Язычники

"ГЛАВА 25. ПОЕЗДКА В ПОЛОЦК,  ОТКАЗ РОГНЕДЫ  КНЯЗЮ, ЯРОСТЬ  ВЛАДИМИРА."

Изо всех средств уничтожения, изобретенных человечеством, самым чудовищным и разрушительным является слово. Его преимущество перед холодным оружием, ядом и другими изобретениями  человечества в том, что оно гораздо изощреннее, разрушительнее и, самое главное, не оставляет следа.

В начале 980 года я с Нарышкиным  отправился в Полоцк. Переговоры должен  был провести боярин, а я, наблюдать и, если понадобиться, быть переводчиком. Так повелел князь. Накануне отъезда я зашел к Нарышкину домой, чтобы обсудить детали нашей поездки. С боярином мы часто виделись  при дворе и встречались у князя, когда обсуждали предстоящую поездку. Он обижался,  что я не навещаю его дом и свою невесту.  На что я старался шутить и говорить:

- Дела, дела, мой друг, огромной государственной важности! - Я думаю, что он понимал сложность моих отношений  с племянницей, но ничего сделать не мог. За обедом мы с боярином много шутили, смеялись и обсуждали предстоящую поездку. За семейным столом я уделял больше внимания двум его племянницам, а Богдану игнорировал. Ее это злило, но она не показывала виду. При расставании она меня поцеловала и, краснея, сказала:

- Свет стоит до тьмы, а тьма до свету! На меня, Жизномир, не обижайся. Берегите дядю и себя. Вы мне оба дороги!  - Это было что-то новое.  Сердце мое радостно при этом забилось.

Богдана – удивительная девушка. На ее лице я видел такой свет, какого никогда не замечал в глазах других женщин. Эта странность мне бросилась в глаза при нашей первой встречи. У нее было много ума и много огня при всем ее внешнем спокойствии. Такая, если полюбит – то на всю жизнь. Ложь и обман, того кого она полюбит – для нее трагедия!  О такой любви мечтает каждый мужчина, но получив ее, он, страшась своего не постоянства, что может сделать любимого тобою человека глубоко несчастным, отказывается от такой любви. Именно это, наверное,  и пугало меня в ней и в себе.

На всем протяжении пути от Киева до Полоцка эта девушка не выходила с моей головы.   
               
Путь к  полоцкому князю занял у нас более десяти дней. К дворцу мы подъехали в полдень и  должны были остановиться у богатого полоцкого купца, с которым имел торговые дела Нарышкин. Он жил по соседству с дворцом. Терем князя  полоцкого занимал почти всю городскую площадь; в самом центре его деревянного резного фасада можно было издали видеть сверкающий воинский герб князя с изображением сокола на серебряном поле: птица, вонзив когти в бока волка, готова взмыть в небо. Площадь вокруг огромного здания и все примыкающие к ней улицы кишели людьми,  торгующими и покупающими. Наша небольшая делегация, состоящая из десяти воинов и двух вельмож, с трудом лавировала на лошадях среди легких торговых палаток и людей.      
               
Торговцы зазывали честной люд к своим торговым палаткам, звучными призывами:

- Яблоки, садовые, медовые, наливчатые, рассыпчатые!

- Сбитень горячий – покупай слепой и зрячий.

- Постричь, поголить, ус поправить, молодцом поставить.

- Пироги славянские с рыбой астраханской.

Еще меня удивило, что каждый товар занимал там определенное место;   с одной  стороны лежали груды ковров, с другой - россыпь изысканных золотых и серебряных украшений и драгоценных камней с разных концов света.  Рядом с кипами различных тканей стояла различная домашняя утварь:  железные котлы разных размеров, глиняные горшки и медные кувшины с причудливым орнаментом;  неподалеку  горами громоздились ведомые и неведомые фрукты; лежала всякого рода дичь. Отдельно продавались лошади и военная  утварь:  мечи,  сабли,  копья кольчуги,  колчаны со стрелами и многое другое.

Посреди площади возвышался огромный деревянный настил. Здесь шла бойкая торговля невольниками. Было много девушек со славянской внешностью. Мне стало не по себе. Такие  невольничьи рынки были в каждом крупном городище на Руси. На площадях, превращенных в огромные базары,  дружинники-варяги продавали невольников, захваченных ими  во время походов на другие земли и народы. Здесь торговали пленными печенегами, чехами, болгарами,  а также немцами, половцами,  хазарами и другим  людом.  Под гомон  оскорбительных и пошлых шуток продавцов и покупателей, раздавались грозные,  но некому не страшные проклятия и угрозы мужей, отцов, возлюбленных, на глазах у которых срывали одежды с их жен, дочерей, невест, чтобы выставить нагими напоказ и представить  товар лицом.  Дикие люди,  дикие нравы,  дикие княжества и порядки царили в них.

В один  базарный день в граде Киеве, подростком я наблюдал  дикую сцену,  которая врезалась мне  в память. Прелестная девушка четырнадцати лет, купить которую вознамерились сразу несколько человек,  досталась, в конце концов, одному красавцу купцу не из наших мест, который не считал денег, если речь шла о таком товаре.  Девушку, смущенную и сникшую, подтолкнули к новому господину, который с похотливым взглядом рассматривал ее еще не созревшую грудь и что-то ласково ей говорил на непонятном языке, накидывая на ее голое тело роскошный халат. Несчастная не понимает языка нового  господина, но его ласковый тон подал ей надежду:  она бросается на колени и показывает на сильного и внушительного вида мужчину язычника, стоящего в толпе невольников.
- Тату, тату, - рыдая, повторяла бедная девочка. Купец ее понял и выкупил раба. Она в знак благодарности начала кланяться и целовать ноги боярину, а потом вскочила и бросилась к отцу на шею. Схватив ее в свои объятья, тот поцеловал  голову дочери,  потом  с безумными глазами, обхватив двумя руками ее тонкую шею, чуть приподнял над землей и стал  что-то ей говорить. Вдруг, легкий стон вырывался из груди  дочери, и  судорога пробежала по ее хрупкому телу. Она пыталась всеми силами разжать своими маленькими  ручками пальцы рук отца,   вцепившихся ей в горло.  Изумленный купец бросается к ним. Тогда раб  делает резкое движение и раздается хруст шейных позвонков. Невольник-отец отрывает  от себя девичье тело  и бросает его к ногам купца, хрипло  приговаривает:

- Бери ее! Она твоя… Мне потом говорили, что несколько часов спустя этот несчастный отец задушил сам себя своим языком.

Полоцкий купец встретил нас радушно. Стол был накрыт в большой деревянной избе из бревен,  стены которой были увешаны красивыми коврами. Жирослав  Нажирович,  так звали купца,  занял место во главе стола и посадил  меня по правую руку,  а боярина по левую и тем самым высказал нам особое расположении. Двое юношей принесли различные яства на серебряных блюдах и тотчас удалились; их сменили  девушки,  налившие в кубки  вино и медовуху. Было подано более двадцати блюд. За  десертом боярин осведомился о здоровье князя полоцкого и Рогнеды. На  что купец сказал:

- Недавно здесь побывало посольство из града Киева, и прошел слух, что Ярополк хочет породниться  с полоцким князем и взять себе в жены  его дочь Рогнеду.  И будто конунг дал свое согласие.  Мы с боярином переглянулись  и ничего не сказали.

Целую неделю нашу делегацию великий полоцкий князь не принимал,  ссылаясь на свою болезнь. Мы терпеливо ждали. Нарышкин пытался с помощью богатых друзей  выяснить у близкого окружения полоцкого князя,  что надо  сделать,  чтобы отец и дочь переменили свое  решение и отдали предпочтение князю Владимиру. Но его усилия были напрасны. Ему даже каким-то образом удалось с помощью подкупа встретиться с  женой  князя полоцкого и Рогнедой, но те были неумолимы.  И когда Нарышкин  в сердцах поинтересовался причиной такой немилости к своему князю, Рогнеда выпалила:

- Руби дерево по себе. Принцессы за сынов рабынь замуж не выходят! А вот за Ярополка пойду!

Кто потом знал, к чему приведут эти легкомысленные слова  юной принцессы. Нарышкин попытался объяснить девушке, что по нашим славянским законам князь Владимир  равный  среди братьев.  Но, она не стала слушать, а засмеялась и убежала. Вскоре нас принял князь Рогволод. Мы вручили ему дорогие подарки,  высказали свое  огромное уважение и передали личное послание князя Владимира. Правитель полоцкий находился в глубоком раздумье. Его  живые черные глаза невесело созерцали пол, широкий лоб был прорезан вертикальными морщинами, которые  нельзя было отнести за счет его возраста, ибо ему еще не исполнилось и сорока лет;  правая рука подпирала склоненную голову, другая машинально  теребила мех воротника   из куницы,  словно  желая разорвать его в клочья;  широкий халат из тончайшего шелка прикрывал плащ, скрепленный на груди большой золотой бляхой. Весь его вид говорил о том, что он сомневается в принятом ранее решении, но не в силах, что-то изменить.
Через три дня мы получили ответ, который знали заранее. Удрученные провальной миссией мы вернулись вскоре домой.