Ностальгия

Алифбек начал планировать октябрьский отпуск в деталях в первый же день после прибытия на свою «малую родину» - так иногда поэтично называл Памир Комилбек, средний по возрасту  брат  героя нашего рассказа.
 На этот раз Алифбек решил вместо посещения домов многочисленных родственников выкроить побольше времени на санаторно-курортное лечение в горячих источниках Джелонды и Авдж. Казалось бы, ничто не могло нарушить его планов – если бы не поток больных, прибывших к нему из центра и из близлежащих кишлаков. И «виноватого» во всем этом он знал совершенно точно. А она, Мобика, - верная женушка Назаршаха, старшего брата Алифбека, - сидя напротив  него, делала невинное  лицо, как овечка, и, то и дело кашляя, упрекала своих капризных дочерей в безделье. До поздней  ночи Назаршах и Мобика по сотовым звонили всем  родственникам и знакомым  по всему Бадахшану, оповещая о визите Алифбека и совсем забыв о том, что их родной брат и  хисирз («деверь» в переводе от шугнанского) приехал из далёкого острова Шпицбергена, что на севере Норвегии, не для лечения их знакомых, а чтобы провести свой отпуск по-человечески - и нигде-то там в Сейшелах, а на родине. И вообще, откуда им знать, как он истосковался  по Памиру. Эту ностальгию по родным местам и по близким он никогда не забудет: как только его нога в первый раз ступила на норвежскую землю - он начал страдать от нехватки южного  солнечного  тепла: как только вошёл в гостиницу с забронированным на его имя номером и увидев там роботоподобных, бледнолицых постояльцев с искусственными улыбками - он тут же вспомнил слова Комилбека, который когда-то, нахваливая свою любимую супругу, смуглолицую Беджоду (беджожа -драгоценный камень рубин), говорил, что от нее постоянно исходит  теплота и что темный кишмиш слаще белого.
Где-то в одиннадцать часов  ночи, после ухода последнего гостя - а им оказался пьяница Асадбек, - Алифбек  вошёл в гостиную, где его ждала аккуратно застланная постель. До самого рассвета он не мог уснуть и не переставал ощущать особый и такой приятный запах отчего дома, пропитанный  ситирахмом (обмазанные маслом стебельки и листья анафалиса  для окуривания дома). Только он начал дремать  и плавно входить в особый мир сновидений, как тут же проснулся от шороха и писка мышей - бдительных, ночных воров, старательно уносивших спрятанное добро матушки Заррагул из чердака гостиной  в удобное для себя ночное время. Этим тварям  безразлично, что мама запасает сушёные абрикосы, тутовник и орехи не для них, а  для двенадцати сыновей и дочерей, разбросанных по всему свету со своими детьми и внуками. Мышиная возня  утихла, зато из соседней комнаты вдруг донесся тихий, тоненький голос Мобики, которая оповещала кого-то о приезде Алифбека, доложив при этом, что ее умный «хисирз» лечит всё, и даже богохульствовала, прировняв его чуть не к Иисусу Христу, воскрешающему  мертвецов. Алифбек нежно  улыбнулся словам Мобики, но, когда дело дошло до чудесного исцеления и сравнения с Христом, он, поморщившись, как от боли,  бормотнул  себе по нос:
  - Когда же наконец замолчит сестрица!
  Впрочем, хотя он всегда равнодушно относился к лести, но  на этот раз Мобика во многом была права. Как-никак он теперь учёный, защитивший кандидатскую диссертацию в столице России Москве. И потом сфера его деятельности – кардиохирургия - вызывала у любого пациента и знакомого неописуемый трепет и восхищение. Принимая больных у себя в кабинете, он иногда с удивлением задавал себе вопрос: «Почему они ко мне идут, ведь у  большинства из них нет проблем с сердцем?» Но потом тут же вспоминал слова Комилбека - четыре года назад, когда Алифбек в очередной раз здесь, в Барчадиве, посещал больного отца, Комилбек сказал  ему ненароком:
  - Не удивляйся, когда увидишь очереди больных к тебе, ведь они идут с последней надеждой. Не забывай, мы, арийцы, думаем сердцем, и  при приветствии кладем руку на сердце, и во время беды хватаемся за сердце рукой. - Теперь эти слова вызвали у Алифбека неописуемый восторг.
 Как ни странно, жизнь и быт  Алифбека и Комилбека в чем-то очень схожи. Оба в детстве были любимицами отца, чего добились отличной учебой и послушанием в детстве. Повзрослев, и тот и другой выбрали науку, только Алифбек - медицину, а Комилбек - биологию. Оба живут со своими семьями в городе, и у обоих  двухкомнатные квартиры. Правда, Комилбек оказался проворнее и, взяв ипотечный кредит, купил «двушку» в столице. Это  было настоящее счастье для Комилбека  и его семьи. Беджода словно солнце  сияла от счастья. Дети от ликования были на седьмом небе. Никогда  Алифбек не забудет новоселья Комилбека. Ночью,  после провода гостей, когда Беджода и Шакармо, супруга Алифбека, начали мыть «гору» посуды на кухне, Комилбек и Алифбек тихо, чтобы не разбудить спящих детей, вышли на балкон. Новый двенадцатиэтажный  дом, построенный отечественной фирмой, стоял на окраине города и своими прочными, высокими, синими стенами любому мог бы доказать, что республика не деградировала и не рассыпалась  на юг и север после гражданской войны и что, вопреки убеждениям недругов таджики строят и  не бедствуют. Долго братья любовались ночным Душанбе, потому что  ночью, глядя из окон на тысячи огней и уличных фонарей, невозможно не любить этот город-сад, не любоваться им. Казалось,  яркие звёзды падают с небосвода на землю и, сверкая, делают ночную панораму ещё прекраснее. Алифбек, заметив, с какой гордостью и нежностью Комилбек смотрит на спящую красавицу-столицу, тихо произнёс:
 - Прекрасен Душанбе.
 - Без сомнения, - сказал Комилбек.
  Осторожно извлекая пачку сигарет с  зажигалкой из кармана, Комилбек вежливо  предложил  брату покурить. Алифбек удивился. Комилбек по праздникам позволял себе немного спиртного, но чтобы курить... Не-е-ет! Это было не для него. Увидев смятение в глазах Алифбека, Комилбек нарочито, словно заядлый курильщик, с азартом выкурил сигарету до середины.
  - Я знаю, что ты не любитель  сигарет, и я тоже не курю. Но когда я пошёл на риск и вложил  мои  кровные двадцать тысяч долларов в приобретение  квартиры, то в тот же  день поклялся себе: если получу ордер на квартиру и ключи от неё - одну пачку сигарет выкуриваю на балконе своей квартиры.
  - Красивая мечта, - задумчиво произнес Алифбек. - Но подобные начинания имеют ужасные последствия.
  - Пугаешь  меня астмой и циррозом?
  - Нет, не пугаю, но как медик тебе говорю, что у курильщиков и алкоголиков эти болезни встречаются чаще и они до гроба их доведут, - ответил Алифбек, а потом вдруг спросил: - Где ж ты научился так курить? 
 - Разве это что-то новое и хорошее?
  - Нет, конечно, это всё плохо. Но я, посмотрев, как ты куришь, вдруг  тоже захотел покурить так же, как  ты.
 - Как я?
  - Да, ты мастерски это делаешь. Так арабы  курят кальян с ароматическими травами - сверкая белоснежной улыбкой и от наслаждения оставляя глаза  полуоткрытыми.
 - Завидуешь?
- Только белой завистью.
 - А всё это потому, что я – Комил ( Комил – человек совершённый).
  - Я знаю.

Теперь, в эту бессонную ночь,  Алифбек, ворочаясь с  одного бока на другой, опять начал думать о Комилбеке. Как часто они спорили о  религии и философии. Однажды Комилбек, превознося зороастризм над другими религиями, с азартом начал рассказывать про честность и богобоязненность габров - огнепоклонников. Алифбек тут же перебил  брата и сказал:
 - Я знаю, что они верные и честные люди, но мне кажется, что почитание огня в двадцать первом веке - это отсталость  какая-то.
  -  А ты хочешь, чтобы они модернизировали свою религию? Тогда почему ты сам этого не делаешь?
 - Мне это не надобно, потому что я как истинный исмаилит делаю всё согласно фарманам (духовные наставления) моего и твоего духовного отца Ага-Хана. И моя вера не нуждается в модернизации, так как она и без того живёт в гармонии со временем. Я, конечно, симпатизирую габрам, но мне не нравится то, что они и ростовщики, и пьют вино. По  шариату это большой грех, и я прекрасно знаю,  что и  ты об этом осведомлен.
 - Ну и что с того? Выдворённые когда-то своими врагами  из насиженных мест в Иране и нашедшие приют в Индии и Бахрейне, они вынуждены заниматься  ростовщичеством, мой дорогой. Не забывай, что среди мусульман тоже найдутся люди, которые  не брезгуют вином. В священном Коране написано: «Всё то, что опьяняет человека, оно греховно». Значит, по-твоему,  пить вино - это грешно, а то, что наши непокорные, воинствующие афганские соседи выращивают мак и коноплю, производят героин и одурманивают чуть ли не половину Европы, - это без грешно? Побывав однажды  в афганском Бадахшане, я на своё горе нашёл плантацию мака в одном кишлаке,  недалеко от мечети, где  и млад и стар ежедневно совершают пятничный  намаз-молитву. Побеседовав с имам-хатибом, (духовник у мусульман, который проводит пятничную молитву-джума-намаз), я так и не получил должного ответа. Он невнятно мне объяснил,  будто они вынуждены от бедности выращивать опиум, что они продают героин неверным - кафирам - и что от выращивания "доходного проклятого" дехкане получают прибыль втройне и прочее. Хотя я с имам-хатибом говорил на дари (язык таджиков в Афганистане), мы так и не поняли друг друга. Мне так показалось, что я говорю с каким-то марсианином, а не с земным существом.
  - А может быть, вы потому не поняли друг друга, что вы, мой дорогой брат, - «homo soweticum»? - сказал Алифбек с  ехидством, заранее зная, как понравится этот  термин брату.
  - Точно, ты прав.  После междоусобицы и войны в республике у меня дома дети на руках синели и опухали от голода, но и в мыслях у меня не было, что я когда-нибудь от безысходности  выращу эту гадость на арендованном поле в ущелье Биджондары и буду получать от ее продажи какую-то прибыль. - Комилбек жадно вдохнул воздух и продолжил свой рассказ: - Так вот, мой дорогой, мне как мусульманину  больно, что опиум выращивают не какие-то там папуасы-каннибалы  в Новой Гвинее и никакие-то  первобытные индейцы в бассейне Амазонки, а фермеры из Афганистана, где девяносто девять процентов населения исповедуют ислам - самую гуманную религию.
 - И что же нам делать?
  - Мы-то ничего не изменим, и мир не переделать. Мир несовершенен, и люди  порою неосознанно грешат. Вот тебе и пороки на каждом шагу. Все этого еще в одиннадцатом  веке предвидел и воспевал поэт и  мудрец Востока  Омар Хайям:
                Ты все пытаешься проникнуть в тайны света,
                В загадку бытия... К чему, мой друг, все это?
                Ночей и дней часы беспечно проводи,
                Ведь все устроено без твоего совета…

  - А почему тогда Хайяма некоторые богословы называли еретиком и вероотступником? Может быть, и ты тоже стал вероотступником?
- Меня задевают твои слова, но знай: я и  Хайям  не вероотступники. Мы -веродержатели! - Произнеся последнее слово очень громко, Комилбек,  нахмурив брови,  отошел в сторону и больше не отвечал на вопросы Алифбека.
Алифбек не знал, что из-за его неуместной шутки Комилбек так разозлится. Из-за ранимости  брата Алифбек часто сравнивал его с покойным отцом.  Да и не только в этой черте сходство, Комилбек и внешне - вылитый отец. Та же осанка, та же походка, те же манеры. Пока был молод - любая незамужняя девушка могла бы сохнуть по нему. Особо выделялись его большие зелёные глаза с длинными ресницами, обрамлённые  сверху  сросшимися бровями. Рыжевато-каштановые волосы, широкий лоб и нос с горбинкой придавали особый шарм и благородство  его чисто арийскому облику. Как и отец, он был однолюб и носил Беджоду на руках, при этом,  в отличии от отца, никогда её не ревновал. Даже в старости  отец не любил, когда мама гостила у близких, и при каждом её возвращении устраивал  сцену. Как хорошо, что эти качества не передались по наследству Алифбеку и Комилбеку. В этом вопросе  Комилбек показал себя даже демократичнее, чем брат, послав три года назад Беджоду за товаром в соседний китайский город  Кашгар. Алифбек, звоня брату из Москвы, с удивлением спросил, зачем тот отпустил жену в Китай, на что Комилбек спокойно ответил:
- Беджода с отличием окончила педагогический, но от безденежья разочаровалась в  профессии и уже десятый год как торгует тканями и женскими  платьями на базаре. Пятеро наших детей, как и посаженные нами с тобой тополя в саду в Барчадиве, растут бурно. Вот и  мы, родители, словно садовники, что-то должны  предпринимать.
- А Беджоде не будет тяжело?
 - Она не одна - Худжамри,  двоюродный брат моего тестя, с ней.
    - И как же ты мог отпустить её в такую даль?!
- Другого выхода у меня не было. Директор института отпуск мне не дал из-за областной конференции, хотя из моей поездки туда ничего и не вышло бы. Торговля тюками - это не для учёного.
- И ты полностью ей доверяешь?
  - Я ей  жизнь свою  доверяю. Если будет нужно, я ее и в Америку  отправлю, а не то что в соседний Китай.
 Прошлым летом Алифбек, будучи в командировке от иностранной фирмы, ужинал в доме Комилбека. Такой идеальной гармонии в семье он нигде и никогда не видел. Пол в гостиной были уложен мягкими стегаными тюфяками-курпачами, а  большой цветастый скатерть-достархан посередине комнаты, в изобилии уставленный самыми разнообразными яствами, демонстрировал достаток в семье и гостеприимство хозяев. Беджода и её мать Суратмо заранее приготовили поистине  вкуснейшие манты, и застолье было великолепным. За достарханом (столом) Комилбек так игриво и артистично многословил, что даже смирная  Беджода несколько раз с укором посмотрела на него. Особенно ей не нравилось то, что её деликатный и умнейший  муж после обильного возлияния совсем забыл такт. Послушав, какие лестные речи своей Беджоде говорит Комилбек – богатырь, который как будто забыл, что рядом сидит брат и что его может слышать тётя Суратмо на кухне,  Алифбек невольно вспомнил о том, что где-то слышал, будто заики и люди с высоким интеллектом обычно бывают очень любвеобильными. Вот и Комилбек - учёный и к тому же заика. «Если бы брат содержал  гарем, он бы всех  своих жён  осчастливил!» - Алифбек задумчиво посмотрел на брата, и, увидев, что отношения Комилбека и Беджоды стали немного напряженными, он, словно гонец на арбе, взял узды в свои  руки,  поведя разговор в нужное русло. От мрачного настроения Беджоды  Комилбек заметно погрустнел, и Алифбек мысленно согласился с одним психологом-аналитиком, который говорил, что для любящего мужа очень важно вечернее настроение жены.
 Утром  Алифбек вставал с постели, надеясь  не увидеть ни  одного больного. Увы, его надежды оказались тщетными. В саду, залитом щедрым, утренним светом, под кроной черешни-гиганта, посаженной отцом в молодости, расположились какие-то незнакомые люди, а со стороны деревянного, с красивыми узорами топчана - двухэтажки доносились голоса  женщин и детский плач. После легкого завтрака, состоявшего из ширчая (чай с молоком) со сметаной, Алифбек начал принимать больных. В двенадцать часов мама принесла Алифбеку ош (комбинированная ячменно-гороховая жидкая лапша). Попробовав лапшу, Алифбек остался недоволен:
- Мама, а почему ош без зелени и без лепестков тыквы? И тухп (кислый сыр) не добавили в ош.
- Сынок, на летовки (высокогорные, альпийские луга) теперь никто не выезжает. Это я вырастила двенадцать  детей и каждое лето жила с вами на летовках. Теперь всем лень ходить туда, да и молодёжи  в кишлаках мало осталось. А если чабаны и  доярки не поднимаются на высокие летние пастбища с богатыми сочными травами, откуда будет тухп. И лепестки местной тыквы теперь некому собирать. Твой покойный отец ни одного лепестка в поле не оставлял. Летом он горстями их приносил из нашего огорода, аккуратно высушив в тени. Вы все разъехались, кто куда. У меня ноги больные, и в огороде я не могу работать.
- А Назаршах?
- Он, сынок, занят своей стройкой.
- Мама, но выращивание тыквы и зелени особого труда не требует.
 Тяжело вздыхая, мама ничего не сказала. Видно, ей не хотелось портить настроение любимому  сыну, который так редко бывает в родных местах и который так  любит  отчий дом и мамины национальные блюда.
  Вечером, понаблюдав, как  Мобика печёт белоснежные, пухлые,  квадратные хлеба в турецкой печке-духовке, Алифбек опять затосковал по детству  и по вкусу «кицори гардьа» (толстая большая лепешка из муки местной пшеницы с добавлением ржаной муки), выпеченной не на китайских дрожжах, а на постоявшей кислой закваске.  Вспоминая вкус кицори-гарда, он так и не заметил,  как  потекли слюнки. Особенно ему нравилась зимба (румяная хрустящая часть лепёшек). Теперь кицор-тандыр (очень схож на русский печь)  не функционирует, он лишь символически  стоит  посередине большого памирского дома, как домашний атрибут, и существует как рудиментарный остаток  в воспоминаниях о быте горцев. На второй день Алифбек заметил, что все четверо дочерей Назаршаха, за исключением маленькой Мохбегим,  не делают  домашнюю работу, а на его замечание  по этому поводу Назаршах холодно ответил:
- А какая от этого польза?  Все равно они будут швеи, как и Мобика.
- Неверное у тебя соображение, дорогой мой брат. Не забудь, что, когда мы были маленькими,  именно наш отец,  директор школы, часами занимался с нами, и теперь все наши сестры  гордятся  тем, что стали врачами и  учительницами. Тогда мы и за столом не умещались и  долгими зимними  вечерами,  сидя на корточках на  кицоре, заполненном  горящими углями,  читали всё подряд, что  было под рукою.
 Не желая больше ворошить  свое счастливое прошлое,  Алифбек не согласный с братом, ушел к себе в гостиную.
Третий день своего отпуска, как и предыдущие дни, Алифбек провел,  обследуя больных. После утомительных приёмов он  так устал, что в голове мелькнула  мысль о возвращении обратно  в Норвегию. Омрачало его отпуск ещё и то, что он пока так и не увиделся с родным Комилбеком - брат до сих пор находился на био-станции, на далеком Восточном Памире.
  Ближе к  полудню он медленными шагами  отправился в сторону сельсовета -  ему не терпелось  попасть в уютный читальный зал  библиотеки, с запахом сырого картона и  книг, который находился рядом с конторой сельсовета. Главная улица большого кишлака, к удивлению Алифбека, была таинственно пуста и безлюдна. Лишь в пяти местах он заметил новые,  коммерческие ларьки, за открытыми окошками которых сидели, сонные продавщицы, ждущие  новых клиентов.
    Дверь библиотеки была полуоткрыта, и оттуда доносился тихий  детский голос. У стола стояла хрупкая пожилая женщина в очках и  читала  газету, а на  стульях сидели голубоглазые,  русоволосые  шестилетние мальчики-близняшки.
- Ассалламу алейкум, тётя Сангинбахт.
- Валейкум бар салам, Алифбекджан. Как я рада  видеть тебя снова у себя в библиотеке! - хлопая в ладоши, сказала тётя Сангинбахт.
- Я тоже рад видеть вас, тетя. Рад  ещё и тому, что  вы не устаете от чтения.
- После выхода на пенсию я быстро устаю от физической работы, но, придя сюда на работу, я читаю и перечитываю всё и, поверь, от чтения  не устаю почему-то.
- И много  ли осталось читателей, как  вы,  в кишлаке?               
- Читателей совсем мало осталось. Изредка ко мне заглядывают учителя-пенсионеры и единичные любители детективов.
- А ученики?
- Редко кто-нибудь из них  за книгами приходит. Это  в советское время, когда ты  ещё  был учеником, школьники соревновались в чтении художественных книг. Нынче книги Садриддина Айни, Сотима Улугзаде, Пушкина и Максима Горького не в моде и мало кто их читает. Молодежь большую часть помешана в интернет. Их основное занятие просмотр клипов и послание сообщение - «смс»-ки друг другу. Они даже глянцевые журналы не листают.
- Тетя, а почему народ  раньше  много читал?
- Потому, что он был сыт.
- А разве сейчас он голоден?
- Нет, он не голоден, но он и не счастлив, - философски коротко ответила Сангинбахт. Поглядев снова на Алифбека  своими голубыми глазами сквозь толстые стекла запаянных и перевязанных скотчем очков, она добавила:
- Вот эти двое - мои внуки, Сафармамад и Давлатмамад,  пятый год они живут в разлуке со своими родителями. Те сейчас в России, на заработанные деньги купили себе пятикомнатную квартиру в городе. Дом обставили, сделали евроремонт и теперь вкалывают ещё и на машину. А за это время, пока они там горбатятся,  я должна нянчить их детей.
-Тетя Сангинбахт,  у вас получается  хождение и по мукам, и по внукам.   
- Так оно и есть. Я-то своих внуков воспитываю, как умею, но всё равно им не хватает материнской и отцовской любви. Вот сейчас смотрю на своих внуков и думаю:  почему  я и их дед  не мечтали о чём-то невозможном и  необычном? Жили мы  на свою зарплату обычной жизнью, в бараке,  без горячей воды, без евроремонта, детей вырастили, дали им образование. И самое главное - не разлучались с детьми. Жили неказисто, но счастливо, - обнажив беззубый рот, засмеялась тётя Сангинбахт. 
     Вернувшись из библиотеки,  Алифбек долго бродил по большому отцовскому саду, где росли в основном большие старые яблони местных сортов - тахпак мун, кулча мун, себрахт и сечои - с раскидистыми  кронами, привитые когда-то и окулированные  дедом Саодатшахом и отцом Муаззамшахом. Недалеко от старого сада, на возвышенности находился ещё  один  маленький сад - точнее  широкие  борозды  в виде террас, на которых росли румяно-красные,  жёлто-зелёные, осенне-зимние, полностью вызревшие сорта яблони. Чтобы плодоносные ветки от тяжести обильного урожая не ломались, предусмотрительный Назаршах подставлял под них деревянные опоры с двумя концами. Эти яблоки  двадцать лет тому назад   Алифбек и Комилбек вместе с отцом  привозили  из  ущелья  Биджондары. Год спустя, весною, Комилбек привёз из  коллекции  городского ботанического сада черенки сортов боровинки, симиренко и делишеса. Удачная весенняя прививка дала стопроцентную приживаемость, и в последующие годы все их односельчане прививали свои яблони  именно от  черенков этих сортов. В отличие от яблок, попадавшихся ему  в России и в Европе - в большинстве своем кислых  и невкусных, - местные плоды оказались гораздо  более ароматными, сочными и сахаристыми. Алифбек нарочно взял ещё  одно яблоко из самого  тенистого места и, попробовав его,  к своему удивлению, нашёл, что вкус и запах его не хуже, чем у тех яблок, которые находились на солнечной стороне. Наслаждаясь красотой вокруг себя, глядя на лазурное небо, высокие горы со снежными  шапками на головах и на журчащую, пенистую, с тысячью опасных водоворотов многоводную реку  Пяндж, Алифбек, тихо  воскликнул:
- Как всё изумительно тут  и как все прекрасно! - Если бы не учёба у сыновей Алисултан и Алимардан с матерью были бы сейчас с ним, а не коротали дни   в холодной и пасмурной Москве.
  Пока он бродил по саду, мама Заррагул готовила ему ношхухпа (киселеобразная жидкая каша из отвара кислых абрикосов). Позабыв о том, что Алифбек любит есть ношхухпу деревянной ложкой из  маленькой деревянной тарелки - гидоры, -  мама подала ему кашу  в фарфоровом дугоби (большая фарфоровая пиала).
- Мама, а почему ношхухпу принесли мне не в гидоре.
-Ой, сейчас.   
- Мамочка, принесите  мне ещё  деревянную ложку.
- Ой, сынок, я старая, совсем забыла. Мы теперь не едим больше в гидоре и деревянными ложками тоже  не пользуемся. Сейчас, сынок, сейчас.
- Зря, мама, не пользуетесь, зря. Еда в деревянной гидоре гораздо вкуснее, и запах совсем другой.
- Знаю,  сынок,  я знаю, прости меня, старую.
- Нет мама, это ты меня прости, - сказал Алифбек, укоряя себя за то,  что доставил матери столько хлопот.
  В то время как Алифбек ел горячую ношхухпу, зазвонил его мобильный телефон. Ответив на вызов, он услышал знакомый голос Комилбека и обрадовался как ребенок. Долго разговаривал Алифбек с Комилбеком – смеялся, восхищаясь превосходным  чувством юмора  брата, а потом, почему-то смущённо глядя вокруг себя и понизив голос, коротко говорил:
 Да... да, конечно… несомненно... пока... сейчас я передам трубку маме... всего хорошего, до свиданья.
 Передав трубку маме,  Алифбек, вдыхая воздух полной грудью, сказал:
- Мама, завтра Комилбек на своей машине приедет за нами и мы все вместе отправимся на горячий источник Джелонды. Заодно навестим сестру Харамбегим в Шибарзоре. Поедем в санаторий и будем отдыхать цивилизованно.
- Ой, сынок, но я...
- Никаких «но». Мама, ты же к дочке поедешь.
- Хорошо, сынок.  - И, поднеся трубку к  правому уху, которое лучше улавливало звуки, чем левое,  она проговорила: - Алло, Комилбек, сынок ... спасибо... это чтобы ты со своей семьей  долго жил, мне бы только не видать болезней моих детей... вы - моё счастье.
 Нырнув под одеяло, Алифбек не думал, что его ждёт ещё одна бессонная ночь. Его мысли то  удалялись от реальности, порхали, словно зонтик созревшего семени одуванчика, в воздухе, то, будто устав от витании, приземлялись во двор отчего дома в Барчадиве. Однажды ранним летним  утром,  три года назад, Харамбегим позвонила Алифбеку в Москву  и сообщила, что их столетней  большой шелковицы музаффари, с рубиновыми сахаристыми ягодами, посаженной дедом Саодатшахом, больше не существует.  На его вопрос, что случилось с тутовником, сестра, рыдая, сказала:
 - Вырубил её  вместе с корнями Назаршах, чтобы на её месте построить себе топчан-двухэтажку.
- А ягоды  она давала?
- Конечно,  давала. Я  с внуком Саидхасаном приехала сюда, в Барчадив, в надежде, что мы полакомимся тутовником, а тут  вот такое. Им-то, моему брату и его семье, ничего, они летом тутовник едят у соседей, потому что он тут растёт в каждом дворе. Росла бы шелковица в Шибарзоре, я бы так  не горевала, - хриплым голосом сказала Харамбегим.
  Права была мама, когда однажды с упреком сказала, что ее старшие дети Харам (так в детстве называли Харамбегим) и Мавлоназар,  по своей наивности уступают только  их безрогой, пестро шерстной  овце Килак. От Мавлоназар, живущей в Сибири со своей семьёй Алифбек, будучи там проездом, узнал, что со своим будущем мужем Харамбегим познакомилась еще в студенческие годы. И когда их будущий зять в  первый раз отправил к ним сватов из числа своих родственников, то отца дома не оказалось и разъяренная мама  отказала милым гостям выдать замуж Харамбегима за их племянника. Мотивировала свое решение тем,  что её дочка, похоже, рехнулась – мол, кто полюбит юнца, на родине у которого, кроме облепихи и ивы, больше ничего не растёт! Ей нет оправдания в жизни. Мама тогда не стеснялась в выражениях перед гостями и прямо сказала:
- Я свою дурнушку в эту вашу тундру не отправлю, она там с вашими табунами не справится. Как неуместно прививка груши над сливу, так и земледелец не сходится со скотоводом.
 Тогда, по рассказам Мавлоназар, все они так жалели Харамбегим  и не хотели, чтобы она вышла за этого Саидкозима-сархади (так называют на Памире жителей приграничных кишлаков Восточного Памира). Вопреки их  ожиданиям, этот сархади впоследствии стал любимым зятем матери, и она считала его таким же близким и родным, как и своих  семерых сыновей.   
  Открыв глаза, Алифбек увидел стоявшего у него в изголовье Комилбека, который что-то шептал маме и с улыбкой поглядывал на Алифбека. «Вот это встреча! Комилбек в такую рань приехал за нами», - подумал Алифбек, вставая с постели и смущённо вытирая рукавом пижамы  глаза. Обнявшись с Комилбеком, он приветствовал его хриплым голосом:
- Ассаламу алейкум, Комилбек. Как ты поживаешь со своей семьей?
- Валейкум бар салам,  Алифбек. У нас всё превосходно. Так ты почему не зашёл к нам?
- Спешил к маме.
- Понимаю. Ну ничего, позавтракаем - и все айда ко мне. Побудете у меня, а потом посмотрим. Я  из-за остеохондроза позвоночника отпуск себе оформил, а самое хорошее средство для лечения остеохондроза - это горячие источники в Джелонды.
- Отлично. Пусть будет всё по-твоему, - умываясь полутёплой водой из  умывальника, сказал Алифбек.
Неспешно завтракая, братья долго беседовали, и  со стороны казалось, что их разговорам нет конца.
Пока они разговаривали, мама уже собирала нужные вещи, теплую одежду и гостиницы для своих внуков - детей Комилбека и Харамбегим. Алифбек тоже не сидел сложа руки, укладывая свою рабочую одежду, фонендоскоп и Большую  медицинскую энциклопедию в рюкзак, он внимательно слушал смешные рассказы Комилбека.
 - Ничего не забыли? - повысив голос, чтобы услышала мать, сказал Комилбек.
- Ой, чуть не забыла. Комилбек, родной, возьми к себе в машину мешок зёрен  ячменя, смешанного с горохом, и ещё  мешок конских бобов с рожью. Их надо отвезти на мельницу в Зуворак.
- Мама, а пять наших сельских  мельниц в ущелье заняты? - с недоумением спросил Комилбек.
- Не заняты они. Просто они не работают. В двух  мельницах нет жёрновов, а в трёх остальных повреждены водосточные трубы. На наше счастье, ваш  троюродный дядя Асламхан в Зувораке построил новую мельницу, и  теперь все  мы возим туда зерно, чтобы муку молоть.
Погрузив мешки на заднюю часть нового «Лэнд Крузера» бежевого цвета, Комилбек вместе с Алифбеком поехали в Зуворак,  в кишлак,  расположенный  в шести километрах  дальше от Барчадива. По дороге разговор о неурядицах в кишлаке возобновился, и Комилбек «лопнул».
 -  С ума можно сойти! Мельницы есть, но не работают!
- А кто виноват?
- Все мы, но в основном председатель сельсовета и его окружение, потому что они любители вечеринок и  спиртного, а от пьющих людей  добра не жди.
  Дядя Асламхан встретил незваных гостей дружелюбно и шаткой старческой походкой пошёл с ними в мельницу.
- Алифбек,  ты побудь с дядей, а я сейчас вам орехов грецких принесу, - сказал Комилбек.
  В десяти шагах от мельницы стояло могучее дерево с мощными оголившимися корнями у корневой шейки, полностью захватившее и затенявшее собой  кустики алычи и войлочных вишен. Плоды давно уже были собраны, но на некоторых плодоносных ветках  все ещё висели орехи с треснувшим буро-зелёным околоплодником. Комилбек, как озорной мальчуган, вооружившись длинной палкой и постукивая ею по веткам, где прятались последние орехи,  начал охоту за ними.
 Алифбек, рассеянно слушал дядю Асламхана, думая о своём, и, чтобы дядя не обижался, иногда смотрел ему в лицо, кивая  головой, будто в знак согласия. Каменный жёрнов вращался очень быстро и своими резкими движениями словно намекал на быстротечность жизни. Как невозможно остановить стрелки часов, так и бессмысленно прекращать движение этого каменного мельничного жернова, думал Алифбек. Прогресс идет вперед, но не вспять. Нет смысла останавливать время и прожитую жизнь. Странно, но ни один влюблённый маг не может растянуть до бесконечности божественную ночь с возлюбленной, и ни один постящийся кудесник не может ускорить томительный летний день во время Уразы. Подобно этому жернову-колесу, жизнь идёт своим ходом,  передавая  эстафетную палочку новым цивилизациям и расам человеческим. Подобно  любопытному туристу в музее какого-нибудь  восточного  города, Алифбек озирался по сторонам, своими большими карими глазами оглядывал все углы мельницы, как будто был здесь в первый раз. Потом он, словно сумасшедший, резко нагнулся, запустил руку в деревянную яму и, зачерпнув горсть ржано-бобовой муки, быстро поднёс  к носу и начал жадно нюхать.
  Комилбек, насобирав полный пакет орехов, вернулся уставший и, не заходя в мельницу, позвал их  полакомиться.
- Брат, не надо было всего этого, - виновато сказал Алифбек.
- Надо, ещё как надо. Я знаю, как ты истосковался по запаху   мельничной  муки и как ты хочешь побыстрее попробовать этих  свежих орехов.
-Ты читаешь мои мысли.
- Нет, не читаю я мысли твои и телепатией я не занимаюсь. Просто я  это по своему опыту знаю. После поступления в аспирантуру в  Ленинграде я почти месяц не мог адаптироваться в этом северном городе. Как ни странно, по ночам я видел один и тот же сон. Будто я, ещё мальчуган, веду с отцом  нашего длинноухого, загруженного зерном осла к мельнице в ущелье Шичозгдара и я ем по дороге  молотый пихт (тутовая мука) из тутовника сорта бедона. Наевшись пихта, вдруг   начинаю петь «Даргилик» (фольклорно- этнографическая песня шугнанцев и рушанцев), и при этом отец,  улыбкой  подбадривая меня, начинает мелодично подпевать. - Тяжело вздохнув, Комилбек продолжил свой рассказ: - Я из-за малоземелья и безземелья памирских дехкан так недолюбливал горы, которые прижались к памирским кишлакам, ютящимся на конусах выноса, и всем своим существованием, могуществом, массой давят на них со всех сторон. Но тогда,  находясь в Ленинграде, я  даже тосковал по этим высоким  и грозным горам.
- Парадокс, но бедуин тоскует по пустыням, а горец по горам, хотя для жизней человеческих они совсем неподходящие, - с досадой ответил Алифбек.
- А всё это из-за того, что вы здесь родились,  потому вас и тянет в горы, - произнес дрожащим голосом дядя Асламхан.
 Алифбек вслед за Комилбеком и дядей Асламханом, взяв булыжник и тщательно помыв его в холодной арычной воде, принялся разбивать хрупкую скорлупу орехов о камень и,  извлекая бледно-жёлтую мякоть  из ядра, начал с аппетитом жевать сытные  свежие орехи.
- Дядя Асламхан, что вас беспокоит?
- Ноги болят и спина тоже, Алифбекджан.
- А в больнице не лежали?
- Лежал, но толку мало видел от лечения нынешних докторов.
- В горячие источники не ездили?
- Хотелось туда, но с деньгами трудновато у нас. Двое моих сыновей выбрали неблагодарную профессию - учителя. Их зарплата вместе с моей пенсией хватает только на питание, а на лечение в санатории не остаётся средств.
- Дядя, сейчас мы собираемся в Джелонды. Давайте поедем с нами. Больше недели мы пробудем там. За это время вы получите должное лечение. Алифбек персонально  вас будет  лечить, а за мельницей пусть ваши внуки смотрят, - сказал Комилбек.
- Это же совсем неожиданно. Как же так? Я даже не подготовлен к поездке.
- Дядя, отца-то мы потеряли. Теперь мы  должны служить дядям и  папиным родственникам. Насчёт  провизии не беспокойтесь. Мы  на две недели  месячную норму с собой  возьмём.
- Спасибо вам, и да будет место моего покойного питиша (троюродный племянник на шугнанском языке) Муаззамшаха в раю.
- Договорились?
- Договорились. Только я пойду свои вещи возьму, - взволнованно сказал Асламхан и тяжёлыми шагами отправился в свой ветхий, лишённый чердака  дом, стоящий недалеко от мельницы.
- Ты только посмотри, какие дома дядины соседи себе построили. Не дома, а хоромы какие-то.
- Наверное, они, как дядя и его сыновья, учителями не работали и не работают?
- Так оно и есть, и правда то, что бедность, болезнь и немощь постоянно сопутствуют друг другу, - сказал Алифбек в ответ Комилбеку.
 Город встретил гостей дружелюбно. Мягкий ветер игриво срывал с ветвей старых тополей, посаженных вдоль центральной городской аллеи, жёлто-оранжевые листья. В доме Комилбека  заранее всё было приготовлено. После плотного обеда Беджода засуетилась  и вдруг, оставляя  троих старших детей на попечение матушки Суратмо,  неожиданно вместе с младшей дочерью пятнадцатилетней Беназир, тоже засобирались в Джелонды, на что Комилбек, глядя на супругу, шутливо сказал:
 - Семейный отдых - это не отдых!
- Эта поговорка не для нас с тобой, - заверила его Беджода.
    Десятилетний  Муиз, как всегда, был неразлучен с отцом и тихо сидел на заднем сиденье.
- Он у нас подарок  от завода, то есть, когда я купил эту машину, он с завода сидел в ней, -  безудержно смеясь, говорил Комилбек.
- А ты кем будешь, когда  вырастешь? - спросил Алифбек у Муиза.
  - Когда я вырасту, я стану сейсмологом.
- Ух ты! А почему ты так решил?
- А потому что, дядя Алифбек, земля у нас постоянно трясется, и тогда у нас люстра долго качается на потолке в гостиной, и нам  всем становится страшно.
- И ты хочешь  изучать стихию?
- Да. Ещё папа сказал, что это профессия будет нужна в будущем.
- Вот что. Беназир, а ты какую профессию себе выберешь?
- Дядя Алифбек, я хочу стать  переводчицей.
- Почему?
  - Потому,  что Таджикистан в будущем  станет страной туризма, а для туристов нужен переводчик.
- Это папины наставления?
 - Нет,  я сама выбрала. Потом,  у меня no problem с английским.
 - М-да! Проблем с английским произношением у припамирских народностей не будет, потому что они без акцента говорят на нем, а фонемы ; (th) и ;(th)  существуют только в нашем обиходном лексиконе, в отличие от долинных таджиков.
  Машина плавно ехала по асфальтированной дороге, остро нуждающейся в «ямочном ремонте», оставляя позади себя узкую хвостообразную теснину квартала Чухтхорог и приближаясь к длинному туннелю, построенному наподобие галереи в античном стиле ещё в счастливое  для горцев советское время. Затем один за другим последовали роскошные кишлаки с  фруктовыми садами, приодетыми в золотистую осеннюю одежду. Постепенно долина расширялась, и фруктовые сады начали исчезать из поля зрения. На месте садов теперь красовались пестро-жёлтые луга, большие тополиные рощи, альпийские ивы и густые заросли кустарника облепихи, барбариса и шиповник. Дома здешних аборигенов в основном были без чердаков и с  обязательно вмонтированным в крышу специальным окошком - рудзом - для освещения и вентиляции. Аккуратные белые дома, утопающие в тополиных рощах, находились на большом расстоянии друг от друга. В других местах дома, словно пчелиный рой, были построены один над другим под голыми скалами. По народным преданиям, ещё в десятом веке таджикский поэт и философ, миссионер-исмаилит Носир Хусрав, побывав в здешних местах, писал в своих мемуарах: - Долина Гунт - холодное место со свирепым ветром, и дома у людей здесь то в кучу, то вроссыпь».
На правом берегу реки Гунт находился кишлак Шибарзор, где и жила вместе с семьей Харамбегим. Их дом не отличался от остальных, зато во дворе у них стояла большая стеклянная теплица, чего были лишены соседи. Большое просторное жилище Харамбегим было полно народу. На нехах (возвышение для сидения) в мужской части дома  сидели по-турецки разновозрастные смуглолицые мужчины, а в женской половине – кицор - сидели женщины и, как обычно, по-женски что-то и кого-то критиковали и обсуждали. Когда гости вошли в дом, все, за исключением седого старика в белом тюрбане на голове, сидевшего у Ха-стана (главный столб в памирском доме), встали в знак почитания и уважения желанных гостей.
-  У сестры какое-то мероприятие, - тихо шепнул Алифбек на ухо  Комилбеку.
- Нет, у них обычай такой. Это родня Саидкозима. Я звонил Харамбегим и известил её  о нашем приезде. Наш зять  специально для нас зарезал  пятилетнего яка.
  После приветствия и чтения вслух аята из Корана седым старцем, который выполнял роль халифы (мусульманское духовное лицо) в кишлаке и которого звали Саиднуриддином, молодые парни, стоящие в виде конвейера-цепочки, начали подавать гостям ароматно пахнущую зирой (тмин) и обильно заправленную зеленью горячую суп -шурпу из ячьего мяса с картофелем. Молодой парень с зелёной тюбетейке незаметно и деликатно поставил на скатерть-достархан перед Комилбеком и Алифбеком бутылку дорогого коньяка и пару бутылок водки.
- Брат, у меня так сильно болит голова, что от одного вида этих бутылок  меня тошнит, - тихо сказал Алифбек.
- Всё это из-за высоты. Мы поднялись на три тысячи метров над уровнем моря. А пить здесь не заставляют. Смотри, как халифа Саиднуриддин грозно смотрит в нашу сторону. Мужчина среднего возраста, с приятными чертами лица, налив в свой стакан немного коньяка,  начал свою лестную и выразительную речь:
  - Уважаемые односельчане! Сегодня к нам пожаловали мама, дядя и братья нашей невестки и сестры Харамбегим. Супруга Комилбека и его дети тоже пришли к нам в гости. Харамбегим долгое время работает директором нашей школы и пользуется большим авторитетом у односельчан. Семья моего кузена Саидкозима и Харамбегим в кишлаке считается образцовой. Конечно, всё это заслуга родителей и результат  правильного воспитания, полученного ими ещё в родительском доме. Я сам по профессии учитель и прекрасно знаю своего коллегу Асламхана, который долгое время работал учителем русского языка и литературы в кишлаке Барчадив. Также я знаю Комилбека,  доктора наук, защитившего докторскую диссертацию на тему «Полиморфизм памирской ржи». Тема полиморфизма, конечно, не всем понятна, и при этом рожь для нас обычная культура. Дорогие мои! Памирская рожь - это уникальная культура, и  великий  советский учёный Николай Иванович Вавилов, в начале двадцатого столетия впервые увидевший двадцатисантиметровый  колос гигантской ржи в Рушане, в своём дневнике так и написал: «Хотя наша поездка на Памир была самая трудная и экстремальная, но ради одной памирской ржи, длина стебля которой составляет почти два метра, а в одном колосе насчитывается более ста штук зёрен,  стоило туда ехать». Вот,  дорогие мои. Как я раньше отметил, другой наш почётный гость - это наш  дорогой Алифбек-кардиохирург. Если выразиться поэтично, он своими чудодейственными хирургическими ножницами и острым скальпелем делает чудеса, дарит, возвращает больным утраченное ими  самое ценное богатство - здоровье. Не зря великий  таджикский  поэт-классик Насирэддин Туси по этому поводу говорил:
                Дило харгиз манол аз тангдасти!
                Ки ганчи бекиёс аз тандурусти.
                (О, сердце, не унывай от безденежья и недостатка богатства!
                Ведь богатство - это отличное здоровье и хорошее настроение).
  Алифбек скоро тоже станет доктором наук, и это, конечно, большая честь для всех нас, единоверцев-исмаилитов, потому что для нас познание науки равноценно познанию Бога вместе с  молитвами. Пользуясь случаем, я даю слово моему коллеге Асламхану.
    Асламхан, немного взволнованный и озадаченный, покашляв и налив в пиалу сока, начал свою короткую речь:
 - Дорогие мои! Я очень рад,  что нахожусь рядом с вами, и мне приятно, что в доме Саидкозима полки в книжных шкафах изобилуют художественными книгами, многие из которых - на русском языке. Отрадно, что все девушки одеты в национальную одежду, хотя наша вера не противоречит времени и моде, но приветствует свобода и плюрализм, то есть разнообразие, в чём и проявляется наша сила и красота. Спасибо всем вам за приятный приём. В конце я желаю вам крепкого здоровья и заверяю вас, что, пока мы будем дружить с книгами, мы не обнищаем ни духовно, ни материально.
- Спасибо за приятные слова, Асламхан-ака. А теперь наш певец Султонназар порадует нас своим прекрасным голосом.
  Пока пел Султонназар, Алифбек, внимательно наблюдал за происходящим и обнаружил, что молодые люди воздерживаются от спиртного, а когда он спросил об этом молодого парня, сидевшего напротив, тот тихо сказал:
  - У нас в кишлаке, кроме нашего тракториста Мастибека и завхоза школы Гофилбека, никто не пьет, и в коммерческих магазинах кишлака  спиртного не продают.
 Певец интуитивно почувствовав желание молодых людей и, постепенно меняя  ритм, плавно перешёл со скучноватого  «Фалака» на веселый танцевальный «Рапо». Молодой парень, медленно кружась и высоко подняв руки, словно орел, взметнувший крыльями перед полётом, улыбаясь, пригласил розовощекую молодую девушку на танец, и, она, не заставляя парня долго ждать, присоединилась к нему.
- Грация!
- Что? – спросил Комилбек.
- Прекрасный танец в исполнении прекрасной пары, - пояснил Алифбек.
- Бесспорно, согласился Комилбек. - Наш народ самый музыкальный. Жаль, что от ультрафиолетового излучения в высокогорье и от сурового климата люди здесь преждевременно стареют. Но если бы памирские таджики  жили не в горах, а в низинах, или у  Средиземноморского побережья, равных им по красоте  людей вряд ли бы нашлось.  – Тут музыка умолкла, и тамада предоставил Комилбеку слово.
    Комилбек, поприветствовав всех, в шутливой манере начал свой рассказ о том, что всем людям, в том числе и горцам, предстоят большие задачи в этом глобально изменчивом и астрономически быстро развивающемся мире:
  - В качестве доказательства я приведу вам пример мобильный телефон и интернет. Наши предки, в том числе и наши родители, не поверили бы и даже не мечтали о том, что когда-нибудь  вот отсюда, из Шибарзор, можно будет связаться  и поговорить с  родным человеком на другом конце света. А теперь другой, не менее важный пример. Посмотрите, на дастархане лежит  зелень кориандра, петрушки и укропа. Все эти овощи выращены здесь, в теплицах на высоте три тысячи метров над уровнем моря. В тепличном хозяйстве на базе геотермальных горячих источников в Джелонды у Саидкозима  и других предпринимателей нашего района  с успехом выращивают помидоры и огурцы. В конце я бы попросил всех беречь нашу природу  и не загрязнять этот божественный дар, поскольку природа, образно говоря,  это наша кожа, а  человек, лишённый кожи, долго не живёт!
  - Спасибо вам за добрые слова,  Комилбек-ака.  Довожу до вашего сведения, что я и мои односельчане, в отличие от других жителей нашего края, мусор в реку Гунт не выбрасываем и после пуска ГЭС «Памир-1» давно уж за дровами в лес, и за хворостом и полынью в горы не поднимались, - полушутя-полусерьёзно ответил тамада и после паузы предоставил слово Алифбеку, речи которого с нетерпением ждали присутствующие.
- Уважаемые! Пользуясь случаем, я хочу выразить свою благодарность всем вам за такой радушный приём. Уже год как я по контракту работаю в Норвегии, и, представляете, в этом развитом государстве количество больных,  несмотря на то, что живут они в достатке и в хороших условиях, не убывает, а, наоборот, увеличивается. Сейчас я, посмотрев в лицо каждого присутствующего здесь, к великому счастью для себя обнаружил, что от вас всех исходит положительная энергия, доброта и, самое главное, у вас здоровые лица и тела. Наверное,  всё это зависит от того, что вы живёте в экологически чистой  среде, питаетесь правильно и не употребляете ничего вредного для организма. Самое вредоносное занятие крестьян – это выращивание мака и коноплю, а самое гнусное творение человечества – это производство героина. Известно, что Таджикистан граничит с Афганистаном- страной производящей наркотиков, и поэтому наш народ всегда должен быть бдительным. Если через нас опиум транзитом попадет в другие страны – это будет непростительно для таджиков. Самое главное, мы не должны допускать, чтобы молодёжь пристрастилась к наркотикам, после чего обычно происходит вырождение  нации и мутация человечества. Одним словом, я хочу видеть у всех народов, населяющих нашу планету Земля, такие же прекрасные, счастливые и здоровые лица, как у вас.
    Две недели отдыха в санатории, находящемся в долинах гейзеров в Джелонды, прошли незаметно для всех. За это время походка у дяди Асламхана стала увереннее,  лицо у Алифбека приобрело приятный загар. Мама Заррагул и Беджода, используя свои кулинарные таланты, готовили вкуснейшие блюда. Комилбек вместе с Алифбеком иногда ходили на рыбалку на озеро Турумтайкул, находящееся в шести часах езды от Джелонды,  высоко в горах. Однажды, порыбачив на лодке, уставшие, они вернулись вместе с хорошим уловом и  тяжёлыми сетками с рыбы на берег. Алифбек, мечтательно посмотрев в сторону  стада  мохнатых  яков,  мирно пасущихся на лугу недалеко от бывшей скотоводческой фермы, сказал Комилбеку:
- Брат, я не знаю, когда еще приеду на родину. До отпуска у меня была ностальгия по дому, а теперь ее как бы и нет. Я уже не чувствую той нехватки,  которую испытывал раньше. И знаешь, посмотрев на тебя и на твой образ жизни, я понял, что только ты можешь стать преемником нашего большого рода и продолжателем дела отцовского.
- Спасибо, брат. А я мечтаю лишь о том, чтобы мои братья и сестры,  приехавшие вместе со своими детьми  в родительский дом, вернулись к себе довольными и  счастливыми, - обнявшись с Алифбеком, тихо сказал Комилбек.