Чудом выжила в огне, в снегу и под пулями

Фото автора


В полной версии публикуется впервые


Галина Иванова выжила в огне, в снегу, под бомбами и пулями


Среди нас все меньше тех, кто помнит, как это было. Кто готов делиться своими воспоминаниями, чтобы правнуки знали историю не только со страниц учебников (которые так легко переписать), но из уст очевидцев.

Галина Константиновна пережила все ужасы блокадного Ленинграда. После эвакуации по «дороге жизни» попала в Краснодар, а затем Куйбышев. В нашем городе много лет проработала директором комбината питания №4. В настоящее время – председатель общества блокадников Промышленного района.

Она по-прежнему бодра, весела и обаятельна. А рассказывает так увлекательно, что после общения с ней хочется писать не статью, а книгу. Ее жизнь это заслуживает.



Поджог

– Когда началась война, я жила в Ленинграде у старшей сестры Анны. Там была еще сестра и брат. А младший братишка остался в Смоленской области с матерью. Почему нашу семью так раскидало? Это печальная история.

Мой отец был простым крестьянином, но сверхсрочно служил в царской армии – «контрактник» по-современному. За тяжелую службу хорошо платили. Мама все вкладывала в хозяйство. Нас было шестеро детей: Анна, Ефрем, Ваня, Ольга, я и младший Коля. Меня крестили Агафьей в честь святой, но с пеленок звали Галей.

Отец умер, когда мне было три года. Надорвался на службе. Но осталось справное хозяйство: новый дом, скот, живность, надел земли.

– Наверное, вы считались кулаками?

– Мы были середняки. До богачей не доросли, но и от бедняков ушли. Жили заметно лучше, чем соседи. Такое не прощают, особенно в те годы.

За смертью отца последовала другая. Тринадцатилетний Ефрем выгонял с поля чужую лошадь, и она копытом пробила ему череп. В больнице почистили и зашили рану. Казалось бы, все обошлось. Но сверху кожу затянуло, а сам череп так и остался пробит. Рана открылась. Повезли снова. Врачи глянули и ужаснулись: мелкие осколки черепа попали на мозговую оболочку. Она воспалилась и стала гнить. Боль была страшная. Перед смертью Ефрем так кричал, что родные не могли находиться в доме и бежали на улицу.

Несмотря на эту трагедию, людская злоба и зависть остались. И в одну ужасную ночь дом Константиновых со всем хозяйством подожгли. Мать и дети чудом остались живы. Это первое, но далеко не последнее чудесное избавление в жизни Галины Константиновны.

– Когда мама открыла глаза, в комнате было светло как днем. Подскочила к окну – горят сараи, огонь идет на хату...

– Какими же нелюдями надо быть, чтобы поджечь семью с пятью детьми!

– Соседи очень злились на отца. Если бы он не умер, нас бы сослали в Сибирь, как моего дядю с семьей.

Мать разбудила детей, а сама упала без чувств. Ее кое-как выволокли на улицу. Соседи увидели зарево и бросились спасать... свои дома. Они стояли впритык. Мать отпоили, но дом и все постройки сгорели. Константиновы остались в том, в чем выскочили. Практически нищие.

Сибирь им теперь не грозила...



Странный летчик

О беде узнал дядя Федя, родственник по отцу. Двух старших сестер Анну и Ольгу и брата Ваню он забрал в Ленинград, а младшие Галя и Коля остались с матерью.

В городе на Неве Анна вышла замуж за Терентия Артемьева. Судьба послала новое испытание: муж разгружал лес, бревно упало, перебило ему руки-ноги и сильно повредило лицо. Терентий лежал в коме. Врачи постарались: сделали пластическую операцию, восстановили нос, вправили глаз – красавцем стал. Но все лето жена неотлучно находилась в больнице, а дома – маленькая Лидочка. Кто за ней присмотрит? Вспомнили про юную тетю.

Одиннадцатилетняя Галя приехала в Ленинград ухаживать за малышкой. А потом так и осталась у сестры. Анна с мужем работали, а Галя вела хозяйство.  Научилась и готовить, и стирать, и убирать. Жили в одноэтажном доме, без удобств, отопление печное. Одна большая комната на четверых. По меркам тех лет – вполне просторно.

Весной 1941 года Анна решила отправить Лиду в село к родне мужа – там воздух, ягоды, молочко... Никто тогда и представить не мог, что вскоре мир перевернется и мать с дочкой окажутся разлучены.

22 июня 1941 года, погожим воскресным деньком, Галя с друзьями пошли купаться на реку Каменка. Многие ленинградцы из центра города приехали на Лесной проспект. Везде патефоны, музыка играет. Улыбки на лицах. Настроение выходного дня.

– Плещемся, резвимся – сами знаете, как это у детишек. Вдруг видим самолет. Мы удивились, потому что он был без опознавательных знаков. Обычно звездочки, а тут – ничего. Низко летит, с тяжелым гулом... Так низко, что из кабины даже лицо летчика видно. Мы ему помахали, а он как начал стрелять! Ребята нырнули, а мы, девчонки, наоборот, выскочили из воды и спрятались в кустах.

– Хорошо, что сообразили. От шока могли растеряться.

– Ну, если уже пули летят и буль-буль-буль в воду, что остается делать? К счастью, никого не ранило. А самолет полетел дальше – к центру Ленинграда. Вот сижу я под кустиком и вижу, как взметнулась зеленая ракета. Это он показывал, где нужно бомбить.

Все друзья разбежались. Галя тоже скорей вернулась домой. По радио – большой черной тарелке – люди услышали знаменитое сообщение: «Вероломно, без объявления войны...» Женщины расплакались. Мужчины схватили военные билеты и понеслись в военкомат. Никто и не думал прятаться – все рвались Родину защищать.

Терентий, муж Анны, сразу ушел на фронт. Сестре Ольге было двадцать лет. Она жила в общежитии, работала на фабрике по изготовлению шляп. Мирная, женская профессия... Но когда объявили про вторжение фашистов, Ольга, не колеблясь, подала заявление на передовую. Двоюродная сестра Мария из «раскулаченных» тоже ушла добровольцем. Анна рвалась за дочкой, но все пути уже были перекрыты. У молодой женщины случился нервный срыв. Она уволилась с фабрики и сидела дома.

За 100 км до Ленинграда стеной встали ополченцы. 79 дней фашисты не могли окружить северную столицу. И наконец, 8 сентября, это случилось. Ленинград оказался в плотном кольце врага. Учеба в школах прекратилась в первую же осень: холодно, чернила мерзнут, и вообще не до того... Выжить бы. Школьников старше 12 лет организовали в команды, и они возили на чердаки воду и песок, чтобы гасить зажигательные бомбы. Одними детьми по всему Ленинграду было спасено 336 домов, а в целом – где-то 11 500. 



Обыкновенные чудеса

Анна и Галя остались вдвоем. Жить было не на что. С прилавков исчезли все продукты. Хлеб выдавали по карточкам. Рабочим – 250 гм, всем прочим – 125 гм в сутки. «Не расстраивайся, – сказала сестре тринадцатилетняя Галя. – Я  пойду работать». В ясли-сад требовалась прачка. Галя обратилась к заведующей: «Возьмите меня, я все умею: и стирать, и гладить». Та согласилась. Девочка на радостях побежала за справкой, чтобы оформляться в отдел кадров.

– Иду я по улице и думаю: «Что такое? Сколько шмелей летает!» Вжик-вжик-вжик... Оглядываюсь – нет их. А это и не шмели вовсе. Я шла  среди пуль. Их еще называют «шальные» пули. Когда своим рассказала, мне не поверили, что так вольготно шла и жива осталась.

В яслях было 30 детей, включая годовалых, всех надо покормить и обиходить. Галя – сама еще ребенок, худенькая голодная девчонка – таскала воду, стирала на доске пеленки, водружала на плиту тяжеленный бак. Даже за дровами ходила. А еще по поручению заведующей получала хлеб на детей. В окрестностях были две булочные. В ближней всегда толпился народ. Что заставило Галю в тот раз пойти в дальнюю? Не захотела ждать в очереди, решила прогуляться...  Начался обстрел из дальнобойных орудий. И в ближнюю булочную угодил снаряд. От людей осталось кровавое месиво...

– А я жива и с хлебом. Дали мне буханочку и маленький довесок. Иду обратно, есть жутко хочется. Съесть, думаю, этот кусочек, или не съесть? Съесть или не съесть? Но разум превозмог голод – я принесла хлеб нетронутым. А заведующая заподозрила меня. Довесок-то крошечный. Она хлеб схватила – и на весы. А я стою рядом. Ни жива ни мертва. Пот градом льется. Господи, думаю, а вдруг там не столько грамм, сколько положено? Вдруг продавщица ошиблась? Когда оказалось, что все в порядке, у меня камень с души спал. А заведующая даже и не подумала извиниться.

Зима 1941-42 года была лютой. 160 лет не было такой зимы – минус сорок. Транспорт не работал, ленинградцы ходили пешком. Голодные люди едва переставляли ноги. Однажды у Гали на улице закружилась голова. Девочка упала, ее стало засыпать снегом. Подняться нет сил, и даже приятно лежать так, ни о чем не думая... Укутал снег, холода не стало. Приближался сон смерти.
И снова жизнь отвоевала Галю. Мимо на санях ехали военные. Лошадь шарахнулась от сугроба, и люди заинтересовались – что это там? Смотрят – девчонка, вроде дышит. Забрали с собой, привели в чувство, отогрели кипятком, дали маленький сухарик и неслыханное лакомство – кусочек сахара.

Однажды Галя с заведующей пошли за продуктами на детей: крупа, сахар, сухари – все умещалось в небольшой сумочке.

– Стоим у кладовщика, и тут воздушная тревога. Как начали бомбить! И сверху, и из дальнобойных... Бомбы – как гирлянды в небе, одна за другой. Среди бела дня видно, как они сверкают. Склад сразу закрылся, нам велели идти в бомбоубежище. А я замешкалась на улице. Стою, будто кто-то держит. Мне кричат: «Ложись!» А я пошевелиться не могу. И как посыпались рваные осколки! Первый сантиметра полтора не долетел мне до пятки. А остальные легли передо мной веером. Если бы я послушалась и упала на землю, первый бы точно повредил мне ногу, а другие – попали в плечи и голову. Когда все стихло, я наклонилась, подержала их в руках. Такие колючие, а в середине резьба... Бог спас.



Голод

Галя боялась, что сестра умрет. Анна по-прежнему не работала, сидела дома и терзалась мыслями о ребенке: где Лидочка, что с ней?.. Галя отдавала сестре почти весь свой хлеб. Когда детям в яслях варили картошку, просила у повара очистки, и сестры ели эту горькую шелуху. Выменивали желтый жмых – приторный, невкусный и такой жесткий, что его молотком приходилось отколупливать. Клали кусочек в рот и сосали – обманывали голод.

Собак и кошек ленинградцы съели, добрались до крыс. Те не оставались в долгу: если кто умрет, за ночь обглодают до костей. А птиц давно не стало – мерзли на лету.   

На рынке можно было найти все что угодно, даже холодец. А потом выяснилось: его делали из человеческого мяса. Голод дошел до такой степени, что убивали людей.



«Не клейте ваши рамочки...»

Когда по радио передавали «граждане, воздушная тревога», дежурный должен был дать сирену. 

– Как она завывала! – с содроганием вспоминает Галина Константиновна. – Издалека-то страшно слышать, а когда рядом стоишь... В первый раз у меня волосы зашевелились и встали дыбом. Но все равно ручку кручу – куда деваться?    
22 часа в сутки город бомбили и обстреливали. Только два часа был перерыв.

Все вокруг горело. Это был ад. Люди не выдерживали, сходили с ума. И несмотря на это, Ленинград жил, трудился и выпускал оружие для фронта.

– Фашисты нам листовки кидали. Одну я сама читала: «Советские дамочки, не клейте ваши рамочки, а копайте себе ямочки». Когда бомбят, от ударной волны вылетают стекла. Чтобы это предотвратить, люди нарезали бумагу полосками и крест-накрест заклеивали окна. Вот вам и «рамочки»... А еще фашисты призывали сдать город и вывесить белый флаг. Потом мы узнали, что Гитлер дал приказ белого флага во внимание не принимать. Ленинград стереть с лица земли, чтобы камня на камне не осталось. Население сжечь в крематории. А сам город залить балтийскими волнами...

– Наверное, вы уже отчаялись и не верили в избавление?

– Нет, – твердо отвечает Галина Константиновна. – Все верили, что наши освободят Ленинград. Радио поддерживало наш дух – мы были в курсе событий. В 42-м году Сталин послал Жукова на Ленинградский фронт. А до этого там правили Жданов и Молотов. И был такой момент, когда они хотели город взорвать.

– Вместе с жителями?!

– Да. Только чтобы не достался врагу. Электростанция, музеи, здание Смольного – все взлетело бы, подожги шнур. Конечно, мы узнали об этом гораздо позже...
Наконец вышел приказ: все ремесленные училища, женщин, детей, подростков эвакуировать через Ладожское озеро на большую землю. В городах, таких как Куйбышев, не хватало рабочих рук на заводах. Требовалось все больше танков и оружия для фронта.

– Интересно, только из-за этого? – не выдерживаю я. – А понять, что люди пропадают, и просто вывезти женщин и детей...

Галина Константиновна вздыхает и осторожно отвечает, что в самых верхах, возможно, какое-то время была паника.



На большую землю

Весной 1942 года началась эвакуация. Сестры сдали хлебные карточки, получили крошечный паек и эвакуационные листы. По льду Ладожского озера были проложены рельсы. Людей грузили в товарные вагоны. Сестрам достался предпоследний – 43 человека. Спали вповалку, на собственных узлах. Ни полок, ни лавок, ни света, ни тепла. В туалет бегали на станциях – кто куда присядет.

Ехали целый месяц. В первую очередь пропускали эшелоны с боеприпасами, с ранеными, и только в редкие свободные промежутки – состав с беженцами. Загонят в тупик – и стоишь...

– Как же вы питались?

– За месяц нам дважды выдали хлеб – по 125 гм на человека. Те тряпки, что везли с собой, мы выменивали у местных на еду – картошку, яйца, капусту... Выменял – будешь сыт. Нет – останешься голодным и умрешь. Очень много умерло по пути.

Во время очередной стоянки подошел старший и говорит: идите в такой-то вагон, там выдают хлеб. А у нас почти все лежали и уже ни на что не реагировали. Только я была шустрая и еще тетя Лиза. Мы забрали у всех эвакуационные листы и пошли. Идем, идем – состав очень длинный, наверное, с километр. Вдруг смотрим: наш поезд трогается!

Тетя Лиза куда-то делась. Я одна глазами хлопаю. В товарняках раздвижные двери, и все уже закрыты, а вместо ступенек – гнутое железо или веревочная лестница. Один вагон открыт – думаю, заскочу. Схватилась за поручни, а нога скользнула мимо, и так получилось, что я села на перекладину. Руками держусь, а ноги болтаются. Подняться не могу – точки опоры нет. Подбегает мужчина, тоже опоздавший, и ругается: «Что же я, из-за тебя отставать должен?» Взял и сдернул меня оттуда. Я едва успела откатиться, чтобы под колеса не попасть.

Пока поднялась, поезд уже набрал ход. Бегу, кричу, но все вагоны закрыты, и никто меня не слышит. Наш вагон мимо проплывает, а за ним – последний. И в нем открыта дверь! Стоят парень и девушка. «Помогите!» – кричу я из последних сил. Они в ответ: «Поднимай руки!» Схватили меня за руки и втянули к себе.
Пустой вагон – кроме них, никого. Тут я вспомнила, что он назывался «вагон смертников». Слух ходил, что как только люди заболевали или умирали, их на ходу выкидывали, а вещи продавали. Вот так осталось двое. Выглядят вполне сытыми. И тепло у них: «буржуйка» топится, дрова лежат.

Я перепугалась до смерти. У меня же эвакуационные листы, по которым хлеб дают! Все, думаю, и меня выкинут. А они спрашивают: «Что с тобой случилось, девочка?» – «В туалет ходила». А листы у меня в кармане. Села возле печки, согрелась и уснула. Сколько спала – не знаю. Говорят, нас бомбили, но я ничего не слышала. К счастью, не повредили ни дорогу, ни состав.

Господь снова уберег Галю-Агафью. Ее не обокрали и не выкинули с поезда. Во время очередной стоянки девочка вернулась в свой вагон. Как ей были рады! Впрочем, не столько ей, сколько эвакуационным листам. Это основной документ, вроде паспорта, куда бы ни приехали – требовалось предъявить. А тетя Лиза вернулась еще раньше. Когда поезд тронулся, она успела заскочить на платформу к зенитчикам. Военные ехали вместе с беженцами и охраняли состав.



Черти с хвостами

В Краснодаре блокадников сразу отправили в санпропускник. Отмыть въевшуюся грязь, изгнать заразу. Вшей было полно. Одежду парили-жарили, чтобы всю живность уничтожить. А в бане с Галей приключился курьезный случай.

– Сестра уже разделась, место заняла – мне таз и себе. Я захожу последней и вижу: сверху пар идет, как дым, а внизу бегают черти... Такие сгорбленные черти с хвостами... И я как заору: «Не хочу сюда!»

– Что же это было?

Галина Константиновна печально улыбается:

– Люди. Мы сами. Согнувшись, носили воду в тазиках, а у каждого сзади висел хвостик. Наш позвоночник, как известно, заканчивается копчиком. Мы так отощали, что этот копчик у нас зрительно превратился в хвост. Сестра мне и говорит: «Чего кричишь? Ты сама такая, с хвостом. И я такая. Вот, смотри». Повернулась – и у нее хвост торчит. Мы были – кожа да кости.   

Краснодарцы разобрали блокадников по квартирам. К сестрам подошла одна женщина и говорит: «Мне бы небольшую семью. Вас двое? Давайте я вас возьму». Выделила Анне и Гале целую комнату, кровать с подушками и одеялами. Беженцы уже отвыкли от такой роскоши. Питались в буфете – очень хорошо, бесплатно, но маленькими порциями, чтобы не случился заворот кишок. Им давали молоко, творог, сыр, колбасу. Краснодарцы прекрасно относились к блокадникам, и на юге Гале очень понравилось: тепло, красиво, яблони цветут...

Однако судьбе было угодно забросить ее на Волгу.



«Большой кассир от маленькой кассы»

Через месяц приехал представитель из Куйбышева – вербовать рабочих на завод. Анна сразу согласилась, а Галя упиралась: «Давай тут останемся». Поехала, только чтобы не разлучаться с сестрой. Выдали 600 рублей – и снова по вагонам, к счастью, теперь плацкартным. Поездом добрались до Сталинграда, а до Куйбышева плыли на пароходе. Как-то рядом на пристани пришвартовалась баржа с солдатами. Война войной, а молодость берет свое. Солдаты смотрят – девки, давай скорей музыку и танцы. Те девушки, что постарше, к ним на баржу перелезли и вместе отплясывали.

– Привезли нас в Куйбышев, – продолжает Галина Константиновна. – Поселили... нет, не поселили, а буквально погрузили в Дом промышленности. Дня четыре мы сидели на лестничной площадке и никто к нам не подходил. Наконец забрали на Безымянку.

В то время это был пустырь. Поселок Пролетарский – домов шесть или восемь. По узкой колее машины возили металл на завод. А сам завод еще только строился, даже крыши не было. Рабочие выставили станки, электричество подвели от автономной станции, и прямо на улице выпускали оружие. Уже осень, холодно, руки к металлу примерзают. Не выполнишь план – директора и главного инженера ждет расстрел.

Сестер поселили в сквозном бараке: две двери, а окон нет. На многоярусных нарах жили 64 человека. Четырнадцатилетняя Галя отправилась оформляться на завод.

– Обуть-одеть нечего. На людях резиновые сапоги и фуфайки, а у меня парусиновые туфельки 35-го размера, с ремешочком и пуговичкой. Грязь страшенная, машины туда-сюда. Жуть! Иду, оскальзываюсь. Попала в яму, и меня засосало в грязь по колено. Ноги вытащить не могу. Чуть не на четвереньках выбралась, извозилась по локоть, а туфли так в яме и остались. Я в лужице руки кое-как обмыла и пошла дальше – с коростой грязи на ногах, как в валенках.

Явилась в отдел кадров и говорю: «Мне бы на станок». На станке больше всего зарабатывали. А начальник отдела смотрит на меня и говорит: «Господи, какой тебе станок? Ты до станка-то не дотянешься». Я маленькая была, исхудалая, после блокады еще и тифом переболела. Лежала в безнадежной палате, все думали, что умру. А я опять выжила. Вот кадровик мне и говорит: «Иди-ка ты в столовую. Я дам направление, директор тебя пристроит».

Нашла я ту фабрику, стучусь в кабинет, сердце колотится – страшно с директором разговаривать. Такой высокий мужчина, представительный, светлые вьющие волосы, и ходит с палкой. Списанный фронтовик. Даю бумажку, и он велит: «Будешь кассиром». – «Ой, я никогда не работала кассиром, я не знаю, я боюсь...» Он на меня глянул и говорит: «А я вот сразу стал директором». (Галина Константиновна смеется). «Какое образование?» – спрашивает. «Шесть классов, седьмой...» – «Все, ты грамотная. Годишься».

Так девушка оказалась на фабрике. В столовой питались около 400 человек, по специальным пропускам. А что такое кассир в то время? Совсем не похоже на нынешнюю профессию. Гале надо было отпустить обед – вырезать 50 или 100 гм рыбы, мяса, котлет, других продуктов. Талончики – не больше ногтя. А прежде их еще нужно сделать. Галя шла по цехам, собирала отработанные чертежи, нарезала полосками, ставила специальный штампик «футболист», чтобы никто не спутал. Режешь, клеишь, отчитываешься – так целый день. Только обед прошел – ужин на подходе. Работали сутками. Заступает ночная смена, их тоже нужно кормить.

Директор не ошибся в выборе: Галя оказалась исправным работником, даже в газете писали. Бывало, сам зайдет: «Ну, где тут большой кассир от маленькой кассы?»

– Большой кассир – это я, пигалица, – смеется Галина Константиновна. – А касса, наоборот, большая была.



В поисках дочки

Анна работала в отделе, снабжающим весь завод энергией. Но в самой женщине энергии и сил с каждым днем становилось все меньше. Тоска по ребенку сводила с ума. Что с Лидочкой? Жива ли?

Однажды Анна решилась и рассказала начальнику свою историю: «Я сбегу. Хочу разыскать дочь». – «Анна Константиновна, как ты побежишь? Кто самовольно покинул завод – тот дезертир. Тебя будут судить». Женщина упорствовала, и он сдался: «Ладно, не буду давать сведений, что не выходишь на работу. Дай Бог, чтобы добралась». Начальник сильно рисковал, но пожалел ее и взял на себя такую ответственность. 

– Какими уж путями сестра ехала – о том она одна ведает... К товарнякам цеплялась, к военным составам. Раз попала к солдатам, и старший вагона стал приставать к ней как к женщине. Она плачет, молит: «Ради Бога, не тронь меня. Я еду дочку искать. У тебя же, наверное, своя семья где-то есть, тоже плачут». А он лишь бранится: «Такая-сякая, проститутка, я тебя...»

На стоянке было дело и, к счастью, его куда-то вызвали. Тогда один старый солдат ей говорит: «Дочка, беги. Он такой зверь – своих же убивал в этом вагоне». Тут изверг возвращается. Куда Анну девать? Солдат схватил ее – и в пустую бочку. Изверг залетает: «Где эта сука?» – «Как только вы ушли, так и она сбежала». – «Куда?» – «Вон туда». Он как дунул за своей добычей, а солдат Анну вытащил и велит: «Беги скорее в другую сторону. Или он нас обоих убьет». Сестра не помнит, как бежала. Под вагоны залезала, по рельсам ползла... Кое-как вырвалась. Последние 40 километров шла пешком. Добралась наконец к дочке. Лиде уже четыре годика было.

– Она и мамы, наверное, не помнила? Пришла чужая тетя...

– Да, именно так. Говорит: «Вот моя мама!» – и на тетку показывает, сестру Терентия. А тебя, мол, я и знать не знаю. Несчастная Анна к ней с лаской: «Доченька, доченька», а та – нос воротит. Такой ребенок. Тогда Анна говорит: «Так, беру прутик, отстегаю тебя сейчас, тогда поверишь, что я – мама». Тетка тоже стала Лиду убеждать. Хотя уже привязалась к ней, как к дочке, очень полюбила, на себе таскала, как кенгуренка, от пуль и бомб прятала.

Стали жить вместе. Постепенно Лида привыкла к своей настоящей маме. А когда закончилась война, вернулся и Терентий. Выжил, хотя  стал инвалидом: рука у него болталась на одних сухожилиях. Хотели ампутировать – не дал. Всю жизнь у него текла рана. Анна каждый день по два раза делала перевязки.



День Победы

Галя осталась в Куйбышеве одна. В бараке на нарах – какая жизнь? Вместе с подружкой они решили попросить «темную ванную». В двухэтажных домах по Кирова были такие ванные – крохотные, без света, зато отдельное помещение. Галя получила по карточке пол-литра растительного масла, отдала коменданту, и подружкам выделили вожделенные метры. Никакой ванны там, конечно, не было. Еле втискивалась кровать. Но все равно условия лучше, чем в бараке, а главное – туалет рядом. Там Галя и жила, пока не вышла замуж. 

– Настал день, когда вокруг закричали: «Война кончилась!» Ой, какое счастье! Все несутся на завод, и я тоже. Иду через цех, а ребята свои станки побросали и ко мне: «Давайте Галю качать!» А у меня такая юбка – солнце-клеш, разлетайка, и я перепугалась: вдруг трусики увидят?! Это сейчас смешно вспоминать. А тогда я присела и чуть не плачу: «Ради Бога, не троньте меня!» Пожалели, не тронули.

Что творилось в тот день! Никто не работал, на улице столы выставили, бочки с красным вином прикатили, пьют, плачут, смеются... До позднего вечера гуляли. Из столовой только и успевали винегреты подавать. Потом была демонстрация – столько народа!

Галя написала письмо матери. На удачу: если живы – дойдет. Мать ответила. Оказалось, все уцелели: и она, и брат, и Анна с мужем и ребенком. В Смоленской области тоже были фашисты. Жители прятались в лесах. Мать Гали однажды избили до полусмерти два немца. Хотели застрелить. Один уже прицелился, а второй дуло отвел – мол, и так помрет. А она выжила, ушла к партизанам. Брат Коля работал связным.

В отпуск Галя поехала к родным. Все было: и смех, и слезы, и рассказы... На обратном пути ей буквально навязали тетку с шестилетним сыном. Мать прямо сказала: «Галя, забирай их, иначе мы все помрем с голода». Как шестнадцатилетняя девчонка везла свой живой «довесок» без специального пропуска (а в то время было очень строго), как пересаживалась в Москве – о том отдельная история. Благодаря смекалке и храбрости юной девушки все трое благополучно добрались до Куйбышева. Вместе поселились в «темной ванной» (подружка к тому времени вышла замуж), нашли тетке работу, и мирная жизнь потихоньку начала налаживаться.   

Галя закончила техникум советской торговли. Трудилась бухгалтером, потом ее стали продвигать на руководящие должности. 26 лет Галина Константиновна проработала директором комбината питания №4. А ее общий трудовой стаж – 43 года.

В 1949 году Галя вышла замуж. Супруг, Анатолий Семенович Иванов, работал строгальщиком. Потом закончил техникум, получил специальность и тоже дорос до начальника. У них двое детей – Тамара и Юрий, взрослые внуки и шесть правнуков. Дети закончили институт, по сей день работают на заводе им. Фрунзе. Внуки разлетелись по свету.

До 90-х годов прошлого века никакого особенного отношения к блокадникам не было. Потом дали удостоверение «житель блокадного Ленинграда», медаль «За оборону Ленинграда» и пр. Чтобы добиться положенного статуса, Галине Константиновне пришлось плутать по архивам Санкт-Петербурга. Город показался странным и незнакомым. На месте бывшего дома – заповедник. Ясли-сад давно ликвидирован. Буквально чудом женщине удалось разыскать нужные документы.

Так сложилось, что в Ленинграде Галина Константиновна прожила лишь два года, а в Самаре (Куйбышеве) – всю жизнь. Не для того ли судьба позволила ей миновать все ловушки смерти, чтобы сейчас мы имели возможность выслушать ее рассказ?..


Опубликовано: Самарские известия от 8 мая 2014 г.


Есть такая профессия - жена офицера... http://www.proza.ru/2017/04/27/1548

О войне без пафоса. Солдат последнего призыва. http://www.proza.ru/2017/03/27/1392

Два часа на сборы, лишнего не брать... http://www.proza.ru/2017/03/27/1353

Ей 90 лет, а она всё ждет победы... http://www.proza.ru/2017/04/24/519