Сказка о Сергее Есенине

1923 год.

В его сознании мелькали:

- кто-то ушел самостоятельно, но таинственно,

- кто-то самостоятельно, но без какой-либо загадочности,

- кто-то не самостоятельно, а естественно: голод, болезни, нужда, униженность.

Это были более или менее отчетливые нон-конформисты. Люди из железа. Но ведь и железо устает.

В общем, степень нон-конформизма не столь уж и существенна. Любой писатель – пусть и  микроскопической степени, но – нон-конформист.

Существенно другое – наличие свидетельства о лояльности. Тот, кто был знаком лично, как бы ручался «по цепочке», за следующего, лично не знакомого. Каждый как бы получал кусочек свидетельства о лояльности. А вместе с этим свидетельством – право жить. Во всяком случае – жить, а не выживать. Филигранной Гоголевской лояльности с проживанием трети жизни в Риме и других краях Западной Европы - не получится: писатели нужны здесь и сейчас для решения конкретных задач. Задач развития экономики, науки и техники.

А мобилизованного и определенного санитаром в Царскосельский полевой военно-санитарный поезд Сергея Есенина, якобы, в 1916 году представляли царице.

Но знакомство 1916 года, если таковое действительно состоялось в придворном госпитале, в 1923 году не просто бесполезно, оно – опасно. Новые времена, новые люди…  О знакомстве 1916 года забыть бы, и не вспоминать. Но о нем помнят. Приходится толковать-перетолковывать о «дезертире». «Первом в стране».

С получением свидетельства в 1923 году – сложно. Писать первому? Не сложилась еще традиция, да  у него уже расстройства. Обращаться ко второму – пока не уместно, еще не окрепло его положение. К кому звонить, к кому писать, с кем добиваться встречи?

Но ведь и свидетельство о лояльности не так уж важно. Важно – «эмигрант» или нет. Нон-конформиста (в большей или меньшей степени, до определенного предела, пусть и без свидетельства о лояльности), - но НЕ эмигранта, - в период и после завершения стадии выживания печатают, хотя бы и минимально.

Мысль делала причудливые повороты. Айседора… Страсть… Чувства… Выехать с нею за рубеж на долгий срок? Попытаться  прожить за границей наиболее опасные годы?

То есть – эмиграция? Но в этом варианте не будут печатать… Запретят читать. Во всяком случае, пока не наступят новые времена.

Да и эмиграция не проста для жизни… Бунин и Набоков? Это люди (западно)европейской культуры.

Как быть за границей тому, кто учил грамоту по церковным книгам, кто вырос среди грамотных простых набожных сельских жителей, кто учился в церковно-учительской школе, тому, чьи взгляды формировались в общении с простым сельским священником?

Кроме того. Нет европейского практицизма со своего рода планом, проектом, отчетливой внутренней дисциплиной, записью доходов и расходов, экономностью, счетом в банке, оформлением нужных документов…

Значит, НЕэмигрант. Но по Гоголю – жить в чужих домах и на гостеприимных хлебах – не получится. Не то воспитание, не те привычки, не то смирение. Не тот страх перед Страшным Судом, наконец. Молодой темперамент. Уникальная внешняя привлекательность («ангелочек», «херувим»). Легкость поэтического пера.

Значит – лояльность, пусть и ограниченная, и условная, пусть и без свидетельства? Надежды на защищенность, на материальную обеспеченность, на устроенность, на влиятельность, на фрагменты сладкой причастности к беспредельной власти?

Страна изменяется, это очевидно. Разве можно стоять в стороне, не помогать? Как помогать? Естественно, стихами, поэтическим творчеством.

«Земля - корабль!
Но кто-то вдруг
За новой жизнью, новой славой
В прямую гущу бурь и вьюг
Ее направил величаво.»

«Но тот, кто мыслил девой,
Взойдет в корабль звезды.»

Значит - лояльность, пусть и ограниченная, условная. Попробуем коготком – он не увязнет.

Айседора остается в прошлом.

«Анна Снегина»?

Может быть, все эти размышления присутствовали, но – на поверхности?

А в глубине – интуиция гения.  Историческая интуиция.

Уедет – почти наверняка запрет: «эмигрант».

Лояльность? Не так-то просто. На деле – сложно. Хотел бы, да книги не пускают. Церковные книги, религиозных родственников, церковно-учительскую школу  и сельского священника от своей жизни, все же, не отрежешь. А если отрезать, то  –  неприятно.

И уехать затруднительно. И остаться – нет перспектив.

А если: «кабак» и «хулиган»?

И что же?

А так: «крестьянский поэт – хулиган».

Повертят в руках книгу – ни «да», ни «нет». Отмолчатся. Ничего не скажут. Пусть и не одобрят (вслух), но и не запретят читать…

ОСТАТЬСЯ В ДУШАХ? ПОМОЧЬ? ПОДДЕРЖАТЬ?

1944 год.

Вышедший из кровавых боев под Белостоком лейтенант – недавний школьник, обнаруживший в себе таланты бесстрашного командира и меткого пулеметчика – вспоминал недавнюю рукопашную, когда он отбивался от атакующих вражеских солдат запасным стволом пулемета, и когда, едва не задушенный, зарубил одного из противников саперной лопаткой.

Его, лейтенанта, ставшего после катастрофичных потерь  начальником штаба батальона, ждали через несколько дней кровавые бои на Висле… и далее, далее…Берлин…

203 похоронки будут заполнены новым начальником штаба батальона в эти дни передышки. Один из итогов боев под Белостоком. Сколько из  числа погибших читали стихи Сергея Есенина, были почитателями его творчества?.. В событиях Второй мировой войны участвовали десятки, сотни миллионов людей; у них были разные литературные предпочтения, а у кого-то, быть может, не было никаких поэтических пристрастий.

Постирав одежду и вымывшись в речушке, протекающей рядом с польской деревней Новы Двур, оставшийся в живых лейтенант, стоя на берегу, читает вслух:

«Ой ты, Русь, моя родина кроткая,
Лишь к тебе я любовь берегу.
Весела твоя радость короткая
С громкой песней весной на лугу.»

«Жизнь моя? иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.»

«Дорогая, сядем рядом,
Поглядим в глаза друг другу.
Я хочу под кротким взглядом
Слушать чувственную вьюгу.»

«Подхожу ближе, и уже явственно – шепот:
- Дай ему вечный покой, Господи…» (В.Богомолов. «Кладбище под Белостоком»).

Господи, я верую!..
Но введи в свой рай
Дождевыми стрелами
Мой пронзенный край.


11 марта 2017 года – 15 марта 2017 года.