В июне сорок второго

     Я горжусь своим отцом, морским офицером, капитаном первого ранга Хабаровым Василием Ивановичем. Войну он встретил в Севастополе курсантом Качинской военной авиационной школы. Воевал, был неоднократно ранен, контужен, восстанавливался и снова вступал в строй, имел много боевых наград и всегда был образцом отваги, верности и преданности долгу и своей стране.

    Я горжусь тем, что имею честь носить фамилию Иванас. Мой муж был талантливым ученым, образцом порядочности, честности и благородства души, а его отец – мой свекр Иванас Иван Степанович также встретил войну в Севастополе и участвовал в его защите. Вот от него я узнала однажды историю, потрясшую меня до глубины души. Она случилась в последние дни обороны Севастополя.

     До войны Иван Степанович работал главным агрономом совхоза Джага-Кущи, а во время войны стал старшим техником-метеорологом  в Особом авиаотряде Черноморского Флота. Так сложилось, что он стал участником обороны Севастополя и защищал город 245 дней. Последние дни  обороны он находился в Константиновской батарее, расположенной на Константиновском мысу Северной стороны, у входа в бухту.

     К началу обороны Севастополя на территории Константиновской батареи находились подразделения охраны севастопольского рейда и водолазная команда. В июне 1942 г. в районе батареи был создан один из опорных пунктов Северной стороны. Небольшой отряд моряков  обеспечивал отход из Северной и Южной бухт кораблей, шлюпок, катеров и других плавсредств, которые были на плаву. Каждый день на батарею, на бухту и рейд сбрасывались тысячи бомб и снарядов.
Севастопольцы называли Константиновскую батарею «маленький Севастополь».
 
    Двадцатого июня после тяжелых кровопролитных боев бойцы девяносто пятой стрелковой дивизии и защитники двенадцатой батареи отошли к стенам Константиновской батареи. Эти ребята до последнего, пока не расстреляли весь боезапас, защищали свой рубеж, сдерживая наступление фашистов, уничтожили огромное количество противника, остановили наступление танков. Закрыв огромные ворота, заложив их каменными плитами, заминировали выход, чтобы противник не мог попасть на территорию батареи.

    На рассвете фашисты начали наступление на последний рубеж Северной стороны. Установив орудия на Радиогорке и рядом с Михайловской батареей, фашисты в упор расстреливали стены высотой десять метров и почти двухметровой толщиной, и укрепления батареи, превращая строения в руины. Окружившие батарею танки прямой наводкой вели огонь по защитникам.  Бойцы лежали у амбразур с оружием в руках, сдерживая противника и обеспечивая вывод последних судов и кораблей из бухты. Они спасали  советский флот. Их было мало, всего около семидесяти человек, и их ряды постепенно таяли.

    Иван Степанович, или Степаныч, как звали его матросы, оказался в группе, защищавшей подход к единственным воротам равелина, которые были заминированы. Степаныч был немолод, ему уже было сорок два года, и он годился многим в отцы. Он опекал и поддерживал бойцов, перевязывал раны, подносил фляжку с водой, так как военфельдшер не успевал помочь всем. Степаныч был неразговорчив, многим погибшим закрыл глаза, живым говорил:
   - Выстоим, ребята. Вы только держитесь. Головы под осколки не подставляйте.

    Большинство бойцов было ранено, но многие не выпускали из рук автоматы. Рядом лежали мертвые, и только они не стреляли в противника.
    Днем воздух нагревался, и над равелином поднималась стена пыли от рушащихся стен равелина, стоял запах пыли, пролитой крови и смерти, люди задыхались, но не сдавались.

    Гарнизон равелина продержался три  дня, хотя командование просило их продержаться хотя бы еще сутки, пока не вышли все корабли и катера из Севастопольской бухты, и продолжал сражаться, пока были снаряды и патроны, но и они были на исходе. К этому времени немцы уже заняли всю Северную сторону.

    В ночь на четвертый день защитники получили по радио приказание командующего флотом оставить равелин. К этому времени живых осталось очень мало. Степаныч получил тяжелую контузию и лежал без сознания на каменных плитах под амбразурой.
    Мертвых вечером хоронили в общей могиле, выдолбленной во дворе равелина. Накрыли их военно-морским флагом и завалили камнями. Постояли над могилой, склонив головы.

    Последний катер прорвался к равелину уже в темноте с огромным трудом, забрал тяжелораненых бойцов. Всех забрать не было возможности. Оставшимся рассчитывать пришлось только на себя. Всю ночь фашисты пускали над бухтой ракеты, а лучи прожекторов полосовали подходы к Константиновской батарее с моря, освещая берег и не давая возможности подобрать остальных бойцов.   
    Севастополь полыхал, страшно было видеть этот ночной огромный костер, рвавшийся в небо и отражавшийся в воде огромными кровавыми пятнами. Горели деревянные пристани, разбитые дома, набережные, деревья. Даже камни севастопольские горели от немецких фугасных и зажигательных бомб. Казалось, что и море горит.

    К ночи поднялся ветер, разжигая пылающий костер, поднимая в бухте волнение. Все понимали, что ждать, когда волнение уляжется, нельзя, днем отход по морю будет невозможен. Горстка оставшихся в живых защитников равелина выбралась из разрушенных амбразур на берег, прощаясь с крепостью, как с последним родным домом, который покидали навсегда. Перед тем как покинуть крепость, люди, боровшиеся за свой сухопутный корабль, заминировали стены, командный  пункт, склады, все, что могли захватить фашисты. Батарея была взорвана.

    Матросы спустились по обкатанным скользким камням к воде. Начавшийся шторм разбушевался, и было страшно пускаться вплавь в хлещущие, сбивающие с ног волны. Ребята привязали контуженного Степаныча к короткому полусгнившему бревну, лежавшему под стеной равелина, и  с огромным трудом спустили его в бушующие волны. Обвязавшись поплавками,  матросы прыгали в черную кипящую воду, которая норовила выбросить их обратно на берег. К счастью, ветер к ночи изменил направление и погнал волну в сторону южного берега бухты. Ребята плыли к другому берегу, толкая перед собой бревно с привязанным к нему товарищем.

    Глубокой ночью пловцы достигли южного берега и, переведя дух, передохнув, направились через горящие руины разрушенного Севастополя в сторону Херсонесского аэродрома. Степаныча несли на импровизированных носилках по очереди, и ни у кого не возникло мысли оставить его. Коротко посовещавшись, ребята решили во что бы то ни стало доставить Степаныча к своим, к летчикам. Уж они-то спасут его, не дадут ему пропасть.

    Идти пришлось долго, несколько дней. Временами приходилось прятаться или вступать в перестрелку. Вдоль береговой линии на бреющем полете непрерывно летали немецкие истребители, поливая пулеметным огнем все живое. К центру города двигаться было опасно. Неизвестно, где можно было наткнуться на немцев, уже окруживщих город, ставший совсем неузнаваемым. Уютный, чистенький и очень светлый, он сейчас лежал растоптанный, разрушенный, мертвый, в развалинах сожженных и взорванных зданий, страшный и незнакомый. Постоянно встречались трупы людей и разбросанные вещи. Стояла сильная жара, и жуткий трупный запах душил и заставлял обходить завалы и держаться поближе к берегу. Сердце сжималось от боли за город, и не верилось, что когда-то наступит тот день, когда он предстанет тем, прежним, гордым, солнечным и прекрасным городом моряков, рыбаков и мечтателей. Дороги к бухтам были изуродованы воронками от бомб и снарядов.

    К вечеру двадцать девятого июня защитники Константиновского равелина подходили к Херсонесскому аэродрому. Там скопилась огромная толпа людей. Царила неразбериха, в рупор кто-то выкрикивал команды, куда идти, но никто не слушал.  Прорваться сквозь массу неуправляемых потерянных людей было немыслимо.
    Старший в группе – его звали Серега – решил:
    - Сейчас переночуем здесь, а наутро идем к маяку, передохнем. Я тут разведаю, как и что. Узнаю, что со Степанычем делать. А вы попробуйте какой-нибудь еды раздобыть.

    Утром бойцы отправились к маяку и уложили Степаныча у каменной стены маяка. Серега взял документы Степаныча и ушел. Отсутствовал он долго, появился неожиданно, принес хлеба и скомандовал:
    - Двое берут носилки и за мной. Остальные отдыхают. Хлеб – вам. Пошли за мной.
    Степаныча унесли. Время для оставшихся тянулось медленно. Прошло не менее шести часов, когда появились Серега и ребята с носилками.
    - Все! – Отдуваясь, сказал Серега и протянул руку за флягой. Напившись, он показал, чтобы носилки поставили в тени, и продолжил:
    - Есть! Получили мы пропуск для Степаныча. Теперь одна задача: доставить его на борт.

    - А как дела у Степаныча?
    - У него тяжелая контузия. Он ничего не слышит. Да еще у него ранение в плечо, осколочное. Тельняшка приклеилась к ране, кровь задержала. Но жить будет. Рану ему обработали. Но обстановочка в госпитале, я скажу вам, - Серега покрутил головой, - я врачам не позавидовал. Людей там раненых – сотни! И всех надо эвакуировать. А как? Как всех спасти? Врачи обречены, и они это знают. И все равно спасают. Самолетов мало, за кораблями немцы охотятся, на подводных лодках всех не заберешь. Положение аховое. Вы же видите, что здесь творится. Нам отсюда не выбраться. Выход один – в горы, к партизанам. Говорят, немцы все дороги перекрыли, мышь не проскочит.
    - А катером?
    - Прорвемся! – Решительно сказал Серега. – Сначала Степаныча отправить в тыл. Здесь он погибнет. А мы что? Мы молодые. Мы справимся. Мне один доктор сказал, что вроде бы ночью будут раненых забирать. Сказал:
    - Идите в Казачью бухту. Там гидросамолеты авиации Черноморского флота садятся. Наши медработники тоже должны вылететь. Ваш Иван Степанович тоже служит в авиации? Попробуйте.

    В двенадцать ночи группа прибыла к месту посадки гидросамолетов. Ночью первого июля прилетели несколько гидросамолетов забирать раненых и медработников. Посадка проходила быстро, но всех забрать летчики не могли. Серега пробился вперед и крикнул:
    - Ребята, заберите раненого! Он летчик. Ваш человек. Нельзя его бросать. И он герой, он флот наш спасал. Вот его пропуск. Возьмите!
    - Некуда! Только свое кресло могу уступить. Он сможет вести самолет? – ответили с борта.
    - Ребята, если места в салоне нет, может, привяжем его к крылу?
И летчики решились. Своего не бросают.
    - Пять минут хватит?
    - Держите его пропуск. Мы мигом.
    Моряки уложили раненого на крыло, прикрыли бушлатом, крепко привязали его к крылу и спрыгнули в толпу оставшихся.

      Самолеты поднялись и улетели. Защитники «Маленького Севастополя» молча смотрели вслед улетающим гидросамолетам.
     Иван Степанович благополучно долетел до места назначения, был доставлен в госпиталь, лечился полгода и снова ушел на фронт. Воевал, освобождал Крым, дошел до Румынии и день Победы встретил в Бухаресте. Ему пришлось задержаться в Румынии на целый год, и домой он приехал в декабре 1946 года. Работал старшим агрономом, потом председателем колхоза «Советская Родина» в Симферополе.

    -    Однажды к нам в дверь позвонил незнакомый пожилой человек, спросил:
    -  А скажите, Иван Степанович здесь проживает?
    - Да, проходите.
    Папа сидел у окна и читал книгу. Увидев гостя, он снял очки и стал вглядываться в его лицо.
    - Степаныч, не узнаешь? – Дрогнувшим голосом спросил гость, - Константиновский равелин помнишь?
    - Серега? – Не веря своим глазам, спросил папа.

   Так встретились два фронтовых товарища, через тридцать пять лет.
    - Как же ты меня нашел? – Растроганно спрашивал отец.
    - Язык до Киева доведет. Уж больно фамилия твоя запоминающаяся, редкая. Узнал твой симферопольский адрес, мне сказали, что ты у сына живешь. Вот, разыскал в Севастополе, и даже на Северной стороне. Почти рядом с нашей крепостью.
 
    Они долго сидели за столом, вспоминая фронтовых товарищей. Тогда и услышала я эту историю. Серега рассказал, что из той горстки людей, которая вырвалась из равелина, он разыскал двоих, один из них умер два года назад, а другой живет под Симферополем. Остальные, скорее всего, погибли тогда, пытаясь вырваться из смертельного котла на тридцать пятой батарее.

    - Я плаваю хорошо, решил плыть в сторону Балаклавы, а там в леса, в горы, к партизанам, - рассказывал Серега.- А Костя Белов и Женька Турин, да и остальные,  решили прорваться или умереть, только бы в плен не попасть. И пошли на немцев цепью. Да ведь там степь, не укрыться. Немцы плотной стеной стояли, кого покосили, кого в плен взяли. Страшно вспомнить. Костя и Женька в плен попали, Женька был ранен, Костя его тащил. Жуткое дело. В лагерь попали, потом их заставили завалы расчищать в городе. Как-то они исхитрились, спрятались в подвале, бежали. Это уже в ноябре было. Местные севастопольские жители их подкармливали, прятали, рискуя жизнью. А как потеплело, они подались в леса, попали в партизанский отряд. Там много людей голод покосил, не хватало людей. Они стали подрывниками, ну, и голодали, конечно. Костя мне рассказывал, что в отряде самыми страшными врагами были голод и предательство местных. Продовольственные базы, подготовленные для партизан еще до оккупации Крыма, были разграблены, партизаны умирали от голода. Я в горы не попал, везде румыны и немцы, никуда не сунешься. Меня спрятала одна татарка, старая женщина. Она жила с тремя внуками, муж воевал против немцев. Однажды привела знакомого рыбака, тоже татарина, он помог мне до Керчи добраться, а там я к партизанам попал, в керченские каменоломни.

    Серега рассказал, что живет под Полтавой, троих детей вырастил. Потом я себя ругала, что не взяла его адреса, даже фамилию не спросила. Очень жалею об этом.
    И еще я часто вспоминала историю спасения Ивана Степановича и задавалась вопросом: как бы вели себя наши дети, внуки тех, кто защищал Родину, отдавал за нее жизнь, спасал товарища, зная, что сам спастись не сможет. Современная молодежь такая беспечная, продвинутая, про ту войну знает не очень много. Три года назад, когда в Крыму и в Севастополе прошел референдум, быть ли нам в России, молодежь проявила такую активность, что стало ясно: они достойны своих дедов.