы обнялись… Это была обоюдная радость.
- Здравствуйте… Здравствуйте, - шептала она, крепко обняв меня и уткнувшись мне в плечо.
- Здравствуй, Оля,  – у меня  тоже потекли слезы.
Мама Ольги,  как-то неловко обняв нас обеих, тоже плакала. Так мы стояли какое-то время, пока не поняли, что комок чуть рассосался и мы способны говорить.  Наши самолеты улетали практически одновременно: их на Сахалин, мой в Москву. Пройдя все необходимые процедуры, мы уселись в зале ожидания. Оставалось 40 минут. Это так мало, когда хочется о многом спросить и многое рассказать. Мы не виделись лет пять. С того момента как Ольге вынесли приговор: 3 года 6 месяцев колонии – поселения, а до этого – 9 месяцев СИЗО.
- Как ты? Рассказывай? – спросила я, выслушав комплименты по поводу моего внешнего вида.
- Хорошо! – в два голоса сказали они.
- Правда, хорошо, - продолжила Оля. – Я занимаюсь бизнесом. Да, - смеясь и по-детски вытирая ладошкой слезы, продолжала она. – Я продаю женское белье… Вот езжу в Китай, закупаю и продаю…
- У тебя есть свой магазинчик, бутик?
- Нет, пока нет. У меня есть клиенты, их довольно много… Я работаю на заказ, а то, что остается, я продаю в учреждениях, где работают мои клиенты… Договариваюсь, приезжаю и продаю…
- Получается? – спросила я, зная не понаслышке, что такое бизнес.
- Да, мне везет… У меня очень хорошие клиенты…
- Оля уже машину купила, - с гордостью вставила свое слово мама.
Я посмотрела на Тамару, так кажется звали эту не по годам постаревшую, утомленную жизнью женщину… Глубокие морщины, обесцвеченные глаза, хриплый прокуренный голос. Сейчас в ее глазах читались покой и счастье, в голосе звучала гордость за свою дочь.
- Ну рассказывай - рассказывай, - попросила я, понимая, что времени очень мало.
- Ну что рассказывать? Я живу с молодым человеком. Он работает в автосервисе, ремонтирует машины. Мама с нами. Намучилась она. Сейчас мы с ней не расстаемся, - улыбнулась Оля и обняла маму. Тамара с готовностью поцеловала дочь. В их отношениях было столько нежности, столько готовности помогать, защищать и понимать друг друга, что у меня опять потекли слезы.
- Ну что Вы, Светлана Михайловна, не плачьте. Мы так часто Вас вспоминаем. Вы как член нашей семьи. Миша Вас ни разу не видел, но иногда говорит: А вот Светлана Михайловна что бы сейчас сделала или что бы посоветовала??? И мы сидим и обсуждаем, что бы вы сказали в сложившейся ситуации. Я сохранила все Ваши письма… И я их читаю… Очень часто… Они мне всегда помогали и сейчас помогают.
- Дети ??? – спросила я.
- Нет, - как-то очень посерьезнев, ответила Ольга. – Еще не время. Дети должны жить счастливо, в любящей, состоятельной семье. Мы еще не готовы.
Мама молча кивала головой, грустно улыбаясь.
- Как сестричка?
- … Она умерла…
Тамара тихо заплакала. Ольга обняла ее, поцеловала, начала гладить по голове, плечам, спине.
- Отмучилась, - сказала Ольга. – Мама плачет часто. Но ведь то, что было, тоже не жизнь. Устала она очень. И мама устала… Да всем нам было тяжело.
Тамара сидела, прижавшись к Ольге,  покачиваясь, кивая головой, вытирая слезы. Оля время от времени поднимала руку к материнской голове, гладила ее седые волосы.
- Оля, я так рада, что у тебя все хорошо… И я знаю, что и дальше у тебя все будет отлично… Ты так много прошла, так много пережила, так много поняла… Ты очень хороший человечек: открытый, добрый… Ты заслужила много счастья. И пусть оно у тебя будет, - как-то на одном дыхании проговорила я.
Объявили посадку на мой самолет. Мы поднялись.
- Светлана Михайловна, я хотела сказать Вам спасибо, огромное спасибо… За то, что поддержали тогда, за адвоката…. Вообще за все… Я сейчас учусь в институте. И это только благодаря Вам… Я так обрадовалась, когда увидела Вас…
- Да, да…. спасибо вам, - начала Тамара. – Оля у меня молодец… А ведь никто не верил… Помните судью??? Никто не верил… А я знала, я всегда знала, что она у меня хорошая…
Мы обнялись. Опять втроем, неловко… Опять прослезившись…
Тамара с Олей проводили меня до стойки выхода.
- Увидимся на Сахалине, - сказала я.
Они смотрели через стекло, махали мне руками, пока я не зашла в автобус.
Весь путь до Москвы меня не отпускали воспоминания… Я смотрела в бездонную синеву за иллюминатором, в пушистую кучевую белизну под этой бескрайней синевой и вспоминала…
С Ольгой меня познакомил мой младший сын.  Они пришли однажды ко мне  в кабинет, и Валера сказал, что Ольга хочет поступить в институт: тогда на базе моего образовательного центра был открыт филиал гуманитарного института, а я по совместительству была его директором. Время для поступления было упущено, и мы договорились, что до следующего года Ольга будет готовиться, а я дам ей все материалы и пробные тесты.
 Она стала появляться у нас дома, и я поняла, что Валера влюбился.  Ольга вела себя очень скромно, спокойно, была вежлива, но что-то меня смущало.
Все мои попытки попить чай за разговорами заканчивались неизменным: «Спасибо, я тороплюсь /не хочу, поела недавно/». Валера тоже не шел на контакт.
Однажды в разговоре с сыном я узнала, что Оля живет на Украинской. Улица Украинская в Южно-Сахалинске – синоним неблагополучия. Я начала допрашивать сына: Кто она? Чем занимается? Кто родители? Почему у такой молодой девочки такие дорогие вещи? 
Так я узнала, что Ольга – карманница…
Моей естественной  реакцией была истерика: я плакала, выговаривала сыну  про неразборчивость, про то, что так нельзя, что однажды все это закончится плачевно, что еще, не дай Бог, и он попадется, что вот такие бессовестные, как она, оставляют людей без средств к существованию, которые те ЗА-РА-БА-ТЫ-ВА-ЮТ…!!!
Валера сидел молча, неподвижно, уставившись в одну точку…
- Мам, - тихо сказал он. – Я ее не брошу… Ей помочь нужно, понимаешь… Ты не знаешь, какую жизнь она прожила…
Я вспыхнула, готовая разразиться очередной правильной речью о том, что, какая бы жизнь ни была, надо жить честно, не нарушая моральных принципов… Но Валера тихо продолжал:
- Они жили в Узбекистане. Отец избивал мать и издевался над ней… Доставалось и Оле,  и маленькой сестричке. Однажды он схватил маленькую девочку за ножки и поволок к топящейся печке… открыл кружки сверху в плите, через которые насыпают уголь и поднял девочку над огнем… То ли он хотел сжечь ее, то ли это было очередное его издевательство, то ли в пьяном угаре он не соображал ничего, никто не знает… Озверевшая и обезумевшая мать кое-как отобрала ребенка, схватила Ольгу и в чем была убежала из дома… после этого случая они и уехали на Сахалин, потому что там, в Узбекистане, куда бы они не уходили, он возвращал их домой и продолжалось это бесконечное насилие.
Здесь их приютили какие-то знакомые. Танюшка после этого случая перестала говорить, стала какой-то странной, часто билась в припадках. Девочку поместили в психиатрическую больницу. Надежды на выздоровление у ребенка, как сказали врачи, не было. Мама сходила с ума. Дни и ночи она проводила в больнице, устроившись туда санитаркой,  денег не хватало, жить было негде… Ольга большую часть времени была с мамиными знакомыми. Иногда та брала ее в больницу к сестренке. 
В школу Оля пошла опять же от знакомых, таких же бедных людей, приехавших в Россию зарабатывать, в одежде, которую те смогли где-то собрать… все 8 лет Ольга училась в атмосфере насмешек и издевательств одноклассников… Она ненавидела их, ненавидела учителей, ненавидела весь мир… И только, когда мама забирала ее к сестричке, оттаивала под теплыми мамиными руками, пыталась играть с Таней, которой было  все равно, что с ней делают… Они пытались увидеть какое-то улучшение в состоянии здоровья девочки, но, понимали, что это неправда,  что просто как-то хотят успокоить друг друга… Таня не понимала их, не узнавала, практически ежедневные припадки изнуряли девочку, доводили до истерики маму.
В 10 класс Ольга не пошла. Работать тоже было негде. Именно тогда она стала ближе общаться с компанией парней и девушек, гораздо старше ее по возрасту, но, как ни странно, принявших ее за свою, без насмешек над ее внешним видом и без издевательств. Собирались они в разных местах, но, чаще всего, на квартире, где жили девчонки. Это была двухкомнатная квартира. Ольга приходила сюда с удовольствием. Знала, что сможет здесь вкусно поесть, что новые подруги отдадут ей что-нибудь из вещей. Посоветуют, как одеваться, дадут сигарет. Потом ее взяли на работу… Просто посмотреть… Ольга оказалась талантливой…
Первое, что она купила, после удачного дня, был большой белый медведь для Танюшки. Она привезла его в больницу, ожидая увидеть хоть какую-то радость в глазах своей сестры. Таня взяла медведя, обняла и так и ходила с ним целый день… Просто ходила, не улыбаясь, не подавая никаких сигналов радости или удовольствия, с равнодушным пустым взглядом в никуда…
Через какое-то время Ольга сняла квартиру… Квартира… Так называлось помещение из комнаты и кухни в деревянном бараке, с удобствами на улице, вернее, одним удобством для двух  4-квартирных бараков… Но это было их с мамой жилье, куда они могли приходить  и быть дома… Это было счастье: быть дома с мамой…  За 10 лет впервые у них был свой дом…   Оля почувствовала себя хозяйкой, главой семьи… Постепенно обустроились: появились кровать и даже диван – до этого приходилось спать на полу…  Повесили шторы… Дома Оля появлялась не каждый день, но, когда приходила, всегда приносила новую мягкую игрушку. Зайцы, медведи, слоники, обезьянки – в их окружении она засыпала, заботливо укладывая их вокруг себя.
Маме врала, что нашла работу… Что работает продавцом на рынке… И даже уговорила ту тоже заняться торговлей… Познакомила ее с хозяйкой какой-то точки, и те вместе стали ездить в Китай за вещами… Таню они теперь навещали только в выходные. Девочка никак не реагировала на их визиты. А мама уходила из больницы с высоким давлением, головной болью и слезами…
Через год осенью Оля пошла учиться в вечернюю школу. Мама не могла нарадоваться. Ее, конечно, смущало то, что у Ольги появлялись какие-то дорогие вещи, что она могла исчезнуть из дома на несколько дней, но дочь всегда находила ответы на все мамины вопросы: вещи хозяйка привезла и по дешевке отдала под зарплату или удалось выгодно продать привезенные мамой вещи и купить то, что понравилось… ночевала у подруги (Оля даже познакомила маму со своей приятельницей, с которой работала в паре) или ездила к родителям другой подруги… Все ее доводы были очень убедительны, и она всегда так ласково обнимала мать, что у той не оставалась никаких вопросов: не могла ее девочка заниматься чем-то плохим, не могла… 
Училась Оля хорошо и, казалось, школа была для нее самым важным после мамы и сестры. Она не выходила на «работу», если была занята в школе. Подруги и друзья подтрунивали над ее желанием учиться, а она как будто и не замечала этого, ей было все-равно… Но, если крышевавшие ее ребята говорили о том, что надо бы поработать в то время, когда она была занята в школе, она обжигала их таким взглядом, что те замолкали, зная, что  свою плату Ольга внесет вовремя, да еще и «премию», как она это называла, подкинет,  а получить порцию беспощадных ругательств и насмешек в свой адрес от нее никому не хотелось. За словом в карман она не лезла, могла любого «побрить» так, что тот надолго запоминал острый матерный язык Ольги… 
Через два года она принесла маме аттестат об окончании школы, и они пошли в ресторан отметить это событие. Оля никогда не видела мать такой радостной: та поздравляла ее, говорила, какая она молодец, как она счастлива… Рассуждала о том, что будут говорить люди, когда узнают, что Оля в институт поступила…
- Понимаешь, мам, она старается, хочет, ей только нужно помочь, - проговорил сын в конце своего рассказа.
Я сидела шокированная, обездвиженная, лишенная возможности рассуждать… Я не понимала, что делать… Такого раздрая в душе я не испытывала никогда.
Ольга какое-то время перестала появляться у нас, но зато стал пропадать сын… Я не находила себе места, рисуя картины, одну страшнее другой… Он часто не отвечал на мои телефонные звонки и это рождало массу черных мыслей в моей голове…
Пришло время учебной сессии Валеры и каково было мое удивление, когда они оба в назначенный час явились на занятия… Я никогда не видела Ольгу такой серьезной и сосредоточенной… Было ощущение, что это она, а не мой сын, получает образование.  Она вникала во все вопросы, объясняла Валере какие-то детали, требовала прочтения необходимых книг,  вместе с ним приходила на экзамены и тестирование… В это время они жили у нас… Но ни разу мне не удалось усадить Ольгу за стол покушать или поговорить с ней…  Она как будто избегала меня… Как только я появлялась в квартире, дверь в комнату сына закрывалась… Утром они либо уходили раньше, либо ждали, когда уйду я…
А после сессии, придя однажды с работы, я увидела сына лежащим ничком на диване…
Ольгу задержали в одном из отделений Сбербанка с телефоном, который она  вытащила у кого-то в очереди.
Я помню тот мой хаос мыслей и чувств: земля уходила из-под ног от вида неподвижно лежащего  подвывающего сына; я была в бешенстве за то, что, оказывается, все продолжалось, несмотря на заверения Валеры, что она «завязала»;  я была зла на Ольгину неосторожность (могла бы и поаккуратней сработать); я вдруг представила, что сейчас испытывает ее мать; начала соображать, что можно сделать для матери, для самой Ольги; мне стало безумно жалко эту девочку, когда я представила ее, маленькую, худенькую, в камере…. Надо было что-то делать… А что, я не знала…
Ночью я написала ей письмо. Я писала о том, что жизнь бывает жестокой, это правда, но иногда это то самое испытание, которое необходимо пройти… для того, чтобы получить вознаграждение… И если мы его пройдем с честью, если  мы сумеем вынести какие-то уроки, то жизнь обязательно, однозначно вознаградит нас… Что в это надо верить не потому, что так принято говорить, а потому что я знаю это наверняка из собственного опыта,  и что только от нас зависит, как дальше все сложится…  Я обещала навестить маму и обязательно сделать все, что в моих силах. Я сказала и о том, что что-то должно было остановить ее и, к сожалению, к моему великому сожалению, этим шлагбаумом стала тюрьма, а не здравый смысл…
На следующий день мы с сыном  поехали к Тамаре. Она открыла нам дверь, как-то растерянно повернулась, приглашая войти. И зайдя за нами, уселась на диван, ничего не говоря, опустив голову на руки… В маленькой комнате было очень чисто, уютно. Пол полностью застелен ковром, на диване яркое покрывало, на спинке и подлокотниках  дивана небольшого размера мягкие игрушки, остальные, побольше, в разных местах комнаты: огромный белый медведь в углу на тумбочке, розовый слон и забавный щенок под окном на полу, между диваном и печкой – кривляющаяся обезьяна, на шкафу – заяц с огромным тигром в обнимку…
Я присела рядом с Тамарой… Она чуть отодвинулась, подняла голову, посмотрела на меня полными слез глазами, тихо сказала: «Это все неправда… Оля хорошая… Разберутся и выпустят»
И вдруг завыла в голос. Я растерялась, не зная, что с этим делать. Валера взял ее под руку: «Теть Тамара, пойдем покурим!» Они вышли. Я оглянулась вокруг,  чего-то не находя… И вдруг поняла, что в комнате нет телевизора… «Плохо, наверное, без телевизора», - подумала я. Подошла к шкафу с книгами, достала одну… Достоевский… перелистала, поставила на место… Невозможно было на чем-то сосредоточиться… Непонятно было, что говорить Тамаре… Неизвестно было куда и как двигаться, что делать в этой ситуации… Одно было абсолютно ясно: я должна как-то и чем-то помочь…
Валера помог Тамаре зайти в дом, усадил ее на диван… Мы начали говорить… Странно, но именно во время разговора, оказывается, начинают структурироваться мысли…
- Тамара, - сказала я. – Мы сейчас поедем искать адвоката. /сын посмотрел на меня удивленно/ Постараемся найти хорошего. Завтра привезем Вам телевизор. Как Вы без телевизора? Ваша задача – держаться и поддерживать Ольгу. Договорились? Напишите ей письмо. Сегодня же. Я записала ей адрес тюрьмы, найденный ночью в интернете. И пишите почаще… Если можете, каждый день. А дальше посмотрим.
Тамара как-то радостно замахала головой, как будто ей дали рецепт, который точно должен помочь…
Остаток дня мы потратили на поиски адвоката.
В этот же день вечером приготовили передачу: вещи первой необходимости.
Сын пошел работать: я отказалась взваливать все на себя.
Валера собирал передачу за передачей, связывался со своими друзьями, с друзьями Ольги, куда-то ездил, закупал продукты, вещи и в день, когда надо было все это передать, уезжал самым первым автобусом.  Это стало его жизнью: письма и передачи…
Потом был суд, на который мы поехали все вместе: я, Валера и Тамара… Долгое ожидание и перенос судебного заседания… Так продолжалось несколько раз: человек, у которого Ольга вытащила телефон, не являлся на судебные разбирательства…
Наконец, суд состоялся. Пострадавший так и не явился, и в суде нас было четверо: адвокат и нас трое…
Ольгу привели под конвоем… Валера бросился к ней, но ему преградил путь один из конвоиров. Тамара заплакала. Оля посмотрела на всех нас как-то тоскливо, испуганно-растерянно, потом быстро отвернулась, направляясь за конвоиром в зал суда. К этому времени она уже 9 месяцев находилась в тюрьме…
Заседание длилось недолго. Сказали свое слово прокурор, адвокат. Я попросила выслушать меня… Я говорила о трудной судьбе девочки, о ее любви к учебе, просила о снисхождении, о том, что мера наказания не должна до конца искалечить и без того несчастную девчонку… Помню, как слушала меня судья… Она полулежала в своем кресле и как-то, как мне показалось,  с издевкой ухмылялась… Она не слушала… Глядя на нее, я вдруг совершенно отчетливо поняла, что уже все решено, что мои слова никак не могут повлиять на исход дела, что судьба этой девочки, ставшей вдруг за это время такой близкой и такой дорогой мне, в руках этой женщины и что поделать уже ничего нельзя: будет так, как решила она. Когда я закончила, судья вдруг выпрямилась  и как-то зло спросила меня:
- А если бы Вы были на месте тех, кого обокрала эта несчастная /«несчастная» она произнесла с таким ядовитым сарказмом, как будто все зло свое вложила в это слово/ девочка, Вы бы, наверное, по - другому заговорили.
- Я не знаю, что бы я говорила, - честно сказала я. – Но я точно знаю, что каждый человек имеет право на ошибку и имеет право на осознание того, что сделал… И так же имеет право на раскаяние и кардинальные изменения в своей жизни… Конечно, можно раздавить и уничтожить /меньше хлопот/, а можно дать шанс и помочь /это сложнее/…  Мне кажется, что эта девочка поняла так много за эти 9 месяцев, что никогда больше не вернется к прошлому… Думаю,  от Вас сейчас зависит, чтобы теперешняя ее среда обитания не стала для нее привычной, чтобы не плюнула она на все и на всех от отчаяния, от безысходности,  чтобы не обозлилась, чтобы остались в ней силы выжить, распрямиться и жить уже в новом качестве…
Судья быстро поднялась, давая понять, что больше она ничего слушать не будет…
Ольга была переведена в колонию – поселение. Валера стал ездить к ней. Иногда я довозила его до места. Но никогда не пыталась встретиться с ней: из писем  знала – ей очень стыдно. И вряд ли сейчас мы с ней сможем о чем-то поговорить…
Вернувшись из Москвы, я нашла Ольгины письма, перечитала…  Позвонить не решилась: зачем? В аэропорту было сказано все…

Лана Милус, 2017г.