Аннушка отрывок

                1
                Прощание

        Осень тысяча девятьсот сорок первого года… Сердце замирает, когда не слышишь ничего утешительного – наши войска отступают, не останавливаясь.
– Родненькие, куда же вы? Неужели оставите нас на разор врагу?

        Хмурые небритые мужики молчали, покидая село Сомово. Вместе с ними уходил и муж Анны Петр Алексеевич.
       
        Бабы, старики и дети стояли, провожая своих мужей, сыновей и отцов. Ребятишки не понимали, почему их мамки и бабушки плачут?

        Анна, прикусив кончик платка, сдерживала рвущиеся наружу слезы. С Петром они попрощались скупо: муж, поцеловав детей, взъерошил волосы Ванюшки и Леши и ласково погладил по головкам дочерей Зою и Аллу. Посмотрел на Анну – она стояла, напряженно смотря на него. Петр вздохнул, притянул ее к себе:
– Детей береги! Слышишь? Чтобы все были живы и здоровы! – Петр повысил голос – Все! – и уже тише, – и ты тоже…
И только сейчас Анна разлепила склеившиеся губы:
– Петр, куда же ты идешь? Где же жить будешь – впереди зима и немцы везде…?
– Лес-батюшка и скроет, и накормит.
Еще раз, окинув взглядом семью и родную хату, Петр развернулся и удалился крупными шагами в сторону Брянского леса.


                2
                Оккупация


        Страшно, очень страшно – кругом слышится чужая речь, чужие люди живут в родной хате, разрешив разместиться Анне с ребятишками и немолодой матерью в хлеву.
– Матка, яйки, млеко! – немец около сорока лет стоял перед Анной.
– Сейчас, сейчас! – Анна согласно кивнула головой, показывая, что поняла. Главное – не перечить, чтобы не тронули пожилую мать и ребятишек.
Она положила яйца в тарелку, налила в крынку молока и поставила все это на стол.
– Komm hier!* – тот же немец сделал приглашающий жест рукой. Анна стояла, испуганно наблюдая за ним.
– Ich heise Husteel!**

        «Что он говорит? – думала Анна, - что за «Ком хир» и «Ихь хайса Густель»? Гусей ему надо, что ли?»
Немец приложил руку к груди и снова повторил:
– Husteel!***
Потом направил руку к Анне:
– Wie hei;en Sie?****
        Перепуганная женщина никак не могла понять, что значит «Густель» или «Ви хайсэн зи».
        Немец терпеливо повторял, направляя руку то к себе, то к Анне. Рядом находился немолодой немец. Не вмешиваясь, он наблюдал за ними. Наконец Аннушка догадалась:
– Анна!

        Густель-немец сразу повеселел, достал из кармана кителя фотокарточку и показал крестьянке. С фотографии, улыбаясь, на Анну смотрели сам Густель в штатской одежде, миловидная светловолосая женщина и два тщательно причесанных мальчика примерно семи и двенадцати лет.
«Семья! И что же тебя погнало так далече от родной сторонушки?» – пожалела крестьянка. – Видать, там простому солдату тоже несладко – куда приказали, туда и пошел».
        Постепенно Анна научилась понимать многие немецкие слова: «йа» – значит да, «найн» – нет, «ихь» – я. «Гут» обозначало хороший, «битте» – пожалуйста, «данке» – спасибо, «киндер» – дети, и другие. Она уже не пугалась так, как раньше. И их постояльцы, хоть и были врагами, но бывших хозяев этой хаты не обижали.
        Было видно, что Густель скучал по своей семье. Очень часто он доставал губную гармошку и играл на ней. Ребятишки с любопытством таращились на плоскую коробочку, из которой исходили мелодичные звуки. Иногда Густель угощал детей шоколадом.

        Все изменилось летом тысяча девятьсот сорок третьего года.
Густель перестал выходить на крыльцо и играть на губной гармошке. Все чаще он и второй немец покидали хату и куда-то уходили, а когда приходили, то выглядели озабоченными и растерянными.

        Однажды, в июле, откуда-то сверху стали слышаться звуки стрельбы и взрывов – это происходило сражение между немецкими и советскими самолетами. Анна с надеждой наблюдала за развернувшимся сражением. Но бой быстро прекратился – один наш самолет был сбит. Он упал на луг приблизительно в трех-пяти километрах  от села Сомово. От падающего самолета отделилась  точка, которая превратилась в парашют. Издалека было видно, как парашютист коснулся земли,  а затем далекая фигура скрылась в лесу. Фронт приближался.

        Деревенские мальчишки почти сразу побежали к упавшему самолету. Вместе с ними увязался и шестилетний Ванюшка. Женщина хватилась сына, когда ребята уже подбегали к искореженной машине.

– Зоя, где Ванюшка?
– Он вместе  с ребятами убежал к самолету.
– Зоя, я же тебе наказывала приглядывать за младшими!
        Девчонка стояла, опустив глаза вниз. Ну что с нее спросишь, самой только восемь лет! И тут со стороны луга раздался сильный хлопок. В голове осколками рванулись мысли: «Ванюшка! Ванечка! Только бы ничего не случилось! Только бы живой! Ва-а-нечка-а-а!». Анна во весь дух бросилась к реке. Ей казалось, что она кричит, не переставая. Машинально Анна отметила бегущих рядом с ней людей.             
        Издалека она увидела маленькие детские фигурки, брызнувшие в стороны от горящей груды железа. Две темные точки неподвижно остались лежать на земле. Застилавшие взгляд слезы мешали ей определить, кто бежал навстречу, пока в ноги ей не уткнулась темная головка, и срывающийся голос не запричитал:
– Мамонька, мамонька! 
– Ванечка! – Выдохнула Анна. – Живой!
А в голове дума – кто там? Что с ними? Один девятилетний  мальчишка больше никогда уже не встал и не увидел солнца, а другому оторвало несколько пальцев на руке.


        Анна видела, что вокруг происходит что-то непонятное. Немцы стали злее, и было лучше не попадаться им на глаза. Лучше бы совсем куда-нибудь спрятаться! Но куда?
        В начале августа всех жителей села вместе с детьми немцы собрали на улице и погнали прочь от деревни. Никто не знал, куда их направляют и что с ними будет. Анна несла на руках маленького Лешу, а за юбку цеплялся шестилетний Ванюшка. Восьмилетняя Зоя семенила рядом, а четырехлетнюю Аллу держала за руку Аннушкина мама Ефросинья. Повсюду слышались плач детей и женские причитания.
        «Неужели на расстрел? – подумала Анна. – Неужто конец жизни? Господи, но дети, дети-то, в чем виноваты? Господи, прости меня, моих детушек и всех нас за грехи наши, прости и помоги!» – Слезы беззвучно катились по щекам крестьянки, а рука бессознательно прижалась к серебряной цепочке с крестиком на груди, но ничего изменить женщина не могла.
Сколько уже они шли? Час или два, а показалось, что целую вечность! Плач детей и женщин поутих, лишь изредка слышались отдельные всхлипывания. И тут послышался шепот:
– Это нас не на расстрел, а в Херманию гонют!

                3
                Возвращение


        Анне и ее семье просто повезло, что, вопреки всему, они выжили в чужой Германии. Это просто чудо! Чудо то, что в августе тысяча девятьсот сорок пятого года, когда американские войска бомбили город Бремен, возле которого жила Анна в трудовом лагере, ни одна бомба и ни одна пуля не задели их. Чудо и то, что рядом с ней ее мама и все четверо детишек живы и невредимы! И, наконец, чудо, что они возвращаются все-таки в родное село. Некоторые из сельчан везут с собой из Германии много добра: ковры, одежду, те же губные гармошки. Один привез аккордеон. Но для Аннушки самым ценным богатством были ее четверо детей и мама. Вшестером они шли по когда-то знакомой, а сейчас с трудом узнаваемой дороге – кругом воронки от взрывов, разрушенные деревни. Луга, на которых когда-то паслись стада коров и гуляли стаи гусей, выглядели пустыми и безжизненными. И все же это была родная земля!

        Анна с удовольствием вдыхала удивительно пахнущий воздух и внимательно прислушивалась ко всем звукам, раздававшимся вокруг. Вот и знакомые края! Но что это? Радость на душе сменилась тяжестью: на месте любимого села – следы пожарища. С замиранием сердца приблизилась к месту, где когда-то стояла своя хата. Ни стен, ни крыши она не увидела, только полуразрушенная печка с возвышающейся над ней трубой. Везде вокруг было то же самое. Притихшие ребятишки стояли рядом, растерянно разглядывая непонятную картину. Пелена грусти заполнила глаза, скрыв от взора печальное зрелище. Где же жить? Вдруг она услышала негромкий мужской голос:
– Анна! – это муж приближался к ним.
– Живой! – И только сейчас слезы потекли по бледным Аниным щекам.


                4
                Фигура из трех углов


        Анна спит, изредка просыпаясь и вздрагивая во сне. Опять мужа нет дома. Когда это закончится и закончится ли? Казалось бы, все худшее позади – война в прошлом, все в семье живы и невредимы. Только Петру Великая Отечественная навсегда оставила отметину – пулю в плече.
 
        Анна не любила вспоминать время, проведенное в плену. Болью отзывались в душе и воспоминания о том, как в первую зиму после войны жили в землянке три семьи. Только через год стали строить хату: стены делали из переплетенных между собой веток, которые обмазывали глиной. Крышу покрыли соломой – дерева не было.
Говорят, что беда не приходит одна. Рядом по соседству жила с двумя малолетними сыновьями Савченкова Дарья. Муж у нее пропал без вести в самом начале войны. Только другие такие же солдатки знают, сколько ей пришлось пережить, ожидая мужа домой! Пропал без вести: это еще не конец, нет, есть надежда, что живой – просто попал в плен. Придет победа, и он вернется домой! Дарья жила надеждой. Но закончилась война, прошел год, два, четыре, а мужа все не было. Наконец она осознала – Иван не вернется домой, никогда. 

        Когда Анна поняла, что у Петра что-то есть с Дарьей? Уж конечно, не в самом начале, когда он отправлялся спать в стогу сена. Анна заподозрила неладное, когда муж все чаще стал смотреть в сторону Савченковой хаты, а утром, приходя домой, все чаще бывал недовольным, и мысленно где-то далеко. И как она это проглядела? Наверное, потому, что пятая беременность и рождение сына Коленьки спустя пять лет после победы в Великой Отечественной закрыли ей глаза на многое, кроме зарождающейся новой жизни внутри женщины. Еще через какое-то время у Анны не осталось сомнений – у нее с Дарьей один муж на двоих. Как разорвать этот круг, Анна не знала – Петр не уходил, а дети души в отце не чаяли. Сам Петр чувствовал себя виноватым перед женой. Однажды он решил прекратить отношения с Дарьей. Прошел день, неделя, две. Муж спокойно занимался хозяйством – чинил сбрую для лошади, чистил хлев. На лице Анны начала появляться робкая улыбка – Петр больше не был недовольным и спать на улицу не уходил.

        Ранним утром Анна встала и начала одеваться. Она посмотрела на Петра, не разбудила ли, но дыхание его было спокойным – он спал. Она отправилась в хлев, подоила корову и вывела ее на дорогу. Мимо уже проходило деревенское стадо. Впереди важно вышагивал бык, следом за ним вереницей тянулись остальные: сначала коровы, старшие по возрасту, за ними – более молодые. В конце стада скачками передвигались телки. Бык и некоторые буренки призывно мычали. Корова Анны Любка вытянула вперед голову и ответила им, выпустив изо рта вместе с паром звук, похожий на трубное гудение. Она не торопилась присоединиться к шествию. Тогда Анна шлепнула корову по спине: «Пошла!». Любка, уворачиваясь от следующего прикосновения, резко повернулась и вклинилась в массу коров. Смешавшись со стадом, она вместе с ними отправилась пастись на луг. Анна взяла подойник и вошла в хату. Петр уже встал. Попив воды, он вышел на улицу.

        Анна поставила подойник на табуретку, достала банки и стала разливать в них молоко. Молоко было теплым и пенилось. Будет чем кормить ребятишек! Анна налила в ведро воды и тщательно вымыла подойник. Взгляд ее упал в окно. Женщина увидела, как Петр вывел на улицу коня, и тут же заметила, что к нему направляется Дарья. Выглядела Дарья нарядной – светлая кофточка с рюшами и белый платок, несомненно, шли ей. Соседка подошла к Петру и что-то сказала ему. Петр ей ответил. Видимо, его ответ не понравился Дарье, потому что глаза ее сузились, и она снова ему что-то проговорила. В ответ Петр покачал головой. Затем, оглянувшись назад, Петр взял женщину за плечи и стал выпроваживать ее со двора.

        Тут Анна услышала пронзительный крик соседки.
– Ах, чума тебя забери! Насмехаешься надо мной! Если не придешь, я вашу хату спалю! А той все космы повыдираю! Ишь, приворожила!

        Соседи вышли из своих домов и следили за странной парой, посмеиваясь: будет, что    обсуждать сегодня со своими сельчанами. Петр тоже заметил слушающих соседей, что-то вполголоса сказал Дарье, отчего она успокоилась и, замолчав, ушла. Муж вошел в хату, виновато посмотрел на жену, молча поел и отправился во двор. Вечером он снова ушел ночевать в стог сена.

        Через два года Анна родила дочку Татьяну. Чуть позже Дарья тоже родила девочку. Назвала она ее Валентиной. С тех пор Петр больше не пытался расстаться с Дарьей, но и от жены тоже не уходил. Так и жил на два дома.

        Все в селе знали об этом любовном треугольнике. Кто-то осуждал, а кто-то только пожимал плечами. А всему виной – война! Если бы не она! Скольких женщин она оставила вдовами – и молодых, и не очень. Мужчин не хватало, а природа – она уже не звала, она требовала. Так хотелось прислониться к мужскому плечу, вдохнуть терпкий запах и очутиться в крепких объятиях! Кто-то плакал, закусив зубами угол подушки, кто-то с тоской наблюдал за посторонним счастьем. А кто-то пытался увести чужого мужа. 

        Петр прожил 63 года и умер в марте тысяча девятьсот семьдесят седьмого года. Со временем смерть Петра примирила двух соседок – делить больше было нечего, и бывшие противницы даже подружились. Они ходили друг к другу в гости, делились рецептами, выручали, если требовалась помощь, и просто общались.
 
        По небу ползут легкие ажурные облака, иногда, на мгновение, закрывая собой жаркое солнце. Утомившийся ветер временами лениво шевелит листьями, как бы напоминая о себе. Две пожилых женщины варят смородиновое желе в яблоневом саду у Дарьи. Дарья в легком ситцевом платье и светлом платочке. Голубые глаза ее смотрят улыбчиво. На Аннушке одежда более темных тонов – на ней синяя ситцевая в белый мелкий цветочек кофта, темная юбка, на голове тоже синенький платочек. Она вопросительно поглядывает на Дарью синими глазами – все ли правильно она делает? А Дарья согласно кивает головой, подтверждая: «Да, да, все верно!». Рядом стоит тринадцатилетняя внучка Аннушки и с нетерпением ждет, когда же варенье будет готово. Ей так хочется его попробовать!
И было ощущение, что никогда между Дарьей и Анной не было никаких раздоров, что через всю жизнь они прошли рядом в дружбе и согласии. Время все может стереть. И любовь, и тоску. И ненависть тоже.

*Иди сюда! (нем.)
** Меня зовут Густель! (нем.)
***Густель! (нем.)
****Как вас зовут? (нем.)