Отголосок прошлого

Голос дежурной эхом прокатился по залу ожидания:
- Рейс на Ош отменяется из-за  метеоусловий.
Поредела толпа у посадочного  терминала.  Несколько  человек  направились к  той скамье,  на  которую присел и  я  в ожидании  своего рейса.
Зима  - не самое лучшее время для полетов. Никто не даст  гарантии, что  улетишь  с первого  раза.
             Рядом  на  скамейку уселся  солидный  мужчина чуть моложе  моего  возраста.  С виду  либо директор, либо владелец  преуспевающей фирмы. И одеждой, и поведением он весьма отличался от простых пассажиров.
Мужчина  установил  у ног сумку и  выругался вполголоса на  киргизском языке. Для  меня это прозвучало  как музыка и  как призыв  к знакомству.
- Кыярда барасыз? - спросил я  (Как дела?)
- Ошкя -  он уставился на меня с удивлением.  ( Всё нормально.)
Усмехнувшись,  протянул  руку:
- Саламат сыздарбы.  ( И вам здоровья)
Ответив  на  рукопожатие, я  на киргизском языке,  как это  положено, спросил его о делах, о детях, о родителях, о братьях  и  сестрах, о соседях  и  детях  соседей… 
  Чем отличается национальное  приветствие  от  русского? Тем, что можно  говорить долго, интересуясь  всеми, о  ком только  вспомнишь,  и  тот,  кого  приветствуешь, должен  кивать  головой,  мычать «Джакжи» и пытаться   выдернуть  руку.
В  конце  концов он  рассмеялся и  проговорил:
-Хорош, хорош,  я и так понял, что  мы  земляки.
Не  успели мы начать долгий разговор о городе,  в который направлялись, а направлялись мы  в Ош, столицу юга Киргизии,  как вдруг напротив моего собеседника остановилась хорошо одетая женщина. Она  посмотрела на него внимательно, но,  видимо, не решаясь задать  вопрос,  удалилась,  затем,  резко развернувшись,  подошла  к нам опять. Запах дорогих духов чувствовался на расстоянии.  На пальцах, в ушах, на груди у дамы сверкали золотые украшения.
-  Извините, Вас  случайно не Владимиром  зовут? А фамилия ваша – Киршин?
Мой сосед удивлено  посмотрел  на женщину,  поднялся  с  сиденья, и чуть  отступив  в сторону, глухим голосом спросил:
- Нинка – Шельма, ты ли это?
- Я, Вовчик, я. Надоело  в  вип-зале  париться, вот вышла к  народу.
- Ну, да!  Как всегда, на  нас,  на простых работяг,  посмотреть и себя, ненаглядную, показать?
- Ты не рад меня  видеть? Пойдем, Вовчик,  в ресторан, угощу по-царски.
- Нина, иди  своей дорогой.  Не виделись мы тридцать лет, и, дай Бог, еще не увидимся. А в ресторан я могу и без тебя  сходить.
Криво хмыкнув ярко-накрашенными  губами, Нинка-шельма, как ее назвал  мой  попутчик, удалилась в сторону вип-зала.
- Не дай Бог  с ней  на один  рейс  попасть. Хотя нет,  на родине ей делать  нечего.  Видимо, эта дамочка летит за границу. Летит  тратить  не  свои деньги,  – проговорил Владимир Киршин.
Я был вынужден поинтересоваться,  почему  у него такая неприязнь к  приятной на  вид, женщине?
Немного  помолчав, Киршин ответил:
- Это тянется из   далекой  юности. Я в Оше родился, вырос и в армию отсюда ушёл.  Вернулся как раз тогда, когда  в Оше стали строить огромный текстильный  комбинат.
  До  армии мне пришлось поработать  на шелковом комбинате. Жил с родителями   в барачной комнате.   Со строительством нового комбината возникла возможность  получить собственное жилье. Поэтому  я устроился на комбинат.   
Работал наладчиком  станков в цеху. У нас трудились девчата  со всего Союза.  Все жили  в рабочих  общагах и по  мере создания семьи получали комнаты в более благоустроенных семейных  общежитиях. А  уже  при рождении ребенка молодой  семье выделялась квартира.
Прекрасные были времена, -  с затаенной грустью вспоминал  Киршин.
 
- Вскоре у нас в цеху стало  твориться что-то неладное:  у девчонок стали пропадать из сумочек обеденные деньги.  Все подозревали всех. Дружелюбный климат в  коллективе сошёл на нет. А в один из дней обрушилась на нас печальная новость: наша ткачиха Нинка,  которая  имела странную фамилию Шельма, выпала  с балкона четвертого этажа. Оно  и  понятно, что  такая высота – это явная смерть. Решили помочь на похороны деньгами,  кто сколько сможет. Собрали  какую-то  сумму, цех большой, народу  много. Сумма получилась приличная.  Меня и двух девочонок  из  профсоюза направили с деньгами к Нинкиной маме. Заходим в незапертую дверь. В середине комнаты стоит  стол с остатками застолья, за  которым  в неприглядном виде сидит Нинкина  мамаша.

Девочки  молоденькие , растерялись и, смущаясь, протянули  маме пачку денег со  словами:
- Это вашей Ниночке на похороны.
Мамаша жадно  схватила пачку грязными пальцами и стала прятать её куда-то внутрь лифчика. Но  тут за  занавеской раздался шум  и грохот. Из-за  тряпочной перегородки выскочила Нинка с загипсованной ногой и костылями под мышкой.  «Покойница» кинулась  отбирать у мамаши  похоронные деньги.
- Отдай, старая б**ть! Это  девочки  мне собрали!- орала Нинка, выкручивая матери руки.
Мы   в растерянности наблюдали эту безобразную сцену. В драку лезть не хотелось. Не будешь  же отбирать деньги назад и возвращать в цеху девчонкам  их рубли.  Да  и  список,  кто сколько  дал,  не составляли.
Потом оказалось, что  Нинка гуляла в  компании бывших заключённых.  Они-то и поймали Нинку, когда  она шарила по  чужим карманам.  Поймали и  выкинули ее с балкона, а показания дали,  что упала  сама.  Нинке же,  когда узнали, что жива, пригрозили смертью. Вот она и «не помнила», как  упала. Больше  Нинка  в цех не вышла, и у девочек перестали пропадать деньги.

- Время шло,  – продолжал  рассказ Киршин, – я стал  встречаться  с хорошей девушкой. Наши  встречи были  полны романтики.  Мы очень любили гулять в  молодом сквере, что был разбит вдоль берега канала.  Это  горная река Ак – Бура, запертая  в бетон,  текла через весь город и  уходила на полив хлопковых полей. Мутные воды с глухим  ворчаньем выплескивались из бетонного русла, вскипали  бурунами перед  мостом, ведущим на комбинат. Его даже  нельзя назвать мостом. Это  сооружение было  площадью перед комбинатом и на  нем стояли всевозможные  торговые ряды.  Вода вытекала далеко за  пределами торговой зоны.  Если вдруг кто-то падал в воду и попадал  под этот мост, то у него не было никаких шансов выбраться оттуда живым . Рассказывали, что оставшиеся на комбинате зэки при своих разборках сбрасывали противников под мост, мол  шел человек и оступился. Пока  не  поставили ограждение, люди тонули под мостом довольно часто.
 
Киршин вдруг виновато улыбнулся и, вздохнув, проговорил:
- Что-то я отвлёкся от темы.
Как-то гуляем мы с любимой   по бережку, и вдруг  мимо  нас пробегает девушка. Добегает до бетонного берега  и опрометью прыгает в  воду. Сразу же скрывается с головой под бурлящими потоками,  на поверхности видны только ее белые трусы. На  той стороне народ с ужасом и криками  смотрит, как эту самоубийцу несет к  мосту. Там - верная  смерть.
Я, долго не раздумывая, бросился  вслед за  ней, поймал за то, что было видно, и таким образом подтянул  к  берегу. Ухватился  за  протянутую руку моей девушки, и выполз на берег совместно  с утопленницей. Так был  испорчен мой единственный выходной  костюм. Вскоре  подъехал уазик с вызванной милицией, и нас  всех повезли  в участок. Там  при  свете я разглядел, что неудачной утопленницей  была Шельма.
В участке она заявила, что, «возможно,  в воду меня толкнул он»,-  и  показала на  меня  пальцем, и что при  ней была сумка с крупной суммой денег.

При слове «деньги» у  киргизских милиционеров  уши  поднялись,  как  у немецких  овчарок.
Не буду вдаваться в подробности, но  я полностью испытал  на себе горячее стремление ментов найти  сумку с деньгами. После ночи, проведенной в отделении,  я месяц пролежал в больнице. Спасла  меня моя девушка.  Она нашла  свидетелей,  которые дали показания,  что  Нинка прыгала  в воду с пустыми  руками.
Владимир надолго замолчал, достал сигарету, помял её между пальцами, сломал и сердито положил в карман куртки.

- Вот  так, земеля, вместо медали за  спасение утопающих я лишился выходного  костюма и  получил перелом нескольких ребер.  Но  зато обрел верного спутника на  всю жизнь: вскоре мы со своей девушкой расписались.
Шельма, она и есть Шельма! Уехала  после этого  случая из города, ибо при  встрече я бы, не раздумывая, снова кинул  ее в тот мутный поток.

А  прыгала  в воду  она, как мне потом рассказали, из-за того, что в  карты проигралась, поставила на  кон  свою жизнь. А я не дал ей умереть! Это уже не ее вина. Карточный долг она отдала попыткой суицида.

Узнала  она  меня, своего спасителя.  Наверное,  помнит  и то,  как отблагодарила.  Вот  и  смылась из  зала.  А пойди  я  с ней в ресторан, так  она меня  там  точно бы подставила.
Не может Шельма по-другому. И фамилия  у ней подходящая. Видимо,  ходит сейчас  в подругах у  какого-либо криминального  авторитета.
Вскоре объявили посадку на наш самолёт. Мы подхватили тяжёлые баулы и тронулись к стойке регистрации. В самолёте сидели по разным местам. А потом предполётная суета не дала мне проститься со случайным попутчиком. Но историю его я запомнил и сегодня рассказал её вам.