Интервью с ветераном войны

Моё интервью с ветераном войны.
- А брать интервью у Лобовой Ларисы Александровны пойдё-о-от..., - главный редактор, черноволосый мужчина в возрасте, обладающий даром красноречия, нехотя растянул паузу, пока бегал глазами по залу и рыскал в поисках "жертвы". Из-за деревянных фанерных стен торчали лишь светлые лбы и пары светящихся глаз, что так жаждали получить новое задание от шефа; сколько было людей, столько и мыслей на данную тему. Молодые журналисты буквально пожирали взглядом статного мужчину в белой рубашке. Но лишь один сидел, почти скатившись со своего стула на пол с мыслью, что его не заметят; он зажмурил глаза, насупился, выгнул спину, скрестил пальцы на обеих руках, правда, под столом, чтобы коллеги не заметили этого и не начали задавать лишних вопросов, - и всё это только из-за рьяного нежелания получить в собеседники на пару таких мучительных для парня часов, бабушку - ветерана. Одно мгновенье. Одно слово "ты", и юноша успел ощутить букет эмоций, которым получил по лицу от редактора: боль, ненависть, стыд.
- Ты, да-да, ты. - Мужчина с широко расправленной грудью вопросительно посмотрел на юношу, махнул ладонью снизу вверх и сморщил лоб, - поднимайся и пойдём за мной, - закончил высокого мнения о себе редактор и, ни разу не оглянувшись, в очередной раз, показав превосходство над подчинёнными, прошёл в свой просторный кабинет.
Молодой человек с чувством стыда, поскольку, нелюбовь к обществу и выставлению на публику личности сыграли своё, сгорбившись и потупив взгляд, быстрым шагом шёл, почти бежал, чтобы скрыться от посторонних обжигающих глаз, по направлению к кабинету шефа. Он буквально прыгнул в комнату и захлопнул дверь всего лишь перед залом даже не смотрящих на него людей, но, по ощущениям,  как перед бегущим за ним демоном. В этот раз он спасся.
Воспитанный мамой и бабушкой, мужчина из маленького городка под Москвой, мельком посмотрев, зашёл ли приглашённый юноша, с хлопком положил слегка смятую в уголке, квадратную бумажку с адресом старушки. Затем быстро повернулся спиной к парню и начал еле слышно бормотать, перебирая какие-то документы на серой тумбе; лишь иногда, глубоко вздыхая, повышал голос:
- Поедешь к ней, спросишь, чем запомнился ей день 9 мая 1945 года, задашь ещё пару - тройку вопросов о родителях, - главный редактор слегка повернул голову к юноше, покрутил в воздухе кистью руки, в которой будто держал яблоко, и затем вернулся к просмотру заявлений, анкет и куче бумажек бюрократического характера. - И в конце, не считает ли она, что с течением времени Великая Отечественная война и наша Победа в ней стираются из памяти народа?  Всё аккуратненько запишешь и принесёшь мне. Ясно? - мужчина, наконец, повернулся всем телом и вопросительно посмотрел на молодого журналиста, наморщив лоб, чтобы казаться суровым.
- Лев Григорьевич, Вы же знаете, каково мне разговаривать на эту тему. Назначьте брать интервью кого-то другого, - промямлил нерасторопный парень, съёжившись и потупив взгляд.
Редактор был давнем приятелем семьи юноши и хорошо знал, почему тема ВОВ так задевает журналиста: у молодого человека был любимый и единственный оставшийся в живых дедушка, который участвовал в войне 1941 - 1945 годов. И, когда он умирал, юноша даже не соизволил прийти и попрощаться, был очень занят: играл в компьютерные игры, - вот, за что парня так мучает до сих пор, хоть прошло уже 6 лет, совесть.
- Ничего, нужно справляться со своими страхами и идти дальше..., в будущее, - при произношении последней фразы мужчина поднял глаза вверх, и будто посмотрел через потолок и крышу в далёкие небеса. А затем вернулся на Землю, взглянул на подопечного и продолжил. - Это, как арахнофобия: я посажу тебя в комнату, наполненную пауками, и или же ты избавишься от своих страхов, или же у тебя окончательно сломается психика. - С доброй усмешкой сказал редактор, и, конечно же, в шутку, но недоумевающий социофоб не совсем понял юмора своего начальника и немного испугался.
- НУ, чего стоим?!? Берём волшебную бумажку и с энтузиазмом и выражением лица, полным радости и восхищения, бежим навстречу новому заданию. - Махая мясистыми руками, громко и весело старался приободрить ещё не безнадёжного юношу, дарующий надежды, Лев Григорьевич. - и сфотографировать её не забудь, - имея в виду старушку, крикнул редактор. Он поднял подбородок вверх,будто перед ним находилась громадная гора, и он пытался через неё увидеть уже вышедшего из кабинета с белыми стенами и мебелью из красного дерева, юношу.
Всю дорогу молодой журналист не мог избавиться от посторонних мыслей и чувства стыда. он в уме бранил знакомого семьи за то, что тот в очередной раз напомнил ему о проступке, что так карает: прожигает сердце изнутри, сжимает лёгкие и леденит глаза. Парень передёрнулся, постарался привести себя в нормальное состояние и наконец, ступил на подъездную лестницу дома старушки. Натянув фальшивую и закрывающую истинные чувства и эмоции парня, улыбку, - опять же, чтобы не пришлось объяснять своё поведение и делиться чем-либо из личной жизни с посторонним человеком; парень робко нажал на звонок. За стеной заиграла громкая писклявая музыка, затем послышались поспешно приближающиеся шаги. Искусно раскрашенная под весенние оттенки дверь вскоре отворилась. Пред ним предстала прекрасная девушка лет 19. С широкой улыбкой она вежливо произнесла:
- Здравствуйте, Вы, наверное, к бабуле?
- А-а, да, да, к Ларисе Алексеевне.
- Александровне, - по-доброму смеясь в душе над юношей, исправила девушка. Всё ещё стоя в дверях, она откинула голову назад и крикнула:
- Бабу-у-ля, к тебе из редакции пришли интервью брать.
Сверху дома послышалось медленное шарканье:
- Уже иду, уже иду. - Хриплым и добродушным голосом вытянула старушка.
Девушка повернулась и несколько секунд смотрела в глаза:
- Ой, - она очнулась и с лёгким удивлением самой себе сразу продолжила, - какая я негостеприимная, проходите, пожалуйста. - Девушка плавными движениями отошла с прохода. Пока юноша любовался её красотой, совсем забыв о своих страхах, она бегала по коридору, а потом скрылась за соседней дверью комнаты за тем, что было известно только ей одной.
В следующее мгновение с шуршанием страниц книг, которые собирала юная нимфа, спустилась с верхнего этажа дома и старушка. Она улыбалась и щурилась, когда снова и снова проходила мимо многочисленных окон, и солнечный свет падал ей на глаза, окутанные вокруг паутинками морщин.
По-настоящему желанный гость и пожилая дама, поздоровавшись, прошли в гостиную. Усаживаясь, старушка с энтузиазмом спросила у парня его имя и возраст, но он не разделил её радости, поскольку, его взгляд до сих пор был устремлён на ту дверь, за которой скрылась девушка. Тогда бабушка, пробыв пару секунд в недоумении, разрешила паузу словами:
- Ну что же, давай, задавай вопросы, - снова, улыбаясь, прохрипела она. Покачала головой и развела руками, ладонями повёрнутыми к солнцу.
- А..., - произнёс юноша. Он бегал глазами он девушки, что уже надела джинсовую куртку и собралась уходить,  до старушки. И только после того, как услышал доброе: " Пока, бабуль" и удар входной двери, остановил свой взгляд на Ларисе Александровне. - Да, да, конечно. Амм... - на мгновенье опустив взгляд на свою обувь, зажмурив глаза, чтобы ускорить процесс возвращения фантазиями на Землю, он наконец собрался с мыслями и спросил:
- Расскажите, пожалуйста, каким запомнился Вам день 9 мая 1945 года?
Старушка немного нахмурила брови, секунд 10 с видом философа что-то вспоминала, а потом заговорила:
- День 9 мая 1945 года запомнился мне ярким солнцем и множеством одуванчиков. Тогда мне было всего 11 лет. Помню, где-то в пятом часу утра по радио прозвучала долгожданная фраза, вызвавшая море невообразимого чувства радости и умиротворения, чувства вселенского спокойствия и гордости за нашу Родину. "Фашисты капитулировали!" - сказал глубоким и полным патриотизма голосом громкоговоритель, что висел на столбе возле нашего старого, обшарпанного и немного покосившегося дома.
Горячая волна пробежала по телу от макушки до кончиков пальцев, ошеломительная радость охватила меня: хотелось кричать, бегать, танцевать...
Почувствовав резкий прилив сил, я вскочила со своей кровати, на которой спала с младшей сестрой Ирочкой. На тот момент она являлась четырёхлетней голубоглазой и белокурой маленькой девчушкой; я быстро потоптала маленькими ножками через небольшую страшную спальню, чтобы разбудить маму.
В следующее мгновенье мы бежали по деревянному полу холодного коридора, тарабанили в каждую дверь и кричали: "Люди, вставайте, победа за нами, просыпайтесь!" - в моём звонком детском голосе слышались радость и восхищение.
Сказать по-правде, мы знали, что победа уже не за горами, мы чувствовали это в своих полных надежд, возложенных на ушедших на фронт отцов, братьев, сыновей, сердцах, но всё-таки не ожидали, что это случится именно в этот знаменательный день, день 9 мая.
Помню, как схватившись, что есть силы, за мамину сухую и грубую от необходимости выполнять мужскую работу, руку, мы шли со счастливой толпой людей, одежды которой были тёмные и потёртые, ведь все старались надеть только то, что не сильно марается; весеннее солнце, о котором я упомянула в начале своего рассказа, будто разделяло с нами радость прихода долгожданной Победы, от чего светилось ярче обычного. Казалось, вся природа ликовала вместе с людьми. Даже дыры от облупившейся со стен нашего дома серой краски, развалины, что остались после бомбёжки моей школы, мимо которых мы проходили в сторону площади, не были такими убогими, как раньше. Наоборот, всё это навевало мысли о светлом будущем, которое уже ждало нас. Грёзы, недавно казавшиеся мне далёкими, уже не были тем, чем являлись ранее. Руины, как и я, были уверены, что вскоре облачатся в новую школу, и воздвигнутые белые стены будут наполнены радостью звонких детских голосков.
Что именно тогда говорил мужчина в офицерской форме, стоя на ступеньках Дома культуры, я точно не помню. Да и думаю, никто не помнит. Он постоянно снимал свою фуражку, протирал её платочком и водружал обратно на голову. Единственное, что запомнилось мне из всего, что было на площади, это, как качали на руках солдат.
А как же отец? - спросите Вы. - Не означала ли для меня Победа приход с фронта моего папы? Конечно, означала. Когда я только проснулась и услышала громкоговоритель, подумала: "Скоро вернётся папочка!". Но когда он уходил, я была совсем маленькой и черты лица его, к сожалению, не запомнила. Через 2 месяца мы встретились. В тот день, как сейчас помню, на меня надели белое летнее платьице, что хранили, думаю, именно для этого случая. Первой отца увидела мама; военные в форме спускались с ещё не остановившихся машин и бежали к семье, чтобы быстрее прижать жён и детей к груди и наконец, почувствовать себя дома.
- Как Вы, Лариса Александровна, считаете: с течением времени Великая Отечественная война и наша Победа в ней стирается из памяти народа? - поспешно записав в свой блокнотик с кожаной коричневой обложкой, журналист, с гримасой серьёзности, вопросительно посмотрел на бабушку.
Стараясь сделать это быстро и незаметно, шмыгнул носом, после чего, как делают все зубрилы, поправил слегка заляпанные очки, поскольку, окуляры съехали слишком низко, когда парень опусти взгляд на записную книжку, лежащую на коленях.
Вообще, начинающий писатель старался не отводить серых глаз от старушки, чтобы лучше проникнуться в её рассказ...и ещё посчитал, что было бы некрасиво и неловко, если он будет сидеть, уткнувшись в книгу, и, дабы показать себя в лучшем свете перед старшим поколением, старался казаться почтительным.
Лариса Александровна сидела на мягком диване напротив паренька. Двумя пальцами правой руки она поспешно теребила серебряное кольцо, никогда не покидающее своё, давно  приобретённое место - безымянный палец сухой, белой и морщинистой руки.Эту драгоценность ей подарила мама перед смертью в 1960 году. На украшении были нарисованы какие-то цветы: то ли розы, то ли пионы; журналист хоть и был в очках, но ему это не помогло разглядеть искусно выбитые узоры.
Пенсионерка, спустя минуту осознав, что юноша ждёт ответа, оставила свои глубокие раздумья и не спеша ответила:
- Я считаю, что время не властно над героизмом прошлого, и, с Вашего позволения, - бабушка на секунду остановилась. Предоставив себе ещё времени, чтобы подумать, смочила языком обе губы и продолжила: - Я процитирую отрывок из лекции историка В.М. Борисовой, которая в своей книге "Отечественная история" писала: "...чем дальше отодвигаются от нас события тех лет, тем ярче и величественнее сияет подвиг советских людей". Старушка умолкла, устремляя свой взгляд в верхний угол комнаты, и на её лице застыла немая радость. "Быть может, она просто вспомнила о тех днях, что так ярко описывала ранее, о днях после Победы" - подумал начинающий писатель. Но нужно было заканчивать паузу, которая своей непривычной для журналиста затянутостью вводила в заблуждение и немного приводила в неудобство парня, и он, наконец, вымолвил:
- Да-а-а, золотые слова, я их обязательно включу в статью.
Женщина очнулась и, посмотрев на собеседника, улыбнулась. На её белом, как мел, лице вытянутая возрастом кожа сморщилась во множество складок, но это не повлияло на большую и искреннюю улыбку, что исходила из самого сердца и освещала душу.
Парень посмотрел на часы, кожаный коричневый ремешок которых плотно облегал запястье левой руки. Рисунок браслета напоминал змеиную кожу; окантовка тонкой чёрной нитью проходила по краю циферблата и лишь в одном месте обрывалась потёртостью старины.
- Ох, уже совсем поздно, мне пора. Не смею больше отнимать у Вас времени, - до сих пор облачённый в маску толерантного юноши, журналист поспешно встал с кресла, обитого мягким бархатом нежно-голубого цвета, и выбежал из светлой комнаты, полностью освещённой несколькими торшерами, лишь кинув взгляд на ещё улыбающуюся бабушку; встреча глазами длилась всего пару секунд, за которые молодой человек успел натянуть ненастоящую и совсем не искреннюю от смущения улыбку, чтобы не обидеть гостеприимную хозяйку. Парень одним резким движением руки схватил свой тёмно-бурый пиджак со светлой деревянной вешалки и сделал это так быстро, что тот чуть не упал. Будто сам воздух подхватил и подал юноше его одежду, чтобы тому не пришлось поднимать упавшую вещь и тем самым ещё дольше задерживаться в доме у старой женщины. Начинающий писатель сунул под мышку свой пиджак, сухо попрощался и, не желая боле оставаться в этой квартире, быстро выбежал, записывая что-то в потёртый блокнот.
На улице почти стемнело. Ветер обдувал прохладой лицо парня, что шёл сутулясь по весенним лужам.
"Время не властно над героизмом прошлого", - застыло у молодого человека в голове. Он сунул озябшие руки в карманы брюк и, привыкший к одиночным прогулкам, зашагал ещё быстрее.