Долгая дорога домой

  Третий день идут дожди. Третью ночь мы спим в грязи, если конечно это можно назвать сном. Урывками, по два-три часа. И в эти несчастные крохи сна мы ещё всё время смотрим одним глазом, вглядываясь в пелену противного, мелкого дождя. Ждём и боимся, что именно сейчас придёт враг. Незримый, неуловимый, но беспощадный…
 После победного марша до Сьерра-Мадре наш генерал, старый осёл Мик Томас, по прозвищу «умник из Вирджинии», возомнил себя Бонапартом, Александром Македонским и Гаем Юлием Цезарем одновременно. Бить на скорую руку собранных ополченцев и инвалидов ещё Техасской войны, это не совсем одно и тоже, что драться с бешеными гевирльясами, засевшими на вершинах Серро Потоси и Эль Коауилон, и окапавшихся там, будто бы кроты или земляные черви. Две недели мы шли вперёд бравым маршем, отбрасывая в стороны небольшие заслоны повстанцев и дезертиров федеральной мексиканской армии. Шли и чувствовали себя спасителями нашего южного соседа, мексиканского государства, хотя сами только что четыре длинных года мутузили друг друга и в лесах Пенсильвании, и в болотах Джорджии, и на сухих и огромных просторах Миссисипи и Техаса. И именно за то, чтобы никто, ни джонни, ни янки не мог сказать, что в его великой стране попираются права и свободы и оспаривается само понятие человека как индивидуума, его воля и божественное предназначение. Мы, солдаты Сводной бригады, конечно же понимали это каждый по-своему.
 Две сухих, солнечных недели наш небольшой обсервационный корпус двигался вперёд и почти каждый день вёл бой. А то и два, и даже три за день. Но что это были за сражения – хватало одного эскадрона, или роты пехоты, чтобы очередной заградительный отряд повстанцев бросал всё и мчался на юг и юго-восток со всех ног. Наш добрый и доблестный генерал «осёл», кстати так мы его стали звать, когда были вынуждены начать позорное бегство, потеряв на отрогах Восточной Сьерра-Мадре две третьих своих солдат, а тогда просто «умник» Томас, давал партизанам спокойно уйти. Он, видите ли, предполагал, что вал из бегущих при его победоносном приближении повстанцев, сыграет нам на руку и что это постоянное отступление создаст в умах командования герильясов понимание в неизбежности поражения и необходимости сдаться непобедимым американским войскам и очистить северный штат Тамаулипас. Но, всё произошло с точностью до наоборот. Основные силы мексиканских партизан, ждущие великолепного Мика Томаса в горах, стали ежедневно пополняться свежими, пусть и морально подорванными силами партизан в то время, как наши войска медленно, но неуклонно таяли от лихорадки чикунгунья, дизентерии и небольших гарнизонов, оставляемых на освобождённой территории. Тогда уже многие офицеры начали понимать, что с нашим генералом что-то не так. Но мы были военными, а обсуждать приказы командования, тем более их критиковать и подвергать сомнению было не в традиции офицеров ни в синей, ни в серой форме.
 И вот пришла долгожданная развязка. Мы потерпели первое поражение от мексиканских партизан, когда не смогли взять с первой атаки укреплённые рубежи на отрогах Восточной Сьерра-Мадре. Проще говоря, первая атака просто захлебнулась. Нам не хватило солдат, чтобы дожать противника и выбить его из наскоро выкопанных окопов и траншей. В двадцатом Мэнском в наличии было не более трёхсот бойцов и этот прославленный полк был самым многочисленным в обсервационном корпусе. Генерал Томас же словно обезумел. Он будто ненормальный по-эшелонно отправлял полк за полком вперёд и вверх в лобовую атаку и раз за разом уставшая и редеющая масса солдат в серо-синих мундирах скатывалась вниз, проклиная упрямого «умника». Когда командир моего полка Чарльз Грифинн предложил послать остатки кавалерии, а это было без малого семь эскадронов седьмого Техасского и восьмого Пенсильванского полков, в обход основных позиций врага, то Мик Томас просто выгнал полковника вон из командирской палатки.
 Возможно, если бы среди офицеров было больше единства, то вопреки своему долгу они бы всё же сместили генерала и нам бы удалось спасти часть корпуса. Но воспоминания о второй войне за независимость, как порой называли её и северяне, и южане, были ещё слишком свежи в памяти и ненависть, которую испытывали друг к другу солдаты разных сторон, ещё имела место быть в рядах Сводной бригады.
 Поэтому всё осталось, как и было, и три долгих дня и три ночи мы продолжали лезть вперёд как одержимые и скатываться назад как побитые собаки, под издевательский смех вчерашних крестьян и пастухов.
 А затем, когда на заре четвёртого дня, тогда уже «осёл» Томас лично строил наши полки для очередной бесполезной фронтальной атаки, шальная пуля, прилетевшая с гор, оборвала его жизнь и сослужила всем хорошую службу – у нас появился шанс вырваться и выжить. Конечно же, много потом было спекуляций по поводу этого убийства и самой популярной, что генерала убили свои. Но знаете, я был там, всего лишь в нескольких шагах от генерала. Он как раз проходил перед фронтом моей роты С, когда пуля из старого мушкета времён битвы при Новом Орлеане, оборвала столь странную и противоречивую жизнь нашего героя и погубителя. И пуля эта однозначно прилетела из окопов, в которых словно крысы засели мексиканские партизаны. Так что «умник-осёл» удачно слинял в мир иной, бросив нас на произвол судьбы, но в тоже время дав нам крохотный, но шанс, выбраться из этого переплёта.
 Следующим по старшинству после «северянина» Томаса шёл генерал-майор Стюарт, младший брат хорошо известного «южного» генерала времён гражданской войны. Этот малый не сыскал себе такой громкой славы как старший брат и большую часть войны провёл инспектируя и охраняя восточное побережье Джорджии и Южной Каролины. Но в сущности, он был неплохим генералом, хотя и пороха почти не нюхал. Для нас, «синего» большинства среди оставшихся в живых офицеров обсервационного корпуса, это был вызов, но мы подчинились. И к нашей чести, мы приняли старшинство Стюарта с должным послушанием и выдержкой истинных военных. Генерал-майор Стюарт в тот же день перегруппировал поредевшие полки, вверенной ему бригады и оставив кавалерийский заслон, на закате дня стал отводить войска на север, к американской границе.
 Не думаю, что мексиканские гевирльясы не догадались, что мы отходим, но всё же всю следующую ночь и весь следующий день нас не преследовали. Настроение у нас конечно же было прескверное, но мы были живы, и мы имели шанс вернуться домой, к своим жёнам и детям, и мы лелеяли надежду, что именно так и будет, и что Стюарт нас вытащит. Томаса бранили все, и офицеры, и солдаты, и называли его никак не меньше чем ублюдком. Я был не согласен с мнением большинства, но держал свои мысли при себе. Всё же он был нашим генералом и до поры до времени все мы кликали его только «умником». Именно с ним мы выиграли четыре некрупных сражения, и именно с ним наш дух, я имею ввиду сплочённый дух американцев, взлетел до небес.
 Стюарт старался изо всех сил. По-моему, он совсем не спал и очень мало ел, потому что меньше чем через неделю нашего вынужденного отступления, его полноватая фигура и одутловатое лицо резко поменялись. Поношенный сюртук и походные серые брюки висели на нём словно на пугале. Щёки запали, а под глазами образовались огромные чёрные круги. Но он всегда был на коне, кстати таком же тощем и измученном, как и он сам. И всегда мы видели его куда-то спешащим.
 Через два дня наш арьергард состоящий из седьмого Нью-Йоркского полка был атакован прямо на марше нашими старыми друзьями с отрогов гор Сьерра-Леоне. Мы огрызались, теряя за сутки по двадцать-двадцать пять бойцов только убитыми. Раненых было в два, а то и в три раза больше, и мы были вынуждены оставлять их на милость мексиканских партизан. Но вчерашние пастухи и пахари были сущими разбойниками, незнающими пощады и сострадания к раненому противнику и так же, как испанские герильясы издевались над французами во время войны на Полуострове, издевались эти подонки над нашими парнями. Ночами мы слышали крики своих несчастных собратьев по оружию. Крики, полные боли и адских мук. Наши губы сжимались в тонкую линию, в глазах загорался недобрый огонёк подступающего безумия, но мы ничего не могли сделать и наши сердца, и души черствели. Так мы продолжали отступать и так продолжалось целую неделю. А когда впереди заблестели оранжевые пески Чиуауа мы все воспряли духом, потому что посчитали, что всё же вырвались, и близкий, и родной штат Техас будто бы вдохнул в нас новые силы.
 Возле Мотамороса, небольшого городка в семидесяти милях от американской границы, а значит в двух дневных переходах от нашего спасения, дорогу нам преградила повстанческая армия самопровозглашённого вождя всего мексиканского народа Сатарро, ещё год назад преподававшего зарубежную литературу в государственном университете в Мехико. Он располагал семью тысячами пехоты и двумя тысячами кавалерии. Но ни эта с виду грозная и превосходящая нас численностью более чем в два раза сила пугала нас и нашего Стюарта. Сатарро имел в своём распоряжении одиннадцать превосходных немецких казнозарядных пушек и немецких офицеров-инструкторов, в то время как мы могли противопоставить ему лишь полроты уставших и измученных артиллеристов Вашингтонского полка и три забитых грязью бронзовых единорога. К тому же позиция у бывшего профессора-преподавателя была не в пример лучше нашей. Конечно, у него была возможность провести полную рекогносцировку и выбрать подходящее место для предстоящего сражения. Мы же были измучены, голодны и напуганы. Да к тому же, это была единственная ближайшая дорога к себе на родину.
 Стюарт был вынужден принять бой на невыгодных для нас условиях и как мы не старались, как не жаждали всеми фибрами наших уставших душ попасть домой, битву мы проиграли. Мой полк располагался на левом фланге и шёл во втором эшелоне. Рота С, которой я командовал была крайней фланговой и в её задачу входило следить, чтобы полк не растягивал и не скучивал фронт. Патронов, как и смелости у нас осталось совсем мало, поэтому я попросил своих парней стрелять только наверняка, хотя во время атаки это было и трудно выполнимо. Мексиканские геверльясы дрались как черти. Старые ружья эпохи наполеоновских войн они с лихвой компенсировали жаждой убивать и непомерной агрессией. Впервые в рядах повстанцев я заметил голубые мундиры регулярной федеральной армии и на немой вопрос второго лейтенанта Хокса, смог лишь пожать плечами.
 В этом бою я был легко ранен в левую руку. Круглая пуля черканула меня по предплечью, оставив на коже кровавый след. Тому же Хоксу повезло меньше. Один из этих чёртовых прусских снарядов оторвал ему голову. Вообще в этом сражении наш полк потерял около трети состава, а моя рота одиннадцать бойцов, и в строю осталось всего лишь двадцать девять ребят, включая восьмерых легкораненых, которые могли передвигаться сами, и меня.
 Стюарт держался молодцом, как и все мы и в какой-то момент мне даже показалось, что мы сможем прорваться, когда объединенные остатки седьмого Техасского и восьмого Пенсильванского кавалерийских полков ринулись вперёд словно гарпии, угрожая прорвать центр позиций Сатарро. Но как я уже говорил, всё решили крупповские пушки. Несколько удачных залпов шрапнели в упор уничтожили нашу кавалерию и последние остатки мужества, и мы отступили. Странно, но мексиканцы нас не преследовали и дали нам хотя бы немного зализать раны. Наш генерал выглядел растерянным, но не сломленным. Несмотря на контузию живота, он вовсю руководил отходом остатков войск, хотя и выглядел как тень, настоящая тень вместо человека. Тогда это сравнение пришло мне впервые в голову, и впервые я про себя упомянул это слово – тень. Скоро мне пришлось убедиться в том, что и тени бывают намного страшнее и опаснее живого человека, даже вооруженного до зубов.
 Три дня мы отступали строго на юг, а затем сделали крюк и вновь стали пробираться на северо-восток. Но противник совсем не дремал, а очень даже зорко следил за нашим поспешным, но организованным отступлением. В небольшом безымянном ущелье произошёл внезапный встречный бой. Мы были отброшены назад. И опять повстанцы нас не преследовали. Это было более чем странно, и мы недоумевали, почему же Сатарро не покончит с нами одним решительным ударом. А ещё было совсем уж непонятно куда делась группировка, с которой мы столкнулись в отрогах Сьерра-Мадре и от которой мы бежали на север.
 Генерал Стюарт приказал двигаться на юг, разослав во все стороны остатки нашей кавалерии, чтобы наконец понять, что же происходит и найти лазейку для того чтобы прорваться на север. Ошибка, которую совершил его старший брат под Гётисбергом в кажущемся таким далёким 1863 году и ставшая тогда роковой, как будто на всю жизнь заставила младшего Стюарта запомнить, что армия или даже небольшой отряд не может двигаться в зоне боевых действий без мобильной и многочисленной разведки.    Следующим утром, 23 июня 1867 года, генерал-майор Стюарт… скончался. Мы хмуро стояли и смотрели как его несут мимо нас на наскоро сбитых из нестроганых досок носилках. Никто не объявлял причину его смерти, потому что для всех она была итак очевидна – генерал не выдержал и просто растаял, как старый снег под ярким апрельским солнцем в моём любимом Мэне.
 Место командира вновь занял «северянин». Его звали бригадный генерал Абрахам Соул и был он самым настоящим боевым офицером – забиякой и горьким пьяницей. Я удивлялся тогда, каким же образом он оказался в этой экспедиции. Соул почти всегда был пьян, или на крайний случай крепко под шафе. Но как это не парадоксально, это ничуть не мешало ему командовать бледной тенью экспедиционного корпуса, такого уверенного и блестящего ещё четыре недели назад, когда мы пересекали американо-мексиканскую границу.
 Ещё через два дня мы столкнулись с новой проблемой – теми самыми партизанами, что не стали нас преследовать после сражения в горах. И именно тогда стало ясно, что повстанцы загоняют нас в узкий коридор прибрежных болот Мексиканского залива.  Впереди были сотни миль первобытных джунглей, с севера наседал Сатарро, с юга и юго-запада гевирльясы неизвестного нам командира. Соул выставил арьергардный заслон из двух самых боеспособных полков и срочно собрал офицерский совет. На нём присутствовал и я, так как временно исполнял обязанности командира родного двадцатого Мэнского полка в отсутствии заболевшего дизентерией полковника Грифинна. На совете присутствовали все восемь старших офицеров – пять командиров пехотных полков бригады (среди которых затесались два майора и один капитан) и два кавалерийских офицера, а также бригадный генерал Хортроу, добровольно занявший должность начальника штаба. Девятым офицером был Абрахам Соул, и он же задавал ритм и темп общему собранию. Его рыжая борода торчала в разные стороны, а всклокоченные редкие волосы на голове и бешено вращающиеся, налитые кровью глаза, вызывали сомнения в его адекватности и здравом рассудке. Он задал всего лишь один вопрос: Что делать – прорываться на север или запад, или отступать туда, куда нас гонят вонючие мексикашки?
 Он обвёл всех тяжёлым взглядом и за весь последующий час не проронил больше ни слова. Офицеры, конечно же, начали спорить – кто-то готов был рискнуть и попробовать прорваться через превосходящие нас по численности силы противника, начальник штаба и двое пехотных полковников, наоборот, предлагали, как можно быстрее двигаться вперёд, в надежде оторваться от врага и через неделю-другую выйти к Тампико. Но спорили они вяло и как-то обречённо, будто уже приняли неизбежное как должное.  Я, и ещё один майор молчали, и не принимали участия в разговоре. Молчал и Соул, низко склонив свою большую и почти лысую голову над картой. Когда в палатке наступила тишина, он всех присутствующих поблагодарил за высказанные мнения и отпустил по своим полкам и палаткам.
  В эту ночь я плохо спал. Что-то всё время мешало мне уснуть, то крики какой-то экзотической местной птицы, то зуд москитов, то собственные мысли. И поэтому, когда дежурный горнист протрубил утреннюю зорьку, я встал усталый и разбитый, да к тому же у меня разыгралась мигрень. От одного из двух оставшихся в живых, и в строю адъютантов нашего генерала, который был моим земляком, я узнал, что Соул принял решение двигаться вперёд через джунгли к побережью. И что он посылает оставшуюся у нас кавалерию, разделив её на две группы, в разные стороны – одну на север, в надежде добраться до границы со Штатами, вторую на юг, где по устаревшим данным вели бои французы, ещё одни помощники мексиканского народа. Мой товарищ отправлялся со второй группой, и мы с ним крепко обнялись, будто бы были закадычными друзьями, хотя до этого лишь пару раз виделись на войне. Мой земляк уехал, а я отправился к генералу Соулу за разъяснениями приказа о дальнейших действиях. Как оказалось, ни я один хотел знать, какое же решение принял новоиспечённый командир. А ещё я думаю, что не только у меня нашёлся земляк в одной из двух кавалерийских групп, отправленных Соулом в диаметрально противоположные стороны.
  Генерал был одет по всей форме и гладко выбрит. И лишь мешки под глазами, каждый по три-четыре фунта весом, выдавали бессонную ночь, что провёл Соул после офицерского совета.
 Я тут же узнал, что моему двадцатому Мэнскому выпала честь двигаться в авангарде, а значит прокладывать дорогу для всего остального корпуса. Мне выдали все имеющиеся в наличии тесаки и мачете, но их оказалось немного. Часть роты А я отправил вперёд будто застрельщиков, но всё же они выполняли функцию разведчиков и боевого охранения на случай возникновения каких-либо ситуаций на нашем пути. Остатки собственной роты я распределил по флангам, а остальных парней заставил построится в три ряда и по очереди рубить лианы и бамбук. Конечно же тропическая чаща началась не сразу после нашего выступления, а лишь после обеда, когда беспощадное мексиканское солнце стало выжигать наши лица и разжижать мозги. Мы ещё успели увидеть в нескольких милях позади нас вьющиеся змейкой войска Сатарро, прежде чем в буквальном смысле слова утонуть в ярко-зелёной чаще.
  К вечеру мои ребята были выжаты, будто бы лимоны в лимонаде и генерал Соул сменил нас следовавшим вторым - двадцать третьим Джоржийским. Мы шли всю ночь и наутро, когда наш отряд разбил лагерь, прошли не более десяти миль. Одна радость была в том, что нам хотя бы не досаждали партизаны. Но вымотались мы сильно. Я попросил день отдыха для своих ребят, хотя и понимал, что столько времени у нас нет. Конечно же Соул отказал и поставил моих ребят замыкать отряд. Мы плелись в хвосте всю следующую неделю. На мои постоянные вопросы по этому поводу был один ответ – Значит, так надо.
 На восьмой день нашего путешествия по сельве полковник Грифинн, командир двадцатого Мэнского оправился от болезни и вновь возглавил полк, точнее то что от него осталось. Но генерал Соул оставил лично меня в арьергарде и создав дисциплинарную роту, назначил меня её командиром. Думаю, я достал его своим нытьём по поводу отдыха для своих парней и тем, что мне было неясно на каком основании прославленный двадцатый Мэнский полк всю неделю плетётся замыкающим. По началу я злился и даже пару раз высказал вслух несколько нецензурных предложений в его адрес. Но затем успокоился и постарался выполнять свои обязанности, как всегда, хорошо.
 Прошло ещё три дня, всего лишь три дня этого сумасшедшего, какого-то сюрреалистического похода и остатки корпуса славной американской армии превратились в толпу голодных, измученных оборванцев. И, как не странно, единственным боеспособным подразделением в нашей армии призраков была штрафная рота под моим командованием. Двадцать восемь бойцов в разных мундирах, провинившихся и сосланных в мою роту, тянули максимум на взвод. Но благодаря моей злости и врождённому чувству ответственности, я пытался изо всех сил, чтобы мои балбесы оставались солдатами.
 Мы думали, что наш сумасшедший поход, или точнее побег через эти проклятые джунгли и где-то бредущие по нашим следам, многочисленные и бешенные мексиканские гевирльясы это и есть кошмар. Но мы глубоко ошибались. Кошмар начался на тринадцатый день нашего отступления через сельву. Точнее в ночь с двенадцатого дня на тринадцатый, когда у меня пропал один солдат, сосланный в мою роту за особую жестокость по отношению к своим сослуживцам.

      
                *            *              *              *             *


- Сэр. Капитан …, - голос рядового Маклеланна был взволнован и, как мне показалось, чуть дрожал. Я оторвал взгляд от книги, которую пытался читать перед сном и рассеяно посмотрел на парня поверх потёртого томика «Одиссеи» Гомера.
- Что? – устало спросил я. Видимо и в этот вечер мне не суждено было насладиться этим бессмертным произведением.
- Сэр. Я не могу найти капрала Тирота, - голос рядового продолжал чуть вибрировать, но волнение в его голосе понемногу сходило на нет.
 В неровном свете керосиновой лампы, предмета зависти всех офицеров нашего отряда, тени плясали на пологе палатки и Маклеланн выглядел устрашающе. Половину его лица скрывала тень и лишь один бешено вращающийся глаз был направлен точно на меня.
- Войди в палатку и расскажи, что произошло, - я продолжал оставаться спокойным и сонным, где-то в глубине души всё ещё надеясь немного почитать перед коротким, беспокойным сном. Парня «командировали» в мою роту пару дней назад, но он успел уже довести половину его личного состава своими страхами. То ему за каждым деревом мерещится страшный, раскрашенный словно индеец гурон, гевирльяс, то дикие звери объявили нам крестовый поход, то что-то ещё. Поэтому в этот раз я не воспринял его слова в серьёз, но попросил всё же подробно рассказать, что же произошло и с чего он взял, что капрал Тирот пропал.
- Сэр, во вторую вахту была моя очередь заступать на периметр у скалы, но когда я пришёл на пост, то Тирота там не было, - рядовой Маклеланн нервно сглотнул.
- Как это не было? – удивился я и не без сожаления отложил книгу на походную кровать. Для моей роты это было вопиющее нарушение и любого, кто оставит свой пост по охране периметра ждало суровое наказание. Так как моя рота и так уже была дисциплинарной, то сослать такого идиота уже было некуда. Я конечно пугал и стращал своих подчинённых, что за такой поступок провинившегося ждёт расстрел, но сам сильно сомневался, что смогу привести в исполнение свои угрозы. И не потому что я очень сердобольный и жалостливый, нет. А потому что в этих условиях, когда славный американский корпус превратился в толпу измученных и обречённых людей, любой не обдуманный поступок со стороны старших офицеров мог спровоцировать серьёзный конфликт с солдатами и даже привести к неподчинению и бунту.
- Ты везде посмотрел? Может он отлучился по нужде? – я застегнул рубашку и одел китель.
- Да сэр, я осмотрел все близлежащие кусты и валуны.
- Ну и?
- Нет, сэр, капрала нигде нет, - парень мял в беспокойных руках свою серую кепи.
- Хорошо, пойдём, - я застегнул китель на все пуговицы и надел на голову форменную фуражку.
 - Сэр…, капитан. Ещё кое-что.
 Я протянул руку к лампе, чтобы её потушить.
- Дело в том сэр, что капрал Тирот пропал не весь.
 Рука моя замерла на полпути.
- Что значит не весь? – я удивлённо посмотрел на Маклеланна.
 Рядовой нервно сглотнул.
- Дело в том сэр, что вся одежда и амуниция лежат там. Ровной кучей, сэр. А Джона, точнее ээ… капрала Тирота нет.
- Не понял? – я и правда ничего не понимал. – Он что, пропал голый?
- Да сэр, похоже на то.
  Я наконец потушил лампу, при этом правда, чуть не опрокинув её на земляной пол.
- Пойдём.
 Мы вышли из палатки. Стояла непроглядная ночь и сквозь тёмный, плотный покров сельвы не было видно ни звёзд, ни луны.
 «Сколько же я уже не видел чистое звёздное небо?» - вдруг задумался я, вышагивая по импровизированному лагерю и стараясь ни на кого не наступить. Мои солдаты спали прямо на земле, кто группами, а кто и по одному, обняв свою верную винтовку или соседа. Привилегия иметь палатку была в моей роте только у меня, и я сполна ей пользовался. Петляя между спящими парнями мы с рядовым Маклеланном выбрались из лагеря и оказались на просеке, прорубленной передовым отрядом ещё днём. Воздух был тяжёлый и спёртый и хотя почти за две недели мы все привыкли к нему, всё же при глубоком вздохе появлялось ощущения лёгкого удушья и это было неприятно.
 Маклеланн уверенно шёл вперёд, держа свой «спрингфилд» наперевес. Странно, но такие жуткие, и такие привычные ночные звуки, сейчас напрочь отсутствовали. Не кричали следовавшие по пятам за отрядом обезьяны-ревуны, не шелестели в корневищах пальм и деревьев ящерицы и игуаны, не пели своих ночных серенад большие красивые птицы со смешными хохолками на головах. Тишина была почти полная и лишь шумное сопение рядового Маклеланна и почти осязаемый страх, что он испытывал, двигаясь вперёд, вносили звуковой диссонанс в эту ночную идиллию. Я вдруг что-то почувствовал, что-то незримое и незнакомое появилось и словно тень, пристроилось ко мне за спину. Я несколько раз обернулся, но ничего не увидел кроме темноты и подступающей со всех сторон листвы. Но всё же тело моё под мундиром покрылась гусиной кожей, а сердце заухало в груди словно большой, белый филин.
- Здесь сэр, - раздался голос впереди и когда Маклеланн отступил в сторону, я увидел прямо на просеке неровную кучку одежды, среди которой тускнел голубой шеврон, обозначающий звание в американской армии. Я подошёл поближе и присел возле кучи одежды на корточки. Здесь было всё, что носил капрал Тирот, даже его исподнее, не совсем чистое и издающее резкий, характерный запах владельца, давно не вступающего в отношения с водой и мылом. Я зажмурил нос, но разделил все вещи одну от другой. Как и говорил Маклеланн, портупея и прикреплённые к ней ножны с тесаком остались вместе с мундиром. Винтовки же не было, хотя патроны, набитые в нагрудные карманы куртки, остались там же.
 «Что же это получается? Старина Тирот, совершенно голый, но с неизменным «энфилдом» и даже без ботинок дезертировал? Растворился в ночи как чёртовы гевирльясы?» - от таких мыслей мне стало и жутко, и смешно одновременно. Я поднялся на ноги, и благодаря про себя, вдруг проглянувший сквозь тяжёлый полог листьев, лунный свет за снисхождение, осмотрел всё вокруг. Следов борьбы не было, как и каких-либо других следов. Чужих. Джунгли, правда, не то место, где можно успешно высмотреть чей-то след. Мягкая земля была покрыта толстым слоем опавших листьев, превших в густой духоте жаркого дня и ночи. Но место, где лежала одежда пропавшего капрала, было в радиусе пары футов очищено от пальмовой и прочей листвы. И кроме следов ботинок Тирота я ничего не обнаружил. Вот он пришёл сюда, разделся, вот след от приклада винтовки… и всё. Больше никаких следов – ни босых ног, того же капрала, ни его похитителей. Ничего, будто бы Тирот ушёл или его унесли по воздуху. Я задрал голову и оглядел подступающие близко к просеке деревья. Путанные ветки, перебинтованные множеством лиан, низко свисали к самой дороге, но всё же не дотягивались до одежды капрала.
 «Вот задачка!» - я потёр шею и затылок.
- Рядовой Маклеланн, вы осмотрели близлежащую территорию?
- Только бегло, сэр, - чуть заикаясь, ответил парень. Было видно, что ему страшно и его ещё почти детский, дрожащий голосок, выдавал его с головой.
 Я кивнул, удовлетворённый ответом, который и так знал наперёд.
- Собери пока вещи капрала и жди меня здесь, сынок, - я подбодрил рядового хлопком по плечу и взвёл курок на своём «кольте».
- Все вещи сэр? – в голосе рядового Маклеланна зазвучало сомнение.
 Я спрятал улыбку в отросшую бородку и как можно строже ответил.
- Все вещи, до единой.
 Пока парень возился с вонючим исподним пропавшего капрала, я пытался обнаружить самого этого капрала, или хотя бы какие-то следы его исчезновения, или скорее, похищения. В то, что Тирот ушёл сам, то есть дезертировал, я не верил. Нас окружали враждебные, чужие джунгли, где неподготовленный, не знающий местных условий выживания человек, сгинул бы за сутки. Сложно было сказать, шли ли за нами мексиканские партизаны, но за последние несколько дней ни один из моих парней не видел ни одного герильяса, а так как мы были арьергардом нашей маленькой, тающей армии, то это можно было принять за правду. Вообще, я думал, что это тёмное и жестокое мексиканское отродье специально загнало нас в эти малопроходимые джунгли. Со мной были согласны большинство оставшихся в строю офицеров. И партизанам не было никакого смысла преследовать нас, так как эти чёртовы джунгли убьют нас быстрее чем пули из древних мушкетов этих мексиканских недоумков. Но я каждую ночь продолжал выставлять заградительные пикеты вначале по двое, а затем по одному бойцу. В эту ночь в пикет был отправлен капрал Тирот.
 Я немного углубился в джунгли, оставив рядового Маклеланна дрожать на просеке от страха. Я же наоборот совсем не испытывал страха. Во мне взыграло профессорское любопытство, ведь до войны я преподавал географию в Боудин-колледже, кстати там же где Чемберлен учил своих студентов азам риторики и различным языкам. После войны я не вернулся в родные пенаты, а остался в армии, ощутив большую потребность в военном ремесле, чем деятельности на мирном поприще.
 Отойдя от тропинки, прорубленной нашим передовым отрядом, я ощутил тяжёлый спёртый запах гниющей листвы и каких-то совсем неароматных испарений. Поморщив нос, я постарался не обращать на это внимание, хотя это и давалось мне с большим трудом. Я заглянул под каждый куст и засунул нос в каждую кучу прелых листьев в диаметре двадцати-тридцати футов от последнего местонахождения Тирота. Ни капрала, ни оружия, ни каких-либо признаков или хотя бы намёков, на первое или второе, я не обнаружил. Капрал как сквозь землю провалился, или вознёсся в небеса.
 Я услышал, как на тропинке крякнул Маклеланн и невольно улыбнулся. «Парню сейчас приходится нелегко» - кивнул я сам себе и стал выбираться из этого чёртового леса. Я попытался вспомнить всё, что я знал про капрала – из ирландских эмигрантов второй волны, по-моему, из Бостона. В дисциплинарную роту попал за драку с рядовыми, которую затеял за еду и за жестокое обращение с подчинёнными. Молчаливый и смурной, но не самодур. Он был новичком в моей роте, не более трёх-четырёх дней. Да почти все в моей роте были новенькими, так, как и самому дисциплинарному подразделению от роду было чуть более недели.
- Как дела, рядовой? – гаркнул я над самым ухом, копошащегося в земле Маклеланна.
 Парень вздрогнул, но постарался спрятать свой страх. «Это хорошо. Толковый солдат, хотя и молодой совсем» - подумал я, в очередной раз оглядываясь вокруг. Так как темнота была осязаемой и почти сплошной, я больше доверял, нюху и уху, чем зрению. Что-то было в окружающем нас пространстве, что-то чего я не мог понять, а тем более охарактеризовать.
- Собрал вещи? Тогда возвращаемся в лагерь. Держи язык за зубами и не болтай лишнего. Я не нашёл никаких следов капрала Тирота, но основная версия его исчезновения - его убили партизаны. Основная, это значит для всех. Понятно, рядовой Маклеланн? – я повысил голос.
- Да сэр, - парень, на удивление быстро взял себя в руки и мне это понравилось.
- Отнеси вещи капрала ко мне в палатку и дуй спать. Иди, мне ещё кое-что нужно здесь сделать, - я пропустил рядового вперёд, а сам остановился и повернулся в обратном направлении.
  Я слышал, как парень прибавил ходу и почти побежал. Через несколько секунд шум, что он издавал затих. Я прислушался и ничего не услышал. Тишина вокруг стояла нереальная.
 «Но этого просто не может быть. Это же джунгли и здесь всегда кипит жизнь. Даже ночью». Я прикрыл глаза и попытался отрешиться от всех забот и всех трудностей этого мира. Когда-то мой дед, старый индеец из племени абенаков, рассказывал мне про другой мир, мир духов, что сосуществует здесь же с нами, но чтобы его увидеть нужно очень постараться. Он говорил, что если отключить сознание от этого мира, то можно будет заглянуть в другой мир через замочную скважину сложенных вместе рук.
 Какое-то время я замерев, стоял в полной темноте и тишине. Лагерь, расположенный за моей спиной в каких-то двухстах футах спал. Меня тоже начало морить. Я вернулся к себе в палатку, постоянно думая про рассказы своего деда. Не раздеваясь и только скинув куртку, я лёг. Вспоминая легенды деда про мир духов, я быстро уснул. Что такого мне приснилось в эту ночь я вспомнить не смог, но проснулся я с тяжёлым сердцем и ощущением неминуемой беды.
 Пол дня мы топали вперёд по джунглям. Передовой отряд, в этот раз состоящий, из остатков моего родного двадцатого Мэнского, прокладывал дорогу, изо всех сил размахивая тупыми и уже зазубренными мачете. Моя рота шла в арьергарде, где и определил ей место полковник Скэрроу, новоиспечённый командир остатков обсервационного корпуса армии США. В обед, встречаясь с другими офицерами за столом, я промолчал про исчезновение капрала Тирота. Я, впрочем, сразу и не собирался ничего и никому рассказывать. И без моих подозрений настроение в офицерской столовой было скверным. Все ели молча, с трудом выдирая ложки из жуткого клейкого месива светло-коричневого цвета.
- Что это, Билли? – спросил капитан Листрём, сидящий по правую руку от меня.
- Питательная каша, - отозвался повар из-за полога в дальнем углу палатки.
- Это обезьянье дерьмо, вот что это, - проворчал себе под нос Листрём, но всё же в очередной раз пробурил скважину в однородной массе, и поднёс ко рту следующую ложку.
- Я всё слышу, - отозвался Билли из-за занавески. – Ешьте, это убережёт вас от различных болезней этого края. И возможно даже спасёт от холеры и малярии.
 После этих грозных слов, офицеры все как один, с двойным усердием, заскребли ложками по оловянным мискам и съели всё до конца. Холерой и малярией никто заболеть не хотел, да и подцепить местную лихорадку чикунгунью тоже не было желающих. Поэтому кудесник повар Билл Мюррей кормил офицеров такой вот бурдой, а солдат кормил обычной пищей.
 Я тоже поначалу пытался привить это у себя в роте, но через два дня ко мне подошли оба сержанта, Смит и Вачовски, и попросили заканчивать «этот долбанный эксперимент, сэр» и вновь кормить парней фруктами, листьями съедобной лианы и обезьяним мясом. На мои уговоры и заверения в необходимости и полезности такой вот каши, они оба криво усмехнулись и не сказав больше ни слова, удалились по своим делам.
 И правда, за последнюю неделю в моей роте лишь трое подхватили лихорадку и у одного рядового появились признаки холеры, хотя в начале нашего похода эти хвори косили солдат десятками.
 Покинув офицерскую столовую, я заспешил в расположение своей части. Перекличку и небольшой осмотр своих парней я проводил сразу после обеда. Именно в это время, когда их животы были набиты, а ноги отдохнули от утреннего марша, мои парни были благосклонны и «настроены по-доброму».
 Неспешно вышагивая вдоль жиденького строя я старался заглянуть каждому солдату в лицо. На сегодняшний день их осталось всего двадцать семь. Я слышал шептание про Тирота и ловил на себе недоумённые взгляды.
- Знаю, всем вам интересно, куда же делся капрал Тирот, - я обвёл неровный строй своих парней внимательным взглядом.
 Бойцы стояли напряжённые, это было видно по их позам, и ждали моих объяснений.
- Вчера, заступив на крайний пост, он допустил оплошность и был схвачен повстанцами.
 По рядам прошла дрожь. Кто-то что-то хотел сказать, но стоящий чуть за мной сержант Вачовски тут же рявкнул: «Молчать» и погасил инициативу в зародыше.
- Грязные мексиканские ублюдки похитили его, и мы больше ничего не знаем о его судьбе, - я украдкой взглянул на рядового Маклеланна, стоящего крайним во втором ряду.
 Парень опустил голову вниз и рассматривал носки своих поношенных и грязных ботинок.
- Поэтому в крайний дозор сегодня пойдут двое, и мы усилим ночные караулы по периметру, - я вновь обвёл бойцов тяжёлым взглядом. Сейчас главное было направить их мысли в нужное русло, а иначе от дисциплинарной роты останутся только рожки да ножки.
 «А может и этого не останется» -подумал я, вспоминая вчерашнее исчезновение капрала Тирота.
- Поэтому парни будьте в тысячу раз бдительней и внимательней. Похоже эти грёбанные мексикашки выбрали другую тактику войны. Они боятся нападать на нас в открытую, потому что знают, что именно наша рота прикрывает все американские задницы на этой грёбанной земле, и они как крысы нападают ночью и вчера был первый раз, когда им это удалось. Не знаю, что они сделали с капралом, но думаю ничего хорошего, - я немного отклонил корпус назад и периферийным зрением поймал сержанта Смита.
- Думаю, его распяли живьём на одной из этих чёртовых пальм, - как бы предполагая, произнёс сержант.
- Да, - подхватил второй сержант, стоящий слева от меня, - Но предварительно содрали с него кожу.
 Сержант Смит поморщился и смачно сплюнул себе под ноги.
- А ещё его могли съесть! Прямо живьём сва… - продолжал развивать мысль сержант Вачовски, но я не дал ему договорить.
- Хватит, - рявкнул я, видя по глазам своих солдат, что они уже в нужной кондиции, - Разойдись. Через четверть часа выступаем.
 Весь это спектакль я придумал ещё утром, и он конечно же был необходим, иначе кто-нибудь из солдат, что-нибудь да ляпнет. И заткнуть их потом будет ооочень трудно, если не сказать невозможно. Это ведь всё-таки дисциплинарная рота.
 Ночью в караул на крайнюю точку я поставил, как и обещал двоих, старого и проверенного солдата Вашингтона и молодого салагу Салливана. Сержант Вачовски разбудил меня за час до рассвета.
- Сэр, похоже и этих двоих забрали черти.
- Что? – только и смог вымолвить я, с трудом продирая глаза и отрывая голову от импровизированной подушки, коей служило моё пальто, свёрнутое в скатку.
- Абрахам, - сержант был тем человеком, который имел право называть меня по имени, но лишь, когда мы оставались один на один, - парни с крайнего кордона пропали.
 Я окончательно проснулся стряхивая с себя крупными каплями остатки тягучего сна.
- Как пропали? Что там случилось?
- Так как было двое, я не стал менять их, дав остальным ребятам фору по сну, - начал сержант. Его кепи было зажато в огромном кулачище, который постоянно сжимался и разжимался от внутреннего волнения – Я сам решил их сменить в последнюю смену, - Вачовски спрятал глаза, зная, что готов был нарушить мой приказ о двоих караульных на дальнем посту.
 Я спустил ноги на пол и молча слушал, не перебивая своего офицера.
- Ночь выдалась на удивление лунной. Давно такой не было.
 Я тут же вспомнил прошлую ночь, в которой было наоборот.
- На посту я ребят не обнаружил, - Вачовски кашлянул в свободный кулак, - точнее обнаружил, но лишь одежду одного из парней.
 Я сглотнул тугой комок и скривил губы. Сержант посмотрел на меня из-под низких бровей и истолковал моё выражение лица по-своему.
- Сэр, я знаю, что нарушил твой… ваш прямой приказ, и…
- Заткнись Анджей и давай рассказывай дальше. Всё-всё, только подробно.
 Сержант удивлённо моргнул белёсыми ресницами и продолжил рассказ.
- Куча тряпок принадлежала салаге. Только винтовки его рядом не было, а так всё остальное лежало вповалку. Даже ботинки.
 Я удовлетворённо кивнул, чувствуя, как в груди рождается новое ощущение – какой-то древний, животный страх. Я заёрзал на твёрдой кровати и до крови закусил губу, пытаясь совладать с самим собой.
- А Вашингтон? Ты нашёл Вашингтона? – голос мой предательски дрогнул, но сержант снова не угадал причину.
- Нет капитан. Парень, как будто, сквозь землю провалился, - Вачовски ещё сильнее сжал кулак, и бедная кепка совсем смялась.
- Как, даже одежды не нашёл? – искренне удивился я.
 Анджей удивился ещё сильнее.
- Нет сэр, ничего не нашёл, - на автомате ответил сержант, но тут же сощурил один глаз и наклонился в мою сторону, - Что ты знаешь об этом?
 При его могучем росте и приличных габаритах, и к тому же зверском выражении лица сержант Вачовски, поляк по происхождению и по духу, отличался завидным умом и смекалкой. Он тут же сообразил, что я что-то знаю и скрываю это.
- Ну, - рявкнул он, не сводя с меня своих водянистых, серых глаз.
 Я усмехнулся и поднялся с кровати.
- Через пять минут встретимся у большой пальмы, что стоит на выходе из лагеря. По дороге я тебе всё расскажу, - я взял в руки форменные брюки, аккуратно сложенные рядом на стуле, - И возьми с собой на всякий случай кого-нибудь из парней. Свободен.
 Какой-то миг мне казалось, что сержант не уйдёт вот так, и захочет получить ответ на свой вопрос, но всё же воинская дисциплина взяла верх и Вачовски коротко кивнув, вышел из палатки.
 Надев брюки, я устало повалился на единственный стул. Игла чего-то тёмного и необратимого вновь кольнула меня, как и вчера ночью. Я тряхнул головой, прогоняя наваждение и продолжил одеваться. Приведя форму в норму, я проверил свой кольт и дозарядил барабан до полного. Но выходя из своей палатки я сильно сомневался, что «великий уравнитель» тридцать шестого калибра поможет мне против тех, кто похитил моих ребят.
 Пробираясь между спящих тел, я почему-то вспомнил свои вступительные экзамены в Боудин-колледж. Это было более четверти века назад, а казалось, что только вчера. Примесь индейской крови в моей родословной почти никак не выражалась внешне. Кожа была не такой белой, как у коренных жителей Новой Англии, да разрез глаз, при внимательном рассмотрении выдавал во мне метиса. И всё же тогда я думал и чувствовал, что я неполноценен и не совсем подхожу для того, чтобы учиться с белыми. Мой отец, ирландец до мозга костей и отличный охотник на городской службе, тогда сильно болел и передвигался по дому с большим трудом. Но завидев меня он всегда вставал и толи в шутку, толи всерьёз, снимал с головы воображаемую шляпу. Первое его слово всегда было «мистер». Он считал меня зазнайкой, но как не странно, всегда поддерживал мои шаги на тернистом пути науки и преподавания. Мать, тихая и почти незаметная дочь индейского вождя маленького племени микмаков, что входили в содружество абенаков, давно загнанного в резервации на западе штата, вообще ничего не говорила. Она соглашалась со всем, что я делаю и чего хочу.
 Воспоминания мои прервал негромкий оклик сержанта.
- Капитан, мы здесь.
 Рядом с Анджеем стоял его земляк, рядовой сто сорок шестого Нью-Йоркского полка, его собутыльник и мало приятный тип по фамилии Казупка.
 Я скривил губы, мысленно ругая себя за то, что не сказал сержанту кого следовало взять. Но сейчас было уже поздно, и я лишь коротко кивнул рядовому. Тот вообще никак не отреагировал на моё приветствие и только молча стоял, держа на перевес винтовку.
- Веди, - бросил я Анджею, а сам занял место посередине, чувствуя себя не совсем уютно в такой коробочке.
 Отдалившись от лагеря на сотню шагов, я вновь поразился разлитой вокруг тишине. Ни одна птица, ни один ночной зверёк не проявляли себя каким-нибудь шумом. Даже самым незначительным. Джунгли будто вымерли. Неприятная дрожь пробежала по моему телу. Паника, готовая вот-вот вырваться наружу, вдруг заполнила всё моё сознание. Я старался не подавать виду, что мне безумно страшно. Я в принципе был достаточно отважным человеком, не смотря на моё институтское образование и преподавательскую деятельность в прошлом. Но этот страх, что липкими пальцами сжимал моё сердце не имел ничего общего с простым человеческим страхом. Это было что-то древнее, не имеющее названия и тем более понимания. Каждая клеточка моего организма взывала ко мне и просила, умоляла, чтобы я всё бросил и тот час бежал отсюда сломя голову. Бежал куда глаза глядят.
- Капитан? – повернувшись ко мне спросил сержант. Ему видимо не понравилось моё выражение лица в лунном свете.
 Я тряхнул головой, прогоняя наваждение.
- Что Вачовски?
- С вами всё в порядке? – в голосе сержанта слышалась искренняя озабоченность. И мне при других обстоятельствах было бы приятно, что мой офицер переживает за меня. Но сейчас мне было глубоко безразлична его забота.
- Всё в порядке, - выдавил я из себя через силу, - сон плохой приснился, а ты так резко меня разбудил, что я до конца-то и не успел проснуться, - я умудрился даже ухмыльнуться.
 Вачовски ничего не сказал, а просто продолжил движение вперёд.
 Не знаю уж каким образом, но я смог взять под контроль свою выпирающую со всех щелей панику и попытался размышлять логически. Но если страх и отступил на время, то с логикой дела обстояли неважно. Мысли путались в моей голове и никак не хотели выстраиваться в последовательную цепочку.
- Пришли. Вот вещи салаги, - слова Анджея вновь вернули меня в реальный мир.
 Я огляделся и посмотрев на кучу из униформы и нижнего белья, испытал дежавю. Вчера ночью, я точно так же стоял на тропе и смотрел на похожую кучку. Лишь только лунного света было в разы поменьше. Я снова тряхнул головой.
- Ты искал Вашингтона? – обратился я к сержанту, наверняка зная ответ. Сержант Вачовски серьёзно относился к своим служебным обязанностям и вообще был толковым офицером. Если бы не его тяжёлый характер и огромная тяга к выпивке, он давно бы уже получил лейтенантские нашивки.
- Да, я облазил всё вокруг, но глубоко в чащу не забирался. К тому же, когда я обнаружил это тряпьё вместо рядового Салливана, тут было темно как в заднице у негра.
- Хорошо, давайте ещё раз всё здесь прочешем. Раз луна благоволит нам и всё видно, как днём. Расходимся в три разные стороны и внимательно смотрим себе под ноги.
- Что мы ищем и как далеко можно углубляться в сельву? – подал голос, до этого молчавший рядовой Казупка.
 Я смерил его внимательным взглядом, но не обнаружил на его крупном лице признаков страха.
 «Чёрт, неужели мне одному так страшно?» - подумал я, переводя взгляд на сержанта.
- Мы ищем всё что может нам подсказать куда делся рядовой Вашингтон. Поломанные ветки, вещи, следы наконец, - я сглотнул и добавил, - Ясно?
 Сержант и Казупка одновременно кивнули. Повернувшись ко мне спиной и согнувшись, они стали расходиться в разные стороны. У каждого в руках было по верному «энфилду». Я тоже проверил свой кольт, на всякий случай крутнув барабан и сделал шаг. Внимательно глядя под ноги, через несколько минут я сошёл с прорубленной просеки и углубился в джунгли. Идти стало в разы сложнее. Каждая ветка цеплялась за одежду, каждый лист лез в лицо, мешая сосредоточиться на поиске следов. К тому же тот первобытный страх, что чуть не свёл меня с ума по дороге от лагеря, вновь проявился. Мне вдруг послышались какие-то тихие голоса. Я резко замер и поднял пистолет, прислушиваясь. Но вокруг по-прежнему было тихо и тогда я сообразил, что голоса эти звучат в моей голове. Я сделал несколько шагов и снова замер, пытаясь разобрать о чём они мне шепчут. Но сколько я не вслушивался, так и не мог разобрать ни слова. Паника, приливной волной огромного цунами вновь накатила на меня, парализуя разум и способность нормально мыслить, и адекватно реагировать на окружающий мир.
- Нашёл! – вдруг услышал я слева от себя крик Казупки. – Нашёл! – повторил он и я двинулся на голос.
 Когда я подбежал к рядовому, Вачовски уже был там. Они оба смотрели на что-то и мне из-за их широких спин было не видно, на что они вылупились. Я протиснулся между ними, просто раздвинув их руками и увидел тускло блестевший ствол винтовки, на половину зарытый в листве.
 Сержант посмотрел на меня, и я кивнул.
- Доставайте.
 Казупка потянул на себя винтовку за ствол и та, с лёгким шелестом выскользнула из падшей листвы и оказалась в руках рядового. Мы с Вачовски подошли поближе.
- Это «энфилд» Вашингтона, - авторитетно заявил Анджей.
- Точно? – засомневался я, вспомнив что капрал Тирот и рядовой Салливан тоже пропали со своим оружием.
- Точно, - кивнул сержант, забирая винтовку из рук Казупки, - Видишь… Видите капитан, тонкие полосы на прикладе? Это Джон делал зарубки, по одной за каждого убитого мексиканца.
 Я тоже кивнул, принимая аргумент Вачовски и в свою очередь забирая из его рук «энфилд». Винтовка была в полном порядке и даже заряжена, но при падении в ствол забилось немного грязи. Я вернул оружие Казупке и приказал ему почистить винтовку. Сам же опустился на корточки и стал на четвереньках обследовать всё вокруг, как заправский сыщик.
- Капитан, вы будто бы Пинкертон, вам только лупы не хватает, - усмехнулся Вачовски с высоты своего роста.
- Умник, давай опускайся рядом и ищи какие-нибудь следы пропавшего Вашингтона.
 Через мгновение сержант плюхнулся рядом, и мы правда, как персонажи комедийной постановки на Бродвее стали смешно двигаться замысловатыми кругами.
 Результат не преминул себя долго ждать. Разгребая листву в нескольких футах от того места, где рядовой Казупка нашёл винтовку, я обнаружил два чётких следа от ботинок. Следы впечатались в грязь под прелой листвой и явно принадлежали мужчине. Теперь пришла моя очередь кричать «Нашёл», и мы все втроём уставились на следы.
- Если предположить, что эти следы принадлежат Вашингтону, то дальше будем искать в том направлении, - я показал рукой в глубину джунглей и поднялся на ноги.
 Рядом горой вырос сержант, отряхивая коленки своих форменных синих брюк.
- Там, значит там, - он проследил за моим взглядом и кивнул.
 Мы встали в линию – я, по середине рядовой Казупка и крайним шёл Анджей. Рядовой повесил найденный «энфилд» себе на плечо.
 «Странно» - подумал я, продолжив поиски и внимательно глядя себе под ноги. «Странно, что первые двое пропавших просто исчезли, оставив нам груды тряпья и массу вопросов, а вот рядовой Вашингтон по всей видимости пропал другим способом. Может его и правда поймали партизаны? Почему тогда он бросил оружие?».
 Разные мысли одолевали меня и тысячи вопросов роились в моей голове. Но я был рад, что тот чужеродный страх внезапно возникший во мне по пути сюда не давал больше о себе знать, и я всеми силами гнал от себя воспоминания о нём.
 Пробираться по сельве было трудно, приходилось огибать огромные стволы пальм, переплетённые сотнями футов лиан и ещё какой-то колючей дряни. Мы отошли от лагеря на добрых триста футов, и я вдруг подумал, что не выставил охранения. Лишь мы втроём бодрствовали, а остальные ребята спали и были совсем беззащитны перед внезапным нападением. Правда, были ещё пикеты по краям лагеря.
- Анджей, ты проверял остальные караулы?
- Да, конечно, - откликнулся сержант из-за ближайшей пальмы.
- И что?
- Всё в порядке, ребята на свои постах. На левом Симсон и Берроу, на правом Чопитт и Янг.
- Хорошо, - успокоился я и продолжил поиски.
- Кепка, - негромко произнёс Вачовски, скрытый от меня пальмой.
- Что кепка? – не понял я и переспросил.
- Кепка Вашингтона. Козырёк почему-то сломан.
 Пока я пробрался к сержанту, окончательно разодрал ладони в кровь, отдвигая колючие кусты в сторону, чтобы пройти. Да и моему и без того потрёпанному мундиру крепко досталось.
 Сержант держал в руках кепку и внимательно смотрел на неё.
- Вот, - увидев меня, он протянул кепку мне и добавил, - И ещё два отпечатка его ботинок, - сержант указал куда-то под ноги.
 Я присел на корточки и раздвинул какие-то ветки. Два следа от тех же самых ботинок виднелись в лунном свете. Они были смазанными и нечёткими, а ствол пальмы частично закрывал свет луны, но они явно принадлежали человеку.
 Мысли зажечь пару факелов у меня даже не возникало, так как лунного света хватало с лихвой, несмотря на все эти переплетения веток и лиан над головой. Да к тому же я боялся обнаружить себя и привлечь внимание партизан. Хотя в их присутствие в округе я почему-то особо и не верил.
- Идём дальше, - скомандовал я негромко и первый двинулся вперёд. Не знаю, что меня спасло. Толи то, что я замешкался, поправляя изодранную на рукавах куртку или внезапно возникшая в голове мысль, но только сделав неполный шаг, моя нога куда-то поехала вниз, и я выдохнул: Аа.
 Две здоровенные руки ухватили меня под мышки и ноги мои повисли над пропастью.
 Вернув меня на твёрдую землю, сержант Вачовски раздвинул кусты и листья пальмы и посмотрел вниз.
- Дна не видно, но что-то там есть.
 Я сидел и пытался прийти в себя. Всего лишь миг, мгновение, более быстрый шаг меня отделяли от смерти. Я поднялся и наклонился рядом с Анджеем, заглядывая вниз.
- Похоже на яму, - произнёс я, пытаясь разглядеть что-то внизу. Но света хватало ровно настолько, чтобы увидеть обрывистую стену с торчащими из неё словно руки корнями.
- Нужен свет, этого мало, - констатировал сержант, показывая на небо.
- Рядовой, дуй в лагерь. В моей палатке есть старая ветошь и в тёмной стеклянной бутылке медицинский спирт.
 При этих словах Вачовски заинтересованно посмотрел на меня.
- Палку мы найдём и здесь, - добавил я, вновь заглядывая вниз, в тёмную пропасть.
- И захвати моток верёвки. Капитан, есть у тебя что-нибудь такое? – Вачовски повернулся ко мне в пол оборота.
- Дай подумать, - я старался вспомнить есть ли у меня верёвка, - Да, целый моток хорошей пенковой верёвки есть. Лежит под складной кроватью.
- Одна нога здесь, другая там, - давал наставления рядовому Вачовски, - только аккуратно, не сломай по пути голову и не разбуди никого из парней.
 Казупка кивнул и исчез в зарослях. Мы с сержантом остались одни.
- У тебя прям кладезь нужных вещей, - усмехнулся Вачовски, когда шум производимый отосланным рядовым стих, - И спирт, и верёвка.
 Я неопределённо пожал плечами.
 Мы какое-то время молчали, думая каждый о чём-то своём и в то же время об одном и том же.
- Как думаешь, Абрахам, что за чертовщина здесь происходит? – сержант присел на торчащий из земли корень.
 «Вот именно, что чертовщина» - внутренне согласился я, а в слух сказал: Не имею ни малейшего понятия.
- Если это партизаны, как ты вчера сказал парням на построении, то почему они раздевают их до нога? Кстати, капрал Тирот также пропал?
 Я кивнул.
- Чертовщина какая-то! Я уже неделю не слышу этих обезьян.
 Под словом обезьяны, Вачовски подразумевал, конечно же партизан.
- И вообще я сомневаюсь, что это дело рук этих мексиканских гевирльясов, - он внимательно посмотрел на меня.
 Я выдержал его тяжёлый, проницательный взгляд.
- Кто тогда?
- Вот именно, кто?
 Мы снова надолго замолчали. Джунгли по-прежнему хранили молчание, словно вымерли.
- А ты заметил какая неестественная тишина вокруг? – вдруг спросил сержант.
 Я утвердительно кивнул. «Да, из него определённо получится хороший офицер. Если доживёт, конечно, до возвращения на родину» - подумал я.
 По шуму, доносящемуся со стороны лагеря, мы поняли, что возвращается рядовой Казупка. И правда, не прошло и минуты, как появился поляк, неся в одной руке какие-то тряпки и тёмную бутылку, а во второй моток верёвки. Обе винтовки висели у него за спиной.
 Я не стал ругать его, за то, что он не готов к отражению внезапного нападения врага. Я, как и Вачовски, совсем не верил в их близкое присутствие.
 Пока я разматывал верёвку, сержант соорудил сносный факел и через минуту он запылал неровным чадящим светом.
- Вацлав, держи меня сзади за ремень. Я попытаюсь заглянуть поглубже вниз, - Анджей обратился к рядовому и подняв факел над головой, подошёл к обрыву.
 Казупка кивнул и следом за сержантом направился к темнеющему в кустах проёму.
 Я почему-то затаил дыхание и следил за действиями своих подчинённых в напряжённой тишине.
- Вижу. Вижу что-то, - произнёс сержант, зависнув над пропастью с факелом в руке, - Ещё чуть-чуть. Ага. Тяни обратно.
 Анджей передал факел Казупке и повернулся ко мне.
- Там обрыв, - Вачовски кивнул головой в сторону пропасти, - Насколько глубокий не знаю, не видно. Но футах в семи-восьми внизу, примерно, есть выступ, - сержант внимательно посмотрел на меня.
 В дрожании пламени его глаза казалось были из жидкого металла.
- На этом выступе кто-то лежит. Лица не видно, потому что оно спрятано под поднятыми руками. Но по форме это наш парень.
 Я сглотнул и чуть запоздало кивнул.
- Надо поднимать, - произнёс я, глядя в чернеющий провал.
- Да, - просто согласился Анджей и вновь взял факел у рядового.
- Я вешу меньше чем ты и ты, - я по очереди указал на ребят, - поэтому спускаться буду я.
 Возражений не последовало. Обвязав меня верёвкой по талии, и пропустив её ещё раз под мышками, мы приступили к спуску. Факел я оставил в руках сержанта, а сам спуск мы доверили Вацлаву. Он, упёршись в торчащий корень, стал опускать меня вниз. По мере того, как я опускался свет от горящего факела и бледный свет луны меркли, уступая место сырой темноте. У меня вдруг возникло чувство, что меня опускают в могилу. Я передёрнул плечами и тут же спуск прекратился, а я завис в нескольких футах от карниза.
- Всё в порядке? – услышал я вопрос Вачовски, доносящийся сверху.
- Да, да. Опускайте, - я про себя выругался за свою профессорскую впечатлительность.
 Запах сырой земли и ещё чего-то стал более ощутим. Наконец я коснулся выступа и осторожно, чтобы не сорваться с неширокого карниза, переступил через лежащее передо мной тело. Наклонившись, я перевернул его и на меня уставились остекленелые глаза рядового Вашингтона. Свет от факела колебался, то освещая лицо мёртвого солдата, то оставляя меня с ним наедине в полной темноте. Я зачем-то потрогал пульс на неестественно выгнутой шее – пульса не было, и кожа была липкой и холодной. Отступив шаг назад, аккуратно чтобы не оступиться, я задрал голову вверх и крикнул: Да, это Вашингтон. Он мёртв, похоже сломал шею при падении.
 Я перевёл дух.
- Надо его поднимать. Я сейчас отвяжусь и привяжу его. Поднимете его, затем меня.
 Перспектива оставаться на скользком небольшом карнизе была ещё та, но другого выбора у нас не было.
 Стараясь меньше махать руками и вообще двигаться, я отвязал верёвку, охватывающую меня за талию и попробовал продеть её под труп. Мертвый солдат ещё не успел окоченеть, но мне всё же пришлось повозиться с ним. К моменту, когда я закончил, я весь взмок, хотя на уступе было совсем не жарко. Вытерев пот изодранным рукавом, я крикнул вверх, сложив ладони рупором: Поднимайте. Только медленно.
 Верёвка дёрнулась и натянулась. Я придерживал тело в одной плоскости, пока оно медленно поднималось вверх. Всё шло хорошо, пока труп не зацепился за торчащие над моей головой корни.
 Парни, тянувшие мёртвого Вашингтона, этого не видели и продолжали тянуть и дёргать верёвку. От этого труп повернулся и закачался над самой пропастью.
- Стоп. Подождите, - у меня всё похолодело внутри. Я, стараясь шагать осторожно, подошёл к краю и ухватился за ноги мёртвого рядового. Затем толкнул их по часовой стрелке, чтобы повернуть труп в нужную сторону. Но я не рассчитал силу и подумал, что мне понадобиться больше усилий для его разворота. В результате труп легко повернулся, словно стрелка в часах, а я завис над карнизом, непроизвольно глядя в чернильную тьму пропасти. На какой-то миг мне показалось, что я не устою и рухну вниз, но я качнулся назад и плюхнулся на задницу, больно ударившись копчиком.
- Вот чёрт, - потрясенно пробормотал я, себе под нос.
- Что капитан? – донеслось сверху.
 Я тряхнул головой и поднялся.
- Здесь торчат корни. Поднимайте медленно и слушайте мои команды, - ухватившись за труп, я почувствовал, как он вновь стал подниматься. Через пару минут мёртвое тело исчезло над освещённым краем, и я остался один. И все страхи, ютившиеся в моём подсознании последние несколько часов, разом хлынули на поверхность. Мне вдруг вновь стало казаться, что небольшой карниз над пропастью — это могила, а я в ней похоронен заживо. Паника, захватившая сознание, пусть и на краткий миг, вырвалась наружу сдавленным хрипом. Я обхватил свою голову руками и что есть мочи сжал её. Это, как ни странно, помогло. Я сделал шаг вперёд к краю карниза и задрав голову вверх попытался что-то разглядеть в отблесках пляшущего пламени факела.
 Вдруг вниз упала верёвка и я поспешил обвязаться ей. Радовало то, что тот первый, нечеловеческий страх больше не возвращался в мою душу и это вселяло надежду, что я справлюсь с паникой, и зреющей в подсознании истерикой. Я всегда был чуть более впечатлительный чем обычный человек. Может дело в моих корнях по материнской линии, а может в институтском образовании, но ещё в детстве, там, где на стене плясали лишь тени, мне казались призраки, а капающая вода создавала уверенность в крадущихся шагах незнакомца. Вот и сейчас, перевалив сорокалетний рубеж, я оставался всё тем же впечатлительным мальчиком из Новой Англии.
 Несколько минут, проведённых в темноте и на сыром, земляном карнизе, сделали своё дело – мне срочно требовалось выпить чего-нибудь по крепче чем кофе, или чай.
 Когда меня наконец подняли наверх, я был на грани, хотя и пытался держать себя в руках. Первым делом, освободившись от верёвок, я ополовинил и так почти пустую бутыль медицинского спирта. Жидкость обожгла нёбо и тут же ударила в голову. Пламя затухающего факела заплясало перед моим взором с утроенной силой.
- Капитан, всё в порядке? – спросил Вачовски и вновь я услышал в его голосе озабоченность.
- Да, всё в норме. Дайте мне пару минут, - я облизнул сухие губы и прикрыл глаза. Мои детские страхи пусть и с неохотой, но вновь отступили, и когда я открыл глаза, я снова был капитаном, ответственным и надёжным офицером Соединённых Штатов Америки.
- Это Вашингтон? – спросил я для проформы, сам понимая, что передо мной пропавший солдат.
 Анджей кивнул.
- У него сломана шея и множественные порезы на руках, лице и частично на ногах.
- Думаю порезы от того, что он бежал сквозь джунгли что есть силы, - я присел перед трупом на корточки и смотрел на изодранный серый мундир.
- Да, - согласился сержант, - а шею он свернул, когда сверзился вниз.
 Я поднялся на ноги и оглядел своих спутников.
- Вопрос в том, от кого он так бежал, не разбирая дороги?
- От партизан, от кого же ещё? – вставил своё слово в диалог Казупка.
 Мы с Анджеем переглянулись.
 «Если бы от партизан! Где они теперь и почему не напали на лагерь? Даже с выставленными двойными постами по периметру, мы представляем жалкое зрелище. Сцапать нас можно в два счёта. Нет, это никакие не партизаны» - мысли метались в моей голове вихрем, но вслух я их не высказывал. «Может это был зверь какой-то?» - с сомнением подумал я и тут же отмёл эту версию.
- Может зверь какой-то? – озвучили мою последнюю мысль сержант и выразительно посмотрел на меня.
 «Нет, этот парень однозначно заслуживает лейтенантские погоны» - подумал я.
- Зверь? – засомневался Казупка.
- Скорее всего, - утвердительно кивнул я, вновь присаживаясь перед мёртвым телом на корточки. Вашингтон уже начал издавать характерный трупный запах, хотя с его смерти не могло пройти более четырёх часов.
 «Здесь влажно и жарко, поэтому он и начал разлагаться» - констатировал я сам себе и посмотрел снизу-вверх на стоящих рядом парней.
- Основная версия - на караул напал ягуар. Салливана он загрыз и куда-то утащил, а Вашингтон убегая от зверя упал вниз и сломал шею, - я отряхнул ладони и поднялся на ноги. Большой глоток спирта привёл в порядок мои мозги и что более важно, мою душу и мысли в моей голове вновь стали чёткими и ясными.
- Рядовой Казупка, сможешь поднять труп?
 Вацлав заёрзал на месте. Вачовски что-то сказал ему по-польски и Казупка нехотя подошёл к трупу. Втроём мы взгромоздили не маленького Вашингтона на плечо рядового и не спеша отправились в лагерь. Анджей бросил прогоревший факел в пропасть, откуда мы поднимали труп и раздвигая перед Казупкой с его тяжёлой ношей кусты и лианы, первым пошёл вперёд. Я же замыкал шествие, зачем-то достав бесполезный револьвер из кобуры.
 До лагеря мы добрались без проблем. Труп рядового Вашингтона положили у меня в палатке, я не нашёл более подходящего места, где его оставить до захоронения.
- Выстави двоих в дальний караул, - приказал я, глядя на Вачовски.
 Сержант устало кивнул и уже собирался покинуть мою палатку, когда я его остановил. Вместе с ними остановился и присутствующий здесь же Казупка.
- Подождите, - я спешно полез под кровать и извлёк и под неё старый институтский чемодан. Распахнув его, я порылся среди вороха белья и достал на свет бутылку доброго ирландского виски, последний свой неприкосновенный запас.
 При виде причудливой формы бутылки Анджей облизнулся и из глаз его вмиг ушла усталость.
 «Вот поэтому-то он до сих пор и не лейтенант» - мелькнула у меня мысль, и я тут же откупорил бутылку. Плеснув в наспех найденные кружки по приличной дозе, я посмотрел на своих парней и подельников, ведь именно ими мы и были, так как скрывали истинные причины смерти рядового.
- Думаю мы заслужили по глотку доброго старого виски.
 Сержант тут же опрокинул горячительную жидкость себе в рот и протянул руку с кружкой за новой порцией. Выпив свою дозу в несколько глотков, я ещё плеснул Вачовски и закупорив бутылку, снова убрал её на дно чемодана.
- Рядовой можешь быть свободен. Надеюсь, что ты не будешь болтать о событиях прошлой ночи, а если тебя будут спрашивать, будешь придерживаться самой разумной версии, что мы придумали, - я смерил Казупку усталым взглядом.
 Тот зачем-то посмотрел на сержанта, а затем вновь перевёл взгляд на меня.
- Да сэр, конечно. На дальний пикет напал зверь, скорее всего ягуар, или кто ещё водиться в этих чёртовых джунглях. Салливана он задрал и остатков мы не нашли, а нашли рядового Вашингтона. Убегая от зверя он упал в глубокую яму и сломал шею, - рядовой вытянулся по стойке смирно.
- Да всё верно. Свободен. Попробуй поспать, до рассвета ещё несколько часов.
 Когда Вацлав вышел, я устало повалился на кровать. Старые пружины скрипнули, будто бы понимая, как мне трудно и тяжело. Сержант остался стоять.
- Как думаешь, на него можно положиться? – я кивнул в сторону полога.
- Да, вполне. Он мой земляк и даже дальний родственник по матери. Он будет молчать, - ответил Вачовски, всё ещё вертя в руках кружку.
 Я понял намёк, но сделал вид, что не замечаю этого и расстегнул пару пуговиц на мундире.
- Что думаешь, Анджей? Что, чёрт побери, твориться? – я ударил сжатым кулаком по ладони.
 Сержант какое-то время молчал и смотрел куда-то мне за спину. Затем протянул кружку и негромко произнёс: Плесни мне несколько капель спирту, Абрахам.
 Я какое-то время колебался, но видя решительность и странный блеск в глазах подчинённого, поднялся и сходил за бутылкой, что стояла возле мотка верёвки. Мой взгляд невольно упал на лежачего лицом вверх мёртвого солдата, и лёгкая дрожь прошла по моему телу. Плеснув сержанту, я новь посмотрел на труп.
- Давай его накроем чем-нибудь. А то неуютно с ним в одной палатке, сам понимаешь.
 Глаза Вачовски заблестели ещё сильнее в свете керосиновой лампы. Он, не говоря ни слова, подошёл к мёртвому телу, и накинул ему на лицо мундир салаги Салливана, лежащий тут же в куче.
- Так что ты, всё-таки, думаешь сержант? – ещё раз задал я тот же самый вопрос. Я знал, что Вачовски не знает ответ, но оставаться в одной комнате с трупом мне совсем не хотелось, и я тянул время, находя причины и предлог, чтобы Анджей ещё побыл со мной.
 Сержант присел рядом на кровать и в это раз пружины просто взвыли, проминаясь под его весом.
- Не знаю капитан, не знаю. Какая-то чертовщина. Но добром это не кончится.
- Вчера так же пропал капрал Тирот, - сказал я, чувствуя, как усталость вновь накатывает на меня. Пару глотков хорошего ирландского виски лишь отсрочили приход этого состояния.
- Ясно, - как-то невпопад ответил Вачовски, - Ладно, пойду я ставить караул.
- Возьми кого-нибудь толкового, хорошо? – я посмотрел в спину уходящему сержанту. Тот не ответил и не повернулся. Просто вышел и полог за ним задрожал, а с ним и пламя в закопчённом стекле лампы.
 Я втянул носом воздух и почувствовал тяжёлый запах разлагающейся плоти. И ещё запах смерти, запах который витал над нашим тающим отрядом уже не первую неделю. Но я вдруг ясно ощутил, что сейчас этот запах стал нашим воздухом и все мы в смертельной опасности.
 С этими мыслями я прилёг на походную кровать прямо в форме, не снимая куртки и брюк.
 «Завтра, точнее уже сегодня, нужно будет доложить обо всём полковнику» - подумал я, прикрывая глаза. Почему-то я был уверен, что уснуть не смогу, но сон – тревожный, бледный, дёрганный, всё же сморил меня. И я задремал в одной комнате с мёртвым солдатом, чужим страхом глубоко внутри и липкой безысходностью, которая всё настойчивее стучалась в моё сознание.

               
                *                *                *                *                *


 Вашингтона мы похоронили по всем канонам армейского братства. Хотя среди офицеров, да и солдат, нашлись такие, кто посчитал это лишней тратой времени и усилий. Во время речи, которую произносил полковник Скэрроу, нынешний командир отряда, возникла потасовка, которую нам с трудом удалось прекратить.
 Уже в палатке полковника, когда я по всей форме, докладывал о ситуации с пропавшими бойцами, один из трёх майоров, оставшихся в нашем корпусе, взвился на меня.
- Капитан, какого чёрта? – он бесцеремонно перебил меня, дымя мне в лицо своей чирутой.
 Я сдержал гнев и посмотрел на полковника. Но тот молча рассматривал свои ногти на руках и, как будто, не слушал меня.
- Какого чёрта, вы сейчас нам всё это рассказываете? Хотите нагнать на нас побольше страху?
- Зачем мне это? – задал я резонный вопрос, хотя еле сдерживал себя от распирающей злости.
- Да кто же вас, янки разберёт, зачем вы делаете что-то, - вступил в разговор ещё один «серомундирник», капитан О`Коннел, ирландец из Миссисипского полка и редкая сволочь.
 Прежде чем я ответил, отреагировал полковник.
- Эй, Патрик, придержи-ка коней. Мы все сейчас в одной лодке, а значит не важно кто ты – джонни, или янки, - Скэрроу наконец-то перестал изучать свои ногти и пальцы и поднял голову.
 Для справки я хотел бы пояснить, что из одиннадцати офицеров, находящихся сейчас в палатке командира, девять были в серой форме и лишь двое – я и скромный второй лейтенант Оуэн, в форме солдат Соединённых Штатов Америки. Мне было не понятно с самого начала, почему руководство, готовя эту операцию по оказанию посильной помощи законному мексиканскому правительству, не переодело всех солдат и офицеров в одну, тёмно-синюю форму. Мы ведь победили в той войне, а значит имели на это полное право. Но вместо этого мы получили разномастное воинство и, в итоге, подавляющее большинство на совете у командира бывших «южан» с их гонором, и абсолютной убеждённостью в своих принципах и идеалах.
 Я стоял перед столом за которым сидел полковник и собирался с мыслями. Гнев вспыхнувший во мне минуту назад потихоньку улёгся.
- Капитан Бирн, что вы сами-то думаете? Куда делись ваши ребята и что это за небылица с одеждой и оружием?
 Я только что мысленно поблагодарил полковника за поддержку и тут же он вновь заставил меня почувствовать себя каким-то фокусником, фантазёром. Капля моей индейской крови вновь вспыхнула ярким факелом и я, сжав губы, постарался унять гнев.
- Это не выдумки сэр. У меня есть три свидетеля, что всё,  рассказанное вам, чистая правда.
- Свидетели, это хорошо. Но согласитесь Бирн, очень уж это неправдоподобно звучит, - Скэрроу посмотрел мне за спину и снисходительно улыбнулся.
 Сзади раздались смешки. Я держал себя в руках, хотя мне и давалось это с большим трудом.
- Да сэр, согласен. Всё это звучит как-то… ээ несерьёзно.
- Вот именно капитан, - подал из-за спины голос майор Рихтер, тот самый, который в первый раз перебил меня.
- К чёрту господа, - не выдержал я, - моей обязанностью было доложить начальству о произошедшем. Если вы испытываете желание сделать из доклада балаган — это ваше право.
- Потише Абрахам, - полковник примирительно поднял вверх обе руки ладонями в мою сторону.
 Скэрроу поддержал дымящий чирутой, майор.
- Бирн, зря вы кипятитесь. Наше поведение — это просто защитная реакция на ваш доклад. Согласитесь, сложно принять образованному офицеру, что его солдат похищают какие-то духи.
- Но я не говорил ничего про духов, - возразил я, продолжая испытывать раздражение.
- Согласен, не говорили. Но мы все прекрасно знаем, опять же из ваших ежедневных донесений, что партизаны не преследуют нас и уже вторую неделю не идут по пятам. Крупных зверей мы тоже здесь не встречали. И что получается в остатке? – майор Рихтер улыбнулся, демонстрируя жёлтые, с табачным налётом, зубы.
 Я поднял вверх брови, обозначив сим действием, что он может дальше развивать свою теорию.
- А получается дорогой мой Абрахам, что ваших парней украли духи. Похитили, - майор опять улыбнулся.
- Господа, - подал голос второй «синемундирник» в этой кампании, - а может солдаты просто сбежали, а?
 Смеялись все. Даже я не мог удержаться от улыбки. Второй лейтенант из полка индианских волонтёров рассмешил всех. Мне раньше казалось, что он из сочувствующих Югу, но сейчас я понял, что он просто болван.
- Куда Оуэн, чёрт побери, они могли сбежать? – отсмеявшись, спросил капитан О`Коннел.
 Лейтенант виновато пожал плечами. Он уже понял, что сморозил глупость, но как выпутаться из щекотливой ситуации не знал.
- Господа, господа, - вновь взял нить разговора в свои руки полковник, - До залива осталось менее двухсот миль. Если будем двигаться в том же темпе, то через десять – одиннадцать дней мы будем на месте. Если кто-то из курьеров добрался до союзников в Керетарро или Мехико, то на побережье нас будет ждать французский корабль. И мы, наконец-то отправимся домой, - Скэрроу обвёл всех «отцовским» взглядом, - Поэтому господа, давайте не разводить панику, - при этих словах полковник посмотрел на меня, - и делать свою нелёгкую работу дальше.
 Он выдержал паузу.
- Все свободны. Бирн, задержитесь.
 Офицеры шумно поднялись и разбившись на группки, стали покидать палатку командующего.
- Если, если, - негромко ворчал третий майор, фамилию которого я никак не мог вспомнить, проходя мимо меня.
О`Коннел одарил меня откровенно враждебным взглядом. Другие офицеры не глядя на меня молча вышли, задвинув за собой полог. Мы остались с полковником наедине.
- Не знаю Абрахам, что действительно произошло с твоими людьми, но времени разбираться в этом нет. Мы не можем остановиться даже на день. Солдаты устали и измучены. Они уже ропщут. Слава Богу, пока только в своих тесных компаниях. Напугать их, значит дать им благодатную почву для открытого бунта, понимаешь?
 Я кивнул.
- Вместо лёгкого и победного марша по усмирению тёмных крестьян-повстанцев, мы получили этот затяжной, позорный марш по чёртовым джунглям, - полковник стукнул кулаком по столу. – От восьми тысяч осталось чуть больше тысячи и каждый день мы теряем людей. Один что-то не то съел, другой на что-то не то наступил. Холера, лихорадка, дизентерия – вот наши истинные враги. Ну и конечно же партизаны. Если мы приплетём сюда и духов, мы не доберёмся до океана, - Скэрроу внимательно посмотрел на меня.
 Я видел его уставшие глаза и мне на миг стало стыдно. Но я тут же взял себя в руки.
- Господин полковник, я обязан был доложить о случаях исчезновения…
- Да, да, - перебил меня Скэрроу, - ты всё правильно сделал. Усиль караулы, твоя рота — это единственное боеспособное подразделение в нашей толпе.
 Сознаюсь, мне стало приятно от комплимента главнокомандующего.
- Всё, свободен. Выступаем как обычно, - полковник тут же переключился на свои ногти, как будто там были написаны все ответы, на тысячу вопросов, что вертелись в голове полковника.
 Я вышел из палатки командующего и надел кепи. Меня окружали хмурые, усталые лица. Заспанные и злые глаза, голодные глаза солдат и сержантов. Пока я шёл к своей роте, мне казалось все смотрят только на меня. Я и сам выглядел не лучше. Изодранные рукава мундира, несвежая рубашка и неухоженная бородка на осунувшемся лице. Вернувшись к себе я дал команду своим парням сворачивать мою палатку, а сам разыскал Вачовски. Сержант, как ни в чём не бывало, брился, насвистывая себе под нос какую-то популярную, фривольную песенку.
- Доброе утро, капитан, - поприветствовал он меня, махнув рядом со своим лицом опасной бритвой.
- Анджей, мы выступаем как обычно. Полковник Скэрроу сказал, что до залива осталось не более двухсот миль. Нужно будет усилить караулы на вечер и ночь и, - здесь я запнулся, - придётся нам с тобой по очереди дежурить на дальнем пикете.
 Вачовски на миг прервал своё занятие, на которое я, кстати, смотрел с завистью. Затем он коротко кивнул и, опять, как ни в чём не бывало, продолжил бриться. Я даже опешил не много. Думал, что придётся толкнуть небольшую речь, о том, что мне больше не на кого положиться.
 Мне, если честно, и правда не на кого больше было рассчитывать в своей роте. Ещё один сержант, угрюмый немец с совершенно английской фамилией, был убеждённым «южанином», по образу и духу. Наши отношения с ним можно было бы охарактеризовать одним словом – вынужденное терпение.
 Весь день мы шли вперёд. Шли как обычно, со средней скоростью и прошли к обеду не более восьми миль. Я шёл в арьергарде и тяжёлое предчувствие не оставляло меня всё утро. Иногда оглядываясь назад, я подолгу смотрел на просеку в джунглях, пытаясь что-то увидеть. Что я хотел там рассмотреть, я не знал. Партизан, ягуара, уйму змей, кто ещё чёрт побери водился в этой сельве? Лишь тени от деревьев и игра света – вот и все мои призраки.
 Обедали мы скудно, как, впрочем, и отдыхали. Полковник ни с того, ни с сего, поднял нас на полчаса раньше и погнал вперёд. Вначале я думал сходить к Скэрроу и узнать причину такой поспешности, но затем передумал. «Опять скажет про долг и необходимость, или ещё что-нибудь» - подумал я и махнул рукой.
 Ещё через час ко мне подошёл один рядовой, тот самый парень, что обнаружил пропажу капрала Тирота.
- Сэр, можно обратиться?
- Слушаю, - я автоматически оправил куртку и застегнул на рубашке верхнюю пуговицу.
- Правда, что до залива осталось двести миль?
- Правда, - честно ответил я, похвалив про себя сержанта, который уже успел донести эту обнадёживающую информацию до рядового состава роты.
- И нас там будет ждать французский транспортник?
- И это правда, - соврал я и улыбнулся, а затем хлопнул рядового по плечу.
 Маклеланн какое-то время шёл рядом и молчал. Я украдкой поглядывал на него, но тоже молчал, понимая, что парень подошёл ко мне совсем с другими вопросами.
- Сэр, ээ… что с нами будет?
 Я хотел в начале сделать вид, что не понял вопроса, но затем решил отшутиться.
- Если не будешь жрать всё подряд, пить воду из чего попало и не расчёсывать до крови укусы комаров, то вернёшься домой к маме или жене, - я деланно рассмеялся, надеясь, что мой смех прозвучал естественно.
 Рядовой ничего не ответил, но хмурое выражение его лица не изменилось.
- Разрешите встать в строй, - он приложил руку к козырьку.
 Я махнул рукой, мол валяй.
 «Да, тревогу его я не развеял» - подтвердил я и тяжело вздохнул. Я и сам был совсем не уверен, доберётся ли кто-нибудь из нас до океана.
 Вторая половина дня прошла как обычно, в тяжёлой дороге под палящим солнцем. Огромный и сплошной зелёный полог из переплетений веток, лиан и листьев всех мастей, лишь усиливал парниковый эффект. Одно время мы пробовали идти ночью, но после двух переломов ног, командующий, тогда ещё бригадный генерал Соул, снова дал команду двигаться по сельве днём.
 С водой всегда были перебои. Дожди в это время года на Эль Володар были большой редкостью. Это я знал по своему профессиональному профилю преподавателя географии, и поэтому Скэрроу посылал небольшие разведывательные отряды влево и вправо от основной просеки. Когда удавалось найти какой-нибудь ручей это был большой праздник. Мы заполняли всю свободную посуду, все фляги и бутыли. Но последние три дня разведчики не находили источника воды, кроме небольших мутных луж, что скапливались в мангровых зарослях. Пить эту воду мало кто решался. А после трёх смертельных случаев и вовсе. Тем более после последних загадочных исчезновений, разведчики артачились отходить далеко от основной колонны.
 К вечеру, когда капризное мексиканское солнце уже катилось к закату, мы протопали восемнадцать миль. Полковник дал команду устраивать лагерь, ужинать и готовиться ко сну. Моя рота, правда сократившаяся до взвода, всё равно оставалась самой боеспособной и нарушители режима, дебоширы и пьяницы под моим командованием стали занимать места по периметру лагеря. В этот раз я лично обошёл все пикеты, подбадривая солдат шуткой или словом, там, где считал это необходимым и просто молча кивал, где считал неуместным что-то говорить. В дальний караул первым вышел Анджей, взяв с собой двух братьев-арканзасцев. Я отвёл его в сторону.
- Смотри в оба глаза и будь как никогда внимателен, - наставлял я сержанта, держа его под локоть.
 Вачовски усмехнулся.
- Всё будет в порядке, капитан. Не сомкну глаз до полуночи. Только ты уж не забудь меня сменить, - он вновь усмехнулся.
- Не забуду, - я пожал протянутую руку и вернулся в лагерь. Солдаты устраивались на ночлег. Кое-где ещё горели костры и вокруг них ютились небольшие кучки измученных людей. Дневной зной немного спал, но в воздухе было разлито такое напряжение, что казалось ещё чуть-чуть и весь лагерь взлетит на воздух. Войдя в палатку, я увидел миску с едой и кружку дымящегося кофе, заботливо оставленную кем-то из парней моей роты на столе. Я невольно улыбнулся.
 «Я же совсем забыл про ужин» - признался я сам себе и скинув сапоги и куртку, тут же принялся за овощное рагу. Когда я ел, то старался не думать о событиях прошедших дней. Но они с маниакальной настойчивостью лезли в мою голову, как будто для них это был вопрос жизни и смерти. Разобравшись с соусом в считанные минуты, я прихлёбывал жидкий кофе и продолжал отгонять навязчивые мысли. Снова, будто бы ушат холодной воды, вдруг накатило ощущение безысходности и обречённости. Ни с того, ни с сего стало трудно дышать и мысли в черепной коробке обрели цвет неба, перед дождём. Я вскочил на ноги и через силу стал мерить шагами палатку с юга на север, а потом и с запада на восток и наоборот. Тяжесть, появившаяся в груди, сжала сердце и надавила на желудок. Минуту назад я был несказанно рад, оставленной для меня пищи, теперь же она готова была вырваться наружу. Мне вдруг сделалось дурно, закружилась голова и тугой комок подкатил к самому горлу. Я был вынужден сесть и стал мелко-мелко дышать, не закрывая рта при вдохе, будто бы пичуга в душный, жаркий день.
 «Что, чёрт побери, происходит?» - ругаться я научился уже в армии. «Неужели возвращается тот сумасшедший страх?» - меня вдруг зазнобило. Но я усилием воли подавил начинающую разрастаться панику и перешёл на глубокие, долгие вдохи и выдохи.
 «Нет, это не тот страх, что просто парализовал меня вчера ночью, когда я сидел на карнизе в темноте» - констатировал я, немного приходя в себя. Это было что-то другое.
 Я после спрашивал у солдат и офицеров, и почти все, в то же время, что и я, испытали схожие ощущения. Похожие симптомы – так я называл их в дальнейшем.
 Вдруг стало легче. Легче дышать и думать. Даже огонёк свечи засиял ярче. Будто бы какая-то неведомая волна, прокатилась по лагерю и понеслась дальше по ночным джунглям.
 Именно тогда, в первый раз, кое-кто из нашей поредевшей армии подумал о самоубийстве. Но слава богу, никто тогда не обратил свои помыслы в действие.
 Внимательно прислушиваясь к тому, что происходит у меня внутри, я лёг на кровать. Керосина для лампы осталось совсем чуть-чуть и поэтому я берёг его и использовал свечи. Свет свечи скудно освещал мою палатку, но я не спешил гасить её, хотя и свечи были в огромном дефиците. Нужно было обязательно поспать, потому что я должен был сменить сержанта после полуночи на дальнем кордоне. События прошедших дней, точнее ночей, не давали мне погрузится в короткий, но спасительный сон. Перед закрытыми глазами вдруг возник образ мёртвого Вашингтона. Его серое, землистое лицо было спокойно, но под прикрытыми веками бегали глаза. Его голова была свёрнута чуть набок, так как шея была сломана. Его глаза ещё сильнее начали двигаться под закрытыми веками, и я испугался, что он откроет глаза и…
 Я резко поднялся на кровати, распахнув глаза. Свеча почти догорела и лишь покосившийся огарок с кривым фитилём спасал моё жилище от темноты. Я посмотрел на карманные часы, лежавшие на столе рядом с кроватью. Они показывали четверть двенадцатого.
 «Странно!» - удивился я. «Я же вроде только глаза прикрыл, а три часа одним мигом пролетели» - я потёр лицо, чувствуя, что совсем не отдохнул, хотя в голове и прояснилось немного. Остатки сна, или видения мёртвого рядового словно клочья тумана улетели в какие-то другие миры и измерения. Допив одним глотком остатки кофе, я поднялся, быстро оделся и загасив свечку пальцами, вышел на улицу.
 Лагерь спал. Даже там, где ещё не прогорели костры, я не увидел ни одной спины, торчащей вертикально. Посмотрев направо я увидел пробивающийся свет из соседней командирской палатки. «Значит, кто-то ещё не спит. Может быть читает, может молится, может ещё что-нибудь» - констатировал я и не спеша зашагал из лагеря, собираясь ещё раз обойти выставленные дозоры. До смены Вачовски на дальнем кордоне было ещё много времени, но заснуть я бы уже не смог.
 «Хватит и одного кошмара с Вашингтоном» - подумал я, аккуратно обходя витиеватой змейкой спящих солдат моей роты.
 Первый пикет бодрствовал в полном составе. При виде своего командира, один из дозорных, молодой Виккерс вытянулся по стойке смирно и отдал честь. Второй же, забияка и один из первых моих бойцов, капрал Шенберг, лишь приложил руку к старомодной шляпе с одним завёрнутым краем. Я козырнул в ответ и прошептал: Вольно.
 Виккерс тут же сел, а Шенберг ощерился щербатым ртом. Луна сегодня была неимоверно щедра на свой лунный свет и поэтому обоих бойцов я видел хорошо, впрочем, как и они меня.
- Всё тихо? – так же шёпотом спросил я у капрала.
 Тот молча кивнул.
- Скоро вас сменят, - я несильно хлопнул молодого солдата по плечу и растворился в джунглях.
 За две недели нашего вынужденного путешествия по мексиканской сельве, я освоился в этих сплетениях и переплетениях зелёного, коричневого, и ещё целого ряда цветов и оттенков. Довольно сносно я двигался сквозь джунгли, ныряя, выныривая, уклоняясь, наклоняясь и перелезая через всевозможные препятствия.
 «Ха. Не так уж и хорошо» - усмехнулся я, рассматривая иногда подранные рукава своей куртки.
 И всё же у меня получалось подбираться к своим пикетам, незамеченным и обрушиваться на них, как снег на голову. Вот и второй дозор я застал врасплох. Один из дозорных спал, а второй, длинный как жердь рядовой Гимли из второго Арканзасского сидел ровно как струна, но его голова спелой сливой висела вниз, утыкаясь прямо в худосочную грудь. Я подобрался совсем близко и в самое ухо гаркнул Гимли: Партизаны. Мексикосы напали. Окружают.
 Посадить их на гауптвахту, за то, что они спали на посту я не мог. Какая сейчас к чёрту, гауптвахта. А о расстреле и речи быть не могло, хотя в других условиях и при других обстоятельствах я так бы и поступил. Но напугать этих нерадивых бойцов следовало, что я и сделал.
 Выкрикнув эти слова скороговоркой и добавил в них эмоциональный накал, я отклонился в сторону и с удовольствием наблюдал за действиями своих подопечных.
 Гимли вскочил на ноги и завертел головой во все стороны. Я даже испугался, как бы она у него не отвалилась от столь усердного верчения. Второй парень, Симпсон, тоже подскочил как ужаленный и громко крикнул, ещё не до конца проснувшись: Где? Где?
 Я улыбнулся и тоже встал в полный рост.
- Нигде, но могли бы быть здесь. И по вашей вине они бы уже резали глотки вашим товарищам, а ваши шеи уже бы украшали красные галстуки, - голос мой был твёрд и суров. В нём явно звучал нужный сейчас металл и злость.
 Оба провинившихся отчаянно заморгали.
 Про себя же я отметил, что парни не выпустили из рук оружие, а значит не всё ещё потеряно.
- Сэр… Господин капитан, - заикаясь пролепетал каланча Гимли, - мы это… мы тут… совсем…
- Хватит, - рявкнул я и демонстративно полез в кобуру за пистолетом.
 Глаза у двух нерадивых дозорных полезли на лоб, но руки их непроизвольно ещё крепче сжали цевьё винтовок.
- Ещё раз застану вас спящими на посту – расстреляю на месте, - я потряс своим кольтом перед длинным носом Гимли и уже спокойней добавил: Через полчаса вас сменят, а теперь не смыкать глаз и держать ухо в остро. Партизаны где-то рядом.
 Они отдали мне честь, а я, повернувшись к ним спиной, снова скрылся в джунглях, пряча улыбку в отрастающей бороде. Хотя, по-честному, улыбаться тут было не чему, но всё же мы сейчас были и на войне, и не на войне одновременно.
 Третий пикет был в полном здравии. Они даже заметили меня раньше, чем я их. До Вачовски я добрался за десять минут до полуночи. Пожав руку сержанту, я взяв его под локоть, отвёл в сторону.
- Ну?
- Всё тихо. Даже зверьё ночное молчит, - Анджей пожал плечами.
- Молчит уже кстати, третьи сутки, - констатировал я.
 Сержант молча кивнул. Я же оглядел джунгли, что вставали стеной прямо перед пикетом.
 «Что же там? Что нас ждёт? Кто выжидает по ту сторону, чтобы вновь напасть?» - мысли побежали в голове, набирая скорость.
 Ход их прервал Вачовски.
- Я пошёл сменю пикеты. Затем пришлю тебе двух парней на смену, - Анджей пожал мне руку и вернулся к дозорным.
 Что-то им сказав, он растворился в ночи у меня за спиной. Когда я подошёл, парни тут же вытянулись по стойке смирно.
- Вольно, - негромко бросил я и всмотрелся в серебристый полумрак окружающих нас джунглей.
- Что-нибудь подозрительное замечено? - спросил я почему-то шёпотом.
- Никак нет, сэр, - так же шёпотом ответил один из братьев-дозорных.
 Через четверть часа моих спутников сменили, и парни вернулись в лагерь.
 Мне же Вачовски прислал маленького итальянца из штаба главнокомандующего. Там он служил секретарём, а ко мне в роту попал за чрезмерное увлечение азартными играми. Парень умудрился проиграть за ночь почти всё имущество тогда ещё живого генерала Соула.
 Вспомнив недавнюю историю, я невольно улыбнулся. Генерал собственноручно хотел забить нерадивого секретаря до смерти, тот ещё чёртов идиот, но офицеры вступились за парня и его перевели, ну, или точнее, сослали ко мне в роту.
- Ни одной живой души, - произнёс второй дозорный, бывший скаут из племени дакота, что обитают за Большим хребтом, всматриваясь в тёмную стену джунглей. Мне вообще было удивительно, что он делает в этом походе. Его родина, его земля далеко отсюда, и эта война не имеет к нему, да и ни к кому из его племени, никакого отношения.
 Я внимательно посмотрел на индейца. В обманчивом свете луны его чёрные волосы были будто бы припорошены снегом, а единственное перо, замусоленное и высохшее, торчало на макушке, будто одинокая секвойя на тихоокеанском побережье. Ко мне в роту он угодил за пристрастие к огненной воде.
 Я хотел его порасспросить, но тут по стене джунглей будто бы пробежал ветерок. Лёгкий и почти незаметный, но листва качнулась лишь раз, и мы все это заметили. Парни схватились за винтовки, а я потянулся рукой к кобуре. Но движение листвы было таким мимолётным, что мы подумали, будто это нам показалось. Тем более оно больше не повторялось, как бы мы не всматривались в сельву.
 Переглянувшись с Икто – скаутом, я убрал руку с кобуры и только сейчас осознал, что всё это время не дышал.
 Через какое-то время напряжение отпустило меня и в голове прояснилось. Очень хотелось спать. За последние двое суток я спал не более шести часов. Но показать свою усталость и слабость перед своими ребятами, я не мог. Я же сам поднял эту планку, поэтому-то моя рота и оставалась самой боеспособной в тающем корпусе.
 Уже под утро, когда бледный свет зарождающегося дня начинал разбавлять ночную тьму, мы трое, стоя в дозоре и ни разу не сомкнувшие глаз, начали кунять и клевать носом, серо-зелёная стена джунглей вновь качнулась единым вздохом. Словно кто-то невидимый дунул на неё, сложив губы трубочкой. Я мгновенно проснулся и по моей спине пробежал холодок. Рядом сидел индеец и во все глаза пялился на сельву. Рядовой Скалетти, секретарь из штаба, похоже ничего не заметил. Мы же с Икто переглянулись, как и в первый раз. Будто бы мы одни были посвящены в какую-то тайну, и будто бы мы одни имели представление что же здесь происходит.
- Что это? – прошептал я в самое ухо скауту, почему-то вдруг решив, что он обязательно знает ответ. И индеец не обманул моих ожиданий.
 Он прошептал в ответ одно только слово. Но услышав его, я покрылся липким потом, и моя левая рука, поврежденная в сражении под Антитамом, начала дрожать. Мне пришлось спрятать её в карман, чтобы этого не было видно.
- Вакан.
 «Вакан» - повторил я про себя, вспоминая сказки, что рассказывала мне на ночь бабка по материнской линии. До семи лет мы жили в племени, потому что отец постоянно пропадал на охоте и жить в городе было просто не удобно. Тем более, что мало кто одобрял брак добропорядочного католика, хоть и ирландца, и скво из племени микмаков.
- Вакан, - снова повторил я, но вслух, шёпотом.
 Вакан был духом. Бестелесным и в то же время осязаемым и ощущаемым. Тем, кто мог отбрасывать тень. Он, или она, или иногда даже оно, не был не злым, ни добрым духом. Он не имел никакого отношения к умершим или павшим на поле брани предкам. Он не был ни ангелом света, ни демоном тьмы. Вакан был чем-то большим и неизмеримо древнее, чем все порождения человеческого воображения на этой планете. Бабка рассказывала истории, как Вакан помогает и спасает, и как Вакан наказывает и забирает с собой. Её чуть хрипловатый, тихий голос возник вдруг в голове. Распевность её повествования тогда убаюкивала меня, и я засыпал, укутанный шкурами и горячий от близкого костра.
- Вакан, - так же повторил скаут, и в его голосе появилась дрожь.
- О чём вы говорите? – встрепенулся, до сих пор молчавший итальянец.
 Он переводил быстрый взгляд с меня на индейца, и обратно. И снова в том же порядке.
- Сэр, что происходит? Сэр? – в голосе Скалетти явно чувствовался страх и это было нормально.
 Я повернулся к рядовому, ощущая, как гулко и быстро бьётся моё сердце. Будучи образованным и соответственно верящим в бога человеком, я всё же понимал, что индейские эпосы с их духами и танами имеют под собой какую-то основу. Я уже и думать забыл про сказки бабушки и легенды, иногда рассказанные дедом. Но сейчас, почувствовав всё это своим нутром, я как будто перенёсся туда, в прошлое, в большой вигвам вождя племени. Языки пламени заплясали вокруг меня, водя хоровод с тенями предков, с духами добра и зла.
 Я тряхнул головой, прогоняя наваждение. Сглотнул тугой комок и постарался придать своему голосу твёрдость и естественное безразличие.
- У индейцев есть поверье, что когда на земле всё не совсем гладко с неба спускается… ээ… - я старался подобрать слово, - дух, - я произнёс именно это слово, хотя оно совсем сюда не подходило, - и старается навести порядок. Имя этого духа Вакан, и это именно то, о чём говорит скаут, - я кашлянул и замолчал.
- Капитан, вы это серьёзно?
 Я не видел лица парня, так как именно сейчас луна, светившая до этого всю ночь, спряталась за тучу. Но я слышал, как дребезжит его голос, как он вибрирует от страха и недоверия.
 Я глубоко вздохнул. «Не хватало нам здесь ещё паники» - подумал я, понимая, что и сам напуган до чёртиков. Прежде чем я смог ответить маленькому, чернявому итальянцу, прежде чем я даже придумал, что буду говорить ему, со стороны лагеря донёсся человеческий крик. Мы все, как по команде повернули голову назад, в сторону спрятанного за джунглями лагеря.
- Вы слышали это? – спросил Скалетти. Его голос совсем осип и казалось, что он произносит слова с большим трудом.
 Вместо ответа я кивнул, вслушиваясь в звенящую ночную тишину. Я очень хотел, чтобы крик повторился, просто чтобы убедиться, что он не послышался мне.
 «Но ведь мы все слышали его» - возразил я сам себе и украдкой посмотрел на скаута. Индеец застыл в одной позе, повернувшись в пол-оборота, так чтобы одно ухо было обращено к спящему лагерю.
- Вы слышали капитан? – не унимался итальянец и я прекрасно его понимал. Парню нужно было с кем-то поговорить, просто жизненно необходимо услышать знакомый голос совсем рядом и понять, что он здесь не один.
 Я намеренно отвернулся от лагеря и положив руки на плечи Скалетти, заглянул ему в глаза. И без того тёмные, в ночной темноте, они казались чёрными.
- Я слышал, как и ты, как и Икто. Мы все слышали, - я чуть сжал его хрупкие, почти девичьи плечи, - Возможно это крик какой-то птицы, или ночного зверя. Сейчас скаут сходит в лагерь и разузнает, что к чему, а мы дождёмся его здесь. Вдвоём, - на последнее слово я сделал ударение. Хорошо?
- А может… - начал было возражать Скалетти, но я резко перебил его: Не может. Нет.
 Я повернулся к индейцу.
- Сходи в лагерь и узнай, что случилось, и кто кричал.
 Плечи под моими ладонями вздрогнули, и я понял, что допустил ошибку, сказав такое. Но слов вернуть было нельзя, и я убрал руки с плеч итальянца, дав ему осесть на землю.
 Стараясь не обращать внимания на испуганного рядового, я вновь посмотрел на Икто.
- Всё разузнаешь и возвращайся обратно. Понял?
 Индеец кивнул и растворился в ночи, оставив нам лицезреть лишь качающийся куст.
 Я проводил долгим взглядом его тень. Почему-то под ложечкой засосало, и я вспомнил то слово, что произнёс скаут, когда увидел, как колышется сельва. «Вакан».
 Передёрнув плечами, я до боли сжал зубы. Они даже заскрипели от такого давления.
 Присев перед Скалетти на корточки, я заглянул ему в лицо.
- Из какого ты города, парень?
- Из Ме…Ме… Мемфиса, сэр. Штат Алабама, - выражение лица паренька говорило о том, что ещё мгновение, и он разревётся, а может и напрудит в штаны.
- И чем ты там занимался в своём Ме-Ме-Мемфисе? – я нарочно передразнил мальчишку, чтобы как-то отсрочить его истерику.
 Это помогло. Растирая грязной рукой первые слёзы по щекам, Скалетти улыбнулся.
- У моего отца там адвокатское бюро. Самое большое в городе, - он сказал это не без гордости, и я про себя улыбнулся, - До войны я помогал ему, выполнял различные поручения. Ну и всё такое, понимаете меня.
 Я утвердительно кивнул.
- Ты один в семье?
- Нет сэр. У нас большая семья, - опять в его голосе прозвучала гордость, и паренёк даже улыбнулся. Его чёрные, словно маслины глаза, блеснули сквозь навернувшиеся слёзы в лунном свете.
 Я слушал своего бойца одним ухом, а вторым слушал не возвращается ли скаут. Но со стороны лагеря не доносилось ни звука. Снова тишина окутала нас будто бы коконом. Нет, она не давила на меня, но я почти физически ощущал её присутствие.
- А? Что ты сказал?
- Я говорю, что у меня трое братьев и две сестры, - голос Скалетти, только было наполняющейся жизнью вновь поблек и стал тихим.
- Что? – я посмотрел на итальянца.
- Двое братьев погибли. Один ещё в начале войны, в битве при Бул Ране, второй при Гетисберге, - Скалетти горестно вздохнул, - Самый старший пропал без вести на Миссисипи, в шестьдесят четвёртом.
 Мы какое-то время помолчали. Парень смотрел на свои руки, лежащие на бёдрах. Я же смотрел на солдата, но воспоминания унесли меня далеко отсюда. Я вдруг вспомнил весь ад, что мне пришлось пережить за четыре года гражданской войны. Мне и ещё четырём миллионам солдат в тёмно-синей и серой форме. И ещё десяткам миллионов мирных жителей, которых коснулась эта война.
- Так что сэр, мне никак нельзя здесь сгинуть. Отца парализовало, и он уже не может работать, а обе сестрёнки и мама хотят кушать. Я единственный кормилец, понимаете сэр? Капитан? – Скалетти потеребил меня за рукав.
- Мы выберемся отсюда. Точно выберемся, я тебе обещаю, - это были не лучшие слова и тем более не совсем честные, но они успокоили рядового, а это было самое главное.
 Парень с благодарностью кивнул, приняв мой ответ за аксиому.
 Я посмотрел в сторону лагеря.
- А теперь давай ка поспи пару часов, - сказал я и когда солдат стал возражать, я добавил с нажимом, - Поспи, поспи. Затем сменишь меня перед рассветом.
 Какое-то время Скалетти колебался, и я уже собрался добавить, что это приказ. Но парень вдруг коротко кивнул и свернувшись калачиком, вокруг винтовки, которую он не выпустил из рук, закрыл глаза. Я тихо выдохнул.
 «Икто уже должен был вернуться» - тревога кольнула в сердце острой иглой.
 В полной тишине я встретил рассвет, иногда смотрел на стену джунглей и небольшую просеку, ведущую в лагерь, иногда бросал взгляд на спящего итальянца, которому необходимо было во что бы то ни стало вернуться домой живым и невредимым.
 «Где же индеец?» - раздумывал я, наверняка уже зная ответ. Отговорки типа «он был вынужден остаться в лагере потому что… бла, бла, бла» - меня не могли удовлетворить и успокоить.
 Когда взошло солнце, выглянув из-за раскидистой кроны местной лиственницы, джунгли преобразились. Редкая роса заиграла на листьях пальм и лианах всеми цветами радуги. Нежные и ещё не жгучие лучи в этот ранний час ласкали лицо и согревали душу. Я на миг закрыл глаза, подставив свою небритую щёку под этот каскад тепла и жизни.
- Сэр? – рядом проснулся рядовой Скалетти. Он сидел ещё не отошедший ото сна и напоминал мне маленького щенка, разбуженного против его воли.
- Да сынок? – второе слово вырвалось у меня непроизвольно.
- Доброе утро сэр, - маленький итальянец улыбнулся мне, чем ещё больше наполнил меня теплом и радостью вновь рождённого дня.
- Доброе утро… ээ…, - я забыл его имя, но парень услужливо мне его подсказал: Андре.
- Доброе утро, Андре, - повторил я и добавил его имя, а затем тоже улыбнулся ему.
- Вы не разбудили меня до восхода?
- Нет, не разбудил, - я снова посмотрел в сторону лагеря, - Я сейчас пойду в лагерь, и ты остаёшься главным караульным на этой стороне, - я заметил, как побелели костяшки его пальцев, сжимающие винтовку.
- Так что смотри в оба и если что-то заметишь, стреляй в воздух, понял? Не пытайся самостоятельно выяснить что к чему, - я наклонился к по-прежнему сидящему на земле солдату.
 Скалетти спохватился и тут же подскочил на ноги.
- Так точно сэр, - выпалил он, прикладывая руку к козырьку мятой фуражки, - И… спасибо сэр, - добавил он, почему-то потупив взгляд.
 Я конечно же понял, о чём это он. Несколько секунд я рассматривал донышко его серой кепи, а затем развернулся и быстрым шагом заспешил к лагерю.
 Природа просыпалась, но вокруг по-прежнему стояла тишина. Лишь шелестели листья пальм и хлебных деревьев, задетые моими плечами, да под ногами шуршал зелёно-коричневый ковёр.
 Как я и ожидал, оправдались мои опасения – скаут Икто пропал. Его персональная кучка синей формы, разбавленная индейским колоритом, лежала в десятке метров от ещё тлеющих углей первого костра. Как и в первых случаях, огнестрельного оружия я не обнаружил. Зато я нашёл старое, замусоленное перо и зачем-то спрятал его в карман. Затем отнёс всё что осталось от индейца к себе в палатку и нашёл Вачовски.
 Сержант деловито расхаживал по лагерю, где пинками и угрозами, а где и уговорами, заставлял людей подниматься и строиться на утреннюю проверку. Мы пожали друг другу руки, и я был несказанно рад, что вижу Вачовски живым и здоровым.
 Пока капрал Томас сворачивал пикеты, я прохаживался перед строем сонных и злых солдат и думал, что же им сейчас сказать. Почему-то я был уверен, что помимо Икто пропал ещё кто-то, а может и не один солдат, а несколько. Не знаю, на чём зиждилась моя уверенность, на внутреннем чутье, или на математической прогрессии, что мол вначале один, вчера два пропавших и пусть Вашингтон умер своей смертью, сломав себе шею.
 Вернулся капрал и все дозорные. Я внимательно считал пришедших парней и не удержался от вздоха, когда досчитался всех. Солдаты заняли места в тонкой линии построения. Анджей стал справа, а слева… Слева, где всегда стоял второй сержант Смит, было пусто. Я переглянулся с Вачовски и еле заметно ему кивнул. Он тут же скрылся у меня за спиной, а я повернулся к своей роте. Знакомая сосущая пустота внутри меня, выдавила на моём лице еле приметную гримасу. «Вот и второй пропавший» - с фатальной уверенностью, поспешно подумал я. Все мысли и слова, что я заготовил для своих парней, в миг улетучились. Я какое-то время просто смотрел на солдат, стараясь скрыть своё душевное состояние. «Не хватало ещё, чтобы я подавал пример паники и страха» - прикрикнул я на себя.
- Парни, - начал я, стараясь чтобы мой голос был хорошо слышен всем, - Не буду от вас скрывать очевидное – партизаны наступают нам на пятки.
 После этой лжи, которую я пытался выдать за правду по строю пробежала волна. Даже поднялся тихий гомон, который я тут же пресёк подняв вверх руку, сжатую в кулак.
- Мы каждый день, - я чуть помедлил, - и ночь, теряем своих друзей и сослуживцев, и не только от болезней, - я оглядел своих парней и выражения их лиц мне не понравились, - Чёртовы мексикашки повадились воровать наших ребят. Что они там с ними делают одному богу известно, но думаю, что ничего хорошего.
 Я выдержал паузу, давая время измученным и уставшим бойцам впитать в себя сказанную мной информацию. Впитать и испугаться. По-настоящему испугаться и… стать бдительней. Внимательней и осторожней.
- Это их тактика – украсть и убежать, убить и убежать, ужалить и убежать, - я вновь всмотрелся в знакомые лица. Некоторые бойцы моей роты знали другую правду, но я не переживал, что они будут трепаться. В конечном итоге, даже если они и расскажут что-то своим товарищам, то те же и поднимут их на смех, из-за нелепости самих рассказов.
- Но мы не можем остановиться и дать им бой. Не можем поступить, как настоящие солдаты, как истинные воины своего отечества. Знаете, почему?
 Ответом мне была напряжённая тишина. Краем глаза я заметил, что вернулся Вачовски. В руках у него была кучка серой формы. Он встал у меня за спиной, чуть левее и приковал к себе взгляды большинства солдат. Я дал им время вдоволь насладиться зрелищем того, что осталось от сержанта…
- Потому что партизаны не примут бой. Они боятся нас и поэтому нападают исподтишка. А наша задача добраться до побережья и вернуться домой. Вернуться к своим семьям, жёнам и детям, матерям и сёстрам.
 Лица парней нахмурились и у многих лбы под фуражками и мятыми кепками пошли морщинами. Но главное, у них изменился взгляд. Это был взгляд решительного и твёрдого человека. Меня это очень порадовало.
 «Значит я правильно сказал. И пусть я соврал, но это ложь во спасение» - убедил я себя сам и продолжил.
- До залива менее двухсот миль. Если будем идти в том же темпе, что и в предыдущие дни, то доберёмся до него за десять-двенадцать дней, - я снова дал время моим бойцам осознать и переварить сказанное. Будьте внимательны и бдительны. Вертите головой на триста шестьдесят градусов. И даже во сне держите один глаз открытым. От вашего внимания теперь зависит ваша жизнь. Ваша, и ваших товарищей, - я замолчал и сделал шаг назад. Почувствовал, что совсем рядом стоит Анджей. И его горячее дыхание шевелит мне волосы на затылке.
- А теперь разойдись. Четверть часа у вас, чтобы позавтракать и собраться. Затем выступаем, - я внимательно смотрел на своих ребят, стараясь каждому заглянуть в глаза и, как мне казалось, вселить толику своей показной уверенности, которую на самом-то деле я не испытывал.
 Когда рота разошлась по лагерю и занялась приготовлением пищи и сборами, я повернулся к сержанту.
- Где ты это нашёл? – я посмотрел на форму, зажатую у Вачовски под мышкой.
- Сразу за лагерем, не доходя немного до северного пикета.
 «Как и Икто. Они оба пропали вне лагеря» - подумал я ещё не зная, что бы это могло значить.
 Я посмотрел на вещи, зажатые под мышкой Анджея, потом на самого Анджея.
- Отнеси их ко мне в палатку и после завтрака, готовь людей к дороге. Я на утренний доклад к Скэрроу.
 Вачовски удивлённо заломил бровь, на что я развёл руки и поджал губы. Утренние планёрки, как их называл полковник, были его нововведением. Многие из офицеров ворчали, считая это пустой тратой времени и сил, но я с ними был не согласен. В столь тяжёлое время, действия командующего были направлены на сплочение оставшихся в живых, измученных и уставших солдат и офицеров. И эти утренние совещания, как раз, давали полную, ну или почти полную картину, после ночи по каждому полку, каждой роте.
 Этим утром я опоздал и войдя в командирскую палатку был встречен угрюмым и злым возгласом майора Рихтер.
- Вот и наш профессор!
 Я никак не отреагировал на сарказм и посмотрев на Скэрроу, отдал ему честь по всей форме.
- Почему опоздали? – устало спросил полковник, коротким кивком ответив на моё приветствие.
- Всю ночь был в карауле на дальнем пикете, - только сейчас я почувствовал, что страшно хочу спать. Я с усилием подавил рвущийся наружу зевок.
 «Не хватало ещё давать лишний повод этим напыщенным болванам в сером, меня в чём-то упрекнуть» - подумал я, продолжая смотреть только на полковника.
- И что? – в вопросе Скэрроу послышалось напряжение, и я ощутил, увидел периферийным зрением, что все присутствующие смотрят на меня.
- Двое пропали, сэр. Скаут Икто из четвёртого Мичиганского, и сержант Смит.
 Полковник какое-то время помолчал.
- У нас тоже есть потери, - сказал он с горечью, после довольно длинной паузы, и я удивлённо поднял брови.
- Да, пропал… исчез майор О`Коннел.
Я действительно был удивлён, потому что за первые две ночи пропали только мои люди. В третью ночь пропал офицер из лагеря.
- Ээ… Так же кучка одежды и никакого огнестрельного оружия? – спросил я, зачем-то понизив голос почти до шёпота.
 Скэрроу утвердительно кивнул.
- Что вы думаете капитан Бирн? - он обратился ко мне и его усталый взгляд говорил красноречивее несказанных слов.
 Я пожевал губу, ощутив покалывания отросшей щетины. «Что я мог сказать? Рассказать про вакан? Или придумать сходу какую-то другую, более правдоподобную версию?»
  Но ничего сказать мне не дали. В разговор влез капитан Бромли, главный интендант нашего корпуса.
- Господин полковник, всё это конечно занимательно и возможно даже очень интригующе, но если мои ребята к завтрашнему вечеру не добудут мяса в этих чёртовых джунглях, солдаты начнут звереть от голода. И тогда будет не важно куда пропали все эти парни во главе с майором и в какой ад провалились, потому что ад начнётся у нас, - он выпалил это всё на одном дыхании и уставился своими большими, коровьими будто на выкате глазами прямо на полковника.
- Пошли отряды глубже и дальше в джунгли, - предложил Скэрроу, не повышая голоса.
 Я невольно проникся уважением к этому усталому, грузному мужчине в светло-серой потёртой форме. Кажется, его ничто не могло вывести из себя.
- Я посылал сэр. Две группы по три человека с максимальным радиусом в три мили, - ответил капитан.
- И что? – спросил я.
- И что? – переспросил Бромли, - И ничего. Точнее никого. Ни одной захудалой ящерки или пёстрой птички. Ничего, - капитан развёл руками.
- А тишина? В смысле тишина там была такая же, как здесь? – последовал от меня следующий вопрос.
- Тишина? – вновь переспросил Бромли, - Какая к чёрту тишина? Не знаю, я не спрашивал у парней. А что? Причём здесь тишина?
 Я и сам не знал, зачем задал этот вопрос. И так было очевидно, что тишина, окружающая нас последние дни, была неестественной. Особенно в девственном лесу на задворках цивилизации.
- Ну, - начал было я, но меня перебил один из «серых» офицеров, второй лейтенант Рипли.
- Капитан хочет сказать, что тишина, которая сопровождает нас уже третий день подряд, имеет какую-то причину.
 Я был благодарен лейтенанту, что он поддержал меня, но затем он кое-что сказал ещё, чем, как мне кажется, только сильнее запутал собравшихся.
- Надеюсь, что эта тишина имеет естественную, объяснимую природу.
- Что ты хочешь этим сказать? – вступил в разговор майор, фамилию которого я никак не мог вспомнить.
 Я сжал на мгновение веки и сделал несколько круговых движений глазами. Сон начинал настойчиво стучаться в мою черепную коробку.
- Лейтенант Рипли говорит о том, что в этих джунглях по умолчанию не может быть тихо и возможно, что окружающая нас тишина, которую я надеюсь все заметили, - тут я обвёл офицеров профессиональным взглядом лектора, - признак чего-то неестественного или непознанного. Очевидно, что эта тишина, когда даже муравьи и насекомые молчат, связана с пропажей наших людей.
- С чего вы это взяли, капитан? – в разговор вступил полковник.
  Я же всё больше увязал в своих мыслях и в том, как я их подавал окружающим. Второй лейтенант Рипли незаметно сделал несколько шагов назад к одной из стен палатки и таким образом отошёл в тень.
- Мои ощущения сэр.
- Ощущения? – один из майоров издал короткий смешок, - Что нам делать с твоими ощущениями Бирн? – тон его повысился до угрожающего, но я никак не отреагировал на это.
- Что это значит? – Скэрроу поддержал задиристого майора.
- Сэр, это сложно передать словами, - я пожевал губу, стараясь подобрать подходящие слова, но к своему великому стыду, не находил их.
 Какое-то время в палатке висела тягучая, напряжённая тишина. Затем кто-то из офицеров кашлянул, как мне показалось это сделал всё тот же Рипли.
- И что же мы всё-таки будем делать с едой? – капитан Бромли мусолил в руках свою фуражку и не смотрел не на кого конкретно.
- Возьмите несколько человек из дисциплинарной роты, увеличьте количество человек в поисковой группе и радиус поисков, - полковник поднялся из-за стола и, заложив руки за спину, стал прохаживаться рядом со стулом.
- Я бы порекомендовал сэр усилить фуражные отряды солдатами-индейцами, - произнёс негромко второй лейтенант Рипли и посмотрел на меня.
- Сколько у нас индейцев в корпусе? – спросил полковник, снова садясь за стол.
- У меня двое, оба из семинолов, - произнёс высокий и худой капитан Чаклтон, всё время молчавший, за что и получивший прозвище «молчун».
- У меня один остался, из чиппева, - устало кивнул я и не смог сдержать зевок.
 Скэрроу сделал вид, что не заметил моей выходки. Он продолжал слушать своих офицеров.
 В конечном итоге в отряде насчитали семерых индейцев, из которых двое, как и пропавший Икто, были скаутами до войны.
- Хорошо, - кивнул полковник, после нехитрого подсчёта краснокожих в подчинённых ему подразделениях, - Капитан Бромли, отправляйте три группы сразу по пять, нет… - Скэрроу на миг заколебался, - по четыре человека и включите в каждую по индейцу. Может это и поможет, - он крякнул и потёр большой красной рукой уставшее лицо.
- Двух скаутов переведите в дисциплинарную роту.
 Я удивлённо воззарился на командующего. Думаю, за моей спиной это сделали многие офицеры.
 Полковник спокойно выдержал все взгляды и негромко добавил: Ему они нужнее. На этом всё, господа. Через десять минут выступаем.
 Выходя из палатки я ещё раз посмотрел на полковника. Скэрроу опустил голову на переплетённые кулаки, уткнувшись выпуклым лбом в пальцы. Во всей его позе читалась усталость и какая-то, как мне тогда показалось, неуверенность. Но я был благодарен ему за поддержку меня и моей роты, и за перевод двух скаутов в моё подразделение. Поблагодарить его я не успел, да и не было в этом необходимости. Это было решение командующего и ни в моих, и ни в чьих-либо ещё правилах, было это обсуждать. Коротко кивнув нескольким офицерам, в том числе и Рипли, я заспешил через весь лагерь назад, туда, где меня ждала построенная в походную колонну рота.


                *                *               *              *                *


  За следующую неделю мы лишились двух третей личного состава нашего потрёпанного обсервационного корпуса. В том числе и полковника Скэрроу. Он пропал на второй день, после того утреннего совещания, когда распорядился перевести ко мне двух индейцев. И, как мне рассказал после дежурный адъютант, а это был второй лейтенант Мейсон из четвёртого Вирджинского полка, командующий пропал прямо из палатки. Мейсон зашёл к нему ранним утром и обнаружил лишь кучу разбросанной по полу одежды и две оплавленные свечи, залившие воском походный столик полковника.
 После смерти Скэрроу отряд, а именно так я стал его называть, возглавил тот самый офицер, фамилии которого я никак не мог вспомнить, майор Андерсон.  Отношения у меня с ним были напряжённые ещё с самого начала похода по джунглям, но ему хватало благоразумия не дёргать меня и не придираться. Ведь моя рота продолжала оставаться самой сплочённой и самой боеспособной единицей, среди остального сброда, коим стали солдаты других подразделений.
 Рота моя сократилась почти в половину и теперь в ней насчитывалось лишь шестнадцать бойцов, плюс сержант Вачовски и я. Но мы, как и раньше, продолжали нести боевое охранение и ночные дежурства по периметру лагеря, когда останавливались на ночёвки.
  Правда, к моему большому сожалению, и мои ребята не миновали этой вынужденной варварской меры – есть себе подобных. В том числе и сержант Вачовски.
 После того, как три подряд поисковые группы охотников, посланные капитаном Бромли не вернулись ни через день, ни через два, майор Андерсон, а тогда уже он командовал отрядом, так как был старшим офицером, запретил отлучаться солдатам дальше чем на сто футов от тропы. Впрочем, никто особо и не стремился отходить от прорубленной в сельве просеки.
 Через день, после того, как закончились все запасы еды и даже вода, одного из раненых офицеров, которого несли вместе с отрядом, нашли в импровизированном лазарете с перерезанным горлом. Всю кровь с него спустили и пытались отпилить часть ноги выше колена, но этим ублюдкам что-то или кто-то помешал. Андерсон провёл быстрое расследование и выявив начинающих людоедов, наскоро их расстрелял. Майор приказал поставить их перед строем, и расстрельная команда из моих парней привела приговор в исполнение. Только это уже не могло остановить накатывающую чуму каннибализма.
 Ещё через два дня за убитыми солдатами вернулись и выкопав их разлагающиеся тела, забрали в лагерь, где и съели.
 Я и мои люди питались кореньями и ягодами, что я умудрялся находить. Но на четвёртый день мы так обессилили, что с трудом поднимались утром. Поэтому-то парни из моей роты и перешли на «мясо». Но я и ещё четверо солдат держались. Слабели и с трудом переставляли ноги, но всё же оставались верны каким-то своим принципам и устоям.
 У меня даже, на этой почве, вышел очень неприятный разговор с майором Андерсоном. Это случилось на шестой день, после описанных ранее событий. Майор вначале просил, затем начал угрожать, что бросит нас. Но после того, как я молчал и просто смотрел на него, решил напугать меня – он пригрозил мне, что просто даст команду своим парням и нас съедят. Съедят, как тех несчастных раненых и больных солдат и офицеров.
 Как второго лейтенанта Рипли, умудрившегося всего лишь на всего вывернуть лодыжку, или как рядового Шенкинса, схлопотавшего дизентерию и так обессилившего, что просто не в состоянии продолжать путь дальше. Я молчал и лишь таращиться на майора красными от недосыпания глазами. Наконец, он понял, что ничем пронять меня не сможет и бросил это занятие, на последок разбив мне губы одним точным ударом, уверенного в себе мужчины.
 Когда-то в раннем детстве я читал в одной книге, которую мой отец любил чуть меньше чем охоту, что бог создал землю за семь дней. День за днём, поэтапно он творил, вначале небо и твердь, затем моря и горы, затем животных и наконец человека. Он наделил его разумом и чувствами. За семь дней, последовавших за последним большим совещанием у уже умершего полковника, я увидел, как эти самые люди, венцы творения неизмеримо большего, чем придорожный камень, или стрекоза, порхающая на летнем лугу, те самые люди, что любили, верили, были снисходительными и доброжелательными, превратились в нечто. Даже на войне, пройдя сквозь боль и грязь осенней кампании на полуострове, преследуя генерала Пембертона по выжженным пустыням и солончакам Нью Мехико и Техаса, где из воды и еды по нескольку дней у нас были только чёртовы кактусы, и там мы оставались людьми. Чертовски уставшими и злыми, грязными, запаршивевшими и ненавидящими весь белый свет, но людьми.
 Здесь же, сквозь затуманенный взгляд обессиленного и голодного человека, я видел монстров в лохмотьях, когда-то бывших военной формой. Они превратились не в ничто, ничтожество, нет, а в нечто. Это были уже не люди. Как будто их человеческие, дарованные богом души вынули из их тел и наполнили каким-то смрадным и густым раствором столь чужеродного происхождения, что это нельзя себе даже вообразить. И когда кто-нибудь из них смотрел на меня, или разговаривал со мной, я видел, как в их тёмных, неизмеримо темнее, чем им дала матушка природа, глазах плескалось безумие и что-то ещё.
 Даже мой друг Анджей, а именно им он был для меня, оставаясь со мной рядом и помогая мне, а возможно и защищая от головорезов Андерсона, всю эту долгую неделю, он тоже был тёмный. Его серые, водянистые и холодные глаза, всегда напоминающие мне льдинки на стёклах моего родного Мэна, стали вдруг тёмно-коричневые, цвета горького шоколада. Он мало разговаривал со мной, но всегда был рядом, когда я чувствовал в нём потребность. И когда сержант смотрел на меня, я ощущал, что кто-то чужой старается забраться мне во внутрь. В самую глубину моего сознания и подсознания и мне становилось страшно. Страшно от того, что я не смогу сопротивляться долго этому чудовищу в обличии моего друга, сержанта Анджея Вачовски.
 Я понимал и осознавал, что и сам давно уже не в себе и возможно, многое из того, что я видел и слышал, было плодом моего воспалённого мозга, но одно я знал наверняка – зло пришло и зло поселилось в наших душах.
 Вот так за семь дней мы перестали быть людьми.


                *             *              *             *               *


 На восьмой день я проснулся от невнятного беспокойства, надвигающейся беды. Открыв глаза, я почувствовал тошноту. Вслед за ней душу наполнила неизмеримая, всепоглощающая тоска. Я уставился в предрассветное небо, видимое через клетки и линии зелёных джунглей и услышал крик какой-то птицы. Я не сразу сообразил, что произошло. Сев и тряхнув головой, прогоняя остатки сна, я вновь услышал крик птицы, но уже ближе. Замерев на мгновение, я обвёл взглядом просыпающийся лагерь и мой взгляд зацепился за крайнюю пальму, одиноко стоящую в двадцати шагах справа от меня. В её кроне, шелестя листьями кто-то двигался. Я напряг слабые глаза и разобрал ярко-красное оперение покрывающее тело и крылья какой-то незнакомой мне птицы. Своим большим, как у попугая ара клювом, она раздвинула листву и вновь издала уже слышимый мной мгновение назад крик – крик, похожий на скрип давно не смазанной дверной петли. Но для меня он был похож на райское пение всех ангелов, что я помнил по именам. Я на всякий случай протёр глаза, боясь поверить в то, что я вижу и надеясь, что эта птица не плод моего усталого и воспалённого воображения. Птица повернула голову на бок и, как будто, изучала меня с высоты пальмы. Я поднялся на ноги со второй попытки и, стараясь не упасть, заспешил туда, где вчера разбили палатку майора Андерсона. Душа моя ликовала и утренние страхи, что одолели меня спросонья, были забыты в раз.
 Большинство солдат и горстка оставшихся в живых офицеров ещё спали. Многие спали, скрутившись калачиком, в позе эмбриона и над лагерем стояла сильная вонь от давно немытых тел. Но я совсем не замечал этого «аромата», так, как и сам принимал в последний раз ванну более трёх месяцев назад, а просто умывался уже и не помню, когда.
 Моя бывшая палатка встретила меня молчанием и сонной тишиной. Да, Андерсон, как только стал командующим, тут же реквизировал у меня палатку и всё что в ней находилось, весь скарб, оставив мне только сменное бельё и томик моего любимого Гомера.
- Майор Андерсон, - робко позвал я, украдкой заглядывая за полог. Обождав минуту, я снова повторил: Майор Андерсон.
 Ответом мне была всё та же сонная тишина. Я оглянулся за спину и посмотрел на птицу, которая всё ещё сидела на макушке одинокой пальмы. Я мысленно молился, чтобы эта красивая, ярко-красная незнакомка не вспорхнула ненароком и не полетела дальше по своим делам.
- Майор Андерсон, - повторил я в третий раз, чуть громче и чуть настойчивее, засовывая голову в полумрак палатки.
 Внутри послышалась какая-то возня и еле слышное ворчание.
- Какого чёрта? Кого там принесла нелёгкая? – услышал я голос командующего и отступил на шаг назад от палатки.
- Это я сэр, - я неловко отдал честь майору, приложив слабую и непослушную руку ко лбу.
- А Бирн, что случилось? – Андерсон был в одном белье, но щёки его украшал здоровый румянец, а глаза-буравчики внимательно смотрели на меня.
- Они вернулись, - просто сказал я и слишком поздно понял, что у этих слов был двоякий смысл. Я увидел, как и без того маленькие глазки майора сузились, а рот дёрнулся вниз. Рука его начала шарить по пояснице, видимо в поисках кобуры с револьвером и не без злорадства и удовольствия наблюдал я эту сцену.
- Нет сэр, это птицы.
- Что птицы? – Андерсон взял себя в руки.
- Птицы вернулись. Они вернулись, - я готов был расплакаться, - Вот посмотрите.
 Я отступил несколько шагов назад и чуть не упал, споткнувшись об один из колышков, держащих палатку. Майор недоверчиво посмотрел на меня, а затем вышел из палатки и посмотрел туда, куда я показывал. Я надеялся, что ярко-красная птица не улетит и что командующий сам увидит её, собственными глазами и не обзовёт меня фантазёром, который живёт в мире грёз и галлюцинаций.
 Я стоял спиной к одинокой пальме и только указывал на неё рукой. Я видел, как вытянулось лицо Андерсона и губы его, сложившись трубочкой издали негромкий звук, сильно смахивающий на имитацию выстрела.
- Ну что майор, можно собирать охотничьи группы и посылать их за едой, - я усмехнулся потрескавшимися губами, наплевав на субординацию.
 Андерсон кивнул после небольшой паузы.
- Ты прав Абрахам, пора. Тем более, что другого мяса у нас осталось совсем немного, - майор улыбнулся и резко развернувшись, скрылся в недрах палатки.
 Я же почувствовал накатывающуюся тошноту и рвотный позыв пустого желудка. Голова у меня закружилась, и чтобы не упасть, я сел на землю и стал часто-часто дышать коротко и неглубоко.
 Лишь пять человек из всего отряда продолжали сопротивляться и не есть себе подобных, лишь пятеро – я, трое солдат из моей роты и один русский, капрал Темнев из рейнджеров Мосби. Все остальные, кто раньше, кто позже сдались и тень, явным, видимым отпечатком легла на их лица. Я же слабея день ото дня, как и четверо парней, продолжал внимательно следить за остальными. И может это была игра моего измученного и воспалённого воображения, может что-то ещё, но я видел, как они менялись – солдаты, капралы, сержанты и офицеры. Их лица приобретали хищное выражение, тени прятали их лица даже в солнечный день, а ночью их глаза светились красным. Я не разговаривал о своих видениях с другими воздержавшимися, но я видел по их глазам, что они тоже напуганы.
 Когда Вачовски стал есть себе подобных, это, по-моему, произошло на пятый или шестой день после достопамятного совещания у полковника, он пришёл ко мне и сев передо мной на корточки, попросил прощения. В глазах его стояли слёзы, и я ничего ему не ответил. Эти слёзы я видел в первый и последний раз и остальные дни, до возвращения птиц, я просто не разговаривал с ним. Хотя Анджей проводил большую часть времени рядом с нами – изгоями, как прозвали нас в отряде. Мне думалось, что он охранял нас и возможно спас нам жизни, потому что мясо убитых солдат и правда заканчивалось.
 Но через день-другой, когда голод обострил бы их чувства и желания, уверен, что и сержант Вачовски не смог бы нас защитить.
 Так что птицу, которую я увидел утром, можно было назвать голубем мира и жизни, если бы у меня было поэтическое настроение. Тени, как многие прозвали того невидимого врага, уже два дня как перестали нас беспокоить. Впрочем, беспокойством это сложно было назвать, они просто накрывали лагерь и походную колонну бредущих солдат будто бы покрывалом, или накидкой. Но вокруг в миг становилось темнее и холоднее и начинали пропадать люди. Просто растворялись в воздухе, оставляя после себя кучу ношеной одежды, стоптанные и залатанные ботинки, ремни и ножны с холодным оружием.
 Все эти дни, когда тени накрывали нас, я неистово молился, низко наклонив голову к земле и прижимая ладони друг к другу. В прошлой жизни, до войны я довольно прохладно относился к вере, хоть и был католиком по отцу, но четыре года ада научили меня, что без веры я ничто. И тогда забыв обо всём, стараясь не слышать крики ужаса и боли, я горячо шептал слова своей собственной, мною придуманной молитвы. Я проговаривал каждое слово, каждую букву, вдумываясь в смысл только что сказанного и осознавая себя, ощущая себя одним целым со сказанными мной словами.
 Наверное, именно это спасало меня, меня и тех четверых, которые добровольно отказались от человечины. Они тоже шептали иссохшими губами слова этой молитвы, низко наклонившись к ковру из опавших пальмовых листьев. С нами молился и Анджей, и ещё некоторые - и эти некоторые оставались живы. А потом, те из парней, кто поддавшись панике, носились сломя голову по лагерю и ломали себе ноги, вывихивали лодыжки и расшибали головы, становились пищей для оставшихся в живых.
 «Вакан» - это имя я вспоминал каждый раз, как на нас нападали тени. Были ли это они, или он, тот древний, первородный дух. Он был нейтрален, насколько я помнил из рассказов бабушки. Это конечно же слова и мнение современного человека. То есть он был ни за свет, но и не за тьму. Он, так сказать, был сам по себе. И в те долгие четыре дня, что мы двигались вперёд, а вокруг нас будто рой кружились тени, я часто вспоминал вечера у бабушки. Её хрипловатый и тягучий, чуть распевный голос. Её густые чёрные волосы, на половину разбавленные сединой. Она рассказывала мне много сказок и легенд, но почему-то лучше всего я запомнил только одну – про Вакан. Когда Икто произнёс это слово, тогда, в ночном дозоре, я сразу вспомнил и сразу понял о чём это он.
 Сидя на земле возле палатки Андерсона, палатки, которая не
 так давно была моей, я задремал. Это не было даже лёгким сном, нет. Это больше походило на прострацию, в которую я погружался всё чаще и чаще и каждый раз на более длительный срок. Состояние это было вызвано постоянным голодом, усталостью и недосыпанием. А ещё я ощущал на себе всё более открытые и всё более враждебные взгляды солдат и офицеров оставшегося отряда.
- Капитан, - кто-то тихо позвал меня.
 Я поднял глаза и свозь затуманенный взор увидел стоящего рядом со мной Икто. Скаут внимательно смотрел на меня, протягивая в мою сторону руку.
- Ты же мёртв. Пропал, - я выдохнул эти слова и что есть мочи сжал веки.
 Скаут медленно кивнул.
- Пропал, но не мёртв, - его голос доносился до меня, словно через толщу воды. Я ещё раз моргнул, а затем стал рассматривать индейца.
 Он был в синей форме солдата армии Соединённых Штатов Америки, а на плече у него висела винтовка – его родной «спенсер». Странно, но погоны и значки на груди были будто бы размыты и нечётки. А цевьё винтовки и потёртый кожаный ремень наоборот были хорошо и во всех деталях видны мне.
- Пора капитан, - вновь произнёс Икто глухим, чужим голосом.
- Куда пора? – не понял я, а когда догадка осенила меня, я испугался. Лицо моё исказила гримаса страха и я дёрнулся назад как от пощёчины.
- Нет, не туда. Пора в путь, - скаут продолжал тянуть ко мне свою сухую и коричневую ладонь.
- Тебя нет, нет. Ты умер, пропал, - я замотал головой и замахал перед собой руками. А затем крепко-крепко зажмурил глаза. Так и сидел какое-то время, пока над ухом не раздался знакомый и чуть надменный голос майора.
- Бирн, с тобой всё в порядке? Или от своих корешков у тебя уже галлюцинации начались? – он негромко засмеялся и его смех подхватили ещё двое.
 Я открыл глаза и уставился туда, где только что стоял Икто. Но индейца не было и в помине. Я завертел головой в разные стороны, чем вызвал ещё один взрыв смеха офицеров во главе с Андерсоном.
- Ээ, - майор коснулся моего плеча, - капитан. Прекрати устраивать здесь цирк. Иди и займись своими прямыми обязанностями.
 Я медленно встал и не обращая внимания на ехидные улыбки своих сослуживцев, побрёл прочь от палатки командующего.
- Да, займись своими прямыми обязанностями, - крикнул мне кто-то в спину, - иди и выкопай ещё пару фунтов корешков и найди с десяток личинок.
 И вновь меня догнала волна их смеха, но я совсем не обращал на это внимания. Я даже не стал поворачиваться назад. А смысл? Потратить силы, которых и так осталось совсем не много. Да к тому же это моё видение скаута. Вернувшись к своей роте, я ни с кем не стал делиться тем, что видел Икто, но вот про птицу тут же рассказал парням. Номинально я оставался командиром этого подразделения, но мой авторитет сильно упал после произошедших событий. И моё физическое состояние оставляло желать лучшего, так что большинство работы, которая была моей, взвалил на свои плечи сержант Вачовски. Я даже подозревал, что Андерсон предлагал ему возглавить дисциплинарную роту и сделать его офицером, но Анджей отказался.
 - Сегодня я видел птицу на дереве, - я неспешно прогуливался перед строем, уделяя больше внимания тому, чтобы не упасть, а не тому, что я говорю.
- Это была живая и большая птица. И видел её не только я, но и майор Андерсон, - я обвёл своих ребят нечётким взглядом, - Вы понимаете, что это значит?
 Парни зашумели и загалдели, но сержант тут же шикнул на них, и они вновь успокоились.
 Я отошёл несколько шагов назад, чтобы видеть всю неровную линию солдат и медленно, на секунду застывая взглядом на каждом лице, стал оглядывать их одного за другим. Последним стоял Скалетти и понуро смотрел себе под ноги.
 Я хотел было окликнуть рядового, но вдруг вспомнил, что маленький итальянец сгинул ещё в третью ночь, после того, как мы с ним стояли в дозоре. Нервно сглотнув, я вытаращился на Скалетти и тут же заметил, что форма его выделяется одним тёмным, бесформенным пятном. Тускло сияют нечёткие пуговицы и лента золотого шитья. Я сделал шаг вперёд по направлению к пропавшему солдату и Скалетти поднял голову. В его глазах было столько тоски и боли, что я опешил, и встал как вкопанный. В голове моей раздался его голос, хотя тонкие бескровные губы на лице маленького итальянца были крепко сжаты.
- Вы обещали сэр. Вы обещали, что я вернусь домой.
 Я сжал голову руками и крепко зажмурился.
 «Этого не может быть. Нет. Это видение. Призрак» - подумал я, чувствуя, как паника тугой болью подступает к моему сознанию.
- Капитан, с тобой всё нормально? – над ухом раздался громоподобный бас сержанта, и я тут же открыл глаза.
 Скалетти не было и строй замыкал прыщавый, нескладный парень по фамилии Свифт, или Квирт.
 Я посмотрел на Вачовски и медленно кивнул.
- Голова болит, - соврал я негромко, но так чтобы услышали некоторые из парней, стоящие в строю, а не только Анджей.
- Итак, - я вновь повернулся к своим ребятам, собираясь с мыслями, - это значит у нас скоро будет мясо и нам больше не придётся есть своих товарищей по оружию, - я специально сказал «нам», сделав на этом акцент.
 Многие солдаты опустили головы и даже сержант, стоящий от меня по левую руку. Но были и такие, кто продолжал смотреть на меня спокойным, уверенным взглядом. Я изогнул губы в полуулыбке.
- И ещё это значит, что тени больше не преследуют нас, - мы обозвали их тенями, тех, кто похищал людей, потому что они были похожи именно на тени, - И пусть уже два дня, точнее двое суток никто из оставшихся в живых не пропадал, - я сделал паузу, чтобы сглотнуть тугой комок, невесть откуда взявшийся в горле, - всё же страхи и опасения, что тени вернуться, остались.
- Сегодня я увидел птицу, живую птицу. Первый раз более чем за две недели. И сегодня я услышал, как ожили джунгли. В них пришла жизнь, а значит мы в безопасности, - я совсем не был уверен, в том, что говорил, но я всё ещё оставался командиром этой роты и обязан был заботиться о них и постараться вселить в них хоть какую-то уверенность, что они в безопасности.
 Совсем не вовремя в голове всплыл образ рядового Скалетти, его большие тёмные, как маслины глаза. Его тихий голос вновь зазвучал у меня в голове: Сэр, вы же обещали мне. Обещали. Обещали.
 В этот раз я справился с нарастающей паникой. Не знаю, чего мне это стоило, но, по-моему, никто из шестнадцати парней, стоящих передо мной не заметил, как дернулась моя голова, а глаза расширились от страха.
- До залива осталось не более трёх-четырёх дней пути, а там нас ждут союзники, французы, - стараясь говорить спокойно и уверенно, я подумал про себя, что если кораблей, что должны забрать нас, на побережье нет, нас всех убьют. Убьют собственные солдаты, - Потом ещё недельку, другую морской качки и вывернутых наизнанку кишок, и мы будем дома.
 Некоторые из парней выдавили на своих лицах слабые улыбки.
 «Да, хотелось бы мне верить, что всё так и будет» - подумал я, а в слух дал команду разойтись.
- Не знаю, во сколько мы сегодня выступаем, но далеко от лагеря не отходить, - бросил я напоследок, зная, что последнее предупреждение излишнее. Никто из солдат в здравом уме и рассудке самостоятельно не покинет эту вырубленную просеку.
 Я же вернулся к своим вещам, лежащим возле пенька вчера ещё срубленной пальмы. В запасе у меня оставались кое-какие коренья, выкопанные пару дней назад и несколько ярких плодов продолговатой формы, которые сильно горчили, но всё же были съедобны. Вообще многое из того, что я ел в последнее время было экспериментом на определение съедобно или нет. Что-то я знал ещё с колледжа, пусть моим профилем и была политическая и физическая география. Что-то пришлось на месте определять и слава богу я не съел ничего смертельно опасного.
 Прислонившись спиной к обрубку пальмы я медленно пережёвывал горькие ягоды, уже давшие сок и чуть забродившие, и твёрдые, но сладкие корешки какого-то цветка. Зубы мои расшатались и при каждом укусе болезненно ныли. Я закрыл глаза и попытался сосредоточиться на еде, но в голову отчаянно стучалась мысль про увиденных мной сегодня призраков – Икто и Скалетти. Перед глазами стояли их серые, землистые лица. Выражения лиц у них были разные, решительность в тяжёлом взгляде скаута и немая мольба маленького итальянца. Я конечно же списывал появление фантомов на своё состояние, на свою физическую слабость и немощность. У меня постоянно кружилась голова и особенно вчера, когда я несколько раз падал по пути. И если бы не Анджей, то я бы так и остался лежать где-то на просеке. Я продолжал жевать и, как мне кажется, задремал. Кто-то тронул меня за плечо, и я медленно открыл глаза. Вокруг не было никого. Ближайшие солдаты в тридцати шагах от меня что-то жарили на костре и от аромата, долетающего до меня, у меня рот наполнился тягучей слюной.
 Я ещё раз огляделся, внимательно всматриваясь в окрестности. Ещё одна, даже более яркая, чем первая, птица с гортанным карканьем села на одну из пальм, на краю просеки. Она была размером с ворону, да и каркала очень похоже, но конечно же не была ей. Её длинный изогнутый клюв погрузился в листву пальмы, а голова стала поворачиваться в разные стороны. Мне надоело наблюдать за ней, и я вновь посмотрел на солдат, жарящих мясо на костре. Рот мой снова наполнился слюной, и я почувствовал, как желудок болезненно свело. Я лёг на спину и зажмурил глаза. Не знаю, сколько я вот так пролежал, борясь с самим собой и со слабостью, разлитой в моем теле.
- Абрахам, почему бы тебе не съесть кусок жареной птицы? – голос сержанта Вачовски был бодр, а рот по всей видимости уже был занят пережёвыванием мяса, потому что говорил он не чётко, глотал сразу по пол слова.
 Я открыл глаза и уставился на то, что он держал в руках на пальмовом листе. Мне показалось, что если я не съем сейчас, то что принёс Анджей, я просто умру. Раз, и перестану существовать. Я протянул дрожащую руку в направлении друга и негромко произнёс: Давай.
 Сержант ухмыльнулся и присев рядом со мной на корточки, аккуратно развернул лист. Аромат жареного мяса показался мне милее и волшебней любого другого запаха, осязаемого мной за всю свою жизнь. Слюна вновь наполнила рот и мне пришлось несколько раз нервно сглотнуть, чтобы она не потекла по подбородку, когда я его открою.
 Я взял ещё горячий кусок и обжигая губы и нёбо, откусил кусочек. Затем медленно его разжевал. Ничего вкуснее я не ел раньше. Рядом засмеялся Вачовски.
- Что? – спросил я с набитым ртом.
- Ты бы видел своё лицо, - снова улыбнулся сержант, продолжая держать свою большую ладонь почти у самого моего носа.
- Даа, - протянул я, берясь за второй кусок, - ничего вкуснее я в жизни не ел. Правда, не хватает соли.
 Вдруг кусок застрял у меня в горле, и я с ужасом уставился на Вачовски.
- Это же не… - я не договорил.
- Нет, нет, - перебил меня Анджей, - Ешь спокойно, моралист ты наш. Это точно птица. А вот соли и правда не хватает. Можно попробовать порох? - предложил он и посмотрел на меня.
 Я отрицательно кивнул, продолжая медленно жевать. Мне стоило огромного труда есть не спеша, терпеливо пережёвывая больными зубами большие куски. Никогда не думал, что так люблю мясо. Я, правда, не особо жаловал и эту новую блажь некоторых чудаков у нас в колледже – вегетарианство. Но на войне, если честно, я таких не встречал и моя вынужденная диета, была всего лишь результатом моих моральных принципов, не более.
 Съев всё и облизав пальцы, да так, что их можно было и не мыть, я с благодарностью посмотрел на друга. Анджей поймал мой взгляд и негромко рассмеялся.
- Ты на глазах вновь становишься нормальным человеком, - пророкотал он своим басом и подмигнул мне.
 Я тоже хотел сказать в ответ что-то ободряющее, бросить какую-нибудь шутку, но ничего не смог придумать. В голове моей вдруг всплыли воспоминания о том дне, когда я впервые увидел Вачовски. Это было в 1864 в самом начале года, где-то под Ричмондом. Тогда мы с Мидом пробивались с боями к «серой» столице, как окрестили её мы – янки. Зима выдалась на удивление тёплой, но грязь, окружающая нас служила нам плохую службу. Мы увязли в этой слякоти по самые уши и уже два месяца не могли толком двинуться с места. Да к тому же, джонни как одержимые защищали этот город.  Анджей тогда ещё был капралом. Он был волонтёром в гвардии Гарибальди и из-за своего роста и упрямого характера был назначен знаменосцем полка. В один из ясных февральских дней, когда тучи на несколько часов покинули унылый серый небосвод, давая пройти туда же тусклому чужому солнцу, мы в очередной раз штурмовали пригороды Ричмонда. И снова наша атака увязла, а с ней и мы, двадцатый Мэнский и семьдесят шестой Нью-йоркский, находящиеся на острие наступления. После того как конфедераты решили контратаковать нас, мы попали в котёл из которого пробивались к своим почти двое суток. Тогда-то мы с Анджеем и познакомились поближе. Я тогда уже был капитаном и командовал предпоследней ротой в полку. Мы помогали друг другу чем могли и как могли, и малой горсткой всё же вырвались из окружения. Затем наши пути разошлись и во второй раз мы встретились уже в Мексике. Вачовски дослужился до сержантских нашивок и помогал командовать взводом в другом нью-йоркском волонтёрском полку, а затем, когда меня перевели на должность командира дисциплинарной роты, он напился и подрался с одним безусым лейтенантом, чтобы служить под моим началом, ну и соответственно его перевели ко мне.
 Это всё он рассказал мне сам во время остановок и привалов в последнюю неделю. Тогда я ещё мог смеяться, и я от души хохотал, слушая его истории.
- Ты где Абрахам?
- Аа? – я виновато улыбнулся непослушными губами, - Что-то воспоминания накатили.
- Стареешь, профессор, - фыркнул сержант.
 Я не сердился на это прозвище, но в открытую терпел его только от Вачовски.
- Послушай Анджей, - я посмотрел по сторонам, - есть кое-что что я должен тебе рассказать.
- Что же это? – спросил сержант, придвигаясь ко мне поближе.
- Люди. Я вижу пропавших людей.
- В смысле? – над переносицей большого поляка собралась складка.
 Я вновь осмотрелся вокруг и заметил идущего к нам от просеки офицера. Это был капитан Босх, правая рука Андерсона.
- Абрахам, чего ты расселся? Давай поднимай людей, через десять минут выступаем, - он сердито посмотрел на меня, и я не стал возражать, а просто поднялся, опираясь на руку друга.
 Анджей же наоборот, готов был заступиться за меня и зло позыркивал на капитана, пока я поднимался на слабых ногах. Я сжал его запястье чуть сильнее и, когда Вачовски перевёл на меня взгляд, я еле заметно отрицательно мотнул головой.
 Капитан Босх тоже заметил мой предупреждающий жест, усмехнулся и бросив на последок: «Майор не любит ждать», - удалился к командирской палатке, прихватив с собой сержанта.
 Кусок недожаренного мяса и правда придал мне сил. Шум в голове исчез и лишь желудок выдавливал икоту с завидным постоянством. Я конечно же, был уверен, что это просто психологический приём, который выдал мой мозг, как реакцию на съеденный кусок мяса.     Пока я шёл к костру, возле которого собрались почти все солдаты моей роты, я размышлял над своими видениями. Были ли они настоящими, или были плодом усталости, недосыпания и голода, я не знал. Как говорится, было недостаточно исходных данных. Но ответ я получил намного раньше, чем предполагал и ответ меня совсем не порадовал.
 Возле затухающего костра один из парней в серой форме, рядовой Миритт, громко рассказывал что-то и при этом сильно жестикулировал. Я остановился в нескольких шагах от него, встав за спинами окружающих солдата, парнями и прислушался.
- Он стоит и смотрит на меня не мигая. Ну у меня сразу и пропало желание мочиться, и я тут же спрятал своего дружка в штаны и сам в ответ уставился на него.
- И кто, кто это был? – спросил Мирита кто-то из столпившихся возле костра солдат. Меня похоже никто и не замечал.
- Кто-кто, старик Вашингтон.
- Да иди ты, - не поверили ему.
 Рядовой Мирит огляделся вокруг и заметил меня, стоящего за его спиной. Он тут же вскочил, расплескав редкую воду из оловянной кружки, что стояла у него на бедре.
 Я сжал губы. Мне хотелось побольше услышать из его истории, но момент был упущен.
 Вместе с рассказчиком меня увидели, и остальные солдаты, и стали автоматически одёргивать грязные куртки и проверять застёгнуты ли пуговицы на их потрёпанных и засаленных рубашках. Я про себя улыбнулся, отмечая, что мои уроки не прошли для них даром.
- Вольно. Тушите костёр и мигом в походную колонну. Скоро выступаем.
 Парни чуть расслабились и перестали теребить свои мундиры и ремни. Часть из них залила костёр, а остальные разбрелись по лагерю, собирать свои пожитки. Я тоже вернулся к месту под одинокой пальмой, где я провёл прошлую ночь, быстро собрал свой нехитрый скарб и заспешил к уже строящейся походной колонне в пятидесяти шагах от меня.
 Анджей всё не возвращался, и я сам распределил подвижные посты по периметру нашего движения и маленький арьергард, на случай внезапного нападения сзади. Парни, отправленные в дозор парами угрюмо исчезали в зелёной стене джунглей. Я видел по их лицам, что они считали мои приказы и опасения по нападению партизан, глупостью и бзиком чокнутого капитана, но всё же ни слова против или бормотания под нос, я от них не услышал и в очередной раз порадовался за себя.
 Капитан Босх, стоящий в голове походной колонны, звучно крикнул что-то и махнул рукой, и мы двинулись. Я шёл чуть в стороне и на несколько шагов позади последнего солдата из моей роты. Конечно же я не боялся нападения мексиканских герильясов, и даже местных хищников, а ребят я разослал в охранение для того, чтобы они не забывали, что мы всё ещё боевое подразделение армии Соединённых Штатов, а не сброд голодных и потерявшихся в мексиканской сельве, отчаявшихся солдат. Я шёл последним с одной целью – мне нужно было подумать. Голод, терзающий меня последние дни, внезапно отступил, уступив место внутреннему волнению и какому-то нехорошему предчувствию.
 «Что же это всё-таки было?» - в голове вновь появился шум, но он совсем мне не мешал, а даже наоборот, был помощником. Из-за него я словно сквозь вату слышал окружающий мир и поэтому мог сосредоточиться на внутренних переживаниях.
 «Вначале пришли тени и забрали больше половины нашего отряда. Куда забрали и за что, думаю навсегда останется тайной. Сейчас, когда тени отступили появились призраки, фантомы тех же самых солдат и офицеров, что пропали в джунглях за последние две недели» - во всё это трудно было поверить, если бы я сам не находился в этом аду всё время.
- Вакан, - вдруг прошептал я и отросшие волосы под моей засаленной кепи зашевелились. И как только я произнёс это слово, ужас уже почти позабытый и страх, терзающий меня неделю назад, с новой силой обрушились на меня, затопив моё сознание одной приливной волной. Я оступился и чуть не упал. Дыхание моё стало прерывистым и хриплым, а глаза почему-то заслезились. Я согнулся пополам и мясной завтрак в миг оказался на земле.
- Капитан, с вами всё в порядке? – донёсся до меня голос одного из ребят, замыкающих колонну.
 Я махнул рукой не разгибаясь. День, только-только набирающий обороты, вдруг потускнел, а солнце превратилось в маленький, еле заметный красный кружок, висящий над самыми макушками пальм.
 «Вакан» - в этот раз я произнёс это слово про себя и мне тут же стало легче. Не знаю, было ли это связанно между собой, но я смог нормально вздохнуть и распрямиться. Колонна солдат уходила вперёд, но я знал, что ещё есть крайний пикет, который обязательно на меня наткнётся и поможет мне. Потому что мне нужна была помощь. Мысли, мухами застывшие было в смоле, вновь пришли в движение, разрывая мой мозг на части. Это бесчинство сопровождалось всё нарастающей паникой, и я сжал голову обеими руками, опасаясь как бы она не лопнула. Я так и стоял, чуть наклонившись вперёд, и сжимая голову руками, пока на меня не наткнулся арьергардный патруль.
- Сэр, что с вами? – я не узнал голос, но поднял голову и свозь нечёткое зрение увидел двоих парней из своей роты.
 - Чёртов завтрак, - прошипел я, затрудняясь вспомнить имя и фамилию, обратившегося ко мне бойца.
- Мы чем-то можем помочь? – в его голосе не было особого внимания и заботы, лишь чёртова солдатская субординация.
- Да, глоток воды мне совсем бы не повредил, - во рту и правда всё пересохло.
 Мне тут же ткнули в ладонь мятую флягу. Я сделал глоток. Вода была затхлой и отдавала тиной.
- Спасибо, - я вернул флягу рядовому и попытался улыбнуться. Улыбка вышла жалкой и фальшивой, - Идите, я вас скоро догоню.
 Двое парней помялась какое-то время, переглядываясь между собой. Но, наконец, они приняли решение и, как по команде, по очереди коснувшись козырьков своих измятых кепок, двинулись вперёд. Один из них, невысокий средних лет мужчина с лицом и телосложением бывшего фермера постоянно оглядывался на меня.
 «Молчин» - вспомнил я его фамилию. «Молчин, точно. Откуда-то со среднего Запада. Кто же второй?»
 Но вот с фамилией второго была проблема. Я никак не мог её вспомнить. Что-то знакомое вертелось на языке, но никак не всплывало на поверхность.
- Ахх, - я махнул рукой, прекратив эти бесполезные попытки. Парни почти скрылись за изгибом просеки, и я поспешил за ними. От перспективы остаться в одиночестве среди этих враждебных джунглей меня бросило в дрожь.
 Паника чуть отступила, уступив место какому-то иррациональному страху. Я шёл, припадая на обе ноги и всё время оглядывался. В какой-то миг мне стало казаться, что из-за листвы и со всех сторон на меня смотрят знакомые лица – лица тех солдат и офицеров, что забрали тени. Не выдержав этого я зажмурил глаза, и чтобы не закричать от разрывающего давления голову, рванулся вперёд. Но не пробежав и десяти футов, я обо что-то споткнулся и рухнул вниз, сильно приложившись всем телом об усыпанную листьями землю. В глазах померкло, и я потерял сознание.
 Сколько так пролежал, я не знал. Приподнявшись на локте, я осмотрелся. Вокруг ничего не изменилось – всё так же по бокам стеной стояли джунгли, и лишь неширокая просека неровной лентой змеилась вперёд. Солнце поднялось выше и нещадно палило сквозь густую листву пальм. Тряхнув головой, я сел. Во рту ощущался какой-то металлический привкус и слегка кружилась голова. Я понимал, что нужно вставать и идти, иначе я рискую не догнать отряд и навсегда остаться в этом зелёном аду.
 «Ха» - усмехнулся я, и потрескавшиеся губы изогнулись ломаной, неровной линией. «Ты думаешь, что тебе удастся выбраться?» - внутренний голос был до краёв наполнен сарказмом и какой-то обречённостью. Он вроде и принадлежал мне, и в тоже время, как будто, кто-то другой говорил в моей голове. Я снова тряхнул головой, стараясь сбросить, стряхнуть с себя это наваждение.
 «Пора вставать, парень» - теперь у внутреннего голоса появилась несвойственная мне хрипотца и я тут же узнал в нём голос старого знакомого, рядового Вашингтона, тело которого мы поднимали с карниза над пропастью несколько дней назад.
 Я всё же встал. Меня качало из стороны в сторону, будто я был на корабле в самый разгар бури, когда волны за бортом достигают немыслимых размеров.
 «Надо идти» - дал я себе мысленную команду и сделал самый трудный первый шаг.
- Что тебе надо, Вашингтон? – затем спросил я непослушными губами, но ответа не последовало, в моей голове – внутренний голос внезапно умолк.
 Мысли, и правда, оставили меня, и я шёл вперёд, полностью сосредоточившись на шагах, которые казались мне до невозможности маленькими. Но я двигался и двигался вперёд, и от этого внутри, где-то на уровне солнечного сплетения, стало разливаться тепло. Иногда мне казалось, что из джунглей кто-то смотрит на меня, кто-то давно знакомый и почти забытый. Но каждый раз, когда я поворачивал голову, образ лица ускользал от меня. Человек этот будто бы отступал вглубь сельвы и сливался с зеленью джунглей.
 Жажда изводила меня более всего и язык, прилипший к сухому, похожему на наждачную бумагу, нёбу, будто бы сросся с ротовой полостью. Когда солнце стало светить мне в макушку, мир мой сузился до нескольких футов обзора прямо перед ногами и разноцветные, радужные круги, заполнили всё моё периферийное зрение. Мне так хотелось отдохнуть, хотя бы на минутку присесть и перевести дух. Но я на тысячу процентов был уверен в одном, что если я остановлюсь, даже на мгновение, то не смогу уже догнать своих и джунгли, тени, призраки этого чёртового места поглотят меня. Поглотят меня целиком, как удав глотает кролика или другую съедобную живность и смерть, долгожданная и освобождающая меня от страданий, меня и мою душу, совсем не придёт. Я просто стану чем-то иным в этих зелёных лабиринтах без выхода. Чем-то, чем-то… мысль, такая редкая за последние часы, ускользнула куда-то в зелёный океан, окружающий меня почти со всех сторон. Я захрипел и закашлялся, и стал заваливаться на бок, но кто-то схватил меня и удержал в вертикальном положении. Подняв слезящиеся глаза на своего спасителя, я увидел Анджея и губы мои невольно расползлись в улыбке.
- Мы потеряли тебя, кэп, - здоровый поляк использовал морское наречие, обозначающее моё звание, - Думали ты сгинул в этих чёртовых джунглях.
 Я молча стоял, опираясь на грудь сержанта и мне вдруг захотелось расплакаться, как когда-то в детстве. Но я всё же сдержал себя, хотя, обязательно бы расплакался, если бы было чем.
 Вачовски сопроводил меня в лагерь, который уже разбили оставшиеся в живых солдаты отряда. Он усадил меня у чадящего костерка, укрыл дранным пледом и всучив в руки горячую кружку с чем-то до одури ароматным, скрылся, оставив меня один на один со своими мыслями и фантомами.
 К ночи я пришёл в себя. Оттаял, - как говорили парни. Будто бы включили свет в моей голове, и я очнулся. Очнулся и завертел головой, рискуя свернуть себе шею. В лагере почти все спали. Рядом, прижавшись спиной к сломанному стволу пальмы, сопел Анджей. Кепи его была надвинута низко на лоб и из-под неё раздавались басовитые рулады. Я улыбнулся и потёр глаза. А потом вдруг почувствовал, что чертовски голоден. Под ложечкой у меня засосало, и я даже испытал приступ паники, что вот сейчас и я, мол, умру, если чего-нибудь не съем. Я вновь усмехнулся и медленно поднявшись, направился к ближайшему костру. Как только я сел, мне тут же в руки всучили закопчённую кружку с какой-то дымящейся жидкостью, а у ног положили почти чёрный кусок мяса, завёрнутый наполовину в пальмовый лист. Трое бодрствующих солдат, сидящих по обе стороны костра молчали. Они даже не смотрели на меня, но и не спали. Я заметил, что их глаза были открыты, и они все пялились на огонь. Я сделал маленький глоток из мятой оловянной кружки и удовлетворённо хмыкнул. Этот странный напиток мне определённо нравился.
- Что это? – спросил я у сидящего рядом солдата. Как ни странно, но он был не из моей роты.
- Это лапачо. Смесь древесной коры и неспелых, молотых зёрен кофе, - ответил парень. Прядь волос, выбивающаяся из-под фермерской шляпы была светлой.
- Ты не похож на индейца, - попробовал пошутить я и закашлялся.
 Солдат улыбнулся. Я заметил, что и двое других ребят, сидящих по ту сторону костра, как будто очнулись. Их взгляды, до этого прикованные к стихающему танцу пламени, обратились на нас.
- Да, сэр, я не индеец, - голос у солдата был ровный, и он, как будто, никак не отреагировал на шутку, - плантация моего отца на четверть состояла из индейцев племени чероки и кри. Поэтому-то я столько и знаю.
 Я пожал плечами и, сделав ещё один глоток, принялся за разложенную передо мной еду. Мясо было сыроватым и подгоревшим, но я вмиг расправился с приличным куском.
- Что это? Чьё мясо? Какой-то птицы? – спросил я, снова обращаясь к светловолосому незнакомцу.
- Да сэр, это мясо чайки, - бесстрастно ответил он и подбросил в умирающий костёр пару сухих веток.
- Из какой ты роты? – странный чай чуть подостыл, и я пил его большими глотками.
- Из вашей, капитан, - парень вдруг поднялся в полный рост и негромко произнёс, глядя куда-то вдаль, - Рядовой Йони Сибелиус, четвёртый Миссисипский. Переведён в вашу роту сегодня по устному приказу майора Андерсона.
 Я дёрнул его за рукав, призывая вновь сесть, что парень не применил сделать.
 Я протянул ему руку и слабо пожал его протянутую ладонь.
- Добро пожаловать в дисциплинарную роту, сынок.
 Сибелиус кивнул и уставился на огонь. Я же почувствовал себя намного лучше после съеденного, пусть и недожаренного куска мяса и чудесного напитка, родом с Миссисипи. Потом вдруг спохватился и уставился на курносый профиль светловолосого.
- Ты сказал чайки? Мясо чайки?
- Да сэр, - Йони повернулся и в первый раз улыбнулся. Улыбка у него была мягкой и обаятельной, и даже отсутствие двух передних зубов в нижнем ряду, её не портила.
- То есть мы намного ближе к океану, чем я думал? - сердце моё забилось сильнее и дышать вдруг стало трудно.
- Не совсем так, - через какое-то время сказал «новичок», - Это серая чайка, а она бывает забирается в глубь территории на тридцать – сорок миль.
 Я как-то невесело вздохнул. «А что ты думал, сельва просто так отпустит тебя домой?» - желчная мысль возникла в моей голове.
 Мы какое-то время сидели молча. Ночь своим покрывалом окутывала джунгли. Сквозь прорехи в листве сверкали звёзды. По небу вдруг пронеслась искра метеора.
- До вас к костру подходил один из тех, - начал неуверенно Йони.
- В смысле из тех? – я тряхнул головой, прогоняя возникшую в теле ломоту и дремоту.
- Один из тех, кто пропал, - рядовой пошурудил в костре палкой, от чего целый сноп искр взметнулся в небо. Это было красиво, и я залюбовался, поэтому-то до меня не сразу дошёл смысл сказанного.
- Кто? – упавшим голосом спохватившись, спросил я.
- Не знаю, как его зовут… В смысле звали, - Сибелиус потёр шею, - молодой чернявенький, рядовой из наших.
 «Из наших, он имеет ввиду из южан?» - подумал я, чувствуя, как на затылке поднимаются волосы.
- Он тоже сидел здесь и пил чай? – спросил я неожиданно для самого себя и сам же устыдился глупости своего вопроса.
 Но парень, сидящий рядом со мной, даже ухом не повёл.
- Нет, он ничего не пил и не ел. Он даже не садился к костру. Постоял какое-то время вон там, - Йони указал рукой рядом с тем местом, где сидел я.
- Он что-то говорил? – голос мой окончательно сел. Я вспомнил как обещал ему, что всё скоро закончится и он, как и все мы вернётся домой.
- Нет, по-моему, ничего он не говорил. Просто стоял и смотрел на огонь, - «новичок» снова разгрёб пылающие угли.
- А кто-то ещё его видел? Ну, кроме тебя?
- Эти двое спали, - Сибелиус ткнул веткой в сторону двух парней, что сидели по ту сторону костра, - Да больше-то и не было никого.
 Я переваривал услышанное, где-то в глубине души, ожидая, на самом деле, похожего разговора с кем-то из своих солдат. Но именно новенький в моей роте первым увидел фантома. В следующие два дня это станет не обыденностью, но вполне очевидной реальностью, но сейчас сидя у костра и наблюдая за шаманскими плясками пламени, я чувствовал себя очень неуютно. И вновь в памяти всплыло это слово «Вакан».
 «Что же это? Кто с нами играет в эти смертельные игры?» - кроме воспоминаний о рассказах и легендах бабушки-индианки, я практически ничего не знал о мире мёртвых, мире призраков. Моя бывшая профессия была тесно связана с атеизмом, ну или как минимум с агностицизмом. И страшные сказки из серии: Он возник прямо из воздуха и лик его был чёрен, я никогда не воспринимал всерьёз. Здесь же более двух недель происходило что-то совершенно нереальное, по меркам обычного, цивилизованного человека. Моя молитва, которую я читал так неистово и так проникновенно, спасла меня от теней. Я был в этом уверен. Уверен и всё. Она спасла и нескольких моих солдат, которые так же повторяли её из раза в раз, когда тени приходили в наш лагерь. Сейчас же, когда на смену теням пришли призраки, я не знал, что и как делать и чем опасны эти фантомы. Мне было страшно, но почему-то совсем не так, как тогда, когда я впервые столкнулся с тенями. Именно тогда, ныне покойный, индеец Икто из племени дакота и произнёс впервые это самое слово – «Вакан». Тогда какой-то древний, всепожирающий и всепоглощающий страх съедал мою душу и парализовывал мой разум. Я не мог двинуться, пошевелить рукой или ногой, мне просто хотелось исчезнуть, испариться в миг, только чтобы этот ужас отпустил моё сердце. Сейчас же я просто боялся, боялся как обычный человек, впервые лицом к лицу, столкнувшийся со сверхъестественным.
- И куда он ушёл? – спросил я после длительной паузы.
 Солдат пожал плечами.
- Куда-то ушёл. Я и не заметил, сам начал дремать.
- Он точно ничего не говорил? – продолжал я допытываться.
 Йони пожал плечами.
- Да нет же, был нем как рыба.
 Я с трудом поднялся, ноги затекли от длительного сиденья на земле.
- Пойду обойду посты, - негромко бросил я, - а ты ложись, завтра снова в дорогу.
 Новичок приложил руку к полю своей шляпы, но вставать не стал. Я не обратил внимания на столь вопиющее нарушение субординации. В конце концов, сейчас не то время и место, чтобы ставить за такое на вид, - решил я и зашагал к темнеющей кромке джунглей. Меня слегка покачивало и в голове шумело, но всё же я был в куда лучшей форме, чем всю последнюю неделю. Пробираясь между спящих тел своих парней, я непрерывно думал о маленьком итальянце, мальчике с большими чёрными глазами, который сгинул на второй или третий день нашествия теней. Данное мной обещание жгло меня изнутри калёным железом. «Я не уберёг парня. Не смог его спасти и в целости и сохранности вернуть домой, в маленький городок на западе Алабамы, к его родителям» - мне хотелось плакать, но глаза оставались сухими, и в горле стоял ком.
 Какая-то птица гортанным голосом прокричала у меня над головой. Я же так ушёл в свои мысли, что вздрогнул от неожиданности.
 «Какого чёрта, Абрахам? Многие парни из твоей роты просто исчезли среди этих чёртовых джунглей, да. Но многих ты и спас» - внутренний голос вдруг перестал заниматься самобичеванием и жалостью к себе. «Парнишке просто не повезло, как и нескольким тысячам солдат и офицеров из нашего корпуса» - продолжал успокаивать меня внутренний голос. Я остановился под той самой пальмой, на которой только что сидела птица, что напугала меня своим криком. Обернувшись, я посмотрел на лагерь. Несколько бивачных костров продолжали гореть и отблеск пламени других, тех, что были скрыты за поворотом, был виден с того места, где я стоял.
 «Скольким ещё суждено погибнуть, прежде чем мы увидим океанский берег?» - с горечью подумал я и глубоко вздохнул. Повернувшись, чтобы проверить выставленные сержантом пикеты я увидел в листве знакомое лицо, лицо рядового Скалетти, о ком я только что думал и кого, скорее всего видел Сибелиус некоторое время назад у костра. Если бы я протянул руку, то мог бы коснуться его щеки или лба, но я стоял, замерев как вкопанный и просто смотрел на это лицо. Контур его был нечёткий, какой-то расплывчатый, но чем больше я всматривался в знакомые черты, тем чётче, отчётливей они проступали. А глаза, большие совсем не мальчишечьи глаза, с тёмно-коричневыми, будто бы шоколадными зрачками начали приближаться ко мне. Я тряхнул головой, прогоняя наваждение, а затем зажмурился и какое-то время стоял так, боясь пошевелиться и только слушал. Но вокруг стояла тишина, та самая тишина, что впервые я не услышал, а ощутил, почувствовал, когда пропал третий парень из моей роты, Маклеланн.
 И в этой самой тишине, по ощущениям похожей на вязкую, тягучую смолу, вновь каркнула моя старая знакомая, невидимая птица у меня над головой, и я открыл глаза. Лицо в стене джунглей изменилось и стало другим. Оно теперь принадлежало не мальчишке-итальянцу, а старому скауту Икто. Глубокие морщины, что залегли у носа и на лбу, стали, как будто, ещё глубже и ещё суровее. Чуть прикрытые тяжёлыми веками глаза неотрывно наблюдали за мной, а вот губы, тонкие и бескровные шевелились. Я невольно сделал шаг вперёд, пытаясь расслышать, что же они шепчут.
 Вначале мне показалось, что они произносят «Вакан». Но подойдя почти вплотную к стене джунглей я скорее ощутил, чем услышал голос, принадлежащий старому индейцу. Он, как будто, раздавался у меня в голове, но при этом его губы непрестанно шевелились.
 «Беги, беги, беги…» - непрестанно повторялись одни и те же слова. «Беги, беги, беги…» - сухой, горячий шёпот раздавался у меня в голове. Я сделал шаг назад, ещё один. Страх, уже забытый и, как я надеялся, оставленный где-то там, в пройденных милях в этих чёртовых джунглях, с новой, удвоенной силой обрушился на меня, ломая все преграды и засеки, что я выстроил в своей голове, на случай если он захочет вернуться. Паника затопила моё сознание, как прорвавшая плотина топит города и деревеньки в долине. Я попятился ещё, готовый сорваться и бежать, куда глаза глядят, но тут я обо что-то споткнулся и рухнул на спину, при этом неловко подвернув руку. Боль прострелила мне плечо и ухнула старым филином где-то под лопаткой. Я шумно выдохнул, почти крикнул. Но с болью ушёл и страх, даже маленького следа не оставил, как будто его и не было вовсе. И когда я посмотрел на тёмную листву, стоящую стеной, всего лишь в нескольких футах от меня, лица я тоже не увидел. Я осмотрел джунгли, вертя головой, как одержимый, но индеец пропал. Как будто, его и не было, как и страха, что вонзился в меня, как клинок врага, меньше минуты назад.
 «Может и не было никакого призрака? Ни Икто, ни Скалетти?» - я сидел на земле, чувствуя, как ноет ушибленная рука и плечо. «Но тогда кто приходил к костру? Новичок, как его… Сибелиус видел же невысокого паренька с чёрными, чуть вьющимися волосами» - я ещё раз осмотрел тёмную стену джунглей, и стараясь не опираться на левую руку, неуклюже поднялся. В голове была полная каша из различных мыслей, предположений и догадок. Я решил вернуться к костру, и может быть, ещё раз расспросить Йони про того парня, что он видел. Но когда я вернулся, костёр уже почти прогорел, а Сибелиус спал, как и те двое, по другую сторону углей, свернувшись калачиком и подложив ладони себе под голову. Зато возле костра я обнаружил Вачовски. Сержант полулежал прямо на земле. Он нагрёб под себя опавшие пальмовые и другие листья, которые с избытком устилали землю под ногами. Получилось что-то вроде импровизированного матраца или тюфяка. Здоровяк не отрываясь смотрел на тлеющие угли и даже на моё появление никак не отреагировал.
- Анджей, ты в порядке? – спросил я, внезапно наткнувшись на него взглядом.
- Кэп, кто сейчас в порядке? – ответил сержант, и это было так не свойственно ему, что я приоткрыл рот от изумления.
- Что… что случилось?
 Вачовски зашуршал листьями, поднимая своё грузное тело в вертикальное положение.
- Я видел сегодня Брожека.
- Брожека? – я пытался вспомнить смутно знакомую фамилию, - Второго лейтенанта из рейнджеров Мосби, да?
 Анджей кивнул.
 Павел Брожек был земляком Вачовски. Он тоже сгинул в неделю теней.
- Он приходил ко мне аж два раза, и оба раза звал с собой, - сержант посмотрел на меня, и я увидел, как его лицо всегда приветливое и чуть строгое, осунулось. Крупные его черты будто бы размылись и сгладились, превратив лицо друга в слабо узнаваемый светлый овал, обрамлённый соломенными волосами.
- Говорил, что все мы умрём. И никто из нас не дойдёт до залива.
 Я слушал, затаив дыхание. Несколько минут назад я и сам был свидетелем того же, только мой призрак, фантом был менее реален и почти не разговорчив.
- Мы умрём, Абрахам? – в его вопросе было столько тоски и безысходности, что мне понадобилось время, чтобы собраться с силами и мыслями, чтобы ответить Вачовски.
- Не знаю, Анджей. Честно, не знаю, - произнёс я негромко, глядя на затухающие угли костра. В глаза ему я почему-то смотреть боялся.
- До океана ведь совсем не много осталось, да? Я видел сегодня чайку.
 Я кивнул.
- Я тоже видел. Но Йони, это новенький в нашей роте, сказал, что это чайка, которая может летать далеко. Дальше чем один и даже два дневных перехода.
 Настроение балагура и весельчака Вачовски передалось и мне. Я вдруг почувствовал, что смертельно устал. Остатки офицерского мундира, больше похожие на лохмотья, висели на мне будто на пугале. Обувь моя прохудилась и грязные пальцы давно уже выглядывали «на улицу». Всё тело ныло и болело, а ушибленная рука ещё и подёргивала в районе плеча. Мне вдруг захотелось лечь на землю, закрыть глаза и больше никогда их не открывать. Но в какой-то миг я вдруг осознал, что это не мои мысли, не мои умозаключения. Будто бы кто-то чужой, совсем-совсем чужой, проник в мою голову и нашёптывает мне всё это.
 Я устало посмотрел на Анджея, который вновь опустился на свою перину из листьев.
- Мы обязательно доберёмся до океана, слышишь? Обязательно, - я хотел произнести это, как можно более ободряюще, но получилось совсем наоборот – какой-то шипящий свит вырвался из моего воспаленного горла, и чувство дежавю охватило меня. Тогда, наверное, тысячу лет назад, я говорил и обещал тоже самое парнишке из моей роты, Скалетти. А теперь он приходит к нам в лагерь призраком.
- Почему ты не пошёл с этим… с Брожеком?
 Вачовски заворочался на своём тюфяке.
- Его же нет, он умер. Ну, точнее пропал, - пробасил сержант.
 «Его забрали тени» - мысленно поправил я друга.
- Ты расставил посты по периметру? – спросил я, чтобы сменить тему.
 Вачовски утвердительно кивнул. Ночь, как всегда, стремительно легла на джунгли, укутав лагерь плотным тёмным саванном с замысловатым рисунком из хаотичных пальмовых листьев и редких звёзд, пробивающихся сквозь них. Луна ещё не показалась на небосводе, где-то задерживаясь по одной, только ей известной, причине.
 Наш костёр прогорел, как и большинство костров в лагере, и остатки когда-то грозного обсервационного корпуса армии Соединённых Штатов Америки погрузились в беспокойный, короткий сон. Я посмотрел на Анджея, но тот уже отвернулся и спал, или делал вид что спит. Я же решил пойти проверить пикеты, но сил хватило только на то, чтобы встать на ноги и снова сесть. Почувствовав предательскую дрожь в ногах, я отказался от задуманного, почему-то вспомнив, что мой сегодняшний рацион питания состоял из двух кусков недожаренного мяса, горсти вяленых ягод и пары глотков воды.
 «Слава богу, что у нас опять есть возможность питаться мясом животных, а не есть себе подобных» - подумал я и меня передёрнуло. Вообще-то на фоне всего того, что с нами происходило в последние дни и даже недели, моя реакция на каннибализм в неприкрытом виде, была слабой, даже инертной. Я и сам, заглядывая в прошлое, хотел бы по-другому реагировать на поедание людей. Но вечная усталость, боль во всём теле, постоянный недосып и голод, сделали меня менее чувствительным в плане моральных и этических норм цивилизованного человека. Сейчас, сию минуту, я был просто рад, что ребятам из моей роты, моему другу Анджею и другим солдатам, больше не придётся питаться человечиной. Да и мой скудный рацион, состоящий последнюю неделю из ягод, корешков и слизней, пополниться свежим мясом какого-нибудь животного или птицы.
 На этой оптимистической ноте я провалился в сон. В короткий, прерывистый и беспокойный сон без сновидений.
 Весь следующий день мы продолжали тащиться вперёд. Просека становилась всё уже и на ней сплошь появлялись нетронутые молодые пальмы и лианы, похожие на сети, развешенные поперёк дороги. Все крайне устали. Подкрепившись жалкими остатками вчерашних жареных пташек мы целый день брели без отдыха и перерыва на обед. Со стороны наше воинство было, наверное, похоже на оживших трупов, бредущих куда-то бесцельно. Головы у большинства солдат были свешены на грудь, винтовки, такие тяжёлые и бесполезные, многие бросали и нам с Вачовски, идущим последними пришлось их поднимать и раздавая тумаки нерадивым бойцам, заставлять их бережнее относиться к своему оружию.
 Я, как ни странно, чувствовал себя лучше, чем вчера, даже лучше, чем всю прошедшую неделю. Объяснить этого я не мог, да и не старался. Мысли в голове, словно обожравшиеся, тучные голуби, слабо ворочались, переваливаясь с одного бока на другой.
- Смотри, ещё чайка, - Анджей ткнул куда-то в небо.
 Я понимал, что такой механизм защиты срабатывал в его мозгу, ему так легче было находить в себе силы двигаться дальше. Но в ответ я промолчал, просто не смог заставить себя хоть что-то сказать.
 Ближе к вечеру, когда стена джунглей, нависающая над нами с обеих сторон, окрасилась в багрянец и охру, майор Андерсон скомандовал привал. Мы, как шли, так и повалились на землю усталые и измотанные, будто бы в часах закончилась заводка. Но дальше нас ждал сюрприз, точнее два, и если первый был словно праздник во время чумы, то второй обратился для нас самым страшным кошмаром.
 Поисковая группа, состоящая из оставшихся в живых скаутов-индейцев и охотников, поймала в джунглях целый выводок диких свиней – маму, папу-кабана и трёх маленьких поросят.
 Наевшись до рези в животах, мы стали готовиться ко сну. Вачовски второй вечер подряд самостоятельно расставлял посты, так как я был не в силах. В этот раз по причине обжорства. Никогда не думал, что так люблю мясо, особенно хорошо прожаренную свинину с румяной корочкой. Я, наверное, съел больше всех в нашем отряде и, как следствие, тут же слёг с болями в желудке. Сержант, не говоря ни слова, собрал разбредающихся по лагерю парней из моей роты, выделил тех, кому сегодня ночью придётся стоять в пикете, и сам их всех расставил. Я же лежал, на чуть прелой траве, животом вниз и с тоской наблюдал за действиями своего офицера.
 Вачовски вернулся менее чем через час, а я лежал всё в той же позе. Костры сегодня погасли быстрее обычного, потому что многие солдаты, объевшись, как и я, уже спали и не кому было приглядывать за затухающим огнём.
- Как ты, кэп? – поляк вырос, будто бы из-под земли, и поворошив наш костёр, сел рядом.
 Я горько усмехнулся.
- Объелся, чтоб мне пусто было.
- Может надо… ну… сходить до ветру?
 Я снова скорчил гримасу.
- Было бы здорово, да только не хочется. Ничего не хочется. Это чёртово мясо свалялось в желудке в один большой ком и давит так, что терпеть нет мочи.
 Я скорее почувствовал, чем увидел, что Анджей улыбнулся. Что ж, у него на это было полное право. В начале он мучился со мной, когда я отказался, как все, есть человечину и в результате, еле двигался в хвосте колонны, с трудом переставляя ноги. На командира подразделения я был тогда не очень похож, и многие функции взял на себя Вачовски. А сержанту приходилось ещё и присматривать за мной, и оберегать меня от особо ретивых солдат и офицеров, которым казалось, что такая моя позиция наносит непоправимый вред редеющему отряду. Сейчас вот другой перекос, я обожрался мясом, и опять, всю свою работу свалил на него.
- Всё в порядке, Абрахам, - негромко произнёс Анджей, как будто услышал о чём я думаю, - Всё в порядке.
 Мы какое-то время помолчали, размышляя каждый о чём-то своём и в тоже время об общем.
 «Сколько же ещё дней и ночей нам тащиться по этим джунглям?» - спрашивал я сам себя, оглядывая лагерь. Из-за того, что я лежал на животе, радиус обзора у меня был не большой, но я видел редкие тени солдат, движущихся по лагерю.
- Сколько ещё нам тащиться по этим чёртовым, проклятым джунглям? – вслух озвучил мой собственный вопрос, Вачовски.
 Я автоматически пожал плечами, продолжая вглядываться в темноту лагеря. Что-то нехорошее заворочалось у меня внутри, какое-то недоброе предчувствие кольнуло в сердце – раз, другой. Я приподнялся на руках.
- Что? Что такое? – рядом встрепенулся Анджей.
- Не знаю, - хотел я ответить, но тут рядом с нашим потухшим костром поднялся солдат в серой форме, я сразу узнал его, фермера с Миссисипи. Он смотрел на что-то рядом с собой, и его губы шевелились. Волосы на моей голове тоже зашевелились, когда я услышал конец фразы, что он негромко произнёс: … конечно, Билли, пойдём. Надо, значит надо, - и продолжая разговаривать с воображаемым собеседником, он направился к стене джунглей, чернеющей в нескольких десятках футов от костра.
- Что происходит? – зашептал мне в самое ухо сержант.
 Но я не ответил. Страх сковал меня ледяной коркой. Я смог только повернуть к нему искажённое ужасом лицо, и ткнуть пальцем ему за спину. Вачовски отшатнулся от меня, как от прокажённого, а затем посмотрел туда, куда я указывал.
 В лагере было темно, но рассеянного света звёзд и бледной убывающей луны хватало, чтобы увидеть, как всё больше и больше солдат просыпаются и встают со своих импровизированных лежанок. От их негромкого шёпота, всё окружающее пространство наполнилось тихим шумом, будто бы где-то невдалеке жужжал рой пчёл.
- Что это, чёрт побери? – чертыхнулся рядом в конец обескураженный поляк.
 Я тряхнул головой и зажмурил глаза. А когда, через мгновение, открыл их, то увидел призраков. Фантомов. Двое стояли рядом со мной и тянули руки в мою сторону. Я, как ужаленный, подскочил, забыв про рези и боли в желудке. Один из призраков был Скалетти, другой Маклеланн. Отросшие волосы у меня на голове встали дыбом, а сердце ухнуло вниз, к самым пяткам. Фантомы были, как люди. В смысле похожи один в один на свои оригиналы, но я знал, что они не люди. И не только потому, что эти парни пропали, они в конце концов могли заблудиться или сбежать, а потом вдруг решили вернуться. Перед глазами вдруг чётко предстали кучки их одежды, брошенные неровной горкой.
 Рядом поднялся Вачовски. Его губы тоже шевелились, и он, как будто, с кем-то разговаривал. Я выглянул из-за его широкой спины и увидел в нескольких футах от него Павла, земляка Анджея, который уже приходил к нему накануне. Сержант сделал неуверенный шаг в сторону призрака, затем ещё и ещё один. Я с колен прыгнул к нему и обхватив за ноги, попытался повалить Анджея на землю. Но здоровяк, как будто, и не заметил моих усилий. Его шаг просто замедлился, но не более того. Меня же он волочил по земле, даже не глядя. Всё его внимание было приковано к земляку, который стоял в нескольких футах от нас и что-то говорил. Я прислушался.
- … пойдём со мной. Пора. Пойдём, там дом, там покой, там свобода, - и заново, будто бы заезженная пластинка, - Пора, пойдём со мной. Пойдём. Там дом, там покой, там свобода.
 По мере того, как мы приближались, сержант еле передвигая спутанные ноги, а я держась за эти самые ноги из последних сил, Павел, как бы незаметно, отходил назад, спиной. И вот уже тёмная стена джунглей нависла над нами, а фантома … уже было и не видно. Лишь его голос, доносится до меня и Анджея из сельвы.
 Ещё несколько секунд, и мы окажемся по ту сторону. Я освободил одну руку и принялся шарить у себя в кармане, молясь чтобы складной нож оказался именно там. Ладонью я нащупал полированную ручку и, когда сержант уже на половину скрылся в листве, а с ним и моя голова, я ткнул узким лезвием друга в икру.
- Ааа, - воскликнул Вачовски и сделал шаг назад.
 Вместе с ним из джунглей показалась и моя голова. А голос Брожека пропал и сколько я не вслушивался, ничего не слышал.
- Ты зачем меня ткнул ножом? – задал резонный вопрос Анджей, глядя на перочинный нож в моей руке.
 Вместо ответа я улыбнулся улыбкой праведника и опираясь, как на ствол дерева, на ноги и корпус сержанта, встал.
 В нескольких футах от нас в джунгли вошёл один из моих парней, новичок Сибелиус.
- Что происходит, чёрт побери? – Вачовски переводил взгляд с меня, на то место в стене джунглей, где скрылся только что Йони, и обратно.
- Атака фантомов, - выдохнул я и посмотрел на лагерь у себя за спиной.
 В бледном свете луны и догорающих костров весь лагерь пришёл в движение. Тени солдат двигались от воображаемого центра к джунглям, что возвышались по обеим сторонам просеки.
- Нужна винтовка, - вдруг осенило меня, и я рванулся к нашему костру. Вачовски сопел за спиной. Про кольт в кобуре я почему-то напрочь забыл.
 Расталкивая будто загипнотизированных солдат, двигающихся мне на встречу, я пробился к костру. Сержант чуть под отстал. Ему с его габаритами сложно было так же маневрировать и лавировать среди парней моей роты.
 Схватив первую попавшуюся мне под руки винтовку, я выстрелил вверх.
 После ещё двух выстрелов в воздух ближайшие ко мне солдаты стали поворачивать головы в мою сторону. Их смешно трясло и наваждение, как будто, спадало. Не понимая, где они находятся, парни пялились на меня и Вачовски и похоже находились в ступоре.
 Всё больше и больше солдат прогоняли, окутавший их морок. Кто-то продолжал стоять, как одинокий вяз, и пялиться во все стороны, кто-то садился на землю и обхватывал голову руками. Некоторые пытались нам с сержантом помочь. На меня напала какая-то весёлость, бесшабашность. Страх, лишь на миг выглянувший в тот момент, когда Анджей пошёл на зов, исчез. Растворился, как дым от костра, как будто, его никогда и не было. Я перебегал от костра к костру, стараясь не угодить в тлеющие угли. Рядом и даже чуть впереди бежал Вачовски, иногда просто толкая попавших под зов ребят. И иногда это срабатывало, но в основном они поднимались и, как ни в чём не бывало, шли вновь к джунглям.
 Не знаю, сколько это продолжалось и скольких мы с сержантом спасли, прежде, чем из джунглей прилетела первая пуля. Она может была и не первая, в этом дурдоме сложно было определить, когда в нас стали стрелять. Но когда пуля прошла на вылет через мышцу левого предплечья Вачовски, я понял, что наш праздник подходит к концу и просто так нам парней не отдадут.
- Ложись, - крикнул я, что есть мочи, и сам рухнул ничком в груду листвы. Сержант, как образцовый военный сразу же исполняющий приказ старшего по званию, грузно брякнулся рядом. Его синяя, потрёпанная куртка в области нижней части руки стала ещё темнее и в воздухе запахло кровью.
 Я приподнял голову и тут же её опустил, уткнув нос в прелую листву. Пули жужжали над головой словно рой разъярённых, диких пчёл. В памяти вдруг всплыли слова Икто, смотрящего на меня пустыми глазами из сельвы – Беги, беги, беги…
- Надо убираться отсюда, - прошептал я одними губами, дёргая Анджея за рукав.
 Поляк утвердительно кивнул, зажимая рукой рану. Пальцы его окрасились в тёмно-красный цвет, в призрачном лунном и звёздном свете, ставший блестящим. Я вновь поднял голову, стараясь разглядеть откуда стреляют. Рядом падали раненые и убитые солдаты. Кто-то успел избавиться от наваждения, кто-то же продолжал, как лунатик, идти на зов. Вторых было конечно больше. Они ведь совсем не прятались и пули косили их, как спелую пшеницу.
- Пора, - выдохнул я почти в лицо другу, и мы пригибаясь насколько это было возможно к земле, ринулись вперёд через весь лагерь.
 Я понимал, что это было форменное самоубийство, но лежать просто так и ждать пули было ещё глупее. Стрельба продолжалась, и мы продолжали двигаться вперёд. Инстинкт самосохранения кричал и умолял меня упасть и вжаться в землю, но вопреки здравому смыслу я бежал по направлению нашего дневного движения. Несколько пуль достались и мне. Одним выстрелом с меня сбили кепи и ещё одним прострелили полу форменной куртки. Ещё две пули чиркнули меня по бёдрам, впрочем, оставив на них лишь красные полосы. С нами бежали, и другие солдаты и, так уж получилось, что мы с Анджеем были, как будто, в середине этого отряда, почти по середине лагеря и равно удалены от одной и другой тёмной стены джунглей. Эти парни, являясь своеобразным живым щитом падали раненые или убитые, а мы продолжали пробираться вперёд. Когда до ещё не тронутой нашими топорами и мачете, сельвы осталось с десяток футов, Вачовски был ранен во второй раз. Он рухнул как подкошенный прямо в джунгли, и я нырнул в спасительную зелень сразу за ним.
- Чёрт, чёрт, чёрт, - несколько раз выругался сержант, держась за бок.
- Что? Куда тебя ранили? – я склонился над Анджеем и увидел, как свозь пальцы сочится тёмная кровь.
- Чёрт, - выругался вновь здоровяк и попробовал приподняться, но с хрипом повалился на спину.
- Подожди, убери руку, - я с силой разжал его пальцы и попытался что-то разглядеть, но было слишком темно и не видно было куда вошла пуля.
- Анджей, нам надо бежать. Бежать дальше, иначе мы умрём здесь, - я сжал скользкую от липкой крови ладонь друга и помог ему сесть.
 Рядом возникли вдруг пару солдат в серой форме. Я оглядел их, смутно вспоминая имена.
- Помогите ему подняться, - сам же я содрал с одного плеча куртку и рванул рукав когда-то чистой и белой рубашки. Ткань затрещала и поддалась. Сложив её в несколько слоёв я протянул Вачовски.
- Вот приложи где кровоточит. Нужно отойти от лагеря, как можно дальше, затем я осмотрю твою рану.
 Сержант кивнул, почти повиснув на плечах согнувшихся солдат.
- Ну что стоим? Пошли, пошли…
 Троица неуклюже затопала вперёд, я же обернулся и аккуратно выглянул из джунглей. Лагерь был пуст и в нём стояла тишина, будто бы только что, минуту назад, в нём не было побоища и стрельбы. Присмотревшись, я увидел, что несколько человек шевелятся, и кто-то даже силится встать. Но, как только, его голова поднималась на пару футов от земли одинокий выстрел из джунглей слева или справа от меня обрывал его мучения с величайшей точностью.
 Застегнув куртку я стал пробираться вслед ушедшим парням. В темноте, и подгоняемый страхом получить пулю в спину, я несколько раз больно ударился и ободрал левую щёку, пока смог догнать Вачовски и ребят.
 Всю ночь мы двигались на юг. Обдирая в кровь руки и лица и рискуя каждое мгновение оказаться без глаза или того хуже, подвернуть или сломать ногу, мы всё же спешили. Медленно, неуклюже, толкаемые в спину паническим ужасом, мы пробирались к океану. За всю ночь никто из нас не слышал больше ни одного выстрела, но останавливаться мы не решались и поэтому на грани безумия и теряя сознание мы брели, брели, брели…
 Рядом я слышал шум и даже чьё-то неровное дыхание. Какие-то тени мелькали спереди и сзади, и по бокам. Я понимал, что рядом идут парни из нашего отряда, все те, кто тоже смог избежать той бойни и прорваться живым к спасительным джунглям. Только утром, когда забрезжил рассвет, наполняя душную и пропахшую сельву, надеждой, мы сделали привал.
- Стой, - кто-то до боли знакомый, прохрипел рядом, - Стой, привал. Полчаса на отдых и завтрак, затем перекличка, - и рядом со мной на ворох листьев и переплетенье сучьев в прямом смысле рухнул майор Андерсон.
- А Бирн, вы тоже здесь? - устало протянул он и лёг на спину, закинув руки за голову.
 Я ничего не ответил, так как был чертовски удивлён увидеть его здесь.
- Удивлены, капитан? – как будто, прочитав мои мысли, произнёс майор и засмеялся, неприятным лающим смехом, а потом вдруг закашлялся и затих.
 Я тоже сел на землю, не в силах больше стоять на ногах. Рядом садились, и просто падали от усталости на ковёр из пальмовых листьев, солдаты отряда, точнее его остатки.
 Сделав глоток, из чудом захваченной фляжки, я протянул её Андерсону. Майор с благодарностью во взгляде её взял, и сделав приличный глоток, тут же вернул фляжку мне.
- Надо провести перекличку. Но вначале хорошо бы собрать все припасы, и всю воду вместе и поручить провизию кому-нибудь, кому вы доверяете, - Андерсон сел и окинул взглядом оставшихся в живых.
 Я расценил это, как скрытый приказ, и коротко кивнув, поднялся. Тем более я всё равно собирался проведать Вачовски.
 Сержант сидел в нескольких десятках футов сзади, а по бокам от него лежали обессиленные и измученные «носильщики».
- Как ты, друг? – спросил я, протягивая ему флягу.
 Анджей мотнул головой и показал точно такую же.
- Нормально. Я в порядке, а вот парням изрядно досталось, - он поочерёдно кивнул влево и вправо и улыбнулся усталой улыбкой.
 Я тоже кивнул.
- Ладно, пойду поищу кого-нибудь, кто соображает в мазях и корпии, да пересчитаю всех, кто сбежал. Андерсон с нами, - я кивнул головой себе за спину и увидел, как вытянулось от удивления лицо сержанта.
 Насчитал я тринадцать бойцов. «Чёртова дюжина» - произнёс я про себя и невесело усмехнулся. «Похоже само провидение играет с нами в какую-то интересную и весёлую игру. Только мы вот не в курсе правил и условий» - сделал я неутешительный вывод, а затем приступил к самому важному – сбору провизии и её реквезированию у солдат. Взяв себе в помощники здорового шведа из камберлендских сапёров, я обходил отдыхающих парней и терпеливо объяснял, что я делаю и для чего. Не все конечно же отдавали сразу, чудом захваченные с собой продукты. Но вид внушительного скандинава у меня за спиной являлся решающим аргументом в принятии решения.
 Собрав небольшой рюкзак, я вернулся к тому месту, где оставил майора и увидел удивительную картину – Андерсон мирно посапывал, зарывшись в листву и на его лице блуждала счастливая улыбка.
- Вот чёрт! – вырвалось у меня, а сапёр лишь ухмыльнулся.
 От первого же толка в плечо майор проснулся. Его серые, вечно прищуренные, глаза изучили меня и шведа, и он кивнул, как бы признавая в нас своих.
- Ну что капитан? – спросил Андерсон, поднимаясь на ноги и одёргивая куртку.
 Я отчитался о проделанной работе и показал неполный ранец с продуктами.
- Неплохо Бирн, неплохо. Кому поручите охранять продукты?
 Я решил взвалить эту задачу на себя, о чём тут же доложил начальству.
- Договорились. Тогда этот северный великан будет вашим телохранителем, - майор кивнул, соглашаясь с моей кандидатурой на роль квартирмейстера-интенданта.
- Как фамилия, капрал? – теперь Андерсон обращался к сапёру.
- Стоор, сэр. Второй сапёрный батальон армии Камберленда, - отчеканил здоровяк.
- Так вот что капрал, ты поступаешь в полное распоряжение капитана Бирна и охраняешь его, и наши продукты, - на последних словах он сделал акцент и выразительно посмотрел на меня, - Тебе ясно, солдат?
- Так точно сэр, - ответил капрал и приложил руку к синей фуражке.
 «Этот засранец не доверяет мне?» - возмутился я про себя. Но что-то в моём лице изменилось и изменилось не в лучшую сторону, потому что майор строго посмотрел на меня и негромко спросил: Проблемы?
 Он застал меня врасплох, и вся злость на его недоверие тут же улетучилась, уступив место растерянности.
- Нет сэр, никаких проблем.
 Андерсон ещё какое-то время буравил меня своим тяжёлым взглядом глубоко посаженных серых глаз, а затем кивнув, зашагал вглубь джунглей, туда, где расположились на отдых большинство оставшихся в живых солдат.
 Я нашёл Анджею доктора, он каким-то чудом тоже умудрился сбежать из лагеря, когда там началась стрельба. Пока док, тщедушный рыжий шотландец, осматривал раны сержанта, я был рядом. Мысли мои ещё носились в голове сумасшедшим хороводом, но всё же я осознавал, что жив и то, что произошло в лагере на последней стоянке, снова не влезает ни в какие представления о материальном мире. «Вакан» - это слово само всплыло в памяти, но в этот раз я лишь вздрогнул, не давая панике первобытного человека завладеть моим сознанием.
- Сержант будет жить, - прервал ход моих мыслей скрипучий голос маленького доктора, - Обе пули прошли насквозь через мышцы и ни одного жизненно важного органа не задели. Хорошо бы недельку поваляться в кровати под присмотром очаровательной сестры, но…
 Док задорно посмотрел на нас и мы, все трое, дружно рассмеялись.
  После того, как доктор ушёл, я помог Вачовски подняться и придержал его за талию. Мы заковыляли к неровной линии оставшихся в живых солдат, что строил на проплешине Андерсон.
 Он неодобрительно посмотрел на нас, когда мы приблизились и вновь переключил своё внимание на парней. Я отпустил сержанта, и он встал слева от майора. Я же с вездесущим скандинавом встал справа.
 Андерсон довольно долго молчал, неспешно шагая перед неровной шеренгой.
- Нас осталась всего горсть. До залива день-два пути, не больше. В лагере на нас напали партизаны, - он рубил фразы словно врага – резко, чётко и быстро.
 - Нам надо дойти, обязательно дойти. На рубку нет ни времени, ни сил, - майор повернул голову и посмотрел на единственного оставшегося сапёра, на Стоора, что высился горой за моим правым плечом.
- Идём в цепочку по двое. Идём и внимательно смотрим под ноги. Не болтаем и держим оружие, у кого есть, на взведённом курке. Привал и остановки только по моей команде. Ждать никого не будем, если кто отстанет, пусть пеняет на себя. Всё ясно?
 Бойцы вяло и невпопад ответили: Да сэр.
- Не слышу, - рявкнул Андерсон, и солдаты тут же подобрались, как, впрочем, и я.
- Да сэр, - выдохнули они единым порывом, да так и застыли, глядя прямо перед собой.
 «И ни слова про то, что случилось в лагере» - подумал я, чувствуя, как усталость, словно туман начинает заполнять моё тело.
- Молодцы, - майор позволил себе улыбнуться, и парни сразу расслабились, - Сейчас капитан Бирн создаст пары, и мы тронемся в путь.
 Андерсон повернулся ко мне в пол-оборота и коротко кивнул. Я поправил рюкзак и сделав шаг вперёд, оглядел строй.
- У кого есть оружие - шаг вперёд.
 Из строя вышли трое солдат. Двое держали в руках «энфилды», третий был вооружён карабином Бернсайда.
- Угу, - буркнул я, - У кого есть холодное оружие?
 Ещё двое сделали по шагу вперёд – один с мачете, другой солдат с таким же как у шведа топором.
- Хорошо, - я кивнул, - делимся так – первая пара «энфилд» и ты, вторая пара ты с мачете и ты.
 Я старался подбирать в пару к вооружённому бойцу, солдата в той же форме, что и первый. То есть северянин к северянину, южанин к южанину. Хотя мы все и были объединены одной общей целью и задачей – выжить и добраться до океана, вражда между двумя этими мирами всё равно ещё оставалась и было бы глупо этим пренебрегать. Себя и Андерсона я поставил в середину жиденькой колонны, Анджей, на удивление бодро себя чувствующий, замыкал наш отряд.
 Джунгли, как будто, стали гуще и с большой неохотой пропускали нас вперёд. Мне казалось, что мы движемся медленнее самых медленных черепах. Парни шли молча и у многих головы были поникшими, а может они просто постоянно смотрели себе под ноги.
 Я же, от того, что постоянно вертел головой и оглядывался назад, умудрился растянуть ногу. Стопа поехала вперёд на скользкой листве, и я неуклюже растянулся, грохнувшись спиной на рюкзак с продуктами. Это случилось ближе к обеду и рыжий док наскоро меня осмотрел под тяжёлым и недобрым взглядом Андерсона.
- Он растянул икроножную мышцу. Я даже подозреваю, что кэп надорвал связку под коленом, - шотландец не смотрел на меня, а обращался к майору, - нужно наложить тугую повязку и смастерить ему какой-нибудь упор, костыль.
 Док встал и стоя рядом с Андерсоном негромко добавил: Но капитан существенно замедлит наше продвижение.
 Майор продолжал буравить меня взглядом и в какой-то миг я подумал, что он бросит меня. Просто махнёт рукой, и колонна двинется дальше, оставив лежать меня среди чужой сельвы. Но Андерсон этого не сделал.
- Накладывайте повязку, - он обратился к доктору даже не поворачивая голову в его сторону. Двум парням в сером, видимо тем, с кем он был знаком лично, майор приказал углубиться в джунгли и найти какие-нибудь ветки, чтобы смастерить мне костыль.
- Привал, - звучно пропел он, - Полчаса не более. Затем двигаемся дальше до темноты.
 И уже совсем тихо, так что расслышали только доктор и я: Чем больше пройдём сегодня, тем раньше увидим океан завтра.
 Когда майор и доктор ушли, я выдохнул. Нога ныла, но я готов был терпеть любую боль, лишь бы они не бросили меня. Ведь действительно, до залива осталось совсем чуть-чуть.
 «Правда, не факт, что там нас ждёт французский корабль» - сомнения моего внутреннего голоса не могли сбить меня с толку или даже напугать. Я страстно желал, как можно скорее, добраться до побережья и сам факт присутствия или отсутствия фрегата союзников, мной даже не рассматривался.
 Вернулись парни в сером, неся несколько более-менее ровных веток и с ними пришёл Анджей.
- Андерсон взвалил на меня охрану оставшихся припасов, - сержант криво улыбнулся и сев рядом со мной, протянул руки за палками, что принесли солдаты.
- И раздобудьте какой-нибудь верёвки. Ну, или на худой конец, чей-нибудь ремень.
 Рядовые молча кивнули и ушли вперёд, видимо и правда, чтобы найти чем связать мне костыль.
- Как ты думаешь, Абрахам, океан и правда так близко? – спросил Вачовски, зачем-то понизив голос.
 Я улыбнулся в ответ.
- Намного ближе, чем ты думаешь. Если бы не моё растяжение, то мы вышли бы на берег ещё сегодня ночью.
 Анджей промолчал, мечтательно глядя вперёд, туда, где по его представлению должно было быть побережье.
 Оставшиеся мили превратились для меня в сущий ад. На больную ногу я почти не мог опираться, а сносный костыль, что смастерил мне сержант, уже через час натёр мне подмышку и бок. Стиснув зубы, я шёл вперёд, вспоминая все молитвы и заклинания, которым в детстве учили меня то отец, то дед. Порой я довольно прилично отставал, но майор, держа данное слово, ждал меня, давая ребятам отдых. Я молился и за него, вознося благодарственные слова всем известным мне богам. Но, как только я появлялся в поле его зрения, он командовал подъём, и я, вместо долгожданного привала ещё крепче стискивал зубы и брёл дальше, стараясь не отстать от отряда окончательно. В такие мгновения я проклинал Андерсона, мечтая, чтобы он сгорел в аду, во всех адах, всех известных мне религий.
 Иногда я обнаруживал рядом с собой Вачовски. Он тоже выглядел уставшим и измотанным, но в разы лучше, чем я. Котомка с продуктами болталась у него за спиной и там же, где-то на границе периферийного зрения двигался, и сапёр Стоор, так же приставленный к сержанту в качестве охранника хранителя продуктов.
 В те последние сутки пути, майор сделал два больших привала – один почти в полдень, когда солнце, словно сорвавшийся с цепи пёс, нещадно жгло наши понурые головы даже сквозь плотную листву, и ещё раз ближе к вечеру, когда тени стали длиннее, а свежий ветер, дувший с востока, солёнее и свежее.
 Всё тот же Вачовски принёс мне мою долю провизии и пару глотков затхлой и тёплой воды. Я молча всё съел, не отрывая своего благодарного и признательного взгляда от лица друга.
 Мы двигались до самой темноты и ещё немного. Джунгли наполнились ночными звуками, но лично я совсем не обращал на это внимания. Всё моё естество было сосредоточено на движении вперёд – вопреки, через силу, не обращая внимания на усиливающийся с каждым шагом внутренний голос, который призывал меня бросить всё и сдаться. Слёзы высохли, а зрение слабых глаз сузилось до размеров шага моих израненных ног. Но я упорно шёл вперёд, почти полз, но что-то толкало меня на каждый следующий шаг, и я его делал. На боль в ноге и ещё большую боль под рукой и на боку, я почти не обращал внимания, используя её лишь для стимула движения.
 И когда я споткнулся об одного из парней нашего отряда и чуть не упал, я понял, что дошёл и что Андерсон приказал остановиться на ночь.



                *                *               *               *                *

 
 Вопреки всему, в эту последнюю ночь спал я плохо. И ни сумасшедшая усталость, ни полное отупение сознания, не могли погрузить меня в столь спасительный и зыбкий сон. Я сидел, прислонившись к стволу какого-то небольшого, с гладкой корой, дерева и закрыв глаза, слушал как храпят парни, спящие вокруг. Первое место конечно же держали два наших великана – сержант Вачовски, и сапёр Стоор. Они даже соревновались, не подозревая о том, и свои громогласные «хррр-р-р» выдавали по очереди, друг за другом словно на певчей ярмарке. Со всех сторон им вторили и аккомпанировали сверчки и всякая мелкая живность, что окружала нас в сельве. Где-то ухала птица, по голосу похожая на филина, где-то рядом храпу спящих умело подражал пересмешник.
 Мысли мои были бесплодны и ни на что не направлены. Сил не было даже размотать грязную повязку и посмотреть, что там с моей ногой. Хотелось просто сидеть так с закрытыми глазами целую вечность, совсем не думая про завтрашний день и про всё остальное.
- Не спишь Бирн? – хриплый голос майора вывел меня из оцепенения и заставил приоткрыть глаза.
- Нет сэр, не сплю, - я подвинулся, давая Андерсону возможность, так же прислониться спиной к стволу дерева.
 Сев рядом, майор какое-то время молчал. Я уже подумал, что он ничего больше спрашивать не будет, но через минуту Андерсон громким шёпотом произнёс: Абрахам, что ты думаешь обо всём об этом?
- О чём сэр? – я не совсем понял вопрос.
- Да брось ты, капитан. Я видел, как ты неистово молился, сидя на коленях, когда на нас напали тени. И видел людей вокруг тебя, моих людей, которые также стояли на коленях и со сложенными вместе ладонями читали про себя молитвы. И я знаю, что из тех парней что были тогда с тобой почти все дожили до вчерашней бойни. Так что, сдаётся мне, ты знаешь побольше моего о той чертовщине, что произошла с нами, - он говорил всё это тем же взволнованным, горячим шёпотом. Но его голос переполняла злость, явно различимая в словах и интонации. И было там что-то ещё – возможно страх, возможно боль.
 Я поёрзал спиной о ствол, и почувствовал все неровности коры безымянного дерева, сквозь прохудившуюся куртку.
- Вакан, - просто произнёс я и через секунду повторил: Вакан.
- Что это?
- Так индейцы севера нашей страны называют одно божество…
- Злой дух, что ли? – перебил меня Андерсон.
- Нет, не злой. Да, наверное, и не дух вовсе, - я задумался, стараясь подобрать правильные слова для понятного определения.
- Это что-то большее, более древнее и как бы пришедшее извне.
- То есть природа его такова, что он не местный и в то же время не имеет отношения ни к природе, ни к погоде, ни к космосу? – майор проявил незаурядные способности, задав этот точный вопрос, чем в очередной раз приятно меня удивил.
- Да, наверное. Сложно дать точное определение ему, или ей. Вакан не имеет рода. Он как бы находиться вне времени.
- А смысл? Какой в этом во всём смысл? – по движению теней, я понял, что майор раздвинул руки, как бы стараясь охватить всё видимое пространство.
 Я пожал плечами.
- Не знаю, - и через мгновение продолжил, - Первым мне сказал об этом Икто, скаут-дакота из моей роты. Он пропал в ту же ночь, когда я послал его в лагерь. Он просто произнёс одно слово, когда стена джунглей перед нами, будто бы, подёрнулась маслянистой плёнкой. Вакан, - тогда сказал индеец, а я уже вспомнил рассказы бабушки.
- В тебе есть индейская кровь? – в голосе Андерсона было неприкрытое удивление.
- Ирландская кровь, больше похожая на эль, оказалась куда крепче маминой, и кожа моя почти так же бела, как и у любого эрина, - мысль, что я полукровка показалась мне забавной.
 Майор довольно долго молчал, и я уже начал задрёмывать, когда он негромко меня окликнул.
- Как думаешь Бирн, мы вернёмся домой?
 Я пожал плечами, поздно сообразив, что мой собеседник, не увидит этот жест в темноте.
- И я не знаю, - вздохнул Андерсон, всё-таки поняв меня, - Не знаю, но очень хочется увидеть жену и обеих дочурок. А ещё старого калеку Самуила, древнего придревнего негра, которому мой отец подарил свободу ещё до войны. Он, по большей части воспитывал меня. Так хочется домой.
 Может майор ещё что-то говорил мне, рассказывал про свою жизнь в Штатах, но меня внезапно сморил сон, и я провалился в эту чёрную бездну, весь, без остатка.
 Проснулся я от весёлого гомона, что создавали вокруг та горстка людей, которой для совершения чуда осталось сделать всего лишь несколько шагов. Солнце по-иному светило в этот день, с постоянной настойчивостью пробиваясь сквозь листву своими лучами.
 Я поймал за рукав одного из солдат.
- Что случилось? Отчего такое веселье?
 Парень в синей куртке, ставшей за время нашего отступления чёрной, странно посмотрел на меня.
- Мы дошли, - выдохнул он мне в лицо несвежим дыханием, - Пол Непир слышал, как волны набегают на берег.
- Что? – не понял я, всё ещё держа солдата за рукав.
 Отчаявшись, что-то мне объяснить, он просто пожал плечами. Но тут ему на выручку пришёл майор Андерсон. Он похлопал рядового по плечу, отпуская его, а сам посмотрел на меня. Его всегда холодные, глубоко посаженные глаза сейчас искрились детской радостью, переливаясь всеми цветами радуги. Я не мог понять, как это было возможно, но списал это на то, что я ещё не проснулся окончательно и на яркое утреннее солнце.
- Один из моих ребят слышал шум прибоя этой ночью, - майор еле сдерживался чтобы не закричать мне в ухо эту новость. Его лицо поползло в ширь от такой нелепой на его лице улыбки.
 Я тоже не удержался и улыбнулся.
 «Значит всё? Всё, мы добрались?» - спрашивал я сам себя, глядя в глаза командиру. Мне хотелось, как и ему плясать и танцевать. Почти месяц мы пробирались по этим чёртовым джунглям, потеряли больше четырёх тысяч парней, рядовых и офицеров, испытывали неописуемый ужас от прикосновения чего-то поистине злого и чёрного, и такого древнего, что пирамиды в Гизе, казались новостройками, голодали, испытывали лишения и боль, и вот наконец мы добрались. Океан!
 При мысли о том, что совсем рядом шумят волны, набегая на берег, глаза мои наполнились слезами, и я в порыве отчаянной радости обнял Андерсона.
- Ну-ну, Абрахам. Всё в порядке, - мягко произнёс он, выбираясь из моих объятий.
- Я послал пару парней вперёд, чтобы они разведали обстановку и нашли наш спасительный корабль, - майор тоже похлопал меня по плечу, как того рядового несколько минут назад.
- Как твоя нога?
 Я посмотрел на ногу и попробовал ей пошевелить. Стопа отдалась локальной болью, но такой острой, что у меня даже потемнело в глазах.
- Нормально, - соврал я и вымученно улыбнулся.
 Андерсон кивнул.
- Сейчас же выступаем. Разведчиков встретим по пути. У парней совсем нет терпения, - он снова улыбнулся, поведя плечом в сторону солдат, суетившихся неподалёку.
- Завтракать, я надеюсь, мы будем уже на французском бриге.
 Я кивком поддержал его затею с завтраком, а затем стал собирать свои нехитрые пожитки и готовиться к дороге. Нога, после каждого неловкого движения, стреляла резкой болью и мне порой приходилось стискивать зубы, слыша, как они скрежещут.
 Ко мне подошёл Вачовски. За плечами его виднелась знакомая котомка, но шведа рядом не было.
- Где твой, точнее её телохранитель? – я улыбнулся, указывая пальцем на сумку с провизией.
- Майор посчитал, что опасности нападения и похищения скудных запасов больше нет, - засмеялся Анджей и его светлая отросшая борода затряслась, - Сапёра отправили вперёд, чтобы он немного помахал топором.
 Я проверил свой револьвер и вновь убрал его в кобуру на поясе.
- Думаешь, это может нам понадобиться? – кивком головы сержант указал на моё оружие.
 В ответ я пожал плечами.
- Мы всё ещё на вражеской территории.
 Какое-то время мы оба молчали.
- Как нога, капитан? – спросил Вачовски участливо.
- Болит, - сознался я другу, - Почти не могу на неё опираться.
 Сержант кивнул, как будто и ждал такого ответа.
- До берега пару миль, не больше. Так что мы с тобой доберёмся туда за пару часов, - Анджей встал рядом со мной и просунув руку мне под мышку, обнял меня за талию.
- Выступаем, - негромко крикнул Андерсон откуда-то спереди.
 Я переложил костыль под здоровую ногу, а весь вес тела слева доверил усилиям сержанта.
 Первые четверть часа мы двигались довольно сносно. Конечно же мы отстали от основной группы, и никто сегодня нас ждать не собирался. Затем джунгли стали, как будто, гуще и если бы не узкая просека, вырубленная топором Стоора, мне пришлось бы бросить костыль, а Анджею просто меня нести.
- Да, дорога ещё та, - пошутил сержант, громко сопя.
 Солнце с самого утра палило нещадно, будто бы решило добить нас своим теплом. И даже густая листва над головой плохо помогала от сгущающегося зноя.
 Ещё через четверть часа просека закончилась, и мы с Вачовски переглянулись.
- Бросай костыль, и я понесу тебя на спине, - предложил Анджей, вытирая потное лицо заскорузлым рукавом куртки.
 Я кивнул, соглашаясь и принимая предложение друга, но костыль выбрасывать не спешил. Ещё полчаса ушло у нас на сооружение из подручных средств верёвочной клетки, куда бы я мог забраться и не мешать Вачовски двигаться вперёд. Едва только мы двинулись дальше, как услышали далеко впереди крик одного из парней нашего отряда.
- Парус, я вижу парус.
 Сержант тут же прибавил шагу, а я пригнув голову, чтобы её не оторвало случайной лианой, или не сшибло низкой веткой, смотрел на мелькающие по сторонам джунгли. Меня трясло нещадно и пару раз больная нога за что-то зацепилось. Боль в моём сознании взорвалась калейдоскопом цветов всех оттенков, и я даже вскрикнул, но остался в сознании.
 Анджей понял, что может добежать таким темпом до берега с мертвецом за спиной и сбавил скорость, за что я ему был премного благодарен.
 Вдруг он встал, как в копанный, уперев руки в бёдра.
- Устал? – спросил я участливо, слушая как его дыхание с хрипом и свистом вырывается из груди.
- Выстрелы, - наконец выдохнул он.
- Что? – я повернулся к нему, насколько позволяла моя люлька.
- Выстрелы, - уже спокойней повторил Анджей и я прислушавшись, тоже различил характерные хлопки.
- Это на берегу, - констатировал я и сержант кивнул.
- Сними-ка меня, - предложил я, но Вачовски заявил категорическое: Нет.
- Давай подберёмся поближе, а там я тебя оставлю и схожу на разведку.
- Но там же наши парни, - начал было протестовать я, но Анджей и слушать не стал.
 Он снова двинулся вперёд, но умеренным шагом, предоставив мне размышлять о природе стрельбы, что сейчас происходила на берегу.
 «Неужели это партизаны?» - терзался я в сомнениях. «Но откуда они здесь взялись? Не могли же они обойти нас и устроить засаду на берегу? Тем более, откуда они знали, что нас будут ждать у побережья союзники?»
- Мексиканские гевирльясы, - негромко произнёс Вачовски, и я мысленно с ним согласился. Больше в этой глуши нас некому было ждать. Если только это не фантомы…
 Ещё несколько одиночных винтовочных выстрелов прозвучали впереди, но уже ближе чем в первый раз. Им вторило большее количество более глухих выстрелов.
 «Вначале наши «энфилды», затем старьё мексикашек» - констатировал я про себя.
 Затем мне показалось, что я слышу голос майора Андерсона. Я напряг свой слух, но свозь хриплое дыхание уставшего сержанта и шелеста листвы, что мы беспокоили, пробираясь вперёд, я толком ничего не мог расслышать.
- Всё, привал, - прохрипел Анджей и повалился на бок вместе со мной. Я едва успел убрать больную ногу.
 Какое-то время мы лежали на прелой листве, спинами друг к другу. Я слушал как тяжело дышит друг, но думал, что же нам делать дальше.
 Первым подал голос Вачовски.
- Нужно дождаться темноты, а потом уже пробираться на берег.
- Нет, - тут же ответил я, - если мы дождёмся ночи, французы могут уйти. Они же наверняка видели и видят, что мы попали в засаду. Если до темноты мы не объявимся, они могут решить, что спасать больше некого.
 Молчание сержанта красноречивее слов говорило, о том, что он согласен с моими доводами.
- Что же нам предпринять? – резонно спросил он, всё ещё тяжело дыша.
- Надо как можно ближе подобраться к берегу и посмотреть, что там произошло. Может кто-то из наших остался в живых.
 Мы так и сделали. Около мили Анджей нёс меня на спине. Затем, когда шум набегающий на берег волны стал очевиден и постоянен, мы расцепились и поползли к краю джунглей. Моя нога постоянно застревала и цеплялась за разные коряги и корни, но я упорно продвигался вперёд. Чтобы случайно не закричать и не выдать себя и сержанта я засунул себе в рот кляп и дышал лишь носом. Первого бойца из нашего отряда мы нашли лежащим в небольшой ложбинке в нескольких десятках футов от кромки джунглей. Парень лежал на спине и был мёртв. Два бурых пятна неровной формы украшали его грудь и живот. Я узнал его. Это был солдат из моей роты, рядовой Миллен из двадцать третьего Джоржийского. Не к месту я вспомнил Скалетти, и игла вины ткнула мне куда то в левый бок, на уровне сердца.
 Дальше мы продвигались ещё медленнее, постоянно прислушиваясь и замирая от любого подозрительного шума и звука. Наконец мы добрались до границы сельвы. Дальше на тридцать футов вперёд простирался белый ровный песок, увенчанный у кромки воды, набегающими волнами. Белые буруны стремительно двигались к берегу и так же стремительно отступали обратно, забирая с собой всё своё.
- Океан, - прошептал рядом Вачовски и столько в его шёпоте было благоговейности и сакральности, что я удивлённо посмотрел на него.
- Ты никогда не видел океана?
 Сержант отрицательно мотнул головой, продолжая пялиться на спокойные воды, искрящиеся на знойном солнце.
 Я перевёл взгляд чуть в сторону и увидел всех наших. Ближе всех к нам на белом песке лежал майор Андерсон. Он неловко поджал под себя ноги, а руки в какой-то прощальной мольбе выпростал вперёд. Рядом с ним, уткнувшись лицом в песок, лежал гигант-сапёр. В одной руке он сжимал топор, а во второй ружьё.  Дальше ближе к кромке в разных позах застыли мёртвые парни из нашего отряда. А ещё дальше, уже в океане белел яркими, чистыми парусами французский бриг. Его трёхцветный флаг резвился на корме от лёгкого ветерка, как бы зазывая нас в гости.
 Я внимательно осмотрел весь пляж и влево, и вправо, но не увидел ни одного убитого мексиканца. И на миг старый, животный страх скрутил мой живот – неужели нас догнали призраки из джунглей, те самые фантомы, что звали наших ребят в сельву, а потом открыли по нам огонь из наших же винтовок?
 Но тут я увидел группу партизан, показавшуюся из-за песчаной дюны справа от нас. Инстинктивно я втянул голову в плечи и дёрнул Анджея за рукав. Сержант в тоже мгновение перестал пялиться вдаль и мигом отполз назад, под спасительную тень пальм и лиан.
- Гевирльясы, - выдохнул он, сжимая в большой ладони цевьё невесть где раздобытого карабина «кольта».
- Сколько у тебя патронов? – спросил я.
- Три, - тут же ответил Вачовски.
- И у меня четыре, - произнёс я вслух, просматривая заряженный барабан.
 «Не густо» - резюмировал я, рассматривая группу партизан в крестьянской, разноцветной одежде. Мексиканцев было четверо. Они чуть сгибаясь, двигались всем скопом к убитым солдатам нашего отряда.
- Их всего лишь четверо, - произнёс сержант, теперь не сводя взгляда с группы партизан.
- Я подозреваю, что это не все, - медленно ответил я, продолжая сканировать берег.
 Через минуту мои усилия были вознаграждены. С другой стороны, с севера, по пляжу крались ещё двое. Их соломенные сомбреро мелькали среди листвы.
- Вот ещё двое, - ткнул я пальцем в их сторону.
- Сволочи, - выругался сержант. Голос его звенел от гнева, и я испугался, что друг может наделать глупостей.
- Нам надо попасть на этот корабль. Во что бы то ни стало. Но просто рвануть через пляж к морю равносильно быстрой смерти, - я коснулся плеча сержанта, заставляя его обратить свой взор на меня.
- Что мы можем сделать? Что? – он не договорил, но я понял, что Вачовски хотел добавить – Что ещё можно сделать, кроме как попробовать прорваться через партизан?
 Голова моя заработала с утроенной силой и через минуту у меня возник план.
- Послушай Анджей, - я перевернулся на спину и чуть сполз с пригорка.
 Вачовски поступил так же.
- Нам нужно, чтобы французы нас заметили. Ну, узнали, что кто-то ещё есть на берегу, кого стоить спасти. Так?
 Сержант с готовностью кивнул.
- И надо, чтобы союзники выслали на берег бот с несколькими вооружёнными парнями за нами, так?
 Анджей вновь кивнул.
- А для этого нужно, чтобы ты разжёг костёр, и чтобы дым от него был густым и плотным, чтобы его можно было заметить с брига, ясно? Я тем временем буду следить за чёртовыми мексикашками и, как только они увидят дым, открою по ним прицельный огонь. Сколько –то я всё равно убью, - я внимательно посмотрел на друга, - а дальше будем надеяться на то, что лягушатники рискнут своими задницами и отправят спасательный отряд на берег. Ну как тебе план?
 Вачовски какое-то время молчал, как будто разглядывал причудливые узоры из листьев пальм у нас над головой.
- Этот план лучше, чем мой, но… - он на минуту прервался и внимательно посмотрел на меня, - он тоже совсем не идеальный.
 Мне хотелось ему ответить, что в этой ситуации идеального плана просто не существует, но я промолчал и лишь утвердительно кивнул, соглашаясь с ним.
- Давай перекусим, тем более, что у тебя за плечами целое состояние, - я попытался пошутить, чтобы поддержать нас, но шутка умерла в зародыше и ели мы молча и сосредоточенно. Каждый думал о своём. Мне, первый раз за весь этот неудачный поход, вспомнился родной дом. Последний раз я был там два года назад, но застал лишь маму, так как отец всё продолжал промышлять охотой и пропадал в лесах западного Мэна чуть ли не месяцами. Своей семьи я не завёл, а со стариками я был не очень близок последние годы. Отец вначале осуждал мою работу в колледже, а затем моё желание послужить своей стране и вступить в волонтёрский полк, отправляющийся на войну. Мама всегда молчала, когда мы спорили и лишь оставшись со мной наедине по-своему уговаривала меня не вступать в армию. Но я их не послушал и вот я здесь, у чёрта на куличках.
- Пора, - почти шёпотом произнёс Вачовски, прервав мои не самые приятные воспоминания.
 Мы сложили в ранец скудные остатки еды и оставили его возле одной из пальм. Оба мы были уверены, что они нам больше не понадобятся. Сержант крепко сжал мою руку и какое-то время держал её, молча глядя на меня. Я тоже смотрел ему в глаза, а к горлу вдруг подкатил комок.
 «Ведь и правда, мы больше можем и не увидеться» - подумал я, выдавливая из себя жиденькую улыбку.
 Вачовски скрылся в чаще, а я пополз на пригорок, к границе джунглей.
 За то время, что мы отсутствовали, партизаны успели раздеть половину наших парней и сейчас всей гурьбой склонились над телом Андерсона. Они представляли такую хорошую, заманчивую мишень, что я чуть не нажал на курок. С трудом подавив в себе это желание, я продолжил просто наблюдать, внимательно глядя на мексиканцев и по сторонам. Ещё где-то полчаса у них ушло на раздевание остальных трупов. Пару раз один из группы внимательно посматривал в мою сторону, прикладывая ладонь ко лбу козырьком. Я лишь вжимался в землю, стараясь не шевелиться и хотя понимал, что заметить меня с берега практически невозможно, всё же перестраховывался. Когда этот парень в третий раз бросил подозрительный взгляд в мою сторону, тогда как остальные продолжали мародёрствовать, я пообещал себе, что убью его первым. Нога моя стала ныть ещё сильнее, и я всё чаще стал менять позу, чтобы как-то отвлечься от боли. Вдруг с берега донеслись громкие возгласы, и когда я выглянул из-за укрытия, то увидел всех шестерых партизан тыкающих куда-то в небо за моей спиной.
- Значит дым есть, - тихо произнёс я и, на всякий случай, проверил рядом ли со мной винтовка.
 Затем, не обращая внимания на шумящих герильясов, я перевёл взгляд на бриг. Расстояние было не очень большим, но всё же что-то детально разглядеть не представлялось возможным.
- Ну же, ну же, - зашептал я и сам не зная, кому посвящались мои слова – партизанам на берегу, чтобы они скорее решили выяснить, что это за дым и откуда он взялся и двинулись в мою сторону, или чтобы на корабле обратили внимание на этот сизый столб, и что-нибудь предприняли.
 Первыми, конечно же, опомнились мексиканцы и всем скопом ринулись в мою сторону. Я подпустил их на двадцать шагов и выстрелил три раза подряд. Увидев, как двое рухнули на песок, а третий партизан схватился за простреленное плечо, я отбросил бесполезную винтовку и перекатился на два оборота влево. Боль в этот раз прострелила всё тело, от кончиков пальцев на раненной ноге до макушки. Сжав пистолет я два раза нажал на спуск, целясь в одного из партизан, того, кто ближе всех подобрался к моей позиции. Толстяк в клетчатой блузе упал, а в ствол над моей головой застучали пули. Превозмогая боль, я снова перекатился, ещё дальше в сторону, уходя с линии огня. Из шестерых герильясов, что занимались мародёрством на берегу, четверо были выведены мной из строя. Двое были точно убиты, ещё двое ранены. Оставшиеся двое залегли прямо на песке и беспрерывно стреляли в мою сторону, точнее туда где я лежал несколько секунд назад. У меня в барабане, как раз, оставались два патрона, но стрелять сейчас я не рискнул, чтобы не промазать. Я вновь превратился просто в наблюдателя, и отполз ещё на несколько футов вдоль кромки джунглей.
 Двое раненых мексиканцев что-то кричали на своём гортанном языке, а двое залёгших партизан им отвечали. Видимо, одни призывали помочь им, а другие просили потерпеть, ну, или что-то в этом роде. Я улыбнулся хищной улыбкой. «Так вам сволочи, за всех наших парней, убитых на вашей долбанной земле» - выругался я про себя не без злорадства. Сзади зашелестела листва и захрустели маленькие ветки, образующие ковёр под ногами. Я резко повернулся назад, вскинув пистолет. Среди пальм появился Вачовски, и я усиленно замахал ему свободной рукой. Сержант заметил меня и согнувшись в три погибели пополз ко мне.
- Отличная работа, - прошептал я ему в самое ухо, пока он укладывался рядом.
 Анджей кивнул и аккуратно выглянул на берег. Тут же зазвенела пуля и рядом с нами взвился вверх хоровод из опавшей листвы.
 Мы тут же не сговариваясь отползли на несколько футов назад. С пляжа нас не было видно, но и мы не видели противника.
- Их всего лишь двое боеспособных, ещё двое раненых. Двоих я убил наповал, - отчитался я, продолжая краем уха прислушиваться к крикам раненых партизан, - Думаю, мы можем какое-то время отлежаться, хотя на выстрелы могут явиться и другие.
- Уже, - просто произнёс Вачовски, и я не сразу сообразил о чём это он.
- Что уже?
- Уже пришли. Только не с берега, а из джунглей. Я слышал их, когда уходил от костра.
 «Значит они всё-таки шли за нами по следу» - констатировал я про себя, поджав губы. Это всё меняло. Мы вынуждены были прорываться к океану, надеясь на то, что французы всё же пошлют десантную команду на берег.
- Остаётся одно, - я посмотрел в лицо лежащему рядом другу.
 Тот, как будто бы, понял меня и коротко кивнул.
- Нужна приманка и хотя по размерам ты, дружище не особо подходишь …
- Но ты не можешь бегать и значит побегу я, - закончил за меня Вачовски.
 Я кивнул, понимая, что отправляю сержанта на верную смерть.
- У меня осталось два патрона, и я уж постараюсь не промазать.
- Да уж, Абрахам, постарайся, - усмехнулся в бороду Анджей и пополз от меня в сторону.
 Я выждал пару минут, считая про себя до ста двадцати и тоже пополз, но не за сержантом, а к линии джунглей, туда где притаились двое оставшихся в живых партизан.
 «Нас двое на двое. Вот только у них преимущество посильнее нашего. Против нашей внезапности у них две винтовки и куча патронов» - думал я, осторожно выглядывая из-за ствола пальмы. Убитые и один раненый лежали там же, где и несколько минут назад. А вот оба бойца, и толстяк в клетчатой блузе куда-то делись. Сердце моё гулко забилось, предчувствуя скорую беду. Я ещё сильнее поднял голову, чтобы рассмотреть весь пляж получше и чуть не получил пулю в голову. Не знаю уж, что меня спасло, но пуля чиркнула по стволу молодой пальмы в буквальном смысле слова обдав меня порывом ветра.
 «Ветра смерти» - добавил я про себя совсем неуместно, но поэтично и рухнул на землю, сразу же меняя позицию. Прогремели ещё несколько выстрелов и воздух надо мной зажужжал от летящих пуль. Я вжался всем телом в падшую листву и ещё глубже, в саму землю. А затем я услышал возглас одного из партизан. Не понимая, что он сказал, я всё же уловил по интонации, что это был возглас удивления. Следом за ним опять зазвучали выстрелы, и я вновь инстинктивно вжался в прелую листву, но пули, выпущенные из устарелых ружей герильясов предназначались не мне, а сержанту. Осознав это, я тут же ринулся на четвереньках к кромке пляжа, и чуть не упал с маленького обрыва на белый песок. Краем глаза я заметил пригнувшегося и бегущего к океану зигзагами Вачовски. Прямо же передо мной были мексиканские партизаны – все трое. Толстяк лежал на боку, а двое других сидели на коленях, выставив одну ногу вперёд и уперев в бёдра руки, держащие ружья. Они тоже меня заметили, но пока они довольно проворно поворачивались в мою сторону, я успел выстрелить два раза. И первый, и второй сидящий мексиканец тут же упали, а я превозмогая адскую боль, в повреждённой ноге, пополз на четвереньках вперёд что было сил. Толстяк на моё счастье был безоружным. Его дикий, затравленный взгляд метался с меня, на бегущего к океану Анджея и потом к убитым партизанам, лежащим в нескольких футах от него. Я скрипел зубами и полз вперёд, чётко понимая и осознавая, что винтовка, выпавшая из рук одного из убитых, была к толстяку намного ближе чем ко мне. И он, раненый видимо куда-то в корпус, на миг вдруг замер, а потом его взгляд принял осмысленное выражение и глаза сместились на лежащую в нескольких футах от него винтовку. Я утроил усилия, но понимая, что не успею, зарычал, и от отчаяния, схватив свой кольт за ствол, что есть силы швырнул вперёд, метясь в толстяка.
 Рука партизана в клетчатой блузе сомкнулась на цевье ружья, когда мой револьвер угодил ему точно в лоб. От сильного удара голова толстяка откинулась назад, и из рассечённой кожи на лбу хлынула кровь, заливая мексиканцу глаза. Когда я добрался до него, он был уже мёртв. Лежал на спине и невидящим взором смотрел в чистое, светло-голубое небо. Я зачем-то опустил ему веки, пачкаясь в его крови и тут же посмотрел в сторону сержанта. Вачовски всё ещё бежал, но как-то неровно, постоянно заваливаясь на правый бок. И ещё я увидел бот с развевающемся французским флагом, идущий к берегу. Вёсла синхронно вздымались вверх и плавно опускались в воду снова, и снова. Я сел и стал глупо улыбаться, совсем не обращая внимания на сильную боль в раненой ноге. Анджей уходил всё дальше и дальше в океан, а бот союзников наоборот приближался. И в какой-то момент, они слились у меня в одну точку, а затем сержант упал, и я перестал глупо лыбиться. Вскочив на ноги я тут же упал, вспомнив про больную ногу. Костыль я оставил в джунглях, и поэтому, снова стал передвигаться на четвереньках. Не знаю уж, на кого я был похож и как выглядел со стороны, но сейчас я об этом думал меньше всего. Вачовски больше не показывался над водой, и я спешил туда с максимально возможной скоростью, которую только мог развить передвигаясь на четвереньках. Добравшись до воды я распластался на мелководье и поплыл, отталкиваясь от дна здоровой ногой. Про себя я непрестанно повторял молитву, ту самую, что не раз спасала меня и моих парней в джунглях. Бот приближался раздражающе медленно, а Анджей всё это время находился под водой. И когда, я всё же добрался до него, сам почти лишившись чувств от усталости, сержант уже не дышал. Утонул ли он, захлебнувшись морской водой, или одна из пуль ранила его настолько серьёзно, что ранение было не совместимо с жизнью, я не знаю. Может он умер и от потери крови, потому что вода вокруг его тела была кроваво-красной. Я поднял его голову над водой и откинул со лба намокшие волосы. Глаза его безмятежно смотрели в чужое синее небо, а губы под густой русой бородой, были крепко сжаты. И во второй раз за час я опустил веки, но уже близкому мне человеку, товарищу и боевому другу, с которым прошёл не одну военную кампанию. Хотелось плакать, но на слёзы не осталось сил и глаза мои, воспалённые и уставшие, оставались сухими.
  Когда бот с французского корабля наконец-то подплыл к нам и молодой, безусый лейтенант аккуратно тронул меня за плечо, я всё ещё сидел на мелководье, держа тело убитого друга у себя на коленях.
- Месье, - робко произнёс лейтенант, - сэр, где остальные? Где ваш отряд?
 Я медленно поднял на него глаза.
- Это все парень. Это все.
- То есть вы один? Да сэр?
- Нет, не один. Нас двое, - и я кивнул головой в сторону лежащего на моих коленях сержанта.