Гаврила и Данила. Сказ 5, про иноверцев

       Потускнели дни. Зима пришла. Скрипит морозный снег под валенками, ребятня с визгом с горки катается, кто на чём, а кто и на своей собственной попе, ой, мамка задаст, если штаны порвут! Щёки, как яблоки красные, эх, и славно быть беззаботным, когда мамка да батька за тебя всё решают, а тебе одна забота – есть, что дают, да ума набираться наперёд на взрослую жизнь. Кто с детства не глуп, тот навыки собирает, как каменья драгоценные, да мудрых слушает, да ухватки особо умелых подмечает, да своим рукам лениться не даёт, чтоб работу чувствовали. Придёт время – всё это пригодится, а там и девки умелого, да не глупого приметят, да и парень не какую попало взглядом проводит. Понятное дело, стать, да коса – никуда не деться от этого, глаз сам цепляется, но и аккуратность, скромность, да умение вести хозяйство парню любо, коли не дурак. Так и находят друг друга люди близкие по духу, да по повадке, а уж Бог им поможет и душами породниться и потомство справное породить.

     Вчера поутру на розвальнях приезжал в Митятино Данило Медведь, детишек из Николина на митятинскую горку кататься привёз, чтоб сдружились с ребятнёй соседней деревни. Визгу и так было много, а тут и вообще, хоть беги. У малышни голосёнки звонкие, а удержу по малолетству не ведают, вот и визжат, как поросята! Да и Бог с ними, пусть себе радуются!

    Зашёл Данило к другу своему любезному Гавриле Бугаю, жене его Любаве поклонился, эх и хороша! Дитятку их малого Васютку покачал, славный карапуз, весёлый, крепенький, не капризный, в добрые руки с охотой идёт, улыбается! По всему видно, в любви родительской живёт, всего у него вдоволь. Порадовался счастливой семье, смотреть на них – и то сердце поёт!

- А что, други-подруги, не соберётесь ли в гости к нам? Моя Олеся тесто замесила, вечор пельмени слепим, да завтра под наливочку и вечерок проведём в своё удовольствие, а?

- Спасибо за приглашение, друг-брат, ну что, Любава, скажешь?

- Давай съездим, Ганечка, Олесеньку уж сколько дней не видела, соскучилась, да и на малую Анютку поглядеть хочется. Спасибо, тебе, Даня, за приглашение!

- А мальца куда, не с собой же по морозу-то?

- Да матушка твоя уж какой день просит отпустить к ним Васютку поняньчить на денёк, вот пусть и порадуется, а Васютке с ней тоже любо, мать с отцом так не балуют. И дед рад будет, он уж в избе и качелю повесил, всё внука ждёт.

- Ну и решили тогда,- обрадовался Данила – к обеду подъезжайте, чтобы не спеша посидеть, да поговорить, Олеся мне строго-настрого наказала, как хочешь, мол, а уговори! Сильно соскучилась она по вам.  Ждём завтра!

     Олеся хозяйка домовитая, чистоту любит и порядок. Вот, девка-баба ухватистая, в любой развалюхе уют может сделать, вроде и не из чего, а час всего похозяйничала, и уже хорошо стало! Ну а уж в доме, который муж любимый строил, да каждое бревно обласкал, да придумки всякие для удобства изготовил, там и вовсе рай! Ну что ещё здесь мести, да вытирать? Нет ведь, не уймётся, пока сама не решит, что уже хорошо, а по мне, так и до того хорошо было, но Олесю не переубедишь.

    Гаврила с Любавой к полудню на санях подъехали. То-то радости было от встречи! Наобнимались, нацеловались, эх, красивая молодёжь, а дружба их ещё краше делает, любо смотреть!

    Весело за стол парни уселись, молодухи чуть не в обнимку на кухню напеваючи побежали пельмени варить, а мужьям своим со смехом закуски лёгкие да чарку малую поставили, чтоб не скучали, пока пельмени спеют. Анютка, хоть и не ходит ещё, а тоже на кухню под общий смех поползла. Да скоро вернулась, чтоб на ноге Гаврилиной покачаться и попищать счастливо. Румяная, улыбчивая, нарядная. Чудо, как хороша!

  -  Славно у тебя, друг Данила, дом хорош, да и уют в доме!

- Спасибо, но и твой дом не хуже, чай сам строил, да и хозяйка твоя дело своё знает.

- Твоя правда, дал Бог счастье, ещё и малец растёт, что ещё нужно?!

- Счастье простое, а всю душу занимает, жизнь, как праздник, жаль не всем его Бог даёт.

- Давай, друг-брат, выпьем за то, чтоб оно с нами всегда было!

   Выпили, закусили грибками солёненькими. Хорошо. Из кухни смех и всякие звуки посудные, да Анюткины «агуки». Шалунья опять в кухню уползла и там веселится.

- Сейчас ехали, смотрю ещё пару домов мужики рубят, кому это? – спросил Гаврила.

- Новосёлам пришлым, семья молодая попросилась в нашу деревню. Как мы с вашей деревней единым миром жить стали, потянулся к нам народ. Сначала с окрестных деревень молодёжь, кому тесно стало в родительских стенах, а как народу стало совсем много, так ремесло всякое понадобилось, тут уж и из иных стран умелый люд приехал.

- Неужто? Так они же языка нашего не знают, поди, как жить-то будут?

- Этот люд от природы на подъём скор и в учёбе быстр, язык наш быстро учат, уж через месяц всего вовсю говорят, иначе как им заработать деньги-то?

- И что за люд, издалече?

- Да всякие приезжали, иные остались, а иные дальше поехали, не прижились. Вот немец один, Германом Гансовым звать, часы на церковь повесил, чтоб люди время всегда знали, когда что делать. Удобно понимать, как день свой строить, чтоб всё успеть. Герман этот ещё всякие мелкие штуки мастерит. Часы малые, вон посмотри, на стене висят, чтоб в мороз из избы не выбегать на церковные часы глядеть. Забавные, там над цифрами домик видишь?

- Ну?

- Там из дерева резная кукушка каждый час выходит и кукукает.

- И ночью?

- Нет, на ночь мы её дом закрываем, чтоб спать не мешала, а днём - пусть себе, забава такая, и Анютка над ей смеётся. Ещё немец этот разные красивые колечки, да серьги девкам да бабам делает, цепочки да бусы всякие. В кузне такие не скуёшь, тут глаз точный нужен, чай не подковы. Немец нам нравится, вежливый, улыбается всем, песни забавные напевает.

- Так немец ведь веры-то не нашей, как же он в церковь-то ходит?

- Так на этот случай у нас с тем немцем уговор: не хочешь по-нашему молиться, не неволим, но иначе молись только в своём дому, чтоб никого не смущать и не вводить в соблазн. А будет на то воля, приходи в церковь, никто не прогонит, чай одному Богу-то молимся, но наш устав блюди, или просто стой и смотри. Чистую душу Бог примет. Да и в православие никто не запрещает перейти, коли есть на то душевное желание, батюшка противиться не станет.

   Пахнуло пельменным духом. Молодухи принесли большие мисы с насыпанными горой парящими пельменями. Парни заёрзали в нетерпении. Пельмень – такая еда, которой под стопочку можно съесть незнамо сколько. Мисы большие, но и парни не маленькие, такие богатыри, пожалуй, под настроение и целого барана съедят, да рога оближут.

- Ай, красавицы! Ну, кормите!

   На некоторое время парни затихли, рты были заняты серьёзной работой – пельменями. Под пельмени стопочка (и не одна) была выпита: и за хозяйку, и за пельмени такие вкусные, и за гостей дорогих, и за детишек любимых.
Наелись, тут уж общая беседа пошла.

-  Слыхала, Олеся, у нас в деревне из самой Франции девица поселилась. Одежды шьёт красивые, румяна да всякие другие краски для красоты делает, кудри завивает. Что ни праздник, девки к ней толпой, только успевает поворачиваться, каждой ведь других краше хочется быть!

- Сама-то красива?

- Да ну! Тоща, да черна волосом, но рукодельна и статью хороша. Всегда чисто прибрана, себя блюдёт в строгости, наряды не яркие, но красивые. И приветлива с деревенскими, стариков уважает, детишек конфетами балует.

- Неужто никто из парней не приметил?

- Анисим кузнец вокруг всё ходит. Она на него вроде и не глядит, а он смущается, никак не решится подойти. Мы уж парней подсылали, чтоб те уговорили Анисима не бояться, но без толку. Анисим-то огромный, как два медведя, силища без меры, а эту худосочную как огня боится. Я думаю, она его тоже боится, уж больно огромен, но, нет-нет, да и взглянет, а Анисим тут уж краснеет, как рак, и совсем теряется…

- Если девка сердце ухватила, будь ты хоть с гору, а отказа боишься пуще смерти, уж нам-то с Гаврилой известно,- хохотнул Данила.

- Ой, уж вас-то никто особо не мучил! – развеселилась Олеся,- мы с Любавой не злобные, что парней зря гонять, коли парни-то ладные?

- Ну и поженились бы Анисим-то с той французской, всему миру только на пользу. Народят детишек чернявых да крепких, хорошая кровь, раз оба родителя в ремесле искусны.

- А венчать как, коли вера-то разная?

- Ежели полюбит Анисима, то и веру его примет, любовь всякие заборы ломает, а Бог, он всегда за любовь, не обидит.

- Это ладно, когда вера христианская, только обычай разный, вроде как и молитвы только языком различны, а как с другими верами быть?

 - Да уж, был тут у нас случай,- заговорил Данила,- приехала семья торговца какого-то не то с юга, не то с востока. Мы и понять ничего не можем, что за странная семья, помнишь, Олеся?

- Как не помнить! Мужик чёрный, как уголь и бородищей до глаз заросший, а баб у него сразу три и все только с ним на улицу выходят, и волосяной мешок он на них надевает, чтоб никто их разглядеть не смог. Переполошил всю деревню: малыши со страху разревелись, собаки лают, старухи крестятся, мальчишки хохочут.

   Иван, голова наш деревенский, мужику тому сказал, чтобы поснимал мешки с баб, так мужик ни в какую, мол, это их религия такая, нельзя! Ну, Иван и повелел тому мужику со всем его семейством восвояси отправляться, а у нас тут свои порядки не разводить. Хочешь тут жить, так и живи, как тут принято, а не нравится – скатертью дорога!

- А не слишком строг ваш Иван?- засомневалась Любава, - мужик-то тот только своих баб в мешках держит, не наших.

- Всё верно, Любавушка, это наша деревня, нам обычай наш нравится, он нам от дедов наших, им и хотим жить. Наших девок и баб мы жалеем, одеваем красиво, бусы дарим, не дело красоту словно солому в мешок пихать. Хочешь в гости, всегда рады, но обычай наш уважай.

- И то верно, представь, приедем мы в гости в ту страну, где все бабы в мешках ходят, и станем там ходить, как мы привыкли, что будет?

- Мужики тамошние друг дружку перережут, как наших красавиц увидят!- развеселился Данила, - ну да Бог с ними, приехал тут иудей один ещё, Авраам Моисеев. Дом ему сейчас ставим.

- А что ему у вас надобно?

- Лекарь он искусный. Всякие лекарства составляет, зубы больные рвёт, бабам рожать помогает. Чем из города звать лекаря, мы уж лучше этому Аврааму содержание положим, да дом справный срубим. Свой лекарь о своей деревне радеет лучше, чем пришлый. Вот и хотим, чтоб он себя у нас своим считал.

- Авраам-то этот веры иудейской, небось?

- Знамо дело, но живёт себе тихо. Семья у него хорошая, баба домовитая, детишек трое погодок. Добрые детишки, ладные. Пусть себе живут. Подрастут, сами решат, как жизнь свою строить. В нашу церковь не ходят, но это их дело, никого не неволим.

   Поговорили ещё час-другой о всяком семейном, а тут и стемнело совсем. Путь хоть и не дальний, а в темноте через лес ехать неуютно. Правда ещё поискать того зверя, что Гаврилу нашего испугать сможет, не то, что обидеть. А уж рядом со своей Любавой Гаврила и медведя на части порвёт, чтоб ладу не пугал зазря.

   Засобирались к дому. Хозяева  провожать вышли. Короток зимний день, а вечер и того короче, жаль расставаться, но дом ждёт, пора. Обнялись на прощание, да договорились в другой раз уж Данилу с Олесей в гости ждать.

   Гаврила закутал шубой жену, сам взялся за поводья. Полозья заскрипели по снегу, отдохнувшая и накормленная лошадка весело побежала к родному дому.

   И мне пора, наслушался разговоров молодёжи, пора и на покой. Нравятся мне эти парни, да и жёны у них на загляденье! Были бы все такими, глядишь, и жизнь бы толковее получилась. Ведь можно же по уму всё устроить, было бы желание.

   А ночи-то холодные! Ох, и замёрз я, побегу домой, да рюмочку наливочки выпью, чтоб согреться. Даст Бог, может и подслушаю ещё разговоры молодёжи этой, а пока домой, домой!