Жизнь поэта. книга 3я. стр 159-181. продолжение 7

        ГЛАВА  III. ДНЕВНИК ЧАСТЬ 3 (продолжение)   
  Этери уехала, а я лежал на второй полке поезда, ещё держа, дневник Людмилы в руках и  вспоминая прошлое.
-Надо же, прочитав в чужом дневнике об одном, вспомнил другое, - сказал я себе. Если бы я тоже вёл дневник, то картина тех, ОДИННАДЦАТИ ДНЕЙ ЛЮБВИ, нашей любви с Этери, сейчас была бы более полной. А без дневника, многое забылось, о том прекрасном времени. Если бы это время вернулось назад, я бы сделал всё, чтобы ос-таться с Этери. Мы были предназначены судьбой друг для друга. Мы с полуслова понимали друг друга, хотя были вместе, всего две недели. Глаза отдохнули от чтения дневника при слабом освещении. Можно продолжать читать дальше. На чём я остановился? Начну читать отсюда:
-Не обижайся, Люд, но хахаля я сегодня пойду искать одна,- скала Лорка. Ты слишком привередлива. Останешься старой девой.
-Но я уже не дева и мне бояться нечего.
-Ну, останешься без мужика. А жизнь летит быстро. Пока, я пошла.
Привет, родителям.
Она ушла, я обнажилась и начала заниматься уборкой.
  Закончила уборку, помылась и прилегла отдохнуть. Но внизу всё горело огнём. Так я хотела мужчину.
  С улицы вроде послышался крик:
-Хозяева, хозяева! Есть кто дома?
  Я вышла. У калитки стояли трое. Цыгане. Две женщины лет под пятьдесят и мужчина лет тридцати, с длинными черными волосами до плеч, как у Флорина, да он и был похож на Флорина, только ростом немного ниже. Кровь прилила к вискам и в голове сразу промелькнуло: «-это судьба! Это он, мой Флорин, явился с того света, чтобы, сделать меня женщиной.
-Красавица, давай я тебе погадаю!
-Мирела, погоди с гаданьем. Пусть она сначала прине-
159
сёт мне воды, а то я умру от жажды – сказал цыган.
-Мне не нужны ваши гаданья! Можете уходить, а это-го красавчика я напою, пошли!
  Наверно у меня были бешеные от страсти глаза, что они всё поняли, что-то сказали ему, засмеялись и пошли.
  Мы вошли в дом. Я дала ему напиться воды. Пока он пил я смотрела  в его глаза, а он в мои. В моих - была безумная страсть, а в его тоже какой-то странный блеск, но не похожий на страсть.
-Спасибо, сказал он и вернул мне кружку.
  Я сбросила халат и откинула его в сторону. Он с удивлением смотрел на меня, обнажённую.
-Я буду ждать тебя в соседней комнате, в постели, пока ты будешь мыться. Вон ванная комната.
  Я пошла и легла в кровать. Страстное томление охватило меня, от предвкушения первой встречи с мужчиной в постели. И не просто с мужчиной, а с моим красавчиком Флорином.
  Мне показалось, что хлопнула дверь.
-Неужели чёрт принёс Лорку? – я вскочила, натянула платье и вышла в комнату.          Никого не было. Заглянула в ванную. Там тоже никого. Вышла во двор, тоже никого. Когда подошла к калитке, увидела, как «мой Флорин» подходит, к ожидающим его, цыганкам.
  Ничего не понимая, шатаясь, вернулась в дом, бросилась на кровать и заплакала. А затем, незаметно заснула.
  Проснувшись, лежала и думала: - почему же он пренебрёг мной? Неужели я такая уродина, что он не позарился на меня? А он, может, позарился на другое? Может, он украл вещи? А вдруг, моё и Алкино пальто?
  Я быстро пошла в комнату. Оба пальто висели на вешалке. Шкафа у нас не было. Моих часов и позолоченной цепочки не было. Я открыла коробочку, в которой мать хранила своё золотое кольцо, его там тоже не было.
  Значит, он позарился, на это дерьмо. Боже мой, какой же он глупый! Ведь я показала ему настоящее  золото,  себя,
160
обнаженной, не лишённой ещё невинности, а он променял меня на подделку. Часы стоят двадцать рублей, цепочка, 76-й пробы - сорок рублей, и кольцо 96-й пробы, пусть – восемьдесят рублей. Всего – 160 рублей. Неужели моё тело стоит так дёшево? Тогда надо идти зарабатывать деньги телом. Но, кажется, Нинка говорила, что её парень, до неё, снимал студенток за десятку. Хорошо, что ещё, Алка, уезжая, надела свою цепочку и часы. А, что я скажу матери насчёт кольца? Скажу, что цыганки попросили воду, зашли и спёрли. Мать будет молчать, а Алка орать на меня. Мне стало смешно. –За любовь, нет, за желание, чтобы тебя любили, надо платить! Кто-то говорил, что цыгане распространяют наркотики. Если распространяют, значит, и сами употребляют.  А, у опьяненных наркотиком мужчин, пропадает желание любить женщину. Глаза у моего, «сошедшего с того света, Флорина», были точно с наркотическим блеском. Какая же я дура! Если бы я ему отдалась, могла заразиться от него венерической болезнью. Быстрей бы приехал Ваношка! Он, наверно, сейчас купается с московскими красавицами и щупает их? И, возможно, не только щупает. Приедет, сразу определю, стал ли он уже мужчиной или нет? Скорее бы кончились каникулы!
  3 сентября. Воскресенье.
  Наконец-то кончились каникулы. Первого сентября, в пятницу, Утро было великолепным. Рано, шагая с Алкой на занятия, думали, придём одними из  первых, ошиблись, бо'льшая часть группы уже собралась и, вновь  прибывающих, встречали дикими воплями.
  Так  было  почти  в  каждой  группе. Только  новички  с младших  курсов  чувствовали  себя неуверенно и  жалисьпо углам.
  В  вестибюле  и  коридорах стояли  шум  и  смех.  Сама юность властвовала здесь, в храме науки.
  О Вано, в тот момент, я не думала.
  Взгляд,  случайно брошенный на  него,  сразу  взволновал меня.
161
  Я  опустила глаза,  затем  вновь  подняла  и  уже не отрываясь, смотрела на  него. 
  Мои пышные, каштановые  волосы  копной  были  уложены   на  голове.  Чуть   повыше  лба,  волосы  обрамляла узкая  красная  лента, белое  платье  плотно  облегало  моё тело, вырисовывая  прекрасную  фигуру, туфли на щпиль-
ках, входивших в моду, делали меня чуть выше.
  Я ему улыбнулась и ямочки, которые так сильно украшали меня, показались на милых, для него, как он говорил, прелестных щёчках.
  Моя улыбка сняла с него волнение, а это было заметно по нему, и ему стало легко и радостно, и он, чуть ли не бегом устремился ко мне.
-Здравствуй, Людочка!
  Он, инстинктивно, протянул мне руку, а я подала свою  и моя маленькая тёплая рука легла в его, тоже не очень большую, как у нашего «папы», но сильную руку. Не  обращая ни на кого внимания, он поднял мою руку  и  губами прижался к ней. Я, чуть приподнялась и  своими  губами, коснулась его щеки.
-До чего же сладкий аромат  исходит от твоих волос, а нежность твоих неземных губ, возносит к звёздам…
-У меня вроде всегда были земные. Или ты уже познал – неземные, южных красавиц? Как ты загорел? Черный, как негр. И возмужал. Не женился?
-Как ты узнала? Женился. И у нас была свадьба, по закону гор, - я чуть не выпалил, что к тому же пять раз лишал свою невесту – невинности.
 «Женщина,  как  плод:  яблоко  или  груша.  Не  трогай его, пока он не созрел. А когда он созреет, подставь ладони и он сам упадёт в них» - снова я вспомнил слова  Зины.
  Неужели она уже созрела, и этот плод достанется мне? –мечтал я.
Мы  говорили и  говорили, и никто не подходил к  нам,
словно  понимая,  что  «миг  влюблённости – полёт»  и  не
стоит разрушать этот миг.
162
Мы  говорили  и  говорили, а  когда  прозвенел  звонок, вместе пошли в аудиторию.
Поздравив  с  началом  учебного  года,  объявили, что с завтрашнего дня начинается производственная практика. Разбили группу на три части: одна часть  работает  в арматурном   цехе, вторая  на растворобетонном узле, третья – на полигоне готовых изделий. Лекции на сегодня  отменили. Многие разбежались по домам. Оставшиеся решили пойти в сквер и  продолжить общение по  поводу встречи. Всё равно делать было нечего.
  Мы идём втроём: Вано, Алла и я. Мы никогда не были на Юге, и Вано с удовольствием  рассказывает  нам о красотах любимого края, о море, дельфинах, пальмах…
  Нас догоняют Марат с Вадимом.
-Хорошо  отдыхалось, Вано? - спрашивает Вадим – он  делает ударение  на слове Вано. Я называла его так,  только  когда мы оставались  вдвоём. Значит  проговорилась. Или  сказала специально.
  У нас с Аллой он не спрашивает, потому, что знает, что мы никуда не ездили. Им, когда мы стояли с Вано, видимо, рассказала Алла.
-На Юге отдыхается всегда хорошо. Где  ты  отдыхал?
-С родителями в Сочи.
  Все замолчали. Разговор не клеится. Здесь  явно кто-то  лишний, скорее всего Вано, Не зря же они подошли вдвоём. Вадим ко мне, а Марат к Алле. Он  ещё  до  каникул к ней клеился. Видно склеился.
  А я раздвоилась. Опять, как сучка, сразу хочу двух кобелей и мучаюсь, когда меня покидают оба. Надо принимать решение и определяться. Кого я хочу?
  Удивляюсь, почему не  язвит  Марат? И, словно прочитав мои мысли, Марат начинает говорить, делая вид, что Вано здесь вообще нет.
-Девочки, как нам лучше провести сегодня вечер?
Да, лишний здесь Вано. Но он не уходит, видно по настоящему  решил  бороться  за  меня. И мне хочется, чтобы
163
он не уходил.
  Сзади кто-то подхватывает и  слегка  приподнимает Вано. Это Борька  Катунин, почти двухметрового  роста,  гитарист,  весельчак,  балагур,  заводила – душа общества.
  За спиной у Бори висит на ремне гитара.
-Боря пойдём с нами! – сказал Вано. - Послушаем тебя, подпоём. Согласны девочки?
  Мы ещё не успели ничего  ответить,  как  Борька  схватил нас под руки и повлёк за собой.
  Марату с Вадимом ничего не оставалось,  как  последовать за нами. Часа через полтора они ушли. С Аллой.
  Когда Борька решил очередной раз передохнуть, он встал, положил гитару на скамейку, где сидел, потянулся, затем схватил меня, стоящими перед ним с Воно, поднял на руки, как пушинку и стал кружить. Мы стали хохотать. У меня закружилась голова и чтобы не упасть, я обхватила Борькину шею руками и прижалась к нему. Меня ещё ни один мужчина не держал на руках и тем более не кружил. Мне хотелось, чтобы это продолжалось целую вечность. Когда Борька поставил меня на ноги, я, ещё держась за его руку, увидела, что у Вано в руке гитара и он уже готов двинуть ею Борьке по голове.
-Вань, ты хочешь сыграть вместо меня, - сказал Боря?
-Взял со скамейки, чтобы на неё никто не сел. – ответил Вано.
  Похоже, никто ничего не заметил, даже Борька.
  До  позднего вечера,  большой  оравой  сидим в сквере, шутим,  смеёмся,  поём   песни. Часов  в  десять  приходит Женька  с  аккордеоном  и   веселье  продолжается. К  нам присоединяются  ребята  и  девчонки   с  других  курсов  и
групп. Вано поёт со всеми. Мы стоим рядом и если случайно соприкасаемся, я чувствую тепло его тела.
  Кто-то приносит целую гору  пирожков. Вано  достаётся один и он отдаёт пирожок мне. Я откусываю и даю откусить ему. Так мы съедаем весь  пирожок  вместе. Расхо-димся поздно. Девчонки толпой вваливаются в своё общежитие,
164
  А парни идут к себе.
  Глазам снова стало больно от слабого света, и я снова решил передохнуть, не закрывая дневник.
  Этот вечер я хорошо помнил. И этот случай тоже, когда Борька кружил на руках Людмилу. Длинный идиот, неужели он не мог поднять на руки другую девчонку, кото-рых полно было там. Но Людмила была самой красивой. Ещё немного и его гитара, разбилась бы об его морду. Но в этот момент я был зол, не на Борьку, а на неё, Людмилу, за то, что она хохотала и прижималась к нему. Хотя, сам, месяц назад, хохотал и развлекался с чужой женой.
  А когда кто-то принёс пирожки, и нам с Людой достался один, я тоже хотел сбегать и принести в два раза больше, чем принесли, но боялся оставить Людмилу одну. Денег у меня было много. Брат дал пятнадцать рублей. А дома мать, перед отъездом, когда я отрубил голову одному из трёх петухов и он ещё прыгал по двору, пугая бывших своих жён, мать спросила:
-Вань, а почему ты не приехал с девушкой, о которой писал?
-Она не смогла. У неё заболела мама.
-Вот, возьми, красную десятку и купи ей что-нибудь. Девушки любят подарки. Только ничего не говори отцу.
  А через пару часов, когда отец подковывал лошадь, на которой возил хлеб из пекарни грека Ставро, а я ему помогал, он спросил:
-Вань, а почему ты не приехал с девушкой, о которой писал?
-Она не смогла. У неё заболела мама.
-Вот, возьми, красную десятку и купи ей что-нибудь. Девушки любят подарки. Только ты ничего не говори матери.
  Мне было стыдно брать от них эти деньги, ведь они итак дали мне уже полтинник на дорогу, хотя билет на поезде стоил 18 рублей. Но я не хотел их обижать и поэтому взял деньги и у матери и у отца.
165
  Перед вечером меня пришла провожать тётя Соня и тоже, втихаря, сунула десятку. А вечером я зашёл проститься вначале к Нанули с Вардгесом, которые угостили меня вином и Нанули незаметно тоже дала деньги и сказала:
-Ванечка, ты баловал мою сестрёнку, водил в кино, кормил в кафе и покупал мороженное, возьми пятнадцать рублей, тебе они там пригодятся и письмо от Этери, которое пришло вчера, но я не смогла принести. Только не пиши ей туда! Не надо разрушать семью.
  Письмо было на четырёх страницах и в пятнах, видимо от слёз. И в нём была красивая, но засушенная бабочка. - Я теперь стала вот такой бабочкой. Не выбрасывай её. Храни её и помни обо мне. Мне не пиши! Посылать всё равно некуда, - в заключение написала она.
  Потом я зашёл к Резо домой. Попрощался с его матерью, тётей Марией, болгаркой, которая, в молодости, отдалась такому же длинноносому мингрелу, как Берия, и у них получился длинноносый Джожуа Резо.
  Мы с Резо, с бутылкой вина, которую он прихватил с собой, и стаканами -  пошли во двор. Было темно и любители нард и лото переместились под большую елку, на ко-торой горел единственный совхозный фонарь. Уселись на пьедестал памятника Кирова, потому, что наш совхоз именовался его именем, и стали беседовать, выпивая или вы-пивать, беседуя.
-За нас с тобой, Вань! Лучших друзей, таких как мы, в совхозе больше нет!
-Не только в совхозе, Резо, но и во всём мире.
-Чёрт, я забыл взять сыр на закуску!
-Да, ладно, кто закусывает после вина? Другое дело водка.
-Значит, ты завтра уезжаешь?
-Не хочется, а нужно.
-Пока, не забыл, вот тебе  семь  рублей, на  пиво,  хоть
166
ты и сволочь, но всё равно мой лучший друг.
-Почему я сволочь?
-А то ты, вроде не знаешь? Увёл мою Этери у меня из под носа, как же я её хотел! Такая красивая женщина! Но с другой стороны, я на тебя не в обиде, я бы тоже так поступил. За три или четыре дня до твоего приезда, я выбрал момент, когда Вардгеса и Нанули не было в комнате и зашёл к ней. Вот наш разговор с ней:
-Ты, такая красавица, Этери, надолго приехала?
-Через две недели уезжаю.
-Если бы мы пошли вечером погулять, я показал бы тебе такие красивые места.
-И, наверно, ещё кое-что. Но меня не отпустят.
-А ты пошла бы со мной?
-Конечно, пошла бы!
-У тебя такая хорошая попочка! – и взял её за задницу.
-И сисички тоже. Потрогай и их.
  Я потрогал, у меня сразу вскочил. -Пошли на кровать!
-Ты, что дурак? Сейчас придут Нанули с Вардгесом.
-А у меня мать дома. Туда тоже нельзя.
-У тебя уже брюки оттопырились. Встал или он ещё в лежачем положении?
-Потрогай!
-Резо, когда она потрогала его у тебя, то сказала:
-Это я и собиралась делать. Стоит. Большой, но в два раза меньше, чем у ишака.
-А откуда ты знаешь, Вань? Всё так и было.
-Этери мне всё рассказала. А затем вы договорились встретиться утром у тебя, через два дня, но тут появился я и у тебя получился облом. А ты знаешь, почему она у тебя щупала твоего дружка?
-Потому, что бабам нравится трогать эти места у мужчин.
-Пощупав, она сказала тебе, что у тебя большой, но в два раза меньше, чем у ишака, а ишак – кличка её мужа Автандила, потому, что у него большой член и она, от  него, не получает никакого удовольствия.
167
  Увидев тебя, она решила, что если у Резо такой же большой нос, как у её Автандила, то значит и такой же большой член и решила проверить. А у тебя, хоть и немного больше чем у меня, но – нормальный. Поэтому она и решила «пагуливат», как говорит Вардгес, с тобой. А что ты переживаешь? У тебя же есть Рипсик, жена Муко.
-Откуда ты знаешь про Рипсик?
-Ни хрена себе? Весь совхоз об этом говорит. Слушай, Рипсик ровесница твоей матери, а Муко, ветеран войны, наверно, годится тебе в дедушки?
-Он старше Рипсик на восемь лет, -сказал Резо и стал разливать вино.
  Мы выпили.
-Резо, а как и где ты уговорил такую старуху?
-Рипсик старуха? Она любого молодого зае.... т! Когда я уже больше не могу, через пару часов занятия с ней спортом, она говорит: -«Резо, попробуй ещё один раз!»
А началось всё с того, что мы тохали (обрабатывали тяпками, пропалывали) наш участок плантации вчетвером: Соло; с Вартануш и я, с Рипсик. После обеда мы ос-тались вдвоём. Маквала, наш мастер, перевела Соло и Вартануш на второй район. Поработав, мы сели в тени отдыхать. Стали разговаривать.
-Резо, ты, правда, такой ****ун, как все говорят? Или люди болтают о тебе чушь?
-Болтают. Надо же о чём-то говорить!
-Я тоже так думаю. Если бы это было бы правдой, то ты приставал бы ко мне, когда мы работаем в удалении от них.
-Но, Рипсик, ты же....
-Ты хотел сказать старая? Но я не старая. И Муко мой тоже не старый. У него много ранений и он больной человек. Смотри, какие у меня твёрдые груди! – она схватила мою руку и положила себе на сиську....
  Вот так у нас всё и началось.
168
-Значит, не ты её, а она тебя совратила?
-Похоже, что так. Я не жалею.
-Это вино из магазина? Что-то сильно ударило в голову.
-Пять литров брал у сучки Дарико, которая делает вино на продажу. Я ещё попросил её, чтобы она дала мне натуральное, без сахара, а она дала мне вот это говно.
-В отместку, за то, что ты её бросил. Кто сейчас к ней ходит?
-Кескин, Шакро. Будешь ещё пить это вино? Или выльем, и я схожу, попрошу натуральное у Юсупа, он вчера привёз из деревни.
-Допьём это, и я больше не буду, завтра же уезжать.
-Выпьем за наших родителей! Когда тебя здесь нет, твои мать с отцом, если меня встречают, то всегда рады мне. Я, иногда, захожу к ним, и твоя мать, пока не накормит меня, не отпускает. Она думает, что я голоден, как в те трудные времена, когда мы с тобой всегда хотели жрать. Всегда были голодными.
-И всегда делились куском хлеба.
-А сейчас ты стал другим. Не только не захотел поделиться со мной куском хлеба, но даже причитающийся мне кусок – отобрал. Я имею ввиду красавицу Этери.
-Резо, она в меня влюбилась. Сильно плакала, когда мы расставались.
-Она также плакала бы, расставаясь со мной. А в меня влюбилась Рипсик. Говорила мне, что иногда во сне плачет и шепчет: -Резо, я тебя люблю, не бросай меня, а то я умру». Об этом ей говорил Муко. Он плохо спит.
  Мы выпили.
-Однажды, вечером, было ещё светло, я торопился занять место, где играют в лото, опоздавшим не хватает карт. Муко сидел на своём любимом месте...
-И читал армянскую газету «Правда Еревана», на армянском языке.
-Ты, помнишь? – и мы засмеялись.
169
-Он всегда читает газеты, но в основном на армянском языке.
-Как он может читать на армянском? Там такие заковыристые буквы, я бы, ни за что, не выучил!
-Ты сейчас учишься в вечерней школе?
-Да, с сентября в третий раз пойду в девятый класс.
-Резо, ты наполовину грузин и учился до восьмого класса в русской школе, но, почти так и не освоил, ни грузинской ни русской письменности. А он армянин, поэтому умеет читать по-армянски.
-Так, вот, прохожу я мимо него и говорю:
-Здравствуйте, дядя Муко. Что там нового пишут?
-Здравствуй, Резо! Садись, я расскажу.
-Я спешу к ребятам.
-Не торопись, посиди со мной, с больным стариком.
  Я неохотно сел. Куда деваться? На Кавказе же уважают старых людей.
-Резо! Почему ты так нехорошо поступаешь?
-Как?
-Много болтаешь. Если моя Рипсик даёт тебе, почему об этом должен знать весь совхоз?
-Дядя Муко, это не я болтаю. Клянусь мамой. Это или Соло; с Вартануш, потому, что они видят, как мы с ней, с Рипсик, уходим работать на дальний участок, или сама Рипсик. Женщины все болтливые.
-А ты, Резо-джан, не води Рипсик, работать на дальний участок. Лучше работайте с ней, когда темно. Вокруг совхоза много плантаций. Места, для работы, всегда хва-тит. Скажи Рипсик, пусть она вечером, когда ей захочется работать с тобой на плантации, скажет мне:
-Муко, ты пока почитай газету, а я схожу к подружке, поболтаю, часа два. Я всегда её отпущу. А на тебя, Резо, я не обижаюсь. И на Рипсик – тоже. Другая уже давно бы бросила меня. Я на войну обижаюсь, на немцев. Это они сделали меня таким. Рипсик ещё молодая женщина и ей нужен здоровый мужик, как ты.  Когда  она  тебе  надоест, ты сразу не бросай её!
170
Постепенно, чтобы ей было не так больно. А теперь играй в своё лото. А если спросят, о чём мы говорили, скажи, что я тебе рассказывал последние новости.
-Видишь, Резо, тебе Рипсик, стала, почти как жена, а мне Этери. Но я люблю другую женщину – Людмилу.
-Она, тоже замужем?
-Студентка. Мы вместе с ней учимся в техникуме.
-А почему женщина, а не девушка?
-Студентки тоже хотят мужчин. А у неё, болтали, был красивый парень – саксофонист и она, вроде была его любовницей, но его зарезали бандиты.
-Тогда, давай выпьем за неё!
-Разливай! Если там осталось?
  Да, прошлое, особенно детство и юность, не забываются и каждый человек, если он не маразматик, постоянно возвращается к ним. Глаза от напряжения сильно болели, и хотелось спать.
  Я закрыл дневник, сунул его под подушку и медленно стал погружаться в сон, но поезд резко затормозил и я вжался в полку, а жирная дама с противоположной полки, грохнулась на пол и сильно ушиблась. Дура, сказал я себе, залезаешь на вторую полку, надень парашют. Мне было смешно, а ей больно. Началась суматоха, беготня, расспросы, паника. Но всё оказалось проще простого. Какая-то нехорошая, пьяная  личность, падла, сорвала на ходу поезда стоп-кран, чтобы выйти на своём полустанке.
  После этого разве заснёшь?
  Я лежал и думал о разном. Мысли, как "плечевые" проститутки, метались от одного водилы дальнобойщика, к другому, чтобы путешествовать с комфортом.
  Одна из них вернула меня, к тому времени, когда я ездил по туристической путёвке на теплоходе в круиз.
  Мы посоветовались с Раей, женой и она сказала:
-Поезжай, один, раз супругов за границу не пущают!
171
                ГЛАВА    IV.   НАЧАЛО  КОНЦА.
                КРУИЗ  НА  ТЕПЛОХОДЕ.
   Мы сидели втроем, и пили пиво: Платон, Ленин и я, Иван Капцов. Говорили о разном. Но в, основном, о народе и его личности в истории. Пиво кончилось, а раки ещё оставались. Кому-то же надо было бежать за пивом? Не старцу же, Платону, уважаемому человеку и не Ленину же, которого могла схватить царская охранка! Пришлось мне, как самому молодому и  не уважаемому человеку.
Поэтому я не слышал, как говорил Платон, что:         
"Народ, не знающий или забывший свое прошлое, не имеет будущего!"
А когда, гадина, мочевой пузырь, припёр меня к стенке и заставил идти в туалет, чтобы не лопнуть от злости, что мочевые пузыри Платона и Ленина, крепче и объем-нее чем у меня, Капцова Ивана, я тоже не слышал, как говорил Ленин что: 
«Историю делает народ, потому что он – главная, решающая сила истории...
  Поэтому я не стану уверять вас, что это так. Неважно кто сказал, Платон или другой, что "Народ, не знающий или забывший свое прошлое, не имеет будущего!" – с ним можно согласиться. А то, что, якобы сказал Ленин, что  «историю делает народ, потому что он – главная, решающая сила истории»... пусть меня даже обосыт крылатый конь Пегас, я не соглашусь! Потому, что на сто процентов уверен, что историю делает – личность, неважно – хорошая это личность или плохая.
  Кто в баре делает историю? Личность! Директор! Даст он команду не открывать сегодня бар и алкаши, то есть народ, сегодня там не напьются. Нет, они всё равно напьются, но в другом месте, а в этом - не напьются.
  Разрушит одна пьяная личность, кочегар, падла, котёл в котельной и весь народ будет сушить, то есть морозить яйца. А вы говорите – народ!
  Не народ делает историю, а Личность.
172
  Вот, мы, народ, 30 туристов из Татарской Республики, приехали в Москву 11 ноября 1982 года, чтобы там, вечером, пересесть в поезд, следующий в Одессу. Где соберутся  все 14 групп, из разных областей и республик нашего большого Советского Союза, чтобы  оттуда поехать за бугор по туристической путёвке, а он, Личность, возьми да и умри. И не просто личность, а сам, наш дорогой Леонид Ильич Брежнев. И мы, народ, туристы, даже не смогли сходить в цирк, потому, что другие личности, запретили народу веселиться. Аж три дня. Потом, правда, добавили ещё два. И весь народ не веселился целых пять дней из-за одной личности. Не, личность была хорошая. У этой личности, было полное взаимопонимание с народом. Он, лич-ность, понемногу воровал медали и ордена у государства, официально, а народ понемногу воровал гвозди, лопаты, вёдра, молотки, колбасу и другую мелочь с заводов и фабрик, неофициально и все были довольны. А умер он, по-тому, что кто-то из генсеков социалистических стран, плохо поцеловал его в губы, не так, как Хонекер.
  Это было НАЧАЛО  КОНЦА  СССР.
  Потому, что вступил в силу ЗАКОН ДОМИНО.
  Он, Брежнев, стоял первым в цепочке фишек домино и его поддерживали подпорки. За ним Ю.В Андропов, дальше – К.У. Черненко, потом, а М. С. Горбачёв.
  Когда подпорка рухнула, и Брежнев упал, а за ним вся цепочка, устоял только Горбачёв, потому что у Брежнева была подпорка впереди, а у него, Горбачёва, подпорки были боковые. Слева Шеварнадзе, министр иностранных дел СССР, не умеющий говорить по-русски и справа тринадцатый Директор ЦРУ США - Уи;льям  Джо;зеф Ке;йси, целый штат которого умел говорить по-русски. Они крепко держали Горбачёва с двух сторон, а сзади, ещё поддерживала Раиса Максимовна, нашептывавшая ему в уши подсказки. А не слушать Раису Максимовну, сам Михаил Сергеевич не мог, потому, что её каблук твёрдо стоял на его лбу, где, не было ума, силы и воли, зато появилась  отметина от его давления, то есть каблука.
173
  И теперь уже на Горбачёва давили с трёх сторон. Может, он и выдержал бы трехстороннее давление, если бы вдруг на него не стали давить с последней, четвёртой стороны.
  Ельцин напился столичной водки, после уральской, закусил уральскими пельменями, начиненными мясом убитого дикого бешеного медведя и сам озверел. Он, думал, что Миша, Горбачёв, родной брат того, убитого бешенного медведя, мясом которого его накормили, и стал выталкивать его со стула, то есть трона. Это полбеды! За этот самый стул-трон всегда идёт драка, видимая народу, серой массе, которая всё-таки, не делает историю, и невидимая, как в театре – закулисная, когда актёры, любовни-ки, целующиеся на сцене, на виду у всего зала, народа, за занавесом душат, или таскают друг друга за волосы. А потом, этот озверевший придурок Ельцин, стал стрелять по белому дому, не, не по-вашингтонскому, а по-московскому из танков. Но самое страшное началось тогда, когда он, Ельцин, открыл строго охраняемый, запечатанный мешок с суверенитетами и стал горстями разбрасывать его. И разбросал.
  Ива;н IV Васи;льевич, прозванный Гро;зным, по прямому имени и Смарагд, в постриге Прозванный Грозным  - государь, великий князь московский и всея Руси с 1533 года, первый царь всея Руси, взявший Казань, три раза перевернулся в гробу, затем вылез из него и стал смотреть, как Ельцин чуть снова не отдал Казань, а затем от злости стал смотреть по телеку американскую порнуху, привезенную, челядью Ельцина, то есть прихлебателями, такими, как Чубайс и другие, из-за бугра.
  Что тут началось, что тут началось, весь народ поднялся потому что он – главная, решающая сила истории, по словам Ленина, но эта движущая сила не взяла поганую метлу и не стала ею выметать всю Ельцинскую нечисть, а только слушала многочисленных болтунов. Так,  какая же к чёрту это движущая сила?
174
  Если мне ещё раз доведётся пить пиво сраками, не (сраками,) а с раками, с моими друзьями Платоном и Лениным и у нас снова кончится пиво, я за пивом больше не побегу, а скажу ему, Ленину:
-Знаешь, Володь, иди-ка ты сам за пивом! Потому, что ты не прав! Историю делает не народ, который всегда серый, как я, а Личности! И, иногда, очень ху..Ё..вые личности.
  Я прогнал эту «плечевую» проститутку-мысль, вместе с  историческими личностями и пригласил другую.
  Мы приехали днём в Одессу, и поселись в гостинице, на главной улице - Дерибасовской. Ждали, пока соберутся все группы, чтобы, затем на теплоходе отправиться в средиземноморский круиз: Турция, Кипр, Греция и почти наша шестнадцатая республика – Болгария.
  Нас, с утра и до двух-трёх часов держали в неприметном здании КГБ и пичкали всевозможными инструкциями. Даже учили правильно пользоваться вилкой и ножом. А зачем, мне это надо было, если я никогда ими не пользовался? А когда приезжал домой, из командировки и мне жена Рая, ставила на стол сациви, грузинское блюдо, которое я научил её готовить, то я ел руками, облизывая пальцы. Не зря же говорят:  «-вкусно, пальчики оближешь!»
  Рая, мне говорила перед отъездом:
-Ваношка, я отпускаю тебя одного в эту поездку с условием, что ты там, в этом, загнивающем капиталистическом мире ни разу не пойдёшь в публичный дом!
-Конечно, не пойду!
-Клянись!
-Клянусь мамой, один.
-Вот теперь, верю. Поклялся. А почему ты добавил слово – один?
-Я поклялся мамой, что один – не пойду. А если вдвоём или всей группой, моя клятва не будет иметь силу.
  Дурак, проболтался. Пришлось ещё раз давать клятву.
175
  Но можно было клятву не давать. Всё равно на публичный дом не хватило бы денег, которые нам поменяли. Из тех 19 наших рублей, после обмена вышло 29 долларов, 15 центов. А одно посещение публичного дома стоило от 22 долларов, плюс чаевые проститутке. Курс доллара тогда был – 66 копеек к рублю.
Нет, у меня было не 29 долларов, а 32. Три доллара я выиграл. Трое парней в нашей группе были из Елабуги. Через БМТ (Бюро Молодёжного Туризма) «Спутник» отдыхали, в основном, комсомольцы от 22 до 35 лет. А мне, на тот момент, было – 42.
  Эту путёвку мне дали, как внештатному секретарю партбюро, нашего Челнинского участка, и как заместителю секретаря парткома, по идеологической работе всей нашей строительной организации.
  Водку по всей стране давали по талонам. А нам хотелось выпить. Мы заходили в пару магазинов, но бесполезно. Зашли в третий. Я отошёл от парней и стал рассматривать содержимое прилавков, недалеко от продавца. Людей было много.
К продавцу, молодой девушке, подошла, видимо, подружка и они стали возбуждённо обсуждать какого-то Гарика. Девушка называла продавца Валюшей. Я пошёл к выходу и поманил парней.
-Ребята, спорим на три доллара, что я куплю здесь литр волки. Две бутылки. Даже не так! Я ставлю шесть своих – против трёх ваших. Вы можете потерять по доллару, но зато выпить водки, а я теряю шесть долларов, и тоже могу остаться без водки, как вы, в случае моей неудачи. Только вы сейчас со мной не заходите!
  Они согласились.
  Дождавшись, пока ушла вторая девушка, я подошёл к продавщице, отпускавшей очередному покупателю, по талону водку, и сказал:
-Здравствуй, Валюша! Привет от Гарика! Забежал на минутку, совсем нет времени. Вот  15  рублей,  талон  там, дай пару бутылок
176
и палку колбасы. Сдачи не надо.
  Она удивлённо смотрела на меня, но взяла деньги и стала   отпускать  товар,  а  я,  повернувшись  вполоборота сказал следующему в очереди, мужчине в очках:
-Извините, таки, что залез! Опаздываю, таки, ждут, друзья.
-Спасибо, Валюша! Что передать Гарику?
-Нет, нет, ничего не надо. Приходите ещё!
  Парни обрадовались и удивились. Один спросил:
-Иван Игнатьевич, как вы так смогли?
-Вы, знаете, ребята, сколько здесь проживает евреев?
-Нет, откуда?
-99 – процентов. И 90 из них мои друзья.
  Эти милые парни не знали, что я столько времени проработал снабженцем, что научился находить лазейки везде. Нет, такого в природе, чтобы не было лазейки.   Надо уметь определить, где её искать. Но по доллару они мне сразу не отдали, потому, что все доллары были у старшего нашей группы, второго секретаря комсомола, бауманского района Казани. Который выдавал нам по крохе, в каждой стране, куда мы прибывали. Каждому из нас он, паскуда, недодал по доллару и 15 центов. Получилось 35 долларов и 70 центов. Как раз, чтобы самому сходить один раз в публичный дом. Хотя зачем нужно было ходить в Турции или Греции в публичный дом, да и ещё платить деньги? Публичным домом был наш теплоход.
  Красавец теплоход «Дмитрий Шостакович», два года назад построенный в Польше, приютил нас, 344 туриста, возрастом до 30 лет. Туристов моего возраста, которым от 40 и до 45 было 9 человек: двое мужчин, остальные дамы. Дам на теплоходе было 65 процентов, а кавалеров – 35. И все дамы хотели удовольствий. А где найти столько самцов, чтобы было по одному на каждую самку? Если только пригласить дельфинов из моря? Они постоянно плыли за теплоходом, выпрыгивали из воды и орали:
-Самку, самку, самку. Хочу самку!
177
  Матросам категорически запрещалось общаться с пассажирами. Тут же списывали на берег. Поэтому все самцы были нарасхват: и пьющие и язвенники и трезвенники и даже такие полу-лысые, как я. Но я такой был там один, поэтому меня самки не очень-то и хватали, а если хватали, то увидев рядом более молодого, как сами, или моложе, тут, же и отпускали.
  О том, что у нас в СССР секс есть, и не только секс, но и публичные дома, я знал ещё с тех пор, как первый раз попал в санаторий в Крыму, когда у меня признали зачатки туберкулёза. Но я тогда был ещё настолько «зелёным», в смысле молодым и глупым, что всего толком и не понимал, хотя девочками пользовался, но не так, как другие.
  Когда, 15 ноября, в  10:15,  у гроба с телом Брежнева выстроились руководители Советского Союза и он был установлен на артиллерийский лафет  и в сопровождении почётного эскорта из солдат Московского гарнизона, генералов и адмиралов, нёсших на красных подушечках многочисленные награды покойного, лафет с гробом двинулся на  Красную площадь где был похоронен,  у кремлёвской стены, но не в урне, нас стали запускать в этот большой публичный дом, сажать на теплоход, тщательно сверяя морду каждого, с его аусвайсом, паспортом.
  В 15 часов, прогудел наш теплоход, как и все другие, говоря этим: «-спи спокойно, наш дорогой, Ильич!» А в 16 - мы отчалили в Стамбул.
  Море немного штормило. При таком шторме, половина туристов уже бы валялась на койках, не будь на теплоходе балансира, смягчающего качку. Он, как шест в руках канатоходца, не даёт заваливаться кораблю в ту или другую сторону, объяснил нам один из помощников капитана.
  Моя мечта детства сбылась.
  Я, выросший на море, зачитывавшийся романами о пиратах, хотевший исколесить все моря и океаны моряком дальнего плавания, но не ставшим  им  из-за  слабого,
178
здоровья, последствия отсутствия нормальной пищи и влажного климата, сейчас стоял, на палубе и представлял себя, одноногим, зловещим Джоном Сильвером из Острова сокровищ, «Окороком»,  которого  боялся  сам  капитан Флинт.         
  Но, в моём лице, Джон Сильвер не был зловещим, а добрым и улыбчивым. И тоже назывался Иваном. Иван –это Джон по-английски. И сейчас он, Джон-Иван сочинял стихотворение о самом себе, а рифмы ему подсказывал, его бессменный и преданный друг попугай, сидевший у него на плече, по имени капитан Флинт.
Толь выпил литр одеколона?
Толь выпил водки - литра два?
И книжку взял я Стивенсона,
И стал читать про острова.
Там о сокровищах писалось,
Пират их главный, спрятал – Флин,
Всё так красиво рисовалось,
179
        Жаль не был рядом с ними, блин.
Не, я б за кладом - не помчался!
Мне золото ведь ни к чему,
Но я б на шхуне той промчался,
А почему? Да потому…
Там паруса и вольный ветер,
Чего так просит всё душа,
Там мир другой, в другом всё свете,
И жизнь пирата – хороша.
Сильвестром я себя представил,
Пусть без ноги, но не козлом,
Я трубку в зубы себе вставил
И всю дорогу сосал ром.
А ветер ласково струился,
Меня, хмельного - целовал,
И океан ночью искрился,
И был, порой – девятый вал.
И мачты яростно скрипели,
Рвались от ветра паруса
И волны песни свои пели,
        И чайки – рвали голоса.
        А я, Сильвестр, пират великий,
        Моря подвластны и ветра;,
        Простым пиратам режу лики,
        Распарываю им нутра;.
        Порву всем горло за пиастры,
        Но мне пиастры не нужны,
        Люблю я ром и баб и астры,
        Мне приключения важны.
        Но нет пиастр и рома нету,
        Тогда на выпивку – облом,
        Поэтому – гони монету,
        Чтоб покупать любимый ром.
        Всю ночь я плыл на «Эспаньоле»,
        С пиратами всю ночь пил ром,
        Был рад пиратской этой доле,
180
        А утром сразу вновь облом:
        Башка трещала и болела,
        И тело было не моё,
Оно вдруг рома захотело,
Пиастр лишь нету, ё-маё…
Одеколон вчера весь выпил,
Последний рубль вчера пропил,
Я зуб себе сейчас бы выбил,
Если б за зуб сто грамм купил.
Теперь дилемма. Я не знаю:
Пиратом быть мне иль бичом?
Без алкоголя так страдаю!
За грамм - пристукну кирпичом…
     * * *
  На нашей пиратской шхуне «Дмитрий Шостакович» ром можно было купить в одном из пяти баров, один из которых работал круглосуточно. Но ром там стоил очень дорого. А моих 90 пиастров, которые нам выдали жетонами: на ром, пиво, баб  и на однорукого бандита-автомата -  надолго бы не хватило, если бы я стал тратить их сразу на всё. Поэтому первым делом я выбросил за борт, в море, мечту – обыграть однорукого бандита-автомата. Когда я бросил ему в рот трёхпиастровый жетон, он подмигнул мне и прошептал:
-Послушай, ты же не дурак, как эти желторотые юнцы, а мужчина в возрасте? Потрать лучше свои пиастры на баб! Смотри, какие большегрудые и толстожопые красотки ходят вокруг? Когда какая-нибудь дура подходит ко мне, чтобы бросить монету и дёрнуть меня за ручку, у меня сразу встаёт. Но служба безопасности строго-настрого запретила мне заниматься сексом на рабочем месте, а чтобы мне не сбежать, привинтила к палубе. Когда я дёрнул его за ручку, в надежде, что из его чрева, обильно  посыплются пиастры, он, от злости, выплюнул мой жетон и послал меня на три буквы. Я сказал ему спасибо, взял жетон и пошёл в бар.
181
Продолжение 8 следует.
На Стихи.ру ежедневно публикуются мои стихи.

мой сайт:
www.kapczov-stihi.ru