Орк Часть III Страшнее чем Смерть

Своды пещеры словно поглощали, незримой разверстой пастью, танцующие блики костра, вместе с ними исчезли во тьме ожившие в памяти Ратмира картины. Только ему все казалось, будто белый волк по-прежнему смотрит на него, готовый броситься…
Сколько длилось молчание, Ратмир потом не мог вспомнить, он боролся с усталостью и желанием забыться. Страх уходил, медленно, нехотя выползал из него, воин уже понимал, что орк оставит его в живых. Для чего? Что двигало этим злобным существом? Что вообще двигало орками, что заставляло их, например, без страха погибать, во всяком случае, не показывать его? Ни Ратмир, ни его односельчане никогда не задумывались над этим,  даже колдуна не спрашивали.
Деревенский колдун… Ни с того ни сего, его облик предстал перед мысленным взором Ратмира. Он жил в покосившейся, наполовину ушедшей в землю избе, сложенной из черных толстых бревен. На самом отшибе. Его мрачный дом был ближайшим к болоту, в котором топили убитых орков. Колдун, сколько его помнили, всегда был высоким, сутулым, даже сгорбленным стариком, и сколько его помнили – без одного глаза. А второй, черный, смотрел из-за густых нависших бровей и, казалось, просверливал насквозь, даже самые суровые воины не могли выдержать взгляд колдуна.
К нему обращались за ворожбой, но при этом ненавидели. За что ненавидели? Вряд ли кто-то в деревне ответил бы вразумительно. Наверное, потому что колдун был не такой как все. А люди всегда ненавидят «не таких как все». А его, как и всякого колдуна, еще и боялись. Люди ведь склонны ненавидеть также и тех, кого боятся. Каждый ненавидел и боялся, потому что «ненавидят и боятся все». Сколько жил этот старик? Никто в деревне не знал, но всем казалось, что Смерть забыла о нем, или по какой-то, только ей ведомой, причине, до поры до врмени, обходила колдуна стороной. Ратмир сызмальства помнил его высушенное, худое морщинистое желтое лицо, длинные, спадавшие на плечи, седые волосы, острый горбатый нос и синие бескровные тонкие губы. Примечательно, что он был единственным,  кто не ходил смотреть как убивают пленных орков. Его сгорбленная фигура в неизменной волчьей шубе, опершаяся на черный посох, одиноко высилась на отшибе, возле старой покосившей избы, напротив страшного болота. Шуба колдуна. Странно, но только в этой сырой пещере Ратмир вдруг осознал, что шуба эта, грязная и почерневшая от времени, была из меха белого волка. Никто и никогда в деревне не мог убить белых волков, служивших оркам…
И еще, ни с того ни с его, Ратмир вдруг вспомнил, что после каждой такой казни в их деревне кто-то умирал. Нет, Смерть  была постоянной спутницей односельчан, и редко кто из них дотягивал до пятидесяти, а в сорок уже считался стариком с морщинистым лицом и выпавшими зубами – что мужчины что женщины. Но кто-то в течение недели после казни обязательно умирал. Исключений не было. Никогда.  В деревне не говорили об этом, не обсуждали на собрании общины.  Только в первую неделю после убийства всегда царило подавленное настроение.  Все ждали:  кого на этот раз выберет Смерть. В такие дни деревенская корчма была полна народу – все старались держаться вместе, но если кто с кем и разговаривал – то только шепотом. Пили много, почти не закусывая, но никто не напивался, хотя пили не пиво, а скилицу – крепкую настойку, в иные дни, на четвертой кружке, сбивавшую с ног даже крепких и бывалых воинов. Засиживались допоздна, а потом понурые, молча разбредались по домам. Однажды, когда десятилетний Ратмир играл в углу дома с братьями и сестрами,  кажется на второй день после казни орка, рано вечером  вернулся отец, и в полной тишине, тихим голосом, мать спросила: «Кто?». «Смелен» – тихо, уперев взгляд в неметеный пол, ответил отец.
Ратмир вздрогнул: Смелен дружил с его отцом и часто бывал в их доме, единственный сын Смелена был ровесником и Ратмира и его лучшим другом. Смелен был и храбр и отличался от обычно угрюмых односельчан веселостью нрава. Одно был одним из немногих кто ходил в лес на охоту один. И всегда возвращался с добычей, а пару раз приводил даже с собой пленных орков с веревкой на шее. «На этот раз Смерть выбрала его» – запомнил  Ратмир  слова отца. Но вот потом никогда о них не задумывался. Впрочем, он слышал, что несколько раз причину этих смертей пытались выяснить у колдуна, но он отказывался отвечать.
И вот сейчас, лежа на настиле, в сырой пещере, в плену, Ратмир, впервые в своей жизни задумался над тем, что в убийстве орков, быть может, нет воли того незримого мира, к которому обращались за помощью жители деревни. Это догадка поражала своей неестественностью: как это, нет воли? «Ведь – молнией пронеслось в голове Ратмира – этого  не может быть. Орки же нечисть, уродливая, с почти что лысой головой, на которой даже волосы не растут, а если и растут, то редкие и нелепо торчащие в разные стороны; у них  смешные и как глупо оттопыренные заостровные непропорционально большие,  кверху,  уши, безусые гладкие омерзительные морды, практически лишенные бровей, и, наверное, столь же безобразны  их женщины, которые также не застуживают пощады, раз способны плодить такую мразь. Да, именно мразь, но и это не главное, главное – орки жестоки и беспощадны, и еще – они исчадие преисподней, порождение подземного страшного мира, недостойные ни снисхождения ни сострадания. Ведь так считали в их деревне испокон веков». 
Следом за последними словами, в полной тишине, ни с того ни с сего, вдруг раздался  страшный вой, заставивший вздрогнуть Ратмира и открыть глаза, его взгляд упал на блики костра и он снова отчетливо увидел огромного белого волка. С оскаленной мордой. Того самого – Ратмир в этом не сомневался – который явился к нему в ночь Посвящения. Взгляд волка…. Он словно прожигал Ратмира насквозь. Воин не выдержал, зажмурился и прикрыл рукой глаза. И в ту же секунду перед его мысленным взором возникла огромная отвратительная в своей мерзости змея с немигающими желтыми, отсвечивающими ледяным мертвенным блеском, глазами. Извиваясь всем своим телом, тварь прошипела: «Того, кто напротив тебя, ты должен убить...». Ратмир вдруг ощутил, что змея заползает в самое его сердце. Холодная. Склизкая. Извивающаяся. Покрытая темно-зелеными пятнами.  Ему захотелось вонзить себе в сердце нож – только бы убить змею, пускай и ценой собственной жизни. Казалось, еще секунда и ядовитое жало вонзится в бешено бьющееся сердце Ратмира.
В следующий миг он ощутил себя в пещере. Странно пульсирующей. Сомнений быть не могло: Ратмир оказался в собственном сердце. Только его стук раздавался в висках. Постепенно окружавшая тьма рассеялась и Ратмир увидел темно-зеленую гладь болота с торчащими из него черными старыми высохшими безжизненными корягами, а у самой его кромки лежал обезображенный труп орка: босой, с мертвыми, широко раскрытыми глазами, с лысой головой и оттопыренными ушами – у мертвого орка они были заострены еще больше и оттого выглядели, в глазах Ратмира, еще уродливее. Он стоял словно завороженный, не в силах пошевелиться. И вдруг сзади раздалось шипение. Страшная змея медленно, извиваясь, подползала к нему, чтобы обвить его ноги, доползти до самого горла и ужалить. В голове Ратмира промелькнула мысль, что единственное для него спасение – схватить труп орка и бросить его в затхлое болото. Это был единственный выход. И правильный. И разве может быть иначе? Ведь эта, незаслуживающая сострадания мерзкая нечисть уже подохла.  Шипение раздавалось все ближе и ближе. Преодолевая отвращение, Ратмир поднял ногу, что сделать шаг к мертвецу, как увидел тень, стоявшую по ту сторону болота. Он узнал в ней колдуна.  И остановился. Ратмир не видел  лица – его взору предстал только силуэт, но он чувствовал устремлений на него взгляд. Вновь пронзила мысль: «Колдуна ненавидят, потому что он не такой как все и он никогда не ходил смотреть как убивают орков… Не такой как все». В ту же секунду Ратмир почувствовал как страшная змея обвивает его ноги. Поздно. Он не успеет бросить тело орка в болото. И отныне, казалось, он во власти Смерти. Но каким-то, неведомым доселе для него состоянием, Ратмир понял, что оказался во власти нечто более страшного, нежели Смерть…
16, 17 марта из Чкаловского в Москву и обратно. И снова – в Москову.